Русские публицисты против европейской русофобии

                (Полемические статьи М. П. Погодина и С. П. Шевырева в газете «Le Nord»)

        Периодическая печать всех государств издавна с успехом использовалась в полемических целях, и это, конечно же, не случайно, поскольку опровержение позиций идеологических противников всегда входило в число ведущих задач политической журналистики. Немалое количество официозных изданий именно для этого и предназначалось. Однако достигаемые результаты оказывались далеко не равнознач-ными, особенно в тех случаях, когда публикации адресовались не «домашней», а иностранной аудито-рии. Естественно, что независимые читатели склонны были в гораздо большей степени доверять той прессе, которая сама имела бы репутацию объективного органа общественного мнения, свободного от прямого правительственного диктата. В этом отношении подавляющее большинство русских газет вплоть до цензурной реформы 1865 года ни в коей мере не могли претендовать на роль по-настоящему независимых изданий. Европейская публика, интересовавшаяся делами в России, вполне оправданно не доверяла аргументации, приводимой русскими журналистами на страницах периодики, полностью кон-тролируемой властями. Да и сами эти издания получили не слишком широкое хождение за пределами Российской империи по причине языкового барьера, разделявшего отечественную и зарубежную ауди-тории. Немногочисленные издания на французском языке, как, например, «Journal de St.-Petersbourg», выпускавшийся российским Министерством иностранных дел специально для распространения в Евро-пе, не могли исправить положения, потому что заведомо являлись официальными печатными органами правительства.

        А между тем неблагоприятная для России внешнеполитическая ситуация, сложившаяся после по-ражения в Крымской войне, существенно подорвав международный престиж империи, настоятельно требовала корректировки враждебного общественного мнения в Европе и убедительного оправдания действий русского правительства в глазах предубежденных иностранцев. Вот как раз для такой аполо-гии России на международной арене и была основана в 1856 году в Брюсселе газета «Le Nord» («Се-вер»), негласно финансируемая российскими властями. Ее редактором (по официальной терминологии – директором) стал чиновник Министерства иностранных дел Н. П. Поггенполь, старательно игравший роль журналиста, чуждого ангажированности и стремящегося к беспристрастному освещению внутрен-ней и внешней политики России. И надо сказать, что усилия Поггенполя не пропали даром – в начале 1860-х годов его газете довелось принять активное участие в дипломатической кампании, разгоревшейся вокруг так называемого «польского вопроса».

        Как известно, территории бывшей Речи Посполитой оказались поделены между тремя сопредель-ными с ней державами – Россией, Пруссией и Австрией, причем самая обширная часть, под названием Царства Польского, вошла в состав Российской империи. Патриотически настроенные поляки не смири-лись с утратой государственности своей родины и неоднократно поднимали национально-освободительные восстания против чужеземного владычества. Последнее по времени из этих восстаний разразилось в январе 1863 года, поставив Россию на грань войны с самыми мощными империями Евро-пы – Французской и Британской, принявшими сторону поляков, а точнее – воспользовавшимися случа-ем еще больше ослабить позиции России, не до конца оправившейся от поражения в Крыму. Предпри-нятое Францией, Англией и присоединившейся к ним Австрией дипломатическое давление на Россию с требованием политических уступок полякам сопровождалось, как это всегда бывает в подобных случаях, энергичной обработкой общественного мнения в своих странах, возбуждением неприязни и открытой вражды к России, то есть проявлениями той русофобии, которая, по замечанию Ф. И. Тютчева, давно уже была свойственна Европе.

        С резкой критикой России выступил целый ряд крупных политических и общественных деятелей Запада, а представители польской эмиграции в Европе поспешили предоставить для обоснования этой русофобии достаточное количество материалов. В частности, большое распространение в массовом со-знании европейской публики получила идеологическая концепция польского историка и публициста Франциска Духинского, согласно которой конфликт между поляками и русскими обусловливался их разной этнической принадлежностью: поляки являлись представителями истинного славянства, уходя-щего своим корнями к арийским народам, тогда как русские (по польскому определению – москали) оказывались вовсе не славянами, а конгломератом финно-угорских народов, подвергшихся глубокому влиянию монголо-татарских кочевников. Таким образом, собственно славянский (москальский) элемент населения России представлялся всего лишь каплей в море неславянских этносов, объединившихся под властью русских колонизаторов. Сколь бы абсурдной ни воспринималась в свете современной науки теория Духинского, однако в разгар русско-польского противостояния она была охотно взята на воору-жение многими европейскими государственными деятелями и журналистами для дискредитации Рос-сии, подчеркивания ее чужеродности европейской цивилизации.

        Такие серьезные обвинения, тем более облеченные в форму по видимости строгой научной теории, требовали решительного опровержения с русской стороны. Разумеется, имперское правительство сочло бы ниже своего достоинства давать ответы на заявления, высказываемые иностранными частными лица-ми, а вот выразителям патриотического общественного мнения отнюдь не возбранялось выступить с от-поведью новоявленным «клеветникам России» (по удачной формулировке Пушкина). Более того: поле-мика с враждебными России теориями Запада всячески поощрялась правящими кругами империи. Стра-ницы периодики охотно предоставлялись для публикации развернутых контраргументов. Глава Мини-стерства иностранных дел вице-канцлер князь А. М. Горчаков активно искал авторитетных русских пуб-лицистов, которые взяли бы на себя труд повести полемическую кампанию против европейской прессы, распространявшей разного рода дезинформацию и злонамеренные вымыслы о России. Последней кап-лей, переполнившей чашу терпения властей предержащих, стала напечатанная в июньском номере па-рижского журнала «Revue des deux mondes» («Обозрение двух миров», т. е. Старого и Нового Света) хвалебная рецензия журналиста де Марса на французский перевод исторического труда Духинского под названием «Народы арийские и туранские», где извечными антагонистами арийцев-поляков выставля-лись туранцы-москали.

        Эта публикация, бросающая тень на русский народ, вызвала возмущение императора Алек-сандра II, не желавшего, чтобы общественное мнение Европы усвоило себе эти предвзятые домыслы. Горчаков, исполняя высочайшую волю, обратился через одного из своих чиновников к весьма кстати оказавшемуся тогда в Петербурге известному русскому журналисту и историку-слависту М. П. Погодину с настоятельной просьбой сделать критический разбор статьи французского журналиста, популяризовавшего в печати русофобскую концепцию Духинского. Надо ли говорить о том, что Пого-дин, активно занимавшийся политической публицистикой еще со времен Крымской войны, не преми-нул откликнуться на предложение и в сжатые сроки подготовил разгромную полемическую «Отповедь французскому журналисту». Сам Погодин позднее так вспоминал о работе над этой статьей: «Я заперся на замок у себя в комнате, пользуясь отсутствием хозяина, никого не принимал и никуда не выходил. Прочел внимательно статью, обдумал, сообразил, написал ответ и переписал его, что мне бывает нужно для исправления и дополнений. С лишком неделю просидел я за письменным столом, не разгибая спи-ны, и наконец статья была готова. Хорошо еще, что мне почти ни с чем не надо было справляться, кроме своей памяти» [1, с. 200]. Получившая одобрение Горчакова погодинская статья была напечатана в офи-циальной газете военного ведомства «Русский инвалид», а затем переведена на французский язык и оперативно перепечатана в «Journal de St.-Petersbourg» и частично в газете «Le Nord», в качестве объек-тивного ответа от лица русской науки польско-французским ложным этническим «теориям».

        Уникальное сочетание научной основы статьи Погодина с публицистическими компонентами име-ло принципиальное значение для инициированной Горчаковым полемики между русской и европей-ской прессой. Дело в том, что несостоятельность русофобских выпадов, подобных теории Духинского, была совершенно очевидна русским ученым, прежде всего историкам и славистам, и многие из них, в частности, такие авторитетные специалисты, как С. М. Соловьев и Н. И. Костомаров, подготовили спе-циальные научные труды, показавшие в истинном свете все недостатки и пороки национального харак-тера поляков. Однако общественное мнение, как это обычно бывает, ориентируется в массе своей вовсе не на серьезные исторические работы, требующие вдумчивого чтения и основательной подготовки, а на популярные, легкие для восприятия, по-журналистски хлесткие сенсационные статьи, вроде рецензии де Марса на книгу Духинского. Стало быть, для эффективной полемики в периодической печати требова-лись не ученые трактаты, а именно публицистические выступления.

        Вот почему в русско-польском споре Погодин оказался просто незаменим, о чем одобрительно свидетельствует его современный биограф историк Н. И. Павленко: «Не остался в стороне от жгучей проблемы и М. П. Погодин, но он выступил не с монографией, требующей долгого и тщательного ис-следования, а с публицистическими сочинениями, имевшими одно существенное преимущество – спо-собность оперативно влиять на формирование общественного мнения. На этот раз его сочинения пред-назначались не только для правительства и русского читателя, но и для общественного мнения в странах Западной Европы. Потоку антирусских выступлений в западноевропейской печати Погодин противопо-ставил свой голос в поддержку правительственной политики. Ради этого он вступал в полемику и писал письма самым разными корреспондентам...» [2, с. 237–238]. Столь ж высоко оценивает патриотичность погодинской позиции в полемике с европейской прессой политолог А. А. Ширинянц: «Погодин рас-сматривал “польский вопрос”, занимавший его внимание почти сорок лет, через призму критики русо-фобии. Погодин настаивает на необходимости жесткого ответа европейским русофобам, на формулиро-вании и пропаганде русской позиции, “русского мнения”, русских доказательств в пользу русского ре-шения польского вопроса» [3, с. 142].

        И в самом деле, «Отповедь французскому журналисту» давала ответ на все пункты обвинений – не только этнических, но и культурно-цивилизационных, выдвигаемых европейцами против России. Соб-ственно говоря, сама необходимость отвечать на эти обвинения была вызвана не столько их весьма со-мнительным содержанием, сколько тем внушительным резонансом, которые вызвали в общественном мнении европейцев эти нападки в западной прессе на Россию: «Дурно заявляет себя современная евро-пейская печать, и нельзя не краснеть за нее ввиду скорого, неминуемого суда истории, суда науки!» [4, с. 607]. Погодин совершенно справедливо отметил, что «нелепые парадоксы» Духинского не заслужива-ют серьезного опровержения, «но в европейской печати начали слышаться беспрестанно голоса, прини-мавшие их под свое покровительство, и мы считаем обязанностью вывести, по крайней мере, беспри-страстную публику из заблуждения» [4, с. 606]. Ответственность за пагубные последствия, к которым неминуемо должно было привести сознательное разжигание розни между двумя соседними народами, несла, по мнению Погодина, в первую очередь западная пресса, злонамеренно вводящая в заблуждение общественное мнение в своих странах, особенно среди молодежи: «Больно за человеческое достоинство читать все клеветы, распускаемые в европейских газетах, и видя пропасть, в которую они увлекают несчастное поколение» [4, с. 624].

        Статью свою Погодин подытожил указанием на истинных адресатов полемической «Отповеди», преследовавшей более существенные цели, чем одна лишь критика конкретных ошибок, преднамерен-ных передержек и исторических несообразностей теории Духинского: «Впрочем, нам уже наскучило бесплодное прение с поляками, которые не хотят ничего видеть и слышать, зажмурив глаза и заткнув уши; но неужели между европейскими читателями не найдутся беспристрастные люди, которые, про-слушав внимательно обе стороны, решатся возвысить свой голос среди этого вавилоно-польского стол-потворения? Им и посвящается моя статья, писанная без всяких задних мыслей, без всякой страсти, в духе чистой историко-критической истины» [4, с. 626].

        Ничуть не удивительно, что статья Погодина получила итоговую позитивную оценку в отечествен-ной историко-политической науке. Упоминавшийся выше Ширинянц в своей обстоятельной моногра-фии, посвященной выяснению политических взглядов Погодина, уделил значительное место детальному анализу «Отповеди», посчитав ее очень удачным образцом полемической публицистики: «Ответ Пого-дина помимо обращения к историческим фактам, зафиксированным документально, строился и на апел-ляции к здравому смыслу. Общие рассуждения Погодин подкрепляет тщательным историко-критическим разбором каждого утверждения французского автора, разбивая в пух и прах его нелепые домыслы» [3, с. 143–144].

        Впрочем, и современники Погодина, придерживавшиеся сходной позиции в польском вопросе, высоко оценили его выступление в периодической печати. Ближайший единомышленник и друг Пого-дина С. П. Шевырев, находившийся в то время за границей и ознакомившийся с переводом фрагментов «Отповеди» по публикации в газете «Le Nord», поспешил поделиться с автором своим впечатлениями от его публицистической деятельности: «Спасибо тебе, что ратуешь так славно с Марсом и просто лоском положил этого невежду. Читаю в “Севере” твои подвиги и радуюсь. Поляки это вранье татаро-финское на счет нас затеяли давно. Любопытно бы было собрать все нелепости, напечатанные здесь на наш счет поляками. Это диковинки. Теперь разыгрывается только то, что они давно здесь готовили. Газеты не отголосок мнения народного. Они куплены, по большей части, поляками или желают европейской ката-васии, чтобы как-нибудь свернуть голову Наполеону III» [5, с. 51–52].

        Вскоре и самому Шевыреву представился случай принять участие в газетной полемике с француз-скими глашатаями польских клеветнических теорий относительно России. Обладая ярким темперамен-том публициста, Шевырев не мог обойти молчанием распространявшиеся парижской прессой направ-ленные против России заявления политических деятелей Франции. Вслед за Погодиным, но исключи-тельно по собственной инициативе, без согласования с правительственными инстанциями, Шевырев обратился в редакцию «Le Nord» с двумя статьями, оформленными в виде писем на французском языке, адресованных директору газеты и содержавшими аргументированную критику некоторых публичных антирусских высказываний французских сенаторов. Эти полемические письма были опубликованы в конце 1863 – начале 1864 гг., внеся определенный вклад в борьбу с европейской русофобией. Однако, в отличие от погодинской «Отповеди», они выпали из поля зрения исследователей русской общественно-политической мысли. Не упоминаются они и ни в одном из исследований о Шевыреве, оставаясь до сих пор не переведенными на русский язык. Это забвение, постигшее полемические выступления Шевырева, является незаслуженным, тем более что, помимо интереса сами по себе, они существенно восполняют контекст русской политической публицистики по польскому вопросу и тесно связаны со статьей Пого-дина, послужившей для них своего рода прологом.

        Действительно, анализ полемических писем Шевырева в газету «Le Nord» позволяет выявить наглядные точки соприкосновения между историко-политической концепцией их автора и идеологиче-ской позицией Погодина. Конечно, во многом это объясняется тем, что у обоих русских публицистов был общий объект критики – этническая «теория» Духинского в ее интерпретации французскими жур-налистами и политиками. Но, кроме аналогичного материала для полемики, имеет место также принци-пиальное сходство взглядов, подходов, полемических приемов, благодаря чему в письмах Шевырева отчетливо улавливается внутренняя перекличка с «Отповедью» Погодина.

        Так, оба автора категорически не согласны с бездоказательным утверждением Духинского и его французских последователей о том, что русский народ не является народом славянским, причем не толь-ко по своему этническому происхождению, но даже по языку, который якобы представляет собой амаль-гамное смешение самых разных племенных наречий, преимущественно финской и тюркской природы. Такое ложное утверждение решительно опровергается Погодиным, опирающимся на несомненные линг-вистические факты. В своем ответе де Марсу (а через его голову также и Духинскому) Погодин с гордо-стью пишет: «А сильнейшее, необоримейшее доказательство исконной самостоятельности великорусско-го племени есть его язык, самый чистый и твердый между всеми славянскими наречиями, самый близ-кий к церковному славянскому языку, на который, за тысячу лет перед сим, было переведено Священное Писание св. Кириллом и Мефодием» [4, с. 609]. Обвинение в языковом смешении категорически отвер-гается Погодиным, и в этом случае он с полным правом ссылается на выводы тогдашней мировой фило-логической науки: «Не только грамматических и синтаксических форм не имеем мы из финских и та-тарских языков, но даже слов сравнительно менее. Язык наш, по свидетельству и мнению первых фило-логов с Добровским во главе, заключает в себе совокупность свойств, принадлежащих всем славянским наречиям порознь, почему и имеет полное право быть их представителем, каким в древности был язык Кириллов церковный» [4, с. 609–610].

        Шевырев тоже не обходит стороной вопрос о структуре русского языка, и в своем обосновании взгляда на лингвистическую самостоятельность русского народа он явственно созвучен Погодину, почти дословно воспроизводя отдельные его выражения: «Я игнорирую тот факт, что некоторые так называе-мые ученые приписывают нам финское происхождение и последующую монголизацию. Эти нелепости не заслуживали бы даже серьезного опровержения, если бы не использовались против нас в злостных политических играх.

        Доказательства, подтверждающие происхождение нации, можно найти в ее языке и истории. Те, кто знает не только русский язык, но и его славянские диалекты, могут утверждать, что он сохранил свою первоначальную основу больше, чем родственные с ним европейские языки, тем самым обеспечи-вая независимость народа, который на нем говорит.

        Монголизация, которую нам приписывают, всё это пустые идеи некомпетентных историков или клевета наших врагов. В русском словаре едва ли наберется 50 татарских слов, как было показано уже Карамзиным: это наблюдение нашего добросовестного историка подтверждено всеми филологическими исследованиями. БОльшая часть этих слов имеет негативную окраску в речи русского человека» [6].

        Это заострение внимания на лингвистических аспектах полемики было отнюдь не случайным: По-годин и Шевырев в молодые годы совместными силами осуществили перевод «Славянской грамматики» Иосифа Добровского, поэтому были не понаслышке знакомы с базовыми вопросами языкознания и сла-вистики, не говоря уже о том, что Шевырев являлся крупным ученым-филологом, несравненно более сведущим в этой области, нежели Духинский и ему подобные компиляторы.

        Еще одним пунктом обвинения, на который и Погодин, и Шевырев посчитали необходимым отве-тить, стал упрек, предъявляемый сторонниками европейского индивидуализма русской общине, якобы закабалившей отдельного человека, всецело подчинившей его окружающей массе и лишившей возмож-ности свободного развития личности. По утверждению Духинского, косные рамки общины были при-сущи только Московии, тогда как Рутения (этим именем Духинский называл Украину, на чьи земли предъявляли претензии поляки, обосновывая это этнической общностью и единством жизненного укла-да) представляла собой тип свободного общества с ярко выраженными индивидуальным началом. Из-вестно, что признание ключевой значимости общины для Русского государства было краеугольным кам-нем политической системы славянофилов, поэтому солидарные с ними Погодин и Шевырев дружно встали на защиту общины, стремясь разъяснить ее истинный смысл, совершенно противоположный той негативной интерпретации, которую давал русской общине Духинский.

        Погодин отмечал: «Наконец, и общинное владение, самое важное и дорогое, самое благодетельное наше учреждение, предохранившее и предохраняющее нас от западного пролетариата, автор ставит нам, москвитянам, в вину, говоря, что оно развилось только у вас и нигде не было известно в Рутении, при-вязанной к началу личной собственности, господствующему у народов западных. Здесь охотно подчиня-емся мы его осуждению» [4, с. 618]. В полном единомыслии с Погодиным по вопросу о роли общины в русской истории Шевырев еще более подробно и настойчиво аргументировал свою позицию в письме на имя директора газеты «Le Nord»: «Общинный элемент также имеет свою историю в период развития славянской цивилизации. Развитие этой цивилизации, оказавшейся под гнетом чужеземных завоевате-лей, не смогло последовать по своему собственному пути. Но это государство переросло в Россию, кото-рая смогла пережить все испытания и выстоять только благодаря национальной независимости. <...>

        Такова наша сельская община; организация, которая заслуживает подражания. <...>
        Я сказал, что эта община представляет собой прототип более крупной общины – России. Становле-ние принципов общинного уклада является фундаментом истории развития русской цивилизации» [6].

        Кроме того, публицистику Шевырева и Погодина сближает также просветительский пафос, указа-ние на общественную пользу установления объективной истины в споре, тем более по такому важному вопросу, как определение исторических судеб двух народов. Подобно тому как Погодин видел среди потенциальных читателей своей «Отповеди» вовсе не поляков, чью предвзятость было бы бесполезным пытаться преодолеть, а главным образом объективных и беспристрастных европейцев, находящихся вне русско-польского противостояния, так и Шевырев адресовался преимущественно к независимому обще-ственному мнению стран Европы, к тем, для кого научная истина значила бы больше, чем политическая злоба дня: «Невежество является главным источником материальных и нравственных бедствий, которые поражают общество. Всё, что позволяет развеять невежество, которое омрачает отношения между людь-ми, всегда полезно и уместно. Вот почему я отправляю свое письмо именно Вам, господин директор, к тому же Ваш журнал никогда не отказывался от просвещения французской общественности касательно России» [7].

        Публикация полемических писем Шевырева не прошла мимо внимания заинтересованных читате-лей – разумеется, тех, кто разделял его позицию. В частности, князь П. А. Вяземский, находившийся в то время, как и сам Шевырев, за границей, писал ему из Венеции: «Мне часто приходило на ум, что вы должны были воспользоваться пребыванием вашим в Париже, чтобы возражать нелепостям и клеветам, которые сыплятся на нас парижскими журналами. Сделайте милость, продолжайте ратоборствовать» [8, c. 186]. Шевырев не замедлил ответить письмом, дающим комментарий к его тогдашней публицистиче-ской деятельности: «Ваш сердечный отголосок моему прению с французскими сенаторами кстати доле-тел до меня в первый день праздника (Рождества. – К. Р.) и сделал меня с двойным праздником. Давно бы уже я ратовал в “Севере” за Россию, если бы не мои недуги. Первые силы я употребил на прение с моими соседями сенаторами. Мы живем близ самого Люксембурга (Люксембургского дворца, в котором размещался Сенат. – К. Р.). Жду речей Законодательного корпуса. За журналистами не угонишься. Но я надеюсь продолжать» [8, c. 177].

        К сожалению, этим планам не суждено было исполниться. Продолжения публикаций не последо-вало. Тяжелая болезнь через несколько месяцев свела Шевырева в могилу, так что участие в полемике на страницах заграничной газеты оказалось неожиданным финалом его публицистической деятельности.

        А вот статью Погодина ожидала совсем иная судьба. В 1867 году отдельным изданием вышел сбор-ник его работ по польскому вопросу, и «Отповедь французскому журналисту» заняла там центральное место. В дальнейшем к ней неоднократно обращались исследователи отечественной общественно-политической мысли. Журналистские выступления Погодина снискали ему право на почетное звание одного из столпов русского политического консерватизма. Влияние погодинской исторической концеп-ции явственно ощущалось его последователями на протяжении еще долгого времени. Однако не следует забывать, что публицистика Погодина вызвала также непосредственный отклик у его современников, и письма Шевырева в газету «Le Nord» как раз могут служить полезным примером единства действий представителей русской просвещенной общественности против европейских русофобских тенденций.

                Литература

    1.  Барсуков Н. П.  Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 20. – СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1906. – Х, 402 с.
    2.  Павленко Н. И.  Михаил Погодин. – М.: Памятники ист. мысли, 2003. – 359 с.
    3.  Ширинянц А. А.  Русский хранитель: политический консерватизм М. П. Погодина. – М.: Русскiй Мiръ, 2008. – 412 с.
    4.  Погодин М. П.  Вечное начало. Русский дух. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2011. – 823 с.
    5.  Погодин М. П.  Вспоминание о С. П. Шевыреве. – СПб.: Печатня В. Головина, 1869. – 60 с. 
    6.  Shevyrev S.  Lettre a l’editeur (Seconde partie) // Le Nord, journal international. – 1864. – 9 janvier (№ 9).
    7.  Shevyrev S.  Lettre a l’editeur (Premiere partie) // Le Nord, journal international. – 1863. – 22 decembre (№ 363).
    8.  Письма М. П. Погодина, С. П. Шевырева и М. А. Максимовича к князю П. А. Вяземскому 1825 – 1874 годов (из Остафьевского архива). – СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1901. – 224 с.

         Апрель 2012