Костя-грек

  Зеленью июня звенящей и ветром свежим зелень эту обнимающим,  очарован  он был ранним утром,  глядя в распахнутое окно. 
Внезапный электронный  писк телефонного звонка заставил  вздрогнуть,    уничтожив вмиг прекрасное чувство. Он поднял трубку… С ним поздоровались.  Образ владельца, столь неприятного, но очень знакомого  голоса,  медленно проявлялся в памяти.  Когда же стало понятно, кого именно угораздило позвонить, то ему, мягко говоря, сделалось  тошно.  Ладони  вспотели - очень захотелось выпить.
   Сию зловредную страстишку  Игорь Леонидович Кольцов, - протодьякон N-ского собора  уже на протяжении почти пятнадцати  лет  старался побороть.  Не искоренить, не избавится, а именно побороть.  Не смотря на применение им различных средств, таких как: специальные пластыри, настойки,  сосательные пилюли и противоалкогольные капли,  отец Игорь не скрывал эту борьбу от общества.  Общество же  разделяло его порыв противостояния к  пагубной страсти  и  сочувственно цокало языком,  жалея подвижника. Алкоголиком, разумеется, отец Игорь себя не считал. До беспамятства  никогда не напивался.  Двести граммов водки, как правило,  растягивались им на целый день.  Потреблялась водочка  каждые три часа по пятьдесят граммов:  в одиннадцать дня после службы - для бодрости,  в два часа пополудни - для аппетиту,  в пять, перед вечерней службой,- для голосу, ну, и в восемь вечера,- для безмятежности сна.  Но  вот  сей  неприятный голос из телефонной трубки  беспардонно рушил весь его  устоявшийся  график.   
  Двадцать лет тому назад дружил наш о. Игорь  с некой барышней по имени Диана.  Ну как, дружил? Любил, казалось, и был  любим!  Она в то время заканчивала  медицинский институт, а он  служил  певчим в соборе.  Превосходное семейство её и все предки, уж не ведомо до какого колена,  сплошь все были  профессора,  доктора наук  и даже академики.  Что характерно  все по части психиатрии.
  Словом,  интеллигенция  высочайшего уровня!  «Кровь» их просто до неприличия «голубела»  на фоне вошедшего в обиход рыночного невежества, а «кость», соответственно, резала глаза белизной ослепительной! Её  дедушка,  две   бабушки и мама общались с Игорем  приветливо и уважительно. Однако папаша  Роберт Давидович  испытывал по отношению к нему  незавуалированную, почти, антипатию. Ненавистен ему был сам образ  бытия каких- бы то ни-было церковников.  Люмпен пролетариями, конечно, он их не считал и откровенных оскорблений не выказывал, но церковь  презирал люто. Тем не менее, ни воинствующим, ни каким-либо иным атеистом назвать Роберта Давидовича было нельзя.  Он веровал, но это был не христианский и даже не иудейский, а какой-то сугубо-личный, неприкосновенный,  непонятный никому, «карманный»  Господь.
  Усматривая  незрелость Игоря  в вопросах богословия, папаша,  будучи человеком слвоохотливым,  позволял себе  всякий раз  обличить, осрамить и унизить его как представителя церкви. Изыскано-желчно отзывался он и о православии и о священниках.  С ним невозможно было полемизировать!  Это всегда  был язвительно-нравоучительный монолог.  Психиатр,  доктор наук, обладал талантом  интеллигентно, утончённо и, главное, точно ужалить в нужное место. В такие дни с чувством горечи, подобно побитой собаке,  Игорь покидал жилище своей возлюбленной.  В общем,  папаша  усердно  поспособствовал - дабы «прошла  любовь - завяли помидоры».
Вскоре Диана вышла замуж за аспиранта и  уехала в Израиль. Родину  Роберт  Давидович таки-любил, но вслед за дочерью не уехал.  Все эти годы не прекращал он свою деятельность в должности главного врача городской психиатрической больницы.
  Разумеется, что кроме неприязни Игорь не мог питать иных чувств по отношению к папаше некогда им возлюбленной,  который так неожиданно изволил телефонировать ему летним прекрасным утром.
 - Здравствуйте, бааатюшка, – запел знакомый голос в телефонной трубке.
Игорь вздрогнул.  Почти двадцать лет  не слышал он этих циничных, намеренно-слащавых полутонов,  исходящих из уст Роберта Давидовича, применяемых им исключительно при общении с Игорем.
Первый порыв послать куда подальше и бросить трубку сменился вдруг желанием продолжить диалог. Ведь все минувшие годы Игорь тайно мечтал рано или поздно встретить и посредствам риторики, силой слова «пригвоздить к позорному столбу», «положить на лопатки»  насмешника и охальника.  И вот теперь   Игорю, мужу зрелому, матёрому протодьякону, защитившему богословскую степень, представился, наконец, такой шанс.
Откашлившись и настроив свои голосовые связки на более глубокое,  басово-бархатное  звучание, придав тембру голоса этакий снисходительно-лирический оттенок, Игорь ответил:
 - Здравствуйте, Ипполит Матвеевич! – После недолгой паузы  голос в телефоне что-то неуклюже проворчал и продолжил:
 - Хм… Чувствуется, что вы повзрослели, юноша, и я вижу, что мои сатирические…
 Игорь не дал договорить: - А я вижу, что вы всё так же юродствуете? Уважаемый Роберт… Эээ, запамятовал, как вас по батюшке.
 - Давидович, – как-то по старчески пропел голос. – Я понимаю, Игорь, ваш тон и сознаю, что уважать вам меня не за что. Много крови я попортил вам в былые времена… Не держите обиды на старого доктора. Амбиции, знаете ли,  обострение кризиса среднего возраста на тот момент, окружение, да и вообще… Как изволите вас называть? Отец Игорь, или по имени отчеству?
 От таких слов желание Игоря поглумится над некогда язвительным ритором вмиг испарилось. Ведь если тогда ему было за пятьдесят, то, стало быть, теперь доктор разменял уже восьмой десяток.  Какое-то необъяснимое  чувство жалости, подобно щенку скулящему, желающему вылезти из коробки, вдруг проснулось и растворило заскорузлую ненависть.
 - Ладно уж, Роберт Давидович. Оставьте ваши реверансы. Забудем. Дело прошлое. Называйте меня как вам удобно и скажите уж, наконец,  как вы меня нашли и чем, как говорится, могу служить?
 - Спасибо, Игорь. У меня и правда,  возникло одно дело, в котором, я надеюсь,  вы поможете мне разобраться? Номер ваш я выпросил у Дианы. Она сообщила, что вы добились успехов на своём поприще. Знакомых попов… простите, священников  у меня нет, а вы, как я помню, очень ревностно шли по этой стезе.
 По правде сказать,  Игорь и Диана не расстались врагами и иногда переписывались.
- Ну… В общем, конечно, да. Служу в соборе в сане протодьякона.
- Ага… Тут, понимаете, Игорь,  какая штука. Приехал ко мне на днях один из ваших. Ну… протопоп, что- ли, или, как там у вас? Батюшка, короче. Сам за рулём, прошу заметить, приехал. Проблемы у него. С недавнего времени что-то вроде галлюцинаций. Стаж у меня… Ну, вы сами знаете, ого-го. Поговорил я с ним, обследовал, так сказать. Человек совершенно здоров! Никаких шизоидных отклонений не наблюдается. Однако, когда пытается рассказать, как у него всё это происходит, истерить начинает, плачет порой, таблеток просит. Я так полагаю, что напуган он чем-то, а вот чем? Понять не могу. О книгах говорит, про богослужения. И словами такими непонятными изъясняется.  Из вашего обихода. Словом… Помочь хочется, мужик хороший и, главное, вполне себе нормальный, а вот разобраться что к чему- не могу. Да и самому мне это интересно. Может вы,  Игорь, поспособствуете  исследованию? Поможете старику?
 - Так, а чем же я вам помогу? Может с супругой у него нелады или зелёный змий его искушает?
 - В том-то и дело, что и с женой у него всё нормально и спиртного он не пьёт. И сам он такой атлетический, аккуратный. Может быть вы знаете его? Говорит,  нашу  местную семинарию оканчивал. Константином зовут его. Фамилия… Э… Сейчас…  А, чёрт! Простите… А, вот… Га-ли-фи-ананакис.
 - Галифианакис?!
 - Да, да.
 - Так это же Костя – грек! Он курсом старше учился. Как не знать!
 - Так вы ещё и знакомы? Вот удача! Прошу вас, Игорь, дорогой,  побеседуйте с ним по свойски, а потом мне объясните. Очень уж мне интересно,  что за мистика с ним происходит?
 - Ну что ж… Давайте попробуем поговорить. Чем смогу – помогу.
 Так врач-психиатр Роберт Давидович и протодьякон N-cкого собора  отец Игорь Кольцов, в порыве помочь страждущему, забыли старые обиды и договорились  встретиться после обеда в три часа. Как раз на это время доктором и был назначен приём таинственного «Кости – грека».
 С Костей, а ныне отцом Константином, Игорь был знаком со времён юности. Учась в семинарии, Костя-грек прослыл, можно сказать, гусаром.  Весел, любвеобилен и щедр он был до безобразия.  Многие завидовали Косте. На все его гусарские выходки  ректор и другие преподаватели смотрели сквозь пальцы. Ещё бы!  Ныне покойный папаша Костин,  благочинный,  митрофорный протоиерей отец Глеб, в то время был в большой честИ  у правящего архиерея.  Вероятно,  по этой же причине,  оценки Косте-греку слегка завышали. Впрочем,  парнем он и в самом деле был неглупым.
 После женитьбы Костя принял сан. И назначили его  настоятелем в один посёлок  на очень запущенный, бедненький  приход.  Лет пять назад Игорь  заезжал к нему и был поражён благосостоянием прихода:  хозяйственником отец Константин оказался превосходным!  Вместо некогда перекошенного молельного домика  над рекой возвышался небольшой, но очень красивый белокаменный храм.  Рядом с ним было воздвигнуто трёхэтажное аккуратное здание,  где располагались:  воскресная школа,  пекарня, кузня,  иконная мастерская и иные помещения для хозяйственных нужд, а так же прекрасная крестильня- купель на реке,  срубленная под тип часовни, отражалась в тихих водах. Был построен так называемый  «Птичий двор»,  где помимо курей, индюков и цесарок,  беззаботно жили козы, коровы и даже один верблюд.  Как он всё это устроил и чем расплачивался с работниками, одному Богу было известно. Однако в посёлке все называли его не иначе как  «Наш благодетель».
 
  В назначенный  час отец Игорь стоял у ворот «скорбного заведения».  Представился на проходной, медсестра что-то пролепетала в телефонную трубку и сопроводила его  в кабинет к Роберту Давидовичу. Как же удивительно было лицезреть сухонького, седенького старичка с надтреснутым голосом,  вместо того смуглого, дерзкого, язвительного мужчины, который двадцать лет назад досаждал  Игорю своими  кощунственными умозаключениями. Лишь глаза, казалось, оставались такими же испытующе-колючими  и насмешливыми.
После отнюдь не пышных приветствий и расспросов «как там, да что» старые знакомые условились, что Константина в кабинете встретит Игорь и попытается его разговорить. Роберт Давидович же, тем временем, вооружившись блокнотом, пером и диктофоном будет скрупулёзно анализировать всю беседу, притаившись в процедурной за ширмочкой. Медсестру Наденьку предупредили сопроводить Константина до кабинета, предложить чаю и сообщить, что доктор-де просит пардону, ибо задерживается на консилиуме.
  Сопровождаемый  Наденькой, в кабинет вошёл отец Константин вздрогнул и слегка оторопел,  увидев в докторском кресле своего сослуживца и друга юности.  Прищуриваясь и оглядевшись по сторонам, Костя спросил:
 - Гарик, ты что ли?
 - Костя?! Какие люди… А ты чего здесь? Ты к Давидычу?
 - Да… То есть нет. Короче,  дело у меня к нему.
 - У меня тоже. Да только вот задерживается он. Неизвестно когда нарисуется.
 - А ты что… С ним знаком?
 - Да как тебе сказать… Уж больше двадцати лет его знаю. Тесть он мой неудавшийся. А вообще дед правильный. Тебе, Костя, может, справку какую надо? Говори как есть… Устроим.
 - Да какая там справка… Беда у меня, отец Игорь.  Беда, старик.  Чую, что  чердак  у меня полегоньку слетает. Так вроде всё нормально, а временами начинается. Уже четвёртый раз к твоему Давидычу прихожу. Объясняю ему как и что. То ли не слышит он меня, то ли не понимает!  Пилюль каких-то выписал снотворных, а мне от них ни тепло, ни холодно. Может денег ему дать?
 - Погоди… Неужели всё так страшно? Ты расскажи  в чём беда. Вместе что-нибудь  придумаем!
 - Да боюсь я! Не дай Бог кто узнает. Сочтут за болящего, в служении запретят. Тебе,  Гарик,  конечно, я верю! Мы с тобой и Крым и Рим, как говорится… Только дай слово, что никому.
 - Слово!
 - Началось это ещё постом великим. На четвёртой седмице служил я Литургию Преждеосвященных, а за неделю до этого ко мне дьякона приставили. Чёрт бы его подрал! Служил ведь без дьякона! И вот нА тебе!
 -Дьякона? Кто таков?
  - Да… Юродивый один.  Он при монастыре лет пять подвизался. Обросший такой, глаз не видать и благочестивый на всю голову! Вот на сорокоуст мне его и прилепили. Сергий… Может, знаешь? Лет под семьдесят ему, однако крепкий такой старикан. И всё ему, понимаешь, не так. Все седальны, все светильны чуть ли ни наизусть знает и меня ещё носом тыкает. Ну, а что? Я молчу, улыбаюсь. Кто его знает, что он там в свой блокнотик записывает. Ну, да, не суть!
 Служим мы, значит, «Преждеосвященных». Я даже служебник вытащил, по нему всё, как есть читаю, да так, чтобы надзиратель этот видел. Стоим.  Читаю. И ты понимаешь, переворачиваю страницу, а там вообще другой чин, другая служба! Что это, думаю, за шутки такие? Служебник мой, именной. Страницы выдрать никто не мог! Полистал я его. Всё на месте. Открываю, читаю, переворачиваю, а там другая служба! Я назад листаю, «Преждеосвященных», вперёд… «Преждеосвященных» как и должно быть. Дальше служим. Я уже вперёд всё пролистал. Как есть, служба по порядку написана. Я уже палец на другой странице  держу. Переворачиваю… А там молитва на раздробление артоса! Артоса! Понимаешь?! – Побагровевший, вспотевший священник рухнул на кресло и застонал. –  Душно, брат… Водички бы.
Игорь позвал медсестру. Наденька открыла окна и принесла графин воды. Отец Константин продолжил:
- На тот момент решил я, что утомился весьма, перенервничал.  Написал прошение, сердце, мол, болит,  взял Фросю свою и рванули мы на Хайнань. Там китайцы, говорят, здорово нервные всякие болячки излечивают. Ну… откис я там недели за три.  Всё забылось.  Приехали,  Пасха уже,  вторая седмица.  Я тогда в городе был, в управлении  и решил в собор заглянуть, с нашими повидаться. Тебя не застал. Сказали, что приболел ты, вроде?
- Да. С простудой валялся. – Костя прищурился и хмыкнул.
 - Хм… Знаю я твои простуды. Ну, да ладно. Приехал, короче, в собор, а там всенощное в честь мучеников местных… Владыченька служить изволит. Лития, «Ныне отпущаеши» поют. Дай думаю владыке свой «бонжур»  преподнесу, он как раз накануне у Фроси справлялся про меня. Тридцать третий псалом уже слышу поют. Я ряску нацепил, у чтеца часослов взял, решил шестопсалмие почитать владыченьке. Любит он моё сладкогласие! Приложился, значит, я к владыке, благословение испросил. Вышел. Стою читаю  и аж  наслаждаюсь, как голос мой эхом о стены ударяется и по собору летит. А вот теперь угадай, что дальше?! Переворачиваю страницу, а там повечерие! Меня словно кипятком окатило! Пауза в соборе, все на меня глазеют, регент высунулся. Ну… я сделал вид будто закашлялся. Шестопсалмие пролистал. Всё на месте! Нашёл, читаю дальше. Руки трясутся, колени дрожат, в горле пересохло и страница заканчивается… Переворачиваю… И вот он! Чин панагии,  родненький!  Прямо на половине сто второго псалма! А!? Каково?!.  Как мог в руки себя взял, чтеца позвал, он и дочитал. Владыке сказал, что, мол, болею ещё. Вышел из собора, как пьяный и не помню,  как до дома доехал. Фросе своей всё как есть рассказал. Она вот и нашла мне Роберта , твоего, Давыдовича. Поведал  я ему  беду свою, а он сверлит глазёнками и вопросики задаёт глупые, то про голоса в голове, то про родственников пьющих.  Странный он какой-то. Страшно мне, брат. Понимаешь? Я ведь не псих, чувствую себя отлично. Дома специально экспериментировал. Любую книжку… Пушкина или Чехова нарочно часами читаю, никаких маразмов не наблюдается, а тут… Ничего понять не могу!   
 - Слушай! А вот ты рассказывал, что при дьяконе своём даже служебник взял. Я что-то не понял… Так ты наизусть? Без служебника обычно служишь?
- Хех… Скажешь тоже. Да я его только  на архиерейские службы вытаскиваю для вида  и вот при дьяконе этом открыл, дабы показать,  что работаю,  как полагается. Стукач он! К бабке не ходи, стукач! Таких за версту вижу!
 - Да погоди… Я не про дьякона. Мне просто интересно… Ты на память что ли все службы помнишь?
 - Гарик, ты дурак? Какая память?! Зачем мне этот служебник? Что хор поёт слышу, возгласы, ектении все знаю, порядок передвижения по алтарю не нарушаю, проповеди говорить умею. Чего ещё надо?!
 - Так ведь это таинство…  Надо же вычитывать. И потом ведь нельзя… - Игорь не договорил.
 - Кому надо? Тебе? Вот ты и вычитывай! А у меня и так забот  полон рот. И вообще… Кто это мне говорит? Ты?! Да в отличии от тебя я спортом занимаюсь! Бизнес у меня, народ меня любит!!! Митру вот-вот получу! Да!!! И к спиртному у меня отвращение! Я, к твоему сведению,  даже Дары не потребляю! Противно!!! – Игорь заметил, как Костя  изменился в лице. Образ вдруг посерел и левый глаз его задёргался. – Я их сторожу нашему Борьке даю опохмелиться! А что?! Ему помогает!  - Тут истерический смех так перекорёжил Костино лицо,  что его невозможно стало узнать.   
 -Да что ты! Бог с тобой! Успокойся Христа ради! Я ведь тебя не осуждаю.
С этими словами Игорь попытался встать и обнять товарища, но тот, подскочив,  усадил его обратно в кресло и, вцепившись в плечи, начал трясти. Сквозь сжатые до скрежета зубы, капая слюной, он стал шептать ему прямо в лицо:
 - Нет! Ты осуди меня! Осуди! И митрополиту  рапорт на меня накатай… Давай! Да только тебе, дворняжке,  не поверит никто! Я потомственный поп! Ещё со времён матушки Екатерины, а ты…
 Тут Игорь  почувствовал отвратительный смрад изо рта  Кости-грека. Его руки уже крепко сжимали шею оцепеневшего от ужаса протодьякона. Будто погружаясь в туман, он слышал: - Только попробуй, Гарик,  встать у меня на пути! Ни тебя, ни дьякона волосатого вашего не боюсь! Я брендовый поп! Меня все любят!!!
Внезапно раздался  оглушительный треск и лицо Роберта Давидовича, словно выплывая  из тумана, то приближалось, то пропадало вовсе… медсестра Наденька с графином…  два мужика в синих шапочках,  подхватившие  под руки обмякшее тело Кости-грека… какая-то рыба на стекле, и… темнота.

 Вечерело. За кухонным столом сидели два человека. Два некогда непримиримых врага.
 - Ну, а что же мне оставалось делать,  когда я услышал как вы, Игорь, хрипите? Уж не обессудьте… Пришлось применить. Вас тоже, конечно, сильно зацепило. Простите… Вариантов не было никаких.
 - Что теперь рассуждать. Мне, наверное, на тот момент как раз нужен был этот ваш электрошок, – ответил Игорь и устало улыбнулся. – А вообще, знаете, умирать оказывается очень даже не больно. Безболезненно, мирно и не постыдно.
 - Но-но! Прекратите эти ваши сопельки! Надо жить, трудиться и не отчаиваться! Вам бы, батенька, коньячку бы сейчас хлопнуть не помешало! А?!
Игорь включил свет, достал из шкафа коньяк и разлил по рюмкам. Роберт Давидович выпил и причмокнул губами.
- А вы? Спросил доктор.
Протодьякон поднял рюмку.  Прищурив один глаз, посмотрел через неё на собеседника, поставил на стол и ответил:
- А я… Больше не буду.
Только в шестом часу утра Роберт Давидович на такси уехал домой. 
Весь вечер и всю ночь доктор и протодьякон беседовали,  сокрушаясь о том, почему раньше они не могли быть так интересны друг другу. Говорили о многом.  Отец Игорь подробно рассказывал о значении Божественной Литургии, да  и вообще о Церкви, разъясняя все те непонятные доктору слова, которые запечатлел его диктофон.  Доктор в свою очередь  рассказал удивительный случай. Оказывается до революции семнадцатого года,  в среде  российских учёных психотерапевтов по отношению к душевнобольным  бытовало и такое понятие как «одержимый». И выявляли их очень интересным способом.
  В одной книжке по психиатрии того времени был описан случай про некоего   старичка, которого поместили в клинику за непристойное поведение на колокольне N-ской церкви. Этот старичок жил на окраине села и слыл знахарем, или, как теперь говорят, «народным целителем». Собирал травки, коренья и различными снадобьями исцелял от недугов местных жителей. И всё бы хорошо, да вот только со временем стал этот старичок чудить. Во время полнолуний забирался он странным образом на звонницу местной церкви и отвинчивал колокола. Батюшке местному фокусы эти, разумеется, надоели.  Старичка  изловили  в аккурат за этим занятием и поместили в клинику.
Сказывают, что старичок  имел характер покладистый и очень доброжелательный, однако в особые дни, сила просыпалась в нём недюжая и начинал вопить он матерно и бросаться на кого не попадя.
Главный врач той клиники неоднократно демонстрировал студентам состояние этой самой «одержимости». А делалось это так. На стол ставили десять стаканов с крещенской святой водой и один стакан наполняли водой обычной. Затем звали того старичка и просили взять любой стакан и испить. Старичок всегда выбирал стакан с обычной водой, выпивал, после чего начинал говорить ужасным голосом различные гадости в адрес всех присутствующих. Что интересно… В клинике среди душевнобольных таким образом выявили ещё пару человек «одержимых», которые проделывали то же самое. Остальные же болящие крещенской воды не гнушались.
  В заключение  Роберт Давидович сказал, что, будучи студентом, всегда смеялся над такими историями, но с недавнего времени основательно готов пересмотреть свои профессиональные убеждения в этом вопросе.
 Доктором было принято решение  попридержать какое-то время гражданина Константина Галифианакиса  в клинике. Через несколько дней Роберт Давидович принёс прошение и письмо, написанное Костей. Прошение на имя Его Высокопреосвященства содержало в себе просьбу освободить (такого-то) от занимаемой должности и сана по причине болезни. В письме своём Костя просил не распространяться о его недуге и просил прощения.
Заканчивалось письмо такими словами: «Всё у меня было на приходе. И благосостояние, и порядок, и дисциплина, как в армии. Одного понять не хотел… В отличие от армии не отлучается никуда наш Главнокомандующий… И никогда не спит.»