Ностальгия

комедия







действующие лица

АНДЖЕЛА, гимназистка
РУНОВ, её отец
ЛЕНА, супруга Рунова
ЭММА, работник ТВ
ВЕНЯ, школьник, друг Анджелы
БУРЛЮЧКА, знахарка











СЦЕНА 1. Лето. Утро. Холм в старом лесу. На склоне Бурлючка, управляясь ножовкой и топором, мастерит дощатый навес над озерцом, набежавшем от родника. С холма спускаются Анджела, Лена и Рунов, с упакованным шуруповёртом.

РУНОВ. Честь труду!
ЛЕНА. Здравствуйте, наша спасительница!
БУРЛЮЧКА. Хорошо, рано приехали, раньше уедете.
ЛЕНА. А я сразу водички попью, можно?
БУРЛЮЧКА. Что ты у меня справляешься, у водички и спроси.
ЛЕНА (спускаясь к озерцу). Спрошу, спрошу.
АНДЖЕЛА. Она со своим стаканом.
БУРЛЮЧКА. Возьми там, в свёртке, рубашку, переоденься.
АНДЖЕЛА. Ой, пожалуйста, не надо…
БУРЛЮЧКА. Что не надо? Переодеваться?
АНДЖЕЛА. Омываться.
БУРЛЮЧКА (Лене). Сбрендила, бестолочь? Из родника руками воду берут.
АНДЖЕЛА. Ещё и пластмасска.
ЛЕНА. А мыло есть?
АНДЖЕЛА. Мама, нормальные люди мылом не пользуются.
ЛЕНА. Я – из стакана.
АНДЖЕЛА. Ну, и не будет толку.
ЛЕНА. Ещё ты меня бестолочью обзови!
РУНОВ. Я вам подарок привёз, сверх обещанного. Анджела сказала вчера, что вы навес на святой родник делаете, вот, подумал, привезти для хозяйства что-то дельное, а шуруповёрт по нашим временам – дело святое. (Распаковывает, достаёт чемоданчик, раскрывает.)
БУРЛЮЧКА. Желя, скидай одёжу и бурлюкай в родник.
АНДЖЕЛА. Ни за что, вода ледяная!
БУРЛЮЧКА. Дурында, какой лёд в июле? Не фордыбач, бурлюкай, сказала.
ЛЕНА. Но вода же, действительно, очень холодная.
БУРЛЮЧКА. А ты, глава счастливого семейства, чего заменжевался? Небось, ищешь, куда воткнуть шуруповёрт, чтоб заработал?
АНДЖЕЛА. Я забыла ему напомнить, что у нас нет электроэнергии.
ЛЕНА. И я не подумала.
РУНОВ. Но мне-то было, чем подумать. И производителю. Не парьтесь, девчонки, в этом чемоданчике есть ещё и аккумулятор для подзарядки.
БУРЛЮЧКА. Ну-ну, включай. Битте!
РУНОВ. Легко. Не включается… Обломайтис - наша фамилия. (Осматривает шуруповёрт, аккумулятор.)
БУРЛЮЧКА. Знаем мы ваши фамилии.
АНДЖЕЛА. Так-то бы энергии хоть отбавляй, но телевизор здесь не посмотришь.
РУНОВ. Блин, аккумулятор, похоже, разряжен.
БУРЛЮЧКА. Дарённому коню в зубы не смотрят, дарителю, бывает, дают по зубам.
ЛЕНА. Почему вы так грубо обращаетесь с людьми?
БУРЛЮЧКА. Тебя не спросили, тоже мне – людя.
ЛЕНА. Обидно же!
БУРЛЮЧКА. Так иди плакай на здоровье, не-то вон вешайся. Ферштейн?
РУНОВ. Так что, не нужен шуруповёрт?
БУРЛЮЧКА. Давай сюда, сама разберусь. (Забирает шуруповёрт.)
ЛЕНА. Ферштейн? Ефимия Владимировна, вы сказали «ферштейн», почему?
РУНОВ. А ещё она сказала «битте».
ЛЕНА. Что за намёки!
БУРЛЮЧКА. Хорош зубы заговаривать, господа журналисты, не на ту напали. А ну - в воду, живо.
ЛЕНА. Я!?
БУРЛЮЧКА. Желька, дрянь, не крои мне тут козью морду, сигай!
АНДЖЕЛА. Не надо… пожалуйста, я не хочу.
БУРЛЮЧКА. Или всё лечение насмарку пойдёт, объясняла же.
ЛЕНА. Я не позволю издеваться над моей дочерью!
БУРЛЮЧКА. Настоящая мать никогда не скажет про дочь «моя», если она еённая.
ЛЕНА. Как вы смеете!
БУРЛЮЧКА. Мой край – моя воля.
ЛЕНА. Анджела, уезжаем!
РУНОВ. Веня идёт.
АНДЖЕЛА. Он - с вами?! Где? (Отвечает на звонок смартфона.) Он! Да? Ты где? Я здесь. Опиши место, где…
РУНОВ. Да вон он, на бугорке, меж двумя соснами, справа.
АНДЖЕЛА. Вижу! Веничка, повернись на двести, примерно, пятьдесят градусов, влево. Так, да. Видишь? Иди прямо.

Входит Веня, ступая по земле опасливо, на цыпочках, с кочки на кочку, как босиком по асфальту; в руке – планшет.

БУРЛЮЧКА. Это твой, что ли, клоун?
АНДЖЕЛА. Мой.
РУНОВ. Зарекался же выходить из машины, глаза со страху по пять рублей, а ведь поди ж ты…
ВЕНЯ. Люди… как вы далеко… я вас даже не слышу.
АНДЖЕЛА (кричит). Веня! Слышишь?
ВЕНЯ. Да-да. Ой, вижу… Ой-ё-ёй! (Закрывает глаза, как от солнца.) Анджела! Всё, дальше ни шагу, устал.
АНДЖЕЛА. Зачем вообще идти было.
ВЕНЯ. Скучал-скучал, потом совсем соскучился.
БУРЛЮЧКА. А чего не поздоровкаться со мной?
ЛЕНА. Он вас в упор не видит. И никого.
ВЕНЯ. Дай, шлёпну!
АНДЖЕЛА. Давай.
БУРЛЮЧКА. Как шлёпнет?
АНДЖЕЛА. Ну, в смысле сфоткает. Сфотографирует. Нажмёт на кнопку, затвор – шлёп и фейс готов… в смысле фотки… фотографии. Сделал?
ВЕНЯ (фотографируя). Да, ещё пару-тройку…
БУРЛЮЧКА. Он не клоун, он настоящий дурак. Зачем фоткать то, что и так с тобой рядом, да ещё и вживую! Её ж даже помять можно в обнимашку.
АНДЖЕЛА. Он не может смотреть в живые глаза, только на дисплее… ну, в смысле на экране. И трогать он никого не может, его как током бьёт от людей, и к себе никому не даёт прикоснуться.
БУРЛЮЧКА. А вы что… как тогда, если не потискаться?
АНДЖЕЛА. Виртуально. Ну, в смысле по компьютерной связи. Понимаете?
БУРЛЮЧКА. Не дурнее паровоза. То есть, он дебил не сам по себе, а по твоему желанию?
АНДЖЕЛА. Это его желание! В смысле, такова его адаптированность к окружающему миру.
БУРЛЮЧКА. А помиловаться! Детей-то, как можно сделать таким макаром!
РУНОВ. С Макаром и сделать, а этот пусть себе чатится…
АНДЖЕЛА. Папа! У нас любовь!
РУНОВ. Неземная.
ВЕНЯ (глядя на дисплей). Ой, какая ты классная стала! Пополнела… так прикольно! Анджелочка, ты чудовище, я тебя обожаю…
БУРЛЮЧКА. Это он её, наконец, разглядел?
РУНОВ. Так у них же всё виртуально, вживую никак, и так без конца.
БУРЛЮЧКА. А, так вот как вымирает население…
ВЕНЯ. Эй, а что это там за такое, вода, что ли, типа лужи?
АНДЖЕЛА. Это из родника набегает, нарочно сделано, чтобы человек мог искупаться, целое озеро такое небольшое.
ВЕНЯ. Не утони. Всё, я возвращаюсь… Пока ещё доковыляю… Анджела, ты супер! (Уходит.)
АНДЖЕЛА. Осторожнее, не споткнись! Всё, я отключаюсь, дойдёшь – звякни. (Выключает смартфон.)
БУРЛЮЧКА. Не скупнёшься, Желька, опять сюда вернёшься, всё равно в святом роднике купаться придётся, только в другой раз можно не успеть до смерти.
ЛЕНА. Вода ледяная, сведёт судорогой, и – всё, конец.
БУРЛЮЧКА. А ты спасёшь.
ЛЕНА. Какая бестактность! И непроходимая глупость!
БУРЛЮЧКА. У меня-то с проходимостью полный ажур.
ЛЕНА. Дочь! Скажи спасибо этой женщине за лечение и… за мной, в машину. Мы ещё посмотрим, как тут оно всё у вас, пройдём медицинское обследование у настоящих врачей.
РУНОВ. Которые неоднократно отказывались лечить Анджелку и поставили крест на её здоровье, причём, тоже неоднократно.
БУРЛЮЧКА. Проверяй, все под Богом ходим, только одни - по делу, а другие на полусогнутых или на карачках.
ЛЕНА. Рунов! Будь мужчиной или хотя бы отцом! Шагом марш отсюда, я сказала.
РУНОВ. Действительно, Ефимия Владимировна, мы вам чрезвычайно благодарны за лечение…
БУРЛЮЧКА. С тобой и речи никакой, Рунов, мямля ты.
РУНОВ. Так нельзя! Я же на вашей стороне.
БУРЛЮЧКА. А электроприбор дарить в заброшенную деревню можно!? Лопух. Как мне его работать? Может быть, вот так? (Включает шуруповёрт.)

Все изумляются, что шуруповёрт работает.

АНДЖЕЛА. Шурупит, однако.
ЛЕНА. Чертовщина!
РУНОВ. Так не бывает…
АНДЖЕЛА. А я вам, что говорила, тут ещё и не такое увидишь.
БУРЛЮЧКА. Вон так вон, и никакой чертовщины, одна благодать. Да только не для всех и всяких.
ЛЕНА. Что происходит! Я в шоке.
БУРЛЮЧКА. А я в радости.
АНДЖЕЛА. Поехали, мам, пап. Спасибо, тётя Фима, век помнить буду. Прощайте! Мам, идёшь или что?
ЛЕНА. Немедленно! Павел, пошли!
РУНОВ. Обалдеть… Благодарю за дочь. Но так нельзя с людьми обращаться, вот потому-то вы и одна.

Рунов, Лена и Анджела уходят.

БУРЛЮЧКА. Дурак, я не одна, я единственная! Ещё шурупы были бы, вот бы навертела. (Выключает шуруповёрт, собирается.) Навес после обеда поставлю. Гостей дорогих выпроводить да покушать. Думаете, так просто электростанцией работать да ещё без топлива. (Уходит.) 


СЦЕНА 2. Из частного дома Эммы выбегает Рунов.

РУНОВ. О, ужас, ужас, дайте мне волю!

Из дома выходит Лена.

ЛЕНА. Паша, дорогой ты мой человек…
РУНОВ. Это ты мне дорогая, вместе со своей сестричкой, а я тебе бесплатный. Всю душу мне вымотали со своим языком. Человек – что, не имеет права прийти домой и поговорить на родном языке?
ЛЕНА. Пашка, ну, сколько раз уже обсуждали эту тему, тут вопрос выживания. Никакой духовности, никакой морали, примитивное человеческое выживание.
РУНОВ. Я художник!
ЛЕНА. Родненький мой, сейчас ты никто, обыкновенный иммигрант, не художник, не ремесленник, никто. И я тоже! И дочь наша тоже никто. Вот овладеем языком на должном уровне, тогда и начнём становиться кем-то.
РУНОВ. Я не пацан, не лечи меня.
ЛЕНА. Без языка в чужой стране ничем не станешь.
РУНОВ. Вы заставляете меня всё более и более жалеть, что поддался на пропаганду и переехал в эту гадскую Европу. Я, может быть, уже скоро основательно  домой захочу. Ещё ржут надо мной, когда я стараюсь…
ЛЕНА. Да не смеялись мы, а просто улыбнулись. Просто ты такой умильный, когда говоришь по-нашему…
РУНОВ. Я взрослый человек, и не желаю, чтобы надо мной ни глумились, ни умилялись. Мало мне напряга в людях, что ли? Я целый день среди местных провожу, и хоть бы один гад подвернулся из наших, не с кем душу отвести!
ЛЕНА. Не ври, по выходным ты всё чаще стал пропадать где-то и возвращаешься с запашком. Только не надо мне вешать, что ты ходишь в краеведческий музей, сто процентов – зажигаешь с нашими, где-нибудь на лавочке или в кустах. Или квасишь, не дай бог, тихо сам с собою.
РУНОВ. И не квашу, а синячу, и не тихо, а во весь голос… Не боись, про себя.
ЛЕНА. Знал бы ты, как я устала от всех вас.
РУНОВ. Кругом одни ваши и все, не поверишь, как услышат мою вашенскую речь, так сразу все, хором, принимаются умиляться. И так они, дорогие аборигены, обаятельно умиляются, что я сразу вспоминаю мою армейскую службу, где время от времени выдают стрелковое оружие, а по великим праздникам с марш-броском в полной амуниции, лично мне выдавали ещё и гранатомёт. И нам даже давала пострелять.
ЛЕНА. Рунов, успокойся.
РУНОВ. В тот момент я активно не понимал, на кой мне сдалась эта пушка на плече, но сейчас… Сейчас я знаю, уж поверь, применил бы не задумываясь.

Из дома выходит Эмма.

ЭММА. И против кого ты применил бы пушку?
РУНОВ. Эмма! Я требую… Прошу. Умоляю, давай, отменим эту дикую договорённость говорить дома только на иностранном. Признай, ты, как и мы, тоже наша, и тебе тоже есть, чем говорить на родном языке.
ЭММА. Чем?
РУНОВ. Памятью! Язык родины не забывается! Хватит прогибаться перед чужими, тем более, что в нашем доме они нас не слышат!
ЛЕНА. Прекрати истерить, соседи полицию вызовут!
ЭММА. Ты обязан знать язык страны, которая тебя приняла и содержит.
РУНОВ. А, так ты и есть местное Отечество?
ЭММА. Свинья. Просто сказочная свинья! Гомерическая! Я тебе хоть раз плохое слово про ваших сказала? Или, думаешь, сказать нечего? Или, думаешь, слов не подберу? Если бы не Лена… Неблагодарная скотина. (Уходит в дом.) 
ЛЕНА. Золотые слова! Стой здесь, Рунов, ни шагу со двора! (Уходит в дом.)
РУНОВ. О, да, ни шагу не сделаю. Я отсюда прыжками, прыжками… (Уходит со двора.)

Из-за угла выходит Анджела, не переставая снимать на смартфон, направляется за Руновым.

АНДЖЕЛА. Вот и все дела. Чем не название для фильма!

Из дома выходит Лена.

ЛЕНА. Где отец?
АНДЖЕЛА. А я что, слежу за ним. Привет, я пошла к Лауре.
ЛЕНА. Зачем?
АНДЖЕЛА. Зачем-зачем, адаптироваться в среде носителей языка.
ЛЕНА. Ты неважно выглядишь, девочка моя, потемнела, что ли.
АНДЖЕЛА. Ага, мимикрия - часть адаптации,  под основное население кошу.
ЛЕНА. Наши люди светлые в отношении кожи…
АНДЖЕЛА. Я не говорила, про коренное,  я говорю про основное население.
ЛЕНА. Не смей лезть в политику.
АНДЖЕЛА. Я не лезу, я живу.
ЛЕНА. Тебя надо показать врачу.
АНДЖЕЛА. Уже виделись и неоднократно. Я их не возбуждаю.
ЛЕНА. Надо было искупаться в роднике Бурлючки.
АНДЖЕЛА. Ты ещё Ленина с Бисмарком вспомни, уже прошло три года. Мы не то, что повзрослели, мама, мы страну поменяли, мир! (Отвечает на звонок смартфона.) Да, Веня? Что? Да ладно! Минут через десять зайду. До встречи, ну, ты гений! Будь. (Отключает звонок.)
ЛЕНА. Он что – здесь?
АНДЖЕЛА. Веня? Нет, конечно.
ЛЕНА. Ты сказала «зайду, до встречи».
АНДЖЕЛА. Венька написал программу, аниме. С нашей, отдельной вселенной. Для нас двоих и – только.
ЛЕНА. Ты же взрослая, занимайся реальной жизнью, а виртуальность оставь для справки…
АНДЖЕЛА. Не учи меня жить. Я сама решу, где реальность, а где всего лишь визуализация. Здесь не Родина, здесь я не столько твоя дочь, сколько самодостаточная личность. Смирись уже, и не указывай. Прости, если обиделась, но не я сюда приехала, а ты меня сюда привезла. И отца тоже. Лучше за ним следи, как бы он не сорвался с поводка.
ЛЕНА. Что?
АНДЖЕЛА. А вдруг он захочет вернуться домой, в Родину?
ЛЕНА. Не суй свой сопливый нос не в свои дела!
АНДЖЕЛА. Да, мам, я заметила. Утухаю внутренне тоже. Знахарка не при делах, у меня тогда была реальная болезнь, а сейчас физика в порядке, ничего особенно не беспокоит, просто становлюсь пофигисткой, причём, ускоренно, или, как сказала бы тётя Эмма, «гомерическими» темпами..
ЛЕНА. Она тебе нравится.
АНДЖЕЛА. Гомерическая Анджела… Эмма классная. Деловая, красивая, сильная. И спокойная, как танк.
ЛЕНА. Ты чего на меня смартфон выпучила?
АНДЖЕЛА. Глючит что-то, перезагружаю…
ЛЕНА. Врёшь! Ты меня снимаешь!?
АНДЖЕЛА. Нужда была – болело брюхо, есть поинтереснее субъекты. А свой сопливый нос, ты права, суну-ка я лучше в носовой платок. И высморкаюсь. Оревуар, фрау мэм. (Убегает со двора.)
ЛЕНА. Чтоб в девять дома была, как штык! Что ни день, то веселье в полный рост, вроде бы, и расти уже некуда, хоть урыдайся. Эмка, Эммочка… (Уходит в дом.)


СЦЕНА 3. Виртуальность. Здесь есть всё – от прикроватного коврика до пляжа, от елового пня до выступа на вершине горы, от пения птиц до звуков из музыкальной аппаратуры и т.п.. Цвета без оттенков. Ровный свет без светила. Появляется виртуальный Веня, в чудном одеянии – то ли наг, то ли закутан.

ВЕНЯ. Да будет так. И это хорошо. (В пустоту.)  Анджелочка, ангел мой, давай уже, порхай сюда, я готов.
АНДЖЕЛА (за сценой). Ещё чуть-чуть и впорхну.
ВЕНЯ. Музон врубить?
АНДЖЕЛА. Шум океана и больше никаких искусств.
ВЕНЯ. Аминь. (Регулирует звук.)

Появляется виртуальная Анджела, в вечернем платье.

АНДЖЕЛА. Оглянись, Веня, я тута.
ВЕНЯ. Сейчас, доведу до ума звучок.
АНДЖЕЛА. Блин, я пришла, а он мне тут задом торгует перед носом.
ВЕНЯ. Вот так, а? (Оборачивается.) Привет. Нормалёк ты, если по чесноку.
АНДЖЕЛА. А если по луковице или по самые помидоры!
ВЕНЯ. Чё ты бесишься с налёту? Поправь, если я неправ, только конкретно, по делу, а не просто по настроению.
АНДЖЕЛА. Придурок, где восторги, в связи с моим внешним видом?
ВЕНЯ. Ну, я восторгаюсь.
АНДЖЕЛА. Поговорили. Здравствуй, Веня.
ВЕНЯ. Давай, не будем условностями заниматься, ладно? Это мой мир, я его сочинил. Здесь никого больше нет и быть не может. Так что, не перед кем выламываться и выдрючиваться. Я запрещаю в моей вселенной быть ханжой. Давай, просто сразу обнимемся, поцелуемся и – в койку. Если у нас, с тобой, конечно, любовь. А потом уже потреплемся, попляшем, позависаем, как приспичит.
АНДЖЕЛА. У, какой ты здесь стал… прямо, мужчинка мужчинкой, аж дух перехватило.
ВЕНЯ. А зачем по-другому, если я дома. В моём мире мне смысла нет менжеваться. Иди ко мне…
АНДЖЕЛА. Иду, мой коршун, клюй меня, клюй.
ВЕНЯ. То-то. (Обнимает Анджелу.) Губы дай.
АНДЖЕЛА. На. (Целуется с Веней.)
ВЕНЯ. Ну, за дело. Извини, я в первый раз…
АНДЖЕЛА. Да ничего, пожалуйста, я по жизни тоже не аниме. Ой…
ВЕНЯ. Что с тобой?
АНДЖЕЛА. Влюблена.
ВЕНЯ. В кого…
АНДЖЕЛА. Ну, уж не в то, что ты тут себе нарисовал. Ничего себе елда!.. Ты что – конь?
ВЕНЯ. А что, по всем блогам инфуют, что чем больше у мужчины, тем женщине кайфовее…
АНДЖЕЛА. Веня, я даже вообразить не могу, что мне надо нарисовать у себя, чтобы вот это туда поместилось!
ВЕНЯ. Я ж на глазок.
АНДЖЕЛА. А мне теперь во все глаза, что ли! Хочешь нормального секса, переделывай, понял?
ВЕНЯ. Да какая разница, мы же нарисованные.
АНДЖЕЛА. Чувачок, эстетику даже в сексе никто ещё не отменял, тем более на первом свидании, это же не тупая академическая гребля, это же секс! Радость, праздник должен быть…
ВЕНЯ. Всё-всё, хорош, села на любимого конька…
АНДЖЕЛА. Села бы, да нету, ускакал.
ВЕНЯ. Сейчас перерисую. Всё-таки, в чате сподручнее.
АНДЖЕЛА. И почему ты такой недотрога наяву, вот, что было бы действительно настоящим.
ВЕНЯ. Ненавижу плоть! Она пачканая, чужая, злая…
АНДЖЕЛА. А что, обязательно шпокаться сегодня? Может, просто поговорим? Мне есть, что сказать.
ВЕНЯ. Так вроде первое свидание, надо же как-то освоить новое пространство…
АНДЖЕЛА. Ты же сам не хочешь.
ВЕНЯ. Так-то бы хотелось, но как-то не получается, не будоражиться сволочь, не слушается, как будто он – не я. Неужели размер настолько имеет значение…
АНДЖЕЛА. По-моему, я умираю.
ВЕНЯ. Ладно, нет-и-нет, в другой раз, подправлю пропорции. А ты не могла бы тоже бюст добавить?
АНДЖЕЛА. У меня всё ровно, масштаб чики-чики.
ВЕНЯ. Жалко, что ли?
АНДЖЕЛА. Рисуй себе сам, что хочешь!
ВЕНЯ. Вот двинешь кони – нарисую, а сейчас – сама! Я хочу, чтоб ты сама. Если любишь.
АНДЖЕЛА. Спасибо за смету. Я фильм заслала на студию, подтверждение сегодня пришло. Ну, как в нас это бьётся, не рубиха я, чувства земные, а туловища в Сети… бред.
ВЕНЯ. А по мне так всё бьётся. Разве наши тела – наши? Нутро – да, оно данность, есть, что есть, а физика придумана кем-то… генами, богами, да хоть кем. Получилось, что получилось. И вся современная наука занимается чем? Правильно, изменениями физиологии по собственному усмотрению.
АНДЖЕЛА. Нутро тоже можно изменить.
ВЕНЯ. Да, но самому, и никто больше не может.
АНДЖЕЛА. Меняют же – агитация, пропаганда, образование, воспитание…
ВЕНЯ. А ты не поддавайся. Блюди себя и пошли все в анал.
АНДЖЕЛА. Лопни, но держи фасон. В курсе, слышали…
ВЕНЯ. Умираешь?
АНДЖЕЛА. А по ходу ещё и на конкурс закинула. В последний день успела. Значит, судьба.
ВЕНЯ. Заболела? Вернулось, что было?
АНДЖЕЛА. Да нет, знахарка дело знает, выправила, вычистила. Что-то другое тут, непонятное. Тётя Эмма даже обследование оплатила, нам не потянуть бы.
ВЕНЯ. Классная тётка.
АНДЖЕЛА. Ага, и нас терпит. Пока, не по себе мне.
ВЕНЯ. А так не скажешь, выглядишь на ура.
АНДЖЕЛА. «Ура» - аниме, а не мне. Будь. (Исчезает.)
ВЕНЯ. Анджелка, я в чате! Когда желания расходятся с возможностями, а тело с чувствами… Блин, такой облом.

Входит Бурлючка.

БУРЛЮЧКА. Так-так, где здесь выход…
ВЕНЯ. Нет здесь выхода! Вы как здесь!? Я вас не звал…
БУРЛЮЧКА. Где-то я тебя видела, малышок.
ВЕНЯ. Это моё пространство, оно герметично!
БУРЛЮЧКА. Кого? Бурлюк-бурлюк, не понимаю я ваших выражений, молодёжь.
ВЕНЯ. Это моя галактика, я её сам нарисовал, и она закупорена от вторжений…
БУРЛЮЧКА. Парень, у тебя уши пыльные, отряхни.
ВЕНЯ (отряхивает уши). Сейчас. Нормально?
БУРЛЮЧКА. Да, ты - лопух.
ВЕНЯ. Я не лопух! Немедленно отвечайте, как вы здесь очутились!
БУРЛЮЧКА. Хожу, где хочу и где надо. А вы тут можете, что угодно, сооружать, я со своей тропинки не сверну.
ВЕНЯ. Это моя иллюзия! Моя картинка!
БУРЛЮЧКА. Разбурлюкался… Ты здесь просто рисуешь, а я здесь просто живу.
ВЕНЯ. Здесь нельзя жить, невозможно!
БУРЛЮЧКА. Так я про об том же.
ВЕНЯ. Вы кто?
БУРЛЮЧКА. Вспомнила тебя, ты дружок Жельки.
ВЕНЯ. Не понимаю! Мне плохо!
БУРЛЮЧКА. Тебе просто плохо, а она просто помирает. Кому из вас просто, а кому проще? Включай думатель, вдруг повезёт. Вот так, малышок. (Уходит.)
ВЕНЯ. Тётенька! Стойте! Куда вы? Как? Переделать! Стереть! Искоренить. Всё наново… и под замок, под такую охрану, чтоб ангелы крылья обламывали, влезая, а черти – зубы. И никаких людей, никакой живности, только я и мой мир. Вот жизнь. И только так. Так. Так! (Исчезает.)


СЦЕНА 4. Поздний вечер. Дом Эммы. Входит хозяйка, вернувшись с работы, включает освещение.

ЭММА (напевает). Дом, мой милый дом… Здравствуй…

Из комнат выходит Лена.

ЛЕНА. А, ты. Привет.
ЭММА. Не спишь?
ЛЕНА. Полнолуние.
ЭММА. А у меня прекрасная новость: я принята на студию в столице. С очень приличным повышением!
ЛЕНА. Ты говорила, круто! Поздравляю.
ЭММА. Таким образом, всё разрешается ко всеобщему удовлетворению. Вы можете располагать всеми помещениями, ссориться и радоваться открыто, без оглядки. И на каком угодно языке. На первых порах мне предоставляется служебная жилплощадь, а там разберусь.
ЛЕНА. Меня перевели на постоянную работу.
ЭММА. О! Превосходно! Впрочем, не сомневалась в тебе, Лена, ты – наша, добросовестная, упорная. А не выпить ли нам?
ЛЕНА. Обмоем. Я сейчас быстро соображу закуску. Или ты хочешь поесть? Я мигом сварганю.
ЭММА. На ночь не стану, надо себя блюсти. А так хочется!
ЛЕНА. Значит, влёгкую. (Приготавливает закуску.)
ЭММА. А я пока налью.
ЛЕНА. Пашки до сих пор нет, опять шляется.
ЭММА. Сегодня вторник, в воскресенье уезжаю, билет на руках. Собираться капитально смысла нет, поеду налегке. Выходной у тебя в четверг, предлагаю покуролесить: шопинг, кабак, ещё чего замутим. Ведь мы, чтоб вдвоём, тет-а-тет, так и не удосужились побыть, сплошной быт, быт, быт… Даже некогда задаться обыкновенным мыслящим вопросом: а, собственно, быть или не быть. Что ж так легче, без вопросов. Пьём!
ЛЕНА. Ликёрчик…
ЭММА. В четверг примем на грудь чего-то потяжелее. За нас! (Выпивает.)
ЛЕНА. За нас, за всех. (Выпивает.) Кушай. Почему про дочь не спрашиваешь?
ЭММА. Ты могла заметить, что я в последнее время принципиально не спрашиваю ни про кого из твоей семьи. Себе дороже. Сами расскажете.
ЛЕНА. Пришло заключение из клиники по поводу Анджелы. С точки зрения физиологии, она здорова.
ЭММА. Ясно.
ЛЕНА. Что тебе ясно? Девчонка скукожилась, почернела, как головешка…
ЭММА. Не кричи.
ЛЕНА. Лежит, пустая и безразличная, как кукла, ни улыбки, ни слезинки, ни мало-мальского света в глазах. Что делать, Эмка?
ЭММА. На каком-то этапе, после переезда сюда, я посчитала свои долгом помогать соотечественникам. Точнее сказать, бывшим согражданам.
ЛЕНА. Землякам, сестра, землякам.
ЭММА. Пусть так. Потом я прекратила заниматься этим неблагодарным делом. Но за те три года, что возилась с ними, заметила точно такую же хворобу у некоторых. Во всяком случае, с такими же симптомами. Причём, даже у тех, кто обустроился по всем параметрам материального благополучия и является нашим.
ЛЕНА. Что это значит?
ЭММА. Старики называют это синдромом ностальгии. Нечастая болезнь, но свойственная всем нациям и расам. Угасают и чернеют даже негры.
ЛЕНА. Да ладно, ерунда, байки, я, например, чувствую себя отлично.
ЭММА. Вечно мы обо всём суди по себе, а это неверно. Ни сам ты не пример, ни твой суд.
ЛЕНА. Опять меня дурой называешь?
ЭММА. Ты моложе, я опытнее, ум не при чём.
ЛЕНА. И что? Какие последствия у этого синдрома?
ЭММА. Смерть.
ЛЕНА. Ты серьёзно!?
ЭММА. Умирали те, кто упирался, как ты, мол, нет такой болячки. Вроде, как душевная и психическая хворь – это пропагандистский трёп. Мало кто решался на кардинальный шаг: возвращение домой.
ЛЕНА. Только не это! Столько претерпеть, чтобы уехать оттуда, столько вытерпеть, чтобы устроиться на чужбине, а потом взять и вернуться из-за какой-то химеры! Пусть смерть, но только не обратно.
ЭММА. Их тех двенадцати, известных мне людей, что вернулись, никто не сжигал мосты. Более того, я знаю троих, кто воспользовался обратным билетом. Они побывали дома, пришли в себя, невольно сравнили тот берег и этот. А девятеро остались дома, настолько выздоровели, что даже отказались от нашего гражданства.
ЛЕНА. Выздоровели! Да они больные на всю голову! Разве можно сравнивать жизнь здесь с существованием там!
ЭММА. Не кричи, Анджела, наверное, спит.
ЛЕНА. Даже жуткая бюрократия здесь есть просто средоточие гуманности по сравнению с бессовестным рабовладельческим строем там.
ЭММА. Тебе лучше знать.
ЛЕНА. То есть, ты предлагаешь мне вернуться?
ЭММА. Я не предлагаю ничего. Тебя волнует состояние твоей дочери, ты хочешь диагноз, ты его получила.
ЛЕНА. Анджела не моя дочь!
ЭММА. Возможно, я неправа. И с точки зрения медицины, она здорова. Продолжай жить по накатанной колее, и все дела. В конце концов, мы все рождаемся, чтобы умереть, вот и нечего комплексовать по поводу смерти, живи себе и живи.
ЛЕНА. Я не поеду. Рунову доверять нельзя, в теперешнем состоянии он просто половая тряпка. Он пьёт и шляется по бабам. От жены такого не скрыть никакому кручёному мужику. Одну её не отправить, она маленькая! И приткнуть её там не к кому. Кому она там нужна? Кому мы все нужны!
ЭММА. Мне так жаль…
ЛЕНА. Жаль ей! Жаль!? Не смеши мне меня, сестричка! Ради себя, любимой, ты бросила родителей, отказалась от жениха и бросила новорождённую дочь на младшую сестру! Так кого тебе жаль? Чего? Никого и ничего. И никогда!
ЭММА. Я не договорила.
ЛЕНА. Что, что ты можешь сказать…
ЭММА. Заткнись! Прекрати истерить! Ты в моём доме! Я здесь хозяйка и я здесь кормилица. А ещё один вопль из твоего рта и я тебе заткну его вот этим вот кулаком, без зубов оставлю! И слушай сюда. Мне безмерно жаль, что у Анджелы именно этот синдром, а не какая-нибудь телесная болячка, которую можно излечить или удалить в клинике. А жаль мне ещё и потому, что дочь увозить надо. Просто я очень и очень мечтала работать в столице, как раз, в той самой студии.. Не знаю, что да как решиться по работе, но на днях мы, с Анджелой, улетаем.
ЛЕНА. Не глупи! Прости меня, прости, Эмочка, я просто извелась, измоталась, вот и сорвалась. Я поеду, поеду…
ЭММА. Нет. Я мать. Какая ни есть. Дело решёное.
ЛЕНА. Вот так лихо, с кондачка такие дела не решаются.
ЭММА. Я предполагала такой вариант. И знаю, что он единственно верный. Не переживай, я не признаюсь, что Анджела – моя дочь. Всё останется, как было. Я просто отвезу её на Родину. А там видно будет. Главное, сама не проболтайся. И про мою столичную эпопею, которой не случилось, никому даже не заикайся.
ЛЕНА. Эмма…
ЭММА. Прости, дорогая, я безумно устала. Завтра договорим. Обговорим, выговоримся. Не сейчас. Пожалуйста. Но сходи к дочери, скажи ей про отъезд.
ЛЕНА. Она очень плоха…
ЭММА. Потому и прошу: скажи. Это её подбодрит, даст импульс…
ЛЕНА. Ты же знаешь, она резко против поездки на Родину, даже в отпуск…
ЭММА. И что это меняет? Импульс-то всё равно получит. Скажи. Мне надо осознать, что я натворила.
ЛЕНА. Может, передумаешь…
ЭММА. Нет. Смирюсь и стану в этом жить. До завтра, Ленка. Я тебя ценю. Очень-очень. Ты – мой ангел. Ты. (Уходит.)
ЛЕНА. Ангел… Сказала тоже… Куда там. У нас один ангел, один на всех. Анджела. Анджела…

По лестнице, из второго этажа спускается измождённая хворью Анджела.

АНДЖЕЛА. Я здесь.
ЛЕНА. Ох… Зачем встала, я всё подала бы…
АНДЖЕЛА. Я слышала вас. (Идёт к холодильнику за бутылкой воды.)
ЛЕНА (после паузы). Ты уверена, что хорошо поняла, без перевода…
АНДЖЕЛА. Шла к холодильнику. Пить хочется.
ЛЕНА. Как ты?
АНДЖЕЛА. Да так как-то. Ничего не объясняй, не извиняйся, у меня на это сил нет. Всё понятно, комментарии излишни. Но один основополагающий и подтверждающий вопрос просто необходим: папа – мой, родной?
ЛЕНА. Да.
АНДЖЕЛА. А она меня родила, бросила и умоталась.
ЛЕНА. Там так сложилось. Они не были расписаны…
АНДЖЕЛА. Нет! Замолчи. Вот крыса…
ЛЕНА. Нет. Не руби с плеча…
АНДЖЕЛА. Пили медленно. Да? Всё, в дебри не лезем. Я просто беру воду и просто ухожу к себе. Сестре своей ничего не говори, а-то такие разборки начнутся с соплями, что здоровый человек кони двинет с вашего загруза. А нам с ней ещё на Родину ехать, подозреваю, в поезде, чтобы насладиться видом из окна. Нет уж, мы в дороге лучше помолчим. Дальше поглядим. Авось, сдохну раньше выяснения кто есть кто. И не ходи ко мне сейчас. И вообще не ходи ко мне. Я сама… сама позову. Я – сама! (Уходит.)
ЛЕНА. Вот тут-то, как говорится, всё и началось. Эх, не так, как-то иначе. Рунов, где ты бродишь, страшный зверь… глупый зверь… дикий зверь. Анджела…


СЦЕНА 5. На скамье у многоэтажного дома сидит Веня, с планшетом. Из подъезда, едва-едва выходит Анджела.

ВЕНЯ (общаясь посредством планшета). А, вот и ты! О… да…
АНДЖЕЛА (присаживаясь рядом). Так вот, Веня.
ВЕНЯ. Лихо тебя скрутило.
АНДЖЕЛА. Как-то так.
ВЕНЯ. С приездом.
АНДЖЕЛА. Типа того.
ВЕНЯ. С предками?
АНДЖЕЛА. С тёткой.
ВЕНЯ. Гастроль, что ли.
АНДЖЕЛА. Общались же на эту тему, чего непонятного.
ВЕНЯ. Если что, я уйду, встретимся в Сети. Я, как раз, мой дом подправил, обновил утром, фурычит я-те-дам!
АНДЖЕЛА. Я ведь из другой страны приехала, Веня, год не виделись.
ВЕНЯ. Это да. Я думал, вы в гостинице зависните. Что за квартира, чья?
АНДЖЕЛА. Не хочешь посмотреть на любимую девушку вживую, покуда она ещё живая!
ВЕНЯ. Я стараюсь, ты же видишь, шея тормозит, голова не поворачивается.
АНДЖЕЛА. «Если что» настало. Понял?
ВЕНЯ. Нет.
АНДЖЕЛА. Шагай, ты свободен.
ВЕНЯ. Точняк?
АНДЖЕЛА. Верняк.
ВЕНЯ. Придёшь в мой дом сегодня?
АНДЖЕЛА. Не знаю.
ВЕНЯ. В наш, Анджелка, в наш дом!
АНДЖЕЛА. Если протяну ещё сколько-то, приду. (Звонит по смартфону.) Это я, у подъезда, забери меня. (Убирает смартфон.)
ВЕНЯ. Всё так плохо?
АНДЖЕЛА. Всё так хорошо!
ВЕНЯ. Ты психованная сегодня. Позитива явно не хватает, мне так некомфортно очень. Как же я ненавижу личные контакты, кто бы знал!
АНДЖЕЛА. Я знаю. Иди.
ВЕНЯ. Ага. Ещё только, ты обещала скинуть мне свой фильм.
АНДЖЕЛА. Не ври, не обещала.
ВЕНЯ. Значит, показалось. Выдал желаемое…
АНДЖЕЛА (перебив). ...за действительное! Надоели штампы, примитивные фразы, привычные ходы.
ВЕНЯ. Пошёл я. Сбросишь?
АНДЖЕЛА. Да.
ВЕНЯ. Интересно же, что ты там наснимала, твой мир мне ещё откроется…
АНДЖЕЛА. Да вот она я, Вениамин! И весь мой мир перед тобой нараспашку уже который год, и душа, и организм…
ВЕНЯ. Да-да. Я смогу. Когда-то. Работаю над этим.

Из подъезда выходит Эмма.

ЭММА. Анджела!
ВЕНЯ. Пошёл. (Уходит.)
ЭММА. Что? Как?
АНДЖЕЛА. Нормально. Прикинулась умирающей, чтобы он скорее смылся.
ЭММА. Что-то надо? Что-то хочешь?
АНДЖЕЛА. Надоел, сколько знаю, всегда один и тот же, никаких перемен, как старик.
ЭММА. Поднимемся в квартиру…
АНДЖЕЛА. Люди – животные. Выталкивают детей в жизнь, а сами жить боятся. Не умеют, не могут. Правда, хотят. Человек – хотелка, хотюха, хотюч, и ничего больше. Зачем рожать, если не можешь защитить. Или уж если родил, так запишись в тот клан, который угнетает. Конечно, те тоже под кем-то проседают всю жизнь, но хоть есть, на ком оттянуться, расслабиться. Не можешь, не рожай, просто наслаждайся. Да наслаждаться нечем. Не жизнью же. Что за бред, родится, чтобы умереть!  В чём смысл?
ЭММА. Не знаю. Я – обыкновенный человек, философия для меня – тёмный лес, я в него и не хожу.
АНДЖЕЛА. Страшно заблудиться? Просвета нет?
ЭММА. Да.
АНДЖЕЛА. Как сходила на ТВ?
ЭММА. Никаких новостей, одни известия.
АНДЖЕЛА. Смогла бы здесь работать?
ЭММА. Конечно. Только не дадут. Моя квалификация слишком высока, чтобы мной помыкать, так зачем тебе нервотрёпка, проще не брать на работу.
АНДЖЕЛА. Помыкать…
ЭММА. Именно. Здесь все взаимоотношения строятся на этом. Раньше здесь так не было.
АНДЖЕЛА. Да ладно, живём же. Вернее, живут. Я ж теперь приезжая. А если бы пришлось остаться?
ЭММА. Пришлось бы сменить профессию. Выберу тот сегмент, где более всего востребованы люди. Правда, это будет самый низкооплачиваемый труд, зато по-людски, хотя бы приблизительно. Наши соотечественники, Анджела, во все времена были работниками и никогда рабами. Нами помыкать нельзя, взрывоопасно. Наших предков пригласили сюда, чтобы мы, личным примером, показали, как работа делает жизнь удобной, радостной и, главное, осмысленной. Наши, с тобой, предки, Анджела, были иммигранты. Они приехали сюда не с мечом, и топоры использовали по назначению, для строительства, а не для убийства. Строили, сеяли, служили, правили. А потом аборигены разрушили построенное. Совместно построили новое здание. И было хорошо. И снова разрушили, точнее сказать, взорвали. Я уехала отсюда не потому, что меня терроризировали по поводу национальности, нет, твои же дедушка с бабушкой остались. Но благословили меня. Ведь я уехала не потому, что мне было плохо, но потому, что стало невыносимо. И думала я не только о себе, но и о младшей сестре, и о тебе. О вашем материальном будущем, за ваши души я не ответчик, но обеспечить надёжным кровом и работой по душе могла и сделала это. И родители меня поддержали, и твоя мама. В конце концов, я не иммигрант, и ты, и моя сестра, мы – репатрианты, что, как ты знаешь, большая-пребольшая разница.
АНДЖЕЛА. То есть, мама у меня замечательная, потому что ваша, а мой папа – урод, потому что чужак, а я так и вообще не пойми что.
ЭММА. Ну, зачем ты так, грубо, примитивно поворачиваешь…
АНДЖЕЛА. Херня всё это, тётя. Вот я, их дочь,  подыхаю, а они, мои родители, там живут. Они выперли меня, вышвырнули. По смыслу, отреклись. Оба они животные. Причём, замечу, независимо от национальной принадлежности. Иначе, почему они не здесь, не со мной! Хотя бы папа…
ЭММА. Просто мы, взрослые, обсудили и выбрали единственно разумный вариант в сложившейся ситуации…
АНДЖЕЛА. Насрать мне на ваш взрослый тупой разум! Я маленькая, я хочу любви, ласки, внимания! Сопереживания, банального сочувствия.
ЭММА. Всё, что могу, я готова сделать для тебя…
АНДЖЕЛА. Ой, да ты-то кто такая! Сделает она мне… Ты уже сделала. Ну, вот, к примеру, что ты можешь?
ЭММА. Я не эмпат. Сопереживание – не моя песня, я не добренькая уютная жилетка. Я лучше пойду и сделаю то, что прекратит твои переживания. Всё просто, Анджела. Да ты и не маленькая, ты большая. Просто ты захворала, устала от ежесекундной борьбы за выживание…
АНДЖЕЛА. За жизнь! Я не выживаю, я желаю жить.
ЭММА. Отлично. И я помогу тебе в этом…
АНДЖЕЛА. И чем же? Только тем, что можно оплатить, причём, исключительно деньгами. Не душой, не чувствами. Не любовью. Какого чёрта ты сюда припёрлась? Ты здесь из-за меня? И деньги у тебя есть, и оплачиваешь всё, что требуется, а толку? Толку-то что? Меня-то нет. Ни у тебя, ни у кого… даже у меня самой. Нет меня. Ау. Сама поднимусь на этаж, без твоей подмоги. (Уходит в подъезд.)
ЭММА (после паузы, звонит по мобильному). Лена? Сбрось мне координаты той знахарки, как её… Бурлючка? Надо же. Похоже, эта ваша колдовка – последний шанс, больше вариантов нет. Признайся, Лена, ты рассказала Анжеле про нас! Ладно, ладно… ладно. Нет, всё нормально, бьёт без промаха, в самое яблочко. Контакт полный. Побегу, мне надо быть с ней. Адрес сбрось немедленно. И позвони дочери. И мужу своему напомни, что он – отец, ни разу ведь ещё не проявился! Всё, Лена, отбой. (Убирает телефон.) Отбой. И тебе, Эмма, отбой, хватит рефлексировать. Соберись. Ты должна. Ты сможешь. Собралась. Как же много я потеряла… Вернуть! Вернуть. (Уходит в подъезд.)


СЦЕНА 6. Спальня во втором этаже дома Эммы. На кровати лежит Рунов, с наушниками. Входит Лена.

ЛЕНА. Ау.
РУНОВ. Привет!
ЛЕНА. Мне по магазинам надо…
РУНОВ. Давно не виделись.
ЛЕНА. Надеюсь, дом не бросишь без охраны.
РУНОВ. Язык штудирую, интересно даже.
ЛЕНА. Дочери, надеюсь, звонил.
РУНОВ. Иди ко мне! Мы так давно не отдыхали…
ЛЕНА. Интересно, что тебя вдруг проняло – с языком, и в доме безвылазно торчишь, уборку даже делаешь. Влюбился?
РУНОВ. Да.
ЛЕНА. Не продолжай, мне пора.
РУНОВ. В тебя!
ЛЕНА. Поздно.
РУНОВ. Что?
ЛЕНА. Я с первого числа сняла квартиру.
РУНОВ. Не понял, что!
ЛЕНА. Решила пожить для себя. Наверстать упущенную юность.
РУНОВ. Лена! Лен-Лен-Леночка…
ЛЕНА. Стоять. Не смей меня касаться! Все претензии к тебе, что скопились, забываю и – в мусор, а новые буду жёстко пресекать, вплоть до правоохранительных органов. Как только съеду, подаём на развод. Молчишь?
РУНОВ. Ты меня никогда не любила.
ЛЕНА. Возможно. Но семью хотела и строила.
РУНОВ. Из-за дочери?
ЛЕНА. Твоей-то? Нет. Я на своих детей рассчитывала. А главное, что парни на меня не западали, никоим образом, даже хотя бы неприлично.
РУНОВ. Останься со мной…
ЛЕНА. Нет, я за продуктами.
РУНОВ. Вместе.
ЛЕНА. Никаких «вместе», Рунов. Забудь. Решено.
РУНОВ. Там домофон, кажется, зудит.
ЛЕНА. Да. (Уходит.)
РУНОВ (идёт к окну). Ну, почему судьба такая сволочь, только-только возьмёшься за ум, а она тебя по калгану дубинкой – бэмс! (Глядит в окно.) Полиция… К нам, что ли… Да нет, нет, не может быть! Жека сдал. Что делать! Что делать… Одеться, конечно… (Одевается.) Неужели за мной! Господи, пронеси… и помилуй! Господи, помилуй, господи, помилуй…

Входит Лена.

ЛЕНА. Полиция. За тобой. Ждут пять минут, потом сами войдут.
РУНОВ. Прости, прости, это несерьёзно, я отобьюсь… Ты хоть спроси, за что!
ЛЕНА. Оповестят.
РУНОВ. Ты ведь со мной?
ЛЕНА. Мне в магазин надо.
РУНОВ. Чёрт с тобой. Господи, помилуй, господи, помилуй… (Уходит.)
ЛЕНА. Наличку не забыть… зачем-нибудь да пригодится. (Уходит.)


СЦЕНА 7. Виртуальность. Виртуальный Веня дорабатывает пространство, работая с цветом.

ВЕНЯ. Анджела! Анджела!!! Приди же, пожалуйста… я же жду! Давным-давно жду… Я уже теперь не Веня, я теперь уже Ждун… Ждец. Ждище!

Появляется виртуальная Анджела.

АНДЖЕЛА. Как ты сказал: Ждуй?
ВЕНЯ. Анджела! Анджелочка… Анджелище, мать моя, ты так крута!
АНДЖЕЛА. Как заказывали, Вениамин, с поправками на сиськи и жопу.
ВЕНЯ. Со вкусом у нас полный ажур!
АНДЖЕЛА. Посмотрим, насколько вкусный у нас с тобой выйдет бонжур.
ВЕНЯ. Ты так изменилась…
АНДЖЕЛА. Меняются картинки, Веня, люди взрослеют.
ВЕНЯ. Я тоже исполнил твою заявку, навёл справки, прошёлся по размерам. Как?
АНДЖЕЛА. А ещё они дряхлеют.
ВЕНЯ. Здесь, в моей вселенной никто и ничто не дряхлеет. Здесь вечная юность и вечная любовь.
АНДЖЕЛА. Хватит болтать, не на вернисаже. Приступим к сексу.
ВЕНЯ. Ой, я сейчас.
АНДЖЕЛА. Что?
ВЕНЯ. Ну, мне же организм приготовить надо.
АНДЖЕЛА. Не поняла.
ВЕНЯ. Я же не один. В смысле, я здесь и я за компом – это не одно и то же. Не говоря про то, что не каждый орган так уж послушен хозяину, у нас, мужчин, столько всяких прибамбасов… На звонки не отвечаешь, вообще ни звука, ни строчки. И вдруг так неожиданно заявилась…
АНДЖЕЛА. Орал, что ждёшь.
ВЕНЯ. Да я уже сам привык к ору…
АНДЖЕЛА. Хорошо, оральный вариант я тоже рассматриваю. Всё. (Замирает.)
ВЕНЯ. Что – всё? Анджела? Что у тебя? Эй! Ты куда!?

Анджела исчезает. Появляется виртуальная Эмма.

ЭММА. Вот и вся любовь.
ВЕНЯ. Вы… Вы!
ЭММА. Я – Эмма, тётя Анджелы. Вход нараспашку.
ВЕНЯ. Как вы смеете…
ЭММА. Анджела уснула.
ВЕНЯ. Это нарушение частной собственности!
ЭММА. Девочка плоха. Ваша настойчивость вредит ей, Вениамин. Я попросила бы…
ВЕНЯ. Да плевать мне на ваши просьбы! Никто не смеет посягать на моё личное пространство.
ЭММА. Есть документ? Справка, патент, удостоверение на право владения этим самым пресловутым пространством?
ВЕНЯ. Ещё чего! Оно моё и все дела!
ЭММА. Истеричка. Язык не поворачивается обращаться к тебе в мужском роде. Я говорю: Анджела тяжело больна, а он мне про личность визжит. Ты не личность, ты ничтожество.
ВЕНЯ. Как вы смеете!
ЭММА. А как ты посмел выложить в Сети фильм Анджелы! Как быть с её абсолютно законным авторским правом! Она тебе давала согласие?
ВЕНЯ. Во-первых, не ваше дело.
ЭММА. Не давала! Она не могла его дать, потому что отправила фильм на конкурс, а одним из условий там является конфиденциальность. И жюри рассматривает работы не под именами, а под номерами. Сегодня она получила уведомление о снятии с конкурса. И это после того, как было объявлено, что она в лонг-листе! А у неё, поверь опытному режиссёру, были не только все шансы на шорт-лист, но и на победу. Что значит для каждого творца победа в творческом состязании говорить не приходится. Причём, она ещё только гимназистка, то есть, официальный вундеркинд!
ВЕНЯ. Не может быть. Я хотел, как лучше, чтобы люди посмотрели. Там сразу стая зайцев убивается: и количество просмотров, лайков с комментами, и, главное, очень полезная информация для тех, кто решается уехать заграницу… Я не знал про конкурс!
ЭММА. Не ври! Ты знал.
ВЕНЯ. Я забыл. Да и чёрт с ним, ведь у неё полный триумф в Интернете.
ЭММА. А мы? Те, кто оказался персонажами фильма!
ВЕНЯ. Я не знаю ни о каком фильме, впервые слышу.
ЭММА. Тебя прибить?
ВЕНЯ. Не посмеете.
ЭММА. Легко. И, поверь, не виртуально. Я за Анджелу любого порву, даже себя! Веришь?
ВЕНЯ. Да.
ЭММА. Так ты вспомнил некий фильм, снятый на смартфон, под названием «Репатриантские дела»?
ВЕНЯ. А, вы про этакую доку-драму? Про вас! И ругань её родителей, их примирения, включая кусты с сексуальными ахами. Все похождения отца с дружками, с пьянками у озера, с прелюбодейством с доктором социологии. И вы там. Чёрт, я, кажется, начинаю соображать.
ЭММА. Я могу потерять работу. А каково родителям Анджелы!
ВЕНЯ. Нечего было снимать. Она сама виновата.
ЭММА. Щенок. Подлый мерзкий цуцик.
ВЕНЯ. Она всё равно умирает! В любой день может уйти. У неё десятки тысяч просмотров, так пусть успеет порадоваться, что не зря жила, что люди её видели, а не какое-то там непонятное хвостатое жюри с рогами и копытами. Анджела знает, что я сделал?
ЭММА. А как не узнать, если живёшь в Сети.

Входит Бурлючка.

БУРЛЮЧКА. А крику-то, крику! Оглохнуть можно, малышок.
ВЕНЯ. Опять ты!  Это невозможно…
БУРЛЮЧКА. Ты – Эмма?
ЭММА. Да. Я – в шоке.
БУРЛЮЧКА. Что я не рисованная? Я – знахарка.
ЭММА. Бурлючка!?
БУРЛЮЧКА. Это прозвище, а не имя, и чтоб больше я не слышала!
ЭММА. Извините…
ВЕНЯ. Эй, эй, я здесь хозяин!
БУРЛЮЧКА. Почему до сих пор Жельку ко мне не доставила?
ЭММА. Она отказалась, ни в какую не желает…
БУРЛЮЧКА. И всё?
ЭММА. Я сама не очень-то верю в экстрасенсов…
БУРЛЮЧКА. Согласна, им верить не надо. Мне можно.
ЭММА. Да, теперь вижу,
БУРЛЮЧКА. Что, мамаша, репу чешем? Дочь - в охапку, и на полусогнутых – ко мне. Ей осталось от силы неделя, боюсь, уже поздно. Да не стой столбом, разбурлюкалась!
ЭММА. Откуда вы…
БУРЛЮЧКА. Кончай травить баланду, вам ещё ехать три дня.
ЭММА. Ждите! (Исчезает.)
БУРЛЮЧКА. Накосячил, поросёнок? Это я тебе, тебе, засранец.
ВЕНЯ. Уйди, тётка. Ты мой мир разрушила, меня! Уйди.
БУРЛЮЧКА. И мир твой туфта, и ты в целости. А уйду, когда уйду. И нечего «ты-кать», не проткнёшь, я – кремень.
ВЕНЯ. Ума не приложу, как можно делать то, что вы тут… Не знаю, как выразить словами – это!
БУРЛЮЧКА. Бурлюк-бурлюк, а ты не ум прикладывай, он у каждого дурака есть, ты поважнее вещь приложи.
ВЕНЯ. Дурак не может быть умным.
БУРЛЮЧКА. Ум есть у всех, у каждого. Мы с ним рождаемся. Просто каждый берёт его себе столько, сколько хочет. Бывает, конечно, что больше и не может, но чаще не хочет. Разве дурак пронесёт ложку мимо рта? Нет, конечно. Вот и говори, что у него ума нет. Потому, как ум – это всего лишь рабочий инструмент. Он нужен для того, чтобы что-то произвести, сделать. То, что ему приказывает нечто другое.
ВЕНЯ. Интеллект?
БУРЛЮЧКА. Ну, да, верной дорогой шагаешь, товарищ. Но ведь и эта штука тоже не решающая. Интеллект – всего лишь справочное бюро. Ну, или библиотека, чтоб уж посолиднее звучало.
ВЕНЯ. Информационная база?
БУРЛЮЧКА. Честно признаюсь, аминь.
ВЕНЯ. Так что же сверху всего, что нами руководит? Только не надо мне тут про бога втирать, я в бирюльки не играю.
БУРЛЮЧКА. Когда решишь сыграть, заходи в гости, покажу, как мастера бирюльками мир налаживают.
ВЕНЯ. Стой! Стойте! Самое интересное же… Эй! А!!! Куда заходить!? Как добраться!
БУРЛЮЧКА. Думай, а-то всё бурлюк да бурлюк.
ВЕНЯ. Мне есть над чем думать, своего добра навалом.
БУРЛЮЧКА. Ты так думаешь? На спор, у тебя времени вагон?
ВЕНЯ. Хорош меня лечить.
БУРЛЮЧКА. Кому-то же надо. И работа у меня такое – лечить. Да будет свет… Когда-нибудь.

Затемнение.

ГОЛОС ВЕНИ. Эй!
БУРЛЮЧКА. Только не ори, и так в ушах один звон от вас. Это я шнур из розетки вынула.
ГОЛОС ВЕНИ. Не надо…
БУРЛЮЧКА. Ещё тут пошурудю манёхо и на недельку получишь тайм-аут.
ГОЛОС ВЕНИ. Нет!
БУРЛЮЧКА. Поживёшь на паузе, полезно. Зря, что ли, у тебя мозг вырос, сделай уже с ним что-нибудь, хотя бы апгрейд, что ли. Бывай.  (Исчезает.)
ГОЛОС ВЕНИ. Бред, бред, бред…


СЦЕНА 8. Лето. Утро. Холм в старом лесу. Навес над озерцом из родника. На склоне Бурлючка чистит грибы, напевает. Входит Анджела.

АНДЖЕЛА. Ой, как не хочется нырять-то…
БУРЛЮЧКА. Не бурлюкай.
АНДЖЕЛА. Малышок ваш идёт.

Из лесу идёт Веня, с пестерем, полным ягод, ни на кого не смотрит.

ВЕНЯ. Полный пестерь!
БУРЛЮЧКА. Ну, так и неси домой. Да перебирать один не смей, я скоро приду.
ВЕНЯ. Не доверяете.
БУРЛЮЧКА. Не бурлюкай мне тут.
АНДЖЕЛА. Знал бы кто, как я хочу домой.
ВЕНЯ. И ты знаешь, где он?
АНДЖЕЛА. А ты?
ВЕНЯ. Я дома.
АНДЖЕЛА. А я малинки поем.
БУРЛЮЧКА. Перед смертью не надышишься.
АНДЖЕЛА. Я не завтракала. (Уходит.)
ВЕНЯ. Я с тобой!
БУРЛЮЧКА. Стоять. Не дёргайся, ей с решимостью собраться, одной лучше.
ВЕНЯ. Могу я просто посидеть на травке и отдохнуть!
БУРЛЮЧКА. Ну, так и отдыхай, чего орать-то.
ВЕНЯ. Можно мне тоже грибы почистить?
БУРЛЮЧКА. Ага, ты ходить-то без интернета только научился, и уже за нож. Рано, малышок, рано.

Входит Эмма.

ЭММА. Анджела в малиннике, конечно?
ВЕНЯ. Конечно.
БУРЛЮЧКА. Не в роднике же. В прошлый раз она три дня мозги компостировала, так и не омылась. Садись, жди, как все.
ВЕНЯ. Как там на воле?
ЭММА. В городе отлично.
БУРЛЮЧКА. А здесь ему не воля.
ВЕНЯ. Ой, да ладно вам к словам придираться.
БУРЛЮЧКА. А к чему ещё-то? На другое ты вообще негоден.
ВЕНЯ. Хоть бы одно доброе слово.
БУРЛЮЧКА. У меня все слова добрые, если их слышать, а не ушами хлопать.
ЭММА. В городе всё по-городскому. Горожане неестественно тощие и неестественно жирные, неестественно хмурые и неестественно улыбчивые…
ВЕНЯ. А-то в ваших краях не так.
ЭММА. То, что у нас маски, то у вас гримасы.
ВЕНЯ. То есть, мы естественнее.
ЭММА. То есть, вам до искусства ещё, как до Луны.
ВЕНЯ. При чём здесь искусство?
ЭММА. А вы, Ефимия Владимировна, как будто нездешняя. Здоровая, живая! Хоть сейчас замуж. Простите за нескромность, сколько вам лет?
БУРЛЮЧКА. Да всё никак не соберусь сосчитать.
ВЕНЯ. По виду лет тридцать, по вредности все триста.
БУРЛЮЧКА. Сложи оба числа, добавь нолик, возведи в квадрат, получишь искомое. Бурлюк-бурлюк.
ЭММА. Хотелось бы мне выглядеть, как вы.
БУРЛЮЧКА. Я не выгляжу, я такая есть.
ЭММА. Но как!
БУРЛЮЧКА. Меня родина любит. Вот и весь сказ.
ЭММА. У нас прекрасная новость. Фильм Анджелы не пропал втуне. На серьёзном канале решили делать на его основе долгоиграющее реалити-шоу «Репатрианты».
ВЕНЯ. Толково.
ЭММА. Твоя подлость, Веня, сработала. Продюсеры обратили внимание на количество лайков и положительных комментов.
ВЕНЯ. И всё же – подлость?
ЭММА. Формально, да.
ВЕНЯ. Ну, да вы репатрианты-то тоже формально, на самом деле иммигранты. За лучшей долей рванули, родина-то здесь, где родился.
БУРЛЮЧКА. Иммигранты? А эмигранты – не то же самое?
ВЕНЯ. Понятие иммиграции означает въезд в страну по различным причинам. Она отличается от эмиграции противоположным направлением действия. Разница в том, что эмигрант выезжает за рубеж, а иммигрант, этот тот, кто приехал для постоянного проживания с определенной целью.
БУРЛЮЧКА. Смешно. Все люди на планете иммигранты, всё человечество. Пристёгивать столько глобальный смысл каким-то примитивным отношениям между государствами даже неприлично. Всё равно, что религию называть верой, а веру – религией. Что бы человек ни строил, получаются одни лишь кормушки, а надо бы строить самого себя.
ВЕНЯ. Опять за своё, как меня достала эта доморощенная философия!
БУРЛЮЧКА. Так что управляет интеллектом?
ВЕНЯ. Понятия не имею!
БУРЛЮЧКА. Вот и не канючь, сопляк.
ВЕНЯ. Если интеллект – библиотека, то выходит, что руководит всем библиотекарь, то есть, по-вашему, бог. А, по-моему, бога нет, и весь цивилизованный мир уже удостоверился в этом.
БУРЛЮЧКА. Я тут грибы чищу, малышок, ножом, тебя не почистить, за компанию! И вообще, сам сюда припёрся, уж кого-кого, а тебя я точно не звала!
ВЕНЯ. Не звала, но заманила. Я приехал за ответом.
БУРЛЮЧКА. Вот и размышляй, а не выдавай мне тут оболваненное человечество за истину в последней инстанции!
ВЕНЯ. Вот поэтому к вам никто и не едет, грубиянка. У вежливых знахарей очереди болящих и страждущих на полгода вперёд, а у вас ни одного!
БУРЛЮЧКА. Люди – голуби, Вениамин. Думаешь, случайно рисунок Пикассо стал общепринятым символом? Ни в лесу, ни в степи их не встретишь, тут жизнь надо честно заработать. Так вот, я этих попрошаек не кормлю, нет у меня для бездельников ни крошки. Потому что мой хлеб я сама ращу и ровно столько, чтоб хватило мне.
ВЕНЯ. Жмотина.
БУРЛЮЧКА. Каждый должен кормиться сам за счёт природы, а не за счёт ближнего. Я не подаю и не побираюсь. Так задумано. Ну, а как устроилось, то не моя забота, свой хлам успеть бы разобрать.
ВЕНЯ. С вашим количеством лет пора уже и разобраться.
БУРЛЮЧКА. Ну, и бурлюка же ты, Веня, так и тянется рука за оглоблей, ох и отходила бы я тебя…
ВЕНЯ. Триста лет тому назад.
БУРЛЮЧКА. Смешно.
ЭММА. Голуби же не виноваты, что живут так, как живут, они глупые.
БУРЛЮЧКА. Глупые!? Очень даже не глупые, ничего не делают, а живут от пуза.
ЭММА. Ну, да. Но зачем им делать что-то, если и так кормят.
БУРЛЮЧКА. Так речь-то не про голубей, а про людей, желающих проживать, как голуби. Притом, что у человека нет крыльев, чтобы усвистеть к чёртовой матери во время голода и мора.
ЭММА. У человека есть интеллект, чтобы обезопасить себя.
БУРЛЮЧКА. И что толку?
ЭММА. Пожалуй, никакого. Если не осознавать происходящего с тобой, то смысла в существовании нет и толку точно не будет. Поняла! Знаете, что необычно? Я здесь уже с полчаса, а вы за это время ни разу не матюкнулись.
БУРЛЮЧКА. Возле родника-то! Мудрые люди матами бесов гоняют да окаянных клеймят, возле святого родника ни к чему.
ЭММА. Так вот, почему в некоторых странах матерщина законодательно запрещена.
БУРЛЮЧКА. Точно, лукавые своих в обиду не дадут.
ВЕНЯ. Пойду от вас. Так хорошо в лесу, одному, никто не зудит, не поучает, думаешь, что хочешь, как хочешь!
БУРЛЮЧКА. Как голубь. Никому ничего не должен, пожрал, посрал и даже летать не обязательно.
ЭММА. Веня! Анджела ещё не в курсе. Не знаю, как сказать. Боюсь, это известие повлияет на её решение уехать или остаться. Пожалуйста, не сообщай ей. Ты меня слышишь?
ВЕНЯ. Слышу.
ЭММА. Она должна осознать решение безо всяких внешних влияний. Попробую воду, неужели в такую жару озерцо может быть студёным… (Спускается к озерцу.)
ВЕНЯ. Осознать? Когда? Сейчас выскочит из малинника, окунётся и – всё, надо уезжать. Она уже сказала, что хочет домой. То есть, здесь не останется.
ЭММА. Ледяная вода!
БУРЛЮЧКА. Ори громче, паникёрша, мало Жельке своих страхов, накидай ей ещё своих до кучи.
ЭММА. А тут очень глубоко?
БУРЛЮЧКА. Не знаю, не тонула.
ЭММА. Я не смогла бы.
БУРЛЮЧКА. Каждый может, любой.
ЭММА. Только не я, ненавижу мёрзнуть.

Входит Анджела, снимает одежду.

АНДЖЕЛА. Я пошла.
БУРЛЮЧКА. Рубашку надень, вон в свёртке около камня.
АНДЖЕЛА (развернув). Здесь две, какую?
БУРЛЮЧКА. Всякую.
АНДЖЕЛА (надевая рубашку). Зачем вторая?
БУРЛЮЧКА. Пригодится.
АНДЖЕЛА. Лучше полотенце принесли бы.
БУРЛЮЧКА. Тебя не спросили.
АНДЖЕЛА. Ну, готова. (Спускается к озерцу.) Ой-ё-ей… Как лёд жжёт!
БУРЛЮЧКА. Потерпи, обвыкнешь. Иди! Не стой!
ЭММА. Ефимия Владимировна! Мне можно с ней?
БУРЛЮЧКА. Дуракам всё можно, ума-то нет, одни чувства.
ЭММА (сбрасывая одежду). Постой, Анджела, я с тобой.
БУРЛЮЧКА. Эй! Куда собралась голая, мыться, что ли, собралась, тебе мыло с мочалкой не подогнать?
ЭММА. Я же в белье…
БУРЛЮЧКА. Рубашку надень.
ЭММА. Какую? Ах, эту…
АНДЖЕЛА. Вы знали!
БУРЛЮЧКА. Ничего я не знала, просто не сомневалась.
ЭММА (надевая рубашку). Сейчас-сейчас, ещё секунду. Дай руку. О, боже, какая чудная вода! Тёплая!
БУРЛЮЧКА. Говорю же: дура.
АНДЖЕЛА. Не смешите, и так не смешно.
БУРЛЮЧКА. С головой чтоб, Желька, с макушкой!
ЭММА. Здесь мелко!
БУРЛЮЧКА. Посередине самое то. Вперёд!
ЭММА. Идём… Идём!
АНДЖЕЛА. Да иду я, иду!

Эмма и Анджела уходят в озерцо.

ВЕНЯ. А если судорога?
БУРЛЮЧКА. У обеих сразу? Малышок, пошли отсюда, пусть их. (Собирает чищенные грибы.)
ВЕНЯ. Вдруг помощь нужна будет.
БУРЛЮЧКА. От тебя? Ты до сих пор на людей глаз не поднимаешь, не то, чтобы посмотреться в другие глаза, а ведь там истинное зеркало.
ВЕНЯ. Не созрел.
БУРЛЮЧКА. Спасатель. И плавать не умеешь, а я не поплыву.
ВЕНЯ. И что теперь, пусть тонут?
БУРЛЮЧКА. Так-то бы пусть. Да ведь не утонут. Мил-человечек ты мой, это же родник, в родниках не тонут. Неужели так трудно осознать очевидное. Догоняй.
ВЕНЯ (закидывая пестерь за спину). На всякое осознание время нужно. Сознание… Сознание! Интеллект даёт команду уму, что делать, а сознание даёт интеллекту обоснование того, зачем это надо делать. По-моему, я прав. Да?
БУРЛЮЧКА. Теперь ты тоже захочешь домой и уедешь?
ВЕНЯ. Я же уже сказал, что дома. Давай, Бурлючка, осознавай.
БУРЛЮЧКА. Грубо, но по сути.
ВЕНЯ. Ефимия Владимировна! Тётя Фима, я хочу попробовать.
БУРЛЮЧКА. Давай.
ВЕНЯ (поднимая голову). Голова не поднимается.
БУРЛЮЧКА. А ты ей помоги.
ВЕНЯ. Как!? Я понял! Сейчас-сейчас, секундочку. Надо просто осознать, зачем мне это нужно… (После паузы для внутреннего настроя, поднимает голову.)
БУРЛЮЧКА. Видишь меня?
ВЕНЯ. Нет. Но я смотрю, стараюсь… мне больно.
БУРЛЮЧКА. А вы не смотрите, Вениамин, вы на меня глядите.
ВЕНЯ (после паузы). Да! Вижу!
БУРЛЮЧКА. Будет. Для первой попытки вы уже богатырь.
ВЕНЯ (оседая). Я посижу чуть.
БУРЛЮЧКА. Нет, держись. Сидеть нельзя, надо двигаться. Вениамин, идёмте!
ВЕНЯ. Чёрт возьми, Бурлючка, прекрати называть меня на вы, и так хреново!
БУРЛЮЧКА. Слава Богу, жив-здоров. Пошли, нам ещё ягоду перебирать. И эти двое голодные вернутся,
ВЕНЯ. Жарёха будет очень даже о-го-го. 

Веня и Бурлючка уходят. Из озерца выходят Анджела и Эмма.

ЭММА. Мы вернулись!
АНДЖЕЛА. Пусть идут.
ЭММА. Как ты?
АНДЖЕЛА. Чудно.
ЭММА. Ты сделала это!
АНДЖЕЛА. Мы.
ЭММА. Теперь ты здоровее всех здоровых!
АНДЖЕЛА. Мы.
ЭММА. И живее всех живых.
АНДЖЕЛА. Мама, я хочу домой.
ЭММА. Что?
АНДЖЕЛА. Домой, мама, домой.
ЭММА. Хорошо, доченька, я здесь.