Странная сказка

Совсем не интересный зачин

Вечерний троллейбус переполнен, как всегда в это время, когда рабочий люд разъезжается по домам. Наташа привычно устроилась в колыхающейся гуще тел. Дородная величавая дама рядом поднялась с сиденья, раздвинула соседей и освободила достаточно просторную площадь, которую удалось занять Наташе.
На пути к выходу дамочка возбудила несколько скандалов, связанных с трудностями передвижения шикарного тела по салону. Но Наташа этого не слышала - она увлечённо дочитывала статью из популярного молодёжного журнала. Свежие номера «Студенческого меридиана» часто лежали в Наташиной сумке. Статью академика Лосева однокурсники бурно обсуждали на семинаре и после него.
Философ писал: «Искусство есть подвиг. Художник должен рассчитывать как на понимание, так и на полное непонимание его творчества. При непонимании возможны острые конфликты. Если не быть к ним готовым, лучше совсем не браться за искусство…»
«Правильно, - хмыкнула про себя Наташа. – Любой творец должен быть готовым к защите своей позиции и своего героя. Значит, слабым в искусстве не место… За всё, что создаешь, нужно бороться».
 
1.
Троллейбус то едва полз, то резко останавливался, то дёргался вперед и полз дальше. На страницы Наташиного журнала, заслонив текст, откуда-то сверху легли вялые стебли малиновых, очень тёмных роз. Сквозь гул зашуршал незнакомый голос:
- Привет!
Наташа подхватила цветы и сердито подняла глаза. Что за шутки! Кто это? Рядом стоял, склонившись, держась веснушчатой рукой за поручень, странный молодой человек. Мешковатые брюки сомнительного цвета, огромный свитер в клетку поверх рубашки тоже неопределенных оттенков, плащ с огромными погонами, напоминающий монашескую хламиду…
На завешенном белёсыми волосами лице жили доброй мудрой жизнью выпуклые печальные глаза. Необычный портрет завершался по-женски пухлыми губами, обрамлёнными рыжеватой густой бородкой и усами. Наташа пытливо разглядывала незнакомца, пытаясь вспомнить, встречалась ли с ним раньше. А тот отвёл великолепные глаза к мутному дребезжащему стеклу с подтёками холодного тумана.
Девушка тронула мужчину за рукав:
- Вы кто? Я вас не знаю.
Он снова обратил траекторию отчуждённого взгляда в её сторону:
- Мэн. Друзья называют так.
- А я Наташа, - обычный при разговоре с незнакомыми мужчинами кокетливый тон не приходил на помощь. Как разговаривать с этим нежданным дарителем цветов? Легкомысленно не получалось.
Он ответил:
- Знаю.
Наташа удивилась:
- Откуда? А цветы зачем? - понюхала розы, ощутила едва уловимый аромат.
- Мы давно ездим вместе по этому маршруту. Я сейчас в «Лирику». Ты со мной?
- Да, - быстро согласилась Наташа, ещё раз понюхала цветы и удивилась внезапному расположению к этому странному человеку. Но вечер планировался скучный, у телевизора, поэтому почему бы…
Мэн принял ответ как должное:
- Молодец, - улыбнулся. И добавил: - А цветы... по случаю знакомства.
Он двинулся к выходу, Наташа с трудом протискивалась следом. Розы в её руках активно роняли листья и лепестки и, наверное, утешали себя наличием твёрдых острых шипов.

2.
Из троллейбусной душегубки пассажиры выбрались на полупустую улицу, прозрачную от назойливо моросящего дождя. Наташа заметила, что при ходьбе Мэн подволакивает ногу и в своём одеянии напоминает вырядившегося в современную одежду пирата.
Добрели до местной забегаловки-кафешки под звучным названием «Лирика». Там беспорядочно лениво вспыхивали на эстрадном пятачке рассеянные салюты светомузыки. Скучные мальчики-музыканты невнятно играли и бубнили что-то напоминающее репертуар итальянских звёзд Сан-Ремо.
В вестибюле Мэн деловито уселся прямо на кафельный пол, подложив под себя полотняную сумку с длинным ремнём и вытянув нескладные ноги с острыми коленями. Наташа тоже скинула с плеча свою поклажу с потрёпанным букетом и, не жалея светлых джинсов, приземлилась рядом. Это никого не шокировало, кроме её самой. Зачем на пол - эпатаж или что-то другое? Непонятно.
Мэн склонил голову набок, обратив свой лик к Наташе:
- Тебе нужен телевизор? Полезно познавать мир.
- У нас есть телевизор, цветной, - удивлённо ответила она.
- А у меня – чёрно-белый. Интересно же: с одной стороны – жизнь в цвете, с другой – чёрно-белая. Можно постигнуть объективную истину!
- Ну да, интересно, - согласилась Наташа. – А тебе это не нужно?
Легко и незаметно для себя перешла на ты.
- Нет. Мне хватает того, что вижу и знаю.
- А мне, значит, нужно помочь? – напряглась Наташа и приготовилась спорить. Мэн улыбнулся краем рта – смешно сдвинулись усы.
- Кажется, нужно, – он вздохнул и опять уставился в никуда. – У тебя есть друзья?
Наташа подумала.
- Есть, друг. Митька, на инженера учится.
- Ну да, ты хорошая.
- Ты уверен? – Наташа спросила без всякой иронии.
- Конечно. Можно обмануть, но себя не обманешь. Ты делишь людей на злодеев со злыми мыслями и добрячков с добрыми? Так ведь? – Мэн снова обернулся к ней, и его глаза засверкали, заискрились радужным разноцветьем.
«Волшебство. Это, конечно, светомузыка…» - подумалось Наташе. Ответила:
- Наверно… Ну да.
- Люди не могут быть добрыми-злыми, хорошими-плохими, они разные. И все смертны. Каждый умирает по-своему. Кто-то физической смертью, кто-то денежной, книжной, тряпочной, музыкальной… И неизвестно, зачем тебя произвели на свет и как ты уйдёшь в мир иной. Никто не может этого знать, кроме избранных. Вот я один из них.
- Избранный? – усмехнулась Наташа.
Всего лишь обычный городской сумасшедший?! Но почему-то всё-таки хочется послушать дальше и разобраться...
И поинтересовалась недоверчиво:
- Как уйду я? Ты знаешь?
- Жизнь редко обманывает нас. Прислушивайся к себе!
Ответил, называется.
- Что же ты знаешь, избранный?
- Мы с жизнью соперники. Кончится это бедой какой-нибудь. Но раз уж взялся…
Оба замолчали. Наташа подбирала слова - а они прятались…
- Что за прозвище - Мэн? Откуда оно?
- Это всё друзья! Весёлые люди! Я английский недолюбливаю, но ничего не имею против такого сочетания звуков, - похоже, Мэн улыбнулся, потому что усы снова двинулись.
На эстраде в зале появился длинноволосый парень в тёмных очках, и итальянские напевы сменились пронзительно-грустной мелодией, которую парень извлекал из сверкающего в огоньках светомузыки саксофона. Блюз. Напряжение в разговоре Мэна и Наташи снова всколыхнулось и заполнило промежуток между ними.
Она решительно пустилась дальше:
- Думаю, мы ещё недостаточно знакомы для того, чтобы увидеть во мне что-то хорошее. Я обычная. Как все.
- Говорю то, что знаю, врать не умею.
- А если жизнь обманывает тебя? Соперники же!
- Нет! Меня нет, она верная… Между прочим, я давно тебя заметил: редко смотришь по сторонам, всегда читаешь. Познакомились бы раньше, - и Мэн снова отвернулся.
Из зала к ним вышел парень с радужным ирокезом на голове и кожаной жилетке с огромными булавками. Показал козу Наташе, наклонился над Мэном и что-то жарко зашептал ему в ухо.
Наташа отвернулась и ощутила едва уловимый, источаемый увядшими розами аромат. Мелькнуло: так не бывает, это не с ней происходит! Просто задремала в троллейбусе по дороге домой…
Парень с ирокезом исчез так же неожиданно, как и появился.
В вестибюле стало шумно: невесть откуда возникла бабка в цветастом платке и синем рабочем халате уборщицы. Брякнула ведро с водой на кафельный пол и раздраженно заверещала:
- Это ж надо! Расселись тут, молодежь неотесанная! Мало вас дома пороли! Я бы вас воспитала, как надо, не сидели бы где попало! Стульев не хватает, что ли! А ну-ка, убирайтесь отсюда, а то щас заведующую позову – работать мешаете!
Свою швабру с дырявой тряпкой она держала наперевес, как ружьё.
- Мы уже уходим, милая женщина, не волнуйтесь! – спокойно ответил Мэн. Наклонившись на бок, пошарил в карманах широченных брюк. Достал оттуда квадратик бумаги, который оказался фотографией, и огрызок химического карандаша. Слегка послюнявив его, начёркал что-то на обороте и сунул картонку Наташе:
- На память. Этого красавца не пугайся, он не страшный. Я пошёл, пока! Заходи в гости…
Бесцветный голос растаял в шуме музыкальных экзерсисов из зала. Мэн с трудом поднялся и захромал к выходу. Наташа проводила его глазами, потом вгляделась в строгую, отстранённую фотоулыбку. Каракули Мэна с трудом разобрала: «Ты милая. Лобов, Горького, 52-37».

3.
Выйдя из кафе, взбудораженная встречей, Наташа не сразу заметила на противоположной стороне улицы своего друга Митю. На остановке в свете фонарей он делал вид, что с преувеличенным вниманием читает рваные листочки объявлений. Окликнула, помахала рукой:
-  Мить, привет! Я здесь!
Скованность движений приближающегося Митьки (собранного и напряжённого, как перед броском) значила, что он, возможно, видел через светящуюся витрину кафе и её, и Мэна, когда они зашли туда. Значит, всё это время ждал, когда она выйдет, и его гложет ревность. «Глупенький!» - улыбнулась Наташка, но всё-таки сунула розы подальше в сумку, в свёрнутый журнал.
Митя, презрительно прищурившись, ядовито выдавил:
- Привет. Ну и как тебе этот шизик?
Наташа засмеялась:
- Ты его знаешь?
Митькины зрачки заметно посветлели – злится:
- В курсе… В наших местах обитает. Он тебе понравился, что ли?
«Ну, ехидна противная!» - вознегодовала Наташа.
- Да, представь, с ним интересно.
- Ну, конечно, он мастер пофилософствовать.
- Мы просто другие, Митька! – не собираясь ссориться, попыталась объяснить себе и другу Наташа. - А Мэн – кто он? Ты же, говоришь, в курсе!..
- Специалист по углублению в себя. Значит, ты разделяешь его великие мысли?
- Перестань! Хватит!!! – тут уже Наташа закусила губу и отвернулась.
И быстро пошагала прочь, закинув сумку на плечо. Митька махнул рукой и тоже двинулся своей дорогой, дрожа от злости.

4.
После занятий в институте Наташа отправилась по адресу на фотографии Мэна. Нашла – обшарпанную пятиэтажку. Некоторые оконные рамы на первом этаже залатаны полиэтиленовой пленкой. Козырёк над входной дверью, похожий на уныло свисающую могучую бровь старого казака, покрыт мхом и чем-то неопознанно серым. Страшновато одной сюда идти…
Стараясь не вдыхать спёртый дух подъезда, Наташа позвонила в нужную дверь, обитую рваным кожзамом. Открыла помятого вида женщина с отёчным лицом. Терпко и удушливо запахло ужасающим стойким ароматом. 
Наташа пробормотала в смущении:
- Здрасьте! Лобов тут живёт?
Вместо ответа неодобрительно хмыкнув, женщина пропустила робкую девицу в тёмную узкую прихожую и указала на дальнюю дверь. Под пронзительным взглядом негостеприимной тётки Наташа громко стукнула в дверную щелястую громадину. «Заходи!» - послышалось где-то в глубине, и Наташа изо всех сил толкнула плотную дверь.
У окна, тоже некогда сменившего свой стеклянный наряд на мутную от времени плёнку, на колченогом стуле с толстой книгой в руках сидел Мэн. При появлении девушки он вскинул голову, при этом волосы взметнулись, и обратил свои удивительные глаза на вошедшую.
Протянул, спрятав улыбку где-то в усах:
- А-а… Привет, ждал тебя.
- Ждал?! – ещё утром Наташа мучительно раздумывала, стоит ли ей тут быть, а он – ждал!
- Да. Ты пришла бы.
Пришлось согласиться:
- Наверно.
- Я ждал - и ты пришла. Спасибо мне. Ну, и тебе тоже.
Чёрт возьми, железная логика.
Наташа подхватила:
- Спасибо.
- Пожалуйста, - и приветливо пригласил: - Проходи! Тут не жарко, снимать верхнюю одежду не советую!
Мэн усадил гостью на стул, а сам пересел на низенький качающийся табурет, как видно, отживающий последние дни.
Комната Мэна, по Наташиным понятиям, тоже страшноватая, как и весь дом. Обои едва просвечивают сквозь невероятное нагромождение выцветших журнальных вырезок, фотографий, плакатов, рисунков. На полу около деревянного лежака – жутко пыльный кассетник с отломанной крышкой. Гора кассет без коробок. Из некоторых змейками торчат рваные полоски плёнки.
Стол застелен газетами, вместо шкафа – несколько несимметрично прибитых вешалок. Ясно, что к жилью и имуществу хозяин относится никак.
А вот это зачем? Одна из стен - совершенно голая, без обоев и картинок, белая.
«Здесь всё нереально!» - решила Наташа. Мэн качнулся на табурете, тот визгливо скрипнул.
- Ну как, тебе нравится?
- Что?
- Эта стена.
- Нравится.
- Чем? – довольно спросил хозяин комнаты.
- Пустотой…
- Мне тоже нравится: одна стена просто обязана быть абсолютно белой! – Мэн произнёс это так мечтательно, что Наташа невольно хихикнула и возразила:
- Все стены могут быть белыми!
Он взглянул на неё с сожалением и стал объяснять:
- Нет, ты не права. Замкнутое пространство – это плохо. Лучше, когда не всё заполнено до краёв. Это свобода, это здорово! Ну, а пустота противоречит жизни, свободе. Не надо, чтобы все стены были белыми, пустыми.
- Мой друг вчера плохо отозвался о тебе. Я с этим не согласна… - Наташа покраснела.
- Знаю, про кого говоришь. Он нормальный парень, ты ему нравишься - это хорошо. Но он слишком любит себя и в тебе любит себя. Дело обычное.
Наташа возмутилась:
- Я знаю, что он меня любит! А у тебя была… есть любимая?
Собеседник невозмутимо и важно подтвердил:
- Конечно, была. Помучился я в своё время. В итоге потерял способность ощущать это интересное чувство, - вздохнул он.
И добавил:
- Считал, что потерял. Мнение изменилось. Я благодарен тебе.
Бац! Наташа словно ударилась лбом о стену. Например, вон о ту, которая манит своей нарочитой пустотой и является символом свободы.
- Ну, и как? – спросил непринужденно Мэн, снова качнувшись на табурете.
- Что «как»? – слова таяли где-то в Наташкиной голове.
- Тебе понравился мой рабочий кабинет? Пыльновато, может быть, но я редко здесь прибираюсь и не разрешаю никому. Всякая вещь знает своё место. Моё тут государство.
Ждёт, что похвалят?
- А лампой ты пользуешься?
Мэн усмехнулся:
- Свет на улице. К чему он здесь? Комната – гроб, как писал Достоевский в своём великом романе. И без окон, без дверей, как гласит народная мудрость. Читаю я днём, а в другое время – при свечах.
- А ты… - захотела развеять свои сомнения Наташа.
Мэн резко поднялся с табурета и перебил её:
- Ну что, телевизор возьмёшь? Это родительский, ещё поработает.
Он ловко вытянул из-под лежака картонную коробку. Наташа смутилась:
- Если откажусь, ты обидишься?
- Нет! – и задвинул коробку обратно. - Я тоже выбрал телевизор, который всегда со мной. Окно – живой экран, иногда цветной, иногда чёрно-белый.
Очень серьёзно ответила:
- В моём доме тоже есть окна.
Мэн предложил гостье чаю. Наташа смущённо пробормотала, опасаясь даже представить себя за этим столом:
- Спасибо, я бы лучше прогулялась…
Он согласно кивнул, снял с вешалки свой плащ-балахон.
Надо хоть немного прийти в себя, а в комнате Мэна это невозможно. Не хотелось снова попасть под прицел колючих глаз впустившей сюда тетки. Удача! Коридор пуст, если не считать развалины коробок и тюков вдоль стены.
Дурно пахнущий подъезд выпустил Мэна и Наташу на осенний стылый воздух. Она зябко поёжилась, сознавая, что не только свежесть улицы тому виной:
- Куда идём?
- В мир, в люди, - ответил Мэн задумчиво.
Он горбился навстречу ветру, брючины, свитер и плащ надувались парусами. Наташа легко ступала рядом. Ей вдруг захотелось прикоснуться к лицу того странного парня, оно вот - совсем близко. И совсем близко будут его пронзительные, волшебные глаза… Но чувствовала - нельзя.
Иногда спутник подавал ей руку, и девушка со смешным писком перепрыгивала попавшуюся на пути лужу. Они разговаривали молча. Иногда поглядывали друг на друга, пряча замёрзшие щёки и нос в воротник, и там незаметно друг для друга улыбались.

5.
С холма, большая часть которого заключена в бетон, увидели как на ладони город и реку – туманную, грязную. Захватило дух – такое бесконечное пространство перед ними, что горизонт теряется где-то вдали, размывается темнеющим небом.
Опираясь на полуразрушенные, с проплешинами мха, перила набережной и глядя вниз, Мэн спросил Наташу:
- Тебе хорошо?
Ответила не сразу:
- Да. Мне с тобой хорошо.
- Кстати, если нужно принять трудное решение – рекомендую это место.
- Ты часто бываешь здесь?
- Разреши не отвечать.
Это известно множеству огней внизу, раскиданным в волнах деревьев крышам, лодочной станции, мерцающей светлячком на буром фоне реки…
Ветер запутался в сплетённых ветвях где-то над головами. Тишину густо наползающих сумерек нарушали только редкие птичьи переговоры и дальний шум вечерних улиц. Почему-то здешние фонари ленились освещать окрестности, и Мэн с Наташей растворялись серыми пятнами в опускающейся чернильной тьме.
Ледяными пальцами Наташа коснулась горячей ладони Мэна и замерла.
Он будто очнулся:
- Да ты замёрзла, Наташка, что ж тебя так трясёт… Пора домой!
- Нет, не пора, - еле выговорила она, стуча зубами. – Я не замёрзла! Мне хорошо с тобой…
Мэн убрал свою руку:
- Прости... Давай без этого. Я не свободен. Дома – это была жена.
Наташа не видела выражения его лица, но понимала, что оно не из лучших. Какая-то смурная тётка – жена? Глядя вниз, на город и реку, ждала, что будет дальше.
- Извини, мне, и правда, пора. И тебе тоже, - резко повернувшись, Мэн заковылял в темноту. Его шаркающие шаги постепенно затихли.
«Ушёл. Что мне от него надо? Что со мной происходит?» - плыло в Наташкиной голове бесконечной бегущей строкой…
Дома поела, не отвечая на мамины вопросы, добралась до кровати – и голову наконец-то занял сон, сумбурный, тяжёлый, тягучий. Выложенный из сумки журнал на столе был раскрыт на знакомой странице, где карандашом подчеркнуто: «Наивысшая красота есть всеобщая свобода. Создавайте такие образы, которые говорили бы о судьбе людей, стремящихся к свободе. По Гегелю весь исторический процесс есть борьба за свободу…» И на полях поставлена галочка.

6.
Утром, ни свет ни заря, Наташу подняла мама. Звонили Митькины родители. Они истерично вопрошали, куда делось их драгоценное чадо. «Наташенька, ты наверняка знаешь, где может быть Дима, вы же дружите!» - кричала в трубку Митина мать.
Наташа приняла известие об исчезновении Мити взволнованно, ведь обычно он предупреждал дома о том, что не придёт ночевать. Со своей тревогой почему-то понеслась к Мэну – того не оказалось дома, о чём тётка-жена объявила кратко: «Нет его».
Вернувшись домой, Наташа села на диван и попыталась успокоить рой мыслей, привести их в относительный порядок и сосредоточиться хоть на чём-то. Это никак не удавалось, и она просто переживала за Митьку. 
Шум в прихожей. Мама кого-то впустила? В комнату вошёл… ну, Митя же! Наташа набросилась на него:
- Митька! Где ты был?!
- Успокойся, Наташ, всё нормально! – как-то странно он это сказал.
- Куда ты пропал! Тебя все потеряли! Думали, что-то случилось!
- Не волнуйся, малыш! – такой спокойный, как будто за хлебом выходил, а все вдруг всполошились.
- Мить, тебя родители ищут!
- Да я позвонил им уже. Нормально всё, говорю тебе.
Нет, не всё нормально. Глаза Митькины разве соврут?
- Ну, где ты был?
- Мог бы соврать, но не буду. У Светки Маленькой. Её предки уезжали куда-то.
- В институт опаздываю… - пробормотала Наташа.
- Может, не пойдёшь сегодня?
Света Маленькая была её приятельницей. Среди знакомых имелась ещё одна Света, и, чтобы их различать, Наташка называла их «маленькая» и «большая».
Отношения Наташи и Светы Маленькой в последнее время разладились. Света сообщала о «правильном мальчике» Мите неприглядные истории, а Наташе это, конечно, не нравилось, своего друга она защищала и оправдывала. И Маленькая при первой возможности решила «насолить» Наташке, используя верный способ сделать больно. А он и повёлся. Правильный мальчик…
- И что… Вам хорошо было?
- Ну, сам тебе сказал, потому что Светка всё равно растреплет. А у тебя теперь этот шизик в голове, вот мне и обидно стало, ведь, Наташка, я тебя люблю, ты знаешь!
Теперь она понимала Мэна с его холодным «прости».
- Знаешь что, Мить… Катись-ка отсюда, - ясно и тихо проговорил кто-то за Наташу, даже не её голосом.
- Что? – голосу Митя не поверил.
- Уходи, - ударом глаз отшвырнула его безжалостно. - И не возвращайся, ладно?
А Митя и ушёл. Молча и сразу. «Спасибо», - мысленно поблагодарила Наташа.
«Конец?» Легла в постель и свернулась под одеялом кошкой. Ну его, этот институт. Мама несколько раз заглянула в комнату дочери, пожала плечами, беспокоить не решилась.
Словно толкнули – Наташа встала, посмотрела на окна. Уже вечер, а ещё ничего не решено! Лихорадочно оделась и снова отправилась к Мэну. «Будь же дома!» - и действительно, Мэн открыл и отправился на вонючую кухню - жарил картошку. Наташа поспешила следом. Тётки снова не было.
Голова его опущена, из-за волос глаз не видно. Или не нужно их видеть?
- Привет! Я выгнала Митьку, - сказала, стуча зубами. Снова трясёт.
- Зря. Зачем? Вернётся – простишь.
- Нет, я тебя…
Мэн перебил:
- Понимаю, тебе не до рассуждений сейчас…
- Как быть? - уже спокойнее произнесла Наташа.
- Сходи на набережную. Что ещё посоветовать?..
Наташа не помнила, как оказалась там, где «вчерашний вечер остаётся смутно». На диске «Аквариума» это любимое: «В конце концов, зачем об этом думать? Найдётся кто-то, кто мне всё расскажет…»
Одна надежда – на Мэна. Он сможет рассказать, что делать, он знает.
Долго стояла Наташа на набережной, глядя вниз, на взъерошенные макушки голых деревьев. По шарканью обуви за спиной догадалась, что и Мэн здесь – не мог оставить её одну.
- Мэн, я… хочу быть с тобой!
- Ты и так со мной, - возразил он.
- Ты мне нужен!
- Да вот он я.
Ну почему опять не видно его глаз?!
В отчаянье Наташа взмолилась:
- Не знаю, помоги! Помоги сказать…!
- А если я спрыгну сейчас с перил вниз?
- Для чего? Бред какой! – удивилась Наташа.
- То, что говоришь сейчас, не обдумано. Чем лучше бреда? Но дело в том, что, наверное, я не смогу тебе помочь.
 
Наташина мама зашла в её комнату, чтобы полить цветы. Дочь часто забывала ухаживать за растениями. На письменном столе среди тетрадок и учебников лежал раскрытый журнал, в который мама с любопытством заглянула. Что там дочка читает?
Страница начиналась фразой: «Правда жизни часто бывает настолько ужасна и страшна, что изобразить её можно только при помощи мифологических и фантастических образов…»
Полистав дальше и выяснив, что это статья академика Лосева, мама довольно отметила: «Умная у меня Наташка растёт! Вот я тут ничего не поняла».

7.
Медленно приближался и становился всё явнее шум, который издавала компания пьяных парней. Такие мимо не пройдут. Один из них, малый ростом, но чрезвычайно самоуверенный, гордо позвякивал чем-то тяжёлым – видимо, обрывком цепи.
Группа молодых наглецов приблизилась. Коротышке не понравилась мирно стоящая пара, и он повернул ослепляющий луч своего фонарика к Наташе, иронично-издевательски вопрошая:
- Девочка, а тебе не страшно гулять по ночам с дядей, а?
Её тело густо наполнилось тяжестью страха, тот же страх бил набатом в голове. Наташа прижалась к каменным перилам, ближе к Мэну. Язык одеревенел, его сковало предчувствие беды.
- Девочка не хочет с нами разговаривать! – сообщил коротышка столпившимся в ожидании развлечений товарищам. Те откликнулись недовольными воплями.
- Иди, куда шёл, - спокойно и твёрдо посоветовал Мэн и взял Наташу за руку.
- А ты отдай девочку, мужик, мы научим её разговаривать! – радостно завопил коротышка.
- Ей не о чем говорить с вами. Идите дальше, ребята.
- Да мы найдём о чём, не переживай! Правда, пацаны?!
Громовое хоровое ржание «пацанов» было ответом.
Мэн объяснил коротышке:
- Она хочет говорит со мной.
- Чего-о-о?
Разъярённая пренебрежительным отношением какого-то «хмыря», компания мгновенно окружила Мэна, и он оказался на грязном асфальте.
- Самый умный, да? Убью тебя, и стерву твою!.. – завопил коротышка, беснуясь, и пнул лежащего.
Мэн почти не сопротивлялся: драться он не умел. Лежал, скорчившись. Многоэтажно матерясь, пьяные подонки пинали его лениво – без сопротивления нет и куража.
Один из юнцов подхватил застывшую онемевшую Наташу и потащил её за кусты акации неподалеку. Она пыталась вырваться, кричала, но сама не слышала своего крика...
Коротко звякнула цепь в руках коротышки. В азарте пусть и не очень захватывающей бойни подонки не сразу заметили, что тот, кого обхаживали ногами, уже ничего не чувствует. Один из «бойцов» нагнулся над телом и присвистнул:
- Атас, пацаны! Сдох, что ли, козёл-то?!
Неохотно замерли, вглядываясь в неподвижного Мэна, кто-то осветил фонариком его белое лицо с пятнами кровоподтёков. Коротышка нервно-трусливо скомандовал:
- Разбегаемся, кто вякнет – убью! Девка где? Репа, ты где, гад? Линяем!
На призыв выскочил из кустов Репа, дёргающий молнию джинсов:
- Там она, нормально, ни фига не соображает…
Сплёвывая и растерянно перебрасываясь ругательствами, парни растворились в воздухе.
Наташа пришла в себя от острого холода.
- Мэн! – позвала в пустоту. Поднялась (ах, как больно!) и выбралась из кустов на площадку набережной. Шатаясь, пошла туда, где лежал Мэн. Позвала ещё раз, не ответил. Упала перед ним на колени и замерла, закрыв лицо руками.
Спустя какое-то время рядом возник мужичок в засаленном пиджаке, с фонариком-жучком и хозяйственной сумкой в руках. Посветил на лежащего Мэна, пригляделся к нему и, заикаясь, спросил Наташу:
- Это чё тут, а? Может, ментов позвать? Слушай, девка, может, правда, ментов позвать? Помер вроде? Ну, дак я побёг звонить! Я щас, погоди, девка!
И суетливо потрусил прочь.
 
Когда скрюченное тело Мэна укладывали на носилки, Наташа смотрела сквозь призрачно-белое изваяние «скорой» и не позволяла разжать свои пальцы, которыми вцепилась за полу его плаща. Потом Наташу просто отдёрнули, отпихнули в сторону, и она потеряла Мэна из виду. Запахнула чью-то накинутую на неё куртку, скрестила руки на груди… Жизнь остановилась. Пусто теперь.
Очнулась на стуле в душном кабинетике отделения милиции, где царил плотный аромат табака и перегара. Хозяин кабинета с заботливым и одновременно отсутствующим лицом, похожим на японскую маску, нудно добивался от девушки описаний подробностей происшествия. Она ни на что не реагировала, изредка выдавливая из себя «да» и «нет». Любознательному мужчине в форме не везло.
Задавая на разные лады одни и те же вопросы, он многозначительно пялился на Наташины ноги в рваных колготках, колени в синяках. Помучившись так некоторое время, решительно вышел из-за стола, запер дверь кабинета изнутри и стремительно подскочил к Наташе. Взяв её под мышки, приподнял и положил на свой стол, на папки и бумаги, которые были там разложены. На всякий случай, правда, подстелил вафельное полотенце.
- Ты ведь, цыпочка, не будешь ломаться, не целка, небось? Вижу, ты девочка хорошая, умная. Я быстренько, ладно? - пробормотал, готовясь сделать то, для чего затеял эти перемещения. Лицо его излучало глупую звериную радость от скорого обладания юным женским телом.
Девушка не возражала. Её тут не было. Её не было нигде.
Мужчина закончил процесс, немного отдохнул, покурил. Отперев дверь, пропел соловьём:
- Мы ещё пригласим вас, гражданка Смышляева! До свидания!
- Да! – снова выдавила из себя Наташа, кивнув.
Заполучив долгожданное одиночество, она знала, куда пойдёт. И направилась на набережную, но не туда, где был убит Мэн, а выше. Снизу, из городских глубин, звучал тихим эхом знакомый живой голос: «Потерял способность ощущать это интересное чувство. Считал, что потерял. Мнение изменилось. Я благодарен тебе… Кстати, если нужно принять трудное решение – рекомендую это место…»
Наташа ухватилась руками за перила, всмотрелась в бездонную пропасть осенней реки, чернеющей внизу сквозь полураздетые кусты и деревья. Она делает неправильно, да. По-другому невозможно. Наклонилась как можно дальше и перекинулась через перила.
 
Митьке не спалось. Из кассетника звучала любимая Наташкина «Странная сказка» Цоя:
А потом придёт она,
«Собирайся, - скажет, - пошли,
Отдай земле тело!»
Ну, а тело не допело чуть-чуть,
Ну, а телу недодали любви.
Странное дело…
Там, за окном,
Сказка с несчастливым концом –
Странная сказка.

У дурочки-Светки глаза завидущие, а он ревнивый дурак.

____Совсем не оригинальная концовка

Тело Наташино нашли через пару дней – припорошённое снежком, первым этой осенью. Солнце сразу растопило белизну крыш, слегка подсушило оставшуюся листву на тротуарах и пригрело остывшие души…
На кладбище было сыро, растительность сердито щерилась острыми голыми ветками. Мэна, по паспорту Сергея, хоронили немногочисленные друзья. Скорбным памятником у могилы возвышалась жена Мэна в чёрном платке. С ней не разговаривали.
До ранних сумерек сидел здесь на досках, которые нашёл в зоне кладбища, Костя, чаще называемый приятелями Лапшой. Один из тех, кто понимал и принимал странности Мэна. Пока позволяли батарейки в магнитофоне, включал негромко то, что нравилось другу – «Кино», «Аквариум», «Алису»…

Наташины похороны собрали много народа – студенты, однокурсники, дружная братия. Был там и Митя. Отмучившись на кладбище, заперся в своей комнате и с головой ушёл в музыку, не понимая, что слушает. Он отчаянно жалел себя в этот момент: ничего не вернёшь, и чувствовал, что виноват…
Скорби и самоедства Мите хватило на месяц. Грустил, иногда до боли, до стона кусал губы и руки. Как-то незаметно, сама собой, появилась новая пассия. Живой ведь!..

*   *   *
В парке имени Калинина у пересохшего к зиме фонтана толпились прохожие. Народ шевелился, волновался, но не шумел: слушали. Лапша (это был он) на каменных ступенях у барьера читал стихи из тетради. Парок небольшими порциями белёсых мушек выпархивал из застывших посиневших губ.
Оратор имел бы плачевный вид, если бы не слова, с которыми обращался к людям:
 
Не закрывай глаза, не ожидай конца,
Придёт он неожиданно и грустно.
Воистину победа хитреца -
Зажмуриться и успокоить чувства!
А кто-то есть из нас – тревожится, чудак,
О чём-то бесконечно безнадежном
И видит, что вокруг не этак и не так,
И хочет изменить. Но невозможно!
 
Стражи порядка возникли как черти из табакерки и стали шустро расталкивать толпу:
- Разойдитесь, разойдитесь! Нечего тут митинговать!
- А вы послушайте, милые, наболело у человека! Зря, что ли, сердце-то рвёт! – вступилась за Лапшу пожилая женщина в шерстяном платке и вельветовом пальтеце.
- Тебе, бабка, стыдно здесь торчать! Шла бы к внучатам своим! – рявкнул мент.
Рядом взвился небритый парень в кожанке:
- Она тебе не подружка! Ты ей, морда в звёздочку, не «тыкай»!
За что безликие представители власти скрутили ему руки за спину и потащили из толпы в патрульную машину.
До Лапши пока не добрались:
 
Вопи, хоть закричись – никто не повернёт
На эхо головы своей ленивой,
Нет, вовсе не ленивый наш народ,
А просто не хватает здравой силы!
И дружный пьяный хор с повязкой на глазах
Встречает свой конец как избавленье.
Желанье смерти перевесит страх,
Когда повязку стянешь на мгновенье.
Когда повязку стянешь на мгновенье,
Ослепнув от нежданной пустоты,
Где кровь и слёзы, и вершитель – ты!
 
Лапша понял, что пора заканчивать чтение, чтобы не подвергать невинных прохожих риску попасть в лапы милиции. Он обратился ко всем:
- Люди, друзья! Давайте «обломаем» этих господ – я закончил! Спасибо, что слушали.
Толпа быстро рассосалась. Скоро парковый пятачок у фонтана был почти пуст.
Подошедший к Лапше мент криво усмехнулся:
- Ну что, агитатор, сам пойдёшь в машину! Или помочь?
- Иду-иду, - Костя спрыгнул со своей «трибуны» и отправился к патрульной колымаге. Сопровождающие его чертыханья и толчки будто не замечал.
Сидя в машине, Лапша спросил самого молодого мента, угрюмого, белобрысого:
- Хочешь, стихи почитаю?
- А чьи хоть? – вдруг по-доброму откликнулся тот.
- Друга моего. Подонки пьяные забили его до смерти.
- А… Это Лобов-то? Слышал, ага, - кивнул мент.
- Да, он. Вы поймайте этих подонков, а? Сам бы придушил сволочей, если б нашёл. Представляешь, он стихи писал, а я не знал об этом. Жена его Люська попросила помочь сложить книжки, бумаги разные, – и я нашёл тетрадки. Люське показал - не взяла, себе оставил. Подумал – почему бы людям не послушать, вот сегодня и получилось так… Друг он был мне, понимаешь… - Лапша быстро отвернулся.
Мент попросил его:
- Ну, ты это… Расскажи. Расскажи его стих какой-нибудь! Ну, почитай! Негромко…
Лапша просьбе не удивился, достал тетрадь из-за пазухи и начал читать. В машине никто не разговаривал, небритый парень в кожанке тоже сидел тихо – все слушали.
 
Жить надо, коли жизнь тебе дана.
Жить надо так, чтоб спотыкались гончие
О тропку поперёк твою. – Вина
На всех одна. Ну что ж! Прощенье громче.
Жить надо, чтобы мир собой держать.
Пусть не по силам, тяжело, и всё-таки
Любовным бредом тяжелей пытать
Истрёпанное сердце. Как жестоки мы!
Ежесекундно целимся в себя,
Разносим в клочья своё тело бренное.
За там-морями в том-нигде друзья.
А жить-то надо! Надо жить. Наверное…
 
Машина, петлявшая по улицам, резко дёрнувшись, остановилась.
- Ты знаешь что, парень, иди-ка… Свободен. На улице только не читай больше. А тех уродов не мы, так жизнь накажет… - сказал кто-то из ментов.
Лапшу вытолкнули на тротуар, захлопнули за ним дверцу и, дав газу, рванули с места.
 
*   *   *
Какой уж тут хэппи энд… «Там, за окном, сказка с несчастливым концом - странная сказка». Сказка должна быть сказкой. А чтобы она не была странной, начнём сначала.

___Зачин новой, уже не странной сказки

Вечерний троллейбус переполнен, как всегда в это время, когда рабочий люд разъезжается по домам. Наташа привычно устроилась в колыхающейся гуще тел. Дородная величавая дама рядом поднялась с сиденья, раздвинула соседей и освободила достаточно просторную площадь, которую удалось занять Наташе.
На пути к выходу дамочка возбудила несколько скандалов, связанных с трудностями передвижения шикарного тела по салону. А Наташа смотрела в мутное дребезжащее стекло с подтёками холодного тумана и думала о предстоящем вечере.
Сегодня намечена встреча компании друзей, среди которых будет Митька, а наметили встречу в местной кафешке-забегаловке под звучным названием «Лирика». Митька – симпатичный и надёжный парень, Наташе с ним хорошо…
А Мэн и его друг Лапша в это время брели по набережной. Лапша нёс на плече кассетник. Они направлялись к одному из своих друзей за новыми записями «Алисы», по пути беседуя о разных интересных вещах…
 
Что жизнь? Безумие, ошибка.
Что жизнь? Обманность пелены. 
И лучший миг есть заблужденье,
Раз жизнь есть только сновиденье,
А сновиденье только сны. (Кальдерон, XVII в.)