Заговор слепых. 30

      
Глава XXVIII. ЦАРЬ ЭДИП

Театр при Доме Культуры слепых оказался заведением неброским и весьма умеренным в своих габаритах: квадратная сцена пять на пять, да зрительный зал на девяносто девять посадочных мест – таков был лимит, проистекавший из соображений пожарной опасности.
 
К удивлению Глеба, заполнен зал был едва на треть.
Похоже, сам по себе спектакль мало кого интересовал, страсти же бурлили исключительно вокруг предстоящей премьеры. Жгучее желание очутиться в числе избранной сотни и стало турбинным двигателем ажиотажной шумихи.
В самом деле: нет ничего отрадней спесивой пыли, которую можно пустить в глаза неудачнику, так и не сумевшему заполучить драгоценный билет.

Положа объективную руку на беспристрастное сердце, Глеб был вынужден признать - сценические шалости безглазых любителей не сулят произвести фурор в мировом театральном искусстве.
Играли артисты искренне, с огоньком, но не всегда аккуратно. Волнение было виною тому или теснота, однако персонажи Софокла чувствовали себя на пяти квадратных метрах арены весьма неуютно. Суетясь, они натыкались друг на друга, а реплики их проносились мимо намеченной цели, вводя в заблуждение зрячего зрителя.

Под занавес и вовсе случился конфуз: кровосмеситель Эдип, поддавшись всепожирающей страсти катарсиса, перепутал мёртвые ноги самоубийственной мамы с живыми лодыжками дворцового стражника и прорыдал всю финальную часть, валяясь в неположенном месте. Если б не программка, объяснявшая в кратких, но ёмких словах сюжет древней драмы, было бы трудно понять, из-за чего весь этот античный сыр-бор разгорелся.

Из всего трёхчасового действия Глеб впечатлился лишь парой моментов.
Во-первых, ему запомнился эпизод, в котором главный герой ослепляет себя, вырывая стеклянные протезы из натуральных глазниц.
Во-вторых, порадовал  демонический Сфинкс в исполнении самого Бобринского. 
Глеб с трудом узнал барона. Не мудрено! От старца Сфинксу досталась одна голова – остальные части людоедского тела были ловко состряпаны из поролона и войлока. Повинуясь приказу утробной машины, чудище двигало лапами и дёргало хвостом. Впрочем, без особого энтузиазма.

Надо отдать должное Бобринскому, с ролью он справился неплохо: текст произносил чётко и громко, но глотку при этом не драл, чем приятно выделялся из шумной актёрской плеяды.
Кроме того, он очень убедительно вращал шарами невидящих глаз с бледной стигмой на месте зрачка (Глеб впервые видел барона без чёрных окуляров).
Словом, на общем обшарпанном фоне плюшевый Сфинкс смотрелся весьма респектабельно. Сразу было понятно, кто истинный амфитрион этой лиходейной трагедии.

- Ну, как тебе зрелище? – полюбопытствовал Глеб, запив канапе глотком дармового шампанского.

Генеральная репетиция, это, конечно, не премьера, но всё же событие чрезвычайное и потому достойное небольшого фуршета. По окончании представления зрителей любезно пригласили проследовать в буфет и разделить с актёрами скромную трапезу.

- Круто! - Кубик раздобыл себе блинчик с красной икрой и любовался им, раздумывая, с какой стороны атаковать это лакомство. – Одного текста сколько выучить пришлось – ужас! Я бы ни в жизнь не осилил. А ведь им ещё по сцене ходить надо, движения всякие делать. Тут у кого хочешь голова кругом пойдёт.

Наглядевшись вдоволь на яство, Кубик наконец собрался духом и вонзил клыки в то деликатное место, где блин сворачивал в трубочку свои поджаристые края.

- А когда Эдип с папашей на саблях начал сражаться, я и вовсе струхнул, - признался театрал, слизывая с губы липучую икринку. – Думал, сейчас перекалечат друг друга или со сцены грохнутся. Они ж не видят ни черта! Слава богу, обошлось. Колонну только уронили. И Бобринский душка: такого Сфинкса злющего изобразил – мороз по коже! В общем, честь и хвала. Потрудились на славу.

Вынеся самобытному зрелищу оправдательный приговор, Кубик потянулся к столу за новой порцией провианта.
Зал, между тем, наполнялся виновниками торжества. Актёры успели смыть с лица древнегреческий грим и поменяли хитоны на повседневное платье.
Было видно, что буфет для незрячих комедиантов – дом родной. Здесь они чувствовали себя гораздо уверенней, чем на сцене, проявляя чудеса стихийной ориентации в компактном пространстве.
В скором времени бокалы разбрелись по рукам, а шеренги канапе изрядно поредели. Радостный гул наполнил фуршетную залу до самых краев. Слепцы поздравляли друг друга: восторженные реплики мешались со словами снисходительной критики.

Похоже, молва о чуткости людей, лишённых правомочности видеть, возникла не на пустом месте: во всей этой кутерьме Глеб никогда бы не расслышал настойчивый, но деликатный звук.
Между тем, слепцы, как по команде, замолкли и обернули незрячие головы к источнику акустических возмущений.
В дальнем углу, возле стойки буфета, стоял гражданин живописного вида и барабанил по ножке бокала мельхиоровой вилочкой. На нём был кожаный костюм цвета тропической ночи. В петлице красовалась белоснежная лилия, а  бледную гладь лунообразного лика рассекал чернильно-чёрный шрам глазной повязки.
Несмотря на мрачный антураж, одноглазый субъект производил вполне благоприятное впечатление. Он чем-то напоминал отставного пирата, ступившего на стезю добродетели.

- Друзья! – произнёс нарушитель спокойствия писклявым голоском, абсолютно не вязавшимся с его корсарской наружностью. – Позвольте мне на правах режиссера поблагодарить всех участников представления. Вы потрудились на славу и, конечно же, устали, поэтому разбор достоинств и недостатков генерального прогона мы отложим назавтра. Но если кто-нибудь попросит меня выразить одиноким словом целостное впечатление, слово это будет – «Молодцы!».
 
Дождавшись, когда умолкнут рукоплескания лицедеев и зрителей, рулевой театрального судна продолжил свою хвалебную речь:

- Драгоценные мои соратники и дорогие коллеги! Сами знаете, к славной когорте инвалидов по зрению меня можно причислить только на половину. Поэтому мне вдвойне отрадно было ощущать вашу чуткую поддержку и слепое доверие к моим режиссерским потугам. А с другой стороны – чем плох циклоп в качестве артистической няньки? Нужно же кому-нибудь следить за бесчинствами, творящимися на этой любительской сцене! Хотя бы одним единственным глазком.
   
Резвый смешок прокатился по залу.  Глумливый юмор начальства никого не покоробил, к шутке отнеслись адекватно и с пониманием.

- Пышных и долгих речей произносить я не стану, - пообещал актёрскому кагалу вершитель их трепетных дум. – Моей болтовни вы наслушались предостаточно на репетициях. Вместо этого я с удовольствием предоставлю трибуну уникальному человеку, без которого не состоялся бы ни этот спектакль, ни этот театр. Конечно же, я имею в виду нашего дражайшего генацвале, нашего милого, талантливого и вечно молодого старика Бобринского.

Все обитатели буфета, включая бармена и трёх официантов, радостно заулюлюкали, а исполнитель роли Эдипа даже свистнул, засунув в рот два пальца. Судя по всему, с ясновельможным бароном привыкли здесь обращаться на короткой ноге.

Лихо развернувшись вокруг своей развинченной оси, одноглазый главреж схватил дверную ручку и потянул её на себя.
Тяжеловесная дверь отворилась, и на пороге возник сценический Сфинкс в окружении малочисленной, но колоритной свиты.
Слева от Бобринского стояла его молодая жена в пышном платье с помпезным подъюбником. Справа – поджарая старушонка, одетая по моде суровых послевоенных годов.
Сам виновник переполоха облачился в двубортный костюм мышиного цвета с искрой. Нежный бутон оранжерейной гвоздики был приколот к лацкану его пиджака, что придавало владельцу цветочной распуколки слегка фатоватый вид.
Человек, незнакомый с семейной планидой Бобринского, наверняка бы решил, что перед ним почтенный муж и отец, решивший вывести в свет свою пожилую супругу и перезрелую дочь.

Ведомый дамской кавалькадой, барон торжественно вплыл в буфетные апартаменты.
Со стороны живописная троица чем-то напоминала небрежный этюд к картине «Три богатыря». Точнее, пародийный скетч на тему былинных героев.
Харизматичный Бобринский был, без сомнения, Ильёй и Муромцем, пышнотелая Павлина – Алёшей Поповичем, а костлявая бабуся, соответственно – легендарным Добрыней.

Последний персонаж привлёк особое внимание Глеба.
Что-то неуловимо знакомое почудилось ему в ужимках колченогой старухи. Лица божьего одуванчика он разглядеть не сумел - оно укрывалось от взоров под забралом ажурной вуали.

Добредя до центра залы, кортеж остановился, и три головы отвесили ликующим народным массам синхронный поклон.
Чтобы унять ажиотаж, барон выставил руку ладонью вперёд, и хотя подавляющая часть хлопающей аудитории не могла видеть его призывной десницы, овация мгновенно захлебнулась.

- От всей души благодарю вас, дорогие мои, за эти знаки чуткого внимания. Смею надеяться, что в моём персональном лице вы приветствуете наши общие успехи на ниве сценического мастерства. Успехи, которых мы добились под чутким руководством драгоценного Сергея Константиновича.

Указующий перст Бобринского, описав уверенную параболу, приземлился напротив одноглазого режиссёра. Оставалось только диву даваться меткости незрячего снайпера.

- Что ж, братцы. Последний учебный бой завершен. Завтра решающее сражение. Имя этой баталии – премьера, и от исхода её будет во многом зависеть судьба нашего небольшого, но сплочённого коллектива. Сергей Константинович прав – мы все на славу потрудились и немного устали. Тем не менее, позвольте мне, старику, сморозить пару напутственных слов. Так сказать, поделиться мыслишками, накипевшими в моём допотопном мозгу.

«Давай, валяй», «делись», «позволяем, позволяем», - послышались реплики, благословляющие барона на дидактический спич.

- Забавная штука мифы, неправда ли? Казалось бы, к чему вся эта софоклова  кутерьма? На кой ляд сдался нам дремучий Эдип с его античными страданиями? Ан нет – нужен! Ещё как нужен!! Особенно нам!!!

Бобринский прижал руку к груди. К тому самому месту, где по законам физиологии квартируется клубок гладко-волокнистой мускулатуры, именуемый в просторечии сердцем.

- Судите сами - кто есть Эдип? Самозванец? Тиран? Уголовник? Нет! Ни то, ни другое, ни третье. Он – пешка. Несчастная пешка. Разменная фигура в тёмной игре самовластного фатума. Он убивает отца, не зная об этом. Совокупляется с матерью, не подозревая о преступном кровосмешении. Он виновник по неведению. Разгадав загадку Сфинкса, Эдип сразил кровожадного монстра. Увы, задачку он решил, а вот тайны не понял. Победа пиррова аукнулась разгромом. И лишь ослепив себя в припадке отчаяния, Эдип наконец-то прозрел! Потеряв телесное зрение, он обрёл зрение духовное. Жертвенная слепота примерила его с судьбой. С предначертанием и неизбежностью. Примерила с самим собой.

Вторая рука, томившаяся без дела в кармане штанов, покинула брючный приют, и обе десницы накрыли ретивое сердце оратора.

- История Эдипа, это притча о слепоте и прозрении. Кому, как не нам - людям, с ущемлённой способностью видения - понять и оценить сей древнегреческий опус. Согласитесь - лучше умная слепота, чем бестолковая зрячесть. Истина сокрыта во тьме, и пробираться к ней надо на ощупь.

Возбуждённые речью духовного лидера, слепцы загалдели.
Слова «прозрение» и «притча» то и дело срывались с их заинтригованных уст. Особенно усердствовал исполнитель роли Эдипа. Выставив руки вперёд, он стал быстро-быстро шевелить пальцами, изображая ту самую ощупь, о которой твердил громогласный барон.

- Однако, вернёмся к нашим насущным делам, - продолжил Бобринский прерванный спич, призвав аудиторию к порядку хлопком недремлющих ладоней. – Завтра премьера – великий день для каждого, кто хотя бы раз ступал на театральный подмосток. Как там, в песне поётся? «Это есть наш последний и решительный бой». Воистину так – решительный! Но далеко не последний! Готовь сани летом, а телегу зимой. Даже накануне премьеры нельзя замыкаться в раковине текущих забот. Надо думать, братцы. Думать о будущем. «Царь Эдип» - проба сил. Первый шаг на триумфальном пути к алтарю Мельпомены. Грядут иные, новые шаги. Кто знает, что ждёт нас на этой извилистой и многотрудной стезе? Жизнь полна необычайных сюрпризов, не так ли? «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам…».

Произнося известную цитату, барон обернулся к режиссеру и вперил в него свои незрячие бельма.
Смущённый персональным вниманием, «друг-Гораций» растерянно заморгал, силясь понять, что именно упустили фиктивные умники в своих умозрительных снах.

- Сергей Константинович не даст мне соврать – не Софоклом единым жив человек, - призвал Бобринский в свидетели одноокое руководство. – В мире много  великих пьес и прославленных авторов. Более того, существуют разные жанры сценического творчества, мечтающие принять нас в свои креативные объятия. Хватит твердить заученный текст! Хватит хлопотать лицом, изображая сочинённые страсти! Хватит болтаться унылою марионеткой в хищных руках авторитарного кукловода! Пора самим научиться дёргать за нити!

Фраза о «хищных руках кукловода» произвела на отставного «пирата» куда больший эффект, чем обращение «друг-Гораций». Бледный лик худрука побелел окончательно. Он вжал голову в плечи и устремил на барона одинокий глаз, исполненный щемящей тоски и тихого ужаса.

- Посовещавшись с Сергеем Константиновичем, мы решили, что настала пора раскрыть свои карты. Довольно метафор и экивоков. Час пробил, дорогие мои соратники по любительской сцене! Поздравляю вас, наш новый спектакль будет кукольным. Да-да, вы не ослышались – именно кукольным! В самом возвышенном значении этого благородного слова.

Бобринский замолчал, прислушиваясь к реакции зала. И реакция эта не заставила себя ждать: восторженный вздох вырвался из оскаленных ртов сценической братии, а руки их сами собой забились в припадке иступленных оваций.
Всеобщего ликования не разделял лишь несчастный Сергей Константинович. Его лунообразный фасад вытянулся от изумления, утратив идеальную округлость форм.
Вне всяких сомнений, идея кукольного спектакля стала для штурмана театральной ладьи полнейшей неожиданностью.

- А что ставить-то будем? – осведомился один из слепцов, перекрывая всеобщий галдеж своей горлопанистой репликой.

- Пьесу мы ещё окончательно не утвердили, - признался барон. – Но я думаю выбрать что-нибудь сказочное. Хотите, поставим «Буратино». По-моему, прелестная штучка! Или «Гулливер в стране навязчивых лилипутов». Тоже неслабая вещь.

- «Синюю бороду», - выкрикнул кто-то.

- Нет, «Красную шапочку»!

Репертуарные предложения посыпались со всех сторон. Незрячий электорат пришёл в боевое волнение: каждый пытался пропихнуть своего кандидата.
Взмахом властной руки Бобринский остановил самочинные выборы и призвал к порядку народные массы.

- Можно и «Бороду», можно и «Шапочку». Не в пьесе дело, дорогие мои. Важна сама идея благоразумного кукловождения. Слегка перефразировав крылатый афоризм одного одиозного деспота, позволю заявить: «Из всех классических искусств самым главным для нас является марионетство!».

Разделавшись с помпезной цитатой, оратор понизил децибелы и изменил тональность, настроив голосовой регистр на волну исповедальной душевности.

- Друзья, я старый человек. На своём сумасбродном веку я вкусил немало лакомых прелестей. Я много пережил и многих испытал. Поверьте мне, ветерану существования - нет в мире слаще наслаждения, чем дёргать нить зависимой судьбы. И не важно, кто вертится на том конце дрожащей струны – одушевлённый индивид или бездыханная кукла. Знаете, что самое главное в искусстве манипулировать? Такт! Нет смысла кичиться игрушечной властью и дёргать за нитки без чувства и меры. Зачем! Такт, выдержка и деликатность – вот тройственный ключ, открывающий всякую дверь. Если у кукловода умные руки, тогда и кукол его – ручные умы.

Бобринский пошевелил паучьими пальцами - толи руководил невидимой марионеткой, толи копошился в её иллюзорных мозгах.

- Как вы думаете, кто самый главный кукловод на свете? – озадачил барон почтенную публику замысловатым вопросом. – Правитель бескрайней империи? Великий Инквизитор? Кумир и властитель пленительных дум? Отнюдь! Самым главным кукловодом всех времён и народов был, есть и будет обыкновенный младенец. Да-да, друзья мои, не удивляйтесь. Именно младенец! Вы только представьте: какая-то мелкая, еле живущая дрянь, личинка, червяк! А взрослые люди, находясь в здравом уме и трезвом рассудке, теряют вдруг голову при виде этой махонькой пухленькой плоти. Трясутся над ней, дрожа всеми фибрами завороженной души. Вот она – всесильная и безраздельная власть! Дитё всегда добьётся своего: не мытьём, так катаньем, не нытьём, так каканьем.

Шутку заметили и оценили. Особого восторга она не вызвала, но несколько принуждённых смешков заслужила.
Пространная речь титулованной балаболки слегка утомила аудиторию.
Бобринский это почувствовал.

- Вы уж простите меня, старика, за болтливость. Каюсь – грешен! Люблю почесать языком на досуге, благо он у меня абсолютно без косточек. Понимаю, все вы умаялись и мечтаете лишь об одном - выпить по бокалу вина да разойтись по домам. Что ж, отдых – это ваше законное право. Однако, не стоит упускать из априорного вида неосязаемый, но доподлинный факт - если есть «право», должно быть и «лево». Логично, не правда ли? Мир расчленён на половинки щербатой бритвой асимметрии: добыча и хищник, мучитель и жертва, плюс и минус, север и юг. Кукла и кукольник, наконец. Такова беспристрастность реалий.

Барон ухмыльнулся. Чёрные стёкла очков его зловеще сверкнули, вспыхнув искрой отражённого света.
Глебу на миг почудилось, что Бобринский смотрит на него. Смотрит пристально, в упор, пронзая иглой незрячего взгляда.
От этой иглы по спине побежали мурашки, а горло стиснул удушливый спазм.

- Час пробил, друзья мои. Час пробил! Настала пора озадачить себя кардинальным вопросом: кто я есть, и где моё место? Царь Эдип указал нам дорогу к прозрению, а куклы на нитях станут нашими поводырями во тьме слепоты. Я верю, мы прорвёмся! Всё в наших руках!!!

И тут с трибуном приключился конфуз.
Произнося последнюю реплику, Бобринский не смог удержать себя от картинного жеста и растопырил свои собственные конечности, изображая щедрые объятия.
Амплитуды, однако же, не рассчитал. Левая десница его пронеслась над головой низкорослой супруги, едва не обрушив устой замысловатой причёски.
А вот правой не удалось избежать столкновения: на полном ходу она врезалась в грудь престарелой спутницы заводного барона, произведя смятение стабильности. Старушка пошатнулась, мотнула костлявой шеей, и шляпка слетела с её головы.
Вместе со шляпой упорхнула вуаль.
   
«Опаньки! Знакомые всё лица…».
Глеб моментально опознал в разоблачённой старухе Бедную Лизу, соседку покойного Белгина.
Не он один. Кубик, убивший пол дня в слежке за отставной шифровальщицей и точивший на бабку свой собственный зуб, прошипел Глебу на ухо:

- Ты гляди, и эта клюшка тут как тут. Вот так сюрприз! Её-то каким ветром сюда занесло? Залётным или попутным?

Между тем, локальный конфликт был быстро улажен. Бобринский принёс ушибленной соседке искренние соболезнования, а расторопный главреж, подобрав с пола сбежавший венец, водрузил его на законное место. Хищный лик потерпевшей снова укрылся от мира за пеленою вуали.

Свой тронный спич, слегка подпорченный нелепым инцидентом, барон завершил пожеланием всяческих неудач на поприще пухо-перьевой поживы, и публика, послав его к чёрту, вернулась к текущим заботам.
Вновь зазвенели бокалы, а стая расторопных официантов кинулась обновлять фуршетный ассортимент.
Пуще всех ликовала душою Павлина, допущенная, наконец, к буфетным закромам. Изголодавшись на черством пайке духовной пищи, она с удовольствием пичкала себя снедью из красной рыбы и чёрной икры.

В отличие от карлицы, супруг её дарами местной кухни пренебрег. Бедная Лиза тоже не притронулась к кушанью.
Воспользовавшись тем, что эпицентр внимания переместился из середины зала к периферии, начинённой дармовым алкоголем и бесплатными яствами, Бобринский наклонился к отставной шифровальщице и стал шептать её на ухо какие-то речи.
Судя по деловитости, с которой Лиза кивала в ответ, беседа их выходила за рамки обычной светской болтовни. Похоже, сценический Сфинкс диктовал престарелой соратнице распоряжения, а та послушно внимала приказам.

- Нет, ну ты полюбуйся на эту картину! Умеет барон строить людей - старуха с ним, как шёлковая, - усмехнулся Кубик, не спускавший глаз с затейливой парочки. – «Адъютант его превосходительства», да и только. Вот что значит дисциплина! Не удивлюсь, если она ещё и честь отдаст напоследок.

Как в воду глядел!
Кивнув в очередной раз, Бедная Лиза действительно приложила левую руку к виску: толи поправила вуальку, толи и  впрямь взяла под козырёк.
В отместку, барон поймал на лету козырявшую длань, поднес её ко рту и приложился губами к костяшкам заскорузлых пальцев.
 
«Фу-ты, ну-ты! Что за нежности?».
Глеб не верил собственным глазам. Каким образом коммунальная склочница умудрилась попасть в свиту титулованного авторитета? Да ещё лобзания конечностей удостоилась. Чудеса!

Покончив с куртуазными поцелуями, Бобринский достал из кармана аккуратный конвертик и протянул его даме. Старуха приняла депешу, развернулась на сто восемьдесят градусов и засеменила к выходу, ловко лавируя промеж подвыпивших слепцов.
 
- Так-так-так… Давай-ка за ней, - Кубик легонько ткнул  товарища в спину, призывая к погоне. – Попробуем сесть этой клюшке на хвост.

- Зачем?!

Шпионский порыв соратника удивил Глеба. Коварная бабка как-то раз обвела горе-сыщиков вокруг вероломного пальца, улизнув от гонения. И это на улице, среди толпы, где глаза не мозолишь. Следить же за Лизой в четырёх незнакомых стенах…
Да и ради чего?
Кубик, однако, закусил удила:

- Зачем, зачем… Откуда я знаю? Надо, и всё тут – у меня интуиция!

Стараясь держать дистанцию, но при этом не упустить объект наблюдения из виду, они пустились по следу.
Старуха выбралась из буфетного зала, пересекла пустынный вестибюль уверенным шагом бывалого пехотинца и скрылась за дверью с надписью «ВХОДА НЕТ». Едва за Бедной Лизой захлопнулась калитка, следопыты кинулись  вдогонку, пытаясь сократить образовавшийся зазор.

- Бодрая старушонка. Мне б в её годы подобную прыть, - поделился Глеб на бегу ревнивым мечтанием.

За дверью находился длинный коридор, озарённый синюшным сиянием неоновых люстр. Старухи нигде не было видно – похоже, успела свернуть за угол. Доносился лишь цокот её каблуков, точно бюрократ-невидимка орудовал в гулкой тиши увесистым дыроколом.
Хлопнула очередная дверь, и путеводный цокот исчез.

Обогнув рубеж, за которым коридорная магистраль ломалась под прямым углом, гонители очутились в полукруглом тупике.
Три одинаковых двери венчали овал. За какой именно исчезла добыча было не ясно.

- Чёртова старушенция!

Кубик схватил за ручку первую попавшуюся дверь и потянул на себя. Не тут то было! Вторая дверь тоже оказалась закрытой.

- Похоже, бабе Лизе снова удалось улизнуть, - не без злорадства в голосе заметил Глеб.

Инициатор погони, однако не собирался сдаваться.

- Отвали, - буркнул он. Третья попытка увенчалась успехом.

Незапертая дверь вела на площадку, от которой вверх и вниз разбегались чугунные ступеньки винтовой лестницы, обрамлённые вязью ажурных перил.

- Тсс, - приказал Кубик, прислушиваясь к пугливым шорохам над головой.

Сверху донёсся вкрадчивый лязг металла о металл, как будто защелкнули замочек портфеля.
Стараясь не греметь башмаками, они поднялись на следующий этаж.
Здесь находилась одна единственная дверь: свежевыкрашенная, цельнометаллическая, оснащённая пневматическим поршнем новейшей конструкции для профилактики неуместных хлопков.
Слева к стене была прикручена пластиковая табличка с алой стрелой, направленной в сторону железных врат. Под стрелой фрактурным шрифтом начертано: «МАСТЕРСКИЕ». Мелкие пупырышки, разбросанные по глянцевой глади информативного пластика, позволяли прочесть то же самое слово с помощью пальцев и азбуки Брайля.

Взявшись за ручку, Кубик осторожно повернул её вниз.
Дверь отворилась с лёгким податливым лязгом. Просунув головы в образовавшийся проём, лазутчики увидели ещё один коридор. Такой же длинный, как и на нижнем этаже, но без изгибов и надломов.
Вдоль белых стен зеркально-симметричным строем тянулась галерея однотипных чёрных дверей – дюжина, по шесть с каждой стороны.
Замыкал перспективу прямоугольный пролом, заложенный кирпичом. От бывшей тринадцатой двери остался неухоженный след: контур вырванного с корнем косяка. «Прошёл он коридорчиком, и кончил стенкой, кажется…», - вспомнил Глеб песенный фрагмент из блатного репертуара.

- Ну что, зайдём, поглядим, - предложил Кубик порывистым шепотом.

- Да ну его, - Глебу совершенно не хотелось покидать лестничную площадку. Пустынный коридор не внушал доверия. – Нет тут никого. Лучше вернёмся, пока нас не застукали.

Из-за кирпичной стены донёсся приглушённый шум.

- Пошли, пошли. Там наша бабка. Слышишь шебуршится?

Кубик проскользнул внутрь и направился к пролому. Ковровая дорожка на паркетном полу глотала шум его шагов.
«Вот ведь баран упёртый!», - обругал подельника Глеб и нехотя двинулся следом.

Укромная жизнь за гранью кирпичной перегородки напомнила о себе тихим постукиванием и вкрадчивым шелестом.
В ту же секунду сзади послышался сиплый пневматический вздох, а вслед за ним – неприятный щелчок, точно кто-то взвёл курок револьвера.
Испуганный тревожным звуком, Глеб обернулся, и сердце его истерически ёкнуло - железный занавес закрылся.
Хуже того – с внутренней стороны у двери не было ручки. Вместо неё красовалась стальная пластина, указывающая место, куда следует надавить, чтобы выбраться из западни коридора.
Увы, одного давления оказалось недостаточно. Вероятно, существовала какая-то кнопка, которую надо нажать, чтоб разблокировать упорство замка. Но где искать эту чёртову кнопку?!

- Чего это? – прошептал испуганно Кубик.

- Чего, чего… Жопа – вот чего! Заперли нас. Всех пускать, никого не выпускать – кажется, это так называется. Поздравляю, мы в ловушке!

- Чушь! Не может быть, - усомнился застрельщик облавы. – Старуха сюда забрела? Забрела! Значит, должен быть ещё один выход.

- А с чего ты взял, что Лизка именно в этот коридор прошмыгнула? Ты видел её?

- Слышал!

Глеб постучал кулаком по лбу, давая понять, что аргумент не выдерживает рассудительной критики.

- Иллюзия, знаешь такое слово? Искажённое восприятие действительности. На лестнице всё, что угодно может померещиться. Бабка внизу дверью хлопнула, а мы сдуру рванули наверх. Слуховая галлюцинация…

Загадочный звук, сочившийся сквозь кирпичный кордон, вновь напомнил о себе неразборчивым треском.

- Да ну тебя, я ж не глухой. Там точно кто-то скребётся. Зуб даю! Пойдем, проверим. Только тихо.

Осторожно ступая по ковровой дорожке, они подкрались к источнику акустических возмущений и дружно прильнули к замурованной двери.

- Знакомая мелодия, - усмехнулся Глеб, отлепив ухо  от стенки. – Так работает офисный факс, принимая маляву. Самое время для длинных депеш - в конторе ни души, линия свободна.

Установив природу шумового фона, Глеб размахнулся и пнул в сердцах кирпичную кладку ногой.

- Засада, блин… Ну мы и влипли! А всё из-за тебя. Какого хрена мы увязались за этой старухой? Чего, скажи на милость, могли мы выяснить, шпионя за ней?

Кубик растерянно пожал плечами.

- Сам не пойму. Наваждение! Такое чувство, будто внутри меня кто-то командовал. Голос какой-то: «иди за ней». Вот я и попёрся. Думал интуиция…

- Интуиция! Засунь свою интуицию, знаешь куда? Я в детском саду таких идиотов как ты из рогатки расстреливал! В упор!!!

Покаявшись в неприглядном факте своей биографии, Глеб уселся на ковёр.

- Давай, располагайся на ночлег, - предложил он виновнику заточения. – Не стесняйся, чувствуй себя как дома.

- Где? Здесь? В коридоре!

- А что, имеются другие предложения?

- Я не могу в коридоре. У меня клаустрофобия, - признался Кубик. – Мне в коридоре не нравится!

- Нравится, не нравится - спи моя красавица. Теперь нам тут до утра куковать.

- Не хочу до утра!!!

Издав отчаянный клич обречённого воина, недруг замкнутых пространств кинулся к входной двери и стал избивать её кулаками.

- Эй, кто-нибудь! Люди! Откройте! Выпустите нас, сволочи!!!

- Уймись, архаровец. Кончай валять дурака, - приструнил Глеб бузотера. – Побереги кулачки для созидательных нужд. Ворота на запоре. Никто не откроет, и не мечтай – рабочий день закончился, все по домам разбрелись.

- А охрана? Должен же кто-то за порядком следить?

- Слушай, это Дом Культуры, а не банк. Уверен, что вся местная охрана - старичок с берданкой, который сидит сейчас в каптёрке и чай с баранками кушает.

Пессимистический довод не примерил Кубика с безысходностью обстоятельств.

- Ну и что, что в каптёрке? Я громко стучу! Не глухой же он?!

- А почему бы и нет? Глухой сторож в Доме Слепцов – шутка юмора в духе барона!

- Бардак. Полный бардак! Распустил их Бобринский. Совсем, гады, бдительность потеряли. Не хочу я тут сидеть!!!

Не в силах сдержать негодующий пар, Кубик ещё раз приложился кулаком к железной препоне. Глеб в первый раз видел его в таком истошном состоянии.

- Да успокойся ты, не паникуй. Давай лучше делом займёмся.

- Каким ещё делом? – процедил сквозь зубы буян, растирая отбитую ладонь.

- Насущным. У нас тут в ряд двенадцать дверей. Надо проверить, вдруг какая не заперта. Шансов мало, но – чем чёрт не шутит!

План был одобрен и принят к реализации. Поделив пространство поровну, узники начали досмотр темницы.
«Токарная мастерская», «Художник-оформитель», «Костюмер», читал Глеб пояснительные надписи, попутно устраивая каждой двери ревизию с пристрастием. Как и следовало ожидать, все они оказались закрытыми.
Осталось обследовать последнюю пару.

Вдруг под потолком что-то жалобно зажужжало. Раздался сухой щелчок, свет дрогнул, моргнул и погас.
Вместе с нежданной тьмой воцарилась внезапная тишь: фоновый шум, проистекавший от монотонного гудения неоновых ламп, исчез вместе с имитацией дневного сияния, оставив после себя заунывный звон в ушах.

- Это что за новости? – судя по капризным ноткам в голосе, Кубик не до конца осознал паршивость сложившейся ситуации.

- Новости? Хреновые новости! Обесточили нас.

- Зачем?

Ошарашенный случившимся, Кубик явно тупил. Пришлось объяснить тугодуму подоплёку их мрачного положения – доходчиво и без затей:

- Время к полуночи, вот свет и вырубили. Люди электричество экономят. Молодцы! Я вообще не понимаю, зачем слепцам за освещение платить?

Вопрос экономической целесообразности светозатрат в кругу незрячих потребителей электроэнергии повис в пустоте.

- Короче, мы в жопе, - подвёл Глеб итог, не дождавшись ответа. – Теперь придётся куковать не только взаперти, но и в потёмках кромешных.

- Не хочу в темноте, – прорычал затравленно Кубик. – В темноте ещё хуже!

- Почему? Как раз наоборот! Это при свете ты мог видеть, что замурован в четырёх стенах. А без света твоей клаустрофобии боятся нечего.

- Размечтался! Замкнутое пространство я печёнкой чую, глаза тут не причём.

Глеб развёл сочувственно руками, забыв, что во тьме этот жест доброй воли не сможет никого утешить.

- Тогда пожелай своей печени спокойной ночи и убеди её потерпеть до утра.

- Да погоди ты дрыхнуть, - взбунтовался Кубик. – У нас, между прочим, две двери в запасе остались. Надо проверить для очистки совести. Сперва закончим инспекцию, а уж потом и с печенью можно переговоры вести.
 
- Что ж, твоя правда. Поехали! Чего не сделаешь ради опрятной совести.

Прокладывая путь вдоль стены, Глеб добрался до намеченной цели и стал на ощупь изучать поверхность дверного объекта. За спиной у него послышался металлический лязг.

- Заперта, гадина, - поделился Кубик невесёлым открытием. – А у тебя чего?

- Да ручку, блин, никак не найду.

Ладони шарили вслепую, то и дело натыкаясь на выступы косяков – проклятая ручка не желала отыскиваться.
В очередной раз Глеб просканировал пальцами плоскость двери, и тут один из них провалился в дыру. За рубежом поверхностной фанеры ютилась странная пустота. Порыскав в окрестностях этой пробоины, он обнаружил ещё одно отверстие, размером побольше.
А замка-то и нет!

Глеб согнул провалившийся палец крючком, подцепил фанерный край и потянул дверь на себя.
Безрезультатно!
Изловчившись, он протиснул в дыру ещё два пальца. Увеличив суммарную цепкость крючка, взломщик поднатужился и, что было сил, рванул упрямую дверь.
Фанера взвизгнула, скрипуче застонала, и падшая препона с размаху заехала Глебу по челюсти.
Сквозь гул в контуженых ушах он расслышал участливый голос:

- Эй, чего там? Ты жив или как?

- Не знаю. Кажется, жив, - ответил Глеб, глотая кровь, сочившуюся из разбитой губы. – Что за хрень! Сначала фингал, теперь рот себе расквасил. Пара дней в таком же духе, и на мне живого места не останется...

- Страдал то хоть не напрасно?

- Надеюсь, что нет. По крайней мере, дверная цитадель пала таки под моим самоотверженным натиском. Милости просим!

Внутри царила могильная тьма. Такая же непроглядная, как в коридоре.

- У тебя спички есть? – озадачил Глеб спутника актуальным вопросом.
 
- Нет. Откуда? Я ж не курю.

- Жаль…

- Почему? – удивился Кубик. – Курение – вредная привычка. От курения портятся зубы. И кожа стареет.
 
- Идиот! При чём тут ты и твоё самочувствие? Не видно ни зги – вот в чём проблема. Нужно выключатель найти. Давай, ты налево, я направо. Продолжим играться в слепых – место обязывает!

Пальцы снова пустились в неведомый путь.
Бороздя целину стены старательной ощупью, Глеб медленно двигался по периметру комнаты, пока не упёрся плечом в какой-то предел. Обследовав помеху, он пришёл к выводу, что перед ним массивный мебельный объект. Шкаф или что-то вроде того. Странно, где же тогда выключатель? По логике, должен быть возле входа…
Прервав тщетный труд, Глеб обернулся и крикнул во тьму:

- Ну, как там у тебя? Нашёл что-нибудь?

- Ни фига! – ответила тьма разочарованным голосом Кубика. – Нет на этой стене никаких выключателей. Может, свет тут совсем упразднили? В самом деле, зачем он слепым?

- Да, умеешь ты утешить. Что делать-то будем?

Привалившись спиной к стене, Глеб зажмурился, надавил на глазные яблоки костяшками пальцев, а потом резко ослабил хватку.
Он где-то читал, что подобные ухищрения помогают освоиться с темнотой.
Увы, трюк не сработал. Какие-то сияющие круги действительно завертелись перед глазами, но через несколько секунд они поблёкли и исчезли, оставив бесполезное зрение наедине с непроглядной чернотой.

Тогда Глеб решил задействовать воображение. Он попытался представить комнату. Какая она? Большая? Маленькая? Квадратная или вытянутая? Сколько в ней окон?
Окон…
А что, не плохая идея!

- Ладно, чёрт с ним, с этим выключателем. Может ты и прав -  к чему слепцам люстры? Меняем тактику - будем топать вглубь континента. Надо окно отыскать.
 
- Зачем нам окно?

Отяготившись вопросительной интонацией, голос Кубика завибрировал басовой струной. Нюансы, нюансы… До чего быстро учится слух различать их, лишившись зрительной поддержки.

- Ты авантюрные романы в детстве читал? Представь себе классический случай: что делает герой-любовник, когда является нежданный муж?

- В шкаф прячется? – выдвинул Кубик робкое предположение.

- Мимо кассы! Ты, братец, не те книжки штудировал. В шкаф прячется анекдотический трус, а бесстрашный любовник прыгает в окно.

- С ума сошёл?! Это же третий этаж! – переполошился адепт внутримебельных пряток, сообразив, куда клонит его безрассудный соратник. – Руки-ноги хочешь переломать?

- А сугробы на что? Я заметил - клубные дворники потрудились на славу. Будем надеяться, что под окном нас ждёт симпатичная кучка. Лишь бы окна нашлись. Ладно, хватит болтать, пошли на разведку.

Выставив руки вперёд и делая мелкие, осторожные шаги, Глеб двинулся навстречу неведомым открытиям и незримым сюрпризам.
Вскоре нога его спотыкнулась обо что-то невнятное. Беглое ощупывание выявило в неизвестном предмете обыкновенную табуретку.
Идентифицировать следующую преграду оказалось гораздо сложней. Формой она напоминала стол внушительных размеров. Что же касается запаха…
Объект источал аромат елового леса - поверхность его была завалена опилками и кучерявой стружкой. Кроме того, к древесному духу припуталось какое-то едкое амбре.
Клей, вспомнил Глеб знакомый запах. Обыкновенный столярный клей.
   
В ту же секунду в двух шагах от него раздался оглушительный грохот - треск надломленной древесины и звон разбитого стекла.
Удушливый больничный смрад мгновенно оккупировал ноздри: что-то навязчиво-стоматологическое, с примесью паров ацетона.

-  Ой! Кажется, я разбил какую-то хрень, - признался в содеянном Кубик.

- Удивительная наблюдательность!

- Нет, ну, правда – не видно же ни черта! Ума не приложу, как эти слепые живут? Наверное, все в синяках. Не хотел бы я оказаться на их месте.

- Хотел, не хотел… Тоже мне, ромашка! Ты, кстати, и так уже на их месте. А синяки — это только цветочки.

Извив прихотливой мысли подельника оказался недоступен для Кубика.

- Чего? В каком это смысле?

- В самом прямом. Дом Слепых, это частная собственность. А ты? Вломился в приватные владения без мандата и ордера, пол комнаты людям расколотил. Чистой воды криминальщина! За это статья полагается. А может быть и мордобой. Словом, либо мы выбираемся отсюда сами, либо нас выводят под белые ручки в сопровождении вооружённой охраны. Вот такая вот дилемма.

Пока Глеб стращал ночного громилу, руки его продолжали блуждать в автономном режиме. Блуждали, блуждали и вдруг наткнулись на мелкий предмет, примостившийся под промасленной ветошью.
Боясь поверить собственной удаче, он поднёс предмет к уху и осторожно встряхнул. Шелест спичек, трущихся друг о друга внутри коробка, показался самой сладкой мелодией в мире.

- Эй, ты чего там затихорился?
   
Вместо ответа Глеб вытащил спичку и чиркнул ей о шершавую грань.
Зашипела и вспыхнула сера, ослепив примирившиеся с темнотой глаза. Пламя быстро сожрало древесную плоть и опалило кончики пальцев.
Глеб выронил спичку, так и не успев ничего рассмотреть.

- Ты там поосторожнее. Я, кажется, пролил какую-то огнеопасную смесь, - предупредил поджигателя встревоженный голос. – Не хватало нам ещё живьём тут сгореть!

Очередная спичка сложила серную голову на поле брани с силами тьмы.
На этот раз Глеб благоразумно заслонил ладонью глаза, оберегая их от стресса. Спичечный свет озарил пространство чахлым сиянием. Комната, однако, оказалась слишком большой, и усилий тщедушного огонька не хватило, чтоб рассмотреть её надлежащим образом.
Дважды обожжённые пальцы готовы были выпустить трофей, когда раздался радостный визг:

- Свечка! Рядом с тобой, на столе. Ура!!!

Это была старая свеча. Обугленный фитиль завалился набок и утонул в застывшем парафине. Пришлось извести целых три спички, чтоб оживить спасительный источник света.
Оглядевшись по сторонам, прозревшие странники убедились – окольная тропа привела их в логово столярного промысла. Помимо конторки, даровавшей им драгоценную свечку, в комнате обреталось несколько верстаков, заваленных ошмётками расчленённого дерева.

Кубик оказался прав – искусственный свет прибывал здесь в опале: ни люстры, ни настольной лампы.
Окна тоже отсутствовали. Точнее, не проявляли признаков жизни – их замуровали кирпичом.
Зато сбоку от входа обнаружилась дыра в стене, ведущая в соседнее помещение. Судя по всему, это была та самая комната, в которой трудился недремлющий факс.

- Пойдём, поглядим. Может там есть окно, - предложил Глеб, пробираясь к пролому.

Убранство соседнего зала разительно отличалось от аскетичного интерьера столярной мастерской. Тут было на что поглазеть!
С потолка свисала гирлянда марионеток. Голые куклы болтались на нитях, уронив на грудь деревянные головы. Лица их были едва намечены – имелся нос, но не было глаз. Рядом, на маленьком столике стояла миска, доверху наполненная стеклянными шарами. Глеб вытащил одну стекляшку из миски: под тонким слоем прозрачной глазури притаилась чёрная капля зрачка. Суррогатные окуляры ждали команды оккупировать пустоты глазниц.

- Ай да Бобринский, ай да сукин сын! Понапрасну время не теряет, - воскликнул Кубик, озираясь по сторонам. – Про кукольный театр ещё никто ни сном ни духом, а работа уже вовсю кипит! Не удивлюсь, если в соседней комнате строчат костюмчики для этих колобашек.

Он тронул одну из игрушек рукой. Повешенная кукла качнулась, жалобно скрипнув сочленениями древесных суставов.

- Знаешь пословицу: в царстве слепых одноглазый – король. Как бы не так! Уверен, что местный главреж даже не подозревает об аферах, творящихся у него за спиной. Как он в буфете на барона таращился! Я думал, сейчас его последнее око из орбиты выскочит.

- Да уж, Бобринскому палец в рот не клади, - согласился Глеб. – По локоть откусит. О, а вот, кажется, и окно!

В глубине комнаты, напротив замурованного дверного проёма, имелось нечто, напоминающее наглухо закрытые ставни. Над ставнями возвышался железный карниз. Вместо упраздненной гардины на него повесили транспарант.
Белые буквы на алой тряпице авторитетно внушали:

«КУКЛЫ – ЭТО НАШЕ ВСЁ!» и
«БОЛЬШЕ КУКОЛ, ХОРОШИХ И РАЗНЫХ»

- Что ж, серьёзное дело требует серьёзного к себе отношения. Непонятно только, зачем слепцам писанный лозунг, - усмехнулся Глеб, изучив двойное воззвание. – Ладно, товарищ взломщик, начнём прокладывать дорогу к спасению. Надо разобрать этот хлам.

Подступ к оконной амбразуре был забаррикадирован грудой разнокалиберного барахла. Глеб попытался сдвинуть с места пузатый сундук, но не сумел – тот оказался слишком тяжёлым. Пришлось призвать на помощь соратника. Двойным усилием тела и воли им удалось устранить первое препятствие на пути к избавлению.

- Надеюсь, за этими ставнями действительно окно, а не очередная кирпичная кладка, - пробормотал Кубик, утирая со лба капли натужной испарины.

Как назло, не только сундук, но и все остальные объекты, оборонявшие подступ к свободе, отличались изрядной весомостью.
Самым обременительным оказался последний защитник территориального суверенитета: громоздкий ящик на тонких металлических опорах. Передвигать его можно было только волоком.
Глеб тянул тяжеловеса, ухватив его за тощие ножки, а Кубик придерживал дребезжащую тушу конструкции. Капризная кладь упиралась изо всех сил, не желая покидать насиженное место. Стальные стопы её царапали паркетный пол, оглашая округу отвратительным скрежетом.

- Мрак! Хоть бы колёса этому гробу приделали, что ли, - проворчал Кубик, прервав тягловый труд. – Сколько места мы отвоевали? Сантиметров двадцать? Слушай, Глеб, ты юноша субтильный, попробуй себя просунуть в зазор. Вдруг там нет никакого окна, а мы тут корячимся.

Предложение, несмотря на пессимистический привкус, показалось разумным. Поджав живот, Глеб бочком протиснулся в щель и приоткрыл ставню.
Мелкие снежинки, озарённые жёлтым фонарным лучом, плавно падали вниз, напоминая, что там, снаружи, по-прежнему существует жизнь.
От воли их отделяла двойная рама окна и пара секунд отвесного падения.

- Есть контакт!

От радости у Глеба вспотели ладони.

- А сугроб? Сугроб под нами имеется?

- Откуда я знаю, - буркнул разведчик, выбираясь из прорехи. – Нужно сперва окно отворить. Давай дальше эту дуру толкать. Пара усилий, и дело в шляпе!

Окрылённые успехом, арестанты кинулись на приступ упрямого ящика.
Схватив опорные ножки за голень, они дружно дёрнули конструкцию на себя. Громада сдвинулась ещё сантиметров на десять.
Однако на этот раз толчок оказался чересчур резким для деликатной субстанции объекта насилия. В кубической утробе что-то жалобно хрустнуло. Раздался дребезжащий звон, лязгнула заводная пружина, заскрежетала зубами орда шестеренок. Внутри гигантской шкатулки пробудилась какая-то машинальная жизнь.

- Это что за фокусы?

Подхватив с пола свечу, Глеб поднёс её к ожившему ящику.
Дрожащее пламя отразилось в пыльном зеркале стекла - куб оказался полым, и чем-то напоминал витрину террариума.
Прильнув к стеклу, он попытался рассмотреть начинку объекта и уяснить подоплёку его механической активности. К изумлению своему Глеб обнаружил, что в недрах конструкции притаился маленький балаганный мирок. Вырезанные из картона кулисы изображали улицу города, слепленную из кособоких строений и кривых фонарей. Двери двух крайних домов были широко распахнуты. Между собой их соединял полукруглый узкий шрам, похожий на карикатурную улыбку: одинокая синусоида узкоколейной стези.
 
Сцена недолго оставалась пустой: из левой двери выехал, скользя полозьями по монорельсу, игрушечный человечек.
Как успел заметить Глеб, фигурка была сделана из жести и изображала субъекта в белом балахоне, волокущего на спине увесистый куль. Слово «САХАР», начертанное на борту куля, намекало на содержимое ноши.
Совершив дугу почета, похититель глюкозы скрылся в соседнем отверстии.

Вслед за мешочником на улицу выскочил всклокоченный гражданин в пёстрых трусах и весёленькой майке. В руке новоприбывший сжимал чёрную сумку, а на плече его восседал седой сердитый ворон.

Третьим участником парада оказался блюститель порядка. Он гнался за кем-то, размахивая дубинкой, и пышные бакенбарды его развивались, всклокоченные азартом погони. Кукольный мастер не поленился и инкрустировал железные щёки творения натуральной щетиной.
Если по поводу первых двух персонажей у Глеба ещё имелись сомнения, то личность цербера карательных служб он опознал без колебаний: Максим Максимович Жывопуло, продажный мент.
Ну и дела!

Очередным фигурантом балаганной процессии стал потешный монстр: змей Горыныч, влачивший на тонкой старушечьей шее три идентичные черепушки.
Одна из голов несуразной химеры была увенчана белой фатой, другая – розовым беретом, а третья – кокетливой шляпкой по моде легкомысленных шестидесятых годов. «Сёстры. Три Гавриловны», - догадался Глеб, и с замиранием сердца стал дожидаться новых героев.

Они не замедлили появиться: во  тьме подъезда нарисовался дуэт плясунов и медленно поплыл вдоль сцены, влекомый усердием потайного мотора.
Коломбина и Пьеро в полумаске – точные копии лилипутских танцоров с афиши «Театра Тела и Теней».

Последним на буффонные подмостки въехал усатый всадник верхом на коне. В руке он сжимал гнутую саблю, грозя ею вероломным врагам.
Железная лошадь успела промчать половину пути, когда во чреве чёрного ящика что-то томительно чавкнуло, незримые шестеренки лязгнули напоследок стальными зубами, и заводная машина испустила свой механический дух.
Финальный пособник парада застрял посреди авансцены, давая возможность себя разглядеть.
Кавалерист был смертельно ранен: в горле его торчала стрела, и клюквенно-красная кровь капала на белый мундир из игрушечной раны.