Командир отряда львов

ЛЬВОВ-ИВАНОВ Иван Александрович. Родился 9 октября 1889 года в деревне Сухочева Фатежского уезда Курской губернии в семье крестьян Ивановых. Участник Гражданской войны. В 1918 году был зачислен в ряды алтайских партизан (по его собственному признанию насильно). Через несколько дней возглавил сибирский Кривинский партизанский отряд, а затем знаменитый 8-й партизанский полк «Красных Орлов Западно-Сибирской Крестьянской Красной Армии». 9 октября 1919 года назначен начальником 2-й повстанческой (партизанской) дивизии. В 1920 году вступил в ряды партии большевиков.

Сибирским партизанам, участвующим в братоубийственной войне очень нравились называть себя напыщенными эпитетами – Красные Орлы, Мужественные Львы, Отважные Повстанцы. Партизанские группы они именовали полками, соединения – дивизиями. Через день меняли нумерации и названия бригад (дивизий) «чтобы запутать офицерьё». Так, фатежанин Иванов являлся командиром 2-й дивизии (она же временами и 1-я).

Любовь к высокопарному слогу сыграла с Иваном Александровичем злую шутку. Захватив один из разъездов, партизанский комдив отправил в штаб армии соответствующее донесение, которое подписал так: «командир отряда львов – Иванов». Армейский штабист не понял пафоса командира и за военные успехи составил представление к награде, указав фамилию комдива сдвоенной ЛЬВОВ-ИВАНОВ. Под этой фамилией отважного курянина в 1922 году наградили высшей наградой Советской Республики – орденом Красного Знамени. До конца жизни Ивану Александровичу пришлось носить партизанскую «дворянскую» фамилию. 

В 1924 году Иван Александрович Львов-Иванов возглавлял отдел милиции города Пятигорска. В это время он напечатал в городской типографии свое первое «литературное» произведение «Инструкцию постовому милиционеру» (состоящую из…. 15 страниц). С августа 1927 года по декабрь 1928 года Львов-Иванов возглавлял 2-Омскую школу административно-милицейских работников НКВД СССР. В 1932-1936 годах служил в Разведуправлении РККА, в 1936-1938 годах находился в распоряжении Управления по командному составу Красной Армии. В июле 1938 года в связи с «чистками» в армии, был уволен из рядов РККА в звании полкового комиссара. Работал заместителем директора по хозяйственной части Литературного Института в Москве.

В июне 1941 года Ивана Александровича мобилизован на фронт. О боевом пути красного комдива на фронтах Великой Отечественной войны история умалчивает. Известно лишь, что за военные подвиги был награжден медалями «За оборону Москвы» и «За победу над Германией». В послевоенных мемуарах выпускников московского Литинститута упоминается о  «многочисленных» орденах и медалях на груди своего доброго знакомого. Вместе с «литературным завхозом» под Москвой сражался его единственный сын Владимир Львов-Иванов (1923-27.01.1942) погибший в Ржевской операции в составе 1324-го стрелкового полка 413-й стрелковой дивизии.

С 20 ноября 1944 года Иван Александрович возглавлял военную кафедру Литературного Института в Москве. Ровно через три года он был уволен в запас с военной службы в звании полковника. Но до 1949 года являлся секретарем партбюро Литинститута. По воспоминаниям Ольги Кожуховой «Львов-Иванов умер сразу, как только вышел на пенсию: его убила ненужность людям, убила одним ударом, наповал — могучего здоровяка, выжимавшего в шестьдесят с лишним лет пудовые гири».

Иван Александрович был очень колоритной фигурой в литературной среде и о нем ходили многочисленные легенды и анекдоты. Рассказами о деятельности нашего земляка поделились такие знаменитые писатели, как Константин Ваншенкин в мемуарах «Писательский клуб»,  Наум Коржавин автор книги «В соблазнах кровавой эпохи». Ольга Кожухова в книге «Молчание неба» посвятила Ивану Александровичу главу «Командир львов». Военные подвиги разведчика Львова-Иванова отражены в «Энциклопедии военной разведки» (2012 г., авторы Алексеев М.А., Колпакиди А.И., Кочик В.Я.).

Известен был уроженец фатежского края и литературными талантами. В начале 1960-х годов Иосиф Бродский, вернувшись из поездки в Москву, прочитал по памяти стихотворение «Нас хоронила артиллерия». На вопрос Константина Азадовского  «Кто автор?»,  Бродский ответил:  «полковник Львов». Позже стало известно, что автором стихотворения является Константин Левин, но яркийпоэтический талант Львова-Иванова позволил прославленному мэтру отнести произведение на его счет.

«О «странном, молчаливом человеке», который покровительствовал вольнодумцам послевоенной поры и не желал клеймить евреев – «космополитов», сочувственно вспоминают» литераторы Константин Азадовский, Елена Ржевская в автобиографическом повествовании «Домашний очаг. Как оно было»,  Владимир Корнилов в книге «Один из них, случайно выживший… (Воспоминания о сорок девятом годе)».
 
ВОСПОМИНАНИЯ О ЛЬВОВЕ-ИВАНОВЕ
1. НАУМ КОРЖАВИН «В СОБЛАЗНАХ КРОВАВОЙ ЭПОХИ»: «Секретарем партбюро был у нас начальник военной кафедры, полковник Львов-Иванов. Был он монументален, но не очень образован. Это иногда давало комический эффект. Однажды после начала занятий он заглянул к нам в общежитие и обнаружил меня в постели. В женском общежитии кто-то тоже пренебрег занятиями. вот как это на радость коллективу выглядело в его изложении на собрании:

- Товарищи! Что ж это творится у нас с дисциплиной? Давно прозвенел звонок, все должны быть на занятиях... А на деле? Захожу в мужское общежитие - там Мандель без штанов! Захожу в женское общежитие - та же картина!».

2. КОНСТАНТИН ВАНШЕНКИН «ПИСАТЕЛЬСКИЙ КЛУБ»:
«Львов-Иванов, высокий, плотный, краснолицый, однажды, выступая на собрании по поводу неудовлетворительного посещения лекций, произнес знаменитую фразу: «Захожу в мужское общежитие — сидит Мандель без штанов, захожу в женское — та же картина». Еще из его публичных высказываний: «Бросают окурки на ковровые дорожки, и были случаи, что и загорали». Или: «Портят мебель, вырезают на столах слова: «Ха», «У» и так далее». Это была легендарная, колоритнейшая личность. О происхождении его фамилии рассказывали, что во время гражданской войны он, командуя где-то на Дальнем Востоке лихим отрядом, разгромил превосходящие силы противника и послал в штаб донесение об этом, подписав его: «Командир отряда львов — Иванов». То есть его бойцы дрались как львы. А в штабе по ошибке решили, что у него двойная фамилия. Так и пошло. Он был отзывчив, обладал душой доброй, даже сентиментальной. Когда одна из студенток родила сына, а отец ребенка отказался участвовать в их судьбе, Иван Александрович предлагал матери усыновить младенца. Я узнал об этом спустя много лет, когда Львова-Иванова давно уже не было на свете. А остались о нем главным образом веселые воспоминания…». 

3. ОЛЬГА КОЖУХОВА «МОЛЧАНИЕ НЕБА»: глава «Командир львов»:
«Я уверена: на земле нет скучных, банальных людей. В каждом скрыто что-то свое. Умей лишь только увидеть.
Впервые полковника Львова-Иванова я встретила на открытом партийном собрании. До этого мы с ним как-то не сталкивались: от военных занятий всех видов я была освобождена, по административной части ему не подчинялась, в нарушении дисциплины не была замечена, так что первое наше знакомство с Иваном Александровичем оказалось весьма поверхностным. Я сидела в зале и слушала, а он говорил с трибуны:
— Товарищи! Ведь это же сплошное безобразие! Несли с демонстрации два плаката и один эмблем (!) — и все потеряли! А ведь я говорил вам: казенное имущество нужно беречь!
О Львове-Иванове по институту ходят легенды.
Это наш институтский поручик Киже.
Во время гражданской войны в приказе о взятии какого-то города было сказано: «Представить к награде… командира львов — Иванова И. А.». Командир «львов» потому, что отряд, возглавляемый Иваном Александровичем Ивановым, состоял из одних лишь отчаянных храбрецов, которые дрались как львы. Но писарь, совсем как исторический поп Упырь Лихой, совершил ошибку. Слово «львов» он написал с большой буквы: с той поры и пошла гулять по свету новорожденная фамилия.
В этой легенде, несомненно, есть какая-то доля правды. Ее подтверждает старый, изношенный орден боевого Красного Знамени, полученный Львовым-Ивановым за участие в гражданской, орден с очень маленьким «исходящим» номером, один из первых. Во время Великой Отечественной войны Иван Александрович, видимо, тоже не менее достойно воевал: мундир его украшен разноцветными медалями и орденами. Но… с грамотой у нашего начальника кафедры дело явно не ладится. И это дает пищу разного рода институтским остроумцам. Каждый день можно слышать какое-нибудь новое слово Львова-Иванова, которое передается с комментариями из уст в уста.
Да ведь, честно говоря, и правда смешно, когда человек вдруг скажет с «высокой трибуны»:
— Безобразие! Сломали у рояля педаль — и теперь мы имеем отсутствие музыкального прибора.
Высокий, массивный, краснолицый, весь словно налитый свинцом, Иван Александрович по-хозяйски проходит коридорами института, и ничто не ускользает от его зоркого взгляда. Добряк по характеру, он сурово хмурит брови, верно боится: вдруг что-либо упустит или скажет не так. Что тогда? Засмеют! Ребята здесь бойкие, пальца в рот не клади! Поэтому он и кажется таким недоступным и грубым.
Но когда одна старшекурсница собралась вдруг рожать, да еще «безотцовщину», Львов-Иванов позвал ее к себе в кабинет, в партбюро, закрыл дверь на ключ и сказал:
— Можешь меня сейчас просто ударить по щеке, если тебе не понравится, что я скажу. Но… знаешь… Отдай мне на воспитание своего малыша, а?.. Я его вскормлю, пока ты будешь учиться. А пойдешь на работу — заберешь. Своего-то сына я на войне потерял…
Та заплакала и отказалась наотрез.
— Ну, разреши, я тогда деньгами тебе помогу?
Но она и от этого отказалась.
Тогда Иван Александрович попросил:
— Ну, коли так, извини меня, старика… Я ведь… от чистого сердца тебе предлагаю…
Этот случай долго был тайной, пока сама участница этого разговора не призналась однажды, за давностью лет…
Второй характерный случай был при мне. У одного из наших студентов, члена партбюро, арестовали отца. Как полагается, товарищ наш тотчас же сообщил об этом в институтскую партийную организацию.
Львов-Иванов, бессменно возглавлявший все эти годы партийное бюро, не стал произносить никаких громких слов, обличать, уничтожать. Он спокойно выслушал сообщение и предложил всем высказаться. Потом подвел общий итог:
— У меня нет оснований не доверять нашему коммунисту, которого я знаю уже несколько лет. За отца он не ответчик. Вот когда он сам провинится, тогда мы и спросим его… А сейчас предлагаю: из состава партийного бюро не выводить…
Этот мудрый и немного плакатный старик был в годы нашего учения в институте чем-то вроде эмблемы «железных» довоенных лет, воплощая в себе все их достоинства и все недостатки. В то же время он жадно стремился догнать убегающий от него быстролетный сегодняшний день: что-то читал, учил наизусть, конспектировал.
— Все течет, все меняется, — заключил Иван Александрович словами Гераклита свое последнее выступление на нашем выпускном вечере, и мы весело переглянулись: ишь ты, не отстает наш старик! Догоняет!
Кто знал, что через каких-нибудь два года в этом же самом актовом зале мы увидим его в орденах, побледневшего и спокойного, в красном гробу…

4. ЕЛЕНА РЖЕВСКАЯ «ДОМАШНИЙ ОЧАГ. КАК ЭТО БЫЛО»:
«В институте был человек по фамилии Львов-Иванов. Иван Александрович. Заместитель директора по хозяйственной части, и он же – секретарь партийной организации. Говорили, будто в Гражданскую войну он командовал на Дальнем Востоке «дикой» дивизией, не то полком «Красных Орлов». Так или иначе, но молва придавала его угловатой замкнутости что-то романтическое. Пожилой, рослый, топорный, добросовестный, рот замкнут густыми усами, он молча нес свою израненность – на фронте погиб его единственный сын.
Иногда в институт приходила его жена, заметно моложе его, женственная, с печальным, нежным, белым лицом. Стоило ей появиться, как тут же в коридоре ее обступали ребята из тех, кто воевал, а усерднее других – кто пострадал на войне, их тянуло к этой женщине, смотревшей на них с тихой, горькой лаской, будто в каждом частица ее сына. Некоторые бывали дома у Львова-Иванова, и жене его всегда хотелось накормить, пригреть их.
Наш выпуск 1948-го всего 20 человек, все мы с дипломами «литературный работник» распределению не подлежали. Но в институт обращались с запросом редакции газет и журналов, издательства и разные учреждения и организации, и кто пожелал – устроился. Мне не удавалось. До того не замечавший меня Львов-Иванов, хотя на курсе из студенток я одна была «фронтовичкой», тут приметил и, видно, в толк не мог взять, как это я не подхожу отделам кадров ни «Комсомольской правды», ни ТАССа, ни другим, обратившимся к нему с просьбой срочно направить молодого специалиста – «литературного работника».
Простая душа, доискиваться, разгадывать он не умел. А справься – никто б и не ответил. Чиновники, получавшие устные (только устные!) указания насчет подбора кадров, и те, кого накрыло государственной антисемитской волной, были повязаны политической недозволенностью проронить на этот счет лишнее слово вслух. Знали, где живут, чем расплатятся. Нарушившая этот негласный порядок женщина, участница борьбы против фашизма еще в Испании, сказав, что у нас в стране антисемитизм, поплатилась годами ГУЛАГа.
Но так или иначе, все всё давно понимали, кроме Львова-Иванова. Цельный, неделимый человек. Не было в нем такой дробности, чтобы вникать, доискиваться. Наткнувшись, по его понятиям, на какую-то несуразность, он уперся и как только получал запрос, слал мне домой гонца (телефон нам все еще не вернули). И опять наново писались рекомендательные характеристики на меня, опять я звонила из телефонной будки по указанному номеру, меня просили не откладывая тут же приехать.
Со Львовым-Ивановым мне почти не приходилось общаться, но я все больше чувствовала свою связь с этим странным, молчаливым человеком, единственным, кому было дело до моего «трудоустройства». И когда он опять присылал ко мне гонца – это было для меня сигналом: не все потеряно. Я отправлялась туда, где позарез был нужен «лит-работник», чтоб не закрыли эту пустующую штатную единицу вместе с ее денежным окладом».

5. ВЛАДИМИР  КОРНИЛОВ «ОДИН ИЗ НИХ, СЛУЧАЙНО ВЫЖИВШИЙ… (Воспоминания о сорок девятом годе)»:
«…. Один человек за Константина Левина все же вступился. Это был заместитель директора по хозчасти, участник гражданской войны, полковник Львов-Иванов. Ходили слухи, что первую фамилию ему присвоил за храбрость то ли Фрунзе, то ли Троцкий.
Когда речь зашла об исключении Кости из комсомола, он сказал:
– Я так понимаю: главную обязанность советского гражданина Константин Левин выполнил – храбро воевал, потерял ногу. А в стихах не разбираюсь, со стихами решайте без меня.
Деятелей партбюро это огорошило, и, чтобы не создавать себе лишних сложностей в высших инстанциях, они согласились на строгий выговор с формулировкой: достоин исключения».