Монолог. Глава 9

Глава 9.

Утро 13 сентября 15-го выдалось пасмурным. В море, скорее всего, из-за отсутствия солнца, почти никто не купался. Некоторые из отдыхающих лежали на шезлонгах в одежде. Мне такой вид казался не соответствующим погоде: солнца не было, но было также тепло. На море появились волны, музыка которых ласкала слух.
Возможно, из-за испортившейся погоды Д. и Я. пришли позже, потому что они появились, когда я уже лежал на своём месте. Тут же последовали шутки по поводу моего раннего прихода. Отсутствие солнца, как и в любом другом месте у моря, понижало настроение ощутимо. Сразу становилось неуютно. Думалось, что мир спрятал свою улыбку. Но для меня такое понижение было несущественным: купание не доставляло неудобств.
Самарцы на пляже не появились, но своим присутствием это калабрийское местечко почтила семья, которая уже появлялась раньше, но всегда держалась особняком. Если самарцы лежали впереди и слева, то эта семья – тоже впереди, но справа. Семья из семи человек. Точно попадание в происхождение слова. Две молодые женщины, трое детей дошкольного возраста, парень и пожилая женщина. Правда, Д. и Я. с ними уже познакомились и немного пообщались. Поэтому от них я узнал следующее. Эти семеро из Питера. Одна из молодых женщин – мать двоих детей: девочек Аг. (5 лет) и Лу. (1 год). Вторая молодая женщина – мама третьего грудного ребёнка, пол и имя которого остались неизвестны. Парень – её муж, а пожилая женщина – свекровь первой женщины и мать второй.

Первую женщину (её, конечно, звали девушкой) я уже видел раньше в аэропорту. Вновь та же часть груди, открывшаяся из футболки моим глазам, когда эта девушка наклонилась к Лу. Как ни странно, она вновь заметила этот взгляд, вновь благосклонная реакция, которая у меня вызывала один вопрос: зачем?
Её старшую дочь я также видел до этого дня. Как Д. и Я., я здоровался с девочкой. Лицо этой девочки казалось знакомым. Может быть, мой пристальный взгляд Аг. восприняла как симпатию к ней, конечно, в её понимании, то есть, возможно, и не симпатию, если это слово употребить в моём значении. Д. и Я. разговаривали с ней, хвалили её за песочные фигуры, которые она любила лепить, за новое платье. Аг. не стеснялась незнакомых людей.
Парень из питерской семьи казался совсем молодым. Ему нельзя было дать больше 25 лет, поэтому ему не подходила роль отца ребёнка, а другого родственника – например, дяди этого ребёнка. Поэтому я удивился, когда Я. сообщила мне, что ему 30 лет, и он не младший брат матери ребёнка, и даже не очень молодой супруг, а ровесник своей жены. Также я не мог понять, почему он женился на некрасивой женщине.
Благодаря пасмурной погоде я чаще лежал на шезлонге. Аг. играла в непосредственной близости от меня, вновь что-то сооружая из итальянского песка. Настал момент, когда она вдруг заговорила со мной. Пятилетняя девочка! Насколько мир был испещрён историями об отношениях взрослых мужчин с маленькими девочками, настолько было широко поле, которое прошли мои мысли в тот момент. От мысли о том, что могут подумать её мать, другая женщина, тётя ребёнка, когда увидят общение меня с Аг., мысли о том, что мои отношения с женщинами настолько неудачливы, что на меня обращают внимание только пятилетние девочки, до совсем фантастической – Аг. влюбится в меня и пронесёт это чувство до 18 лет.

Она подошла ко мне и пожаловалась на порез коленки. Показала ранку. Я посочувствовал. Она предложила мне играть с песком. Я согласился. Она притащила ведёрки, ложечки, формочки и сказала, что сейчас будет печь торт. Песок загружен в формочку, после чего на песке появилось подобие торта из песка. Формочки поменьше Аг. тоже заполнила песком. Это уже чай. Пить чай означало подносить к губам эти формочки. Потом просто кушали – брали ложками песок и говорили «ням-ням». Интересная игра – делать то, чего не делаешь на самом деле. Мне казалось, что мама девочки наблюдает за нами.
Потом подумалось о любви, как отношении к женщине. Но у меня с женщинами возникают отношения, но среди них нет любви. Иногда возникает симпатия, но и она не любовь. Я так прост – любовь или ничего?
А молодой муж, похожий причёской на кудрявого участника группы «Корни», прижал к груди своего ребёнка и запечатлел на его голове поцелуй.
С этой семьёй Д. договорился о совместной поездке на послеобеденное время. Эта поездка намечалась в Тропеа – городок, который виднелся с пляжа на далёкой горе слева и обозначался белевшими зданиями. От этого городка исходила загадочность, которая вечерами подчёркивалась окутывавшей его дымкой. Он манил к себе и казался привлекательнее Пиццо.
К такой поездке я специально подготовился: помыл волосы шампунем, погладил утюгом и надел приталенную рубашку. Фотографировать я начал ещё на территории «Борго». Аг., одетая в тёмное платье, попросила её «сфоткать» вблизи красивых цветов, которые высадили у здания «ресепшен». Она вполне естественно для маленькой девочки, но отчего-то смешно выглядела в белых носочках и босоножках на толстой  подошве. Теперь она симпатична, но сумеет ли она сохранить это качество, когда вырастет?
Договорённость заключалась в том, чтобы вместе поехать туда-обратно на микроавтобусе, который надо было вызвать. Плата, которую брал водитель и разделённая на всех, выходила невысокой.
Дорога также шла вдоль моря, но теперь остававшегося внизу справа, то есть мы ехали в другую сторону от Пиццо. Первое, что бросилось в глаза, - высокая колокольня. За ней – причал, огородивший собой часть моря. На нём синими буквами было выведено «Porto di Tropea». У причала столпились суда с голыми мачтами. Дальше – собор с круглым куполом. За ним – башня повыше, вся в строительных лесах.

Поездка заняла минут десять. Таксист нас высадил около магазинчика, впереди которого возвышались стенды, усеянные магнитиками. Договариваемся о времени, на которое должен приехать микроавтобус. После – разбредаемся по городку: семья в одну сторону, а я с Д. и Я. – в другую.
Чувство от Пиццо настолько сильно, что невольно началось сравнение Тропеа с ним. Но я понимал, что это сравнение не нужно, потому что чувство от Пиццо имеет причину не в городке, а в моменте моей жизни. Здесь мои спутники, словно вечно семенящие волки, снова определили для себя цель – магазинчики. Урвать что-нибудь, выиграв в цене.
Меня же привлекало море, которое манило к себе в просветах между домами. Как и в Пиццо здесь дома с решетчатыми ставнями и облупленной краской. Сам я тоже был не прочь купить какой-нибудь сувенир. В каждой поездке я брал себе долг привезти что-нибудь своей семье и коллегам. Здесь, по словам сотоварищей по отдыху, я мог влезть в количество имевшихся у меня евро, приобретя гостинцы. Но кроме них я искал солнцезащитный крем. Спрей, который я привёз, имел свойство быстро распыляться, а значит, и заканчиваться, и теперь уже я мог получить свойства сгоревшего на солнце. Супруги знали об этой потребности и зашли со мной в первую попавшуюся аптеку. Там мы встретили русскоговорящего продавца. Она тут же порекомендовала крем, молочко, но цена показалась мне высокой, и наша прогулка продолжилась.
Увидели памятник в виде парня со шлемом гладиатора на голове и с мифическим крылатым существом на груди. На одной из сторон постамента было написано «ai nostri morti» (к нашим погибшим). Снова церковь, но с небольшой колокольней. Второй после церкви перекрёсток открыл моим глазам спуск, открывавший вид на горы, к которым прилепились домики. Дальше началась узкая улица, в конце которой синело море, а внутри виднелись связки сушёных перцев и лотки с товарами перед магазинчиками. Удивило здание, выходившее углом на пересечение двух улиц и усеянное множеством отверстий, похожих на ямки гнёзд стрижей в горе.
Как и в Пиццо, большинство зданий казались построенными в 19 веке, но здесь не хватало тишины Пиццо. Народу гуляло больше. Может быть, из-за этой толчеи городок терял свой блеск. Люди, которые и продавали, и покупали, невидимо, но верно давали свои взгляды, движения, разговоры в атмосферу городка. Всё это у них вызывалось не красотой улиц и зданий на фоне гор и блестевшего моря, а товарами в виде вещей и продуктов. Тропеа не хватало уютности.

После одного из домов я увидел площадку, в конце которой стояло ограждение. Оно шло от стены одного дома до стены другого. Найдя, свободное местечко среди фигур людей у этого ограждения, я удивился открывшемуся виду. С большой высоты я обозревал морской простор и длинный пляж, усеянный людьми. Слева этот пляж упирался в гору, на котором красовалось белое здание в классическом стиле, а справа глаз уходил очень далеко – может быть, отсюда виднелась и точка в виде нашего гостиничного пляжа. Фотографии и здесь, после чего наша троица направилась дальше.
Перейдя улицу, мы оказались на большой площади, на которой среди множества людей выделялись старинные пушки – точнее, жерла пушек, закреплённые на каменных постаментах. Та же ограда и тот же резкий обрыв. Только теперь белое здание находилось справа и хорошо просматривалось. Вновь я испытал удивление, но не от здания, а от горы, на которой оно располагалось. Человеческими руками в ней выточили двери, окна, которые не открывались, даже маленькую часовенку. Сотворили и широкую, похожую на парадную, лестницу, в пять поворотов ведущую на самую вершину, где филигранно, что и восхищало, расположилась двухэтажная резиденция. Чувство красоты, возбужденное Пиццо, теперь вновь торжествовало, и возникло ощущение того, что Италия как невероятная женщина дала узнать себя и проникнуться к себе большой симпатией.
Отвлекшись от архитектурной жемчужины, сиявшей на фоне моря, я заметил итальянскую семью (как подумалось), как раз снимавшихся для памяти (возможно) с фоном «вид на резиденцию». Двое мужчин лет 40, женщина под 60 и четверо взрослых детей от 10 до 14 лет. Фотографировала их женщина с мужской причёской, одетая в спортивные майку и трусы. Мужчины красовались в бриджах и кроссовках. Их лица подсказали мне, что они – братья. Ради озорства я одновременно с той женщиной тоже запечатлел эту семью.
В качестве гостинцев я купил сушёные помидоры (раньше такие не встречал), которые, как объяснил Д., сохранили свой вкус и в отличие от свежих дольше хранятся. Уже подходя к улице, с которой начался наш осмотр Тропеа, мы вышли на ещё одну площадь, занятую сценой. Два гитариста, старый африканец у микрофона и барабанщик, видимо, приготовились выдать свою музыку. На заднем брезенте значилось «Tropea blues». Рано мы уезжаем  - подумал я. Началась громкая музыка.

Питерцы пришли ровно в то время, на которое мы договаривались. Аг. выглядела уставшей и села на крыльцо магазинчика. Я сел рядом с ней. На обратном пути я вышел в самом Замброне. Там я посетил единственный в посёлке супермаркет, где и купил солнцезащитный крем.
Ночью пошёл дождь. На морском отдыхе осадки словно вызывали призрак опасности: станет холоднее, море станет непригодным для долгих купаний. Но утро 14-го сентября 15-го явилось моим глазам наполненным солнцем. Тот же порядок действий привёл меня на пляж.
Море выглядело спокойнее. Вновь я играл с Аг. Пекли несуществующие торты, разливали песочный шоколад. В свой адрес от её матери услышал: из него получился бы хороший отец. Девочка стала выказывать недовольство сестрёнкой, которая постоянно вмешивается в её игры. Ломает песочные фигуры, хватает игрушки, с которыми не знает, что делать. Бабушка, похожая причёской на худого старика, пожурила Аг., сказав, что Лу. ещё маленькая.
Д. сообщил радостную весть: аниматоры сменились. Не только я, но и супруги, и самарцы жаловались на предыдущих «мастеров развлечений», что устраивали свои номера и, вообще, разговаривали с отдыхающим взрослыми, используя только один язык – итальянский. Среди них выделялся человек маленького роста с бородой. Он менял тембр голоса, интонацию, шутил. Но что с его шуток и голосовых трюков, если его нельзя понять? Запомнился из компании ушедших аниматоров и высокий парень, у которого горло закрывал платок, а голос звучал так, будто он безнадёжно простужен. Он почему-то общался только с детьми, проявляя уже с ними знание английского языка. Среди сменивших их королей гостиничных развлечений, по словам Д., был молдаванин, знавший русский язык. Теперь отдых обещал стать веселее!
После обеда семейство из Питера пришло поздно. Аг. повела себя странно: ко мне не подошла. С моей стороны тоже не последовали знаки внимания в её сторону. Я стал вести себя так, словно не знаю её. Не раз, даже в отношениях с девушками, я включал симметричную реакцию. Однажды, на отдыхе я пытался завязать отношения с той, кто мне понравился, но, услышав, что это невозможно, тут же стал равнодушным к девушке – на завтраке вёл себя так, словно её и нет за соседним столом. Обидчивость – такое слово я слышал не раз в свой адрес в юности.

Усатый самарец объявил ещё одну новость: в 10 вечера намечается начало дискотеки. Как раз её мне и не хватало на отдыхе. Всегда, приезжая на море, я ассоциировал ночи с посещением клубов. Даже посещение кафе казалось мне проявлением низкого вкуса. Главное, чего я хотел – расслабиться. Громкая, ритмичная музыка в особенном танцевальном стиле могла отвлечь до понимания, что ритм заключается не в звуке, а в вибрации. Другое, что привлекало меня в этих заведениях, были девушки. Здесь они казались мне более предрасположенными к знакомствам. Но и эта лёгкость, как правило, не давала мне поводов радоваться новым отношениям.
Даже встретив Ан., я пожаловался на отсутствие в Замброне ночных клубов и спросил, есть ли такие в Тропеа. Она удивилась и напомнила об аниматорах в «Борго», которые и отвечали за вечера в отеле. В ответ она услышала невосторженное мнение о бородаче и его компании.
На пляже я заметил стоявшую у воды женщину лет за 40 – стройную и с купальником, который в нижней части больше обычного оголял бёдра. Взгляд словно независимо от меня поддался желанию и стал задерживаться на её лице, груди, талии, бёдрах. Не дремлет. А на ужине привлекла внимание черноволосая девушка в облегающем платье. Обе замужем.
Чем являлось времяпровождение здесь? Ресторан для еды, море, песок и солнце для принятия лежачей позы на шезлонге и плавания в воде, люди для общения, а некоторые женщины для возникновения желания. В этом ощущалась власть тела. И разум, и сердце, и внутренний и внешний человек были словно внутри тела. Внутреннему человеку казалось, что тело похоже на бревно в горной реке, как будто его суть в том, чтобы подчиняться, и никакой власти нет, ему как будто позволили предаваться отдыху.
Дискотека ожидалась как очередной пункт в программе отдыха. Не было предчувствия феерической вечеринки. Я знал, что на ней будут кроме нас самарцы, другие туристы примерно того же возраста, что и они. Самое большое, что я мог получить, - заряд веселья, того самого, который никак не доставлялся другим времяпровождением. В этом ожидании ещё и ощущались воспоминания о вечерах, когда играла громкая музыка, и я был с ней.
Во всём этом внутренний человек принимал энергию, силу. Жизнь, как череда дней с событиями вокруг, чувствами и мыслями внутри, ощущалась как покорное движение ишака за веревочкой человека – такое же вялое, покорное, подчинённое уже установленному маршруту, а иногда как движение ложки в киселе – медленное благодаря тягучести напитка. А «внутренний» желал встрепенуться, найти силу, жить, поддерживая эту силу.

Для этого вечера я выбрал чёрное «поло», усеянное разноцветными фигурками, белая из которых представляла собой скрещение букв «LV». С супругами я подошёл к бассейну. На лужайке возле него стояла будка, освещённая изнутри. В её окошках виднелись аниматоры. Кто-то из стоявших на лужайке сказал, что они занимаются пультом, с которого и начиналась любая композиция. С другой стороны бассейна за столиками сидели мужчины и женщины лет под 60, посматривали на нас и что-то обсуждали. Д. сообщил мне: это немцы.
Заиграла песня родом из 80-х. Парень из Молдовы с другим аниматором – девушкой стали показывать собравшимся на лужайке движения руками, туловищем, ногами. На нас это плохо подействовало, и мы образовали кружочки и стали двигать теми же частями тела под осознаваемый каждым ритм, а потому несинхронно.
Девушка-аниматор привлекла моё внимание своей молодостью. Ей, возможно, было чуть больше 18. Так часто в последнее время именно молодость стала привлекательна в девушках. Верный признак того, что я старею? Я понимал, что это глупо, но то стремление к противоположному полу, которое исходило как будто помимо меня, воспринимало качество молодости так же, как воспринимается прохладный свежевыжатый сок в летний зной.
Эта девушка всё время находилась рядом с молдаванином. Её реакция на меня ожидалась одной, а именно в её отсутствии, и потому я танцевал спиной к ней. Потом, бросив на неё несколько взглядов, убедился в том же: она не обращает на меня никакого внимания. Каждый раз в ситуациях, когда я нуждался в ответном внимании девушки и не получал его, во мне возникала жгучая эмоция. Так случилось и сейчас, и я уже не мог беззаботно танцевать. Внутри цементным мешком лежало знание: подобные девушки холодны ко мне. Стремиться к похожим девушкам и уже заранее знать, что ты им неинтересен – это мысль отдавала унынием, которое давало свою порцию в кисель жизни.
Включили песню «YMCA». К нам присоединился ещё один аниматор –толстяк в очках. Мне он напомнил хомяка – те же маленькие глаза, те же щёки. Он призвал к коллективному танцу, и его троица встала лицом к отдыхающим, которые, в свою очередь, выстроились в ряды. Аниматоры показывали движения, а мы их дружно повторяли, сопровождая свои действия смехом и улыбками.

Следующую песню толстяк и его команда тоже решили показать языком тела. Как и мои соотечественники, я включился в массовый повтор, но одно движение вызвало внутренний протест. Оно копировало половой акт. По внешнему виду аниматоров я понял, что это движение для них как повседневная рутина, укладывающаяся в установленный порядок вещей. Отдыхающие поддержали их и не смутились даже тем, что мужчина стоял за мужчиной.
Подумалось, что для человека, который следует писанию, оказаться в такой ситуации словно достигнуть дна. Сами танцы, как запретное действо, и цитирование совместно с другими людьми известного движения окрашивало участие в них в более густой цвет.
Потом пошли обычные танцы – в кругу, размахивая руками и переминаясь с ноги на ногу. Вдруг в этом кругу появилась Ан., одетая вся в чёрное: топик и легинсы. К ней сразу подошёл молдаванин, чем после своего общения с коллегой-девушкой вызвал у меня лёгкое недовольство (одной мало?). По его разговору с Ан. я понял, что они уже знакомы, и что Ан. симпатична ему. Подразумевая свою знакомость с Ан., я пододвинулся к ним и спросил у аниматора, возможна ли музыка ближе к современной. С улыбкой на губах парень ответил, что песни выбирает толстяк, как главный среди них, и что такая музыка нравится немцам. Они не танцуют – это моё возражение не возымело никакого действия.
Вкусы вкусами, но народ не расходился. Ан. с задором в голосе предложила мне двигаться ритмичнее, сказав лишь «давай танцуй!». Молдаванин не отходил от Ан. и предложил ей совместный танец, который в их воплощении напомнил ламбаду. Каждый из них хорошо двигался. От Ан. такое умение показалось неожиданным. Сразу после танца, как показалось, увидев мой восторженный взгляд, она села на шпагат, а после – сделала «мост». Включилась в танцы. Рядом с ней я заметил одну из девушек из «ресепшен», ту самую, что напоминала мексиканку. У Ан. я спросил, обучалась ли она танцам. Она ответила: нет (показалось, суховатым тоном). Одна из отдыхающих – женщина, напоминавшая вахтёра из моего офиса (та же широченность фигуры, очки с толстыми стёклами и отпечаток постоянного недовольства на лице), весело сказала, что все украинки гибкие, поэтому им учиться не надо.

Но уровень весёлости Ан. заметно поднимался. Как показалось, её внимание ко мне стало более явным, и танцевавшие вокруг это заметили. Неожиданно она взяла меня за руку. Я пошёл за ней, и мы оказались в центре лужайки. Теперь обе мои руки оказались в её руках, и мы закружились. Внутри проснулся азарт: кто первый отпустит, тот и проиграл…Ан. словно искала и нашла способ взять меня за руки, пусть и не в танце.
Голова после этой игры не закружилась так сильно, как я ожидал. Теперь я оказался в роли того, к кому испытывают симпатию без ответа. Да, чувство, не находящее отклик у того, кто это чувство вызывает, похоже на морскую волну, разбивающуюся об камни. Я ничего не мог поделать, ибо ничего не чувствовал к Ан.
На следующий день – 25 августа 16-го, также как и накануне, вставать не хотелось. Подумалось, как я умудряюсь поздно ложиться, находясь в номере с 8 вечера?
За завтраком Ал. совсем не разговаривал. Официантка На. неожиданно взглянула мне прямо в глаза. Так на меня давно не смотрели. Подумал, как и всегда, что это верный признак симпатии. Я вспомнил её слова о том, что за столом №8 собираются особенные люди.
Новые из этих особенных людей – пожилые супруги стали выяснять, обязана ли жена кормить мужа. Жена говорила, что нет, а муж, внешне выдававший себя мягким человеком, отвечал, что да. Поводом для спора стала чашка какао, принесённая женщиной для себя.
Ял. своим видом и разговорами об отсутствии солнца привела меня в состояние грусти. Такая грусть имела все задатки стать обнимающей тоской. Но здесь и сейчас во мне звучало: эта грусть лишь на мгновенье. Не сдавайся. Ты готов лезть в драку, если придётся, если упорство грусти усилится.
А солнца действительно не было. На пляж я зашёл под плотной завесой облаков над головой. Эта пелена лишь изредка пропускала лучи солнца к людям. Дул холодный ветер. Поплавав и выйдя из воды, я испытал чувство сожаления: пасмурно, тёмные волны и ветер, который не согревает.
Во втором заплыве уже испытал другое, редкое чувство: удовольствие от плавания. Словно тело ожило и с благодарностью отзывалось на нахождение в воде. Вновь глазел на женщин. Взгляд выхватывал то грудь, то ноги. Неожиданно загляделся на девушку, которая телом напомнила А. Тут же понял, что эта самая смуглая девушка с грустным лицом и сбитым подбородком. Женщины стали походить на еду для голодного человека.

Удовольствие от плавания привело к хорошему самочувствию. В нём было больше воли и меньше равнодушия и лени. Послеобеденное время решил отдать походу по горам.
Синее поло поглажено утюжком, я вышел из ворот пансионата к дороге, ведущей в посёлок, откуда начиналась горная тропа. Не простояв и двух минут на обочине дороги, я увидел перед собой «минивен», водитель которой, остановив машину, стал кричать: Новый свет, 100 с человека. Я сел, поехали. По пути он нажал тормоз у семьи из 4-х человек, предложил по 50 рублей с человека. Те отказались. Когда поехали, я не сдержался, спросил, а почему с них 50? Он ответил, что их много, а я один. А ещё он признался, что не таксист, поэтому много денег этим делом не зарабатывает, а катается, потому что из-за болезни не может сидеть на одном месте. Какая болезнь, он не сказал. Вспомнив Ял., я задал вопрос о последних изменениях в жизни полуострова. Он стал говорить, что не привык к дорогим ценам, поэтому бытовая жизнь не повернула в лучшую сторону. Полуостров не привык к большому количеству автомобилей, на которых приезжают теперь со всей России. Поезда не ходят, а раньше на них приезжала большая часть туристов.
Как и обещал, крымчанин высадил меня у начала горной тропы. Тропа называлась Голицынской по фамилии князя, который её соорудил сто лет назад к приезду царя. Мне довелось её пройти в составе экскурсии пять лет назад, но тем летом наша группа прошла половину этой тропы, и воспоминанием от похода стали не горы, а хоровое верещание сверчков в можжевеловой роще, ждавшей нас в конце обратного пути.
Сам посёлок расположился за большой горой, вдоль которой я приехал из Судака. Она, как и все горы в окрестностях, имела своё название. Будучи величественной, эта гора у местных вызвала ассоциацию с соколом. Только вступив на тропу, я увидел разыгравшееся море. Потемневшее оно выглядело незнакомым и как будто рассерженным. Волны захватили и терзали деревянный причал, у входа на который висела табличка с запретом купаться.

Теперь, как и все одиночки на отдыхе, я вновь столкнулся с проблемой запечатлеть себя в кадре. Фотоаппарат не умел делать селфи, и мне приходилось обращаться за помощью к посторонним людям. Позади меня оказалась компания из трёх девушек. Одна из них сразу привлекла моё внимание: в розовом платье, солнцезащитных очках и в босоножках на каблуках, что оценили две женщины, шедшие навстречу. Одна из них спросила у другой: на каблуках? Вид на Сокол и на побережье вдоль Судака открывался с одной обустроенной площадки, и я попросил девушек «сфоткать» меня на фоне этой горы. Откликнулась на просьбу та, что показалась мне старше всех и, судя по тому, как она фотографировала, не зря: в её действиях был виден опыт. Девушка в розовом сняла очки, и я обнаружил, что у неё симпатичное лицо и голубые глаза. Она села на скамейку, стоявшую на площадке, и посмотрела на меня. Платье, поднявшись, оголило её красивые ноги.
Эта девушка вызвала не одно ощущение. Увидев её, я вспомнил, что красота может вызвать не только симпатию, но и любовь. Снова маячило это слово, но без него стремление к девушкам не отражало всего того, что существует в отношении к ним. Такая же красота сподвигла однажды моё сердце на юношескую влюблённость, то есть чувство, которое на момент существования расценивалась как любовь, но не обладавшее глубиной чувства, случившегося со мной позже. О любви, которую нельзя обрести, не хранится даже мысль.
Но кроме этого воспоминания я ощутил потребность во влюблённость именно в такую девушку, и эта потребность затмила на всё время похода чувство к А. С этой потребностью пришло ощущение того, что пространство чувств только и существует для того, чтобы насытить. Внешний человек в этом насыщении сливался с телом и становился игрушкой для чувств. Оголённые ноги девушки в розовом платье словно дали блеск, который завораживал, и глазам ничего не оставалось, как смотреть на них. Внешний человек властвовал. Ещё возникла мысль, почему нельзя запросто подойти, заговорить, познакомиться, а если повезёт – продолжить прогулку вместе. Повезёт больше – случится ещё одна встреча, но здесь возникал вопрос о гибкости и готовности куда-то сорваться. А уже совсем невероятная удача – влюбиться.

Море бушевало. Повернув голову налево, я мог наблюдать и горы, внизу которых я купался обычно, и сам Судак, и далёкий мыс с горой, внешне напоминавшей курган. Кажется, именно эта гора стала для меня задним фоном Судака во время вчерашнего выхода в городок. На одной из площадок ветер обладал такой силой, что мешал разговаривать. Опершись на каменный выступ, я увидел грот, внутри которого стопилось много людей. Дальше тропа стала напоминать лестницу. Вдоль неё соорудили металлические и деревянные перила. Ближе к гроту сверху возник выступ, который пришлось обходить с пригнутой головой. Слева же об скалы билось море. Сила волн рождала брызги, доходившие до людей на тропе. Перед отвесом горы висели вывеска «Грот Голицына» и табличка «Осторожно, камнепад».
Спустившись по лестнице к гроту, я ещё раз посмотрел, как волны разбивались об скалы, и ощутил неистовство моря. Снова я мог поучиться у стихии силе, с которой неважно никакое препятствие. Внутри грота бросилось в глаза сооружение, напоминавшее соты, и ячейки в этих сотах имели форму отверстий для полукруглых окон.
Выйдя из грота и поднявшись дальше по тропе, я оглянулся назад и увидел вдалеке ту компанию из трёх девушек. Они фотографировали друг друга на площадке, ветер на которой не давал говорить. Заметив девушку в розовом, я ощутил щемящее чувство – то самое, при котором начинаешь сожалеть о том, что не подошёл, не познакомился. Но даже теперь, имея возможность вернуться и познакомиться, я не решился это сделать. Увы, когда я понимал, что девушка слишком красива, я сковывался ещё больше. Девушка в розовом тем, как она выглядела, как посмотрела на меня, уверенно затмила девушку из пансионата, и уже только она могла стать главной девушкой отпуска.
Но дорога шла дальше. Я уже приводил себе аргумент, что, вернувшись к той девушке, я потеряю время и, скорее всего, не дойду до конечной точки – глазного бугра припавшего к воде динозавра, а значит надо выбирать – или девушка, или динозавр. Конечно, выбор был сделан в пользу более лёгкого для меня – и я, как это часто бывало, просто подчинился инерции начатого движения.
Красоты, которые открывались, оправдывали мой выбор. Уже вышло солнце, ветер стал успокаиваться. Деревянные перила на железных стойках придавали тропе ухоженность, словно напоминая, что эта тропа – ещё и дело рук человека.
Но в некоторых местах этих перил не соорудили – и тогда становилось понятно, зачем о них позаботились. Одна неогороженная площадка заканчивалась обрывом, не удержавшись на котором, можно было камнем полететь в море. Точки, с которых просматривалось расстояние до моря, встречались часто. Ощущая высоту, я приходил к мысли о возможной опасности нахождения на этих точках.

Голова динозавра становилась всё ближе, и я всё также просил фотографировать себя незнакомых людей. Два парня, супружеская пара пожилых людей, две пары людей моложе, первая из которых – дружная. Девушка удивилась и сказала, что «да, это же голова динозавра». Парень из второй пары сказал своей половинке, что фотографировать они будут оба по очереди, из чего я сделал вывод, что если у них разногласия по таким, несущественным вещам, то как обстоят дела с существенными? Я уже не оглядывался назад, не искал глазами девушку в розовом платье и босоножках на каблуках.
Вскоре я дошёл до места, с которого мог увидеть «шею» каменного ящера от основания – пологая гора шла полукругом вдоль моря. За ней моим глазам открылась голова другого животного – носорога. Но местные и здесь дали свои названия. Гора, которую я так и не смог рассмотреть полностью издалека, потому что вдоль неё почти полностью пролегла тропа Голицына, именовали Коба-Кая, что с крымско-татарского – пещерная гора. Динозавр был известен как мыс Капчик, то есть пещерный, а носорог – Караул-Оба или дозорная вершина. Что горы, даже бухты вдоль которых люди шагали по тропе князя, имели свои названия. Если в начале тропы – Зелёная бухта, то после грота – Синяя, а между динозавром и носорогом – Голубая.
Дорога пролегала даже сквозь деревья. Два можжевельника так сцепились между собой, что сотворили нечто, похожее на шатёр. Несмотря на пологость шеи динозавра, удобные пляжи внизу этой горы отсутствовали. Так будто подтверждалась неприступность этого ящера. Но даже это качество не портило чувства, которые я испытывал, огибая взглядом эту гору. Сама природа дарила красоту, и снова внутреннее пространство примирялось с внешним. Здесь не было кружев улочек, величественных крепостей, филигранно посаженных на скалы резиденций, но горы, скалы, сложенные в очертания живых существ, обладали большей силой.
Но люди всё равно спустились к морю, пусть не искупаться, но посмотреть на бьющиеся об камни волны, сфотографироваться на принципиально новом фоне или отдохнуть от похода. Спустился и я, запечатлел морской пейзаж, обнаружив, что он схож с греческим.
На шее ящера я оглянулся и оценил профиль могучей Коба-Кая. Внизу также бились волны об скалы, словно придуманные для укрепления этой горы снизу. Тропа шла дальше, голова динозавра становилась ближе. Встреченная табличка уже гласила: «Движения строго по маршруту».

К глазному бугру каменистого зверя вела тропинка – возможно, это и были последние метры тропы князя. Пологая гора оказалась узкой, и уже с другой её стороны открывался вид на голову носорога – Караул-Оба, а перед ней – на голубую бухту. В этой бухте располагался знаменитый царский пляж, на котором, насколько я помнил, любила купаться чета последних Романовых. Теперь в этой бухте дрейфовали катера и лодки, были заметны люди на самом пляже.
Путь на глазной бугор преграждала табличка «Подъём на гору запрещён», но она никого не останавливала. Вблизи бугор оказался обыкновенной скалой. Но достичь вершины этой скалы означало теперь достичь вершины мира. С этой точки Сокол виднелся совсем маленьким, за носорогом, словно в дымке рисовались очертания других гор. Солнце всё ближе спускалось к рогу Караул-Оба.
Возвращение в посёлок так же, как и 5 лет назад, происходило через можжевеловую рощу. Хор верещавших сверчков я не услышал. Около выхода из рощи мне встретилось белое классическое здание, похожее на замок – с двумя башнями и стеной с зубцами наверху и широким проходом внизу. Всё же я не мог понять, почему никто не занимается реставрацией этой красивой постройки.
До пансионата я доехал на рейсовом автобусе. За ужином вновь увидел Ал. Он рассказал, что живёт в Новом Свете, поёт в отеле Голицына. Его ждёт девушка, а здесь он так – по инвалидности. Ял. же поведала, что жила с первым мужем исключительно из-за маленького сына в течение 7 лет и развелась, потому что «не мой человек». Муж тяжело переживал развод, но его «быстро охомутала» риэлтор, которая теперь часто ездит в Турцию, а он сидит с ребёнком, который у них родился. Конечно, муж – положительный человек.
Внешнее пространство в который раз оставляло свои образы в пространстве внутреннем, человеку внутреннему. Природа, которую я видел сегодня, составлялась из могучих гор, и чувство рождалось уже из одного покорения частицы головы ящера, припавшего к воде. Природа позволила русскому князю провести в горах тропу сто лет назад, а сегодня позволяла держать эту тропу в сохранности, словно зная, что тысячи других людей свободно пройдут по ней и покорят могучего динозавра. Море пусть и бушевало, но тоже позволяло людям гулять вдоль гор, не забирая в свои глубины. В этом сквозило и равнодушие, и покорность, но сила существовала вне чувств, и она могла раздавить, утопить человека, покончив таким образом с ним, ещё раз доказав, что он – часть природы.

Ал. и Ял. снова представали в своих словах, и насколько я перед ними был тем, кому они намеренно открывали себя именно этими словами. Потоки воспоминаний-переживаний Ял., рисование себя в выгодном, как казалось Ал., свете. Но если природа показывалась таковой, какой она была, то мои соседи по столу спрятались глубоко в себе, ибо не показывали своей сущности.
Вернувшись в номер, я поймал себя на том, что до сих пор жду сообщений от А. Образ девушки в розовом с тропы Голицына и отношение к А. снова показали игру чувств и желания – и отношение к А. вновь доказало свою прочность. Ночью в небе также гудели самолёты.
Следующее утро (26 августа 16-го) приветственно сияло солнцем. За своим столом я оказался последним. Возвращаясь к себе, понял, что нелёгкое состояние, которое я испытывал из-за чувства к А. в первые дни приезда сюда, исчезает. Тут же принял решение – никаких отношений с ней до развода.
Переступив ворота пляжа около 10.30, я оказался позади двух женщин, никуда не спешивших. По поворотам их голов, долгим взглядам я понял, что они впервые на этом пляже. Но даже их медлительность не позволила мне обогнать их. Они, так же, как и я, стали подниматься на второй этаж веранды. Проявляя вежливость, я пропустил их вперёд. Поднявшись, я стал искать глазами свободные лежаки (а они здесь представляли собой массивные деревянные предметы). Нашёл тот, который не был привязан проводом к другому, а значит, он мог перемещаться в удобное место. Он стоял рядом с другим лежаком. Я подошёл, но тут же около этой пары лежаков оказались и те женщины. Они также медлили. Я поднял лежак, чтобы его протащить, но вдруг одна из женщин вскрикнула: а мы уже заняли! Пришлось уступить и поставить лежак на пол. Пошёл прочь, услышал: спасибо!, а сам негромко процедил: будьте вы прокляты! Других лежаков на втором этаже уже не оказалось, и я ушёл на причал, который от солнца ничем укрыт не был. Разместившись там, подумал, что за вспышка агрессии? Знаю, что проклинать – плохо для себя самого, а хотел не изрыгнуть проклятие, а сказать: да воздастся вам плохим! Потом представил, какая перепалка могла бы начаться, если бы я сказал те слова громче…Внутри горела мысль, что уступать неправильно – в моём представлении уступчивость равнялась слюнтяйству, намеку на то, что ты «тряпка». Тот, кому ты уступаешь, словно говорит, что ты ничего не стоишь, и он докажет, если ты уступишь. Такие мысли, возможно, и родили эту агрессию. Снова иллюзия – ложное представление о собственных слабости и силе.

Тут же возникла мысль о том, что такая агрессия может быть проявлением неощущаемого беспокойства, то есть той причины, зная о которой, я могу сказать, что во мне нет абсолютного спокойствия. Эта причина известна, но разум не хочет думать о ней, а потому от него не зависит победа над этим беспокойством. Того абсолютного спокойствия не могло быть, пока я не разберусь в отношениях с девушками. Любовь, желание – недостижима одна, вездесуще второе. Я не мог подчиниться второму, жаждая сердцем первую. Ощущая второе, мучаясь надеждой на первую, я словно скручивал себя, как скручивают простыню, чтобы выжать из неё воду после стирки.
Но теперь это не ощущалось. Разум как поверхностный человек чувствовал то, что было сейчас и казалось очевидным, следуя эмоции, возникавшей в ответ. Да, внутри царило настроение, граничащее с плохим, но столкновение с той парочкой уже не оценивалось им, как раньше, как нечто из ряда вон выходящее. Да и теперь он научился призадумываться, а насколько мы сами правы? Религия не прошла даром. Поэтому та сцена через час была почти забыта.
 В первый заплыв я сделал 1000 махов. Выйдя из воды, убедился не только в активности солнца, но и ветра, который, как мне показалось, привёл к буйству волн. Чуть постояв на берегу, обратил внимание на шумную забаву детей, встречавших собой волны. Сев на лежак, заметил белокурую женщину, полусидящую на откинутых назад руках. Рядом, должно быть, спал муж. Подумалось, что весь её вид говорит о том, что ей скучно. Потом она встала и пошла в сторону причала, на котором лежал я. Меня словно приковали глазами к её ногам и груди. Белая, ещё незагорелая кожа, притягивала ещё больше. Желание напоминало тоннель, который имел свои уровни. Его особенностью было то, что, закрепившись на одном уровне, уже нельзя вернуться на предыдущий. Тоннель, по ощущениям ведущий вниз.
В этой женщине не было того, во что влюбляются, но разум шёл на поводу, как ишак. Потом я выловил её взглядом плавающей в море. В качестве оправдания такого внимания разум нашёл его взаимность: ведь она пошла в мою сторону. Чтобы не лежать под полуденным солнцем и не сгореть окончательно, я решил перейти на второй причал, который и ограничивал с другой стороны пляж пансионата. По пути впился глазами в большую грудь одной девушки, сидящей в компании трёх подруг и парня. Удивился, что так молода, а уже такие размеры, с сожалением посмотрел на её некрасивое лицо. Тоннель для меня продолжался.

Сев на выступ второго причала, заметил, как та белокурая вышла из воды, выжала на себе лифчик и трусики. Я снова приковался к ней взглядом. Она села на камень неподалёку от меня. Чем дольше я смотрел, тем больше словно впивался. Теперь желание переросло в вожделение, чего я давно не испытывал. Она же, встретившись глазами с моими, встала с камня и вернулась на полотенце рядом с мужем, на которое и легла. За эти состояния и должно быть стыдно. Вода в море из-за волн стала мутной, за маску цеплялись водоросли. Всё также я не мог понять, к чему испытывать эти состояния, если они плохи?
Купаясь, подумал, что поздравляя А., не скажу ей «люблю». Это слово она услышит от меня, когда разведётся. Выйдя с пляжа, оказался позади дочери и матери, которых Ял. видела ссорящимися и которые, как я понял, сменили стол. С ними шла маленькая девочка. Взрослые ругались и теперь, обсуждая, какой дорогой лучше идти в пансионат, потому что по короткой через железную лестницу с коляской…Захотелось помочь, но они свернули направо – на обходную дорогу.
Ал. появился в обед. Снова не отличался разговорчивостью. Он ушёл, и я ляпнул соседям (семейной паре) – «а представьте, что он – сантехник из Можайска». Супруги только подхватили: «мы об этом говорили!». Эх! Пошутил-то я зло.
После обеда направился в ещё один горный поход – только теперь в обратную от Нового Света сторону. Так и получалось – моя новая цель заключалась в горе, до которой от горы Сокол растянулся Судак, точнее от горы, на которой расположилась Генуэзская крепость. Путь пролегал по набережной, протянувшейся вдоль моря и параллельно улице, шагая по которой я и обозревал город позавчера.
Времени ушло больше, чем я рассчитывал. Перед тропинкой, уходящей в горные расщелины, висел щит «Алчак-Кая». Так называлась гора – низкая гора. Тропинка не отличалась ухоженностью тропы от Сокола до динозавра. Тем становилось интереснее – насколько далеко я смогу пройти, взбираясь на камни, спрыгивая с них, оступаясь в некоторых местах, перелезая через могучие корни цепких горных деревьев. В этом играло одно: чувство преодоления. Поднявшись к высокому месту, я заметил скалу, похожую на лягушку, торчавшую спиной из воды. Пройти мне удалось далеко, но снова против меня выступило время: надо было идти назад, иначе мог не успеть к ужину. Всё же с того места, до которого я добрался, удалось увидеть долину, которая называлась Капсельской, и ещё одну гору, которой дали имя «Меганом».

Кроме ощущений покорителя гор я испытывал ещё одно – более явственное – боль от мозолей на ногах. Пятки, не привыкшие к шлёпанцам, от столь длительной прогулки, да ещё и по горам, дали трещины. Шагая в ускоренном темпе по набережной, подумал, что ничего не знаю о людях вокруг. Я смотрел на них и навешивал ярлыки: тот парень – с девушкой, и поэтому – счастливчик, а у той полноватой женщины нет великого ума. Мне уметь лишь оценивать, а не знать.
После ужина я снова никуда не направился. Также во мне теплилась надежда увидеть сообщение от А., но отчётливо понимал, что его не должно быть, потому что какие отношения до её развода? Снова пришла мысль о том, что из-за чувства к ней я не могу испытывать симпатию к другой девушке. Поэтому стоит ли идти в клуб? А может быть, дело и не в А.? Возможно, уже девушки не нравятся так же, как и раньше. Виновато время – оно прошло, и я утратил способность испытывать симпатию. Сильную – то, что я называю предвлюблённость. А когда её нет, то смотришь на всех девушек одинаково, и готов взять ту, у которой выдающиеся формы, как будто это не девушки, а автомобили. А может быть, вообще всё закончилось? Не полюбил – и не полюблю, горел и сгорел – больше не буду гореть. Где высота? Если чувство к А. такого свойства, то оно последнее. А если я что-то и почувствую, будет ли это чувство таким же сильным? Всё дело в силе.
Нахождение в номере словно поддерживало меня в этом состоянии – круг мыслей напоминал гончарный. Только в отличие от него он не останавливался, когда нога сходила с педали. Мысли, мысли…Это состояние имело силу тяжести и явно не стремилось к веселью. Следующей мыслью уже была мысль об освобождении от этого состояния, как тяжёлого и обволакивающего. Захотелось встрепенуться. Погружение внутрь себя лишало лёгкости, а восприятие бытия требует лёгкости. Снова взял слово «внутренний». Снова и снова он твердил об иллюзии, и уже иллюзию требовалось понимать лучше и лучше. Если я не знаю всего о людях, то насколько верны мои оценки, а значит – насколько верны мысли? Иллюзия музыки имела хорошую черту – она поддерживала стремление встрепенуться звуковым подъёмом, и мелодия этого подъёма ободряла.

Да, и моё внутреннее состояние, и люди как оценки, напоминали плёнку, которую можно сорвать. Свобода, как ничто другое, была явственной за этой плёнкой. Не хватало одного – силы на срыв этой плёнки.
Под утро 27 августа 16-го часто просыпался, словно боялся что-то проспать. На завтрак пришёл в таком состоянии, словно пьянствовал вчера. Официантка На., с которыми я обменивался взглядами, не ответила даже на словесное приветствие (или она не расслышала?). В мою сторону она старалась не смотреть. Но зачем мне её взаимность? Что я с ней буду делать? Тем более, что завтра уезжать.
Солнце снова властвовало над миром. Пекло сильнее, чем вчера. На море штиль, из-за чего оно красивее выглядело. Вода прозрачна, плавание равно удовольствию. Обновил рекорд – сделал 3000 махов.
Находясь в воде, подумал, что отдых на «троечку», но только из-за отсутствия экскурсий. Решил, что возьму прогулку на лошадях по Капсельской долине, тем самым расширив пределы пребывания в окрестностях Судака. Подумал, что неплохо вечером оказаться в тех местах. Вернувшись на лежак, позвонил экскурсоводу. Она огорчила, сказав, что на сегодня экскурсии кончились, но есть завтра – на 9 утра.
За обедом на местах Ял. и её сына увидел новых людей. Вернувшись в номер, я увидел в соцсети сообщения от А. (моя надежда оправдалась). Она написала, что всем офисом ездили на экскурсию по историческим местам нашего города. Прислала фотографию, которая снова меня удивила – А. держала за талию Ад., ту самую девушку. Не удержавшись, спросил, что её побудило приобнять подругу. Собеседница сообщила, что держится за Ад., боясь упасть. А. чуть приболела, ещё и начальник не подписала отпуск на юбилей. Я посочувствовал. Закрыв ноутбук, спросил себя – что послужило поводом для сообщений? Экскурсия или интерес ко мне?
Перед входом на пляж смотритель, улыбаясь, спросил у меня: на очередной заплыв? Улыбнувшись в ответ, я удивлённо переспросил: а Вы смотрите за тем, как я плаваю? Он снова улыбнулся: конечно. Поднявшись на второй этаж веранды, я обнаружил там соседей по столу – пожилых супругов. Улыбка вновь озарила моё лицо, и я спросил: как отдыхается?

Плавал я с воодушевлением, испытывая ощущение того, что это занятие кто-то, да и заметил. Мне не требовалось чьё-то одобрение, но если я о нём узнавал, то воспринимал как проявление добрых чувств к себе. Добро же приносит радость. Как и в Греции, я видел цель, доплыть до которой означало подтвердить свои силы. Если там такой целью был самый дальний буёк, коснувшись которого однажды, я испытал радость, то здесь – невидимая линия, которую я проводил от выступа горы под Генуэзской крепостью. Удалось. Доплыв, я увидел городской пляж. Вновь достиг рекорда по количеству гребков – 5000 за день.
После пляжа решил сделать ещё кое-что планируемое мной. Взобрался по тропинкам к стенам башни Генуэзской крепости. Дорога на пляж проходила мимо неё. Существовал риск оступиться, упасть, повредить ноги, но тем восторженнее было обозревать с этой башни окрестности.
Вечером официантка На. первой сказала: добрый вечер. В ответ я ей сказал, что завтра уезжаю, поблагодарил за хорошее отношение, за добросовестную работу. По поводу работы она сказала, что это временно. Ал. снова присутствовал на ужине. Он взял пальцами два кружочка огурца и отправил их себе в рот. Мне показалось, что он пьян. В этот раз он много разговаривал и смеялся.
Снова озвучил себе желание пойти в клуб. Последняя ночь в Судаке, всё-таки. Надо отметиться. Нет, залёг в номере, переписывался с А. Она писала, что обязательно отомстит начальнику за отказ дать ей отпуск. Отомстит по-своему. Я стал её уговаривать, посоветовал подойти к шефу ещё раз. Нет такого права не отпускать на отдых по графику. Писал, что А. сама виновата, не умеет настаивать на своём. Но моя активность в разговорах про её отпуск привела к тому, что она написала, что не нужно так обсуждать это событие. Потом она вдруг выдала, что я слежу за её реакцией в той или иной ситуации, прямо активно изучаю её. А как иначе? – возникла во мне мысль. В ответ я написал, что это внимание – по известной ей причине. Потом спросил: такое внимание тебя коробит? Она ответила: нет.
Видя её негодование по поводу отмены отпуска, я понимал её. Она сама рассказывала, как делает пригласительные билеты, договаривается с нужным только ей ведущим. Как провести этот день для неё было важнее всего. Отказ начальника менял многие планы…