Нa стыке ментальностей

(репортаж о собственном аресте)

Это очень печально, но иногда законопослушному гражданину демократической страны приходится в 6 часов утра возвращаться домой из полиции, под проливным дождем, с несколькими шишками на черепе. Но еще печальнее то, что в этом, строго говоря, некого винить. Потому что нельзя обвинить такую штуку, как менталитет коренного населения - демократическая страна имеет право на собственный менталитет. А в Израиле, говоря языком учебника, столкновения менталитетов - это есть неизбежное закономерное историческое явление. Так сложилось. И поэтому завтра на остром, как бритва, стыке менталитетов может оказаться нога любого из новеньких наших, законопослушнoго, но еще не успевшего ознакомиться и впитать.
Автор, студент, уже впитал на собственной шкуре. А по-другому, кажется, и нельзя.
12 декабря, час ночи, я иду домой - в мерказ-клиту, от друзей, мимо забора михлалы (колледжа) Бар-Илан в Ашкелоне, где учусь. Очки лежат в кармане куртки, неторопливо иду и глазею на звезды. Спереди из темноты появляются несколько человек, возбужденно переговариваются, один быстро подходит, хватает обеими руками за куртку и орет, как будто его режут: ”Миштара! Миштара!” (Полиция!) Первое, что приходит в голову - сбить его руки, но он вцепился, как клещ. Падаем. Подбегают еще двое, один наваливается сверху, второй пару раз стучит по спине ногой. Жить можно. На руках спереди защелкивают наручники, я матерюсь и грожу всех убить нах...
Встаем. Рядом уже стоят полицейский фургон и белая легковушка, вокруг - человек 10, все в штатском. Я слишком возбужден, но все же понимаю, что это ошибка, что с кем-то спутали, и хочу всех перестрелять и стереть в порошок, потому что они идиоты, мои джинсы и куртка в грязи, а очки, скорее всего, раздавлены. Матерюсь, просто чтобы отвести душу. Это уже моя ошибка. Мужик, стоящий рядом, принимает на свой счет и хлестко бьет в голову. Ладно, черт с тобой.
Светят в лицо фонарем, объясняют, что украли мотоцикл, и я похож, как две капли воды, на одного из подозреваемых. Чуть в стороне стоят несколько человек, держат солдатика с серьгами в ушах - он бьется в истерике и орет, как сумасшедший, что он ничего не брал. Я не контролирую себя и ору в лицо коротко стриженому парню: ”Атэм мэтумтамим!” (“Вы дураки!”). Моментальный удар в верхнюю часть головы, чтобы следов не было видно. Я посылаю все к чертям и бью ногой в ответ, в корпус, сжимаюсь, готовлюсь к тому, что сейчас из меня будут делать желе. Но это не “совок”, желе делать никто не собирается. Стриженого успокаивают. Задают вопросы: кто такой, откуда, где живешь, смотрят теудат-зеут (удостоверение личности), просвечивают фонарем. ”Да, это ошибка, но ты натворил дел, парень, садись в машину, поедем.”
... Наручники снимают уже в полиции, в кабинете со стенами, увешанными фотографиями красивых девчонок в купальниках. Старый знакомый - стриженый - садится по другую сторону стола, напротив, устало говорит: ”Эх, молодой, зачем сделал глупости? Теперь ночь поедешь досыпать в тюрьму.” В памяти всплывает улыбающееся лицо знакомого, тоже оле хадаша, получившего два года условно за драку: ”Ой, ты что, здесь же нельзя никого бить! Вообще никого!” Мы со стриженым смотрим на фотографии девчонок на стенах, но мне холодно и колотит дрожь, за окном - дождь. В соседнем кабинете истошно вопит солдатик - конечно, он не брал.
Стриженый куда-то уходит, вместо него - коренастый мужик лет 50. Кажется, это он меня ударил, в первый раз.
“Ты говорил, тебе очки разбили? Дай посмотреть.” Опустив голову, насупившись, вертит в руках очки с треснувшей линзой. Начинает расспрашивать, про жизнь, про учебу. Долго и задумчиво вертит в руках очки, наверное, чувствует вину, страдает - ударил хорошего парня. Хочется треснуть его хорошенько по башке - чтобы мы были в равных условиях.
Страдалец, тяжело вздохнув, встает и выходит, на его место садится крепкий молодой красивый парень. ”Понимаешь,- говорит он, - ты всего полгода в стране. Ты не успел понять еще нашей ментальности. И не знаешь всех порядков. В полиции есть сотрудники, которые работают без формы, в определенном районе, их там все знают. И когда к тебе подходит человек, берет за куртку и говорит: ”Миштара!”, значит, это миштара. Ты можешь не верить, попросить удостоверение, и он тебе покажет удостоверение.”
Сложно с тобой спорить, парень. Представь, что ты родился в свирепой стране, где население боится иметь дело даже с людьми в форме, которые могут оказаться переодетыми преступниками, а могут - и настоящими “стражами порядка”, и еще неизвестно, что хуже. И это недоверие - уже в крови, в генах, в МЕНТальности. Что ты приехал из холодного железного “совка” в южную страну с горячей ментальностью: с садистскими дружескими похлопываниями по плечу со всей силы, идиотскими гомосексуальными обниманиями и поглаживаниями-похлопываниями - вообще каких-то незнакомых людей, наглыми словесными наездами, за которыми на самом деле нет кулака - лишь желание выпендриться, - ментальность, которую ты не понимаешь, не принимаешь и поэтому вообще ненавидишь. И вот в час ночи к тебе подбегает представитель коренного населения, хватает за куртку и орет: ”Миштара!”
... Может, парень, ты и можешь себе это представить, но не можешь ощутить. И обвинять некого. Просто - много еще народа, “вернувшегося с холода”, порежется об острый стык ментальностей.
Вот уже два часа сижу и ругаю ментальности, а понимаю: в “совке” за подобные дела “омоновцы” просто изувечили бы. Но сказать спасибо - язык не повернется.
Меня ведут вниз, на первый этаж. На скамейке под плакатом “Права арестованного” сидит понурый солдатик. Спрашиваю: ”За что тебя арестовали?” “Я украл мотоцикл”. Что же ты орал как резаный, идиот?
Приводят дружка солдатика, 15-летнего пацана. ”Ты представляешь, - шепчет солдатик, - вот этого арестовали - подумали, что это Хаим”. Вдвоем начинают ползать на четвереньках от смеха. Я пацифист, но хочется придушить обоих.
Вскоре в сопровождении знакомых ребят появляется Хаим, парнишка лет 20, с бакенбардами почти до середины щек, с серьгой в ухе, в черной куртке (я - в коричневой). Дальтонику косоглазому ясно, что мы не похожи.
Сначала в кабинет по очереди заходят эти трое, потом я. Сидящий за столом лысый дяденька с тусклым взглядом начинает, наверное, в пятый раз за ночь записывать мои данные, потом - версию происшедшего. Уже пять часов. Не мешало бы и поспать. Подписываю. Спрашиваю: “Скажи, вы делаете на меня “тик” или нет?” “Ну, я не уверен”. Он бодро встает, подходит и весело, по-дружески лупит меня по плечу, дескать, все окей, парень, держись. “Все, ты можешь идти. Жалко, что так получилось, извини”. “Все?” “Все”. Сует какую-то полицейскую бумажку на прощание. Все.
... Я шел из миштары под веселым проливным дождем, который садистски хлопал по плечам, по голове, нагло стекал по одежде, и думал про ментальности, и о том, что подавать в суд на ментальности - смешно, то же самое, что подавaть в суд на дождь. И жалел - всего лишь об одной вещи. О том, что не заехал тогда стриженому по голове. Потому что разговоры о ментальности можно вести, когда эти ментальности, хотя бы частично, находятся в равных позициях. Но это, скорее всего, уже наша ментальность.

1995 г.

(опубликовано впервые в газете "Magazine", №77, 16.1.1996, Израиль, а также в книге "Майский балаган в четверке", 2004)