Время принятия решения

– …интересно, что и время, и высота, оба начинаются на В.
– Ты сейчас о чем?
– В авиации есть термин «высота принятия решения». У нас – время принятия решения.
– Ага. Восемнадцать-ноль-ноль. Тоже, кстати, на В.

Остаться здесь? В этом мире тумана, где досрочно наступил холодный и хмурый, вечно-промозглый октябрь, в этом ландшафте поздне-советского тоскливого фильма, снятого на дешевую пленку. Хмарь. Самое точное слово здесь – хмарь. Ничего не видно в двух шагах. Или все же спуститься вниз? Или это значило бы – отступить? Вернуться к подножию горы, где тоже, наверно, и дождь, и сырость, но там хотя бы нет этого ветра. Там хотя бы тепло.

Как при таком тумане может быть столько ветра? Кажется, что такой густой непрозрачный воздух не может, не должен так быстро перемещаться. Вспомнилось ученое слово «аэрозоль». Когда-то, не так давно, я летела на самолете и задумалась, в каком агрегатном состоянии находится вода в облаках. Не в виде пара же, холодно. Нашла потом целую статью про это. Вопрос, как выяснилось, не детский. В памяти осталось слово аэрозоль. Воздушно-капельное состояние. Это не пар, это капли, зависшие в воздухе.

Все, что я могу увидеть кругом, напоминает планету Саракш. Обитаемый остров. Промозглый мир под сизым облачным куполом. Мир, где люди никогда не видели звезд. Сознание, отделенное от космоса. Городской житель сейчас тоже не видит звезд – световое загрязнение и смог. Да и зачем, если есть телеэкран, который всегда с собой. А я вот стала на две мили ближе к небу, и что? Оно накрыло меня собой и придавило еще ближе к земле. И некуда стало смотреть, только под ноги. А что под ногами? Рыжая грязь, рыже-зеленая трава, камни… Тоска… особенно, когда видишь следы тех, кто побывал здесь прежде, до меня.

Вот старый башмак. Вот целая гора бутылок, и все стеклянные, и все из-под водки. А вот костыль. Как это символично – на вершине горы костыль. А здесь кто-то ночевал совсем недавно, возможно, даже этой ночью. Удобное место под палатку, ровное, хорошо защищено от ветра. Может здесь остаться? Но посередине, ровнехонько в центре кто-то навалил кучу. В этой композиции есть даже какая-то эстетика. И что-то от дикого зверя, пометившего свою территорию. Да уж, не получится тут встать, я брезгую.

Хорошо, что я уже когда-то была здесь, и я нахожу в себе силы верить, что хмарь – это временно. Она развеется, и я смогу созерцать пространство на пятьдесят миль вокруг, во все стороны света. Увижу все священные горы Алтая. Горы и долины, поросшие лесом, и снежные пики вдали.

А сейчас мой взгляд прикован к земле. Да, здесь до меня были люди, и мне отвратительно то, что они оставили после себя. Я хочу это уничтожить, истребить. Я уже знаю, что не смогу это игнорировать.

– Что это за белые прожилки в камне?
– Это мрамор. Ты, кстати, знаешь, что в античности люди верили, что мрамор живой и, если его извлечь, то он вырастает заново…

– Сфотографируй эти цветы… У меня сейчас странное ощущение. Если я смотрю глазами, то вижу кругом один холодный, тоскливый туман. Если я закрываю глаза, то мне становится тепло, и я чувствую, как светит солнце. Сколько еще до восемнадцати?
– Минут двадцать.

Мимо стремительно пролетела птица и скрылась в маленьком лесу из бонсайных сосен. Запела. Хорошо запела, предрассветно.

Восемнадцать. Время принятия решения. Время колокольчиков…

В семнадцать часов пятьдесят шесть минут вышло солнце.