Заговор слепых. 32

Глава XXX. ПОД СКРЕЖЕТ СТРУН

Глеб проснулся. В дверь кто-то звонил.

Пробуждение было внезапным - в первый миг он никак не мог сообразить, кто он такой, где находится и почему лежит на полу.
Прошло, наверное, пол минуты, прежде чем он сумел собрать и склеить фрагменты действительности, расколовшейся от столкновения с тяжёлым и путаным сном.

Снилась Глебу какая-то несуразица. Будто он – не он, а лист бумаги.
А ещё ему снились огромные ножницы, которые кромсают этот лист. От прикосновений ржавого железа становилось тоскливо, холодно, страшно.
Глеб пытался стиснуть зубы, чтоб не кричать, а зубов-то и не было. Ни зубов, ни рта.
Вообще ничего!
Вот ножницы выщелкали круг, а потом пронзили его в двух местах – получилось лицо с глазами.
«Интересно, кто и зачем меня делает?».
Он попытался рассмотреть творца новоявленным органом зрения, но увидел лишь пальцы. Сухие, бледные, с пучками чёрных волос на призрачной прозрачной коже. Пальцы были цепкие, и походили на паучьи лапы.
Такая вот дрянь!

Из коридора вновь донеслась трескучая трель.
Глеб огляделся по сторонам. Рядом с ним лежал, свернувшись калачиком, Кубик. Спал или притворялся, что спит, не желая реагировать на звонок.
Одноухий палач исчез. Неточки тоже не было видно.

«Может это она и есть? Явилась, не запылилась... А трезвонит зачем? Ключ что ли забыла? Растяпа! Поспать не дают…».
Глеб обречённо вздохнул, вылез из-под одеяла и поплёлся к двери. По пути он даже успел придумать глумливую реплику для встречи загулявшей подруги. Что-то о несообразности малого роста и повышенной тяги к ночным приключениям.
Однако язвительным планам не суждено было сбыться.

На пороге стоял долговязый гражданин в поношенном пальто и облезлой ушанке. Из-под толстых стёкол близоруких очков на Глеба глядели пасмурные глаза усталого человека.

- Здравствуйте. Вы меня не узнаёте? – физиономия визитёра перекорёжилась виноватой улыбкой.

Глеб отрицательно качнул головой. Фасад анонима в самом деле показался знакомым, но клясться, что они встречались раньше он бы не стал.

- А я вас сразу узнал – вы приходили к Николаю Белгину в больницу. Навещали его тем. С вами ещё девушка была. Маленькая такая…
   
Тут наконец-то до Глеба дошло, где он видел этого типа - Толя-топограф, субъект из психушки.
Тот самый, что мастерил подручную карту города, орудуя скарбом больничного быта. Про него ещё санитар байку рассказывал: что-то насчёт метро и змея подземного.

- Можно войти? – спросил нежданный гость и, смутившись собственной дерзости, поторопился добавить: – Я много времени у вас не отниму, не беспокойтесь. Мне просто нужно кое-что передать.

- Да-да… конечно! – спохватился Глеб, сообразив, что разговаривать через порог стеснительно и некультурно. – Вы извините, я... Это у меня спросонья.

Проводив Толика в прихожую, полпред отсутствующей домохозяйки указал гостю на вешалку:

- Вот, раздевайтесь, снимайте пальто. А ботинки можете оставить, у нас тут с тапками проблемы.

- Нет, ботинки я лучше сниму. Они грязные, - признался Толик, порозовев от смущения. – А вот пальто, если позволите, оставлю. Я в пальто себя как-то уверенней чувствую.

Освободив ноги от стоптанных башмаков, Толя-топограф аккуратно поставил их в уголок, а сверху водрузил ушанку. Получилось нечто, напоминающее избушку гнома, поросшую плешивым плюшевым мхом.
Привычка вторая натура - даже в гостях этот педантичный градостроитель продолжал сооружать чудные объекты.

Очутившись на кухне, Толик выбрал место возле окна и стал прилаживать долговязое тело к миниатюрным масштабам туземной меблировки.
Наконец, с третьей попытки, это ему удалось: он уселся, поджав костлявые ноги, положил голову на колени, и сам сделался компактным, как складной садовый стул. Совладав с непослушными конечностями, гость решил, что настала пора объявить о цели визита.
 
- Я к вам пришёл по просьбе Николая…

- Николеньки? По просьбе?! Ну и дела! – Глеб мысленно присвистнул от изумления. – А что, это правда, будто он из больницы дал дёру?

- Точно, сбежал, - подтвердил Толик оперативную информацию. – И правильно сделал. Я ему в этом деле самолично помог. А как не помочь-то? Залечили бы они его. Как пить дать залечили!

- Куда ж Николаю бежать? – наполнив чайник водой, Глеб поставил его на плиту. – Он ведь сирота. На улице что ли ночевать? Так ведь замёрзнет, зима на дворе.

- Бог даст, не замёрзнет, выкрутится – мир не без добрых людей. А если и помрёт, что с того? Лучше уж на свободе окочуриться, чем в клешнях у наших коновалов.

Глеб представил несчастного беглеца: продрогшего, с посиневшей заячьей губой. Сердце скукожилось от болезненной жалости. Бедолага...
Внезапно иная, тревожная мысль сверкнула в мозгу, заслонив сострадательный образ.

- А вы случайно, того… Не по следам ли Николеньки пуститься изволили?
 
- Нет, нет! Что вы, – замахал руками Толя-топограф. – Мне бежать без надобности, меня эскулапы не мучают. Больной я небуйный, покладистый. И хворь у меня самая, что ни наесть заурядная. Со мною каши не сваришь, и диссертаций на мне не наделаешь. Я в больнице вообще на особом счету. Мне даже увольнительную два раза в месяц дают, выпускают порезвиться на чистом воздухе. Сегодня как раз отгул, между прочим…

Толик запнулся и стал поглаживать кончиком пальца оголённую лысиной голову. Прошло не меньше двух минут, прежде чем он совладал с накатившей задумчивостью.

- Николай просил меня вас найти. Найти и отдать … Честно говоря, я не очень понял, чего он хотел… Коля человек путанный, сами знаете… Короче, вот…

Вытащив из кармана бумажный обглодыш, гость протянул его Глебу. На мятом тетрадном клочке кто-то вывел тупым оранжевым карандашом:

«девушке маленькой
какая живёт в доме голубом трёхэтажном возле моста со свинками
а  она уже знает кому передать».

- Это он для меня написал. Типа адреса, - пояснил Толик. – Для вас на обратной стороне.

Глеб перевернул цидульку – те же каракули. Только карандаш не оранжевый, а печёночно-карий.

«здравствуйте
вы имя не теряйте пожалуйста
и не выбрасывайте а храните его у себя
без имени плохо
ну вот
досвидания».

- Вот такая вот депеша, - курьер виновато оскалился. - Николай сунул мне записку в карман. Я её обнаружил, когда он уже из больницы сбежал. Вы понимаете, о чём идёт речь?

- Как вам сказать… Вроде бы да. А с другой стороны…

Дотащить путаную мысль до финиша Глеб не успел. Стоявший на плите чайник пронзительно свистнул, давая понять, что пора переходить от болтовни к кулинарному делу.
Взяв с полки розового слона, Глеб заглянул ему в брюхо - там ещё плескались остатки вчерашнего чаепития.
Не мудрствуя лукаво, он разбавил стылую заварку крутым кипятком и разлил обновлённый напиток по чашкам.

- А как вы меня нашли? Адрес, прямо скажем, не бог весть какой?

- Это точно, - согласился Толик. – Основная зацепка - мост со «свинками». «Свинками» он сфинксов величал, это я уже сам догадался. К счастью, в окрестностях Египетского моста только один голубой дом. Подъездов в нём немного, живёте вы на первом этаже, так что на третьей попытке мои мытарства закончились.

Толик отхлебнул чаю, утёр губы рукавом пальто и вновь пустил свои пальцы на прогулку – топтать просторы лысой головы.
Лысина у него и впрямь была замечательная: кожа тонкая, полупрозрачная, и до того туго натянутая, что, казалось, ткни в макушку чем-нибудь острым – шкурка лопнет, обнажив черепную костлявость.

- Да, вот ещё что… чуть не забыл, - гость порылся в кармане пальто, достал серый казённый конверт и протянул его Глебу. – Это письмо, адресованное доктору Френкелю, нашему психиатру-паразитологу. От другого целителя-коновала, Блюментроса. Я депешу эту из больницы стащил. Держите, может она вам пригодится.

- Блюментрос? – встрепенулся Глеб, услыхав знакомое имя. – Окулист, что ли?

- Вот уж не знаю, кто он такой - окулист или гинеколог. Однако, при одном упоминании этого демона, Белгин трясся, как лист из осины! Имел сей Блюментрос какие-то виды на нашего Колю. Пару раз  забирал его к себе. Якобы на обследование. «Старикашка в белом халате» - так Николай его называл.
 
Толик взял из вазочки пряник, поднёс его к носу, обнюхал, но укусить не решился.

- В больнице у меня статус особенный, я уже говорил. Лечить не лечат, а так… Держат при себе, присматривают. На волю выпускают, если веду себя сносно. А я за это по хозяйству помогаю - посуду помыть, туалеты почистить. Почту разнести, опять таки. Я как на это самое письмишко наткнулся, сразу смекнул – не к добру! Вот и решил: дай-ка, злоупотреблю оказанным доверием, умыкну депешу. Злое это письмо, я такие дела нутром своим чую. Потому и отправил Белгина в бега. Всё одно, хуже не будет! Нельзя Коле к Блюментросу, никак нельзя. Он ведь нынче сирота. Раньше хоть бабка была, брат – всё ж подмога. А теперь?

Толик вновь пригубил угощение - сделал мелкий боязливый глоток, чмокнул губами и вернул чашку на место.

- Вы почему чай не пьёте? - встрепенулся Глеб. – Невкусный? Может, вы с сахаром любите?

- Что вы, что вы! Чай замечательный! Оттого и пью его по чуть-чуть. Наслаждаюсь. А сахар мне совсем ни к чему! Чай без сахара нужно пить, чтобы вкус не испортить. Это я с детства усвоил.

Он сделал ещё один лилипутский глоток и покосился на сигаретную пачку, оставленную Неточкой на столе.

- Это ваши папиросы? Простите великодушно, не мог бы я разжиться одной?

- Да-да, конечно. Без вопросов! Можете хоть всю пачку забрать, - распорядился щедрый Глеб хозяйским имуществом.

Толик достал папироску, понюхал её, сунул в рот и смущённо добавил, поглядев на Глеба, как обездоленный пёс:

- Только у меня, извиняюсь, прикурить нечем.

На полках спичек не оказалось, в ящике кухонного стола тоже.
Плита у Неточки была электрическая, держать под рукою источник огня не требовалось.

- Может, я от конфорки попробую? Должно сработать, если раскочегарить на полную.

Идея «кочегарить» плиту докрасна Глебу, прямо скажем, не очень понравилась.
И тут его осенило - конечно же!
В штанах по-прежнему лежал коробок, украденный из кукольной мастерской. Да здравствует долготерпение карманов!
 
Прикурив, Толик с наслаждением всосал в себя сизое облако. Даже глаза прикрыл от удовольствия. Похоже, хозчасть психбольницы плодами табачной промышленности постояльцев не баловала.
Пережив первый приступ никотинового восторга, похититель казённых писем блаженно улыбнулся.

- Спасибо огромное, вы меня просто спасли. Давно так вкусно не курил, знаете ли…

- Не за что, дымите себе на здоровье, - отмахнулся от благодарностей Глеб. – И спички оставьте. Надеюсь, они мне больше не понадобятся.
 
Толик кивнул благодарно в ответ. Хотел было спрятать  заветный трофей, но вдруг передумал.
Вместо этого он поднёс коробок к близоруким глазам и стал изучать этикетку.

- Забавная штучка, - произнёс он минуту спустя и с любопытством посмотрел на Глеба. – Что, молодой человек, шашками увлекаетесь?

- Какими шашками? – не понял тот.

- Судя по этикетке, египетскими.

Приняв из рук у Толика коробок, Глеб впервые за всё это время удосужился взглянуть в картонное лицо своего спасителя.
На клетчатом шахматном фоне красовалась жёлтая пятиконечная звезда. В центре звезды покоился круг с тремя чёрными точками внутри – знак незрячих. Внизу бисерным шрифтом было написано: «Клуб любителей египетских шашек. Турнир имени Белгина».
Опаньки, ну и дела!

- Да я, собственно, тут не причём, - пробормотал Глеб, возвращая коробок новоиспечённому владельцу. – Спички эти я вчера нашёл. Случайно.

- Случайно? Ну-ну…

Вытащив из пачки ещё одну сигарету, Толя прикурил её от хабарика и схоронил дымящийся труп в крышке заварного чайника - гипертрофированная вежливость органически уживалась в нём с рецидивами бесцеремонных манер.

- А существуют ли они вообще, случайности эти? Я больше склонен  верить в предумышленность закономерностей. Впрочем, пустое... Мне другое любопытно - неужели сей турнир действительно затеяли в честь папаши нашего с вами беглеца.

- Как? Вы знали профессора?

- Профессора! – Толик шлёпнул себя ладошкой по лысине и захлебнулся спазматическим хохотом. – Ну вы скажете тоже! Он такой же профессор, как я правитель Буркина-Фасо. Должность доцента на кафедре математики – вот наивысший карьерный взлёт старика Белгина. Впрочем, человек он действительно был не глупый, много всяких забавных идеек имел в голове. За это и поплатился: выперли его с кафедры – слишком эксцентричная натура, от таких чудаков одни неприятности. Белгин вообще нигде долго не задерживался. После изгнания работал бухгалтером, потом сторожем на складе сахарного песка. Катился вниз по карьерному трапу, колотясь непутёвой башкой о ступени. А вскоре и вовсе свихнулся. С женой у него что-то там приключилось: толи убили её, толи сама собою покончила.

Досмолив сигарету до самого фильтра, Толик повторил обряд погребения - упокоил окурок в керамическом склепе.

- А как вы познакомились… с ним?

Глеб хотел было назвать старика по привычке профессором, но вовремя спохватился – зачем давать повод для неуместных сарказмов?

- С кем? С Петькой? Обыкновенно. В университете, на семинаре по топологии для вольнослушателей. Был у нас общий интерес - любили мы выискивать на теле города разные забавные аномалии. Только Белгин всё больше по поверхности взором скользил, а меня интересовало нутро, всякие там тоннели, коридоры подземные. Эх, было времечко…

Толик тяжко вздохнул и усмехнулся невесело. Похоже, воспоминания об интеллектуальных шалостях минувших лет разбередили его бедолажную душу.
 
- «Клуб любителей египетских шашек», это как раз выдумка Белгина. Клубы разные бывают, в зависимости от интересов: филателистов, игроков в бильярд, одиноких сердец, которым за тридцать. Вот и мы себе коалицию выдумали.

- И что, много публики в клубе этом водилось?

- Нет, какое там! – гость небрежно махнул пятернёй. – Как говорится: «ты, да я, да мы с тобой». Ну, был ещё один старичок. Востоковед, кажется. Тихий такой, вдумчивый. Ушки на макушке, а рот на замке. В гости захаживал, пил кофе-чай за компанию да теории наши умозрительные выслушивал. А своих идей у него, по-моему, не было. Впрочем, я его плохо знал - востоковед этот вокруг Белгина в основном околачивался.

- А причём тут шашки? – донёсся из коридора заспанный голос. Разбуженный толи шумом, толи чайными фимиамами, в кухню ввалился Кубик, завёрнутый в плед на античный манер.

- Да, в общем-то, не при чём, - сознался Толик. – Так, баловство. Есть у адептов заумной премудрости привычка забавная: любят они давать дурацкие прозвища материям, которые им дороги. И чем серьёзнее предмет внимания, тем глупее ярлык.

- Выпендрёж, это понятно. Но почему всё-таки шашки, а не бадминтон, например? Да к тому же ещё египетские. Любопытно, однако…

Толя-топограф развёл обречённо руками.

- А чёрт его знает! Я ж говорю, выдумки Белгина. Может, в детстве любил в игру эту резаться, может ещё там чего. Логику мотиваций человека с придурью трудно понять. Тем более, что никакой логики, возможно, и не было, одна только прихоть. Хотя, определённая ажитация по поводу шашечной муры место имела, это точно.
 
Примостившись на подоконнике, Кубик принял от Глеба порцию чая и стал усердно его остужать, сдувая косматый пар с кипячёной поверхности.
Толик, как заворожённый, наблюдал за миграцией аморфных облаков. С минуту просидел он неподвижно, потом вдруг встрепенулся, мотнул головой и, вспомнив что-то потешное, с ухмылкой произнёс:

- Помню, Белгин как-то раз заявил: «египетские шашки –  упоение духа и пир для ума! От индийских шахмат они отличаются, как поэзия от бухгалтерского учёта». Только не спрашивайте меня, ради бога, что он имел под этим ввиду. Я в катаклизмы Петькиных загибонов никогда не вникал.
 
- М-да, радикальных взглядов был человек. Максималист! – похвалил Кубик покойного псевдопрофессора.

- Это точно, - согласился Толик с категоричной оценкой. – Белгин был особенный фрукт. Экзотический! Но подпорченный... С виду крепенький, боевой, кожура лоснится добротностью, а капнёшь поглубже – там гнильца. Грыз его изнутри червячишко поганенький. Ведь Белгин, он неудачник до мозга костей. Клинический случай: идеи безумные, характер вздорный, зато амбиций, хоть лопатой греби! Вот его и гнали отовсюду взашей. Он же мечтал гонителей за пояс заткнуть, всем доказать, что не пальцами деланный. И ведь добился таки своего. «Турнир имени Белгина». С ума можно спятить! Обессмертил, пройдоха, имя своё.
 
- А с чего вы взяли, что этот турнир именно в честь нашего Белгина учредили? – усомнился Глеб в правомерности Толиных слов. – Фамилия, прямо скажем, не уникальная.

- Насчёт фамилии вы правы. Да только картинка уж больно знакомая, - Толя ткнул в коробок указательным пальцем. – Белгин сам её сочинил. Любил он пятиконечные звёздочки. Даже подписывался иногда подобным фасоном. Одного не пойму - зачем туда эмблему незрячих засунули?

«Ясное дело зачем. Чего ещё ждать от слепцов?», - подумал Глеб, а в слух произнёс:

- Выходит, у Белгина были последователи? Просто так, с бухты-барахты, турниры не устраивают. Интересно, что за людишки такие. Не знаете часом?

Слово «последователи» Толе-топографу явно пришлось не по вкусу.
Лицо его потемнело, как диск луны в минуту затмения, взгляд стал колючим, а брови насупились.

- Понятия не имею. Не знаю, и знать не хочу! Сами выясняйте: кто, зачем, почему и откуда. Я сюда не за этим пришёл. Записку от Николая я вам передал, письмо тоже, так что разрешите откланяться.

Вспышка гнева была столь внезапной, что Глеб, успевший привыкнуть к деликатности Толика, совершенно опешил. Между тем нервный гость спрятал в карман пальто сигаретную пачку и спички, выбрался из-за стола и попятился к выходу.
Слава богу, Кубик был начеку.

- Нет, ну что вы, в самом деле! Не обращайте на этого обормота внимания. Вечно он отчебучит чего-нибудь. Нет у Белгина последователей. Никогда не было, и быть не могло. Кто с таким водиться станет? С другой стороны, Глеба тоже можно понять - из-за Белгина этого он в такую историю влип, мама не горюй! Вот и лезет на рожон, пытаясь во всём разобраться.

Срочный маневр возымел позитивное действие: сделав три нетвёрдых шага, Толик спотыкнулся, замер на месте, и краска стыда за свою неадекватную вспыльчивость залила его впалые щёки.
«А ведь он завидует старику, - догадался Глеб. - Завидует какой-то ревнивой и вспыльчивой завистью. Кто б мог подумать».
Он ухмыльнулся внутренне, а вслух произнес:

- Извините… это я так, не подумавши, ляпнул. Тут ведь вот в чём дело… Как бы сказать поточнее… Белгин этот застрял в моей жизни, как кость в горле. Познакомились мы с ним две недели назад. Всего-то лишь! А плоды этой встречи я до сих пор расхлёбываю. Вся жизнь моя с тех пор полезла наперекосяк. А всё из-за него!

Глеб знал, что возводит напраслину на старика. Если Белгин и был виноват в его бедах, то только косвенным образом. Однако, тут уж не до сантиментов: ценный источник информации пытался улизнуть под шумок. Этого было нельзя допустить!

- Понимаете, мне бы хотелось знать про Белгина как можно больше. Что он за личность такая? Чем занимался, о чём помышлял? Я же не знаю почти ничего! Так помогите мне. Вы человек проницательный, это сразу видно. И отзывчивый – Николеньку выручили…

Доверительный тон, унавоженный вкрадчивой лестью, сделал своё иезуитское дело: Толик обречённо вздохнул, пробурчал что-то невнятное и уселся на прежнее место.
Он снова стал похож на чеховского интеллигента в период стагнации. Типичный нюня-подкаблучник.
Кто б мог подумать, что минуту назад этот тихоня метал тут громы и молнии!
   
- Да, разумеется… не удивлюсь. Белгин, он такой! От него любого подвоха можно ждать, это точно. Я от этого ирода сам пострадал. Втянул он меня в авантюру одну, чтоб ей ни дна, ни покрышки…
 
Толя-топограф снял очки и взялся протирать их краешком скатерти. Трудился он с таким рвением, что стоявшая на столе посуда жалобно задребезжала, не выдержав натиска.

- Я ведь раньше в Счётной Палате работал. Циферки всякие, номера. Словом, статистика. Много чего успел на своём веку подсчитать. А поскольку на плечах у меня растёт голова, которая во всём норовит отыскать причину и сделать категоричные выводы, меня за выводы эти по головке и стукнули! Не понравилась кой-кому моя «псевдонаучная», как они изволили выразиться, деятельность.

- Это вы насчёт подземки? – Глеб вспомнил рассказ санитара про змею-людоеда и бедолагу-статиста. – А что, правда, будто у нас люди в метро пропадают?

- Чушь! Полнейшая несусветная чушь, - буркнул отставной начётчик в ответ. – Бабские сплетни и журналистские измышления. И ведь надо ж было додуматься - дьявольский змей, пожирающий несчастных пассажиров! Я такой ерунды никогда никому не говорил. Это всё интриги. Подставили меня, как пить дать подставили…

Вспомнив о происках злопыхателей Толик снова разнервничался.
Он выдернул из пачки очередную сигарету и попытался её прикурить, но спички в его дрожащих руках то гасли, то ломались. Лишь пятая попытка увенчалась успехом.

- Никакого змея не было. И быть не могло. Змей, это так… Метафора, иносказание. Да и не змея я вовсе имел в виду, а червя. Червя, который сосёт утробные соки города. Что-то вроде солитера. Этим же борзописцам из бледно-жёлтой прессы только дай повод – всё с ног на голову перевернут ради дешёвой сенсации.

- А при чём тут Белгин? Вы говорили, что именно из-за него у вас начались неприятности, - сделал Глеб очередную попытку вернуть разговор в продуктивное русло.

- Правильно говорил, так всё и было. Это Белгин меня с журналистом тем свёл. Будь он неладен, гадина!

Слово «гадина» Толик произнёс со смаком, точно облизал ложку, заляпанную сладчайшим повидлом. Не понятно было одно: кому это ругательство адресовано - безответственному служаке пера или бывшему товарищу по псевдонаучной деятельности.

- Прибежал как-то Петька ко мне, взбудораженный весь, и заявляет: «Есть человек, который нашими исследованиями интересуется. Серьёзный товарищ, журналист, в солидной газете работает. Дай интервью, покажи им, где раки зимуют! Ты персона авторитетная, государственная. Можно сказать – рыцарь статистики! Тебе и карты в руки». Сам-то он к тому времени уже прозябал в оскудении - сторожем на складе трудодни отрабатывал, сахарный песок караулил. Не бог весть что, прямо скажем. Вот и решил выставить меня на первый план, в качестве гаранта серьёзности наших умозаключений.
   
- А что за умозаключения такие? – подал Кубик вкрадчивый голос.

Утомившись торчать на жёстком подоконнике, он пересел на табуретку, поближе к Толе-топографу. Теперь их лысые головы колыхались над столом, как морские буйки, предупреждающие купальщиков не заплывать, куда не положено.

- Умозаключения, господа, действительно любопытные. Революционные я бы даже сказал! Как бы вам объяснить…

Бывший труженик Счётной Палаты нахмурил свой учёный лоб, подбирая слова, доступные пониманию неискушённого слушателя.

- Понимаете, город – живой организм. Это тело, у которого есть мясо, кости и кожа. И, вместе с тем, город бесплотен. Любой мегаполис - сгусток энергии, клубок бурлящего тока! Вы повернули ручку вашей электроплиты, и ток побежал по проводам. Вы смыли за собой, посетив туалет, и падающая сверху вода образовала очередной энергетический вихрь. Вы бредёте по безлюдной улице и думаете, что двигаетесь в пустоте. На самом же деле барахтаетесь в густом и клейком бульоне, сваренном из силовых полей, неоднородных и разнонаправленных. Током всё кишмя кишит! Кусок окаменевшего кала, и тот лучится энергией. Что ж говорить о какой-нибудь пятнадцатилетней пигалице, которая мчится на первое в жизни свидание? Это уже не девочка, а шаровая молния!

Докурив сигарету, оратор полез за новой порцией никотинового стимулятора.
Увы, запас табачных щедрот незаметно, он однозначно иссяк: в пачке томилась последняя штука. Осознав сей скорбный факт, Толя решил сохранить её для грядущих событий.
 
- Вы полагаете, я нарисовал картину вселенского хаоса? Нет, это не так! Для каждого минуса отыщется плюс. В недрах любого сумбура покоится закон и порядок, надо только суметь угадать их. Читать незримые письмена тайных взаимосвязей, вот истинное наслаждение для пытливого ума. В былые годы мы с Белгиным изрядно тешили мозг подобного рода забавами. По полной программе куражились! Чтобы не быть голословным, приведу пример. Давайте возьмём какой-нибудь солидный объект. Скажем, мясокомбинат…

Друзья с тревогой переглянулись.
Похоже, все их усилия удержать словоблуда в приемлемых рамках рухнули прахом: Толя-топограф вошёл в раж, и расписывал прелести своих завиральных доктрин, дрожа от самоупоения.

- Да-да, именно мясокомбинат! Это очень хороший пример. Представьте себе: реки крови, горы трупов, стылое море звериной тоски. Понятно, что вокруг живодёрен клубится энергия необычайной и специфической силы. Идём дальше. Вообразите, что мы расположили несколько подобных комбинатов смерти на равном удалении друг от друга, начертав на теле города некую геометрическую фигуру: квадрат или, скажем, равнобедренный треугольник. Подобное притягивает подобное. Можете быть уверены, что силовые поля живодёрен вступят во взаимодействие друг с другом. Потоки энергии начнут циркулировать от одной вершины к другой по кратчайшим геодезическим линиям. А уж какие вихри хищного тока вздыбятся в центре нашего геометрического творения, в точке пересечения биссектрис – об этом можно только догадываться!

Толик задорно хихикнул. Перед мысленным взором его пронеслась кавалькада вздыбленных вихрей, и зрелище это позабавило окаянную душу полоумного пифия.

- А теперь представьте, что будет, если мы поместим в центре нашего энергетического торнадо нечто, противоположное живодёрням по знаку. Уравновесим деструктивный минус оптимистическим плюсом. Сойдёт всё, что угодно, любой позитив, - трибун закатил глаза, штудируя в уме список подходящих экземпляров. – Родильный дом, например. Там смерть, тут жизнь. То да сё… Или музыкальная школа. А ещё лучше – детский сад для одарённых талантами отроков! В конце концов, не обязательно морочить голову крупномасштабными предначертаниями, можно обойтись и малым ресурсом - взять, да и поселить в указанном эпицентре какого-нибудь святого подвижника. Благочестивого вегетарианца, денно и нощно молящегося о спасении душ невинно-убиенных тварей. Будьте уверены – эффект превзойдет все ожидания. Такой резонанс по округе пойдёт, о-го-го! Стёкла в окнах станут дребезжать!!!

От вида апокалипсических картин, рождённых к жизни анафемским красноречием Толика, у Глеба слегка припухли мозги. Он начал жалеть уже, что остановил пропагандиста мясо-детсадовских резонаторов, не дал ему уйти подобру-поздорову.
Кубик, напротив, слушал плешивого доктринёра с нескрываемым любопытством. Не поленился даже вступить с ним в дискуссию:

- Согласен, возводить мясобойни, сообразуясь с законами геометрии – занятие увлекательное, хотя и дорогостоящее, - из-под пледа вынырнула рука и ловко изобразила шуршание купюр трением большого пальца об указательный. – Но какой от этого прок?

- Что значит «какой прок»?! – взвизгнул Толик и ринулся обосновывать существенность своих теоретических выкладок. – Замечательный прок! Самый что ни наесть первостатейный! Подобная структура, будь она создана, стала бы своеобразным желваком, узлом силовых полей. Это генератор чистейшего тока высоких частот, производитель энергетических струн отменного качества. Тот, кто постигнет тайну незримых взаимодействий, сможет питать себя их обильными соками и управлять пространственно-временной парадигмой. А также… - желудёвые глазки оратора сверкнули каверзной искрой, – а также манипулировать мыслительными процессами обывателей, которые населяют это самое пространство и время.

Толик вновь захихикал, но тут же поперхнулся смешком. Он цапнул воздух рыбьим ртом и зашёлся колючим удушливым кашлем.
Дождавшись, когда пророк желваков вернёт себя в чувства, Кубик огорошил его загодя припасённым вопросом:

- Как вы считаете, что будет, если поменять мясобойни на что-нибудь более романтическое. На сфинксов, к примеру. И разместить это дело не по трём углам, а пятизвёздочным способом.

- Причём тут сфинксы? – под толстыми линзами очков затрепыхались длинные, как метёлка, ресницы.

- Вот и меня терзают дилеммы аналогичного плана, – признался Кубик. – Блуждаю во тьме неведения! Ни малейшего понимания. А всё этот Белгин ваш, его бесноватые выдумки! Он ведь тоже увлекался прикладной геометрией. Серьёзно увлекался, не по детски! У нас с товарищами накопилась к старику пара-тройка деликатных вопросов. Увы! Боюсь, что мы слегка опоздали: ответы канули в пучину загробной потусторонности. Как, впрочем, и их сочинитель, земля ему пуфиком…

Кубик трагично вздохнул, опустил глаза долу и выпучил нижнюю губу, изобразив на лице гримасу лицемерной скорби.

- Между тем, вопросы томятся в плену безответности и взывают к отмщению. А нам что делать прикажете? Связаться с покойником напрямую весьма мудрено: знакомых спиритуалов-чревовещателей у нас нет. Вот я и подумал - может вы нам в этом дохлом деле помочь согласитесь? Все-таки бывший соратник…
 
- Соратник? Ну уж нет, увольте! – Толик всплеснул руками и стал трепетать ими, отмахиваясь от беспочвенных предположений. – Соратник, это сильно сказано. Скорее, попутчик. У Белгина соратников не было, и быть не могло. Он по природе своей – шакал-одиночка. Да и кто за таким пойдёт… А в чём, собственно, дело?

- Книга!

Проворковав заветное слово, Кубик кивнул в сторону Глеба и стал объяснять:

- Так уж вышло, что кое-кому из присутствующих досталось от старика кой-какое наследство. Книжонка, невзрачная по форме, но научная по содержанию. Положа руку на сердце – так себе штучка, ничего примечательного. Однако, Белгин книгу любил, носился с ней, как курица Ряба с золотистым яичком. И на полях этого фолианта оставил, между прочим, массу прелюбопытных заметок. Целый роман, можно сказать, накатал. Благо, поля у книги широченные – в прежние времена бумагу не экономили. Нам пришлось изрядно попотеть, продираясь сквозь дебри заумного словословия.

Надо отдать должное Кубику и его деликатности - разоряясь по-поводу ментальных усилий, он употребил личностное местоимение «мы», хотя имел полное моральное право заносчиво «якать».

- Так вот, Белгин оказался отъявленным следопытом-энтузиастом. Пройдясь мелким гребнем аналитических спекуляций по маковке городского ландшафта, он вычесал некий пятиконечный объект. Точнее, структуру. Да что я в сухомятку вам тут распинаюсь. Вон, сами полюбуйтесь.

Скинув с плеч утеплительный плед, Кубик расстегнул нагрудный карман тужурки и достал из него карту города, затёртую на месте сгибов до дыр.

«Вот ведь чел! Магеллан недоделанный, - усмехнулся Глеб. – Даже спит с портуланом у сердца. Думаю, Толя-топограф и Кубик-картограф быстро найдут общий язык».

Между тем, хранитель карманного атласа разложил своё сокровище на столе, потеснив чайные чашки и сдобные пряники.

- Накануне мы прошвырнулись по местам боевой славы с путеводителем Белгина в руках и обнаружили массу занятных вещичек. В каждом пункте предложенной схемы квартировался какой-нибудь достопримечательный объект. Здесь – Дом Культуры Слепых. Здесь – Цирк уродов. Тут, в здании Академии Художеств - причудливый музей. Есть ещё модный клуб и лечебница для страдающих зрением. Получилась вполне симпатичная звёздочка. А в эпицентре звезды – Львиный мост, рядом с которым изволил проживать наш с вами краевед. Видите?

- Вижу, вижу… Ну и что? – Толик пожал недоуменно плечами. – Петька был на выдумки горазд, что угодно мог нагородить в своих витиеватых фантазиях. Да только какой из этого прок? Туфта, она и в Африке, извиняюсь, туфта.

- Вот и мы так подумали. Поначалу. А потом передумали думать. Вскоре выяснилось, что все эти объекты - цирки, клубы и прочее - все они связаны между собой незримыми, но прочными узами, точно кто-то паутину наплёл. А вот природу этих уз нам постичь, увы, не удалось. Как выражался один мой знакомый радиотехник: связь есть, а контакта нету. Дефицит информации! Так может, вы нам поможете в деле усиления теоретической базы? Пусть вы не соратник Белгина, а только попутчик, зато наверняка знали его как облупленного. Нам, собственно, надо-то всего ничего - понять, откуда у этих доктринёрских шалостей ноги растут, и куда они, ноги эти, способны нас завести.

Лжесоратник псевдопрофессора насупил чело, демобилизовав для создания задумчивых морщин весь кожный ресурс шишковатого лба.

- Да уж, задали вы задачку! Легко сказать «всего ничего». Тут в двух словах не растолкуешь. Даже не знаю с чего и начать…

- А вы со сфинксов начните, - предложил Кубик. – По-моему для завязки – то что надо. Я ведь не зря вас давеча про сфинксов спросил.
   
- Сфинксы? – встрепенулся Толик. – Опять вы про сфинксов. Причём тут они?

- Да при всём! Вы посмотрите внимательней. Здесь, рядом с Домом Слепых - Египетский мост. Здесь, у Академии Художеств - сладкая парочка с нильских берегов. А тут, - палец Кубика повис над сводами богемного притона, – тут тоже звездит пародийный дуэт: два клоуна-сфинкса с заячьими ушками. Причём, замете – последних водрузили относительно недавно. И не где-нибудь, а на луче пентаграммы, в аккурат, на самой верхушечке. Всё это явно неспроста. Но в чём тут подвох, этого я как раз не догоняю.

Толик вновь склонился над картой, изучая дислокацию полульвиных зверей.
   
- Согласен, - произнёс он, закончив инспекцию. – Похоже, география расселения сфинксов стала отправной точкой звёздной программы. Той самой печкой, от которой пошла свистопляска. Сфинксов Белгин действительно любил. Обожал и лелеял. И не только их одних. Сфинкс, циклоп и минотавр – вот его закадычная шатия. Три любезных Петькиных друга.

- Даже так! – Кубик изогнул бровь удивлённой дугой. – Сфинксов навалом, это точно. Циклоп-шахматист тоже имеется. А вот минотавр… Такого персонажа среди героев Белгинской драмы я не припомню.

- Должен присутствовать. Наверняка! В плане фетишизма Белгин был редкий педант. Сфинкс, циклоп и минотавр... Святая Троица! Символ веры, можно сказать. Не то, чтобы он на эту икону молился… Скорее, наоборот – святотатствовал. Таскался с нею повсюду, размахивал ей, как пьяный дьякон хоругвью. Демонстрировал, кому надо и кому бы ни стоило. Словом, валял дурака. Но с сознанием дела.
 
Совершив демарш в область церковно-приходских ассоциаций, Толик соблаговолил вернуться к предмету дискуссии.

- Я сам, честно говоря, в Белгинских аллегориях не шибко кумекаю. Путанные у него аллегории были. Да и времени прошло не мало - десять лет почитай мы с Петькой не виделись. Многое стёрлось из памяти, улетучилось. Но кой-какие тезисы из его репертуара я всё-таки зарезервировал. Вас, господа хорошие, концептуальные ноги экстравагантных доктрин интересуют? Хотите теоретическую базу усилить? Что ж, база – дело хорошее. Ладно, так уж и быть... Помогу, чем смогу.

«Попутчик» умолк. Он покосился на сигаретную пачку, отвёл глаза в сторону и снова взглянул. Соблазн был слишком велик, и Толя пал под его гибельным натиском. Вытряхнув из упаковки последнюю сигарету, он сунул её в рот, дрожащей от вожделения рукой воспламенил спичку и прикурил. Опустевшую пачку Толик скомкал небрежно и уронил тут же на пол. Слов нет – параноидальный опрятностью гость не страдал.

- Итак: сфинкс, циклоп и минотавр. Знаете, что общего между этими тварями? Все они хранители первобытной тайны. Не в смысле примитивной, а в смысле извечной. Адепты античной генетики порезвились на славу, наградив вышеупомянутых оглоедов целым букетом примечательных свойств. К примеру, сфинкс – существо хищное и вероломное. Сфинкс обожает пудрить мозги. Сперва завлекает искателя истины, виляя хвостом и филейностью зада. А потом как прыгнет! – Толик поднял руку и скорчил пальцы, изображая когтистую лапу коварного монстра. – Бац, и нету искателя. Одно мокрое место осталось. Сфинкс охраняет подступы к тайне, но сам тайной этой, увы, не владеет. Другое дело, одноглазый громила. Циклоп – обитатель подземных расщелин, ведущих к логову тайны. Он ближе к заветным секретам, чем кто бы то ни был. Однако, близость эта обманчива. В отличие от сфинкса-мошенника, циклоп прост, как тривиальная правда. Он прёт на пролом, невзирая на лица. Единственный глаз его подобен сверлу – циклоп способен взглядом бурить. Но в этом его основная промашка. Чтобы постичь тайну, мало пронзить её насквозь, нужно ещё и вывернуть наизнанку. Тут-то на выручку и приходит минотавр…

Прежде чем перейти к последнему фигуранту античной трагедии, Толик жадно затянулся, превратив в пепел добрую треть сигареты.

- Минотавр тоже создание глубинное - он квартирант подпольного лабиринта. Собственно говоря, лабиринт и есть изнанка тайны. Только одолев лабиринт и поборов минотавра, можно понять, что к чему. Лабиринт – это поле решающей битвы, а минотавр – последняя препона на пути к заманчивой цели. В интеллектуальном плане, минотавр – не бог весть что. Ещё хуже циклопа. Но это не важно! Чтобы хранить секреты мира не нужно иметь семь пядей во лбу, достаточно двух рогов и свирепой бычьей морды.

«Ну и трепло! Вот уж действительно – язык без костей. И чешет, и чешет… А толку, ноль без палочки».
Глеб, терпеливо внимавший пространным речам пустобрёха-оракула, не выдержал и осадил болтуна скептической репликой:

- Замечательно! Циклопы, тропы, лабиринты – это всё клёво. Но на кой нам они? Какое отношение этот зоопарк имеет к звезде имени Белгина? Тайны тайнами, но должен же быть у мифической кутерьмы и практический смысл? Граждане, которые обзавелись недвижимостью в черте пентаграммы – люди серьёзные. Они свою выгоду блюдут и огород городить ради абстрактных идеек не станут. Согласен, сфинксы действительно фигурируют в деле, тут уж ничего не попишешь. А вот насчёт остального добра…

- Не правда! – перебил его Толик. – Не могу согласиться. Вы, молодой человек, слишком поверхностно обо всём как-то судите. По плоскости скользите, одни вершки замечаете. А у вершков должны быть корешки, не так ли? Со сфинксами ясно, они на виду. Сфинкс стережёт наземные подступы к тайне, он фигура публичная. Что же касается других персонажей…

Досмолив сигарету, Толик вонзил окурок в крышку чайника, но сил своих не рассчитал - горемычная крышка выскользнула из-под хищной руки, выплеснув табачный сор на карту. Пепельный след распластался по лику города, накрыв его чёрно-бурым крылом. Экспансивный гость, увлечённый беседой, сей мелочный факт беспечно проигнорировал.

- Циклоп скрывается в пещере, стережёт парадную дверь, ведущую к тайне. Минотавр, тот вообще под землёй прозябает, курирует нелегальные лазейки. Эти на рожон не лезут, им и в глуби хорошо. Однако, согласитесь: невидимый и несуществующий – это разные вещи. Я вам вот что скажу: звёздное клеймо – только верхушка великанского айсберга. Наземный фасад, если угодно. Стены и кровля незримого здания. А стенам нужно что? Фундамент! Подвалы, подвальчики, норы подземные. Ходы и выходы разные. Словом, лабиринт. Самое интересное творится там: в келейных кастрюлях зреет опара насущного хлеба. Печёнкой чую - есть у этой звезды подпольное дно! Белгин любил головоломки с подкладочкой.

- Слов нет, подпольное дно – штука увлекательная. Но нам бы с наземным этажом сперва разобраться. И поконкретнее хотелось бы, без мифотворчества. Побольше фактов, поменьше иносказаний.

Кубик обладал стойким иммунитетом к болтовне любого жанра и рода. Он не тушевался перед лицом наукообразной риторики, и сам мог довести кого угодно до ручки безостановочным трёпом на умные темы.
Однако, Толин эзопов язык доконал даже его.

- Поконкретнее? – Толик прищурил лукаво белёсые вежды. – Что ж, извольте. Конкретность – царица научных полей! Я лично так полагаю: звезда, она как телевизор. Да, да, телевизор. Именно! Не удивляйтесь. Сфинксы, особливо древние – это антенна. Тончайшие колебания пространственно-временной парадигмы доступны их чуткому уху - кошачья порода! Сфинксы ловят и уличают вибрации. В свою очередь, Глазная Клиника – трансформатор сигнала. Она его корректирует и конвертирует, делая пригодным к употреблению. На то ведь и Центр Коррекции, правильно? А заведения, в которых бушуют праздные, но пламенные страсти - всякие там уродские цирки и безобразные клубы – источник питания системы, генератор переменного, но непременного тока. В целом же звезда – это экран. Умея уловить сигнал и координируя жизнедеятельность на вершинах лучей пентаграммы, можно такое кино забабахать!

Бывший служитель Счётной Палаты прикрыл ладонью ораторский рот и задохнулся беззвучным хихиканьем.

- Любопытно, любопытно, - оживился вдруг Кубик. Толины телеассоциации явно пришлись ему по душе. – И кто по-вашему эту фильму будет смотреть?

- Да кто угодно, лишь бы сеанс оплатили.
 
- Потрясающе! А ещё поконкретнее можно? Я, честно говоря, в телевизорах не очень разбираюсь, а компетентное мнение услышать хотелось бы. Как на практике функционирует звёздная аппаратура?

- На практике? – Толик задумчиво чмокнул губами. – Этого в точности я утверждать не берусь - не обладаю всей полнотой информации. Хотя… Кой-какие суждения выдать могу. Вы знакомы с Теорией Струн?

Ни о каких струнах Глеб слыхом не слыхивал и откровенно признался в этом, изобразив на лице слабоумное недоумение.
Кубик, судя по его прибалдевшему виду, тоже не догонял о чём идёт речь.

- Что вы! Струны, это великая сила! Весь мир – переплетение струн. Их нельзя увидеть, но можно почувствовать. Точней, ощутить. Струны повсюду, струны везде. Сверхдлинные пронизывают космос насквозь. Микроскопические, напротив, тяготеют внутрь себя. Они закручиваются в спирали, образуя пузыри пространства и времени. Даже мысль - обыкновенная мысль – это тоже струна. Основательная идея прочна, как корабельный канат, а непутёвая рвётся, едва натянешь потуже. Более того, скажу по секрету…
   
Толя заговорщицки подмигнул собеседникам, понизил голосовой децибел и сообщил полувкрадчивым шёпотом:

- Учёные недавно доказали, что кроме струн ничего больше нет. Вообще! Наша вселенная – это трепет вибраций. Густой бульон разночастотных колебаний. С точки зрения Теории Струн, в мире всё связано и всё обратимо. Стальное лезвие ножа отличается от мягкотелости маргарина только тем, что струны их по-разному резонируют. Измени частоту, и маргарин превратится в железо. Честное слово!

Приступ лекторского энтузиазма поднял Толю с насиженной табуретки. Чтобы унять вдохновенную дрожь, он стал расхаживать по кухне, топчась в узком пространстве между столом и плитой.
Глеб с тревогой наблюдал за моционом оратора, моля бога, чтобы этот активист не разгромил своим беспокойным хождением чего-нибудь ценного.

- Мир полон неведомых связей и скрытых закономерностей. Случайность – это порядок, который пока что не удосужились обнаружить. Подобное притягивает подобное. При определённых обстоятельствах это притяжение способно породить причинно-следственную связь, цепную реакцию явлений и их подоплёк. И тогда… Струны мира запоют! Вселенская балалайка изрыгнёт из своих акустических недр эфирно-эфемерную музыку! Аллилуйя…

Желая придать бесплотным словам телесную осязаемость, Толик схватил несуществующий инструмент и забренчал на его воображаемых струнах.

- Логика, симметрия и цельность – вот три кита, на коих покоится любая система, - продолжил он лекцию, натешившись спонтанной пантомимой. – В пентаграмме всё это есть. Вообразите: каждая вершина звезды – потенциальный источник вибрации. Геодезические линии, соединяющие вершины между собой – своего рода рефлекторы, ловушки, которые удерживают сигнал, не позволяет ему ускользнуть за пределы системы. Любой инцидент, случившийся внутри горизонта событий звезды, рождает возмущение тонких энергий. Будучи запертыми, энергии эти начнут резонировать, отскакивая от граней рефлекторов и натыкаясь на эхо собственной отражённой волны. В результате – локализованный всплеск турбулентности. Сильнейшее возмущение биполярной среды на заданном отрезке пространства. Кто-то скажет: «Подумаешь!  Буря в стакане воды». Но это, господа, потенциально неумное мнение!

Дав анонимным скептикам достойный отпор, Толик вернулся к столу и вновь оседлал табуретку. В ногах правды нет!
Дальнейшее знакомство с новейшими достижениями передовой науки докладчик осуществлял из сидячей позиции.

- Помимо Теории Струн, существует ещё одна прелюбопытнейшая доктрина – Теория Хаоса. Согласно этому ученью, все комплексные системы зависимы от первоначальных условий. Малейшее отклонение от заданной парадигмы может привести к непредсказуемым последствиям. Образно говоря: пук енота в дебрях Амазонки способен вызвать тайфун в предгорьях Алтая. Я уже утверждал и ещё повторю - цепная реакция причинно-следственных связей, это вам ни фунт изюму! Все мы повязаны в мире подлунном, поэтому к локальным циклонам в дискретных стаканах не стоит относиться чересчур свысока.

Схватив со стола чашку, Толик залпом осушил её. Остудив раскаленный мотор красноречия добрым глотком холодного чая, ритор вернулся к своим хаотическим бредням.
 
- Трусливые люди пугаются Хаоса. А зря! Хаос, это не бедлам и не разгул беспредельщины. Хаос – подрыв заскорузлых основ. Сотрясение мироустройства, но сотрясение осмысленное: управлять можно не только порядком. Более того, как раз порядком особо не поуправляешь. Порядок спесив и капризен, его нужно поддерживать, блюсти, охранять. Не ты командуешь порядком, а он тобою. Другое дело Хаос - вот уж где раздолье для отчаянных сердец с удалыми амбициями! Главное, это почувствовать Хаос. Уловить вибрацию струн, исходящую из его титанических недр. Вам никогда не доводилось наблюдать за людьми, которых эскалатор выплёвывает из утробы метро?

Озадачив публику внезапным вопросом, Толик ринулся развивать прихотливую мысль.

- Не доводилось? А я наблюдал. Печальное зрелище! Эти лица угрюмы, бездушны, изжёваны, точно жук-древоед точил их черты насекомыми челюстями. Бредут бедолаги торной тропой, а с чела и сусал сыпется труха бесформенных чувств и невнятных эмоций. Гнилые пеньки, а не лица! А всё почему? Потому что там, под землёй, в лабиринте транспортных коммуникаций, люди прошли сквозь жернова первозданного Хаоса. Прошли, но не сумели постичь значение события. Если ты не в силах манипулировать Хаосом, то Хаос начинает питаться тобой. Метро – это кишечник Хаоса. Хаос испражняется людьми, высосав из них животворные соки. А что творится в час пик?! Сотни, тысячи трущихся друг о друга тел. Дыхание ртов, испарения плоти, запахи пищи и перхоти. Всё это, смешиваясь, рождает незримую слизь. Эта слизь – исчадие Хаоса, его плодородная плоть. Покрытые слизкой плёнкой, люди выбираются на поверхность земли. Они ходят по улицам. Залезают в дома. Едят еду. Гадят. Сидят на диванах и креслах, оставляя повсюду сырые липкие следы…

Трибун запнулся, переводя дыхание. Капельки пота проступили у него на носу, а бледная лысина расцвела бордовыми пятнами.

- Человек, это зуб, который стирается от постоянного жевания. Рот – могила зубов. Город – кладбище душ. Сам воздух города – кислая среда, разъедающая эмаль нашего существования. Но без слюны жить тоже нельзя! Слизь – это жизнь, а шершавая сухость – смерть. Скользкие гениталии рождают плод, а сухие ничего родить не способны. Жизнь пронизана током. Ток струится во влажной среде, жизнь кишит в сырой мокроте. Сгустки силовых полей, это комки энергетической слизи. Слизь – ток. Ток – струна. Мир стонет, содрогаясь от скрежета струн. И над всем этим царит непреложный закон вездесущего Хаоса...

Завершить свою капитальную мысль Толик не успел.
Стоявший на тумбочке телефон внезапно очнулся и заверещал, как голодный младенец, взывающий к молочному изобилию сиськи.
Выбитый из колеи телефонной трелью, агент безраздельного Хаоса охнул испуганно, сгорбился, съёжился, втянул плешивую голову в сутулые плечи и замер. От харизмы не осталось и следа - Толя-топограф вновь поблёк душой и телом и стал похож на кроткого грызуна, учуявшего фимиам грандиозного хищника.
 
Глеб тоже был не рад звонку. Всё-таки чужой телефон, чужая квартира…
Но тут он вспомнил про Неточку.
А вдруг она? Соблаговолила таки отзвониться.
Поколебавшись секунду, Глеб поднял трубку.
 
- Алё, это кто? – пробормотал он, и в тоже мгновение на него обрушился водопад возмутительных слов.

- Кто, кто… Конь в пальто! У вас совесть есть или её заказать вам с доставкой на дом!

Голос был явно не Неточкин.
Более того, вообще не понятно чей - толи мужчина надрывался на том конце телефонного провода, толи женщина…
 
- Вы шмотки свои забирать собираетесь? Тут что, по-вашему, камера хранения что ли? Ушли, и дело с концом? А главное, номерки унесли! Если вы полагаете, что гардеробщица номерки умеет рожать, то ваша гипотеза не верна на корню. Сегодня премьера, аншлаг, народу припрётся немеренно. У нас каждое вешательное место на счету, а тут такое – номерки пропадают!
   
Бесполый голос поперхнулся гневливой слюной и завершил монолог категоричным ультиматумом:

- В общем, так - если через час вы барахло своё из гардероба не заберёте, я его на помойку выкину, честное слово! На этом всё. Привет семье. Желаю здравствовать!

*   *   * 


Письмо профессора Блюментроса
доктору Френкелю.

   Здравствуйте многоуважаемый Кирилл Андреевич.
   Как Ваши дела-делишки? Много ли подвигов успели совершить на своём многотрудном психиатрическом поприще? Интересуюсь, потому как давно уж весточек не получал. Забыли старого закадыку. Не хорошо!

   А я, напротив, помню о Вас, разлюбезнейший. Помню, думаю, радею! И о Вас, и о Ваших питомцах.
 
   Слыхал я краем уха от неких осведомлённых людишек, что горемычный Коля Белгин вновь обрёл принуждённый покой в стенах вашего скорбного учреждения. Эх, Коля-Николай… И то сказать – такая трагедия! Любимая бабушка, ангел-хранитель… Ладно болела бы - так нет же! Несчастный случай, понимаете: приняла, кручинная душа, мученический венец, окочурилась в шахте неисправного лифта. И куда глядят коммунальные службы?!
 
   По-совести говоря, потеря для общества невеликая. Знавал я немного покойницу, вздорная была старушенция. Баба с возу – кобыле вольготнее. А впрочем, мир её дряблому праху. Вернёмся лучше помыслами к внучонку.

   Есть у меня до Вас, Кирилл Андреевич, одна мольба пустяковая. Осмелюсь утрудить всеуниженной просьбой: Вы, драгоценный мой, когда Белгина на ножки поставите, да в чувства путные его приведёте – дайте знать мне, голубчик. Хочу повидать лапушку нашу, уж больно по нему я соскучился, истосковался. А ещё лучше, отрядите его в мою епархию. У вас ему засиживаться резону нет, чего зря харчи больничные транжирить? А у нас в клинике Колю заботою окружат, приголубят и обласкают усиленно. Безвозмездно, но не задаром - имеется к его персоне подопытной некий экспериментальный интерес.
 
   Хочу, знаете, штучку одну попробовать: пошуровать в мозгах у Коли мелким разрядом трёхфазного тока. В прошлый-то раз я в опытах своих слегка обмишурился, а нынче чувствую – сумею! Опять же, приборчик у нас появился новёхонький. Надо опробовать штучку – много надежд на неё возлагаем!

   Чего греха таить, встречаются ещё в медицине разные староверы и ретрограды, которые лечат шептаниями и заплёвками, как во времена мракобесной архаики. Мы же стараемся в ногу с веком шагать! Брезговать передовыми технологиями – это глупость и преступление. Умная машина вдохновению отнюдь не помеха. Трезвый расчёт, обручившись с прыткой фантазией, откроют многие тайны естества человечного. Тайны тела, духа и даже души!

   Вижу, вижу, доктор любезный, как скривилось брезгливой гримасой ваше брыластое личико – мол, куда лезет этот наглый глазник? Как смеет он соваться некомпетентным рылом своим в калашный ряд столичной психиатрии и лапать душу дилетантскими пальцами?! Что тут скажешь… Каюсь, люблю я заповедные тайны. Терзает меня похоть суетного любомудрия. Так и подмывает обозреть пытливым взором сферы, от «окулизма» далёкие. Знаете, Кирилл Андреевич, я в отрочестве полагал, что окулист и оккультист – это одно и тоже. Обхохочешься!

   А если с другого бока на проблему взглянуть, то и получится, что нет никакого вредоносного противоречия. У наших профессий гораздо больше общего, чем принято предполагать. Судите сами: вы лечите души людские, а мы врачуем зеркало этой души. Объект и его отражение имеют между собой неоспоримую связь. А коли так, то значит и на душу можно влиять, третируя особым образом органы драгоценного зрения.

   Впрочем, сей феномен я уже описал в своей статье «Математическая модель глаза и нарушение его подвижности у шизофреников».
 
   Не стану более утомлять вас, коллега, растекаясь мыслишкой по древу знания, а перейду к материям утилитарного свойства. Имею, Кирилл Андреевич, до Вас интерес. Помогите, голубчик, подготовьте мне Белгина. Для предстоящего эксперимента он мне потребен в состоянии «огурчика» - то есть бодрый, но не разнузданный. Поэтому уколами злоупотреблять не надо, и гипнозом усердствовать, тоже не стоит. От гипноза происходит разжижение мозгов – какое уж тут вдохновение?! Вы лучше словом его поврачуйте, беседой душевною приободрите. Клиент должен быть смирным, но не пришибленным. Покладистым, но не унылым. Слегка обнадежьте, чуть-чуть припугните. Пряник и прут, употреблённые в разумных пропорциях, творят чудеса.

   Что же касается всяких сомнений по поводу легитимности предпринимаемых актов, то они, уверяю Вас, абсолютно беспочвенны. Конечно, шила в мешке не утаишь. Мир не без «добрых» людей: у недругов всегда найдутся аргументы, чтоб опорочить наши монументальные помыслы. Клятва Гиппократа, то да сё…  Плевать! Жрецу науки не пристало плестись на поводу у лицемерного мракобесия. Потомки нам этого не простят! Что же касается современников… Чёрт с ними!!!

   Уверяю Вас, тревоги напрасны – Старик на нашей стороне. С таким покровителем не страшны контролёры Минздрава и прочая фискальная сволочь. Можем спокойно нести священную жертву к алтарю просвещения, не опасаясь интриг и шашней завистников. «Знание – сила, а концы в воду» вот наш девиз!

   В общем, я на Вас полагаюсь, драгоценный Кирилл наш Андреевич. На опыт Ваш, талант и прозорливость сметливую. А так же – на благоразумие! Я же со своей стороны в долгу не останусь, Вы меня знаете.

За сим спешу откланяться.
Ваш и вашей «душеспасительной» канцелярии
преданный раб и покорный слуга,
профессор Блюментрос,
гауляйтер гильдии глазных врачей
и личный окулист Вдовствующей Императрицы.