Пути-дороги. Свежий хлебушек. Шаманка Лида

Я так всё ясно видел! – их обоих в кабинете, её движения… и вот, наконец,
…Лоран решилась.
Ее сердце сильно билось, рука дрожала, когда она осторожно приоткрывала кран.
Тотчас из горла головы послышалось шипение. Лоран услышала слабый, глухой, надтреснутый голос, дребезжащий и шипящий, как испорченный граммофон:
– Бла го да рю… вас…

– Серёжа! Иди ко мне, – вдруг внезапно и громко позвала меня мама – хватит читать.
Я, не то чтобы испугался, но от неожиданности чуть не упал с дивана. Быстро захлопнул томик А. Беляева и побежал на кухню.
– Мама! Ты представляешь! Там голова профессора заговорила! А тут ты! так у меня сразу пятки разошлись! Нет, не так – душа в пятки спряталась. Или упала? Короче, я так испугался, что она со мной заговорила! Ты хоть в следующий раз предупреждай, когда звать будешь.
– Да как же это, Сергуня, я тебя предупрежу?! Выдумаешь тоже. Ладно, вот тебе 56 копеек. Сходи в наш магазин за хлебом. Возьмёшь буханку «серого», а на оставшиеся – 300 грамм карамелек «подушечка» за рубль двадцать. Посмотри, какую рыбу привезли. Да, и зайди во дворовый клуб – позови папу домой. Скажешь, что пора обедать.

Взяв денежки и авоську, я отогнал навязчивый образ страшной головы и козликом поскакал в магазин.
– Серёга, ты куда? – окликнул меня во дворе Санька, мой друг с соседнего дома. – Давай сёдня колечки девчонкам сплетём; у меня и проволка есть – красная, жёлтая и зелёная. Красиво будет! Да и обещали им давно уж.
–  Ладно, Саш! Щас сбегаю за хлебом в магазин, папу из «дворового» позову домой, потом выйду…
– Жду! За столиком у тополя – кричит Саня вдогонку.

Плетение плёточек, колечек-перстеньков из цветной проволоки, оплётка карандашей и стержней дело хоть и нудное, но серьёзное и важное. У кого красивее получится тому и почёт, и дворовая слава от местных девчонок. Если понравится, то будут пищать, а нет – так молчком, вроде и не заметили.

Мне, конечно, интереснее полазить по стройке: вот уж где всякой полезной всячины можно отыскать! Особенно, если нам с ребятами карбид попадётся, то всё! Ждать, местным жителям, сегодня-завтра взрывы карбидных бомбочек из бутылок.

Или по садам полазать за яблоками, викторией, смородиной, иргой. Это ж, ух, как опасно! Но добыча витаминов с приключениями всегда перевешивали страх быть пойманным...

Стоп. Я аж остановился от неожиданной мысли. А ведь бедная голова профессора Доуэля лишена всех этих радостей и ничего не может – ни на велике погонять, ни с рогатки пострелять, ни за девчонками побегать. Вот так вот! Оказывается, что голова то вовсе не страшная, а несчастная… «Жалко её», - думал я, когда шёл в магазин, но, очутившись внутри, быстро про неё забыл, увидев сладости кондитерского отдела.

– Здрасьте, тёть Валь! Мне, пожалуйста, 300 граммов подушечек – приветствую продавца. Сам же с вожделением смотрю на конфетное разнообразие: карамельки, драже, шоколадные батончики, трюфели. Вздохнув о неисполнимых пока что желаниях, поблагодарил продавщицу, рассчитался с ней и перешёл в соседний отдел, хлебный. Хлеб свежайший, ещё горячий, только привезли с хлебозавода. Если прижаться к нему щекой или ткнуться носом в мякиш, то от его тёплого аромата захватывает дух, сразу текут слюньки, разгорается аппетит и, просто неудержимо, хочется попробовать хлебушка, ну хоть кусочек. Поэтому слегка откусил с уголка. Вкуснятина! Потом ещё, и ещё чуток. Пока осматривал свежий завоз в рыбном отделе, всю корочку с буханкиного торца сгрыз.

Та-ак, что тут у нас? – морской окунь, палтус и рыба со странным именем простипома. Чтобы не забыть название и правильно передать его маме, я для удобства запомнил её, как «прости (меня) Тома».

Хорошо дворовый клуб имени Аркадия Гайдара располагается в том же доме, что и магазин, значит кирпичику «серого» пока повезло – он спасён от обгрызания.
Войдя со двора в клуб, на первом этаже угловой квартиры, я немедленно попал в мир всяких интересностей: игра, учёба, споры, весёлый смех, радость от дружеского общения увлечённых людей. В помещении стоит этакий рабочий гул, похожий на жужжание пчёл в улье.

Папа в большой комнате репетировал со своими воспитанниками какую-то смешную сценку из гоголевского «Ревизора». В маленькой комнатке собрался шахматный кружок – мастер-знаток объяснял ребятам, как правильно решить заковыристый этюд. На кухне детвора из кружка туризма и краеведения, во главе с двумя чьими-то родителями, составляли план маршрута в район горы Волчиха. Поход в следующее воскресенье. С ребятами из этого кружка я через три года пошёл в поход до станции Вершина (к памятному знаку, но немного не дошли – пришлось принять участие в тушении лесного пожара).

Через день-другой в клубе соберётся ребятня с района из следующих кружков: юннаты-ботаники, самоделкины из «Сделай сам», любители-астрономы. Потом слетятся моделисты-авиаторы, девчонки-вышивальщицы, юные нумизматы-филателисты и прочие собиратели. А вообще-то, если кому интересно, иди и читай расписание занятий по кружкам, вон, на двери вывешено...

– Пап! – я выбрал момент паузы в репетиции. – Мама домой зовёт обедать.
– Хорошо, сынок, я понял. Побудь тут, пока мы с нашими артистами не закончим репетицию. Это ненадолго. И, кстати, что это у тебя в сетке? Наверное, какая-нибудь вкуснятина?! А ну-ка, ну-ка покажи.
Я выложил на маленький столик свои покупки, прикрыв ладошкой ранку на буханке от моих зубов, и выжидательно поглядел на папу.
– Отлично! Так как вся труппа артистов голодна, то давай, Серёжа, мы их немного подкрепим. Я нарежу хлеб, а ты подели конфеты на кучки по три штуки.
– А маме, что скажем? Она ж сказала хлеба и «подушечек» принести.
– Ничего! После репетиции зайдём в наш магазин и восполним потерю продуктов.

Юные артисты с радостью разобрали порции, тут же с удовольствием принялись уминать хлеб с конфетами, внутри которых затаилось вкусное кисло-сладкое сливовое повидло. За перекусом продолжали обсуждение своих ролей, игру товарищей; папу просто завалили вопросами: «А как то да сё? А как вот это? Куда мне смотреть, а ему куда? Какую позу принять, а ей какую? Что на лице изобразить или ничего не надо?» - и прочую ерунду.

«Вообще, ничё не понимают – одним словом, артисты, что с них взять? Только всё спрашивают и спрашивают, и всё равно им не ясно! (ну, это я так тогда считал – ерунду всё, мол, спрашивают, итак всё ясно и понятно, даже коню). Вот ведь как папочке трудно! Всё расскажи да потом сыграй-покажи. Эх, ребята, читали бы вы побольше книжек, тогда и вопросов не возникало. И папе легче, и всем зрителям сразу видно, какие на сцену артисты вышли: умные, образованные, накормленные нашим печеньем и шоколадными батончиками…» - фантазировал я, пока папа с ребятами заканчивал репетицию.

В то же время, от моего мальчишеского внимания не ускользало, что в этом общении папы с юными подопечными ясно проявлялось глубокое уважение, радостное внимание и любовь всех ребят к своему театральному руководителю, учителю.

Я же просто таял от гордости за своего папу, ну, и, конечно, от вкусной сладкой горбушки во рту.
– Ох, и здорово у тебя тут, пап! – весело защебетал я, когда мы с ним вышли из клуба и зашли в магазин, восполнить съеденные продукты. Потом по кругу, не спеша, через скверик с аллеями и ротондой, пошли домой.
– Согласен с тобой, Сержик! Я люблю творческую работу с людьми, с вами, детьми, особенно. Душа оживает от этой общественной нагрузки – ты же помнишь, я про неё рассказывал?
– Да я помню, папочка, в другом рассказе, до того, как ты заболел малярией. …А, вспомнил – это когда ты работал на Беломорканале!
– Хорошая у тебя память, сынуля. – Папа прижал меня к себе, ласково потискал и поцеловал. – Слушай, что было потом, после болезни.

Зайдя на площадку ротонды, я попросил папу помочь мне сесть на перила ограждения. Теперь я готов был слушать его, свободно болтая ногами и просматривая подходы к нашему «штабу».

Папа рассказывает_ _ _

Итак, 1939 год. Я в заключении под Биробиджаном.
Руководство лагерей по всей стране, безусловно, с одобрения верховной власти, тормозило освобождение заключенных, которым вышел срок, и пора было на волю. Для этого использовались разные методы и способы. Самым распространённым из них было применение статьи 59-3 пункт «а». По приказу хозяина стукач подбрасывал человеку боевой патрон,   составную часть от оружия или что-то подобное, запрещённое к хранению, затем внезапный шмон (обыск) и у тебя находят что-нибудь из перечисленных предметов. Дальше: статья, Чрезвычайная тройка, новый приговор, прокурор подмахивает постановление и вот тебе добавлен срок – обычно 5 лет. Людей, таким образом, оставляли на зоне и продолжали использовать подневольную дешёвую рабочую силу.

Со мной начальник поступил честнее и проще, зная, что заступиться на воле за меня некому, да и жаловаться не стану, а может быть просто из уважения или симпатии (встречались среди них и такие). Как бы то ни было, но в конце мая 1939 года, как раз на день моего 29-летия, он вызвал меня  к себе в кабинет и поставил в известность, что согласно распоряжениям сверху (об удержании осужденных в лагерях) обязан оставить меня в заключение ещё на пять лет (!). 

– Ты ему сказал, что это очень подло и так нельзя делать?! Что надо ехать к сестрёнке и братику? Что ты хочешь на свободу!!!
– И подло, и гадко. Отвратительно и несправедливо. И что у меня жизнь вся сломана. Да я после школы и не видел той жизни, и у сестры с братом её тоже не было…

В ответ, в полголоса, чтобы в приёмной не слышали, если там есть уши (а они там, конечно, были), он стал разъяснять:
«Пойми, во-первых, Альберт Витальевич, что заключённые в лагерях по всей стране работают на таких участках и в таких районах, куда обычных граждан не заманить никакими «коврижками». Поэтому верховная власть дала отмашку на использование твоего подневольного труда и труда твоих сотоварищей.
За сестру и брата не беспокойся – оба в городе Полевском на Урале.

Он прочитал какую-то бумагу на столе и продолжил: 
– Твоя сестра Геля получила работу белошвейки, а брат Рудольф скоро окончит школу и поступит в Профтехучилище. Ты человек надёжный, добрый, справедливый. Талантливый. Любишь жизнь. В лагерях получил хорошую специальность, работаешь безупречно, поэтому жди скорого повышения. Ну, и самое главное в тебе – это то, что ты пользуешься безусловным уважением как у руководства, так и среди заключённых. Если человек не виновен, то не боишься за него заступиться. И люди отвечают тебе взаимностью, хотя среди них хватает подлецов – не забывай об этом и «Бди!», как говорил Кузьма Прутков. Есть в тебе стержень настоящего человека без прогибов, гнили и ржавчины. Тебя не сломать.

Так, ладно, второй вопрос... Мне эскулап наш доложил, что у тебя начальная стадия туберкулёза лёгких, и у него есть возможность вылечить тебя, поэтому с сегодняшнего дня поступаешь под его опеку на два месяца. Что-то вроде санатория для тебя.
И, последнее, запомни – этого разговора между нами не было. Ты понял меня, Виталич?! Официально ты на лечении.

И уже громко, для подслушивающих ушей:
– Всё, разговор окончен. Осуждённый Домбровский, вы свободны! Идите».

Со 2 июня 1939 года пошёл отсчёт нового срока – мне добавили пять лет по ст.59-3 п.а. – «Хищение боеприпасов»…
* * *
Начальник сдержал своё слово и без малого за два месяца наш лагерный врач вернул мне здоровье, опробовав свой «секретный интегральный» метод лечения. Так он его назвал.

– Что такое интегральный? – поймал я на слух новое слово.
– Значит суммарный, объединённый – разъяснил папа.

 До обеда он практиковал на мне всё, чему научился в мединституте, а после обеда отпускал в тайгу, к знахарке кореянке Ли Тиен (Ли Тиен с корейского на русский - «животворящий дух», «плодородная фея»). «Для проведения на мне природных экспериментов и познания, через данный опыт, методов восточной медицины», - говорил он в радостном возбуждении и одаривал меня улыбкой Мефистофеля, только что заполучившего человеческую душу. Гиппократ, Светило современной медицины, Новое Слово в лечении туберкулёза – наверное, таким видел доктор своё будущее в мечтах…

– А кто такой Мефистофель? И почему он так радовался? – прервал я рассказ.
– Это царь нижнего мира земли. Немецкий поэт Гёте красочно его описал – немного подумав, ответил папа.
– А что такое нижний мир? Это значит на той стороне Земного шара? И гиппократ, что это?
– Серёжа, давай я про всё это расскажу тебе позже, а сейчас продолжу свою историю.

Папа сказал так, потому что понял, если всё объяснять как оно есть, то вопросы с моей стороны будут множиться и множиться. Наш разговор перейдёт в вечер вопросов и ответов, потом в ночь того же самого, а потом в утро …ну, и так далее, до бесконечности, или до полного изнеможения одной из сторон. Поэтому, не делая паузы, быстро продолжил:

В самом начале, раза два-три, врач ходил со мной – показал дорогу, познакомил с Лидой (имя знахарки созвучно нашему – Лидия), поговорил с ней о моем заболевании, узнал о её методах лечения, о средствах восточной медицины в борьбе с чахоткой.

Баба Лида оказалась очень приветливой, весёлой, подвижной миниатюрной старушкой. Жила она вместе с русским мужем в рубленой избушке посреди лиственничного урочища,  километрах в 10-ти от нашего лагеря. Муж её занимался плетением из лозы различной домашней утвари.
На дорогу – туда-сюда – у меня обычно уходило около четырёх часов. Ещё пару часов занимали  знахарские процедуры. К вечерней перекличке я уже был на месте – в лагерном лазарете.

Через два месяца, когда лечение подходило к концу, я поинтересовался у бабы Лиды, чем же она меня вылечила и почему неделю, как не видать ихней приветливой дворняги?
– Хорошо, Виталич, что ты об этом спросил меня в конце, а не в самом начале. Иначе мне было бы трудно победить твою болячку. И помогли нам с тобой в этом деле ёжики в супе, мурашки (муравьи) в деревянном масле, шиповниковый сироп с порошком из медведок, отвары и настои из многих трав (что-то на спирту, водке, козьем молоке, что-то просто на родниковой воде), уголь древесный и ещё много чего, что природа дала. А ещё травяные бани, втирания мазей в грудь и спину. Каждое целительное зелье я укрепляла старинными заговорами и молитвами о твоём выздоровлении – вот и результат. Ты здоров! Хоть сейчас можешь жениться или просто полюбить какую-нибудь амурскую тигрицу – выдала со смехом бабушка Ли.

Насмеявшись, она продолжала:
– Ну, что, парень, доволен ты? Да, а собачку нашу тебе пришлось скушать в жарком, поэтому в последнюю недельку ты её и не видал. У нас в Корее – это первое лекарство от туберкулёза. Но не спеши грустить и печалиться о ней – перед тем я получила от неё согласие и желание стать с тобой одним целым, и так как пёс отдал тебе свою плоть, то всегда будет невидимо охранять тебя в этом мире. Ну, а в ином встретитесь обязательно, придёт время.
– Чем же мне, Лидушка, отблагодарить тебя?
– Благодарности от тебя, Альбертик, я хочу вот какой. Ведомо мне, что когда уедешь ты отсюда в северные земли, то встретишься там с Великой Жницей. Встреча эта будет очень важна для тебя. Так ты в тот миг вспомни обо мне по-доброму, а уж Она поймёт всё и без слов. …Это и будет твоя плата за моё лечение.

Я мало, что понял, но обнял бабу Лиду, поблагодарил за своё выздоровление, склонился к её счастливому лицу и расцеловал. Попрощавшись со стариками, направился в лагерь. Шёл знакомой тропинкой, среди стройных лиственниц, бережно несущих на своих упругих лапках мягкие пучки зелёных иголочек-листочков.

Я обнял ближайшую ко мне красавицу-лиственницу за талию, уткнулся в тёплые чешуйки коры её тела, вдохнул запах. Чуть-чуть опьянев, я прислонился к стану дерева спиной, закрыл глаза и замер. Какой же был воздух в лесу, сынок! Я просто не мог надышаться! Светлый, чистый, он возносил собою тонкий аромат смолы, распространял шелестение ветерка в вершинах крон. Всё урочище наполнено таинственными звуками его загадочных обитателей, сказочными мелодиями птичьих песен.

Время исчезло! На мгновение наступила ТИШИНА и БЕЗМОЛВИЕ!
И вдруг – Взрыв! И мир опять зазвучал разными голосами, он говорил со мною.
Лесной воздух звал меня куда-то, будоражил и шептал – Да нет! Скорее требовал: живи, люби, лети, твори…

– Папа, папа! Я знаю, что это был за воздух!
– Что же, сынок мой? А ну, скажи.
– Этот воздух, папочка, называется «Дыхание Жизни».
– Сергуня, ты меня порой просто поражаешь. Откуда ты это берёшь?
– Я не знаю, пап, …но ведь, правда?

Н-н-да.… Уже на следующий день после выздоровления с 1 августа 1939 г. и до 13 мая 1940 г. меня поставили на должность помощника прораба электромонтажных работ УБАС НКВД г. Биробиджан.
Затем с 14 мая 1940 г. по 7 февраля 1942 г. назначили прорабом там же.

В середине января 1942 года начальство командировало меня на неделю в Комсомольск-на-Амуре: необходимо было получить согласно выписанному наряду электрооборудование и расходные материалы для электромонтажных работ, затем по железной дороге доставить груз на склады нашего Управления в Биробиджане. В помощь для погрузочно-разгрузочных работ в моё подчинение перешли троё моих товарищей. Сопровождал нашу группу один охранник.
Добрались до Комсомольска быстро…

– Серёжа! Альберт! Ну, где вы пропадаете?! Идите домо-ой!!! – вдруг до нас с папой со стороны дома доноситься мамин крик.
Папа, глянув на часы, присвистнул от удивления:
– Ничего себе мы, Сержик, с тобой заговорились! Время-то уже сколько прошло – вот так сюрприз… Сейчас обоим от мамы попадёт! Быстро мотаем домой.

…И, конечно, мама ждала нас возле подъезда. И, без сомнения, нам была прочитана мораль (как это папа называл).
Потом наше: «Прости! Мы так больше не будем!».
И в ответ – её: «Хорошо! Но чтобы это было в последний раз!»

Вообщем, обнялись, расцеловались. И вот уже счастливо воссоединившаяся семья спешит домой на вкуснейший мамин обедоужин.
Так прошёл первый день моих летних каникул. Было интересно и здорово, только вот Саня так меня и не дождался… Ну, ничё, зато завтра будет, чем с ним заняться.

А сейчас родители пожелали мне «Спокойной ночи!», я им в ответ «Приятного сна!» и отправился к себе спать.
Хотя нет – есть ещё неоконченное дельце – надо обязательно дочитать про несчастную голову Доуэля.
Раскладушка моя на кухне; залажу под одеяло, включаю фонарик и …

«…Когда дверь за ними захлопнулась, Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и закрыл лицо ладонями:
– Бедный, бедный отец!
Лоран мягко положила ему руку на плечо. Артур порывисто поднялся и крепко пожал ей руку.
Из кабинета Керна раздался выстрел».

Всё. Фонарик выключен – свет погас. Занавес. День окончен.
А утром следующего дня меня ожидал классный сюрприз. Родители подвели меня к нашему сараю и, открыв дверь стайки, папа выкатил из неё новенький велосипед «Школьник» цвета вареной сгущенки!
– Это тебе, сыночка, подарок от нас с папой за хорошую учёбу во втором классе!
– Теперь в сад будешь на нём гонять. Забирай, приводи в порядок и учись кататься, но пока во дворе. Я тебе помогу и подстрахую, если что...
Так у меня появился первый велосипед. Потом был небесного цвета «Спутник», а ещё позже бирюзовый моторный «Рига-7».

Но это могут быть уже другие истории, не относящиеся к данному повествованию…

ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2020/11/28/1449