Глава 4. Пролетела птица Обломинго

Если бы я задалась целью озаглавить части своей повести, то я назвала бы четвёртую часть просто и незамысловато «Птица Обломинго» или «За двумя зайцами». Или, вот ещё, «Меж двух стульев»
Мы сдавали летнюю сессию и потихоньку собирались в стройотряд. Делали всякие прививки и проходили медкомиссию.
И вот настал день отъезда. Рюкзак был уж три дня, как собран, получена и отглажена форма, пришиты все необходимые нашивки, приколоты значки. Примерена с шиком пилотка…
Уезжали мы в субботу, 4 июля, и Шурик вызвался мне в помощники, чтоб дотащить мой рюкзак до Казанского вокзала. Расцеловавшись с родителями, мы с Шуриком двинули на Комсомолку, для немосквичей объясняю, что так называется площадь трёх вокзалов – Ленинградского, Ярославского и Казанского.
Наш состав стоял под парами на путях Казанского вокзала.
Площадь была битком набита. Одним поездом уезжали сразу несколько стройотрядов из разных институтов. Кое-где слышалась модная по тем временам песня:

«Пусть весь вагон сидит в одном купе
И радуется собственной судьбе.
Оно совсем не тесное,
Купе четырёхместное,
Мы это испытали на себе…

Не те студенты, которые
Аудитории не покидали вовек,
А те, которые, прыгают в скорые
- И – ПРИВЕТ!»

Я искала взглядом табличку «ЖУРФАК», а когда нашла её, то издалека никак не могла понять, почему она так мотается из стороны в сторону. И что-то белое и воздушное иногда показывалось над головами наших бойцов. Так нас на собрании назвал комиссар отряда Тельнов.
На площади было так шумно, что лишь подойдя к своему отряду, я услышала музыку и увидела, что они пляшут дружной тесной толпой под незабвенную «Шизгару». Время от времени эта тесная толпа орала во всю глотку: «Горько!» И потом начинала считать» «Раз, два, три…Мало! Мало! Ой, горько как!»
Оставив Шурика с рюкзаком, я протиснулась в середину толпы и с ужасом увидела, что в центре, обнявшись и постоянно целуясь, танцует комиссар Влад Тельнов с этой худосочной прыщавенькой и малость кривоногой Таней Сысоевой, которая вела то самое первое собрание. Они оба были в стройотрядовской форме, только на голове Сысоевой была изящная кружевная фата, а у Влада прямо на голой шее – атласная бабочка....
- А что тут происходит? – спросила я у танцующих рядом стройотрядовцев.
- Что, что? Сама не видишь? Свадьба!
- Чья?
- Комиссар наш с Танькой Сысоевой сегодня утром расписался!
Я постояла, малёк прибалдевшая, по-другому не скажешь. Потом вытащила из кармана куртки стройотрядовскую путёвку, билет на поезд и сунула в руки рядом стоящей девушки: «Я – боец Миусова. Отдашь потом комиссару, скажешь, что у меня обстоятельства изменились. А форму я в деканат сдам. Пока!»
Я выбралась из толпы к ожидавшему меня Шурику.
- Я никуда  не еду…
- ???
- Обстоятельства изменились….
- А что у тебя с лицом?
- А что?
- Будто ты наелась тухлых лимонов и высматриваешь ближайшую урну…
- Не смешно… Пожалей меня!
Я готова была разреветься, потому что меня больно клюнула эта самая «Обломинго».
- Ура, - заорал Шурик, - значит, мы пойдём на байдарках!
- Не пойдём, - проглотив слёзы, твёрдо сказала я.
И птица клюнула меня ещё раз…
Но тут птица клюнула и Шурика. Видать, здорово она его долбанула, потому что он снял свой хипповый кепарь и принялся растирать затылок…
По его лицу я поняла, что шутить ему больше не хочется.
Потом он взял мой рюкзак, надвинул поглубже свою кепку, взял меня за руку и повёл прочь от всей этой хохочущей и прыгающей толпы.
То были светлые времена, когда нашим градоначальником был эстэт Гавриила Попов, а не сменивший его мэр, носивший гордо вместо фамилии название любимого народом головного убора. Не был издан закон о запрещении потребления любимой народом шаурмы. Поэтому палатки с вышеозначенным лакомством располагались на площади трёх вокзалов в шахматном порядке, играя роль белых фигур. Чёрными же фигурами были палатки с пивом.
До всей этой фигостройки с пивом у нас были проблемы. Раньше у нас было всего два сорта пива – «пиво есть» и «пива нет», или, как исключение, табличка «Ушла на базу», пусть не сочтёт читатель это за повторение, но третьего сорта пива до избрания мэром господина Попова у нас не было.
На площади Шурик купил четыре банки пива «Тuborg» и четыре  шаурмы. 
- Зачем так много? – спросила я, - сейчас же домой поедем. Вот предки обрадуются! Они так переживали, что - я уезжаю.
- Мать, - сказал мне Шурик, - иди за мной и не шебуршись.
Мы нашли какую-то странную автобусную остановку, где не останавливался ни один автобус. Просто пустая табличка.
Усевшись поудобней и, пристроив рюкзак,  мы взгрызлись в шаурму. Шурик открыл две банки пива, чтобы не было всухомятку. Я откусывала шаурму, и непонятно было, чем я её больше запиваю, пивом или больше своими слезами. Видение Влада с бабочкой на голой  шее и прыщавой Тани Сысоевой в кружевной фате всё ещё стояло у меня перед глазами.
Шурик молчал. Он, после удара обломинго, просто наслаждался шаурмой и пивом.
Откусив очередной кусок, прихлебнув пива, я почувствовала, что на меня кто-то пристально смотрит. Забыв о своих переживаниях, я подняла глаза.
Передо мной стояла точь-в-точь, артистка Волкова, сыгравшая бездомную Катю из Рязановских «Небесах обетованных». Я поперхнулась. Лицо дамы было фиолетового цвета плюс огромный синяк под глазом. Под левым. Очевидно, ударивший был левшой.
А Шурик, поманив эту несчастную женщину рукой, дал ей третью шаурму и третью банку пива. И я поняла, зачем он покупал всё на троих. Вернее, на четверых. Ох, Шурик, светлая твоя душа! Или голова?... Что-то мысли у меня путаются…
Несчастная женщина боком, как краб, подошла к нему и взяла предложенную еду.
- Сядь рядом, а то отнимут, - сказал ей Шурик и постучал рукой по скамейке. Шурик был ближе к жизни, чем я, избалованная папина дочка.
Женщина также бочком присела рядом и басом сказала: «Благодарствуйте, три дня не ела».
Я-то дура-дурой, переживаю – лью слёзы из-за Влада.
А тут люди голодные.
Ох…