Консьерж. Детективная история

               

                Консьерж

                (Детективная история)

     Звонок поступил под утро. Звонившая, судя по голосу, молодая женщина, с трудом, сквозь рыдания и бессвязные восклицания, сумела сообщить адрес.
     Офицеры Элиот и Мелинда прибыли на место так быстро, как только было возможно: улицы были ещё пусты, новая машина, полученная неделю назад, неслась легко и бесшумно. Войдя в старый двухэтажный дом и поднявшись по лестнице, они почти приняли на руки заплаканную девушку, открывшую им дверь квартиры и медленно начавшую оседать на пол прямо на глазах вошедших, - и ей бы это удалось, если бы не крепкие руки Элиота.
     Усадив ее на диван в передней комнате, он последовал за напарницей в спальню, где на большой заправленной кровати, с открытыми глазами, мёртво уставившимися куда-то вверх, на темное ещё небо за окном, лежала светловолосая девушка в тонком распахнутом на груди халате. Поза ее была естественной, никакого страдания на лице, и даже легкая улыбка на губах могла неопытного полицейского, какой и была Миранда, ввести в заблуждение. Но эти голубые глаза, прозрачные и безмолвные. Сомнений больше не оставалось.

                #.                #                #



     Его звали Джек. Он любил своё имя - это мама настояла, чтобы оно, это короткое и энергичное, было даровано ему, слабенькому и болезненному при рождении. Он и впрямь превозмог свои юные хвори, тянулся вверх и перерос всех своих братьев. В детстве и ранней юности он старался соответствовать своему имени, преодолевая трудности, порой разочаровываясь, иногда разуверяясь в том, что оно дано было ему по праву. А сейчас он уже давно утратил тот юный глупый трепет перед именем, его смыслом и энергией. Это было просто его имя, и оно ему нравилось независимо ни от чего, просто потому что оно принадлежало ему и было привычным.

     Утро было солнечным и ярким, как и большая часть сентябрьских дней, когда осень ещё робко-робко заглядывает в сады и парки, подкрашивая некоторые избранные листья в желтый и оранжевый цвет, и пока ещё держит про запас красный. Она, ранняя осень, ещё держит на поводу уже не такой легкий и тёплый, как летом, а все более своенравный и прохладный ветер. Она ещё выше поднимает небо, делая его абсолютно и бесконечно синим, иногда для разнообразия покрывая его редкими белыми клочками ваты. Сейчас там, в высоком и ясном небе, прямо над крышами невысоких домов, парили два орла. Их полёт был так лёгок и грациозен, так совершенны взмахи и парение почти чёрных, с раскрытыми пальцами, крыльев, что остававшийся ещё в постели Джек не мог отвести глаз от прочерчиваемых ими линий, мягких и закруглённых, пытаясь представить, как это будет выглядеть на бумаге. Появлялись какие-то смутные размытые картины, ещё не оформленный сюжет будущего рисунка, но душа уже чувствовала появление того знакомого трепета и нетерпения, которые сопровождали каждый новый его «проэкт» - рисунок или портрет. Это всегда начиналось так.
     Ему показалось, что надо вспомнить предутренний сон, в котором может быть скрыт намёк или подсказка к новой работе. Но это сновидение, если и было каким-то провидческим, не обещало ничего доброго или светлого - напротив, в душе оставалось тяжелое и душное воспоминание о чем-то больном, глухом, недобром. Преодолевая привычное для него утреннее уныние,  неясную и невесть откуда наползающую тоску, Джек отправился в ванную. Через полчаса и ни минутой позже он должен выйти из дома, проехать сорок пять минут на метро, и ровно за десять минут до начала смены открыть большую тяжелую дверь, за которой пройдёт ещё один день его жизни, его бесполезной и никому не интересной, дурацкой жизни чудака и лузера.

                #.                #.                #

     Анита уже спешила к метро, досадуя на себя то, что проспала, что не успела сварить кофе, без которого не чувствовала себя до конца проснувшейся, и ещё она была ужасно голодна, потому что по новой схеме прекратила есть ещё в четыре часа пополудни. Душу грело то, что успела быстренько слепить скромный бутерброд, который ждал своей минуты в ее объемистой сумочке, где с ним соседствовали косметика и пара коробочек с носовыми платками, две толстые книги, несколько тюбиков с красками, ключи и духи, купоны, которые она хранила для магазина Art Supply*, и что-то ещё, о чем она уже не помнит и что ждёт своего часа в ее «дамской сумочке».
     По большому счету, к дамам (ladies) она себя ещё не относила, ее двадцать пять никаким образом не прочитывались ни в ее тоненькой, подростковой фигуре, ни в легкой скользящей и почти невесомой походке, ни в выражении лица с пытливым и открытом взглядом голубых глаз. Озорство и юношеский задор придавали ее лицу небольшой вздернутый носик и слегка притушенная, спрятанная в уголках губ, но готовая в любой момент расцвести радостная улыбка. Она мгновенно и порой сверхэмоционально откликалась на все: на цветущие или уже облетающие деревья, на разлетающиеся по всему небу утренние солнечные лучи и лунную дорожку на воде - и неудивительно: она была художницей.
     Сегодня у неё удачный день. Профессор в художественной академии и знакомый ее отца ещё по Москве, красавец и талантище Дмитрий, уезжал в творческий отпуск и дал ей ключи от своей мастерской, разрешив пользоваться ею в течение трёх месяцев.

     И вот он, обожаемый Манхеттен.
     Выйдя из метро, Анита свернула в сторону «Старбакса»,-  самый крепкий кофе ей был сейчас жизненно необходим.

                #.                #.                #

     Мэтью рос в семье из двух человек: он и его мама. Так получилось. Отец ушел от них давно, когда сыну исполнилось четыре года; теперь у папы другая семья, трое детей и невредная жена. Когда Мэтью приезжает в гости, она с удовольствием кормит вечно голодного, как и все подростки, пасынка разными вкусностями, разговаривает с ним о школе, о друзьях. Передаёт оставленные для него отцом небольшие купюры, если тот опять не успеет дотемна вернуться домой. Ночевать там Мэтью никогда не остаётся и, хотя это довольно далеко, считает своим долгом вернуться домой, потому что мама - трусиха, и боится оставаться ночью одна в квартире.
     Мэтью - не отличник и не пай-мальчик, но учится ровно, старается не набирать долгов по домашним заданиям и не пропускать уроки без надобности - мама строга, - как она говорит, «и мать и отец в одном флаконе», поэтому с ней не забалуешь. И скажет, и прикрикнет, может и подзатыльников навешать. Мэтью знает: его будущее в его руках, будет умным - получит профессию в руки, будут деньги, будет то, чего никогда не было у них с мамой: путешествия, классная машина. Ещё много чего входило в список желаемого, но пока … иногда выручал друзей с улицы - отвезти пакеты в чёрных мешочках по некоторым адресам. Не часто, но когда просили - не отказывался. Деньги в кармане - это хорошо и весело.
     Сегодняшним утром мама убежала пораньше, Мэтью умылся, собрал сумку, позавтракал любимыми хлопьями, вышел из дома. Махнул рукой Рэймонду: «Привет!». Пошагали в школу вместе. «Вечером играем? Втроём?» - Окей!

                #.                #.               #

     Маргарет помыла чашку, блюдце, убрала со стола сахар, хлеб, сыр. Тщательно причесалась, уложила в пластмассовую коробочкус ланч - так намного дешевле - и отправилась в свою парикмахерскую украшать жизнь и людей, так говорила она с улыбкой о себе. Она жила в этом городе уже три года, за это время успела стать классным парикмахером. Впереди  была цель - стать стилистом в шоу или кинобизнесе, и к этому она последовательно, не отвлекаясь ни на что, даже на семью, которой у неё не было, шла. Дорога не была гладкой - платные и весьма дорогие семинары, случайные приглашения к гастролерам, если где-то что-то не срабатывало и она должна была продемонстрировать все своё мастерство, сверхурочная работа - все для того, чтобы собрать классное портфолио. поиск нужных связей и прочая, прочая.
     К этому времени Маргарет обзавелась вполне приличной квартиркой с двумя спальнями, конечно же, в рент. Взяла себе жиличку - начинающую художницу, с которой выстроились нормальные добрососедские отношения.
     Сегодня Анита, убегая, предупредила - вернется поздно. И это значило, что Маргарет может пригласить Макса, своего бойфренда на протяжении уже двух лет, на ужин. Анита не станет нарушать покой своей соседки, по крайней мере, часов до одиннадцати - такой у них негласный договор.
     Марго не забудет купить суши в японском ресторанчике по дороге домой, а Макс, как обычно, захватит пива для себя и вина для неё. Маргарет взглянула в зеркало напоследок, встряхнула роскошной рыжей гривой и захлопнула дверь.

                #.                #.                #

      Если вдуматься, Джеку очень повезло. Сын эмигрантов из Южной Америки, приехавших сюда с оравой детей и сумевших осесть в Нью-Йорке. Родители всю жизнь на родине и здесь так же точно тяжко работали. Когда дети подросли и стали помощниками, семье даже удалось осилить покупку собственного небольшого домика, хоть и не в самом престижном районе.
     С самого раннего детства он хорошо рисовал - и если о писателе можно сказать «легкое перо», то у Джека был  легкий карандаш, а позже и маслом вполне недурно получалось. Поначалу удача улыбнулась ему - после школы пошел ни много ни мало - в Нью-Йоркскую школу художеств, (подумать только, сумел получить за все старания в школе грант на один год, строил планы, душу грели мечты о профессии и успехе (да даже и славе). Он был постоянным посетителем музеев и галерей. Но потом колёса его судьбы заскрипели. Дорогая учеба, со второго курса уже неподъёмно дорогая. Даже без затрат на обучение - краски и прочая - нужно было много работать, чтобы оплатить жильё (жил уже самостоятельно) и скромное питание, - и постепенно, с болью и треском, все начало рваться и рассыпаться.
     Он и всегда был обидчив, а теперь стал болезненно, почти патологически обидчив и зол на малейшую критику и несогласие; на этом фоне рушились и так непростые отношения с немногочисленными друзьями, преподавателями в колледже. В конце концов, через полтора года вынужден был оставить учебу.   

     Для Джека наступили трудные времена. Он закрылся от всех, ушел в себя.  Потом нашёл неперспективную и непрестижную работу и окончательно порвал все прежние связи и дружбы, коих и так было немного. Получилось, что сдался, и почти что без боя. Внутренних сил не хватило. Больше попыток вернуться на стезю художества не предпринимал. Знакомое здание колледжа обходил за милю.
     Но «черкать», как он издевательски обозначил свою привычку набрасывать карандашом сюжеты и лица, перестать не мог. Это было в крови и в пальцах - делал наброски даже не осознавая, абсолютно автоматически - как дышал. Так он жил, в своём тщательно охраняемом панцире год, другой, вот уже и десятый шёл. На когда-то буйной голове появились залысины, и он счёл, что лучше совсем сбрить всю растительность, чтобы на идеально голой голове правильной формы была хоть какая-то художественная завершенность и определенность, - оставался эстетом.

     Сейчас Джек сидит в вагоне метро, везущем его на работу; вагон покачивается. В руках у Джека утренняя бесплатная газета. Он - маленький человек в большом городе; нынче и присно он - консьерж в высотном жилом доме. В прекрасном городе, которому нет до него дела, да и Джек отвечает городу взаимностью. Не бродит по проспектам и парковым аллеям, забыты места встреч в пабах и барах. Музеи и выставки давно уже не скучают по нему. За годы сложился один маршрут: съемная студия в малопопулярном районе, где тебя на каждом углу могут снабдить всем, чем может успокоиться мятущаяся и горькая душа, - и трейн, везущий его к месту службы, месту, где он, надев униформу и форменную кепку, превращается на восемь часов в человека-функцию.

     Сейчас он, приготовившись к выходу, взялся за поручень; рядом готова к выходу молоденькая девушка, взмахнувшая легко своими русыми волосами, - и … они зацепились за замок его легкой курточки. Обычные «сори», «лет ме хелп ю»*. Поулыбались, отцепились и на выход.

                #.                #.             #

     Консьерж - это и есть его непрестижная и, уж конечно, неперспективная должность, с ее непрестижными обязанностями. Он - человек при дверях, «человек  в вестибюле». За годы службы у Джека появились новые привычки, которые постепенно стали частью его натуры: быть предупредительным и любезным, всегда улыбаться, не в последнюю очередь помня не только о      служебных обязанностях, одной из которых является приветливость, но и о вознаграждении, которое может прийти в виде мелкой купюры, протянутой благодарным жильцом, или симпатичного чека в праздничные дни, особенно под Рождество.
     Он знал каждого из жителей дома - профессиональная память безошибочно определяла «своих» и пришлых, гостей и курьеров. Были у него и свои «любимцы», с ними складывались особые отношения взаимной симпатии, какого-то эмоционального притяжения. Чаще всего это были «домоседы», работающие преимущественно из дома, за день выходящие не один раз то за кофе, то выгулять собачку. Проходя мимо Джека, они находили удовольствие в том, чтобы обменяться не только дежурными любезностями, но и задать пару вопросов и поделиться новостями и, кажется, вполне искренне интересуясь его мнением. Их было немного: пара поэтов, художник, компьютерный гений, несколько сверхобщительных пенсионерок.
     Но все они даже не подозревали, что стали моделями для этого любезного сорокалетнего консьержа, что он непрошенно, без их позволения, нарушил их личное пространство и пробил их защиту, пробрался сквозь их улыбки и любезные слова. Портреты или живописные сценки, героями которых они оказались, надо отдать должное Джеку, не были шаржированием или разоблачением. И тем не менее, узнай они об этом - нетрудно даже представить реакцию этих нечаянных моделей! Карандашные наброски, портреты, рисунки в огромном количестве хранились в папках и альбомах, сложенных и разбросанных повсеместно в его холостяцкой берлоге.    

                #.                #.                #


     Сейчас он уже приступил к своим обязанностям, все завертелось и закружилось. Люди выходят и выбегают - утро. Заходят курьеры, почтальоны, посетители. Вот к его конторке подошла молодая девушка - ба, да это ж его попутчица, улыбается, тоже узнала того, за чей замок «зацепилась» прядью. Спросила дорогу к лифту, пояснила, что будет теперь ежедневно появляться здесь несколько месяцев - ну Дмитрия-то он, конечно же, знал, хотя ни разу не бывал в его мастерской на верхнем этаже здания. Да и кто бы его туда пригласил! - Ну и повезло девчонке!

     Возвращаясь домой после отработанного дня, Джек снимал с лица улыбку и становился самим собой - меланхоликом, единственным собеседником которого был он сам. Гёрлфренд оставила его годы назад, кратковременные подруги не доставляли радости и не задерживались больше двух месяцев. Из радостей были стаканчик текилы и иногда косячок. Все остальное - тоска и скука. И если там, в большом красивом доме, он контролировал себя  и не мог ни при каких обстоятельствах позволить себе проявить равнодушие или раздражительность, то дома иногда ловил себя на недовольстве и злости по отношению к окружающим, порой он должен был сильно напрячься, чтобы потушить агрессию, которая рвалась из него при встрече с неразрешимыми проблемами, недалекими и назойливыми людьми, придирчивым менеджером.

    
                #.               #.            #

     Анита - по домашнему Анюта - позволила изменить одну букву в своём имени из-за такого ломания языка своих друзей ещё в школе, в Техасе, куда родители привезли ее восьмилеткой, потом в художественной академии в Нью-Йорке. Всем, кому она называла самый свой любимый домашний вариант от имени Анна (которое почему-то не любила), старался изо всех сил произнести Анюта с таким напряжением на лице: «А-Эн-Йу…- и замирали вопросительно, - точно не Анита?». Она подумала-подумала и решила облегчить им задачу. Теперь она уже легко откликалась на Аниту. В один из последующих дней, прощаясь с Джеком на выходе, она приостановилась:
     - К слову, мы же даже не представились ещё друг другу. Я Анита.
     - Джек. Мне очень приятно. Какое красивое имя!
     - Увидимся завтра. Так здорово - у меня ещё есть время. Мой профессор так добр, и я буду работать в его мастерской по крайней мере до Кристмаса.
Доброго вам вечера. До завтра!

     Но вышло иначе. В один из вечеров встретились в метро по дороге домой; как и в первый раз, оказались в одном вагоне. Увидев друг друга, улыбнулись радостно. Она продвинулась к нему поближе:
Тоже живете в Х? (и назвала район, не самый популярный в городе). Я снимаю квартиру вместе с подругой, то есть мы не то, чтобы подруги, но живем вполне мирно.
Я выхожу на конечной, тоже не Парк Авеню, но жить можно.
     Дорога показалась короткой, Джек вспомнил прелесть ни к чему не обязывающей беседы ни о чем, откликался на ее шутки и не переставал улыбаться до той самой минуты, когда она пожелала ему доброго вечера и махнула рукой, выходя из вагона.

     Утром встретились уже добрыми знакомыми. Когда она выскочила за какой-то надобностью ненадолго, уже ждал ее возвращения, посматривая на дверь. Вернулась, пробегая к лифту, взмахнула приветственно рукой. Обычный день продолжался. Вечером ушел, конечно же, один - знал, что Анита будет работать допоздна, используя свой шанс, - он и сам бы делал то же самое, дай ему такую возможность.
     Анита - баловень судьбы: она уже рассказала, что родители оплатили её учебу сначала в частной школе, потом в академии, и сейчас поддерживают её. Но и сама она трудится не уставая. Маленький червячок зависти, конечно, шевелился в душе, но Джек давил его, - Анита и впрямь была достойна всего самого лучшего. Чем чаще они перебрасывались незначительными фразами или легко болтали о том о сём в редкие поездки вместе по дороге в Манхеттен или домой, тем больше нравилась ему эта юная, устремлённая к цели девушка с добрыми и внимательными глазами, иногда даже чересчур внимательно вглядывающимися в его глаза, рассматривающими его лицо, так что он гадал порой - уж не стал ли он ее моделью. Такой примерно, как его ничего не подозревающие попутчики по жизни.

     Так прошёл месяц, шел и второй. Что-то в жизни каждого из них поменялось, может быть, и не кардинально, но оба ощущали, что присутствие другого что-то добавляет в жизни, в восприятии её, в оценке себя. Да и просто было легко и радостно ощущать, что другой присутствует где-то неподалёку, и у него наготове улыбка и доброе слово. Без претензий на тебя, без оценки и анализа. Для Аниты это ощущение было не так всеобъемлюще - это был приятный, но не единственный позитивный момент в жизни - у неё было творчество, планы, она стояла у входа в зал, в некий замок. И одним из обитателей предместья был милый, трогательный и преданный Джек. Для него же ее присутствие было связано с ощущением поднявшегося ввысь неба и солнечного света, и это при том, что он-то ощущал себя старым, ветхим и уже выходящим из этого зала или замка
     Она не раз говорила, что трудится над чем-то, о чем ни разу в подробностях не говорила и даже косвенно не давала понять, что имеет в виду. И тут ей показалось, что пора. Пригласила к себе на вечер пятницы. Он согласился сразу, чем удивил самого себя.

     В этот день он взял «свободный день» - таких у него набиралось немного за все годы работы. Эти «отгулы» были ему не нужны, потому что он не хотел терять дневную оплату, да и нужды особой в этом не было. Пару раз помогал отцу забрать маму из госпиталя, ещё несколько каких-то поводов, уже и не помнит, каких, а тут взял свободный день. Выпил с утра кофе, сжарил яичницу, почитал новости. Порисовал. Сходил прогуляться в сквер неподалеку. Подготовил одежду, почистил давно не надеванные туфли, повесил на плечики джинсы, рубашку. Цветы решил не покупать (боялся быть смешным), а вот бутылку хорошего вина прихватил в большом винном магазине неподалеку. И без пяти семь уже стоял у двери Анитиной квартиры.


                #.                #.                #


     Когда следователь будет задавать ему вопросы, требуя не один раз повторить мелкие детали того вечера, он будет честно стараться воспроизвести минута за минутой все события этой встречи.
     Но можно ли было описать то, как радостно сияли глаза Аниты, открывшей ему дверь, как потом, сидя за маленьким столом и глядя друг на друга, они по очереди произносили короткие тосты. И главное, о чем и как они говорили в тот вечер, перебивая и дополняя друг друга. Молчаливый обычно Джек обнаружил в себе такое желание проговорить передуманное, свои наблюдения и сомнения, он даже смел задавать ей вопросы, ожидая с нетерпением ее ответов, как всегда, абсолютно искренних, в чем он ни на минуту не сомневался. Ей все казалось интересным, она то сосреточенно, сморщив лоб, слушала, а то смеялась вместе с ним. Потом смотрела, как он выпутывается из паутины ее вопросов. Джек подливал вино в ее бокал - сам только пригубил - вин не любил, а текилы у неё не оказалось. Анита же наслаждалась некоторой раскованностью, которую добавил ей этот довольно изысканный напиток, выбранный с любовью, и Джек купался в возможности слушать и говорить, и чувствовать, что тебя слышат, понимают и принимают со всеми сомнениями, неоднозначными суждениями, даже противоположными оценками.
     Потом она, поколебавшись, решительно сказала: «Идём» - и направилась в другую комнату, а он последовал за нею.

   
   
     Когда он следом за Анитой вошёл в небольшую спаленку, где в художественном беспорядке разбросаны были ее вещи, кисточки, бутылочки духов, тюбики - он сразу заметил стоявшие повернутыми к стене два холста. Анита повернула один из них и глухо выдохнула: «Вот...» 
     Это был портрет мужчины.
     Джек смотрел на портрет человека, прошедшего через страсти и страдания, претерпевшего - человека пожившего и безмерно уставшего, смирившегося и потухшего. Работа была профессионально безупречной. Рука художника крепка, при этом психологическая глубина работы была несомненна. И это был его портрет. Его собственные глаза смотрели на него с портрета. Это был он, отчаявшийся и потерянный. Смирившийся. Побеждённый.
     Он молчал несколько минут, и она молча смотрела на него, потом на портрет - и снова на него, пытаясь прочитать его реакцию, вглядывалась очень серьезно и уже без улыбки. А он пытался овладеть той бурей чувств, которая нарастала внутри него и отражалась в крепко сжатых губах, острых скулах, в неудачных попытках скрыть выражение муки на лице.

     - Что это? - наконец прошептал-прохрипел он. Как ты…, кто дал тебе право? Это моя жизнь и она принадлежит мне, кто тебе позволил? Я не твоя модель, я человек, у меня моя жизнь и я не давал тебе права раздеть меня так, как ты это сделала? Ты за этим меня и позвала? А я, дурак, подумал… поверил… ненавижу!

Он поднял руку над ее головой.


                #.                #.                #


     Детектив Нико перечитывал материалы дела. Отпечатки подозреваемого обнаружены были везде: на столе, на бокалах и бутылке вина, на дверной ручке. Не оставалось никаких сомнений - он был в помещении с погибшей девушкой, и он давал нечеткие, сбивчивые показания, нервничал, просил воды, - по всему выходило - он последним видел жертву. Мотив был неясен, и Нико старался разобраться в деле со всей тщательностью и обычной для него въедливостью. Он любил, чтобы не оставалось никаких зазоров в объективных доказательствах и показаниях свидетелей, чтобы совпадало все по времени и сплеталось в одно бесспорное заключение.
     От его наблюдательности не ускользнуло некоторое расхождение в показаниях соседки погибшей девушки - жгучей рыжей красавицы Маргарет, которая и обнаружила тело подруги и позвонила в полицию. Она была подавлена, что неудивительно, но какие-то психологические несовпадения в её словах и ее реакциях давали Нико ощущение, что здесь не все просто.
     Поскольку в комнате найдены были также отпечатки пальцев ещё одного человека, и их было великое множество во всех комнатах, Нико побеседовал с ним так же придирчиво, как он всегда это делал, и видел, что Макс - бойфренд Маргарет - чувствовал себя не в своей тарелке, хотя ничего странного не было в наличии следов его пребывания в доме его гёрлфренд.
      Опрос соседей жертвы дал въедливому детективу ещё новые основания для продолжения расследования. Соседи видели Маргарет входящей в дом гораздо раньше времени зарегистрированного звонка в полицию, по меньшей мере часа на два с половиной. Видели они и приходившего в дом Макса, замеченного гуляющим с собакой пенсионером из соседнего дома. Картину в ее полноте необходимо было восстановить, а Джек все ещё оставался главным подозреваемым.  Ушибы на голове жертвы. Вскрытие показало также, что причиной смерти стало сочетание алкоголя и принятых ею таблеток. Джек по-прежнему упорно отрицал факт побоев, с не меньшей горячностью отвергал предположение, что он дал ей какое-либо наркотическое вещество.

     Нико не зря слыл дотошным следователем, мелочно придирчивым к деталям каждого дела. Через какое-то время он отпустил Джека, осунувшегося и прибитого всеми деталями преступления, которого он не совершал. Но свобода и снятие с него всех подозрений не намного улучшили состояние бедного консьержа, измучившего себя чувством вины. Он вполне осознавал ее степень в той страшной трагедии, что произошла. Ему вспоминались улыбка Аниты, ее манера встряхивать волосами, ее взгляд на него, открытый и внимательный. И она оказалась наказанной лишь за то, что посягнула на его мир. То, что делал он всю свою жизнь, вглядываясь в чужие лица и как бы присваивая их себе. Оказалось, что и ей хватило таланта увидеть и изобразить главные черты её модели - его личности, а он увидел лишь то, что раздражало и расстраивало его в самом себе - подавленность, разочарование, побежденность жизнью, то, что он определял примитивным словом «лузерство». А ведь оказалось правдой -  он и был оозлобленным неудачником, не сумевшим рассмотреть, как же истинно хороша и талантлива была ее работа.
     Его моральная глухота, привычная злость от любого поползновения в его жизнь и на его личность - убили человека. Единственного за многие годы, который увидел и оценил в нем то, что заложил в нем Бог - его душу, его смятение, его поиски. Этот портрет дарил надежду изображенному на нем человеку. Но теперь не было на земле этого художника, не осталось и надежды.

 
                #.                #.                #


       На заседании суда будут раскрыты все детали этого дела. Виновные и должны будут нести наказание в соответствии с законом и судом собственной совести..

     Когда Джек, подняв руку, словно для удара, увидел глаза Аниты, он только махнул рукой в отчаянии и выбежал, хлопнув дверью.
     Анита упала на диван, заливаясь слезами и вскрикивая не различимые сквозь рыдания слова. Только «Как», «Почему» и «За что» прорывались глухо и отчаянно.
     В таком состоянии и застала ее Маргарет, вернувшаяся домой. Анита с трудом, сквозь рыдания, коротко и отрывисто объяснила той, что произошло между нею и Джеком.
     Бедную девушку трясло, зубы её стучали о стакан с водой, поданный ей подругой, в конце концов она упала на диван и затихла, держась то за голову, то за сердце. От вызова скорой отказалась категорически. Маргарет предложила таблетки, какие нашлись в ванной, - успокоительные. Но через некоторое время началась истерика сильнее прежней. Вскочив на ноги, Анита прошла в ванную; там она увидела себя в зеркале и зарыдала ещё горше, с отчаянием повторяя все то же: «за что?», «почему?», «ну как же это?». Она стучала головой о стену, искала что-то на полочках - Марго с трудом удалось привести ее в спальню. Уговорила прилечь. Позвонила Максу. Тот пообещал прийти скоро, сразу, как только освободится.
     Анита подняла голову с подушки, спросила: «Маргарет, разве так бывает? Ведь я...все, что умею...положила в эту работу. Он же сам художник, - она проглотила всхлип и спросила твёрдо: «У тебя есть вино?». Маргарет принесла початую бутылку белого вина, налила обеим. Выпили молча. Вскоре подоспел Макс. Отозвал Марго - «Ну как она?» - Маргарет закатила глаза.
     После небольшой паузы Анита снова впала в отчаяние. Опухшее от слез лицо, красные глаза, громкие рыдания, все это было невыносимо для Макса, как и для любого мужчины.

     - Я, кажется, знаю, что делать, - сказал Макс, - только один звонок. Вышел из комнаты в коридор, набрал номер:
Есть? Да, это. Две, думаю, Лучше три, на всякий случай. Кто принесёт? Мэтью? Это тот шустрый, на скутере? Ну жду.
     Через долгих полчаса Макс вместе с Маргарет вошли в комнату Аниты.
     - Будешь? - спросила подруга, объяснив, что за таблеточку доставили для неё. Ты отдохнёшь, поспишь, а завтра все будет как прежде. Если ты хочешь. Макс взял три, но это на случай, если тебе завтра понадобится
     Анита кивнула.
Воды? Сейчас принесу. Надень пижаму и попробуй поспать, ну хватит тебе уже биться и колотиться. Вот так, ложись, попробуй закрыть глаза - мы рядом, в столовой. Завтра все будет в порядке, поверь. И Джек твой успокоится, а нет - так и пусть идёт своей дорогой, все-все, спать!
    
     Когда Маргарет зашла в комнату через час проверить Аниту, та лежала на кровати поверх одеяла, в своём халатике. На тумбочке было пусто, отложенные «на потом» две таблетки исчезли.
     Макс, порадовавшись наступившей в квартире тишине, уже ушел домой.
     Сомнений не было - Маргарет набрала: 911.