Дружба с привилегиями. Глава 18

Перед сном, прощаясь с Михаилом, я сказал, что надо утром попросить кого-нибудь из столовой, подойти ко мне и направить в администрацию по поводу звонка из Москвы. На это Михаил ответил, что лучше он подойдёт к врачу команды, так будет солидней. Врач даже не должен ничего знать, он просто о чём-то коротко переговорит с ним. А врача якобы попросили найти его, и через него передать мне сообщение. На следующее утро так и произошло. В какой-то момент во время завтрака Михаил сказал, что его зовёт врач команды, который якобы помахал ему рукой. Мы видели, как он подошёл к врачу, и они коротко поговорили. Врач обернулся в нашу сторону, и Михаил даже показал на меня рукой. Всё выглядело очень правдоподобно. Вернувшись к нам, Михаил разыграл нашу мизансцену. Не успели мамы что-то сказать, как он навязался сопровождать их на базар. Как и было заранее обговорено, чтобы замести следы, я при всех заказал Михаилу привезти мне мёд в сотах и абхазскую аджику. Аджику можно было купить и здесь, но надо было делать вид.

После завтрака мамы и Михаил зашли коротко к себе и, взяв сумки, пошли на автобусную остановку. Отправлялся автобус где-то в десять часов, поэтому надо было торопиться. Я сопровождал их до выхода с базы, где и находилась администрация. Мамы видели, как я зашёл здание. Поскольку мне хотелось убедиться в том, что они действительно уедут, я выждал минуты две и, выйдя из здания, стал наблюдать за дорогой, вернее, за мостом. Я видел, как проехал автобус, потом уехал назад.  Всё шло по плану, и я направился к Маше.

Нам с Машей с самого начала нашего знакомства было ясно, что если у нас что-нибудь получится, это будет обыкновенный короткий курортный роман, и поэтому не резон терять время. Так вот, мы не стали транжирить драгоценное время и направились прямо ко мне в номер, зная, что это наш тот самый долгожданный час, вернее два. Я не знал, что сегодня произойдёт, но решил, что как минимум губам настало время поделиться с руками, естественно с дозволения Маши. Но зря я строил вегетарианские планы, Маша конкретно знала, чего хочет, и ценила время. В итоге, где-то уже через час у меня стало одной прихваченной из Москвы итальянской упаковочкой меньше, а в машином городе одной женщиной больше.

Довольные, мы договорились быть особо осторожными, когда завтра останемся без Михаила. Он, как вы помните, уезжал в Леселидзе. У нас было ещё немного времени, но мы так утомились, что решили: Маша пойдёт отдыхать к себе. Она ушла, но тут же вернулась немного смущенная. Она волновалась за простыню и хотела её забрать. На вопрос, что я скажу дежурной или уборщице о пропавшей простыне, я ответил, что, мол, что-нибудь придумаю. Маша ушла, я принял душ, взял с другой кровати простыню (у меня был двухместный номер), постелил себе и прилёг.

Вроде всё было хорошо и только бы радоваться, но мне опять стало неловко. Вроде мы со Светой обо всём договорились, но всё равно какой-то червь подгрызал меня изнутри. Я представил себе, что Света тоже может с кем-нибудь оказаться в постели, и мне стало как-то не по себе. Настроение, естественно, сразу подпортилось. Хоть я и осознавал, что у меня случился типичный когнитивный диссонанс, но это, к сожалению, не снимало неловкости и понимания, что как бы мы со Светой ни договаривались, но всё же есть некоторые психологические вещи, которые очень плохо дружат с логикой, и которым плевать на дружеские договора. Чтобы успокоиться и как-то убрать появившийся неприятный осадок, я вспоминал наши разговоры о гипотетической возможности рано или поздно оказаться с кем-нибудь в постели, мол, это будет в порядке вещей, и что мы в таком случае скорее должны радоваться друг за друга, как настоящие друзья, иначе получалось, что пока я дружу со Светой, и пока она не выйдет замуж, я не должен ни с кем иметь отношений, и это было бы уж точно глупо, - Света первая же ругала бы меня за это. Рассуждения эти были, вроде, очень логичны, но, несмотря на все мои старания, логика пребывала только в голове, а вот чувство продолжало брыкаться, никак не желая мириться со здравым смыслом.

Через некоторое время Михаил постучал в дверь и отвлёк меня от этих неприятных мыслей. Я открыл ему, и он сразу спросил, можно ли нас похвалить. Так и сказал: похвалить. Я ответил, что можно. Главный балетмейстер и дирижёр остался доволен первым актом нашего Марлезонского балета, и в связи со своим отъездом полностью сложил полномочия. С этой минуты за дальнейший сценарий и хореографию стал отвечать я.

Во время обеда мы с Машей вели себя как ни в чём не бывало. Мне только в первый момент было немного совестно перед её мамой, как будто я у нее что-то украл. Но прекрасное настроение Маши успокоило мою совесть. В конце концов, Маша была уже взрослой девушкой и могла сама решать - с кем и когда.

На следующий день Михаил уезжал в Леселидзе, и мы последний раз сходили вместе на пляж. На пляже он предложил девушкам и мне пройти на пирс. Естественно, сделал он это для меня, чтобы мы с Машей могли поговорить без помех. На пирсе мы встали так, чтобы с пляжа мамам не было понятно кто с кем разговаривает. Прежде всего, Маша сообщила мне, что Инга согласна нас прикрывать, и я могу спокойно приходить к ним в номер для составления планов. Тут мы увидели, что мамы машут нам руками. Около них стоял фотограф. Фотограф показал, как нам следует расположиться. Мы разместились так, что мамы стояли слева, потом Маша, Инга, Михаил и я - крайний справа. Мы с Машей, соблюдая конспирацию, разместились подальше друг от друга. На следующий день я забрал у фотографа четыре фотографии. Одну из них, предназначенную для Михаила, я отдал врачу команды, попросив передать её его матери.

За Михаилом должна была где-то в полдень приехать машина, которая ехала из Тбилиси в Леселидзе. По договору, за ним должны были прийти либо прямо на пляж, либо найти в столовой. Если бы машина задержались в пути, он должен был поставить дежурную в известность о своем местонахождении. Перед обедом Михаил перенёс свои вещи ко мне и дал свой телефон, а я дал ему (пока) мой московский. В Тбилиси я намеревался ему позвонить и сообщить, что переехал. После обеда мы ждали его машину, находясь у меня в номере. Примерно через час наконец за ним приехали, и он зашёл к девушкам и мамам попрощаться. Мы всей ватагой проводили его к машине, которую не пустили на территорию базы. Когда он уехал, нам всем стало грустно. Мы чувствовали, что именно он был душой нашей компании. Всё бремя времяпрепровождения теперь лежало на мне, но я, в отличие от Михаила, всё же имел определённый интерес, и уже начал получать авансом дивиденды.

Мы пошли назад в гостиницу, и я прямо при мамах зашёл в номер девушек. Выглядело это вполне нормально, и не должно было вызвать подозрений. Мы с Машей начали искать пути как улучшить момент и продолжить наше хорошее дело. Естественно, мне пришла в голову самая простейшая идея: а что если Маша просто будет приходить ко мне поздно ночью? Я спросил девушек, до которого часа их мамы заглядывают к ним. Инга и Маша стали прикидывать и выяснилось, что мамы, как правило, появлялись не позже половины двенадцатого ночи, и то не каждый день. Я предложил, что сегодня буду ждать Машу у себя в половине первого ночи. Наши номера находились на разных этажах, и Маше надо было проходить мимо дежурной, но это не было проблемой - в гостинице до глубокой ночи было движение, надо было только не шуметь. Оставалось решить лишь один вопрос -  что делать Инге, если кто-нибудь из мам постучит в дверь. Да, это было бы очень большой проблемой. Хоть мамы ещё ни разу не заходили после половины двенадцатого, но всё равно это не было гарантией.

Мы все трое ещё некоторое время ломали голову над этой проблемой, пока Маша (вот умная головушка!) не предложила очень простой план - она должна была приходить ко мне в пять утра. В это время уж точно к ним никто не зайдет, а если и так, Инга должна была сказать, что Маше всю ночь не спалось, и она минут 15 назад пошла ко мне просить проводить её к морю. Даже если бы этот сценарий воплотился в жизнь, то в худшем случае у машиной мамы закралось бы подозрение. Но, спрашивается, кто будет в пять утра проверять дочек? Поздно ночью ещё да, но не утром же. Если бы нас пошли искать, Инга должна была нас предупредить, и мы, отправившись к морю навстречу мамам, сказали бы, что сначала пошли к речке. Опасности, что входная дверь будет ещё закрыта, уже не было - где-то в половине пятого дежурная всё равно открывала входную дверь, так как первые спортсмены в это время выходили на утреннюю пробежку, зарядку или купание в море. У девушек хоть и был будильник, но я дал Маше свой. Это были механические наручные часы "Полёт" со встроенным будильником, я ими пользовался, чтобы не проспать в палатке утреннюю рыбалку. Эти часы, правда, громко не звонили, зато достаточно сильно вибрировали на запястье. Я отдал их Маше, показав, как ими пользоваться, и объяснил зачем - если она спросонья забудет перевести стрелку своего будильника с без десяти пять на полвосьмого, и мамы случайно это обнаружат, то могут устроить на нас облаву. У меня самого был ещё обычный будильник, который я тоже должен был, как и Маша, поставить на без десяти пять. Да, да, знаю, время не совсем удачное для постельного па де де (pas de deux - так в балете называется танец пары), но зато мы были спокойны, что нас никто не застукает, и могли спокойно вдоволь натанцеваться. Мы договорились, что будем ложиться спать не позже 11 часов, чтобы на следующий день не выглядеть усталыми. Утвердив этот план, мы решили через час встретиться на пляже. Кстати, мы напрасно волновались быть "пойманными с поличным", мамы ни разу после одиннадцати вечера не заходили к девушкам.

Начинался второй акт теперь уже моего личного Марлезонского балета. Либретто второго акта было следующим - после первого танца музыканта с барышней, план Труффальдино был выполнен, и тот удалился на покой. Музыкант продолжал оставаться в охране, и, пользуясь доверием почтенных дам и своим служебным положением, которое позволяло ему тайно встречаться с барышней, каждое утро танцевал с ней па де де "Шмель на цветке" (только не подумайте, ненароком, о темпе и длительности "Полёта шмеля" Римского-Корсакова, если что).

Утром у нас всё прошло гладко, и где-то к шести часам Маша уже вернулась в свой номер. Мамы на завтраке ничего не заметили - мы сидели как ни в чём не бывало. К вечеру мне опять стало неуютно, ведь завтра утром у меня была встреча с Машей, а потом через несколько часов я должен был звонить Свете. Естественно, в голову полезли совершенно глупые мысли, как бы завтра утром отвертеться, но выдумать что-нибудь путное не смог, поскольку ничего путного выдумать было просто невозможно. Вот представьте, как выглядело бы, отправься я на ночную рыбалку и вернись только к восьми утра. Это выглядело бы совершенно дико, я как бы предпочёл рыбалку Маше, и та заслуженно обиделась бы, подумав при этом: что за козёл. И вообще, если бы удалось отвертеться, это всё равно не меняло дела - пить Боржоми было поздно. Вечером Маша почувствовала, что со мной что-то не так, и тихонько спросила, в чем дело. Я тут же взял себя в руки и решил прекратить мазохизм. Рано утром я был молодцом, и Маша тоже.

Следующая глава на: http://proza.ru/2020/11/11/1956