Несколько картинок из жизни курортного города

 /документальная повесть/

1. МОСТ

         В сентябре, на Рош-ха-Шана (праздник, еврейский Новый Год), в Эйлате по-прежнему стоит сумасшедшая жара, около 40. Днем все живое уползает под мазган (кондиционер), или в тень, или в море, приятное холодное море. Набережная - площадь народных гуляний - вымерла, народ зашевелится только к вечеру.
       Единственное место, где не умерла настоящая жизнь - с воплями, ругательствами и смехом - разводной мост около "Марины". Смачно наплевав на железные плакаты, где красным по белому написано, что "Прыгать с моста строго запрещено", молодняк прыгает в обжигающую соленую воду, когда внизу, по каналу, не проплывают катера и яхты.
         Кто-то прыгает на спор, кто-то просто так, кто-то в полете дико орет от восторга, кто-то шлепается трупом, кто-то, постояв пару минут над 10-и метровой высотой, неловко перелезает обратно. Остальные орут, подбадривают, советуют, предостерегают; некоторые просто плюют вниз и смотрят на пейзаж, на линию горизонта, на яхты впереди, у причала.
      Красивый пейзаж. Можно долго стоять, облокотившись на стальные перила, и смотреть, смотреть, как...
         
         Копья мачт, реи, ослепительная до боли в глазах линия  горизонта -вертикаль и горизонталь, чертят прямоугольное пространство, и кажется: здесь начинается картина мира, отсюда исходят все линии, границы и черты характера, которые должны быть ровными и безупречными, по которым должно жить это бесформенное Человекомясо, вылезшее когда-то отсюда же, из воды; да, так и было бы, математически верно, если бы не это движение, мерное покачивание деревянного лакированного корпуса вверх-вниз, влево-вправо... и поэтому качаются вертикали и горизонтали и выходящие из их концов бесконечные параллельные прямые, опутывающие земной шар, пересекаются,- волнистая паутина, в которую попало, как муха, бестолковое любопытное Человекомясо, которое живет и будет жить по законам, зависящим только от воли Моря, можете называть его Богом, если хотите.
        Да, так кажется, потому что - волна за волной, прилив за отливом - ведь это из груди Моря всосало когда-то юное и зеленое Человекомясо вечное движение вперед постоянным накатом, и поэтому с детства все с щемящим чувством восторга мечтают о стройных мачтах, тонущих в линии горизонта, о геометрически правильном и понятном мире - не зная закона Моря...
       Cмотри, вот они стоят, осязаемые детские мечты, опора мира и всех законов в нем - как игрушечные, шевелят мачтами зной над Эйлатским заливом, покачиваясь от волн и ветра с "дальних стран", Египта и Иордании, до которых на самом деле - 10 минут на автобусе. Ветра с миниатюрных, словно вырезанных из картона, розовеющих к закату гор.
    ... Я работал в Эйлате полтора месяца. За день до отъезда, вечером, стоял на мосту - плевал в море и смотрел вокруг. Подошла знакомая арабская компания. Абед, худощавый парнишка с ястребиным профилем, ухмыльнулся:
      "Слушай, дай сто шекелей, и я прыгну вниз". Я посмотрел вниз, в тысячный раз, сглотнул: "Отсюда-то любой дурак сможет. Запрыгнешь снизу, на мост -  сто шекелей твои."  Арабы посмеялись и ушли.
      На следующий, последний свой эйлатский день, я сам спрыгнул с моста. Ногами вниз, головой вверх. А назад - не смог.

2. ФИНИКОВОЕ ДЕРЕВО.

        Хорошо - лежать рано с утреца на вечнозеленой травке, и смотреть вверх, в синеву, в облачка, просвечивающие сквозь пальмовые листочки, и следить за полетом жирных коричневых фиников, которые все не кончаются и падают, все время они падают...
       Солнечные лучи вяло перемешивают мысли в отупевших мозгах. Ресторан - это, конечно, не мешки таскать, но по 15 часов, каждый день... В лучшем случае - 6 часов сна. Апатия, полная и окончательная, ко всему. Скоро опять на работу...
       Мы с Сидом лежим на травке и жрем упавшие финики. Как коровы. Две костлявые коровы-малолетки. Можете смотреть на нас своими недоумевающими и жалеющими глазами. Нам плевать и нам по кайфу. У нас - идиллия первобытной деревенской жизни.
       Мы же мечтали об этом. В детстве. Там. О теплых странах, где можно спать на траве и жрать, что растет, и никому не платить. Все - для всех. Лежать на мягкой траве и смотреть в синеву - и больше ничего.
      Вот мы и лежим. Мы - уже.
      Ничего не хочется. Чувства, желания и стремления отошли в сторонку и сообразили " на троих", кажется, всерьез и надолго. Единственное - заройте только потом здесь, под высокой пальмой, в мягкую траву, когда подохнем от обжорства. 
      Но кусочек Человекомяса все время будет притягивать головокружительная высота, и помаленьку, минеральными солями, соками, пройду по стволу вверх, к листьям, и превращусь в финик. Пусть созрею и упаду, это закон -  созревший финик всегда падает вниз, пусть едят, это бесплатно, только заройте и их, вместе с жалеющими лицами - пусть все идет по вечному кругу...
       Сейчас мы пойдем работать. Зайдем в приятную ресторанную прохладу и оденем форменную одежду. Молниеносно цапнем пару булок из приготовленной пирамиды ящиков и, как пятилетние дети, ворующие варенье из буфета, пока взрослые вышли в туалет, бессовестно сожрем их. Фиников мало и неизвестно, когда будет перерыв и дадут поесть.
       К часу дня приятная прохлада превратится в ад. В стеклянные двери хлынут потоки голодного Человекомяса со всех возможных стран, слепо подчиняющегося старому ЗАКОНУ Вечного Постоянного Наката - с обгоревшей кожей, лоснящимися от пота и сытости загорелыми лицами, сверкая белыми зубами и золотыми цепями, яркими цветами шорт и футболок, изредка разбавленные запыленными рюкзачками и рваными джинсами.... М-мм-ммм, это Человекомясо!
       Оно в пять рядов выстроится у касс, будет шедро посыпать пол крошками  и бумажками, разливать "Колу", обмазывать подносы и столы кетчупом и майонезом, превратит туалет в болото, потом вдруг сломается мазган и все будут спрашивать, почему сломался мазган... А мы будем метаться, как угорелые белки в колесе - убирать, чистить, отскребать и ... улучив момент, незаметными тенями проскальзывать в подвал, в холодильник, чтобы тайком  отхлебнуть из пластиковых канистр мороженого и шоколаду - помянуть уходящее детство...
       Но единственное, что будет по-настоящему успокаивать и вселять надежду на счастливый конец - электрические волны музыки, из динамика... После рабочего дня усталость, пот, недосыпания, нервы, мороженое - все медленно и вяло, слизняком, стечет с головы по телу, вольется и растворится в колыхающемся потоке этих волн - в ритме, мелодии, и в конце-концов все загустеет и станет почти осязаемой массой звукового Моря, колыхающего нас своим ритмом, как полудохлых рыб. В голове, удивительно, прекрасно пустой, не останется ничего, кроме способности воспринимать Ритм и Мелодию, красивую, сладкую - радужную шелковую нитку из шерстяного покрывала Бытия, услышав которую пятнадцатилетние на дискотеке закрывают глаза и страдальчески морщат лоб и запрокидывают голову и подпевают стоном, покачиваясь, как деревья на ветру, чувствуя, что поймали ритм жизни...
        Сейчас мы пойдем работать... После работы, в два ночи, мы возьмем спальник и пойдем в наш "спальный подъезд." На пляж опасно - у Сида на пляже украли сумку, пока спал - документы, деньги, вещи. Он лежал под пальмой, и кто-то подумал, что это финик. Земля бесплатных фиников, о чем плакать, вокруг свои... Всегда за все надо платить, даже за чувство, что ты никому ничего не должен.
        Боясь издать лишний звук и потревожить бдительное Человекомясо, тихо-тихо расстелим под лестницей спальник, плюхнемся мучными кулями...
        Спать надо быстро: люди встают рано, и им не нравятся ноги, торчащие из-под лестницы. Потребность в симметрии, пережиток прошлого...

3. С И Д

    "Нет, ты серьезно? Не, епть, ты вроде заболел! Ха-ха, мороженого стесняться! Ой, блябуду, с такими вопросами лучше сразу в "дурку" идти, там помогут. Это - воровство! Да они с нас три шкуры дерут, гроши платят, пусть еще спасибо скажут, что мы мороженое ихнее вонючее пьем, понял, да?
       Я с 12-ти лет ворую, но - по-настоящему, а не какую-то там мелочуху. Не, ну по мелочи тоже брал, жвачку там, шоколадку - но! Ни разу на мелочи не попался. Почти. Тогда надо было. Если уж попадать к "мусорам", так только по-крупному. На мелочи попался - значит, придурок, долбоеб, не воруй, грызи свою честную горбушку хлеба, понял, да?
       Думаешь, это все ... неправильно, все херня, да? Забудь ты лучше свою долбаную мораль. Нету ее, кончилась, нах… пошла, и детство туда же. Мы у этой трижды долбаной израиловки берем то, что она у нас раньше хапанула. Мы свое возвращаем, понял?
       Я на первое дело пошел уже здесь. С матерью приехали, стали в Тель-Авиве жить. Я вообще со Львова, но так, по всему - из кавказских. Когда в Израиль летели, в самолете с братками скентовались, и все, с того времени вместе: дела делали, арабов пи…дярили, траву курили, девок трахали, все вместе всегда.
        Короче, "бабки" кончились, мать без работы, а я? Куда тут 12-летнему? Эти-то, морды сытые, подачку дали и отмазались, а нам что, с голоду подыхать, что ли?
        Один раз мы с братками в магазине кассу вскрыли, друга моего менты споймали - и в бет-соар (тюрьма). Знаешь, что я первое сделал? Мелочь какую-то взял в магазине, попался хозяину нарочно, менты мне пинка под зад - и к другану в бет-соар. Как придурок, на мелочи попался - чтобы его одного арабы не изуродовали, чтобы вместе. Вот ты че сделал бы? Передачки бы носил!?
        Вот ты мне скажи: ты у матери хоть один раз деньги занимал? А я - ни разу. Я ей сам, 50 штук "шакалов" этих долбаных принес. Ты таких "бабок" в глаза не видел, и не увидишь. А я матери, ты понял, матери отдал, чтобы пожила хоть малек, как королева, не горбатилась за гроши. Откуда... "Грас" продал - "бабки" получил.
        Думаешь, легко? А как меня потом ломало, знаешь? Будто я сам этой травы обкурился, до "галиков". Продавал же "своим" - всем по 14 - 15, ну 16 лет.  Они траву хватают, руки трясутся, глаза... да че там, глаза... Спасибо по сто раз говорят, руку жмут, как будто я их от смерти спасаю. А сам чувствую, как своими руками кончаю, своих же. Суку какую-то с толстым кошельком бить - не жалко, мента, падлу, тоже, а своих... Потом всю ночь спать не мог, думал, думал... "Грас" с тех пор не продавал. Ни разу, все, отрезал.
    ...Так... Мысль у меня была - завязывать. Потом понял - все, назад хода нет. Назад - все. Мне ... да это херня, конечно... пару раз сон такой снился.
       Иду по дороге, вокруг дома, люди ...дорога прямо ведет, а я почему-то все время сворачиваю - влево, вправо ... Главное - хочу прямо идти, чувствую - надо прямо, говорю себе - прямо иди, сука... и на хер куда-то вбок все время сворачиваю.
        Приехал в Эйлат, первые свои "чистые бабки" сделать, первый "маскорэт" (зарплата) честный, в этом ресторане долбаном... А через неделю домой надо ехать. Суд будет. За все дела мои прошлые, хорошие...
        Одно в кайф - погулять успел, пока "бабки" были. Мы с братьями один раз
за ночь три штуки "разбомбили", только так - классно погуляли! Деньги я ставил, сказал: братья, вот мои три штуки - прра-ххууу-йаримихнннах…! И пи...ц. Накупили бутылей разных, "шмали" - море, всю ночь до утра пили, орали, бутыли разбивали - прохожие за три квартала разбегались! Это был п…ззззздец!
       Я тебе одно скажу: пока есть деньги - гуляй, живи, как король, не думай, братко, ни о чем. Жизнь - херня, спичкой чирк - и нет ее. Тебе сколько лет? Ну, я тебе братко, скажу одно: я за свои 15 пережил в сто раз больше, чем ты, хоть ты и старше намного. Делал то, что хотел сделать, на полпути не тормозил, сердце себе не давил. И пожил, как король, хоть и немного. Че лыбишься? Ну и все. Ладно, братко, давай спать, что ли. А то...

4. П Л Я Ж

      Вечер. Полная луна плавно и неотвратимо испаряется, и беззвездное небо тонет в лунном свете неестественной яркости; чернильное море легко, невесомо плещет о  берег и звук, кажется, идет с космической высоты; новогодняя елочная гирлянда прибрежных  огней  рассыпается из Эйлата в разные стороны, к Табе и Акабе, разноцветными ярусами мерцает по берегу залива, резко обрывается справа, у порта, а слева, в Иордании, постепенно вытягивается в тонкую прерывистую линию, исчезающую далеко впереди, где море, похоже, вливается в небо. Несколько разрозненных осколков гирлянды застыли, навсегда, в черноте - корабли. Мы спим на мягких матрасах, на теплом песке... Спокойно....
      -Здорово, мужики. Где тут у вас самые красивые телки?
Их двое: один невысокий, с коренастой тенью и блестящим в лунном свете черепом бывшего зэка, второй - длинный хиппанутый физик-лирик в очках.
    - А хрен его знает, мы не местные.
    - А в Эйлате сколько уже?
    - Месяц .
    - Ну!?
    - Так... Работаем же весь день. Вот, перерыв перед второй сменой.
     Миролюбивая арабская молодежь, возлежащая вокруг на лежаках и матрасах, настороженно прислушивается к звукам непонятного языка. На несколько секунд даже прекращается бульканье в пластмассовой бутылочке с "грасом". Только море тихо шипит.
       Хамуди, молодой мускулистый араб, заведующий матрасами и лежаками на пляже, с восточным гостеприимством спрашивает:
     - Ма эм роцим? (что они хотят?) Грас?
     - Эм роцим лезаен бахура! (они хотят трахать девку!)
     Смуглые лица светлеют в районе ртов.
     - Еш кэсэф? (есть деньги?)
     - Еш!
       На красивом лице Хамуди расцветает детская улыбка Казановы. Он бодро встает и - "Рэга!" (минуту!), идет в огни набережной, к сердцу елочной гирлянды, за красивыми эйлатскими телками.
     Двое присаживаются на краешки занятых лежаков. Хиппанутый говорлив, его слова пузырятся и булькают в лунном свете, сливаясь с бульканьем в пластмассовой бутылочке. Тихо сопит море.
  - Ябльть, как и ты, тоже студентом когда-то был. Училсябльть, как вйобаннахврот. Физику, йобэйоврот. Физика, а особенно теоретическая,- это пи-и-и-и-тс-с-с-с-нахчтотакое. Страшная штука. Затянет - не выйдешь. Математику - так пи-и-и-т-с-с-с-нахпосылаем. Надо, говорит, так это уравнениебльть, решать. А оно, йобльтьэвонах, и не решается. А мы, физики йобльные, возьмем и бльтьнах, пренебрег ем этим членом, потому что он маленький, бльтьсканах. И всебльть - решили! Такие вот, нахбльть, дела...
      Откуда-то из полумрака вылезает Хамуди, машет рукой; двое бодро поднимаются и по-змеиному шуршат песком - к огням. Арабы завистливо прислушиваются к шуршанию. Хочется закрыть глаза, чтобы не видеть лунного света. Яркий, сука.
    ...Громкий смех вместо будильника. Довольный Хамуди сидит напротив, на лежаке, и, тихо посмеиваясь, описывает, как вчера поздно вечером, когда он дорабатывал смену в пустом пляжном ресторане, к нему подошла "бахура русит" ("Тсу-у-у, - чмокает Хамуди, - хатиха!") и прямо так, в лоб: "Ани, говорит, роца отха!" (я тебя хочу). А он уж ее, конечно, и так, и сяк... Арабы цокают и посмеиваются, поерзывают.
      - А ты чего смеешься? - Хамуди толкает худого араба с ястребиным  лицом, а потом объясняет нам: - Он не мужчина. Он женщина. У него нет...
     Ястребиный возмущенно шебуршится, что-то гневно лопочет, остальные толкают его и смеются.
      - У меня есть! - орет на весь пляж араб. - Только маленький. Я могу показать.
       Он расстегивает штаны. Луна похожа на начищенный со страшной силой шекель.
       Араб застегивает штаны.
      - Да кому ты нужен, со своим маленьким, - презрительно смеется арабская молодежь.
       Ястребиный ненавидяще смотрит вокруг. Мог бы - испепелил. Сильная штука - ненависть маленького человека, да еще с маленьким... Особенно, когда прямо над головой испаряется крошечный сверкающий шекель, заливающий все вокруг металлическим светом. Ненадолго закрыть глаза...
    ...Откуда-то сверху-сбоку в голову лезут булькающие голоса, вливаясь в лунный свет, делая его мягким и волнистым.
     - Слушай, мужики, пошли в Яхт-паб! Давай, давай, встаем, хватит спать. Настроение - пи-и-и-и-изь-зь-зь-зь-зь-дьйэ-э-этс-с-с! Летать  охота. Сегодня на
 "Пис-кафе" сходили, по 200 шекелей сделали, за 5 часов. Правда, все 5 часов -
 на четвертый этаж мебель, ну просто уй-й-й-йи-и-иблисьнах! Зато сейчас! Как
 это: "Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я - птица!" Ха-ха, кха!
      С Хамуди "паровозик" скурили, до крошечки, до крошу-у-у-уле...кха-кха-лечки! А он слабенький на "паровозик", быстро отъехал. Седня он ваще нулевый - почти половину "шмали" просыпал - на ветер, в море, кха-ха-ха! В "совке" бы убили за такое, ха-ха-ха!  Но серавноща классно, бль-а-а-а, по кайфу, все вертится: люди, козлы, куда-то вертятся, Млечный этот... Крест.. вертится, Луна, су-у-у...
    Этот араб, горбоносый, он какой-то бльтьхйобанутыйнах, чессслово.  Из бутылибля пососал, пару тяг сделал - наезжать начал: вы, типа, кто такие. А мы: а ты тут ващебльть кто такой?! Таконнахбльааще, охренел, взбесился, руками-ногами замахал, драться все хотел, орал, как резаный, ага. Еле-еле его свои арабята удержали. Руки уже чесались по-серьезному. А вы че, ниче не слышали? Ну даете, дрыхуны.
      Все, пацаны, пришли. Охбльа-а-а, ну и народу здесь... это же какой-то пи-и-и-и-зь-зь-зь-дьй-й-э-э-этс-с... Давай во-о-он там, в уголку, у пальмы. Вертится, су-у-у...
   - О-о-о, вот вы где, хаверим (друзья). Манишма? (что слышно?) Тода, бесэдэр (спасибо, в порядке). Вы про Абеда не думайте, он дурак. Нельзя ему давать курить. Асур (запрещено). Он не мужчина. А где русские, которые за девчонками приходили? А, ха-ха, бесэдэр.
      Нет, Эйлат сейчас не такой, как раньше. Как пять лет назад. Я приезжал в Эйлат, и у меня была девчонка через пять минут. Красивая - обязательно красивая. Ха-ха, иногда за один раз - трое, четверо. Ха-ха, тода раба. Сейчас что-то не так в Эйлате, не знаю, что. Хожу, хожу - и ничего. Раньше лучше было.
     Я уже старый, ха-ха, видишь - в очках хожу, мне 23. Колледж закончил, электронику, работаю на складе, дом себе сделал - м-м-м, конфетка! В Хайфе.                Сам палец о палец не ударил, только стою и командую: это сюда, это туда, ха-ха!
     Работал раньше, очень тяжело работал. И в Эйлате тоже. Денег скопил. Решил : хватит. Пусть на меня другие работают. Нахон? (правильно?).
     Нет, нет, асур.З а границу - асур. Лама? Каха. Не хочу ехать. Просто чувствую, что ... Нельзя ехать. Я - бедуин. Мне в Израиле хорошо, зачем ехать? Ха-ха! Девчонок и здесь хватает. Тс-у-у-у-у, смотри, какие ноги. Эй, бахура, хочешь выпить со мной?
...- Население здесь ебучее - ах-***э-эть. И мо'згибля работают не только на телок. Мне тут уже предлагал один, козелбнах. Ну, я его, само собой, бнахпослал.
     В этой Израиловке мне ващебльть приколы порассказали - бльахуйэ-эть. Парнишке одному жлоб предложил - здоровый, сука: дайнах отсосать, за 100 шекелей. Здоровый жлоб, сука. Попробуй не дай. Дал. И, типа: а сто шекелей где? А тот: а иди-ка ты на... Ха-ха, во прикол, а?
      Вот ты мне скажи, Мих: дал бы за сто шекелей? Че молчишь? Ха-ха-ха, Мих, скажи: дал бы? А за 500? Да скажи, не бойся, всежсвоижнах. Мих, стри: за штуку? Ну? Че молчишь? Ха-ха-ха... Дал бы?
       Короткий звонкий стук нарушает гармонию волнообразного лунного света: удар кулаком по пустой кружке на столе, и Диму спасает только опыт - уклон вправо. Хрустят осколки под ногами прохожих. Сыпется словесный мусор. Он тоже хрустит, как стекло. Почти, как стекло.

     Когда много выпито и хочется спать и содержимое черепа шатается от ударов оглушительной музыки из больших черных колонок... Эйлат, город-конфетка в яркой хрустящей новогодней обертке,- машет руками-ногами, крутится-вертится, водит хоровод, устраивает оргию, шабаш, стриптиз, несется, ускоряясь, мимо полной пива полумертвой головы, наматывая в лунном свете миллионы кругов вокруг гигантского, до неба, больше, чем у всех маньяков, вместе взятых, да, черт, гораздо больше - монументального символа, связывающего все на этой Земле в одну цепочку непрерывного Человекомяса...
  ... Как это просто - человек живет, чтобы понять... зачем он пьет. Он пьет, чтобы встать и ощутить, как плывет дно под ногами, как волны и течения плавно покачивают тело... потомка зеленых морских ящеров, которые не спеша двигали хвостами и плавниками так давно... что от них остался лишь рефлекс в мозгу. Рефлекс плавного покачивания, такой же необходимый, как рефлекс дышать.

5.  ЛЮДИ МОРЯ

      ... Я спал без снов, под легкий плеск волн о лакированный борт слегка качающейся яхты, он тихим эхом булькал и смеялся где-то в подсознании и все внутри делал свободным и легким - и поэтому не было снов, но было какое-то давно забытое, странное ощущение: как будто держишь в руках свою детскую соску и тихонько дуешь на нее, сдуваешь пыль... - странное ощущение. Первый раз за последний месяц спал на "кровати" - сундуке-диване, с ящиками, но зато на простыне и с подушкой, в маленькой каюте из коричневого лакированного дерева, с открытыми иллюминаторами и дверцами наверх, на палубу, с древним медным компасом на стене, который тускло поблескивал в полутьме....
     Я спал без снов, было легко, свободно и хорошо, а наутро обнаружил, что из сумки сперли каспомат (карточка для снятия денег в банке), 50 шекелей и фотоаппарат. Сумка, положенная вечером, в полусне, под стол, валялась на палубе. Документы вор, добрая душа, не взял.
    - У меня самого вчера украли одну штуку для прослушивания дисков, - лениво, с ноткой безнадежности в хрипловатом голосе успокоил Хаим, совладелец яхты, крепкий загорелый 28-летний парень с гривой волос, стянутых в косу.
     - Здесь, на "Марине", все друг друга знают. Ребята со всего света, каждый день вечеринки, гости. Как в кибуце. Вчера здесь была мэсиба (вечеринка) - друзья, балаган. И пропал мой диск - 1200 шекелей. А сегодня - твой фотоаппарат.  Я не знаю кто - друзья...
     Хаим стал говорить с трудом, морщась, как от глубоко сидевшей боли:
    - Трап я на ночь не поднимаю. Не могу, просто - не могу, так зачем? И дверь   не закрываю изнутри. Я не могу спать, когда воздуха нет, когда закрыто. А вор... Придет-не придет... В конце-концов... я верю, что у вора тоже украдут. Каждый получает то, что должен получить.
     Я понял, Хаиму было плевать, сопрут ли у него что-нибудь или нет, главное - чтобы было открыто. Но мне тоже было плевать - ничего ценного не осталось, и всю неделю в середине октября, что я работал на "Корморане", небольшой одно-мачтовой яхте с вечно зачехленными парусами, трап по ночам был опущен и двери в каюту открыты.
    Даже в мыслях не было подозревать Хаима - совладелец яхты, хотя и работал, как простой матрос... Странный матрос. Раз в день с десятком пассажиров на борту мы выходили в круиз по заливу, к иорданской Акабе и египетской Табе, не пересекая границы, и все 3-4 часа Хаим не стоял спокойно ни минуты.
       Как белка в колесе, он метался по палубе и каюте, размахивая своей косой, и готовил, подметал, бросал якорь, жарил стейки в мангале на корме и делал тысячи других вещей. Будучи честным юнгой, я пытался помогать, но с непривычки делал все невпопад. И Хаим раздражался, начинал метаться, судорожно переделывать, при этом нервничал ужасно и делал только еще хуже, что-то недовольно бормотал, срывался на крик и в конце-концов первое, что подвернулось под руку, в ярости швырял в море. На долю секунды - лишь на долю секунды жар дикого первобытного огня выплескивался из его сумасшедших глаз на лицо и тело, корча мышцы и жилы и скручивая морщины на лбу. Он был похож, наверное, на доисторического шамана, приносящего жертвы богам моря - хотя я ни разу не видел доисторических шаманов.
       За борт летели ножи, тарелки, уголь, мясо - все, что угодно. После этого он как-то испуганно затихал, до следующего раза. Когда состоится "следующий раз", не знал никто - ни второй совладелец, Ашер, ни капитан Вольф, ни тем более я. Легче было предсказать землетрясение. Потому что иногда Хаим переносил ошибки спокойно, только бубнил себе что-то под нос, то хмуро, то улыбаясь. Он не был сумасшедшим. И он никогда не был "таким" на берегу.
      В "шаманские" моменты я напрягался, чтобы успеть увернуться от летящего предмета - каждый раз казалось, что вот сейчас-то он бросит именно в меня. Но Хаим всегда бросал в море, а потом смотрел почему-то на горизонт, и в остекленевших глазах не было ничего, лишь отражалась далекая картина плавного, незаметного перетекания моря в небо, тысячи лет назад застывшего в самом начале, навсегда. Морщины на лбу Хаима свивались в бесконечное множество знаков вопроса... к самому себе, наверное, но разве можно было все ЭТО объяснить?
          Как разве можно объяснить, почему плавная, округлая волна постепенно подкатывает к берегу и с внезапным шумом, как рухнувшее дерево, падает вниз, а потом, чуть слышно шурша разорванными лоскутками белой пены, похожими на отражения облаков, сползает обратно? Наверное, можно... Но зачем?
      Старый капитан Вольф, как обычно, взгромоздившись 100-килограммовой массой на свой капитанский столик у штурвала, спокойно наблюдал за выходками Хаима, покачивал деревянной ногой и ухмылялся: за свои 55 лет он повидал и не такое. Он выглядел гораздо старше, лет на 65.
      Только один раз, и лишь когда мы уже пришвартовались, Вольф грозно навис над Хаимом и пригрозил в следующий раз выбросить в море его самого. Споры и разборки всегда происходили на берегу, но я не сразу понял, что это обычай, наверное, из первобытных времен - такой же естественный, как не выбрасывать в море отходы и мусор, сохраняя все до берега. Это был просто инстинкт самосохранения, я знаю, но все равно...
      Все же, несмотря ни на что, я верил, что Хаим честный парень, и не подозревал его в краже фотоаппарата. Но дня через два он куда-то исчез и заявился только утром, лег спать в свою каморку, и лишь вечером, когда уже вернулись из круиза, вышел - в туалет и блевал там минут 10. А утром снова исчез, ничего не сказав, на целый день. Густые брови Ашера прочно заплелись на переносице, Вольф чесал седую бороду, причмокивал и цокал языком, а у меня на душе нехорошо было от сомнений, но они были естественны, что я мог поделать?
      Я сомневался в Хаиме...
     Мы отплыли днем без него, на ночную рыбалку напротив Акабы, с двумя десятками шумных марокканцев на борту. Была уже середина октября, дул крепкий свежий ветер, яхту сильно качало, и Ашер никак не мог зацепить "кошку" за трос стояночного буя, пришлось юнге лезть в воду и зацеплять вручную, плевать, что холодно -хоть какое-то разнообразие!
     Стемнело быстро, на корме зажгли фонарь, стали готовить ужин для всей оравы, жарить мясо - у рыбаков что-то плохо клевало. Ближе к ночи, правда, поймали пару средних барракуд и двух" лоцманов" - спутников больших акул. Но акул так никто и не поймал.
     Наступила ночь, с холодным пронизывающим до костей октябрьским ветром. Рыбаки укутались и большей частью полегли спать - кто в каюте, кто на палубе. Ашер лег на палубе, я - в каморке Хаима, Вольф остался на вахте "уотчменом": следить, чтобы нас впотьмах не раздавил какой-нибудь сухогруз.
     Часа в четыре я проснулся и пошел глотнуть свежего воздуха наверх. Капитан Вольф сидел на ступеньках, ведущих на палубу, как всегда, в неуклюжей позе из-за протеза на правой ноге, в неизменной белой капитанской фуражке, с вечной трубкой в зубах, молча слушая песню ветра и скрипа мачт и плеска волн в темноте - старую песню... Не было настроения ее слушать. Мы начали болтать - о том, о сем, Вольф понемногу разговорился и стал рассказывать историю своей жизни, мешая иврит и английский, хрипло усмехаясь и подкашливая. Историю... где-то уже слышанную, но - это было так естественно, просто и логично...
     Он родился в австрийском городе Зальцбурге, городе Моцарта, и его тоже назвали Вольфгангом, но за всю жизнь капитан научился играть только корабельным штурвалом. Чудом выжил во время войны, потеряв отца и мать, а потом - беспризорное детство, драки, голод, воровство. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не всплыл на поверхность его дядя-матрос.
    - Он сказал мне: "Еще пару лет такой жизни, и ты подохнешь в тюрьме. Какого же черта, сказал он, ты рождался на этот, черт его подери, свет?" Кха-кха-кха!
     Он взял меня за руку и отвел на корабль, а сам ударился в запой, кха, но это не важно. Мне было 14 лет. И я стал юнгой.
    Я тебе скажу, что это не очень приятно - быть юнгой. Каждый командует: "Эй, бой, кам хиэ, квикли." (эй, парень, иди сюда, быстро).  Но я благодарен дяде. Если бы не он, я бы давным-давно валялся в ящике с простреленной башкой, кха-кха-кха.
    Хотя не знаю, удалось ли бы кому-нибудь ее прострелить. Стронг хэд (сильная башка), кха.
   Я мечтал стать капитаном большого корабля, танкера или сухогруза. Надо было поступать в колледж, сдавать экзамены - физику, математику... Думаю, это было смешно: три раза в течение шести лет я поступал и три раза проваливался. Со мной занимались частные учителя, даже один профессор, хо, стаут мэн, гуд гай, но и он в конце-концов признал - ты просто идиот, ты никогда не поступишь в колледж.
     И после третьего провала я сдался. Энт'асэт тумасэлф: мэн, кха, лэтитгоу ту хэл (и я сказал себе: парень, пусть это идет к дьяволу).
     Да, у меня лучше получалось сбрасывать людей с корабля. У нас была... сач гэйм (такая игра), когда я плавал матросом на сухогрузе - кто кого столкнет с борта, на спор. Делали ставки. Корабль идет полным ходом в океане, упавшему выбрасывают трос.
     Я выиграл несколько тысяч долларов. Я видел, как "игрались" на корме, там, где винты, энтуан мэн уас килт (и оди человек погиб). Чем опаснее - тем больше ставки. Итсолуэйс лайкзис.
      Все, конечно, запрещено, но иногда корабль месяцами в рейсе и вокруг одно море - со, гайс уан'ту хэв'эфан (так вот, парни хотят иметь удовольствие), кха-кха!
     Потом я стал капитаном на океанских яхтах. И понял, что все эти тысячи долларов - мелочь, пыль, когда водил миллионные яхты саудовских шейхов из Индонезии. Хо-хо, итуас рили инкрэдибл, бой (это было невероятно, парень), ххо! Везде ковры: ты наступаешь - и нога тонет по щиколотку. Пять-шесть туалетов, ванных, и всюду золото, золото, щщщит (дерьмо), и брильянты - глазам больно. Чувствуешь себя каким-то червяком в этом богатстве.
    В Аравии есть безумно богатые люди. Они просто сумасшедшие, вот и все. Кха, ну скажи: зачем человеку золотой унитаз? Зейа'крэйзи, зэтсол, кхха (они сумасшедшие, вот и все).
    Вольф замолчал, раскурил трубку и долго неторопливо сопел, выдыхая клубы дыма.
    Снаружи доносилась все та же унылая песня, все то же трио - звонко шлепали волны, свистел ветер и скрипела, покачиваясь, яхта, но в иллюминатор было видно, как небо над горами Иордании стало совсем светлым - солнце карабкалось уже вплотную к вершинам, по ту сторону хребта.
    Я осторожно спросил Вольфа, откуда у него такая пиратская деревянная нога.
     - Кха-кха-кха, ногу мне ампутировали, потому что это была уже не нога, а ... блади пис офмит (кусок окровавленного мяса), кхе-кхе. Мы с другом работали водолазами, взрывали грунт -нефть искали. Один детонатор сработал не вовремя, что-то оказалось неисправным. А'донноу, уат. Ма'френд уас килт, а'уаслаки (мой друг погиб, мне повезло). Работали в своей фирме, по контракту с нефтяной компанией. Из-за взрыва контракт полетел к чертям, я должен был платить большой штраф, он рос каждую неделю. Пришлось продать все: дом, нашу старую посудину, мебель... все. Заплатил штраф, остальное отдал ей, вдове - долгов много было. Я уехал в Израиль, женился...
    Недавно со старым приятелем ездили на Синай. Я думаю, там самые красивые кораллы в мире, трастми, бой, а'созис уорлд (поверь мне, мальчик, я повидал мир), кхах! Настоящий коралловый лес, сотни метров в длину, многие метры в глубину. Он спустился слишком низко, гораздо ниже, чем можно было в его возрасте - 50 метров.  И вдруг - крак! Смещение шейных позвонков. Мне повезло, я его вытащил. Но он теперь - инвалид, парализованный. С тех пор я не ныряю. Жене сказал, что все - завязал.
    Почему не остановились? Кос зэа, кха, индепс, исбьютифл (потому что там, на глубине, красиво). Там нереальный, фантастический мир. Энтьюстоп туконтрол есэлф, симпли (и ты просто перестаешь контролировать себя). Увидел красивую рыбу - чуть ниже. Красивые кораллы - еще чуть ниже.
    Глубина - это наркотик, кхххк-кха. Там красиво, да, но смертельно - смертельно опасно. Там покой, кххах, вечный покой. Я работал под водой 7 лет и чувствую это почти каждый день: боли в голове, звенит в ушах, зрение временами слабеет... За все нужно платить, так?  Но морю не нужны деньги, оно возьмет тебя, кхах-кхах, дроп байдроп (капля за каплей). Лят-лят (мало-помалу), хм.
   ...Батэниуэй, бой (как бы там ни было, мальчик), лучше лежать среди кораллов, чем в ящике с простреленной башкой, кха!
   Вольф натужно засипел, с усилием поднялся, рискованно прогибая деревянную доску-ступеньку, облегченно крякнул и полез на палубу. В иллюминатор было видно, что солнце уже вылезло из своей норы и распухало на глазах, делая знакомую песню все менее унылой.
    Постепенно проснулись рыбаки, зашумели - загалдели, начали фотографироваться на фоне восхода. В девять часов Ашер отвязал стояночный трос и бросил его в море, Вольф завел двигатель и с бешеной скоростью 15 км/ч мы понеслись обратно. Паруса, как всегда, остались в чехлах; вообще на "Марине" мало кто ставит паруса, непонятно почему - в заливе всегда дует хороший ветер.
       Я сел верхом на бушприт; казалось, что скорость у яхты сумасшедшая, если смотреть вскользь на бегущие сбоку волны и слушать свист ветра.
   "Корморан" шел точно поперек, перпендикулярно большим волнам с шипящими пенистыми верхушками, и каждые 2-3 секунды мы карабкались вверх, и, после мгновения паузы, бушприт вместе со мной летел вниз, в солнечном сплетении становилось пусто и сладко, и - ш-ш-ш-шмяк-с-с-с-с-с-с-с! - со всего размаха шлепались в воду, и брызги, казалось, долетают до кончиков мачт.
    Я сидел, со сладким ужасом в пятках, уцепившись за какую-то веревку, и восторженно подвывал ветру обрывки песен, подстраивая их ритм под ритм нашего движения, и внезапно вспомнил, как проснулся прошлой ночью от стонов, на два голоса, из каморки Хаима. Мужчина и женщина.
    Мужчина даже не стонал, он вдыхал - выдыхал со свистящим придыханием воздух, как дышат после сумасшедшего бега, ритмично, в такт повышая и понижая тон голоса, а женщина стонала громко, скользя голосом, как неплотно прижатым пальцем по струне, вверх-вниз, вверх-вниз, и, как струна, вверху переходила в свист, внизу звучала пустым звуком, под аккомпанемент звонко шлепающих о борт волн,- это Хаим трахался с какой-то своей подружкой, а у меня в памяти всплыла ослепительно лунная эйлатская ночь, и я снова заснул, опять без снов, но с ощущением соски, с которой сдуваю пыль,- странным ощущением, три тысячи соленых чертей ему в ... если это возможно.
       Но мне на все было плевать, мне только показалось, что дыхание моря - его ритм, его свист - это точь-в-точь дыхание Хаима. Всего лишь дыхание Хаима.
      А Вольф... сидел на своем капитанском столике, ухмылялся восторженному визгу мокрых пассажиров, сопел трубкой и кончиками пальцев игрался со своей дирижерской палочкой-штурвалом, направляя "Корморан"... - туда, где из соленой воды растет вечное финиковое дерево.
       И ждут Хаим с подружкой.

     P.S. Все факты, диалоги и герои повести взяты из реальной эйлатской жизни. Имена некоторых героев и незначительные подробности изменены.


СЛОВАРЬ
      
       грас, шмаль - травка.
       галики - галлюцинации.
       шакалы - шекели.
       Хаим (ивр.) - жизнь.

(впервые опубликовано в "Пятнице", приложении к газете "Наша страна", 27.06.96, Израиль)