Гость из далека

                Гость из далека
                рассказ – быль

Люди забудут, что ты говорил, что ты делал, но никогда не забудут, что ты заставил их почувствовать.
Майя Энджелоу,
американская писательница

Однажды  меня пригласили на банкет в ресторане в честь приезда из Америки группы бывших жителей Таджикистана. Бухарских евреев. Столь пышное и дорогостоящее мероприятие для них, к их неожиданной радости устроили вскладчину таджикские друзья, товарищи, бывшие соседи и сослуживцы, памятуя добрые отношения и доверительные связи. Играла музыка, звучали песни, было весело и шумно, начались танцы и пляски. Во время застолья тамада, весельчак, балагур и любитель красивых фраз, после каждого прикольного тоста стал давать поочерёдно слово гостям с Нового Света. Те, искренне тронутые такой тёплой встречей, вниманием и благожелательностью, стали сбивчиво говорить о том, как им хорошо жилось в солнечном Таджикистане, как вкусны здесь вода, овощи и фрукты о том, что они в штатах часто вспоминают своих друзей, бывших коллег и соседей, всегда таких отзывчивых и гостеприимных, и почти все смущённо извинялись, что из-за суетной жизни там ни разу не позвонили, не написали письмеца им столько лет после переезда.

Уже ближе к концу вечеринки, когда и услужливые хозяева, и благодарные гости изрядно устали, слово досталось высокому респектабельному человеку, который был уже в годах, но потому как он держался молодцевато, или хотел казаться таким, можно было догадаться, что он обладает завидным здоровьем. Лысая совершенно его большая голова была похоже на вывернутый наизнанку желудок барана. Он взял в правую руку микрофон, левую прижал к груди, покряхтел для приличия, обвёл взглядом зал, кому-то помахал ручкой, кому-то послал воздушный поцелуй и начал говорить. Тамада представил его как Амнуна Маркиэловича, но сам  потом всё время называл просто, на таджикский лад-Амнун-ака. Последуем его примеру и мы.

А начал гость из-за океана с далека, видимо, полагая, что сказанное им будет полезно и местным жителям, и его спутникам, среди которых было немало и молодых людей, а ему прибавит авторитета как знатоку истории своего народа.

- Евреи в Центральной Азии, в том числе и на таджикской земле, - приступил к речи Амнун-ака – жили испокон веков. Жили в мире и согласии. Да и язык мы приняли никакой другой, а именно таджикский, ведущий в регионе, оставшись при этом верными своей религии, а то бы мы не сохранились как нация. И ещё хочу напомнить вам интересный факт, который, я уверен, вы, наши таджикские друзья оцените по достоинству. В тридцатых годах прошлого столетия в Самарканде и Бухаре под нажимом пантюркистов стали закрываться, таджикские школы. И кто, вы думаете, кто первым воспрепятствовал после этого, требуя, чтобы их дети и внуки учились на бывшем всегда в Бухарском эмирате официальном языке, то есть на таджикском, на котором как на родном они говорят дома и в быту? Наши отцы и деды, матери и прабабушки – бухарские евреи! Вот …

Что ещё хотел сказать гость  из далёка, я не расслышал, потому что зал взорвался аплодисментами. Дождавшись, когда наступит тишина, довольный произведённым эффектом, Амнун-ака продолжил:

- Если бы не дети, если бы не гражданская война, будь она неладна, никуда бы я не уехал, а коротал бы весь свой век здесь, среди вас, мои дорогие друзья. А нынешнюю молодежь я не понимаю. И чего наши сорванцы рвутся в заморские края, как будто их там ждут райские кущи. Никак не уразумеют, что где родился, там и пригодился. Жил бы весь отпущенный срок и я бы здесь, где перерезали мою пуповину. Тем паче, что в первый же день нашего приезда, я и мои спутники убедились, что еврейское кладбище содержится в полной чистоте и порядке. За что вам огромное спасибо от нашей общины.

Раздались дружные аплодисменты, особенно усердствовали американцы. Когда хлопки смолкли, тамада, расхаживая с микрофоном в руке, сказал назидательно:

- А как же иначе? От вас, друзья, мы, впрочем, как и от представителей других народов, коих в нашей многонациональной республике проживало много, мы ничего плохого не видели и не слышали. И всегда рады вас видеть.

По залу прошёл гул одобрения. Тамада добавил:

- А у нашего великого Саади есть такие замечательные слова:

Начала имеет любовь, но конца не имеет,

Заря влюблённых сердец никогда не тускнеет,

Выждав надлежащую паузу, Амнун – ака вновь заговорил в микрофон:

- А главное, о чём я хотел рассказать, заключается в следующем.

Публика оживилась в предвкушении какой-нибудь занимательной истории.

- Дело прошлое, и я надеюсь, что вы рассудите меня правильно. Потому, что быль молодцу не укор, - ещё больше заинтриговав присутствовавших, сказал Амнун-ака, - Я тогда жил в раеподобной Вахшской долине, в областном центре, заведовал вино-водочным магазином. Лучшая пора моей жизни. Денег тогда у менякуры не клевали, но больше, как вы догадываетесь, было левых.

Раздался чей – то сдавленный смешок. Амнун – ака не обращая на это внимания, без тени смущения продолжил:

- Но нечистым на руку я себя не считал. Потому что, не я один такой был. Каждый как мог, так жил и добро себе наживал, ну и я, конечно, на педали нажимал. У каждого времени есть свои родимые пятна. Я был на короткой ноге не только с вездесущими ревизорами, у меня были хорошие связи с работниками вино-водочного завода, отпускающими товар. А там мошенник был на мошеннике и мошенником погонял. Но я ухо держал востро и старался не опростоволоситься. Короче, рука руку моет, а вор вора кроет. Однажды по сговору я из завода вывез по фальшивым накладным  целый грузовик товара, 900 бутылок отменного коньяка, водки, вина и шампанского. Товар этот во все времена являлся ходовым и всегда пользуется спросом. Но чтобы найти надёжных покупателей, надо было его куда-то припрятать.

Отпив из стакана лимонад, Амнун-ака снова повёл свою речь.

-Тут я вспомнил об одном своём приятеле по имени Алидод. Работал он учителем в школе и имел на окраине собственный дом с большим садом. Я как-то бывал у него и видел, что во дворе имеются склады, где он хранил фрукты своего сада, и от их продажи имел хорошую прибыль. Мы с Алидодом отличались тем, что он свой товар продавал открыто, нетаясь, а я тайно, что называется из под полы, с оглядкой.

А познакомились мы с ним потому что оба были заядлыми шахматистами и вместе с другими любителями этой древней игры, название которой, кстати состоит из двух таджикских слов, «шах»-и «мат», по выходным собирались в городском парке культуры и отдыха, где разворачивались настоящие баталии.

Зал с замиранием ждал развязку этой истории, которую захватывающе рассказывал Амнун-ака. Видя это, он стал продолжать:

- Вспомнил я Алидода и не мешкая пошёл к нему. Встретил он меня с радушием, Я сказал ему, что на нашем магазинном склад прохудилась крыша, что мы затеяли ремонт, а мне на время нужно хранить полученный товар. Это займёт буквально три-четыре дня, добавил я и заверил, что быстро освобожу его склад, если он пойдёт мне навстречу. Алидод тут же согласился, сообщив, что он уже  успел реализовать весь урожай и склады пустуют. В тот же день я привёз товар и при помощи Алидода и шофёра разгрузил ящики. Я протянул Алидоду и водителю деньги, кореш мой наотрез отказался, а шофёр взял. Я был рад, что удалось легко навесить лапшу на уши доверчивого Алидода, поблагодарил и пошёл искать покупателей. И ещё был рад тому, что богобоязненный Алидод  абсолютный трезвенник  и двух сыновей своих, как он мне признался как-то держит в строгости, чуть ли не в ежовых рукавицах. Стало быть, товар мой будет в целости и сохранности.

Так я брал куш за кушем, и всё сходило с рук. Думал, что в рубашке родился. А нет! Попался я, разоблачили, правда дела давно минувших дней раскрыли. Как говорится, сколько вору не воровать, а расплаты не миновать. Толи сам сплоховал и дал промах. То ли свои настукачили, а завистников у меня было много, да и было завидовать чему. А скорее всего донос дело рук какой-то бывшей моей любовницы, которых я менял как перчатки. Молод был, кровь кипела. Слава Богу, жена не слышит, а то мне было бы не сдобровать.

Все весело захохотали. Смеялся и сам Амнун-ака. А затем, приняв серьёзный вид, сказал:

- Эх, сбросить бы годов эдак на четверть века и развернуться как в старые добрые времена, когда я был кудрявым как Пушкин... Смеётесь? Я сущую правду говорю, Те, кто по старше, небось помнят.

Зыркнув глазами в угол, где кто-то не мог остановить свой смех,  Амнун-ака с грустью в голосе добавил:

- А теперь я уже не тот, кем был. Оно понятно, и волк остепенится когда зубов уж нет.  Слушайте дальше. Короче, когда меня уличили, пришлось во всём сознаться. Но про товар, который я припрятал у Алидода, я, конечно, ни словом не обмолвился. Пронесло. Меня судили и свой срок, три с половиной года, я отсидел от звонка до звонка. Частенько я вспоминал о товаре, который доверил Алидоду и с сожалением думал о том, что не сумел вовремя сплавить кому-нибудь бутылки с напитком Шайтана.

Тут снова раздался смех, потому, что на всех столах красовались бутылки с этим напитком.

- А то бы, наверное, смог бы откупится,- невозмутимо продолжил Амнун-ака. – Дело обычное, сколько на моей памяти людей, которые таким макаром выходили сухими из воды, хотя по ним плакала тюряга. Как говорится, злато сломает и плато.

Когда я вышел на свободу, то я понимал, что с волчьим билетом меня больше на работу в торговлю не возьмут. А когда в кармане пусто, то и друзей не густо. Некоторые знакомые, которые раньше мне в приятели набивались и дифирамбы пели, стали не то чтобы шарахаться от меня, но старательно обходили стороной. Наверное считали, кончилась у него лафа. Вот тогда я и решил навестить Алидода, уж тот не отвернётся, думал я. Хотя признаться, в глубине души сомневался, что дело моё выгорит. Ведь столько времени прошло, сколько воды утекло. И потом, ещё в казённом доме я краем уха слышал, что Алидод женил своего младшего сына. А на свадьбе тогда вино лилось рекой. А Алидод, хоть сам не пьющий, наверное воспользовался бесхозным товаром и устроил пир на весь мир. А что, если он не моргнув, глазом скажет, я не я и лошадь не моя, а тебя я знать не знаю. Что же тогда, как я докажу, да и кому. Останусь с носом, думал я.

Но оказывается я сильно ошибался. Когда я пришёл к Алидоду, он принял меня не так уж приветливо, как бывало. Сердце моё ёкнуло от нехорошего предчувствия. А Алидод холодно пожав мне  руку, сказал без обиняков:

- Когда тебя посадили, я понял, что товар, который ты мне привёз на хранение, ворованный. Потому что ещё узнал, что про ремонт на магазинном складе ты соврал. Мне бы следовало обратиться куда надо, но я этого не сделал. Так как был связан словом мужчины, которое тебе дал. А тот, кто нарушит его, навлечёт всеобщий позор на себя. Так у нас повелось с незапамятных времен. И потом, я не хотел добавить дегтя, топить, не хотел, чтобы тебе прибавили срок и потому держал эту тайну за семью печатями. Да и меня по головке не погладили бы. Чего доброго, ещё в твои пособники записали бы. Сраму тогда я, простой учитель не обрался бы.  А твой товар я сохранил в целостности и сохранности, в этом ты можешь убедиться сам. Но это в первый и последний раз, когда в доме нечистоты, это не к добру. Чем раньше заберёшь, тем лучше. А то у меня проблемы с хранением фруктов. Иди лови машину…

- Метнусь кабанчиком, - заверил я его.

Уже в тот же день я вывез весь товар, загружая тяжёлые ящики при помощи того же Алидода. От денег, правда, пусть и не больших, откуда они у меня может быть после каталажки, он опять отказался.

В надёжном и укромном месте я до единой пересчитал все бутылки. Мать честная, поверите, все девятьсот бутылок, как были, так и остались в ящиках. На вырученные деньги я кое-как выправил свои дела, хотя до поры до времени приходилось есть без разносолов. Всё равно, я был признателен честному и благородному Алидоду.

Давеча я поинтересовался у знакомых судьбой и жизнью Алидода. Оказывается, он ещё год назад отошел в лучший из миров. Царство ему небесное. Век буду помнить его и рассказывать о нем, о его поступке. На таких людях земля держится. И еще я хотел сказать ему, что после го поступка я о многом передумал, многое пересмотрел в своей жизни и решил окончательно завязать. Правда, иные кореши, с которыми у нас были какие-то делишки, стали снова зазывать меня на скользкую стежку – дорожку. Но я им решительно отвечал: все, амба! Тамбовский волк отныне вам товарищ. И правильно сделал, потому как конец по делам их! Ну да Бог с ними, кто во что горазд. Им невдомек, что тем, кто толкает других в ад, никогда не суждено попасть в рай. А с годами, пока коньки не отдал, человек должен подумать и о душе. Но поститься надо духом, а не брюхом.

Амнун-ака на этом закончил свою речь, но аплодисментов больше не было. Все сидели с серьёзными лицами и думали о чём-то своём.

Х        Х        Х

Вот такой рассказ-исповедь довелось нам  услышать на том памятном банкете. Не знаю как другие, но я потом долго ломал голову и размышлял над тем, зачем так разоткровенничался гость  и из далека, излил свою душу перед честной компанией, без утайки показал всю подноготную и подверг себя публичному самобичеванию, при этом не заботясь о своей репутации, не думая что скажут о нём люди. Быть может это своего рода духовное самоочищение, в чём у человека нередко возникает потребность, тем более он знает, что больше вряд ли  встретится с людьми, которым он всё правдиво рассказал о себе. А потом мне подумалось другое. Может быть Амнун-ака это сделал сознательно, преднамеренно, чтобы оттеняя чёрную полосу из своего не совсем безоблачного прошлого, показать то светлое, что оставил в его душе и памяти человек по имени Алидод.