14 Часть 1. Счастливая Стешка Гл. 14 Страшный 1937

       Счастливая Стешка
    14. Страшный 1937 год


   Наступил 1937 год. В стране начались массовые репрессии, активно выявлялись “враги народа”, которых ссылали в лагеря, сажали в тюрьмы, многих приговаривали к расстрелу. В Стешином селе еще было более-менее спокойно, но из города доходили тяжёлые слухи, рассказывали о том, как забирали по ночам людей и увозили их в неизвестном направлении. У кого-то пропали родственники... Жить было тяжело, но выражать своё недовольство было рискованно для жизни, очень страшно было жить. Страх витал в воздухе, люди вдыхали страх и выдыхали его, он был повсюду и каждому заглядывал в глаза.


   Однажды, идя по улице, Стеша встретилась со своей давней знакомой, Зинкой  Муровой, с которой они были ровесниками, хорошо знали друг друга, но никогда близко не общались, не имея общих интересов. Зинка знала все сельские новости, знала всё и про всех, она была большая любительница приврать и наговорить много лишку. Очень не хотелось Стеше встречаться, и тем более общаться с ней, но они столкнулись буквально нос к носу, и отойти от Зинаиды было некуда.
   - Привет, Стеша! Сколько лет, сколько зим, давненько мы с тобой не виделись...
   - Привет, Зина. Как твоё здоровье? - спросила Стеша, чтобы хоть что-то спросить, взглянув на немолодую женщину, и быстро отводя взгляд от цепких цыганских глаз Зинаиды.
   - Здоровье-то ничего, да как одной-то бабе прожить, мой-то Антип помер, а был участник Первой мировой войны. С войны инвалидом вернулся, пальцев правой руки лишился, да для советского революционного правительства себя не жалел... Если бы не он да Федот, так и клуба бы у нас в селе сейчас не было...
   - А теперь у нас храма нет, - сказала Стеша, и пожалела, что сказала.
   - А на кой он нам нужен, ежели Бога всё равно нет, а религия опиум для народа? Пусть хоть в клубе молодёжь повеселится! - начала разглагольствовать Зинка.
   - Некогда мне, Зина, сейчас разговаривать, прости, тороплюсь я, - сказала, стараясь побыстрее отделаться от назойливой женщины, Стеша.
   - Ну конечно, чего тебе со мной разговаривать, ты же теперь председательша, а мы-то кто такие - голь перекатная... Вы уж нас простите, Степанида Степановна, что рылом  не вышли, - кривлялась и дурвшливо кланялась Зинка. Потом опять колбче посмотрела на Стешу, - Как была ты буржуйкой, Стешка, так такой и осталась. Хорошо же ты устроилась, как за богатым было хорошо, так у неё мужик богатый. Бедным стало хорошо, так опять у неё муж бедный. А теперь ещё и в председательши выбилась... Тьфу ты, кому-то ничего, а кому-то всё со всех сторон в руки идет, - сверкая глазами, зло сказала Зинка.
   - О чём ты говоришь, Зина, никогда я буржуйкой не была, всегда всё своими руками делала, и тогда, когда с Василием жила, и сейчас... А уж сейчас так и подавно, не богаче других живу, - возмущенно сказала Стеша.
   - Твой мужик на войне даже не был, а мой инвалидом вернулся, пальцы потерял на правой руке, а как без руки на селе? Так вот и жили, за любую подходящую работу приходилось браться.
   - И мой муж инвалид, нога у него не гнётся, ты сама прекрасно знаешь, но от работы он никогда не отлынивал. И в председатели он никогда не рвался, люди его выбрали...
   - Ты глянь на неё, во всём она правая, одни мы такие безрукие уродились... - скривилась Зинка.
   - Извини, некогда мне, - повернулась уходить Стеша.
   - Ну да, нет у тебя времени с такими как я говорить, - вслед ей крикнула Зинка, а затем круто развернулась в другую сторону, и что-то бормоча себе под нос, стала быстро удаляться.
   После этой встречи настроение у Стеши сразу испортилось, и какой-то тяжёлый, горький осадок остался в душе. Дома она рассказала о разговоре с Зинкой Муровой мужу.
   - Злыдня - не баба, - сказал Дмитрий, и нахмурился, - и ко мне всё ходит, чтобы я ей паспорт выписал, да чтоб она в город, к дочке уехала...
   - Может выписал бы ты ей паспорт, а, Дмитрий? - просительно взглянула на мужа Стеша.
   - Я бы с радостью выписал, да, не положено, Стеш, а времена сейчас непростые, можно и на большие неприятности нарваться, если самовольничать начнешь... - как бы извиняясь, сказал Дмитрий.
   На этом  и закончился их разговор, но нехорошие предчувствия остались у Стеши в душе.


   Как-то в воскресенье приехал к Дмитрию гость по работе, по какой-то срочной надобности, из города, Дмитрий пригласил его в дом. Стеша кинулась доставать всё что было в доме приготовлено, чтобы получше накормить гостя.
   А гость-то совсем ещё молодой приятный мужчина, Артем Семенович, он со Стешей здоровается, приятно улыбается, про детей расспрашивает и сладкими гостиницами их угощает, а Стеша от печи к столу летает, да для важного гостя всё на стол выставляет, а он за столом сидит, кругом себя посматривает, да тихо-то и  спрашивает Дмитрия:
   - Как это так получается, что у партийного председателя колхоза в красном углу иконы висят, да в лампадке огонёк теплится?
   А сам так хитро прищуривается, да опять выведывает:
   - Вы что же это, товарищ председатель, Дмитрий Васильевич дорогой, до сих пор в старые басни верите?
   - Аааа, Вы про иконы-то  про эти? - Дмитрий махнул рукой в сторону красного угла, - так это всё бабьи заморочки, бабы-то народ неразумный, разве поймёшь что у них голове делается? А связываться с ними, так себе же дороже и выйдет, проще просто на их капризы внимания не обращать, - отмахнулся Дмитрий, - и громко крикнул Стеше:
   - Ну хватит уже мельтешить тут, не для бабьих ушей разговоры, иди да детьми займись, да по хозяйству управтесь, не мешайте нам! - Дмитрий это сказал в очень резком, повелительном тоне, хотя раньше никогда так дома не разговаривал.
Стеша побросала свои горшки да крынки, собрала всех детей, да увела их подальше от гостя, девчонок в дальней комнате за рукоделье усадила, а ребят в огород по хозяйству прибираться отослала, да строго наказала к гостю на глаза не попадаться. Времена то лихие, смутные. Как говорится, минуй нас пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь.
   Уходя в комнату, Стеша слышала удаляющийся голос их гостя, Артёма Семёновича:
   - Что же Вы так с женщиной, Дмитрий Васильевич, обращаетесь?
   - Баба должна детьми заниматься, чтобы потом по всей деревне языком не чесала. Баба есть баба, что с нее взять, - приостановившись, услышала Стеша тихий ответ мужа.
   А Стеша и рада была, что он её отослал подальше, только сильно за иконы переживала, что не успела вовремя, до прихода гостя их убрать. "Да может быть ничего страшного и не произойдет, может всё обойдётся?" - вздохнула Стеша.

          *   *   *

   Их разоренную церковь, со сброшенными куполами, снятыми иконами и забеленными от росписей святых ликов, стенами, предлагали Дмитрию под правление колхоза, но он отказался. Тогда в ней разместили клуб, но уже через некоторое время настенная живопись с изображениями святых снова стала проявляться. Стены забелевали несколько раз, потом бросили, просто перестав обращать внимание на выступающие во многих местах из-под известки изображения ликов святых.
   В их бывшей церкви проходили разные мероприятия: партийные и комсомольские собрания, здесь отмечали всевозможные праздники, устраивали танцы и вечеринки для молодёжи, проводили и другие мероприятия. Заведующим клубом был бывший Ганька-гармонист, а теперь степенный, слегка располневший и облысевший Гаврила Кузьмич Шептун.
   Сегодня в клубе ожидалось комсомольское собрание, а в повестке дня значилось: ,"Помощь комсомольцев в собирании сельскохозяйственных налогов с населения".
   На бывшем амвоне стояло несколько столов, накрытых хлопчатобумажной кумачовой материей, в самом центре импровизированного президиума был расположен небольшой гипсовый бюст В.И.Ленина, сзади стола стояла лавка, тоже застеленная кумачом, для членов президиума.
В общем зале стояли рядами лавки, предназначенные для посетителей собрания. В алтаре сделали кладовку, в ней располагались всякие пока ещё ненужные вещи: старые клубные декорации, атрибуты прошедших представлений, которые могли бы пригодиться когда-нибудь в следующий раз, ящики с новогодними праздничными украшениями, коробки со старыми костюмами и многое другое.
Если сейчас на амвоне церкви-клуба было устроено место для расположения президиума комсомольского собрания, то в следующий раз тут, убрав столы, можно было быстро устроить сцену.
В правом углу от импровизированной сцены, на небольшой тумбочке стояла старая гармонь Гаврилы Кузьмича, с которой он уже давно не выступал, ведь для него сейчас это было совсем не солидно, пусть теперь молодые выступают, и на гармони играют, и поют и пляшут, сам он теперь человек солидный - заведующий клубом, партийный, руководит ещё и комсомольцами села. Разве только иногда, когда в клубе никого нет, и когда вдруг потянутся руки к инструменту, возьмёт Гаврила Кузьмич гармонь, растянет меха, да снова превращается в молодого Ганьку-гармониста. Сегодня заведующий клубом пришел пораньше, нужно всё проверить, чтобы ничего не упустить перед собранием. Раздумывая об этом, Гаврила Кузьмич не заметил, как дверь открылась, и вошла молодая, симпатичная активистка комсомолка - Марфа, она трижды перекрестилась на выступающие из-под известки лики святых, и направилась  к заведующему.
   - Здравствуйте, Гаврила Кузьмич, я доклад свой принесла, просмотрите его перед собранием, может что-нибудь не так?
   - Здравствуй, Марфуша, здравствуй. А что это ты, молодая, красивая, комсомолка, самая активная девушка у нас в селе, а крестишься на иконы, да на все это малевание, как темная, забитая старуха? - сказал заведующий, вопросительно, строго глядя на девушку, и указывая рукой на стены бывшего храма.
   - Так святые же. А как же... - совсем тихо промямлила девушка.
   - Какие ещё святые? Что нам товарищ Владимир Ильич Ленин сказал? Религия это опиум для народа! Понимаешь? Никакого Бога нет! Нет его, понимаешь?
   - А он почему это знает? - тихо, но настырно спросила девушка.
   - Кто? Владимир Ильич? Ты думаешь, что говоришь, Марфа?! Он же - вождь мирового пролетариата! Понимаешь ты это?! - заведующий высоко поднял руку, указывая куда-то вверх.
   - Понимаю, - совсем тихо сказала девушка, - но почему он знает?
   - Вот заладила - темнота! Если такой человек говорит, значит так и есть! И всё! Безо всяких вопросов! Товарищ Ленин ей сказал, а она одно заладила, почему он знает, да почему он знает... Расстраиваешь ты меня, Марфа, если такие вопросы задаёт активистка наша, то что с других спрашивать? Давай сюда свой доклад, - протянул руку Гаврила Кузьмич.

            *   *   *

   Однажды поздно вечером, ближе к ночи, когда у Стеши уже все улеглись, послышался лай уличных собак, который доносился издалека, а потом постепенно звук стал приближаться к их дому всё ближе и ближе, наконец. как-то лениво залаял Полкан. Дмитрий нехотя поднялся с кровати, и со словами:
   - Кого ещё там на ночь глядя принесло? - накинул на плечи ватник, и вышел во двор.
   За калиткой стоял Фёдор, один и пешком, без своей шикарной машины и шофера.
   Едва поздоровавшись, Фёдор быстро прошёл во двор, а затем в избу:
   - Мне поговорить с тобой нужно срочно с глазу на глаз, кум, - хмуро сказал Фёдор, обращаясь к Дмитрию.
   - Проходи на кухню, там никого нет, все уже легли. А ты на чём добирался? - спросил озадаченно Дмитрий.
   - Приехал на машине, да в начале села её с водителем бросил, чтобы внимания не привлекать лишнего.
   - Что-то срочное? - с тревогой в голосе спросил Дмитрий, выдвигая табуретки из-под стола, внимательно поглядывая на Фёдора, и жестом приглашая его садится, опять спросил:
   - Чай поставить?
   - Какой чай, я на минуту, и поеду.
   - Да говори уже, что случилось? - уже начиная всё больше и  больше тревожиться, спросил Дмитрий.
   В кухню заглянула Стеша, увидела Фёдора, всплеснула руками и проговорила:
   - Батюшки, кум на ночь глядя приехал! Дмитрий, что же вы молчите, хоть бы меня позвали? Сейчас на стол соберу что-нибудь...
   Фёдор быстро приподнялся из-за стола, подошел и приобнял слегка женщину.
   - Здравствуй, сестрёнка, здравствуй. Как детвора, все живы-здоровы?
   - Слава Богу, все живы, и все здоровы...
   - Вот и славно. На стол не собирай, есть я не буду, Стеша, я заскочил на минутку с Дмитрием поговорить, по делу. А ты иди, ложись, у нас серьезный разговор, и не смотри на меня так, не волнуйся, всё у нас нормально. Извини, Стеша, не до церемоний мне, тороплюсь очень, сейчас уже уезжаю.
   - Да как же так, вот прямо сразу и уезжаешь?
   - Стеша! Иди и ложись, сказал тебе человек, что у него срочный разговор, по службе. Не задерживай, видишь торопится Фёдор.
   - Что-то случилось, Фёдор? - посмотрев сначала на мужа, а потом на кума, спросила Стеша.
   - Всё нормально, Стеша. Нормально, - вяло улыбнулся Фёдор.
   Стеша нехотя вышла из кухни, прикрыв за собой дверь. Ей не спалось, неожиданный приезд Фёдора явно был неспроста...


   Сидя за столом, Фёдор близко наклонился к Дмитрию, и очень тихо что-то прошептал. Потом чуть громче спросил:
   - Ты такое говорил?
   - Да ты что, кум! Я ещё пока голову на плечах имею, и не самоубийца я, чтобы такие вещи кому-то говорить!
   - А на тебя донос. Хорошо, что письмо ко мне попало, а иначе мы с тобой бы сейчас здесь не разговаривали... - опустил голову Фёдор.
   - Да что писали то? И кто писал?
   - Письмо-анонимка. Вот оно,- мужчина вытащил из нагрудного кармана и развернул перед лицом Дмитрия письмо.
   Он пробежал глазами нечеткие корявые строчки, буквы наклонены в разные стороны. От волнения строчки расплывались перед глазами председателя, и он никак не мог ухватить суть. Наконец, Дмитрий прочитал письмо и нахмурил брови:
   - Не было такого никогда, не говорил я такого никому. Хочешь, Федор, давай соберем всех колхозников и спросим, говорил ли я это кому-нибудь или нет, если мне не веришь...
   - Я-то верю, я-то верю... - все больше хмурился Федор.
   Дмитрий снова внимательно стал перечитывать письмо, обращая внимания на разные мелочи и прочитав несколько первых строчек “мой муж ветеран Первой мировой войны, был ранен, лишился трех пальцев правой руки, оказывал посильную помощь революционной власти в борьбе с религией...” - сразу вспомнил, что эти же слова говорила Зинаида Мурова, когда приходила просить оформить ей паспорт, чтобы уехать к дочке в город.
   - Я даже знаю, кто это письмо писал, внимательно снова и снова перечитывая письмо, сказал Дмитрий.
   - Ну и кто же?
   - Зинаида Мурова. Помнишь, я тебе рассказывал, это её муж с церкви купола снимал, потом он умер от гангрены, а она всё просилась у меня в город, к дочке, чтобы я выдал ей паспорт и отпустил её из колхоза... Да сам знаешь, не положено сейчас людей из колхоза отпускать...
   - Ясно... Понятно... - сказал, раздумывая, Фёдор, и барабаня пальцами по столу, - вызову я её, поговорю с ней серьёзно, чтобы не пыталась больше писать анонимки. Скажу, что за дачу ложных показаний, ей каторга светит в Сибири. А ты, Дмитрий, сделай ей паспорт, пусть она поскорее уезжает из села. Такого человека рядом держать очень опасно, с ней беды потом не оберешься. Пусть едет в свой город... По-хорошему бы ей в след ещё и собак спустить, чтобы быстрее бежала... - криво усмехнулся Фёдор, - Всё понял, кум?
   - Понял, Фёдор. Спасибо, во век тебе этого не забуду. Я теперь твой должник.
   - Ну давай, Дмитрий, поехал я. Будьте здоровы.
   Дмитрий проводил Фёдора до калитки, долго смотрел ему вслед, пока видно было его удаляющуюся фигуру. Потом медленно, тяжело ступая и понурив голову, пошел в избу. Ему навстречу кинулась Стеша.
   - Что случилось, Митенька?
   Дмитрий обнял жену, руки его дрожали:
   - Всё нормально. Бумаги кое-какие  привёз... - тихо сказал Дмитрий.
   - Врать ты не умеешь, Митя.
   - Не переживай. Фёдор все  уладил. Пойдём спать, а то вставать уже скоро.

Глава 15 здесь:


http://proza.ru/2020/11/19/1394