Не буди Лихо

Не буди Лихо

Гераська Крутиков на тракторе К-700, к которому были прицеплены две огромные телеги, возил зерно с поля на сушилку. Погода благоприятствовала уборке. Конец августа был жарким. В поле работали все пять комбайнов. Проезжая по деревне, Герасим заметил стоящего у своего дома и машущего рукой с просьбой остановиться Князя, своего бывшего одноклассника. Фамилия у Николая была совсем не княжеская, простая деревенская – Зайчиков. Прозвище своё он получил за большую любовь к оперному искусству. Петь он очень любил. Видно, с рождения Господь одарил его великолепным слухом и мощным голосом, но это ещё не всё, его голос был идеально поставлен самой природой, с чистейшей интонацией. Складывалось впечатление, что он учился у знаменитых мастеров, но этого не было. Он был простым деревенским парнем. Пока учился в школе, на всех районных и областных конкурсах завоёвывал призовые места. Особенно любил петь арию Князя Игоря из оперы Бородина «Князь Игорь».
«О дайте, дайте мне свободу,
Я свой позор сумею искупить,
Спасу я честь свою и славу,
Я Русь от недруга спасу!»
Сельчане, услыхавшие эту арию в исполнении Коли Зайчикова, сразу же дали ему прозвище Князь. Весной, когда Николай заканчивал 11 класс, в деревню приехал профессор из Новосибирской консерватории, который был очарован мощью его голоса и чистейшей интонацией. Предлагал поступать на двухгодичное подготовительное отделение консерватории, по окончании которого он автоматически становится студентом.
После Окончания консерватории его ждёт великое будущее. Гастроли по всем театрам мира. Он ему упорно объяснял и доказывал, что как бы ни велики были его природные данные, но его голос, как драгоценный алмаз, нуждается в тонкой, филигранной обработке, чтоб он засиял всеми своими гранями, приводя в восторг и изумление не только обладателя этим талантом, но и его окружающих. Кроме того, необходим багаж знаний и навыков владения этим талантом, чтоб он находился в постоянном развитии и совершенствовании.
Учиться в консерваторию Коля не поехал. Родителям было не до него, у них были свои проблемы. Его будущее их мало интересовало, хорошо, что школу закончил. Жил и воспитывался он у бабушки, которая рассуждала по- своему:
- Ты мужик, а мужик должен быть добытчиком. Нужно получить хорошую специальность или основательную профессию, чтобы будущая семья не бедствовала и не испытывала нехватку денег. Конечно, любовь-морковь хорошо, но только в кино. В жизни, без денег ты никто и ничто.
 Осенью его забрали в армию. Служить он попал в железнодорожные войска, что, в общем,  и определило его дальнейшую профессию. Из армии он демобилизовался в звании сержанта, а за высокие показатели в боевой и политической подготовке был награждён медалью, которой он очень гордился. Школьный друг Гераська, впервые увидевший его с медалью, придав лицу торжественно- пафосное выражение, без  иронии продекламировал:
- Одна медаль висела кучей на его груди могучей, - после чего начал громко себе аплодировать.
- Хватит придуриваться, - беззлобно на его шутку ответил Князь.
Недельку-другую отдохнув после армии, Коля устроился на железную дорогу, где и проработал до пенсии. Официально женат был два раза. От второй жены был сын, который выучился на программиста и уехал работать в Новую Зеландию. Там женился, создал свою семью, приезжает редко. В данное время Николай был одинок, вернее, проживал с ним в доме ещё двоюродный племянник. Инвалид второй группы. Лет ему было около 30 с хвостиком. С виду, нормальный мужичок, только с небольшими закидонами. У него что-то было с головой, а так, мужик золото. Соседка, бабка Федора в таких случаях говорила:
- Так мужик он неплохой, только ссытся и кривой.
Подъехав и притормозив возле Князя, высунув голову из кабины, Гераська прокричал:
- Чего тебе?
- Черпани, - показывая пустое ведро, громко попросил Князь.
- Ты что, дурак? Видишь день. Светло. Люди ходят, а ты черпани. Да меня сегодня же с работы выгонят, а завтра посадят за расхищение государственного имущества.
- Я что-то об этом не подумал.
- Так думать надо, - напутствовал Герасим.
- Много думать нельзя, голова болеть будет, -  повторил Князь слова, которые всегда говорил племянник.
На обратном пути, возвращаясь с сушилки, Герасим остановился возле дома Князя. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего
подозрительного, быстро скинул мешок зерна, который был закреплён с правой стороны на баке с горючим, в придорожную канаву. Благо не было дождя, и там было сухо. Открыв калитку, позвал Князя.
- Отъеду, заберёшь мешок зерна, в канаве у дороги лежит.
- Спасибо, друг. Послезавтра приходи к двум часам.
- Зачем?
- Праздновать будем.
- Что праздновать-то? У тебя же день рождения осенью.
- Увидишь, что.
- А как работа, я же зерно вожу?
- Послезавтра будет дождь, так  что зерно возить не будешь.
- А ты откуда знаешь?
- Лёшка, племянник заверил.
- Ну, я не знаю, он что у тебя, экстрасенс?
- Нет. Ещё круче.
- Коли так, то, конечно, приду.
Сев в трактор, Герасим покатил на поле.
На следующий день к вечеру подул ветер. Небо затянуло серыми тучами. Заморосил мелкий дождь, к ночи превратившийся в ливень. Поля и дороги раскисли, ни заехать, ни выехать.
В пятницу с утра Герасим заменил в тракторе масло, поменял воздушные и топливные фильтры, проверил давление в шинах. Запустив двигатель, прислушался к его работе. Герасим был хорошим специалистом. Двигатель знал, как свои пять пальцев. По слуху мог определить любую неисправность в его работе. В данном случае всё было хорошо, двигатель работал ровно, без сбоев. Доложив о проделанной работе механику, поставил его в известность, что нужно отлучиться по срочному делу. Получив  согласие, направился к Князю. В зале был накрыт большой стол, в воздухе витали запахи наваристого борща, сочных котлет и масляных, поджаристых блинов. Салаты из свежих огурцов и помидор, посыпанные сверху петрушкой и укропом, щекотали ноздри, вызывая здоровый аппетит. Под ложечкой начинало посасывать.
- Чего стоишь? – разувайся, умывайся, да проходи к столу.
Сам хозяин сидел во главе. По бокам в предвкушении обильного застолья расположились Зинка с Люськой, незаменимые подруги Князя. С другой стороны сидел племянник князя Лёшка.
Откупорив бутылку водки, Князь наполнил стопки.
- По какому случаю празднуем? – спросил Герасим.
- Ты что, не в курсе? – отозвалась Люська.
- А с чего я буду в курсе, если мне никто ничего  не говорил?
- Князь, просвети своего друга, - с улыбкой попросила Зинка.
- Пошли на веранду…
В углу стояло что-то, прислонённое к стене и накрытое цветным покрывалом. Князь снял покрывало. Это оказался памятник из чёрного мрамора. Вверху была его фотография в возрасте 17 – 18 лет, а ниже была обозначена дата рождения. Даты смерти не было.
- Посмотрел? – спросил Князь Герасима.
- Ну, посмотрел.
- Тогда пошли за стол.
Уселись.
- Я, что-то ничего не пойму, что это за хрень? - с недоумением задал вопрос Герасим.
- Никакая это не хрень, а репетиция моих поминок, в народе это называется тризной. Пока живой, хочу своими глазами посмотреть, как меня будут поминать. Вот и купил себе памятник за сорок тысяч. Давай выпьем за упокой моей души.
- Так ведь ты же ещё живой, - возразил Лёха.
- Живой.
- Тогда можно чокаться, - сказал Герасим.
Чокнулись стопками, выпили.
- Обалдеть можно, сколько живу, такое впервые вижу, чтобы сами себе памятники покупали, - изумлялся Герасим.
- А чего здесь удивляться? Раньше на Руси деды всегда сами себе гробы делали и хранили их на чердаке, в сухости.
- Раньше действительно деды сами заботились о своей домовине, - начал вспоминать Герасим. -Вот мой дед заготовил себе широкие кедровые плахи на гроб, которые хранил на чердаке, а мы с Ольгой, моей женой, решили заняться пчеловодством и купили несколько ульев. Один улей оказалось старым. Дно и крышка сгнили. Пришёл к деду, он  и разрешил мне взять одну из тех досок, что были приготовлены на гроб. Я починил улей, запустил туда пчёл, но пчёлы в нём после зимы почему-то все умерли. Так продолжалось года три, пока я полностью не заменил улей на новый. После этого пчёлы погибать перестали. Значит, в этом что-то есть, невидимая и неуловимая связь между нашим миром и миром мёртвых. Если доски были приготовлены для гроба, то и энергетика их изменилась, она не подвластна миру живых, - заключил Князь.
Выпили ещё по стопке, потом ещё.
- Слушай, а что ты фотографию такую сделал, из юности? Ты бы ещё с детского сада взял, вместе с горшком.
- Мой памятник, мои деньги, что хочу то и рисую.
- Ладно, Князь, не обижайся, я же просто так, ради любопытства спросил. Что мы сидим, как на похоронах? Князь, ты же ещё живой, давай спой что-нибудь. Лёха, тащи гармошку, - предложил Гераська.
 Пробежавшись по клавишам, Лёха заиграл вступление к знакомой песне, Князь подхватил:
- Ви – жу чу – дное приво – лье,
Ви – жу сте – пи и моря,
Э – то Ру – ское раздо – лье,
Э – то ро – дина моя.
Завораживающий мир музыки наполнил комнату. Этот чудный мир звуков обволакивал всех, всё заполняя на своём пути, ему было тесно в четырёх стенах и он вырывался наружу.
Люди, проходившие мимо дома, останавливались и, как завороженные, слушали этот чудный голос, который пел про
бескрайние просторы России. Невольно приходило понимание и ощущение того, что так может петь только человек с чистой, открытой и по-русски широкой душой.
Песня закончилась, наступила тишина. Каждый думал о своём.
- Слушай, Князь, я вот всё у тебя хочу спросить:
ты не жалеешь о том, что не поехал после школы учиться в консерваторию? – спросил Герасим.
- Что об этом говорить, всё прошло и быльём поросло. По этому поводу один умный человек сказал: «Не живи уныло. Не жалей, что было. Не гадай, что будет. Береги, что есть».
- Золотые слова. В общем и в частности, жизнь прекрасна. Рано, Никола,ты помирать собрался. Давай по стопке выпьем, может быть, и передумаешь, - предложил Герасим.
- Об этом поговорим позже, а сейчас, давай душу успокоим. Наливай, Лёха.
Лёха парень шустрый, скорый не только на ноги,  но и на руки. Мигом наполнил стопки. Выпили, принялись за закуски.
- Князь, ты помнишь ту историю с радистом? Ещё фамилия у него была интересная Тараторкин, а вот имени не помню, вроде, Степан, что ли. Точно, вспомнил Степан. Нам было тогда лет по 9-10. Как мы со страху, наперегонки бежали с кладбища, не оглядываясь и ничего не видя перед собой.
- Что за история? Расскажи дядя Герасим, - попросил Лёха.
- Расскажи, расскажи, - подхватили Зинка с Люськой.
- Это было в шестидесятых годах. Телевизоров в то время не было, но зато было радио не только в каждом доме, но и на улице, на столбах висели репродукторы. Был свой радиоузел. По радио выступали местные руководители совхоза, рассказывая об очередных сельскохозяйственных победах и очередных, ни весть откуда взявшихся, проблемах. Выступали комсомольцы, пионеры со своими песнями, концертами. На то, что было скучно жить, не жаловались. Жизнь, кипела родниковым ключом. Все были заняты.
Радиорубка стояла примерно в метре от земли на четырёх толстенных столбах из лиственницы, почему они и не гнили. Летом, в жару, под рубкой было прохладно. Это место продувалось со всех сторон. Его облюбовали куры из соседних дворов, там они постоянно копошились, очищая свой наряд от насекомых.
Радист – высокий, жилистый мужик лет пятидесяти - пьяницей не был, но выпить любил, и не то, что на халяву, а заработав всё своим трудом, своими руками. Кроме того, что он следил за всеми радиоточками, чтоб они были в исправном, рабочем состоянии, он занимался ремонтом домашней утвари. Клеил, паял, клепал вёдра, утюги, кастрюли, чугунки и чайники. В то время, редко покупали водку-казёнку в магазине. Обычно обходились средствами своего, домашнего производства: бражка, настойка, самогонка…
Каждое утро, в шесть часов, радио начинало своё вещание, а в это июльское утро оно почему-то молчало, хотя времени было уже семь часов. Вся деревня пришла в замешательство. Все вспомнили о радисте. Всем он стал нужен, востребован и просто незаменим. В чём причина, что случилось? Начались масштабные поиски.
Оказалось, что в эту ночь, он не ночевал дома. Жена подумала, что загулял, но всё оказалось иначе… Часам к десяти утра, его нашли под радиорубкой, лежащим навзничь с раскинутыми руками. По нему, спокойно квохча на своём языке, ходили куры, оставляя пометки на лице, руках, ногах и всём остальном теле. Его вытащили оттуда, обмели куриный помёт, вызвали фельдшера с участковым милиционером. Признаков жизни радист не подавал. Пульс отсутствовал, сердцебиения не было, зрачки на свет не реагировали. Признаков насильственной смерти зафиксировано не было. Фельдшер официально констатировала смерть. Не знаю, были ли в то время морги, где умершего человека анатомировали, чтобы узнать истинную причину смерти, но из нашей деревни, никого и никуда не возили. Смерть воспринимали как естественный этап завершения земной жизни. Конечно, горе большое для родных и близких и не только, но что поделаешь, таковы законы земной жизни. Ещё никому не удавалось избежать этого. Жизнь и смерть, как две подружки, всегда ходят рядом. Тем и интересна жизнь, что никогда не узнаешь, где найдёшь, а где потеряешь.
В совхозе была своя пилорама и хорошая столярка. Гроб сделали быстро. Ближе к вечеру радиста обмыли, одели и положили в домовину, которую поставили в зале его дома. Зажгли церковные свечи, пригласили стареньких бабушек, которые по очереди читали псалтырь. Долго держать в доме гроб с телом было нельзя, потому что стояла жара, всё-таки июль месяц. У покойного был один сын, который второй год служил в армии, тогда служили по три года. Дали ему телеграмму. Он ответил, что вылетает, просил без него не хоронить. Посовещавшись, родня решила на следующий день отнести радиста на кладбище и опустить в могилу, но могилу не закапывать, а прикрыть досками, чтобы сын смог проститься с отцом. А потом уж закопать могилу. Как решили, так и сделали.
После того, как пришли домой, поминок не устраивали, могила-то ещё не зарыта. Через день прибыл сын. С утра возле дома радиста собралось человек двадцать: родня, друзья, знакомые, ну и мы – пацаны. Без нашего вездесущего ока в деревне вряд ли что происходит. Мы, как в бочке затычка, без неё никак. Двинулись к кладбищу. От деревни оно было неподалёку, метрах в пятистах, а может, меньше. Впереди сын с матерью, в окружении родни, посредине друзья, знакомые, а позади всех шагала на костылях тётка Аксинья. Года три назад, при побелке здания конторы, она упала с лестницы и повредила колено. Ей сделали операцию. Долго лежала в больнице. Нога в коленке стала плохо сгибаться. Врачи уверяли, что всё пройдёт, только нужно колено разрабатывать. Сгибать, разгибать. Но разрабатывать колено Аксинья наотрез отказывалась, ссылаясь на невыносимую боль. Так и продолжала ходить с помощью костылей. Потом, со временем, выхлопотала третью группу инвалидности и пенсию. На это и жила.
Подошли к могиле, убрали дощатый настил. Гроб, как и положено, стоял внизу. Никуда не делся. Сын и брат радиста Семён, спрыгнули вниз, открыли крышку. Сын стоял в изголовье.
- Что ж ты, батя, умер, не дождавшись меня,- проговорил он. Не то луч солнца коснулся лица, не то свежий воздух защекотал ноздри радиста. Но он открыл глаза и внимательно обвёл всех непонимающим, затуманенным взглядом. Потом крякнул и повернулся на бок. Могила была глубокой, около двух метров. Какая-то неведомая сила оказалась в ногах брата радиста Семёна. Эта сила выкинула его из могилы примерно на метр от поверхности земли и кинула в сторону метра на два. Раза два перекувыркнувшись, он вскочил и, тараща обезумевшие глаза, с криком «спасайся» побежал в сторону деревни. Что здесь началось… Толпа с рёвом и визгом, криком и воплями ринулась за ним. Соседка бабка Маланья, обо что – то запнувшись, сломала лодыжку. Истошно крича, она пыталась ползти, причитая:
- Заберите меня, не оставляйте здесь. На тот свет мне ещё рано. Пожить хочу.
- Господь лучше знает, сколько тебе пожить, - кто-то выкрикнул из толпы.
Тётка Аксинья, размахивая костылями, пыталась прибавить ходу, но они не позволяли ей сделать это. Тогда она остановилась, и с силой, за счёт своего веса, резко присела два раза. В коленке что-то хрустнуло, но боли она не почувствовала. Здесь до неё дошло, что коленка сама излечилась, сама разработалась. Видно, с испугу. Проверила. Действительно, хорошо сгибается и разгибается, не препятствует ходу. Отбросив один костыль в сторону, а другой взяв в обе руки, при этом громко крича: «Разойдись, не то зашибу», ринулась вперёд с такой скоростью, что догнала брата радиста Семёна. Огрев его костылём по хребтине, она закричала:
- Дай дорогу, придурок. Не видишь, инвалид идёт?
Тот, упав в траву, забился в истерике, думая при этом, что пришёл и его черёд.
Увидев, что его дядька Семен выпрыгнул из могилы и пустился наутёк, сын радиста  упал в обморок. Вернее, не упал, а опустился по стенке могилы на корточки. Произошедшее событие так на него повлияло, что его голова, покрытая чёрным волосом, беспорядочными клоками поседела и выглядела довольно странно. Полежав на боку, радист опять повернулся на спину и, держась за края гроба, приподнял туловище. Находясь в сидячем положении, начал осматриваться. Рядом, в углу, с закрытыми глазами сидит его сын Егор. Дотянувшись, он начал хлопать его по щекам, приводя в сознание. Егор пришёл в себя.
- Здорово, батя, мы что, уже в раю? – с удивлением спросил он.
- Не думаю. Сдаётся мне, что я второй раз родился. Ничего не помню. Как я здесь оказался, зачем меня сюда опустили? Сплошной туман. Одно помню, что изладил Клавке флягу под самогонный аппарат. Она просила сделать побыстрее, чтобы успеть к покосу. Отоварила она меня двумя бутылками настойки. Одну я пригубил, а дальше туман, ничего не помню.
- Мне в часть телеграмма пришла, что ты умер, вот я и прилетел. Хорошо, что ты ожил. Правильно говорят: «Бог не микишка, всё видит». Посмотрел на тебя, да и отправил назад. Рано ещё. Нужно внуков поднять, а там, видно будет.
- Ну что, сын, нужно как-то выбираться отсюда,
- Да это не проблема, - ответил сын. – Только вот с этим инвентарём что будем делать?
- Как что? – ответил радист, - домой заберём, поставим на чердак. Не пропадать же добру.
    Первым делом сын выбросил из могилы крышку, а нижнюю часть перевернул и приставил одним концом к стенке, получился покатый скат. По этому скату, с помощью сына, радист выбрался из могилы. Благодаря своей молодости и крестьянской смекалке выбрался из неё и сын. Затем, наклонившись, вытащил вторую половину гроба. Прятавшиеся за соседними могилками пацаны, которые убежали со страху, но потом вновь вернулись из любопытства, выйдя из укрытия, обступили радиста с сыном.
- Что, ребята, поможете домовину до дому донести?
- Поможем, поможем, - загалдели они.
Разделив гроб на две половины, ребята быстрым ходом потащили его в деревню. Отец с сыном, обнявшись, следовали за ними. Где-то на полпути, скорчившись от боли, сидела сухонькая бабка Маланья.
- Стёпушка, ты никак ожил? – не веря своим глазам, трижды перекрестилась бабулька.
- Да я и не думал умирать, просто заснул крепко, да и всё тут.
- Вы уж, Стёпушка, не бросайте меня, Христом Богом прошу, - продолжала креститься Маланья.
 Егор осторожно поднял её на руки и понёс в деревню. Толпа, недавно бежавшая сломя голову, не разбирая дороги, стояла в начале деревни, внимательно наблюдая за происходящим. Видно, разум взял верх над страхом за свою жизнь и охватившими их эмоциями. В экстренных, неординарных случаях они почему-то всегда берут верх над разумом. И тут уж  не до благородных поступков, а каждый за себя, за свою дорогую, никчёмную жизнь.
Первыми пришли пацаны, тащившие гроб.  Тётка Вера пошла с ребятишками, чтобы поднять гроб на чердак. Немного погодя, подошли сын Егор с Маланьей на руках и радист.
- Ну, что вы рты поразинули? Видите, живой. Ничего со мной не случилось, просто немного вздремнул, делов-то. Пошли в дом, именины, возрождение справлять.
Все двинулись к дому Степана. Гуляли долго и весело, с песнями и плясками. Каждый считал за честь пожать руку ожившему покойнику, подёргать его за уши, нечаянно ущипнуть, чтоб удостовериться, не чудится ли. Орденоносец фронтовик Матвей рассказал историю, которая произошла не то с ним, не то с его фронтовым товарищем…
…Дело было в прифронтовой полосе. Солдату, отлежавшему в госпитале после тяжёлого ранения, дали неделю отпуска. Он был родом из этих мест. Была весна. Снег растаял. Ярко засветило солнце, запели птички, зазеленели поля. С рюкзаком за плечами он идёт по просёлочной дороге. Его догоняет попутная машина. Подняв руку, он останавливает.
- Браток, подвези.
- Залезай в кузов, там правда гроб пустой стоит.
Он залез в кузов, присел на пустой ящик из-под патронов. Едут. Начал накрапывать мелкий дождик. Куда спрятаться? Приоткрыв крышку, посмотрел внутрь, Гроб был заполнен пахучей, свежей стружкой. Положив под голову вещевой мешок, он улёгся поудобнее и задремал. Через некоторое время машину останавливает бабка с двумя огромными узлами в руках.
- Подвези, милок.
- Залезай в кузов.
Она закинула узлы и сама залезла. Дорога была грунтовая, с кочками и впадинами, так что быстро не разгонишься. Мелкие, запашистые стружки нападали на лицо солдатика, лежавшего в гробу. В ноздре защекотало, и он громко, от души, чихнул. Бабка, сидевшая рядом, сразу насторожилась. Она никак не могла понять, где это было видано, чтобы покойник в гробу чихал. Солдатик, лежащий в гробу, поворочался, ещё раз чихнул и вытащил руку наружу, положив её на бабкино колено. Он хотел узнать, дождик кончился или нет.
Бабка, не дожидаясь того, когда покойник начнет её щупать за интимные места, схватив узлы, сиганула из кузова машины на обочину. Шофёр ударил по тормозам.
- Что за фертиля, бабуля?
- Какая я тебе бабуля? Нехристь ты окаянный. Езжай, езжай. Я лучше два раза пешком схожу, чем ехать в обнимку с покойником. Езжай, милок, не доводи до греха.
Шофёр удивился и поехал дальше.
…Чудны дела твои, Господи. Шумная и многообразная, порой до непредсказуемости, большая река под названием деревенская жизнь, начала входить в своё исконное русло. Утро следующего дня ознаменовалось тем, что начал своё вещание репродуктор. Деревенская жизнь продолжалась… Сын радиста Егор, поехал дослуживать в армию, но через три месяца его комиссовали. По причине нервного срыва он стал по ночам писаться. Приехав домой, он через полгода женился. Этот недуг у него прошёл, и стал он жить-поживать, да детей нарождать.
- Ну, и брехать же ты Гераська, целую эпопею нарассказывал, - проговорила Зинка.
- Никакого вранья, одна чистая правда, клянусь здоровьем моей тёщи, - уверовал Герасим.
- Ты ещё честное пионерское скажи, - вставила своё слово Люська, - кстати, как она там поживает?
- Поживает хорошо, только вот соседка Софья достала её.
- Чем достала?
- Чем? Набрала кредитов по самое не хочу, а платить не платит. Но самое главное то, что она вместо своего телефонного номера, дала телефон моей тёщи. Вот из банка и звонят ей каждый день. Вчера пошла к ней и говорит, что ей из банка звонят, а она говорит:
- А что им надо от меня? Что они звонят?
- Ну как же, Соня? Ты же деньги в банке взяла, а платить не хотишь.
- А мне нечем платить. У меня денег лишних нет. Ты вот что, если ещё будут звонить, то скажи им, что я умерла. Может быть, отстанут.
- Ты что, Соня, опомнись, грех так говорить. Зачем Бога гневишь?
- А что мне его гневить. Бог сам по себе, я - сама по  себе.
- Вот, оттого у тебя всё на раскоряку и идёт.
- Ладно, мне некогда. Будет время, и про Бога вспомню.
- Погоди, погоди, петух хорошенько клюнет в одно место, сразу вспомнишь, - в сердцах сказала тёща и пошла домой.
- Ладно, хорош сказки рассказывать, давайте по – сотке, да расскажу вам про мою основную задумку, - высказал свою мысль Князь.
- А наливать нечего, мы всё выпили, - подытожил Герасим.
- Такого быть не может, в моём доме всё есть в избытке. А ну-ка, Лёха, нырни в подполье.
Было б сказано. Лёха мигом исполнил пожелание, поставив на стол две бутылки водки.
- За хороших людей, нас так мало осталось на этом свете, - произнёс Князь и залпом выпил содержимое рюмки. Все последовали его примеру.
- Скажи, Князь, в твоём роду случайно евреев не было?
- А что?
- Тост больно хорош.
- Евреев не было, а вот татары были.
- Тогда с тобой всё ясно, - подвёл черту Герасим. -Татары ещё покруче евреев, и умом, и смекалкой, и хитростью.
- Балабол ты, Гераська, философ доморощенный, а, в общем, мужик неплохой, вот только…
- Давай без только, оставим всё, как есть.
- Хорошо. Тогда слушайте меня…Хочу напоследок, пока ещё живой, устроить фотосессию, а вы мне в этом должны помочь.
- Какую, такую, фотосессию? - глядя осоловевшими глазами, спросила Зинка.
- Куплю себе самый дорогой ореховый гроб, такой, в которых хоронят богатых и знаменитых. Одену новый костюм, белоснежную рубаху, галстук «бабочку», туфли, и вы меня туда положите. Я буду лежать, как будто мёртвый. Будут приходить люди, сидеть, смотреть, Мне интересно, что они обо мне будут говорить. Пригласим хорошего фотографа, он будет снимать, а я потом эти снимки посмотрю, чтобы знать, как я буду выглядеть, какое у людей останется обо мне мнение. А то, кто знает, сколотят из неструганых досок ящик, закинут меня туда, да и заколотят. Короче говоря, хочу при жизни всё это увидеть, чтобы хоть в чём-то быть
 уверенным.
- Послушаешь тебя, на первый взгляд эта затея кажется дикой, невероятной, неестественной, а потом подумаешь, а почему бы и нет, – высказал своё мнение Герасим.
- Любой каприз за твои деньги, - сказала Люська.
- Жизнь сейчас так изменилась, что за деньги тебя живого закопают, только плати, - донеслось от Зинки.
- А, между прочим, - подняв указательный палец вверх, начал высказывать свою мысль Лёха, - интернет пестрит новостями. Японию охватил настоящий бум. И старые, и молодые устраивают шикарные фотосессии своих похорон. Но, в отличие от тебя, Князь, там у них другой интерес. Деньги. В их похоронном бизнесе задействована большая индустрия, которая вольно и невольно подталкивает людей к этим фотосессиям. Ты же, Князь, преследуешь не материальную, а другую цель. В этом и есть весь парадокс.
Выпив ещё стопки по две, они стали расходиться. Согласившись встретиться и помочь Князю в его авантюрной затее, как только он приготовит все необходимые аксессуары. С того времени прошёл месяц, а может, чуть больше. Выпал первый снежок, накрыв пушистым белым покрывалом землю и всё вокруг. В пятницу Князь всех обзвонил. В субботу утром все собрались у него. Обговорили все нюансы. Выпив по паре стопок, начали наряжать покойника. Надели белоснежную рубашку, галстук «бабочку», всё-таки артист, хоть и не состоявшийся, лакированные туфли, новый бостоновый костюм. В зале на две табуретки поставили гроб, по бокам лавки, на которых будут сидеть пришедшие проститься.
- Ты в туалет-то сходил? – спросила Зинка. - А то всё испортишь, будешь ворочаться или описаешся.
- Скажешь тоже, - возмутился Князь и побежал на улицу.
Затем с поддержкой Лёхи и Герасима осторожно улёгся в гроб. В доме завесили зеркала, возле гроба зажгли церковные свечи. Вскорости пришла набожная бабка Агафья и, усевшись у головы покойника, начала читать псалмы. Приглушённо звучала музыка «Реквиема» Моцарта, раскрывающая проблемы добра и зла, любви и ненависти, жизни и смерти. Эта музыка была основана на интонациях вздоха и плача. Слушая её, слёзы сами, помимо воли человека, начинали течь из глаз. Душа начинала плакать. Наступал момент глубокой искренности, хрупкости и величая человеческой жизни.
К 10 часам прибыл фотограф. Долгожданная фотосессия началась.
С утра Зинка с Люськой пробежали по деревне с оповещением о внезапной кончине Князя. Понемногу начал подходить народ. Люди заходили, стояли, сидели у гроба. Всех интересовала причина скоропостижной смерти. Люська сидела у гроба. На все вопросы отвечала Зинка. Причина – оторвался тромб и закупорил сосуд, который идёт к головному мозгу.
Деревенская жизнь накладывает свой отпечаток на мировоззрение и отношение жителей к происходящему. В городе соседи по лестничной площадке в многоэтажном доме едва ли знают друг друга. Деревня – это другая страна, другой мир. Здесь всё на виду. Ничего ни от кого не утаишь. Рано или поздно, тайное становится явным. И, что особенно характерно для деревни – это людская молва, именуемая в простонародье  сарафанным радио, которое почему- то всегда работает на опережение событий. На одном конце деревни человек ещё только подумал о чём-то, а на другом какая- нибудь старушка уже говорит, что не сойти ей с этого места, своими глазами видела, как они поцеловались, он взял её на руки и понёс в дом, а вышел оттуда только рано утром, до того, как коров погнали в стадо - сама видела, и свидетели есть. Вот те крест -  и перекрестится.
Отношение городского человека к похоронам несколько иное, чем деревенского. Городской может сказать:
- Умер Ефим, да и Бог с ним. Через минуту, об этом и думать забудет. В деревне все и всё взаимосвязано. Такой вопрос, как удобно или неудобно зайти на похороны, если ты с ним мало общался, вообще не стоит. Такое и в голову никому не может прийти. Каждый считает своим долгом зайти в дом к умершему, выразить свою сопричастность, своё соболезнование родным по умершему человеку. Похороны Князя взбудоражили село. Народу было много. Подходили друзья, соседи, знакомые. Проходили в зал, где стоял обвитый мудрёной росписью по краям, дорогой, лакированный гроб. Негромко переговаривались, вспоминали его голос, доброту, порядочность, хорошие поступки. Высказывали своё несогласие с тем, что Господь рано забирает хороших людей, а никчёмных забулдыг оставляет в покое. Если и наказывает, то только одной головной болью, которая называется похмельем. Вдруг, нежданно-негаданно появляется Галка, первая жена Князя, с которой он прожил три года. Каким образом она оказалась здесь, неизвестно. Сама она объяснила тем, что якобы приехала из большого города в гости и случайно узнала о смерти Князя. От самого порога она начала голосить, изображая убитую горем вдову.
- Колюшка. Князюшка мой дорогой, зачем ты нас покинул?
 Раскинув руки, она полезла с поцелуями. От неё веяло ароматом дешёвых духов и застарелым перегаром. «Вот лярва, вот прохиндейка, ничто её не берёт. Всю мою жизнь испоганила, пустила под откос, и хоть бы что, всё такая же», - думал про себя Князь, лежа в гробу, собирая волю в кулак, чтобы не рассекретить себя и не показать, что он живой.
Она задела нечаянно свечку, стоявшую у гроба, которая упала на пол и потухла. Свечку подняли, зажгли и поставили на место.
- Иди сюда, посиди, а то ненароком и гроб перевернёшь, - сказала Люська. Галка присела и начала рассказывать, как хорошо живёт. Но, глядя на её помятое платье, неухоженную причёску и дряблое, посеревшее, морщинистое лицо, в это верилось с трудом.
Первое время, когда Галка с Князем сыграли свадьбу, они жили прекрасно, заботясь друг о друге и ценя свою любовь. Жить они решили отдельно от родителей. С его работы выделили комнату в общежитии, где они и начали обустраивать семейное гнёздышко. Ничто не предвещало беды. Работала она в Райпотребсоюзе бухгалтером. То, что она частенько стала приходить домой в подпитии, поначалу не особо бросалось в глаза. Всегда этому находилась веская причина. Годовые, квартальные, месячные отчёты, незапланированное списание товаров, дни рождения и множество других всевозможных праздников. Начинались скандалы, взаимные упрёки, временное перемирие, и всё начиналось сначала. Так продолжалось около трёх лет. О рождении детей она и думать не хотела. Пока молоды и красивы, нужно пожить для себя, насладиться жизнью, чтобы потом было о чём вспомнить. Такая перспектива Князя не устраивала. К концу третьего года их совместной жизни произошёл случай, который в корне всё поменял. Однажды он застал в постели лежащих голыми свою жену и друга Ивана. В порыве гнева и ярости, он свернул челюсть Ивану и наставил синяков жене. Комендант общежития вызвала милицию. Его определили на 15 суток. Если бы Иван с Галиной написали заявления о побоях, то он получил бы реальный срок. Челюсть Ивану травматолог вставил на своё место. Синяки у жены прошли. Отсидев 15 суток, Князь собрал чемодан и ушёл жить к бабушке. Потом она несколько раз приходила к нему домой, просила прощения. Уверяла, что он не так всё понял, что между ними ничего не было, что она ему верна. И, сочинила такую сказку, послушав которую можно было прослезиться…
Жена Ивана Полина, уехала в другой город к матери, она у неё что-то сильно приболела. Как-то по пьяне Иван пожаловался Галке, что жена уехала, а его кто-то лишил мужской силы. И, как мужчина, он теперь не котируется даже в собственных глазах. С этого и начал он заливать горе вином. Галка вспомнила про свою деревню Шаробурово, которая находилась отсюда километрах в 20. Вспомнила и про бабку Авдотью, которая лечила эту порчу. Решили съездить к ней, полечиться. Встретив, Авдотья повела их к сараю, где стояла телега. Попросила Ивана приподнять перед телеги так, чтобы шкворень упирался в край гнезда, играющего роль поворотного механизма.  Вниз, под гнездо, поставила таз и черпая ковшом из ведра воду, начала её лить на шкворень. По нему через гнездо вода стекала в таз. При этом она читала заговор:
- Во имя Отца и Сына и Святого духа. Я, раба божия Авдотья, заклинаю:  как шкворень, мёртво стоит на гнезде, не шатаясь, не ломаясь, и не падая, так чтоб и «***» раба божьего Ивана, стоял на любую «****» не шатаясь, не ломаясь и не падая. Слово моё крепко, как сталь. Заклинаю, отныне и присно. Аминь.
   Этот заговор она прочитала трижды. Затем содержимое тазика перелила через марлю в трёхлитровую банку, которую плотно закрыла и подала, при этом сказав:
- Не вздумай сразу всё выпить, описаешься. Пей по глотку три раза в день. Как всё выпьешь, так и вылечишься. Будь осмотрителен. Меньше по  девкам шлындай…
Приехали домой. Он выпил глотка три и говорит:
- Как бы проверить, действует бабкин заговор или нет. Я же твой друг, а друзей надо выручать.
Уговорил меня лечь с ним в постель. А здесь ты вломился в квартиру. Вот и всё. У нас ничего с ним и не было.
В своём решении Князь был непреклонен. Сказал -  нет, значит, нет, а что было между ними или нет, об этом он и голову ломать не стал.
Жена Полина к Ивану не вернулась. Осталась у родителей. Благо, что у Полины с Иваном детей не было. Галка сошлась с Иваном, но прожили они недолго. Вскорости её посадили на три года за какие-то приписки в документах. Лет через пять Иван погиб в автокатастрофе.
Князь всё это вспоминал, лёжа в гробу.
Пришёл и Григорий Фёдорович - Лёшкин учитель из музыкальной школы. Постоял возле гроба, подошёл к Лёшке, потрепал за плечи:
- Крепись, Лёша, ты мужчина. Жизнь постоянно нам преподносит испытания, - немного подумав, продолжил, - в этом мире вечны только три вещи: Вера, Надежда, Любовь. Всё остальное тленно и проходяще, как дымка, как мираж. Вот оно, было и нет. Исчезло, будто и не было вовсе.
Они вышли на веранду, закурили.
- Интересный случай вспомнился, - начал Григорий Фёдорович, - В Барнауле, в музыкальном училище, учился со мной Петя Запоев. Баянист от Бога. Двухголосную инвенцию Баха на слух играл. Ребята, по спору, проверяли по нотному тексту, и ни одной ошибки. Но вся беда была в том, что он сильно выпивал и пропускал занятия. По этой причине его и отчислили. Его преподавателю - Ромазину, было жаль расставаться со своим студентом, и на прощание он ему сказал:
- Сменить бы тебе, Петя, фамилию на Нипейнов, может и пить бы бросил.
- Подумаю, - пообещал Петя, и они расстались. Он поехал к родителям в город Камень- на- Оби. Осенью, когда все студенты встретились перед началом учебного года, Толя Шушкин, который родом тоже оттуда, рассказал такую историю:
…Лето, жара. Времени свободного – море. Пошёл на пляж. Покупался, позагорал. По дороге домой встретил Петю Запоева. Поговорили…
- Завтра что делаешь? – спросил Петя.
- Ничего…
- Приходи после обеда часам к трём, я должен аванс получить. Посидим, расслабимся… Работал он в Доме культуры баянистом. Аванс он действительно получил. Взяли вина, закуски, пошли на пляж. Здесь подошли знакомые ребята, девчата, посидели хорошо. Купались, отдыхали, загорали. Для продолжения банкета Петр предложил пополнить запасы вина, не то магазины закроются. Зашли в ларёк, набрали полную сетку и идем с ним в обнимку. Навстречу нам идут красивые, наряженные девчонки, видно, они занимаются в самодеятельности, которой руководит Петр, и обращаются к нему с такими словами:
- Пётр Акимыч, а почему вы идёте в другую сторону? У нас же сегодня концерт, вон люди собираются.
- Концерта сегодня не будет. Отменяется.
- Почему, Пётр Акимыч?
- У меня горе, отец умер. Сегодня похоронил.
Девчонки, с неожиданной новостью побежали в Дом культуры к директору. Тот в недоумении. Как так, утром был на репетиции, готовились к концерту, всё было хорошо, а вечером такое? Так же не бывает, что в обед умер, а вечером похоронили. Странно всё это. Да и он словом не обмолвился…
Директор молодой, только после института, сотрудников своих ещё плохо знает. Нашёл личное дело, посмотрел адрес проживания Петра и, сев на свой мотоцикл «Урал», поехал к нему домой. Жил Петя на краю города в частном секторе. Вечер. На улице тихо и спокойно, только бабки сидят на лавочке, лузгают семечки да обсуждают дела насущные. Он вошёл в дом, поздоровался.
- Скажите, а Петр Акимович дома?
- Так он как с утра ушёл на работу, так до сих пор его нет, - ответила мать.
- А где он может быть, не знаете?
- Бог его знает, где он может быть, окромя работы.
- Я понимаю, у вас такое горе, - продолжал директор, - но и вы меня поймите, там народу собралось - полный зал, концерт должен быть, а баяниста нет. Вот как мне быть, как объяснить людям, что концерт отменяется в связи с таким горем?
- Не пойму, в толк никак не возьму, о каком горе ты говоришь? – спросил вышедший из другой комнаты Петин отец. Мужик в годах, с сединой на висках, но во взгляде и широких плечах чувствуется, что сила у него есть, и немалая.
- Ну как какое? У него же отец умер.
- Это кто вам сказал?
- Как кто? Пётр Акимович и сказал.
- Вот хайбушка, вот прохвост, наверное, опять запил. Давно, видно, не плакал, соскучился. Придёт, я его подлечу мало- мало. Вы уж, пожалуйста, не выгоняйте его с работы.
- Так вы отец его? Живой. Ну, слава Богу, что всё хорошо закончилось.
- Да, уж, лучше некуда, – в сердцах ответил отец.
На следующий день Толя Шушкин случайно встретил Петю, всё лицо которого было в синяках.
- Кто это тебе так?
- Отец, кто же ещё.
- Крепко он тебя приложил.
- Ты не видел мою спину, Вся в рубцах, вдоль и поперёк. Тельняшки не надо. Спать могу только на животе. А может, оно и к лучшему, - с улыбкой сказал он, - Ты знаешь, даже желание похмелиться, отпало.
Они ещё немного поговорили, и он пошёл сдаваться к директору.
- Вот такая история, - сказал Григорий Фёдорович.
- Да…- протянул Лёха, - что имеем, то не ценим, потерявши, плачем.
- Это верно, в самую точку. Знаешь, мне нужно к ученику зайти, я потом присоединюсь к похоронной процессии, - извиняясь, сказал учитель, и пошёл к выходу.
В дверях показался Гришка Козлов, живущий на другом конце деревни. Нестареющий мужик неопределённого возраста, с маленькими, как бусинки, глубоко посаженными, бегающими в разные стороны глазами и всегда улыбающимся лицом. Правды от него никогда не узнаешь. Всё, что он ни делает, всё с умыслом. Для своего же блага, но порой бывает и наоборот.
- Мне передали, что Коля Зайчиков умер. Я не поверил. Дай, думаю, схожу, проверю. Оказывается, правда, умер. Непредсказуема и нестабильна наша жизнь. Ни на кого нельзя положиться, даже на Бога. Сегодня живёшь и думаешь ещё пожить, а он тебе говорит:  «Хватит, лимит исчерпан, пора на погост».
- Ты Бога-то хоть не трогай в своей ереси, - осадила его Зинка.
- А что я такого сказал? Я всегда правду матку выкладываю, а её никто не любит. Вы, возможно, и осудите меня, не к месту будет сказано, но я всё же скажу. Неделю назад Князь у меня занял пять тыщ рублей, просил десять, но я как сердцем чувствовал, дал только пять. А теперь он лежит в гробу, и плакали мои денежки.
От этих слов Князь чуть из гроба не выскочил. Вот шаромыга, вот бестия. Надо же такое говорить! Сам у меня слёзно выпросил 15 тысяч, о чём и расписка имеется, а приподнёс всё наизнанку. Ну и сволочь же, как таких людей земля носит? Просто диву даёшься.
- Что-то не верится, чтобы Князь у тебя деньги занимал, - усомнился Лёха.
- Я врать не научен. Клянусь, как перед Богом. – сказал он и перекрестился.
Вдруг со стороны гроба послышался странный звук, похожий на скрип открывающейся двери со ржавыми петлями. Галка, толкнув Люську в бок, спросила: -
- Слышала?
- Что слышала?
- Ну, кто-то пукнул.
- Я думала, что это ты.
- Ты что, совсем рехнулась? Я. Сидя возле покойника буду пукать?
- Может, сильно приспичило.
Звук повторился, только громче, длиннее и явственнее. От неподвижной лёжки у Князя занемело тело. Живот начинало пучить. Возможно из-за нахлынувших воспоминаний или наглой Гришкиной лжи. Сдерживать себя у него уже не было сил.
Понемногу он начал приподниматься. Здесь началось невообразимое…
Гришка, видя, что новоявленный покойник ожил, рванул к двери так, что только его и видели. Галка, брякнулась в обморок со скамейки на пол. Фотограф, у которого от увиденного помутился рассудок, полез в шифоньер, стоявший у стены.
- Куда, придурок, это не та дверь, - отдёрнула его Зинка и повела к входной двери. Он в замешательстве тряс головой и крича нескончаемое и – и – и- и – и….В дверях началась давка. Гыркнув три раза, прочищая голосовые связки, Князь запел:
- О дайте, дайте мне свободу,
Я свой позор сумею искупить,
Спасу я честь свою и славу,
Я Русь от недруга спасу!
Бабки, крестясь и читая на ходу «Отче наш», разбегались по домам. Старики тоже потянулись за бабками. Самые смелые и любопытные остались в ограде, с осторожностью и недоумением переглядываясь между собой. Каждый хотел знать, что это было и что будет дальше. На крыльцо выскочила Зинка: 
- Мужики, что варюшки пораззявили? Шутка это была. Князь хотел узнать, как вы отреагируете на его внезапную смерть. Вот и решился на такой эксперимент. Пойдёмте, поможем ему вылезть из гроба, да и сам гроб убрать пока на веранду. Расставим столы, стулья. Гулять будем, праздновать воскрешение.
 Встав из гроба и потопав ногами, Князь начал приседать.
- Залежался с непривычки, всё тело затекло. Зови народ, пора начинать. Где фотограф-то?
- В туалете сидит, у него от стресса диарея, - сказала Люська.
- Вот, всегда так, отец рассказывал про эту категорию людей, слишком мнительных и восприимчивых к неожиданностям, как в атаку идти, так у них понос. Иди, Люська, зови его. Скажи, что плачу втройне. От этой новости он сразу вылечится.
  На кухне всё было приготовлено. Зинка с Люськой расставляли тарелки на длинный широкий стол. Мужики с опаской и недоумением рассаживались за стол. Большинство из них даже вообразить себе такого не могли. Как в здравом уме решиться на такое? Самого себя, живого, по доброй воле положить в гроб. Главное, ради чего? Ради какой-то глупости? Наверное, каждый себя спрашивал:
- А ты бы смог?
Ответ едва ли был у всех положительный. Все были заинтригованы. Какой ещё фортель может отчебучить Князь?
- Ну, что, друзья- товарищи, - подняв рюмку, начал Князь, - давайте выпьем за жизнь, за её торжество. Полежав в гробу, я уяснил, что лежать там не очень-то приятно. Быстрой и незаметной смертью удостаиваются люди, прожившие жизнь по совести, а все остальные получают её через мучения, боль и страдания. И, что интересно, жизнь меняется, исчезают государства и страны, но грехи и пороки человеческие остаются, сопровождая его с самого рождения и до самой смерти. Ему говорят: не воруй, а он всё равно ворует. Его бьют, наказывают, садят в тюрьму, а он всё равно ворует. Ему это не надо, у него всё в избытке, но жадность его гложет, не даёт ему спокойно жить, и он опять ворует. Вот этот хмырь, Гришка. Занял у меня 15 тысяч рублей, на что имеется у меня его расписка, а как увидел меня в гробу, то дело повернул так, что якобы я ему ещё должен остался. Вот это как называется? Так что давайте выпьем за нас, хороших людей. Нас так мало осталось на этом свете.
Гуляли долго и весело. Князь был человеком щедрым. Всего было заготовлено впрок. Лёха только успевал ящиками доставать водку из подполья. Князь вспомнил молодость, запел любимую песню:
- Выйду на улицу солнца нема,
Девки молодые свели меня с ума,
Выйду на улицу гляну на село,
Девки гуляют и мне весело.
     И пошёл в пляс, лихо, задорно, по- молодецки. Плясал до усталости, до изнеможения, будто отживал и отплясывал последний день, отведенный Богом.
- Пей, гуляй, веселись, ребята, на настоящих поминках будет ещё лучше.
Все разошлись уже затемно.
К утру тихо и незаметно Князь умер во сне.
…Не зря в народе говорят:  «Не буди Лихо, пока оно мило и тихо, а коли разбудишь, сам себя погубишь». Пословицы – это народная мудрость поколений. Не слишком разумно поступают те, кто не прислушивается к ним. А порою следовало бы…