Сломанные жизни

Соавторы: Людмила и Ольга Волошины

    Ночь казалась бесконечной. Николаю Ивановичу не спалось – в груди давило, дышать было трудно. В трубе завывал февральский ветер, от мороза потрескивали стёкла. «Плохо одному. Некому затопить печь, принести лекарство, – подумал он. – А ведь я хоть и жил среди людей, а всегда был одинок…»
    ____________________________
    Он родился в 1898 году в деревне Чёжме Кологривского уезда в многодетной семье. Когда Коленьке был годик, случился страшный пожар – вся семья сгорела. Только его, кроху, отец спас, выбросив из окна на снег. Малыша взял к себе его дядя – брат матери, и Коля рос с тремя двоюродными сёстрами. К 17 годам он стал рослым, плечистым парнем, отличным помощником приёмному отцу, но от мачехи ласки никогда не видел. Зная не понаслышке, каково быть чужим, он с детства дружил с девочкой Нюрой, сиротой, работающей батрачкой в соседнем богатом доме. Всегда защищал её, ведь худенькую девчушку часто обижали. Но неожиданно из запуганной сиротки выросла настоящая красавица с тонким станом и богатой златорусой косой. Между ними вспыхнула первая любовь. Каждую свободную минуту они были вдвоём. Не могли насмотреться друг на друга, будто чувствовали, что не судьба им быть вместе…

    Нюру насильно выдали замуж за проезжего богатого вдовца. Не спросив желания невесты, он сговорился с её хозяевами, которые сначала не хотели отпускать трудолюбивую и почти бесплатную работницу. Но щедрые дары изменили их решение. Лишь в день венчания она узнала об уготованной ей участи.

    – Негодница! – возмущалась её хозяйка, затаскивая рыдающую девушку в церковь соседнего села. – Нищенка, бесприданница! Другая ноги бы мне целовала за такого жениха, а она еще и упрямится!

    После венчания новобрачные сразу уехали. Лишь от соседей Николай узнал о случившемся, но так и не сумел допытаться, куда увезли Нюру, – никто не знал, откуда был тот вдовец. Юноша был в отчаянии, но ничего не мог изменить.

    Вскоре в Чёжму к родне приехала 29-летняя дама Тамара Дмитриевна. Красивая, холёная, в шёлковом платье, цветастой шали, драгоценных перстнях. Николай ей приглянулся, и она предложила ему работу батраком в Брантовке. Без Нюры ему было всё равно, что его ждёт. И он согласился.

    Дама была замужем за пожилым, сухоньким и болезненным лесопромышленником Антоном Даниловичем, но вскоре стала тайно жить с Колей – он видел от неё лишь любовь и ласку. Через год в семье хозяев родился сын. Муж Тамары светился от счастья, ведь за 11 лет супружества детей у них не было. Устроил праздник, приказал накрыть столы – угощал всех от мала до велика.

    А назавтра обнаружилось, что пропал любимый конь хозяина Гром. Старик рассвирепел, огрел Николая вожжами и грозил отдать его под суд, если к утру коня не будет в стойле. Коля безуспешно обыскал окрестности. Вымотавшись и готовясь к наказанию, он уснул в конюшне. И во сне увидел Нюру – она указала дом в соседней деревне, у которого стоит Гром. Наутро он рассказал об этом Антону Даниловичу. Тот лишь посмеялся над парнем, но Тамара уговорила мужа проверить. Вместе с полицией, готовой взять Николая под арест, они поехали в ту деревню. Коля узнал дом, приснившийся ему. Его перепуганного владельца Фёдора заставили открыть конюшню. И точно – Гром там. Фёдор рассказал, что коня купил вчера у Ваньки Стрельцова из Брантовки. Тот уже давно промышлял конокрадством, и вскоре был арестован.

    Через год Тамара родила дочку. Старик был счастлив! Но вдруг в их размеренную, сытую жизнь ворвалась революция. Деревообрабатывающий завод Антона Даниловича был отнят новой властью. От гнева и отчаяния с ним случился удар. Комитет бедноты планировал национализировать их двухэтажный дом с резными наличниками, с широким подворьем и богатым хозяйством. Но председатель комитета, некогда влюблённый в Тамару, оставшуюся теперь без дохода, с двумя маленькими детьми и лежачим мужем, настоял на том, чтобы дом и часть имущества достались ей.

    Семь лет Антон Данилович лежал парализованным и лишь мычал. Всё это время Коля за ним ухаживал, как за ребёнком. А когда старик умер, они с Тамарой поженились и оформили детям метрики, в которых был вписан их настоящий отец – Николай. Жена, понимая, что она старше мужа на 12 лет, стремилась во всём ему угодить. А он любил своих детей, был хорошим хозяином и верным супругом. Но часто вспоминал Нюру, о которой не было ни единой весточки.

    Годы шли, семья жила дружно. Но вернувшийся из тюрьмы Ванька Стрельцов не мог стерпеть, что, пока он маялся на тюремных нарах, бывший батрак хозяйничал в красивом доме с несметным, как он полагал, богатством. И в 1937 году Николая арестовали по «анонимному» доносу. Его жену с сыном и дочкой выселили в баню, стоявшую в конце огорода. В их доме разместили сельсовет.

    Его отправили на Колыму без права переписки. 17 лет он ничего не знал о семье, а жена и дети не ведали, жив ли он. До 1941 года мужчина работал наравне со всеми заключёнными, жил в общем бараке. Но надзиратели заметили его любовь к лошадям – он усердно ухаживал за ними, умело их лечил. И его назначили конюхом. Теперь у него в конюшне была своя отдельная коморка.

    Однажды вечером он затопил чугунную печку и задремал. Ему приснилась Нюра – всё та же юная красавица, нежно улыбающаяся ему. В сладостной неге мужчина потянулся обнять её, но она вдруг резко толкнула его и закричала:

    – Проснись! Вставай!

    Он вздрогнул, резко сел на топчане и почувствовал запах гари – от раскалённой печки загорелась солома, рассыпанная по земляному полу для тепла. Николай вскочил, схватил ведро с водой и вылил её, потушив огонь. «Ангел мой! – подумал он. – Уж не в первый раз ты меня спасла».

    В 1946 году в лагерь привезли заключённых женщин. Лишь наступила ночь, взбунтовавшиеся уголовники, много лет не видевшие прекрасного пола, бросились в женский барак, сметая двери, убивая охранников и насилуя девушек и женщин. Лишь двум из них удалось убежать и спрятаться в конюшне. Их нашёл Николай и укрыл в своей коморке.

    К утру бунт подавили и усилили охрану. А вечером в скромное жилище конюха постучали. Это была Клава – одна из девушек, вчера спасшихся у него. Он, присев у печурки, уступил ей топчан. И она рассказала свою историю.

    Клава – старшая из семерых детей в семье. Отец погиб на фронте. Девушка вышла замуж за комиссованного по ранению фронтовика, ставшего председателем колхоза. Родила сына, работала кладовщицей. А мать и шестеро младших братьев и сестёр мучились в нужде и голоде. Не выдержав постоянных материнских слёз и жалоб, она для родных украла со склада ведро пшеницы. И получила срок – 10 лет лагерей. И это в 26 лет! Её муж вскоре женился – годовалому сынку была нужна мама.

    Девушка стала часто ночевать у Николая Ивановича. Охранники не запрещали – его здесь уважали. В 1954 году, когда его реабилитировали, а у неё было 5 месяцев беременности, их отправили на поселение в Магадан, где они прожили 2 года до освобождения Клавы.

    Вместе с сынишкой Петей они приехали в Змеиногорск. Купили дом. Её братья и сёстры выросли, мать давно умерла, старший сын её не помнил. Видя, как Николай тоскует в чужом краю, Клава однажды сказала мужу:

    – Поезжай к своим, повидайся. И сам реши, с кем тебе остаться – с нами или с ними… А за меня не волнуйся. Я здесь дома, братья помогут.

    Николай Иванович – через 19 лет после ареста – вернулся в Брантовку, переименованную уже в Октябрьский посёлок. Дети взрослые, имеют семьи. Тамара – когда-то красивая, холёная – от горя, слёз и тяжёлого труда стала к 70 годам сгорбленной и слепой старухой. И он не помолодел – уже 58. Годы лагерей забрали красоту и здоровье. Он рассказал о своей нелёгкой жизни, о новой жене, о Пете. Старший сын ответил:

– Отец, мы тебе всегда рады. Но Петруше ты сейчас нужнее. А за мать не переживай – доглядим, не обидим.

    Николай Иванович заехал в свою родную деревню Чёжму, которую с трудом узнал – там все изменилось. Приёмные отец с матерью давно умерли, из двоюродных сестёр была жива только младшая – Мария. Она рассказала, что Нюрочки давно нет на свете. Её муж оказался деспотом. Как напьётся – зверем становится. Поговаривали, что он и первую жену забил до смерти. Бил и Нюру. А избив, выгонял во двор и, закрывшись в доме, бессовестно храпел. Однажды зимой ранним утром зашла к ним соседка и увидела Нюру в одной ночной сорочке, замёрзшую насмерть на крыльце их богатого дома. Лишь год она прожила с мужем.

    – Вот ты и спасала меня, милая. Твоя душа всегда была рядом со мной… – прошептал он, дрожащей рукой утирая слёзы.

    Мужчина вернулся к Клаве и Петруше. Но Николай Иванович был на 22 года старше жены. На Колыме он был для неё всем: защитником, другом, отцом, мужем. А здесь – лишь надоевшим ворчливым стариком, не понимающим желания 36-летней женщины погулять и повеселиться за всю упущенную молодость. Николай Иванович заботился о ней, жалел, но не любил. Всю жизнь он в мыслях прожил с ненаглядной Нюрочкой, с которой был разлучён ещё в 17 лет.

    Клавдия Андреевна знала лишь работу – была санитаркой в больнице. По хозяйству хлопотал старый муж: сам стирал, готовил, содержал пасеку. Сынку родители отдавали всю любовь, не доставшуюся их старшим детям, и Пётр вырос избалованным. Ни разу не занёс в дом ни ведра воды, ни вязанки дров. Проводили его в армию, а через месяц с горечью прочитали в письме: «Папа и мама! Я ничего не умею. Мне всё даётся труднее, чем другим. Спасибо вам за такое воспитание – я не скажу».

    Вскоре Клавдия Андреевна заболела. В больнице заменить её было некому, поэтому она, сильно кашляя, ходила на работу в мороз и ветер за два километра от дома. Пока не слегла. Уже месяц лежит в больнице, и ей всё хуже.
    ______________________________
    Ночь казалась бесконечной. Николаю Ивановичу не спалось – в груди давило, дышать было трудно. В трубе завывал февральский ветер, от мороза потрескивали стекла. Вдруг сердце пожилого мужчины сильно заколотилось и… остановилось. Он увидел, как над ним склонилось юное, любимое личико, и почувствовал нежный поцелуй Нюры на своих губах. «Как легко!» – промелькнула последняя мысль. Его обступили погибшие папа и мама, братья и сёстры. Они улыбались и звали:

    – Иди к нам, Коленька! У нас так хорошо!

    И счастливая улыбка навечно застыла на лице старика.