Страхи 5

Семен с утра засел на кухне. Пил самогонку собственного  приготовления, настоянную на боярышнике, закусывал маринованными опятами и хандрил. Перед ним лежал лист бумаги, на котором он рифмовал:
- любовь, кровь, бровь, вновь, основ, Ростов, покров…
- тени, сомнения, лени, олени, сени, навеян…
- мечта, пустота, та, не та, ляпота, цвета, уста…
Кроме того, что, записывал, Семен все это дублировал вслух. Соседка, зашедшая к жене по какому-то неотложному вопросу, а на самом деле почесать языки, поинтересовалась, - А чего это твой сам с собой с утра пораньше разговаривает? – Творческий кризис у него, а у мужиков как, если что не выходит, единственное спасение – нажраться, а потом пофилософствовать, - успокоила подружку жена.
– Разогнать их что ли? – но подниматься, и тащиться в прихожую у мужика желания не было, - Пусть потреплются, однако, женушка доставать не будет.
На пороге в кухню нарисовался Петруха, - Сосед, у тебя индикаторная отвертка есть?, а то я, на свою, случайно наступил.
– У этих дам, что, дверь нараспашку? То-то, чувствую, по полу тянет, - Семен добавил в тарелку опят, подрезал хлеба. - А, нюх ты, смотрю, не потерял, -  достал из тумбочки вторую стопку, - Давай помянем. – Кого помянем? - испуганно спросил Петруха. Семен разлил самогонку, - Ну во первых, твою раздавленную отвертку, а во вторых, безвременно ушедшего поэта. - Какого поэта? – удивился сосед.   – Сначала выпьем, потом расскажу, - Семен опрокинул свою стопку в рот, занюхал кусочком хлеба, подцепил на вилку опенок.
Выпили по второй. – Так, что за поэт ушел? – повторил свой вопрос Петруха, прожевывая хлеб.
Семен пододвинул лист к Петрухе, - Все, исписался я сосед. Посмотри, все рифмы затасканы,  миллионы раз повторены. Нынешние поэты, чтобы что-то новенькое изобразить, рифмуют русские слова с английскими, французскими и разными прочими. Один чудик русский с китайским объединил. Представляешь, объединил слова с понятиями, так кириллицей и иероглифами все и срифмовал. Но все это - полбеды. Композиторам тем еще сложнее, у них всего семь нот, а выкручиваются же, сколько времени сочиняют, как Бог пошлет…
 Идей, мыслей новых не стало. Напишешь чего, вроде и нравится, а потом подумаешь – да я этим уже выразился лет несколько назад, а может даже не я писал, а прочитал у кого-то.
Семен заново наполнил стопки спиртным, - Теперь я понимаю, почему все поэты так рано уходят. Вот Пушкин – сначала стихи писал, потом на прозу перешел, в конце концов, понял, что исписался на столько, что даже своей Натали не интересен, взял и ушел. Или того хуже – Маяковский. Сначала, он облако в штанах, потом гражданин с паспортом, а потом, то же, взял и ушел.
И так кого не возьми, исписываются и уходят, исписываются и уходят. Один Лев Толстой долго жил, но у того свой секрет. Он не в стихи, не в прозу, он в осмысление своего собственного бога и в беллетристику ударился, когда понял, что исписался. Да и подстраховался еще – ушел, но не совсем, а в Ясную поляну, от суеты людской.
- Дурной ты, Сема, и лечить тебя, кроме меня, некому, - Петруха придвинул стопку на середину стола, - Наливай еще по одной, и послушай, что я скажу.
 Ты помнишь, когда у меня нервный срыв был, в психушку тогда загремел? Все эти психиатры и психотерапевты только таблетками людей пичкают, ну еще внушить что-то пытаются, но никого они еще этим не вылечили. Так, переводят обострения в хронику, до следующего обострения. Но в палате со мной мужик лежал.  Обычно, либо буйный и связанный, либо овощ заколотый. Но бывали у него иногда просветления. И во время этих просветлений он немало таких, как я, в нормальную жизнь возвратил. Так вот, он всегда говорил, что: «Учиться надо на кошечках.»
Правда, начинал он «свои университеты» с того, что этих самых кошечек коптил в трубе ближайшей кочегарки, но потом свои философские мысли развил, и перешел к понятию не насильственного зла. Но вернемся к нашим ленивым дармоедам.
Посмотри, твой Васька – пожрал и спит. Приспичит ему, выйдет на улицу, нужду справит и опять – набьет желудок и на боковую. А почему? Да не та ситуация сейчас. А как только у кошек окрестных хотелка зачешется, котяра твой сутками домой показываться не будет, потому, что вдохновение у него просыпается по данному поводу.
 Васька о чем-то тихо мяукнул во сне, может быть, выразил свое согласие сказанному, а может и обиделся, потом перевернулся на другой бок и снова затих сам в себе.
- Вот и с тобой то же самое, - продолжил Петруха, - Не пишется, не пиши. Значит не та сейчас ситуация. А как сложится она та, сразу поймешь и выразишь свои новые мысли и чувства, только дотерпеть надо.
Допили ребята, что было на столе, у нас у русских оставлять не принято. Петруха об отвертке индикаторной даже и не вспомнил, пошел, покачиваясь, домой, сдаваться.
Жена зашла на кухню, и хотела бы поругаться, а на кого?
 На диванчике, свернувшись клубочком, спал, сладко посапывая, Семен, на нем, в подобной же позе разместился кот Васька.
 И снилось им обоим почти одно и то же: входит на кухню «Ситуация», туманное такое облачко, у одного, похоже оно на женщину, у другого, естественно, на кошечку,  и говорит, – Я та, которая вам нужна. И вдохновились они и опять сделались творцами, правда, каждый по своей части.