Вертихвостка. Повесть

    – Опять! – воскликнул Александр Сергеевич. – Надо же! Опять!
    – Что? Не туда тебя клюнуло? – тихонько рассмеялась его жена Светлана Петровна, женщина, хотя и не очень молодая, но внешне приятная во всех отношениях и редко унывающая.
    Александр Сергеевич махнул рукой и промолчал, раздосадованный наступательным настроением жены, а потом ещё долго сидел с удочкой, будто не обращая внимания на поплавок, а как бы заглядывая вовнутрь себя. Жена знала эту его особенность напускать тень на плетень, потому вопросов больше не задавала: «Сам расскажет, в конце концов, если что-то важное надумал!»
    И действительно, скоро Александр Сергеевич, развернувшись к жене натренированным телом, которым она тайно гордилась, сравнивая мужа с заплывшими жирком мужчинами, заговорил каким-то особым голосом, наполненным таинственностью и значимостью:
    – Надо же! Чем дольше живу, тем больше себе удивляюсь!
    Жена взглянула иронично и опять обидно засмеялась:
    – Это точно! Как же тут не удивляться: мы с тобой впервые в жизни рядом с удочками сидим! Казалось бы, что такого уж особенного? Но ведь впервые! И погода удивляет: чересчур уж особенная, будто на заказ… И тишина первобытная. И всплески рыбёшки – ведь такие простые, но приятные душе звуки! И запахи гниения от реки божественные… Ракушечки перламутровые! В городской жизни такого чуда нигде не встретить! Так почему бы, Сашуль, нам теперь не удивляться?
    – Потому, что ты напрасно считаешь себя русалкой! Для тебя же это не река, а лишь проточная вода… Причём, либо она для тебя совсем холодная, либо чересчур горячая, что можно и посуду мыть!
    – Очень смешно! – отрезала жена и замолчала обиженно.
    Но Александра Сергеевича терзала невысказанная мысль, и он предпринял вторую попытку ее высказать:
    – Я всё чаще наблюдаю отдельные кадры своего прошлого. И не могу объяснить, как и почему являются именно они? К тому же непонятно, зачем они появляются или в связи с чем? Только на кратчайшее мгновение вдруг вижу что-то... Очень чётко вижу! Всё в цвете, но всего на мгновение. Пока изображение не тает, я всё понимаю, где, что и как, а в памяти ничего не остаётся! – он помолчал, оценивая, зацепил ли жену своими странностями, но она сделала вид, будто занята наблюдением за шустрой стрекозой, севшей на кончик её удочки.
    Александр Сергеевич ещё помолчал с минуту и, не дождавшись реакции жены, сам спросил ее:
    – Светка, ты как врач, что об этом думаешь? Это нормальная работа мозга или уже начинаются какие-то странные и опасные завихрения?
    – Если даже и завихрения, то не опасные! – тихонько рассмеялась жена.
    – Почему ты сразу так решила? – удивился Александр Сергеевич, будто заранее заготовленному ответу.
    – Да потому что ты всегда только из подобных завихрений весь и состоял! И ничего ведь до сих пор с тобой не случалось! – усмехнулась жена.
    – Ты – заноза!
    – А ты меня иголочкой… Иголочкой! – расхохоталась жена.
    – Нет, Светка! С тобой говорить о серьёзном невозможно! И давай-ка, чуть тише выступай… Всю нашу рыбу распугаешь! – решил Александр Сергеевич настроить жену на нужный процесс.
    – Какая уж тут рыба? Одни лягушки над такими рыбаками хохочут!
    – Ну, да! Настоящая рыба, как узнала по твоему смеху, что ты здесь, так вся и расплылась от удовольствия! Потому и не клюёт! – тихо пояснил Александр Сергеевич.
    – Совсем не так! – хохотнула жена. – Рыба вся здесь собралась и теперь старается разобраться в твоих моментальных воспоминаниях!
    – Если бы вся рыба здесь собралась, то хоть какая-нибудь, да клюнула! – не согласился Александр Сергеевич.
    – Как же ей клевать, если она тебя слушает с широко раскрытым ртом?! Полный рот внимания! – снова хохотнула жена.
    А потом она внезапно перешла к другой теме, задав странный вопрос:
    – А ты со мной счастлив, Сашуль?
    От резкого перехода он долго не мог переключиться и продолжал молча следить за поплавком. Сначала просто молчал, чтобы не засмеяться столь нелепому вопросу (вдруг жену это заденет), потом опять ушёл в себя.
    – Как-то очень уж обидно ты молчишь! – не дождалась ответа жена.
    Тогда Александр Сергеевич степенно пристроил свою удочку между больших камней, подошёл к жене со спины, обнял её и поцеловал:
    – Ты итак же всё про меня знаешь! И я никогда не скрывал, что мне с тобой сказочно повезло! Ты моё чистое золото!
    – Ну, да! – хохотнула жена. Она всегда любила своего мужа, единственного мужа, и потому ей особенно нравились минуты, когда он стыдливо объяснялся ей в любви. – Вот бы всё, что во мне есть, продать на аукционе, да?
    – Плохая шутка! Ни за какие ценности мира… Даже, если их будет целый танк! Потому что без тебя в этой жизни я долго барахтаться не смогу!
    – Привык ко мне, бедненький мой, за столько-то лет! Совсем ручным сделался! – ироничным тоном пожалела жена, ластясь к нему.
    – Конечно, привык! Каждый день начинается, продолжается, заканчивается примерно одинаково. Почти ничего не меняется, а если и меняется, то вполне прогнозируемо! И всегда ты рядом! Ещё чуть-чуть, и к серебряной свадьбе с тобой подойдём! Можно сказать, тоже в плановом порядке! Только кто же сказал, будто так жить плохо? По мне, так даже очень хорошо! Мне – очень нравится так жить! С тобой!
    – Путанное у тебя какое-то счастье, хоть ты и Александр Сергеевич! Твоя пушкинская рассудительность совсем не поэтична и способна любую мысль похоронить! – ухмыльнулась жена, позабыв об удочке.
    – У меня всё просто! Моё счастье – это ты! Если же оно путанное, значит, такая ты и есть!
    – Ну, вот! Договорился! – хохотнула жена. – Кажется, мы с тобой уже до последней крайности дорыбачились! Пойдём-ка домой, а селёдку в гастрономе купим!
    Александр Сергеевич присел рядом с женой, полуобнял ее, притих, разглядывая как нечто важное расходящиеся по воде круги.
    – А всё-таки, что же такое счастье? – не выдержала молчания жена. – Ты же у меня философ! Значит, обязан знать и это! Что там в теории о счастье говорится?
    – Будто я знаю! Никакие теории не занимаются изучением счастья и его не объясняют! – оживлённо и сам удивился Александр Сергеевич. – Даже самому неловко как-то… Вроде, большую  и разнообразную жизнь прожил! И не худшим образом! А на простой вопрос толково ответить не могу! Не могу, и всё! Будто тормоз в голове поставили! Но у меня всегда так! Я лишь спустя некоторое время понимаю, что именно тогда и был, как оказалось, счастлив. Ты-то понимаешь меня? В текущем времени я никак не могу счастье почувствовать! Жизнь, суета, работа, семья, круговерть, морока… Неужели всё это и есть настоящее счастье? А если спокойно подумаешь, поразмыслишь без лишних претензий… А почему бы и нет! Живется нам пока без бед, с которыми счастье несовместимо! Значит, мы с тобой, Светка, постоянно в счастье купаемся!
    – Ой, только не сглазь, ради бога! Давай, стукнемся лбами, на всякий случай! – предложила жена.
    – Ну, что ты? Больно же будет! – возразил Александр Сергеевич и сразу продолжил последнюю мысль. – И очень важно, что занят я вполне полезным для общества делом. Производственный инженер, как-никак! Звучит? И дети при мне, и любимая жена рядышком! Как-то до сих пор удавалось всё разруливать, всюду успевать, за всё расплачиваться! Видимо, в этом и состоит наше полноценное семейное счастье! А больше, как оказалось, ничего человеку и не требуется!
    – Не всем, наверно, для счастья достаточно столь хилого ассортимента, который устраивает тебя! – засомневалась жена. – Кому-то всегда бывает мало, даже если уже пихать некуда!
    – Да! – согласился Александр Сергеевич. – Некоторым деятелям, то есть разного рода хапугам, всегда кажется мало! Они стараются всё на себя перетянуть, будто в этом и есть счастье! А счастье и любовь – это же главные темы для многих миллионов людей в данную минуту! И что же из этого? А ничего! Никакой ясности нет! Более того! Ни в одном вопросе, пожалуй, не бывает столь беспросветной неопределенности, как в темах о любви или счастье! И почему, скажи мне, у них любовь, семья, дети и счастье – не одно и то же? Почему они самостоятельно никак не усвоят столь простой истины? Может, им стоит разобраться в этом вопросе наедине с собой, без лишних эмоций, без романтической шелухи, без чужих теорий и советов?
    – Ну, да! Ты ещё науку свою сюда подведи! Достаточно нам множества взбалмошных поэтов, которые на слово любовь как мухи слетаются, но никогда по существу ничего толкового о ней ещё не сказали! Всё охи, ахи и сплошной туман! – рассмеялась жена.
    – С ними всё ясно! У лириков всегда в голове либо туман, либо опилки! Но я бы добавил ещё одно условие для счастья. Знаешь, ни за что нельзя присваивать чужое! Ни вещи, ни счастье, ни должности… Для меня это очень важное условие внутреннего согласия, без которого моё счастье никак невозможно… Знаешь, чтобы устраиваясь в этом мире, не делать несчастными других людей! Я уверен, что не получится стать счастливым, если сделать кого-то несчастным!
    – Ты опять в облаках, как влюбленный пятиклассник!? Если присвоить чужое счастье, то оно ведь станет твоим! Поди, потом, разберись по справедливости, что, откуда и почём! Но ты, я же вижу, опять себя казнишь, а мне зубы заговариваешь! Пора, Сашуль, смириться, наконец, и забыть ту страшную историю. Нельзя же совершенно всё ужасное на себя примерять!
    – Не казнюсь я, Светик! Просто вспоминаю, а от этого становится грустно… И опять обидно за парня! Необычный был парень. Прямо-таки, выдающийся парень, в любом деле первый, а с ним так обошлись…
    Светлана Петровна решила хоть чем-то отвлечь мужа от дурных воспоминаний:
    – Ладно, Сашуль! Вспомни-ка лучше, что мне скоро сорок три. Ты себе это представляешь?
    – Не переживай! Отметим, как надо!
    – Разве я о том?
    – О том, о том! Говорю же, не переживай! Как захочешь, где захочешь, с кем захочешь, так и отметим!
    Помолчали. Потом Светлана Петровна продолжила задуманное, видя, как муж всё-таки возвращается в свои тягостные воспоминания:
    – Я знаешь, о чём? Ведь не поверишь!
    – Тебе, родная моя, я верю безоговорочно! И исполню всё, что только пожелаешь! – шуточным тоном произнёс Александр Сергеевич. – Но, признаюсь! Всё же слегка заинтересовала! И о чём же ваша печаль, Светлана Петровна? Только не заводи пластинку про Пашку. Сын свой законный годик отслужит и скоро опять здесь появится. Годик как-нибудь перетерпим! Не будем напрасно рвать свои сердца! Не война же, в самом деле! Так что у тебя?
    – Сама не знаю, как тебе признаться! Ты этой темы всегда избегаешь! Даже между нами, между супругами, хотя скоро двадцать пять лет мы с тобой отметим!
    – Ах, вон, куда вас снова развернуло! – с пониманием присвистнул Александр Сергеевич. – Где-то опять на мозги клубничным соком капнули? Телик? Журнальчики гламурные? Или подруги неуёмные со своим климаксом никак не успокоятся? Я так думаю на этот счёт: никогда не говорили, и начинать не будем! Договорились?
    – Нет! Не договорились! Если мы не будем говорить о том самом, то ладно уж! Не очень и надо! Но скажи хотя бы, почему ты никогда не соглашаешься даже говорить на эту тему! Мы ведь не дети до шестнадцати! Все обсуждают с удовольствием! Или у тебя от меня есть страшная тайна? – засмеялась жена, но сделала это так, чтобы Александр Сергеевич почувствовал необходимость продолжить разговор, а не махнул рукой, как обычно делал в таких случаях.
    – Почему я не соглашаюсь, спрашиваешь? Да потому что страшная тайна за всем этим действительно есть, хотя она не моя. Она для большинства есть тайна.
    – Ну, прямо-таки, очень интересное начало! – ехидно заметила жена. – С первых слов захватывает твоя осведомлённость!
    – Светка, брось Ваньку валять! И сама всё понимаешь, потому не тяни из меня последние жилы!
    – Ничуточки не понимаю! Может, потому меня эта мысль и донимает, что ты меня всегда ею интригуешь! И днем и ночью, бывает, она донимает! Как того маньяка! И почему ты, никак не понимаю, увиливаешь? Знаешь ведь, я столько смогу всего понапридумывать, что потом никто меня в норму не приведёт! Уж лучше сам во всём сознайся! Почему ты интимную тему всегда считал и считаешь запретной для обсуждения? Даже между нами – людьми, как будто, достаточно близкими! Ведь об этом теперь и в детских книжках пишут! Да ещё с картинками!
    – Вот и я потому же! Я бы этих просветителей всех до одного закопал… Но ты, вижу, просто так от занятых людей не отстанешь! Что ж, извольте, уважаемая Светлана Петровна! И не обессудьте, если что-то вас смутит в моём ответе!
    – Да уж! Да уж! – хохотнула жена. – Приступайте же поскорее, уважаемый! Сил больше нет терпеть!
    Но Александр Сергеевич принялся молча сворачивать удочки и складывать в сумку немногочисленные принадлежности. Рыбалка действительно не удалась, но время прошло приятно. Погода великолепная! Такая погода, что никакими неудобствами о себе не напоминает. Ни жарко, ни холодно, ни дует, ни заливает… В самый раз! Посидели у воды в природной тишине! Как же редко достаётся столь простая радость! Видно, неправильно мы всё-таки живем, если даже такой пустячок превращается в событие.
    – Свет, может, бутербродик будешь? – спросил он супругу, всё оттягивая разговор.
    – Не буду! Ты мне зубы не бутербродь! Отвечай же, как на духу!
    – Понимаешь, Светик! Здесь всё просто, но кем-то умышленно запутано на уровне понятий. Вот, сама ведь знаешь, все твердят: любовь, семья, счастье! Казалось бы, все люди в курсе этих понятий, но, если копнуть глубже, то никто толком ничего не скажет! Только повторит привычные слова, слова, слова, за которыми подразумевается что-то своё, отличное от остальных, но обозначается почему-то одинаковыми словами! Как же в этом непонимании разобраться?
    – Хм! – ухмыльнулась жена.
    – А слова, между прочим, если они наполнены значительным смыслом, обладают над людьми большим влиянием. Иногда они делают человека твёрдым, иногда наоборот – рыхлым. Иногда человек от одного слова становится счастливым, а случается – несчастным! Он может воодушевиться, а может впасть в уныние! Потому слова могут использоваться как лекарство, а иногда как оружие, как средство пропаганды, убеждения, прояснения! Это давно замечено, потому, наверное, они чаще всего вводят людей в заблуждение, уводят от истины, затуманивают представления о мироустройстве, запутывают людей в их собственной жизни. Кому-то, мне давно понятно, надо сбивать людей с пути истинного!
    – Остапа понесло! Да? – хохотнула жена. – О чём это ты? Опять мне на зубы давишь?
    – Ну, хорошо! Вот есть, к примеру, всем знакомое слово «любовь». Все и всё о ней знают, да? Почти все о ней постоянно тарахтят. Это слово слышится везде и всюду! Без него ничто, кажется, и нигде не обходится!
    - И? – не выдержала жена.
    – А спроси подряд хоть тысячу человек о сути любви, и в ответ услышишь такую бессмыслицу, что оторопь возьмёт! Попробуй сама! Люди сами в этом вопросе так всё запутали, что никогда не разберутся и другим не объяснят!
    – И ты, мой бедненький, за столь непосильную задачу взялся? – опять хохотнула Светлана.
    – Я продолжаю излагать, но только по твоей настоятельной просьбе! Надеюсь, у тебя хватит терпения меня не прерывать? Итак, давно подмечено, что любое слово и понятие, которое им обозначается, связаны значительно сложнее, нежели всем это представляется. Вот, повтори сто раз одно и то же слово, например, любовь, и оно неким образом оторвется от своего истинного содержания! Говоря образно, зажуётся! Его перестанут воспринимать в соответствии с его главным смыслом! В воображении людей оно уже не будет связываться с высоким чувством, а станет всего-то связкой в речи! Например, я люблю рыбалку! Или, ты любишь шить! Разве это признания о любви? Разве они о большом человеческом чувстве!? Конечно, произнесенные мной фразы говорят о другом! Для них лучше подходит слово «нравится». А истинный смысл слова «любовь» улетучился! Теперь усвоила?
    – Опять вывернулся? Улизнул от сути вопроса! – засмеялась жена.
    – С чего ты взяла?! Я верной дорогой иду, товарищ, как и завещал великий Ленин! Но к сути подбираюсь медленно и сам не знаю, к чему в итоге приду! Помнишь, все над Брежневым смеялись? Он как-то с высокой трибуны ляпнул, будто «секса в СССР нет».
    – Как же! Хорошо помню! – подтвердила жена.
    – А помнишь реакцию народа? Я-то помню, как это многих позабавило, хотя Брежнев тогда был прав! Просто смысл сказанного им утонул в головах наших сограждан из-за абсолютной путаницы в понятиях. Они-то о клубничке думали! То есть, общего знаменателя в тех головах никогда не было и не будет, пожалуй! Ведь нормальные советские люди, – в основном, конечно, – более всего ценили душу человека, хотя рядом жили и те, которые молились на всё западное. Где не сам человек в цене, а только его деньги. Иначе говоря, если у некого чудовища они есть, то он будет всем мил, даже тем, кому он в действительности весьма противен. Они всё перетерпят, поскольку с детства в них вдавили ошибочное клише, будто деньги – это абсолютная сила! Потому на Западе только и думают, как бы разбогатеть! Любым способом! Ну и секс для этого широко используется! О нём там вообще судят, будто о хлебе насущном, без доли стеснения. И свихнутого на нём Фрейда обязательно приплетают как оправдание своей правоты. Мол, не я, а наука это подтверждает! Тем, у кого много денег, кто может всё купить, такое понимание в обществе очень нравится!
    – Разве на Западе у людей нет души?
    – У кого-то, может, есть! Но о душе там редко вспоминают. Не в обычной жизни, а только в ходе ритуалов, например, при посещении религиозных храмов, но и это на Западе случается всё реже и реже! А потом только тело да деньги на уме! Но ведь любовь – это продукт никак уж не тела, а только души! И, притом, весьма редкий продукт, поскольку она есть сильнейшее притяжение душ! Именно, притяжение душ! А сближение тел – это никакой ни продукт, а всего-то инстинкт! Инстинкт продолжения рода. Его распущенные людишки, не имеющие высоких целей в жизни и потому плывущие по течению, используют для разврата и души, и тела! Одним словом, это уже переходит в мопасанщину! Но очень наивные людишки, с детства насмотревшись всяких непотребностей в кино и по телевизору, просто свихнулись на примитивном сексе, выдавая его за любовь. Это – большая ошибка! Настоящая любовь обязательно возвышает человека! Она придаёт ему силу, решительность, таланты, наконец, а пресловутый секс только подкашивает любого, превращает его в асоциального элемента, в блудливого мартовского кота. У такого кота весь год становится непрерывным мартом! И, конечно, кота уже не привлекает ни работа, ни учёба, никакое созидание – всё то, что поднимает человека над животным! Потому кот никогда не узнает истину, что ценность человеческой жизни не в плотских наслаждениях!
    – Разумеется! – иронично подтвердила жена и тут же лукаво уточнила. – А в чём же тогда ценность жизни?
    – Над этим никогда не смейся, иначе будешь глуповато выглядеть! – остановил ее Александр Сергеевич. – Ведь вокруг тебя на равных существуют те, кого следует считать полноценными человеками и те, кто лишь по ошибке принимается за людей. На самом деле они являются всего-то человекоподобными продуктами природы.
    – Очень занятно! – засмеялась Светлана Петровна. – А мы с тобой, случайно, не те самые продукты?
    – Напрасно иронизируешь! Ты лучше постарайся понять мою мысль! Это только у современных малокультурных людишек в силу их длительного одурачивания любовь в мозгах перемешалась с сексом. Ими не душа руководит, не высокое самосознание, а похотливость! Любовь для них существует только на уровне разговоров, от цинизма которых хорошо воспитанные люди столбенеют.
    – Опять тебя понесло? – засмеялась жена.
    – Да нет же! Ты только вдумайся! Настоящая любовь – это же полная потеря себя! Это жизнь не для собственных удовольствий, а во имя другого, любимого! Можно сказать, что любовь, это стремление бескорыстно служить любимому человеку! Потому наиболее «умные» современники уверенно скажут: «Ни фига себе! Мне-то это зачем?!» И действительно, им этого не надо! Ведь любить, значит, жить не для себя, а для кого-то! Делать счастливым не себя, а кого-то! Современные эгоцентрические людишки такого самоущемления позволить себе никак не могут!
    – Интересно закрутил! – с иронией подтвердила жена. – Далеко от реальной жизни, зато интересно-то как!
    – С чем я должен согласиться, слушая вас, романтически настроенных девочек, так только с тем, что подлинная любовь – это действительно редкое сокровище! Потому, что встречается она редко, и потому, она удивительна уже сама по себе! Она способна теплиться многие десятилетия, питаясь не телесными утехами, а лишь воспоминаниями и мечтами, то есть, работой собственной души!
    – С этим-то я согласна!
    – И ещё – любовь абсолютно надёжна! Конечно, если это настоящая любовь, а не подделка! Иначе говоря, любовь не может пройти, на что часто жалуются заблудшие в понятиях людишки, не может исчезнуть или ослабнуть. Правда, она может умереть! Это она может! Но только вместе с той душой, в которой зародилась!
    – Это ты хорошо сказал! – поддержала жена.
    – А надёжность и верность, как товар, нынче не модны! Только деньги! Потому и любовь у современников стала животной – потрепыхались и разбежались! Самим потом должно быть противно, если не всё человеческое растеряли! Или – наоборот возможно! Деньги давай! Деньги! А если соглашаются без денег, значит, это гражданский брак! Словечко удобное нужно подобрали! Потому девки совсем с ума сошли, если на всё готовы, лишь бы поудачнее пристроиться. Но разве гражданский брак, как они стали его называть, это действительно брак? Это же безответственность полная – и гражданская, и юридическая, и мужская! Раньше гражданским браком считали, если молодожены без церкви обходились, а теперь – если они честь потеряли! Видишь, как понятия переворачивают?! И ведь все активно разрушают семью! А без неё не народ воспроизводится, а только человеческое стадо! Оно ответственности не знает! Потому на Западе для разрушения семьи понадобились орды голубых. У нас они еще не в чести, зато мужики сплошь стали приходящими, то есть безответственными. Честь они мужскую потеряли, не доходя до ЗАГСа, и наших девок в обесчещенных сучек превратили! И будто никто в стране не понимает, куда всё движется! Никакого общественного противодействия! Никаких государственных ограничений!
    – Ну! Что ты ещё мне расскажешь?! Не стыдно самому-то? – откровенно изумилась жена. – Век ты рядом, а до конца тебя не познаю! Вот и опять, сколько выдал на-гора! Диву даюсь! Не знаю, как всё переварить? Ведь такое уже никогда не забудется!
    – Запоминать-то ты запоминай, но, видимо, ничего так и не поняла. Попробую объяснить иначе! Людям на планете давно пытаются в головах дырки сделать! Например, обычную случку выдать за любовь! И ведь многие с этим уже согласились! Знаешь почему? Потому что люди видят то, что им удобно видеть, и признают то, что им выгодно или проще признать! И ко всему, даже активно неприемлемому поначалу, они постепенно всё же приспосабливаются и привыкают. А для упрощения этого реакционного процесса в нужном направлении работает телевидение! А чтобы стало еще понятнее направление, в котором следует приближаться к обрыву, им дополнительно всё разжёвывают, упрощают, схематизируют и объясняют на всевозможных шоу!
    – Так ведь там действительно объясняют! – согласилась Светлана Петровна.
    – Да! Объясняют! Объясняют, куда катиться! Вот только, понимаешь, хорошая моя, каждый человек существует во вполне определенной среде! В ней причудливо переплелись семья, работа, обязанности, сослуживцы, друзья и враги, учёба и досуг, пристрастия, увлечения, принципы, окружающее пространство, окультуренное в той или иной степени... И каждый человек всю свою жизнь барахтается в этой среде, пытаясь в ней разобраться! Да куда там! На всех обрушиваются многие тонны всякой информации, а точнее, всякой белиберды. На такой основе никто не в силах составить правильное миропонимание! Всё выходит как в кривом зеркале.
    – Очень уж мудрено! – засмеялась Светлана Петровна.
    – Ну, хорошо! Давай, на простом примере! Допустим, в твоей жизни имеется очень важная система под названием семья. Понятно всем, что хорошая семья – залог хорошего воспитания! Ничего лучшего для собственного воспроизводства человечество не придумало. Но в жизни любого человека одновременно существует и далеко не идеальная государственная система – власть! Она, как не вертись, формирует человека под себя и для себя. Чтобы ей служил, не семье, а государственным мужам, чтобы их законы соблюдал, чтобы других принуждал делать то, что им, может, совсем не надо! Чтобы перед какими-то нелепыми личностями на высоких должностях преклонялся! Чтобы в превосходство над собой некой элиты верил! Чтобы всегда всего боялся и всюду озирался! Знаешь ведь сама, если человек с детства мешком напуган, то управлять им можно без проблем! А ещё для опрокидывания сознания придуманы системы религиозные! Они по-своему людям мозги вкручивают! Есть и самые различные образовательные системы! Они-то вообще весьма эффективны в этом смысле, поскольку люди приходят в них с пониманием, что им надо всё хорошенько запомнить, изучить и освоить. Есть и какие-то национальные системы, разделяющие людей, есть производственные, есть культурные и многие другие. Понятно?
    – Пожалуй, стало чуть яснее, хотя ты и очевидное совсем уж замутил! – согласилась Светлана.
    – Сомневаюсь! Даже уверен, что тебе до сих пор ничего-то не понятно! Всё разом охватить никто не сможет, потому каждый видит лишь одну сторону Луны, а другую, невидимую и непонятную, игнорирует, будто ее и нет! Раз уж недоступна, но и не интересна! А что будет, если именно на ней и есть всё самое важное? Тогда получится, что многие люди, будто по своей воле живут в кривых зеркалах! И совершают странные поступки, за которые потом самим же приходится расплачиваться! Только всё не так, как кажется! Совсем не по своей воле всё происходит – просто именно так кто-то устроил их мир!
    – Ну и причём же здесь секс?
    – А притом, что заинтересовавший вас предмет есть не что иное, как своеобразное оружие! Да-да! Оружие одной из указанных мною корыстно заинтересованных систем. Оно издавна известно и называется венерическим! И, разумеется, направлено против неугодных людей! Правда, сильнее всего оно воздействует лишь на тех, кто уже превратился в человекообразный продукт или приблизился к этому! У них же мозги одноклеточные! То есть, эти мозги заточены на что-то одно, как у сучки в период течки!
    – Ну, Александр Сергеевич, ты и выдаёшь! Пушкин бы обзавидовался столь богатому воображению! – укоризненно посмеялась Светлана. – Неужели тебе совсем передо мной не стыдно?
    – Я же говорил тебе: любовь – она от души, а секс – он…
    – От природы! – перебила мужа Светлана Петровна. – От природы!
Александр Сергеевич посмотрел на жену с подчёркнутым сожалением:
    – Вот! Предо мной ещё одно заблудшее дитя! Всё-то у вас в голове, Светлана Петровна, несмотря на очень красивую прическу, поперепуталось, попереехало, попередавилось! Говорите вы так, словно находитесь в бреду, себя не сознавая! От какой ещё природы, в самом деле!? Я же вам опять повторяю, секс это венерическое оружие сильных мира сего, служащее для ослабления населения, то есть своего противника! Это оружие успешно использовали иудеи против христиан в Европе и, конкретно, против славян. Но славяне тогда оказались очень крепки своей нравственностью и чистотой обычаев, а иудеи как раз старались вызвать в славянском мире массовое растление! Тогда иудеям удалось бы поработить славян даже без войны. Да и само христианство, разжижающее мозги людям, славянам навязали свои же горе-руководители-предатели по заказу иудеев! Мы после крещения от всех их благодеяний до сих пор не очухаемся! Иудеи же только посмеиваются – как ловко они обманули славян! Ну а они, одураченные, даже сегодня в обмане не разобрались! Разве от этого нам может быть смешно?
     – И откуда ты такое взял? – заинтересовалась жена.
     – Так известно же! Вся Европа в средние века погрязла в разврате! Ты сама на их живопись погляди! Они и сами всё зафиксировали! Общеевропейский вертеп, да и только! Потому очень скоро почти каждого европейца подкосили венерические болезни! Иначе говоря, последствия не замедлили проявиться, раз уж люди, не понимая своего предназначения на Земле, пали ниже животных, развлекаясь известным образом! И доразвлекались: половина окочурилась, если не от сифилиса, так от тифа или холеры! А потом на Европу, как они рассказывают, снизошло прекрасное Возрождение! А от чего, спрашивается, возрождались-то? Это они до сих пор скрывают! У нас же в советское время еще сохранялись ростки человеческого мировоззрения, но под давлением Запада на падкую до вещизма молодёжь всё стало засыхать. И покатилось к тому, что наше население вляпалось в большие неприятности! Даже отечественные фильмы, сериалы, театры, шоу, журналы, тупые вертлявые и самовлюбленные телеведущие – вся эта обобщенная сфера жизни оказалась насквозь пропитана тем самым сексом! Наших людей успешно переделывали в похотливых тварей! И они всё в большем количестве ими становились! Ни морали, ни нравственности! Им от понимания того, во что они превратились, уже не становится стыдно! Для этого нужна совесть, а она – производная их успешно испоганенной души! Выходит, иудеи всё же достигли, чего хотели! Они развратили наш народ! Славяне утратили душу! А когда-то душа была главным их богатством! Сами ведь виноваты! Это только нынешние, называя себя, россиянцами, всё переводят на имущество, на мерзкий шопинг, на доллары, а о душе не вспоминают. Они настолько перестали быть русскими в прежнем смысле, что с какой-то идиотской гордостью бахвалятся знанием нескольких английских словечек! Причем самое любимое словцо всех человекообразных, пожалуй, комфорт. Без него и этого любимого словца им и говорить бывает не о чём. Значит, сплошь все убогие! Понятно, почему они оказались не способны сберечь достоинство ни своего народа, к которому формально принадлежат, ни своё собственное!
    – Не чересчур ли вы строги, уважаемый мудрец? – сыронизировала жена. – Максимализм! Всех под одну гребёнку?
    – Напротив, сударыня! Только строгость и абсолютная справедливость служила и служит опорой для воспитания истинного благородства!
    – Неплохо сказано! Но на мой вопрос ты так и не ответил! И почему ты всегда избегаешь этой темы? Не могу понять!
    – А мне показалось, будто самое главное я всё-таки высказал. Если повторить концентратом, то не надо самим стремиться в дерьмо, в которое нас подталкивают! Лучше бы в этом разбираться и активно противостоять! И без того известно много средств, позволяющих парализовать волю людей и быстро превратить их в человекообразных животных. И, прежде всего, это твой любимый секс. Есть еще одно замечательное и быстродействующее средство. Это создание условий для стремительного обогащения без затрат собственного труда. Разве тебя не удивляло, почему наши балбесы так обожают всякие лотереи? Да только за возможность обогатиться в один миг! Именно этими средствами когда-то немцев превратили в безжалостных фашистов, пообещав каждому оккупанту по двадцать гектаров советской земли после победы. А немцы, в основном из-за большой плотности населения были безземельные! Вот и опять те же средства, – жажда обогащения и жажда безнаказанного разврата, – порождают зверские грабежи, прилюдные расстрелы, убийства, изнасилования, злостное мошенничество с приватизацией и прочее... Ведь совершают всё это, в общем-то, уже не люди в полном смысле этого слова. Они давно – человекообразные существа, которым, как и на Западе, интересны лишь две ценности – деньги и секс. Они такими стали в созданной у нас специально гнилой среде! И проблема не в физиологии! Проблема в психологии этих переродившихся типов. Такими их воспитала система. Но нельзя людям быть животными! Либо нам придётся возвращать им человеческий облик, как-то перевоспитывая, что некоторым образом возможно, как показали многие годы социализма, либо изолировать от остальных людей. Эти меры тоже давно разработаны и испробованы.
    – Я даже не представляла себе, что ты готов принуждать к порядку население всей Земли! – засмеялась Светлана Петровна, но в её голосе чувствовалось уважение и любовь к мужу. – Но, если верить тебе, то и любви-то никакой на свете не осталось! И Джульетта, и Ромео – это лишь пустые мечты нелюбимых тобой поэтов…
    – С чего ты так перекрутила? – удивился Александр Сергеевич. – Я ведь говорю о другом!
    – Всё равно! Всё равно твоих высоких порывов и надуманных рассуждений никто не оценит! – засмеялась жена. – У всех только одно на уме, как ты сам и считаешь!
    – Почему же никто не оценит? Не все же свихнулись на неровной почве? Встречаются ещё и нормальные люди! – возразил Александр Сергеевич.
    – Ты совсем до грубостей опустился, мой хороший! – со смехом укорила жена. – Совсем!
    – Кто как это понимает! Я полагаю, что люди должны жить высоко! То есть должны гореть, строить, учиться, выращивать, возводить, воспитывать, летать, нырять и кувыркаться… В болоте, в ушате, в лохане, в корыте… Люди должны жить высоко, широко, красиво, полезно, достойно, заразительно! Уже потому, что они – люди! А у животных, даже говорящих, что между ног, то всегда и на уме! И больше ничего им не надо! Разве я не прав?
     – Ну, ну! – подтрунивала супруга. – Конечно, конечно! Ты как всегда абсолютно прав!
     – А любовь, настоящая, достойная уважения, в жизни всё-таки бывает! Любовь с самопожертвованием, с ответственностью, с трогательной заботой! Редко, но ещё встречается! Мне так кажется! А шекспировские сказки с подлинной жизнью точно никак не связаны! Ну, какая, к черту любовь у них, у романтически настроенных Джульетт? Так – всего-то первые проблески подростковой привязанности… Можно сказать, утоление взаимного интереса к противоположному полу! Разве ты не согласна? Но даже их невинные встречи вскрыли чудовищную инфантильность обоих шекспировских влюбленных – им ведь оказались совершенно безразличны интересы собственных семейных кланов! Как говорится, вот те раз! Чем же тогда они живут, если легко предают даже своих родителей? Где их предполагаемая высокая духовность? Что их интересует в жизни, кроме самих себя, если они даже семейными принципами пренебрегают вплоть до большого кровопролития? Тогда чем они дорожат? Лазаньем ночью по чужим балконам, что Шекспир считает неудержимой любовью? Надо же! Сумели-таки, дурачки, столь сильно стравить свои семейства, что без кровопролития не обошлось! И разве это можно назвать чистой и святой любовью? Называйте, как хотите, я же от подобных суждений останусь в стороне!
    – Занятно! Думаешь, самого Шекспира разгромил? – засмеялась жена. – Пусть и разгромил, но тебе же, Саша, никто не поверит! Ты и сам не знаешь, что такое любовь! Городил, городил, а ясности ни на грош!
    – Знаю-не знаю! Разве в этом дело? Дело в том, как я сам живу! По каким законам и принципам, с какой моралью! Сегодня же у соотечественников как? Едва приглянулся кто-то, так значит уже и любовь пришла! Да еще не простая, а какая-то особенная, с первого взгляда, например! А ведь любовью-то там, по большому счёту, и не пахнет! Они, современные, и не знают, вполне возможно, что это такое! Думают, если им со страстью твердят «люблю-люблю-люблю!», то действительно любят! Им ни за что не понять, что любить, значит делать счастливым не себя, а того, кого любишь! Потому-то любовь никак уж сама себя предать не может! Это не в ее силах! А у нынешних – такое запросто случается! Они будто ржавый гвоздь в свою башку забили, вот она мыслить и мешает!
    – Зачем же им этот гвоздь? – подзадорила жена.
    – Видимо, программа в них теперь заложена такая! Следующим пунктом станет бракосочетание! Потом фата, личный дворец, дорогущая машина, свадебное путешествие – всё как в современных сериалах! Потом непременный адюльтер и развод! Этого не они хотят, разумеется, но столь заразное поведение исходит от наших «элит»! Какой-нибудь червяк, вроде кончаловского – он же якобы признанный интеллектуал, он же якобы элита, он же служитель Мельпомены, – с гордостью заявляет о своём седьмом разводе! Хвастливо исповедуется, будто всякий очередной брак придаёт ему новых творческих сил и идей! То есть на своём примере призывает молодых разрушать семьи! Основу любого народа! И ведь многие наши идиоты этому подчиняются, и разрушают! А самого провокатора никто официально даже не ущипнул! Напротив, еще и воспевают! Мне здесь всё ясно: налицо преступная заинтересованность наших «элит» в разрушении славянского народа в пользу его вечных врагов! А ведь таких кончаловских червяков у нас в стране полным-полно! Неприкасаемая пятая колонна! А молодежь ей подражает! Червяки-то на виду! Особенно, если киношные! Все холенные, разговорчивые, якобы утонченные… Они у нас, смешно сказать, звёздами называются! Но я сомневаюсь, что среди них отыщется хоть один порядочный человек!
    – Ты со своими строгими мерками всегда один в ногу идёшь! И не замечаешь, куда остальные чешут! Что ты на это ответишь, старый одинокий вояка?
    – Скажу, что и у нас в стране, как и в США, хотя бы за некоторые слова, для начала, надо ввести уголовные наказания! Ведь эти слова входят в наших балбесов, как ржавые гвозди в их жидкий мозг! И сбивают слабоумных людишек с пути истинного! Формируют представление, будто самым важным в жизни является пресловутый секс, комфорт и, так называемый, успех! То есть, как ни погляди, всё это – немыслимое обогащение без больших затрат! В общем, нам нужна справедливая революционная цензура, ограждающая народ от влияния всяких «звёзд» и их мракобесия!
    – А ещё, какие слова у нас как ржавые гвозди? – хохотнула жена.
    – Сразу всё вам и подай! Ну, бизнес, например! Очень гаденькое словечко! С самым мерзким подтекстом о возможности и праве добывания денег любым путём, не глядя на мораль! Или тот же комфорт! Или онлайн! Гаджеты! Парковка! Артефакты, флэш-мобы, стартапы! По этим гнилым словечкам легко выявляются уродцы, которые родной язык активно искореняют! Посмотри на рекламные щиты или названия магазинов – что на русском осталось-то? Трудно понять, где мы живём? В Америке, что ли? И вся зараза идёт от телевидения, от этих убогих самовлюбленных болванчиков-дикторов, всякого рода ведущих, руководителей каких-то странных «проектов»! Представляешь? Этим дурикам слово «проект» полюбилось! Но и этого мало! Они до чего дошли?! Они теперь любовью, видите ли, занимаются! Да, да! Они занимаются! Ты представляешь себе истинно русского человека, не американизированного, который бы такое сказал? Наш человек скорее ругнется по такому существу, нежели так выразится! Это насколько же мозги у них не по-русски уже вывернуты! Во-первых, случка – это вовсе не любовь! А во-вторых, занимаются они, видите ли… Занимаются!
    – Ну и что? Бог с ними, Сашуль! – спокойно среагировала жена. – Мало ли уродов вокруг нас? Куда ни глянь! Ты-то зачем заводишься? Неужели они от твоего возмущения сами перевоспитаются?
    – Значит, не понимаешь! Беда народа не в том, что в его среде уроды встречаются! Беда в том, что чуть ли не вся молодёжь теперь стремительно превращается в уродов, но этому никто не противодействует! Даже не пытается! Даже не думает попробовать!
    – Ну, ладно, ладно! А у американцев, какие слова под запретом? – решила снизить накал беседы жена. – Ты же сам эти слова и выдумал, пожалуй! Или ещё не успел?
    – Зачем мне это? У них, например, капитализм нельзя произносить! Или негр. Лунная афера под запретом! Убийство Кеннеди – не дай бог вспомнить! Мало ли запретов?! Я же не все знаю.
    – Ну, насчёт негра я понимаю, но как запретить слово капитализм в стране, которая признана его оплотом… Ты что-то мне вкручиваешь, уважаемый Александр Сергеевич! – недоверчиво засмеялась Светлана Петровна. – Это вы, пожалуй, напутали, дорогой товарищ! Сознайтесь по-хорошему! И вообще! Вы, Александр Сергеевич, типичный моралист и очень большой зануда! Из-за вас даже рыба сегодня оказалась не в силах клевать!
    – Хорошего человека всегда легко обидеть! – успокаиваясь, засмеялся Александр Сергеевич. – И всё же люди должны жить по гуманным принципам, а не по личной выгоде! Тогда и несправедливости везде станет меньше!
    – А людей, сам ведь знаешь, отговорить от своей выгоды ни за что не получится! Их можно только заставить! Но тогда какая справедливость получится? – не сдалась жена. – Заставительной справедливости не бывает!
    – Ладно! – не стал это оспаривать Александр Сергеевич. – Разговоры разговорами, но не пора ли собираться домой?
    – Вот уж чего мне совсем бы не хотелось! – томно пропела Светлана Петровна. – Продлись мгновение! Продлись очарование! Как редко нам удаётся всего-то посидеть вот так у реки. В тиши, в красоте, в покое! Птички пересвистываются, мальки перебулькиваются, и мы среди них переспориваемся! Хорошо-то как!
    Вдруг Светлана Петровна спросила так, что стало ясно: ответ мужа для нее очень важен.
    - А у нас с тобой, Сашка, какая любовь? Может, тоже ненастоящая?
    – Ох, Светка! Всё-таки подобралась к нам… Так сказать, перешла от теории к практике! Я тебе так скажу, моя любимая жена! Наша любовь – самая настоящая! Она проверена временем, разлуками и расстояниями! Я же очень хорошо помню как, чем дальше уезжал, тем сильнее меня к тебе тянуло! И никто мне был не нужен! Только ты! Это и есть то, что самое настоящее!
    – Неужели, в самом деле, так у тебя и было? – счастливо рассмеялась жена.
    – Ужели, ужели! – подпел ей Александр Сергеевич. – Будто у тебя было иначе? – уточнил он.
    – Будто сам не знаешь?! – подтвердила Светлана Петровна. – А ты как считаешь, возможна нормальная семья без любви?
    – Сколько угодно! Но тебе интересно, я полагаю, совсем другое. Смогли бы мы и без полноценной любви обойтись без кошмарных ссор, без драк, взаимных упрёков, измен и прочей гадости? Да?
    – Ну, да! Так, смогли бы?
    – Я знаю немало таких семей… В них всё скрепляется только взаимным уважением и личной порядочностью самих супругов! И, главное, абсолютной ответственностью их друг перед другом! И отсутствием эгоистических намерений. Если получается всё так, то и семья выходит образцовой даже без романтической любви! Хотя, может быть, у них-то как раз и есть самая романтическая любовь, только они ее никогда не делают публичной! Если взглянуть со стороны, так покажется, будто они всего-то естественно дружны, вежливы, выдержаны… Не знаю! Мне у них в гостях всегда было легко и тепло! Это люди очень высокой внутренней культуры! Хотя и без пламенной любви, как будто! Но нам ли со стороны об этом судить?! Вполне возможно, что они имели все основания утверждать обратное, но не выставляют личное на показ!

    – Хорошо-то как! – опять нараспев прошептала Светлана Петровна. – Давай, Сашуль, ещё посидим, хоть немного! Послушаем небо, речку, листву и бульки…
    – Конечно… Торопиться-то нам некуда, – согласился Александр Сергеевич и, отодвинувшись на пару метров от воды, прилёг на траву, прикрыв веки.
    А давняя история будто того и ждала. Та самая история, которую заботливо спугнула Светлана Петровна, оберегая мужа от тяжелых воспоминаний, опять на него накатила. Она пронеслась перед глазами, как всегда, за секунду-другую, и всё же успела породить состояние недоумения, безысходности, почти отчаяния. Потому что никакой силой в той истории уже ничего изменить нельзя! Ничего в ней не поправить!

    Тогда я был молодым и весьма самоуверенным лейтенантом, – вспомнил себя Александр Сергеевич. – Я плохо разбирался в сложностях жизни, многое мнил о себе, но всё же кое-что уже умел. Почти месяц со своим дивизионом я прозябал в палаточном лагере. Обычное дело для военных – летняя учёба. Все давно одурели от лесной дикости, от чрезмерной сытости солдатской столовой, от палатки, в которой хоть и прячутся белые простыни под синими солдатскими одеялами, но от грязи уж никак не избавиться.
    С утра до ночи, а через день-другой бывало, что и ночью, мы занимались своими военными делами. Если применить официальный штамп, то оттачивали боевое мастерство. Теперь скрывать мне нечего – был я тогда ракетчиком. Но в те памятные сутки против ежедневного правила остался без личного состава. Просто всех моих ребят старшина поставил в наряд, кого куда, я же ходил в наряды по другому графику. В общем, остался я один словно перст. Чтобы не терять время напрасно, решил заняться принципиальной электрической схемой системы управления «борт-земля». Сложная штучка, надо сказать. Тяжело осваивается, но быстро забывается. А знать ее положено на зубок! Стало быть, надо чаще повторять! Впрочем, то давнее дело было вовсе не в схеме, а в том, что я с ней на несколько часов уединился в специальной палатке, которая у нас гордо именовалась учебным корпусом.
    Пока я ползал по схеме – это в буквальном смысле, ведь она огромная, двадцать квадратных метров и вся разрисована мелкими значками, – мои солдатики в соответствии с распорядком дня заступили в караул по охране полевого автопарка и технической территории, на которой хранилась самая важная боевая техника. Среди моих ребят был и рядовой Четвериков. Парень он толковый в любом вопросе, уравновешенный, дисциплинированный, но при этом не затюканный! Вполне уверенный в себе парень, с достоинством! Он ещё и старше своих товарищей по призыву оказался почти на год, потому и от них, и от более молодых несколько обособился. Другие интересы, что ли! А интересы у него были… Например, очень красиво играл на саксофоне! Заслушаешься! А еще оказался мастером спорта по мотогонкам. Потому его, кстати, и призвали позже всех – он во всесоюзных соревнованиях тогда участвовал, вот отсрочку и получил.
    Что ещё о нём? Есть ещё одна важная мелочь! Как-то я застал Четверикова за письмом. Знаю, в таких случаях солдату мешать нельзя. Письмо для солдата – это тонкий нерв, связывающий его с дорогими людьми. Потому вторгаться в письмо, когда его пишут или читают, хуже, чем украдкой за кем-то подглядывать. Но Четвериков, заметив меня, сам ко мне тогда и обратился:
    – Вот вы, товарищ лейтенант, видели в жизни, конечно, более моего, так можете мне по-молодому делу кое-что посоветовать?
    – Ну, да! Пока не старый, то могу! – засмеялся я, а сам подумал. – Всё верно! Ему около двадцати, а мне скоро двадцать три! Почти одногодки. Вот он со мной с позиции равного возраста и решил пооткровенничать, хотя слегка польстил якобы моему жизненному опыту. Что же удивительного, если доверяет?!
    – Постараюсь, Олег Петрович! – я специально назвал его так, чтобы поговорить без званий, без этих надуманных военных «есть и так точно!» В общем, по обыденному, по-человечески.
    – Понимаете? – начал он, волнуясь. – У меня дома девушка осталась. Она мне очень дорога! Очень! Но она чересчур шебутная! Она веселая, она певунья, потому всегда у всех на виду! Всегда в гуще друзей и подруг… Нет! Не то я говорю… Главное в ней, что она за всех обиженных переживает! Вот если что-то случится у кого-то, другим-то вокруг, хоть кол на голове чеши, а она тут как тут со всей своей распростёртой помощью! Понимаете?
    – Понимаю, наверное! – предположил я. – Сначала бескорыстно помогает, а потом душой прикипает? Так?
    – Вот-вот! Это вы точно подметили – именно, прикипает! Такая уж она! А я боюсь! Ведь как прикипит, так попробуй оторвать! С мясом получится, да ведь так ни за что нельзя ни с кем!
    – А есть повод для тревоги? – уточнил я.
    – Появился, кажется, повод. Вот о нём она и пишет. Жалко ей стало, видите ли, какого-то парнишку. Его директор сам на крышу работать послал, а он там не успел закрепиться и вниз упал. Крыша была не такая уж высокая, всего-то гараж, но ему и трёх метров хватило! Директор сразу в стороне от всего оказался, то есть не в курсе и ни при чём. Открестился, значит! И даже друзья отвернулись, не помогли, ничего якобы не видели. И никто из них вроде бы уже и не знает, зачем вообще парень на ту крышу забрался… Никто, как будто, ему и не приказывал. Знаете, как такие дела густо ложью замазывают, чтобы кого-то выгородить?
    - И она, конечно, стала его выхаживать? В больницу-то его отправили… Директор, пожалуй, сам и поспособствовал! Так? – предположил я.
    – Точно! Уж она бы, да не стала выхаживать!
    – Тогда напиши ей, будто и ты оказался в трудном… Нет! В тяжёлом положении. Например, выпал недавно из самолёта… Сам придумай что-либо, более правдоподобное! Тогда она вспомнит о тебе, пожалеет тебя и переметнётся к тебе! Только не медли и не жалей красок!
    – Слишком это просто по отношению к ней, хотя попробовать можно!
    – Я в твоём успехе, Олег, совершенно уверен, потому что, – сказал я ему тогда, чтобы поддержать морально, – такого парня как ты, бросить просто невозможно! Она ведь тоже это понимает! Как девушку звать-то?
    – Растерялся я, потому сразу и не сказал… Олеся!
    – Очень красиво звучит! – одобрил я. – Так что, запомни! Клин клином – и победа будет за нами!

    «То было где-то в конце весны. Значит, примерно, в мае!» – вспомнил я, когда в палатке, служившей нам столовой, старшина сообщил мне, как командиру взвода, что мой Четвериков на разводе почему-то просил его в караул не ставить.
«Человек он серьёзный, волынить не станет, – добавил старшина, – но заменить-то его всё равно некем, как всегда!»
    – А чем Четвериков это мотивировал? – уточнил я у старшины, опытного армейского психолога.
    – Заявил, будто на эту тему будет разговаривать только с вами лично, товарищ лейтенант. Я его только и спросил, здоров ли он? Ответил, что в порядке! Тогда я эти смотрины продолжать не стал. Сказал я ему, товарищ лейтенант, будто вас пока в лагере нет. И действительно, я потом послал дневального поискать, но вас так и не нашли.
    – А на каком он посту и в какой смене? – спросил я, понимая, что ситуация обостряется.
    – На втором посту, а смена у него вторая. На пост ему в двадцать часов заступать. Стало быть, до двадцати двух он будет на посту.
    – Ладно, Владимир Илларионович, спасибо за предупреждение. Я позже сам зайду в караулку, когда он с поста сменится, и всё выясню. Это очень важно, ведь Четвериков у нас не нытик! Видимо, что-то прижало. Потому вы всё же подыщите, пока комбат не принял своё решение, кем мы его заменим в карауле, в случае чего!

    Я тогда сразу догадался, что Четвериков опять получил плохую весть. С таким грузом оставлять солдата наедине опасно. Неустойчивая психика подростков не отличает главного от второстепенного! Подростков следует поддерживать, чем угодно, а уж давать в это время оружие – ничего глупее и не придумать! Потому я сразу направился к комбату:
    – Юрий Павлович! Дело есть. Прошу Четверикова в карауле заменить. Старшина доложил, как Четвериков до развода просил его в караул не ставить. Вы же знаете, он без серьёзной причины не попросил бы!
    – Да что ты всё крутишь? Менять – не менять! Знаю – не знаю! Причина-то в чём? Ты сам-то знаешь?
    – Думаю, в плохой вести из дома! Куда уж важнее причина! Письмо плохое, наверное, получил от девушки!
    – Получил или ты так думаешь?
    – Я был в курсе одной его истории... Предполагаю, это её продолжение! А он парень решительный! Мастер спорта! Натворит чего-нибудь – сам не заметит!
    – Ты опять мне лирикой голову засоряешь! Считаешь, будто за день в моей голове еще недостаточно дырок? Сходи сам! Выясни всё точно, а потом и приходи с новыми дырками!
    – На посту он сейчас! Пока с ним не поговорить! После двадцати двух схожу…
    – Ты скажи мне честно, – стал закипать комбат, – ты с этим делом сам можешь справиться или мне за тебя работать?
    – Понял! Исчезаю!

    После двадцати двух, когда разводящий произвел разряжание оружия сменившейся с постов смены и завёл её в большую караульную палатку, направился туда и я. Встретил меня начкар (сержант Привалов из моего же взвода – хороший парень). Мы зашли с ним за брезентовую перегородку и оказались в крохотном пространстве, так сказать, в комнате начальника караула.
    Я шепотом Привалова сразу спросил, интересуясь на самом деле только Четвериковым:
    – Как дела в карауле!
    – Всё нормально, товарищ лейтенант! Без происшествий! – так же шёпотом ответил он. – Как я и доложил!
    – Это хорошо! А как настроение у Четверикова? Он ведь просил старшину его заменить? Было такое?
    – Да, просил! Но старшина отказал, а он больше не обращался.
    – Ты хоть узнал, в чём проблема Четверикова?
    – Это все у нас знают! Письмо он получил от своей Олеси. Никто не читал, никому он и не рассказывал, но заметно, как его перетрясло. Но ведь заменить действительно некем…
    – Ты, Коля, тише шепчи, за брезентом всё слышно! – зашипел я на Привалова. – Так почему мне сразу не доложил? Будто не знаешь, что подобное письмо подобно гранате!
    – Так нас гоняли… К караулу готовились, а вас нигде не было! – оправдался Привалов.
    – Ладно! – прошипел я. – Не твоя вина, но как бы она нашей общей бедой не обернулась! Понаблюдай за ним. И мягче будь, тактичнее, а я постараюсь добиться замены. Поговори с ним после моего ухода, подбодри! Одного не оставляй ни на минуту, даже когда сам смену поведёшь! Если он раскиснет, прикажи устав повторять! Что угодно, не оставляй только одного! Хорошо?
    – Всё ясно, товарищ лейтенант! Всем нам жалко парня – из-за какой-то девчонки пропадать!
    – Я тебе пропаду! Даже в голову не бери! Ты ему, смотри, ещё так не скажи! Только соли в рану сыпанёшь!
    Мы перестали шептаться, и я вышел в отгороженную брезентом часть платки, которая предназначалась для бодрствующей смены. Кроме Четверикова там находился мой же ефрейтор Сидорин. Оба сидели молча в полудрёме, поскольку бодрствующей смене спать не положено по уставу, а усталость-то разбирает. Они не читали, не беседовали, не играли в шахматы.
    «Это плохо!» – отметил я про себя и поздоровался за руку с обоими караульными. Уже во вторую очередь уточнил у Четверикова, как его самочувствие, мол, знаю о просьбе насчёт замены из караула, но решить этот вопрос пока не смог.
    Четвериков среагировал, как я подумал тогда, вполне спокойно. Ответил, будто всё у него в порядке. Правда, его Олеся вышла замуж, но ему, раз всё так вышло, уже это безразлично. Он ещё пошутил: «Раньше мне вешаться было рано, а теперь уже поздно!»
    – Жаль! Жаль мне не тебя, Олег, а Олесю! – сказал я, пытаясь придать голосу весёлость. – Такого парня проглядела! Но тебе-то чего грустить! Скоро все невесты твои будут, а пока переключись на дела служебные! Договорились?
Четвериков промолчал, но держался он крепко. Мне так показалось.

    К палатке комбата я приблизился поздновато, уже в двадцать три двадцать. Окликнул его негромко. В ответ тишина. Заглянул в палатку – комбата в ней не оказалось.
    Я поплёлся на первую линию палаток, чтобы уточнить у дневального, где командир батареи. Оказалось, он с весёлой компанией только что укатил на рыбалку. В ночную и с сетями. Стало ясно, почему он меня отшил.
    Я разбудил старшину:
    – Владимир Илларионович! Комбат насчёт Четверикова хоть что-то решил? Говорил он вам хоть что-то?
    – Мне он ничего не сказал… Да и менять некем. Разве, из шестой батареи просить, но не ночью же! Сколько шума наделаем, всех перебудим, а никто нас не поймёт! Кому понравится! Шёл бы и ты спать, Александр Сергеевич! Напрасно волнуешься! Балуешь ты их лишней заботой…

    Я проснулся среди ночи от объявления в лагере тревоги. В палатке зажгли свет. Часы показывали полвторого. Сон с меня слетел мгновенно. В мозгу стрельнула догадка: «Олег? Четвериков? Что же он наделал, глупенький?»
    Дивизион шумно, но делово копошась в темноте, поспешно разбирал своё имущество, вооружался и выстраивался на передней линии лагеря. Всё как обычно, но чего-то всё же не хватало. Чего?
    Я догадался. Не хватало некоторых начальников перед нашими глазами, в том числе, и нашего комбата! Я подошёл к дежурному по лагерю, Генке Севастьянову:
    – Ты за нашими рыбачками уже послал?
    – Послать-то послал, да разве скроешь теперь от комбрига их самовольный отъезд?
    – Ты-то чего волнуешься? Твоя забота, что ли? Пусть сами и отдуваются – не маленькие!
    – Не понимаешь, что ли? Комбат-то станет на меня волком смотреть. Мол, ума не хватило, чтобы от комбрига прикрыть, что ли? А как тут прикроешь? Я как узнал о происшествии, так сразу и доложил, куда положено! Не шутка ведь! И дежурному по части доложил, и оперативному дежурному… Неужели мне следовало это скрывать? И скоро «контрик» здесь нарисовался, гадюка, так и нюхает всюду! Лучше бы он раньше вынюхивал, собака, пока гром не грянул!
    – И пусть себе нюхает! Лишь бы воздух не портил! – успокоил я Генку.
    – Какой там, пусть? – стал злиться Генка. – Комбригу ведь сразу доложили, и дежурный по части, и оперативный дежурный из штаба бригады, так он мне приказал объявить в дивизионе тревогу, когда сам узнал, и общими усилиями до утра разыскать солдата и ему доложить…
    – Ладно, это мне ясно! Но отчего такая кутерьма? Что ты узнал? Неужели Четвериков или что-то другое?
    – Так ты заранее всё знал? Твой же это боец? Да? Так-так! Ну, я тебя поздравляю, Сашок! Это на большой-пребольшой орден тянет! Дезертирство да еще с оружием… Ладно! Не буду каркать! Может, ещё обойдётся! А ты делай своё дело и мне тут не мешай… Сейчас такое в лагере начнётся…

    Но ничего не началось, поскольку начальник штаба майор Ермолин очень спокойно, будто даже с ленцой, уже разруливал перед строем ситуацию:
    – Старшие от подразделений, подойдите ко мне! – негромко скомандовал он, не делая упора на строгих уставных взаимоотношениях с подчиненными. (Он всегда исходил из золотого правила: «Нечего людей зря нервировать! Всё должно делаться по-человечески!») Объясняю ситуацию, товарищи офицеры! Не прошло и часа, как рядовой Четвериков, находясь в составе караула, самовольно покинул караульное помещение, прихватив автомат, два магазина с патронами и штык-нож. Причина, по всей видимости, в провокационном письме из дома, от девушки. От личного состава это скрывать не нужно – всё равно не утаить! Я не думаю, что Четвериков начнёт мстить кому-то из нас, потому и мы играть в войну не будем! После построения всему личному составу всё оружие сдать! Я приказываю: всё сдать! А то, не ровен час, оно ещё чему-нибудь поспособствует…Каждому из вас лично проверить, опечатать ящики с оружием и мне доложить! Офицерам пистолеты оставить при себе! На всякий случай! Технику из парка не выводить! Личный состав на техническую территорию не допускать! Проверить наличие людей в подразделениях! Не захватил ли Четвериков помощников? После проверки личного состава всех уложить в постели до подъёма. А всех отсутствующих офицеров после появления в лагере прислать ко мне немедленно! Вопросы ко мне…? Нет? Тогда – всё! Ставьте задачи подразделениям, а сами через минуту возвращайтесь к штабной палатке. Надо организовывать поиск беглеца. Жалко мальчишку! Сейчас он такого наворочает, только жизнь себе и кому-то поломает!

    Начальников в батарее хватало и без меня, потому я на себя руководство брать не стал. Капитан Сонин, мой начальник стартового отделения, хлопнул меня по плечу:
    – Ну, салабон! Неплохо ты стартовал! Теперь хватай все личные сведения о Четверикове и дуй к НШ, пока нас с тобой ещё туже не повязали. Надо хоть понять, куда твой протеже направился? Не в тир же пострелять!
    Я промолчал. По сути всё так и есть, хотя по форме обидно.
    Начальнику штаба я сразу сообщил:
    – Товарищ майор, Четвериков – это мой подчиненный!
    – Ты с такой гордостью это заявил, будто ждешь от меня награды! Или, может, это ты приказал ему дезертировать с оружием? Нет? Тогда другое дело! Адрес его Пензенский у нас в штабе есть, а вот адрес девушки… Ты-то знаешь?
    – Нет! Только адрес родителей… Но сейчас попробую письмо от неё поискать.
    – Поищи. И ещё! Не знаешь ли, у него в какой-нибудь деревеньке поблизости случайно подружки не образовалось?
    – Это невозможно! Он парень серьёзный! – защитил я Четверикова.
    – Да уж! Теперь и я это понял! Несерьёзный с оружием не сбежит! – начальник штаба махнул рукой. – Иди, готовься! Как только начнёт светать, отправишься прочёсывать весь путь от лагеря до Черняховска. Вдоль основной дороги в город. Он же по самой дороге, как я понимаю, побоится идти! Пойдёт рядом, как сможет, по кюветам и кустам. Сейчас везде всё перекроют! Выезды на Калининград, в Литву, на Большаково. Все железнодорожные и автомобильные пути, вокзалы и станции… Куда он, глупенький, денется с автоматом и в солдатской форме? И на родине мы ему засаду устроим. Он напрасно надеется с соперником поквитаться! Только бы без стрельбы обошлось, а то ведь вообще никогда не отмоется, глупый мальчишка!
    Начальник штаба тяжело вздохнул, переживая за Четверикова, как за собственного сына:
    – Он же спортсмен большой у вас, так? Так, может, у него где-то рядом такие же дружки-спортсмены живут, которые приютят? Они же на соревнования со всей страны съезжаются! Так, так… – догадался он. – Надо срочно выходить на облисполком, а через них на спорткомитет области… Дружки, дружки, все адреса мотогонщиков, кроссовиков, спидвейщиков… Ладно, готовь четырнадцать хлопцев из своей батареи. От тебя для них требуется личное оружие с одним полным магазином у каждого и другая экипировка, сам знаешь, и, главное, моральный настрой. Сонину скажи, чтобы оружие твоей группе выдал – я приказал. Через час представишь всех мне на инструктаж, понял?
    – Так точно! Так я пошёл искать конверт от девушки!
    – Правильно! Ищи! – подтвердил начальник штаба, сразу забыв обо мне.

    Та кошмарная ночь подходила к концу. Я со своей группой готовился выступать. Раньше, ещё в темноте, искать Четверикова не имело смысла. Его не обнаружишь, а на пулю нарваться можно! Только этого нам и не хватает!
    – Ну, что, ребята, кто не верит в наше правое дело? – начал я. – Кто чувствует, что не совсем здоров или боится?
    Орлы из моей батареи стояли, потупившись, и молчали.
    – Тогда хочу напомнить! Пока Четвериков кровавых дел не натворил, он для нас полноправный товарищ, который всего-то попал в большую беду. Нам надо его найти и остановить от других глупостей! Со временем он успокоится, и всё пойдёт как надо. Потому, если встретите его, случайным словом не восстановите против себя и нас! Ни за что не стреляйте! Оружием не угрожайте! Все разговоры ведите в спокойном тоне! Мол, пусть сам отдаст оружие и покается. Ясно?
    – Да ясно нам всё, товарищ лейтенант! Кто же станет в своего товарища стрелять?!
    – Тогда действуем так! Тщательно прочёсываем всю местность до города, то есть, до КПП нашей бригады! Проверяем по пути любое место, где может спрятаться человек! Будьте очень осторожны! Как только выйдем за пределы лагеря, всем набрать интервал двадцать метров. А теперь, по порядку номеров рассчитайсь!
    …Четырнадцатый! Расчет окончен!
    – Вот и хорошо! Я – нулевой, иду с левого края. Остальные движутся цепью, согласно своим номерам. Каждый следит за левым товарищем и не оставляет без внимания правого. Чтобы все постоянно были на виду! Придётся идти без разбору – как уж получится на сильно пересеченной местности. Прошу учесть, что удобнее всего запрятаться там, где проверять никому неохота! Потому даже самые неудобные места обходить без проверки нельзя. Оружие держать наизготовку, но не дай вам бог, как говорится, его применить! Вопросы ко мне? В семь утра мы должны подойти к воротам нашей бригады. Там получим новую задачу. Время терять нельзя, Олега надо спасать! Вопросы, ребята?

    Я даже представить не мог, насколько гадко всё получится в реальности. Будто мало раз гулял по густому лесу! Но тогда нам пришлось не гулять, а проламываться сквозь кусты терновника и ещё более колючего шиповника, где-то брести по высоким чавкающим камышам и по скользким неровным камням. В одном месте моя нога провалилась почти на всю свою длину в жижу. Конечно же, я не устоял, рухнул в ту грязь, опираясь на руки. Потому на них и на рукава кителя смотреть стало противно! Фуражка слетела с головы, покатилась и, разумеется, распласталась в грязной луже самым неприятным образом. Да и не спасти ее никак – руки, сами знаете, какие! И сразу пьявка к руке прицепилась! Но обойти стороной то болотце было невозможно – сам ведь такое запрещал – пришлось влезать по пояс в жижу. Боже мой! Раньше-то я думал, будто такое издевательство над собой лишь в кино показывают!
    Кто в состоянии понять, каково приходится простому лейтенанту в реальной жизни, если в обоих сапогах отвратительно хлюпает? И эти сапоги, между прочим, хромовые, повседневные, а не полевые юфтевые, то есть более выносливые! И они у лейтенанта единственные! После такого болота хромачи не спасти – расползутся, сгниют, а им и года нет! Как жить лейтенанту без сапог? Их по норме на два года выдают! И фуражку стирать придётся, не иначе! Курам на смех – стираная фуражка! На что она станет похожа, если наполовину состоит из картона? О растёртых в кровь ступнях, смачно хлюпающих в сапогах, говорить не приходится. Если бы хоть не липкая грязь внутри сапог. Того гляди, заражение крови получится! А пьявки, наверняка, уже и в сапогах орудуют. Они ведь ушлые!
    Боже мой! До чего же жижа присасывает ноги – не шагнуть! Не оторвать их от дна!
    Я, помню, что совершенно выбивался из сил, истекал потом от непривычной нагрузки, хлопал себя грязными руками, пытаясь прибить очередного кровожадного комара на щеке или лбу, и ругался, падал много раз, полз, опять карабкался, но марку держал. Моим ребятам с большими и тяжелыми автоматами, да с подсумками, куда тяжелее. Правда, у них сапоги покрепче моих! И одежду им не жаль – в случае необходимости старшина из подменного фонда выдаст другое Х/Б. У меня такого фонда дома нет! И потому расточительное для меня путешествие останется в памяти надолго, опустошив карман моей семьи. Всякий раз, когда только придётся надевать форму, так сразу и вспомнится недобрым словом всё это путешествие. В общем, удружил мне Четвериков!
    Не стало легче и когда мы цепью выбрались на открытое пространство. Оказалось, что и пашня не самое лучшее место для прогулок. На неё, ровную и бескрайнюю, бывает приятно смотреть со стороны и издалека, но когда собственные ноги, что ни шаг, расползаются от неупорядоченных в пространстве глыб вспаханного грунта, вся романтика быстро улетучивается.

    Нам понадобилось без малого три часа, чтобы оказаться перед КПП родной бригады. Я, представ в самом нелепом из-за грязи виде перед дежурным по части, доложил ему, что признаков Четверикова вдоль дороги из Зелёного Бора мы не обнаружили, хотя всё прочесали на совесть. Потом по телефону, сильно вымазав грязными руками трубку, доложил о том же в лагерь начальнику штаба майору Ермолину.

    Оказалось, что у ворот бригады нас давно дожидался бортовой Зил-131. Всем предстояло переместиться в район Большаково, где следователям прокуратуры потребовалась наша помощь, неквалифицированная армейская помощь. Прапорщик Стеклов, назначенный старшим машины, знал указанное место и торопил меня, однако я упёрся:
    – Сначала мы все хоть немного приведём себя в божеский вид. У всех же грязь на коже засохла коркой!
    Мы умылись, как уж получилось, но переодеться не смогли – не во что! Ведь наша казарма закрыта на замок, все находятся в лагере, а чужих старшин, чтобы обеспечили нас чистым обмундированием, просто так не допросишься. Но хорошо, что хоть руки и лица отмыли!

    Следователям военной прокуратуры мы понадобились только для поиска в поле стреляных гильз и, если получится, пуль, прошедших навылет.
    «Здорово! Ищи теперь иголки в чистом поле!» – чертыхнулся я.
Приехали на место через час. Вдоль просёлочной грунтовки на многие километры протянулось уже опустошенное комбайнами колхозное поле, а с другой стороны к той грунтовке примыкала столь же длинная и пропыленная лесополоса.
    Там, где остановился наш Зил-131, верёвкой уже была огорожена не столь большая территория. Вступать на неё никому из нас не разрешалось, тем не менее, гильз от недостающих в автомате патронов от нас всё же ждали. Но это, как раз, понятно, ведь сам собой напрашивался вывод, что стрелять из этого автомата могли не только здесь. А за выводом возникал вопрос: «Так может, ещё кто-то где-нибудь убит?»
    Через некоторое время я и сам догадался о существе разыгравшейся на огороженной площадке трагедии. Для понимания пригодились обрывочные фразы и слова людей, оказавшихся там до меня. Но у меня уже не находилось душевных сил, чтобы расспрашивать хоть кого-то о подробностях случившегося.
   «Зачем теперь вся эта суета, коль мы безнадежно опоздали? Не спасли золотого парня, у которого из-за женского предательства сдали нервы. И за это он поплатился жизнью?! Понятно, что первопричиной стало предательство, но я-то должен был и мог ту беду предотвратить! Родители мне доверили парня, а я его не сберёг в мирное время! Казалось бы, ну изменила девчонка! Мало ли как бывает!? Ну, так что с того? Даже если она самая лучшая в мире! Разве это для тебя было выходом, Олег? Разве жизненно важные вопросы так решают? Разве твой поступок стал победой над сложной ситуацией? Разве для того ты, в конце концов, родился, учился, уже немалого в жизни достиг? Почему в тот миг забыл, что был бесконечно дорог многим-многим людям! А теперь уже никому и ничего не исправить!

    Как я догадался, сначала Олег рассчитывал каким-то образом добраться домой. Видимо, он даже не подумал, как сделает это в солдатской форме, сразу бросающейся в глаза, с автоматом, без денег и документов! Вряд ли на поезде! На автобусах или попутках? На самолёте? Ничего ведь не выйдет – его везде обложили и сразу схватят. Но он очень хотел отомстить или всё переиграть в свою пользу. Ещё наделся, что Олеся, едва увидит ранее любимого, очнётся, кинется к нему на грудь и станет слёзно вымаливать прощение, но очень скоро Олег понял, сколь непростительную ошибку он совершил, в состоянии аффекта покинув караульное помещение. Да еще с оружием! Теперь он, якобы, для всех представляет реальную опасность! Теперь все считают, что он опасен! Сумасшедший да еще с автоматом!
    Очень скоро беглец осознал, что ни за что из Калининградской области не сможет добраться в родную Пензу. Кроме того, ему совсем уж не обрадуется его неверная невеста. И там, в ужасе и в горе, скоро узнают обо всём его несчастные родители… Что с ними будет? Выдержит ли их здоровье? Но иного выхода парализованный сильно преувеличенным горем мозг не находил. Он гнал парня только вперёд, потому что обратного хода для него уже не осталось. Он для всех оказался вне закона! Военный преступник! Дезертир с оружием!

    Как я понимаю, Олег присел на обочине дороги, чтобы перевести дух и подумать, но надрывный вой грузовика, поднимавшего на просёлочной дороге завесу пыли, подтолкнул его к немедленному действию.
    Видя, что странно виляющая машина, движущаяся с неразумно высокой для такой дороги скоростью, вряд ли остановится от его голосования, парень снял автомат с ремня. Он уже решил, что должен сделать, но, видимо, в его сознании ещё не порвалась последняя ниточка надежды. В глубине души он ещё рассчитывал на что-то смутное и спасительное, будто ситуация может быть исправлена без его воли, потому напоследок зачем-то нацарапал штык-ножом на пыльной дороге странную фразу: «В больницу не возить!» и надавил спусковой крючок.
    Четыре оглушительных выстрела сотрясли молодое тело, а подъехавший лихой грузовик вдруг отчаянно затормозил перед этим страшным местом, ныне огороженным. Из кабины с визгом выскочили две пьяные девахи, видимо, за ночь так и не добравшиеся до своего дома, и, нервно дрожа, уставились на окровавленное тело.
    Только тогда что-то стало доходить и до водителя, пьяного доселе, как говорят, в дым. Можно ещё удивляться, как он вообще затормозил в таком состоянии. Может, непреходящий армейский опыт в нужный момент всё же прояснил его сознание. Пользуясь самыми последними словами, водитель шуганул своих попутчиц в сторону, сгреб ещё живого солдата сильными ручищами, уложил его, как пришлось, в тесной кабине, потом поднял с дороги автомат, швырнул его в пустой кузов и ударил по газам.

    До центральной усадьбы колхоза оставалось километра четыре. Подлетев к фельдшерско-акушерскому пункту, грузовик едва не въехал в него, дико заскрипел тормозами, а выскочивший из кабины водитель принялся кулаками колотить в ставни и в двери местного медучреждения. Наконец, за стеклом показались две удивленные и очень пьяные физиономии – женская и мужская.
    – Да что же это такое! – возмутился трезвеющий водитель. – Неужели в этой стране кроме алкашей уже никого не осталось?
    Он безнадёжно махнул рукой, видимо, послал куда-то свою пьяную страну, и рванул в ближайший посёлок Большаково, рассчитывая как угодно, но спасти этого дурака-мальчишку, решившего вдруг расстаться с жизнью. Водитель по армии помнил, от чего такое случалось и у них. Промчаться предстояло ещё километров восемь-десять, но уже, слава богу, по асфальту.

    В районной больнице посёлка Большаково в то утро весь персонал находился на своих местах. Раненого сразу переложили на хирургический стол. Единственный хирург, впервые встретившись с огнестрелом, работал долго и тяжело, заодно удивляясь живучести парня, но что мог он исправить, двигаясь по следам нескольких пуль и ядовитых пороховых газов? Многочисленные повреждения внутренних органов, огромная потеря крови и значительное время, прошедшее после столь тяжёлого ранения, сделали всё за него. И всё-таки из операционной Четверикова вывезли еще живым…
    Умер он, не приходя в сознание, полчаса спустя.

    Светлана Петровна, сидя на невесть откуда взявшемся ящике, увлеченно водила длинной корягой по воде. Она пыталась отогнать от себя дурные волны своего настроения.
    Настроению всякий раз было от чего портиться, когда она поглядывала на мужа и всё сильнее за него переживала. Он ни на что не реагировал. Не замечал даже ее.
    «Снова между нами тот несчастный Четвериков! – вздохнула Светлана Петровна. – И почему судьба какого-то неуравновешенного мальчишки, не удержавшегося в жизни, столь сильно волнует мужа спустя четверть века? Неужели действительно не отпускают угрызения совести за придуманный личный промах, стоивший какому-то парню жизни? Но откуда этим угрызениям взяться, если совесть мужа, как я понимаю, чиста. Он ничего более сделать тогда и не мог. Что же теперь его гложет? Ведь за годы службы он видел множество страшных смертей. Сам как-то удивлялся, почему те, кого приходилось ему хоронить, обязательно погибали! Будто и не было тех, кто умирал своей смертью. Потому вполне мог привыкнуть к погибшим, мог научиться владеть собой, но почему-то…»
    Светлана Петровна развернулась на ящике и стала гнать волну в сторону мужа, стремясь достать его брызгами. Они безнадёжно не долетали.
    – Ау-у-у! – шутливо затрубила Светлана Петровна. – На палубе! Мимо вас лом не проплывал?
    Александр Сергеевич вернулся откуда-то так, будто всего-то засмотрелся на красивую картинку природы:
    – Это вас следует спросить про лом! – невесело засмеялся он. – Вы же давно его ловите!
    – Граждане! Вы за этим типом внимательно глядите! – хохотала супруга. – Как бы он наш лом не утопил! Впрочем, я теперь знаю, почему ты не стал генералом! – неожиданным образом закончила свою фразу жена.
    – Ну, знаете ли! – удивился Александр Сергеевич. – Как вас понимать? Особенно не ясны ваши ломовые наблюдения. Мне ими гордиться или подавиться?
    – Нет, Александр Сергеевич! Юмора у вас не хватает даже на всю длину лома! – продолжала хохотать жена.
    Александр Сергеевич поднялся с травы, отряхнулся и уточнил:
    – Теперь-то мы пойдём домой? Или продолжишь в русалку играть?
    – И тебе совсем безразлично, почему ты не стал генералом?
    – Абсолютно! Я и раньше не собирался, а теперь и подавно! Столько лет уже не в строю! А тебе хотелось бы видеть меня генералом или самой стать генеральшей? – уточнил Александр Сергеевич.
    – Скользкий ты тип! Никак на удочку мою не поймаешься!
    – Так ведь она без наживки! – засмеялся, наконец, и Александр Сергеевич.
    – Ладно уж! – согласилась жена. – Я тебе и без наживки расскажу. Всё просто! Если бы тебе, генералу, пришлось посылать на смерть свои войска, то ты, скорее всего, вместо них сам бы пошёл, настолько всех жалеешь! Не получился бы из тебя настоящий твёрдый и безжалостный генерал, а полководцев жалостливых не бывает!
Александр Сергеевич усмехнулся:
    – Очень упрощенно ты вопрос о жалости понимаешь, Светка! Ведь в бою и у солдата, и у офицера, и у генерала есть вполне определенные должностные обязанности. И каждый стремится их выполнить. Потому и генералу в ходе боя некогда заботиться о погибающих подчиненных, и всем остальным некогда думать о том, кому суждено умереть, а кому удастся уцелеть! Главное – выполнить свой долг! Потому и я смог бы посылать людей на смерть, не думая об этом… Не довелось, правда, и слава богу! Хорошо, что войны не предвидится!
    – Бр! Типун тебе на язык! Уж не знаю, молиться мне или креститься после твоих морозящих сердце слов! – запричитала жена.
    – Вижу-вижу! Целый день, словно герой терпела! Ведь о Пашке много раз хотела мне поплакаться, но как-то выдержала, да? И правильно, что выдержала, ведь всё у него идёт по плану! Надо и нам потерпеть!
    – Тебе хорошо говорить! – стала раскисать Светлана Петровна. – Он хоть бы позвонил когда-нибудь! Это в нём всё твои надуманные принципы! Твои! Договорились они, видите ли, никогда не ныть! Блажь и глупость! Мать мучается, невеста мучается, а у них – бесчеловечные принципы! Никаких телефонов им не надо!
    – Светик! Не заводись – к чему пустые волнения? Ты же помнишь, как наш Пашка сам всё обосновал? И вполне ведь логично! И мы с ним тогда согласились, зачем же нам теперь слезы лить?
    – Ну, да! Вы что угодно обоснуете! – раскручивала себя жена. – Двадцать первый век подарил всем сотовую связь, так нет же! Всё они отрицают! Видите ли, не хочет он быть весь год на привязи! Не хочет ждать звонка днём и ночью, как собака Павлова! Мол, для него это и не жизнь уже, а постоянная нервная трясучка! Это ты его научил?
    – Сама знаешь, я поначалу тоже опешил… Но потом подумал: а ведь правильно сын проблему понимает! Ведь и раньше никого к материнской юбке телефоном не привязывали, и ничего – вырастали достойными мужиками! А теперь постоянно: «Ты где? Я где? Пока-пока!» Жизнь как на иголках! Такая опека до идиотизма доходит или доводит! Сказал же нам Пашка, что напишет, если будет о чём писать. И правильно сказал! Зачем напрасно пустословить? Поздравил же он тебя с днём рождения! И нам не надо свою жизнь привязывать к звонкам и к почте! Это мы с тобой когда-то только своими письмами на расстоянии и держались, так у нас же телефонов и не было! А на переговорный пункт не набегаешься. Дорого, да и бессмысленно, одно расстройство!
    – И что плохого было? – с обидой воскликнула жена. – Знаешь, как я счастлива была, когда получала от тебя по два-три письма в день! И все девчонки в общежитии удивлялись и мне завидовали!
    – У нас ничего другого тогда и быть не могло, кроме тех писем! – усмехнулся Александр Сергеевич. – Я учился в Казани, ты – в Ашхабаде! Разные миры…
    – Мало, чего было или не было? Но сколько же мыслей я находила в тех твоих длиннющих письмах… Такие хорошие слова ты мне писал! Мы ведь от разлуки еще сильнее любили! Разве нет?
    – Ну, да! – подтвердил Александр Сергеевич. – Чтобы написать самое простенькое письмо родному человеку, приходилось по полной включать мозги, использовать эрудицию, анализировать свои чувства, события, контролировать грамотность… Да и вообще, следовало иметь хоть что-то, как говорят, за душой! А сейчас каждого человека радиоволнами опутали с головы до ног – не продохнуть самостоятельно! Мышление, грамотность и всё прочее с телефоном стало ненужным! В него можно нести всё, что взбредёт в иную голову! Да и следят через телефон, между прочим, за каждым, кто им интересен! Вот наши молодые и осознали, наконец, что без телефонов можно жить куда интереснее и свободнее! И ты не переживай – скоро твой сынок опять дома объявится! Возмужавший, многому научившийся! А там и свадьбу с Настенькой сыграем… Но потом твой Пашка уж точно от дома отколется. Самостоятельности захочет! И ведь не возразишь, мать! Не удержишь! Такова участь всех родителей! У детей когда-то начинается своя-собственная жизнь, в которую они родителей впускать не любят! В общем, пошли-ка мы с тобой домой, Светик? Скоро темнеть начнёт…
    Александр Сергеевич прихватил вещички, и оба стали подниматься по тропке в гору, где в едва живой деревеньке договорились с хозяевами одного двора приглядеть за машиной.
    – Вот видишь? – возобновила разговор Светлана, когда после подъема её дыхание выровнялось. – Чтобы ты не говорил, а любовь всё же существует. Даже твой Четвериков из-за нее же… – она осеклась, вспомнив, что обещала себе на этот счёт молчать. – Значит, и в жизни вполне могла случиться самая настоящая шекспировская трагедия! Там ведь тоже всё из-за любви случилось!
    – Нет! И ещё раз – нет, Светик! Олег тогда погиб не из-за своей любви! Он погиб из-за предательства этой любви Олесей! Обещала ведь ждать, но обманула! Олег этим был смертельно оскорблён! Было раздавлено его самолюбие! Раздавлено достоинство! И все планы на жизнь, которые он считал нерушимыми, разлетелись в один момент! Там дело было совсем не в любви, а в ее отсутствии! Олеся только говорила, будто любит, но не любила. Может, она и не умела любить… По большому счёту, дело было в дефиците верности, ответственности и порядочности! Я так понимаю! А этот набор не каждому по плечу!
    – Пусть так! – неожиданно легко согласилась жена. – Ты же, я ведь точно знаю, тоже постоянно о Пашке нашем беспокоишься, только виду не подаешь! А я вчера Анастасию повстречала… Случайно. Знаешь, как расцвела барышня наша! Ничего не скажешь, хороша невеста! Но как жениха в армию проводила, так и загуляла! Такая как она, ни за что не дождётся… Она же выгоду свою ищет! Невеста, называется! Вертихвостка она обыкновенная! Может, Пашке нужно обо всём сообщить? Да только боюсь я! Как он такую измену переживёт? Сразу твоего Четверикова вспоминаю… Ужас, что может случиться!
    – Я тебе сообщу! – пригрозил Александр Сергеевич. – Сама какую-то чушь выдумала… Себе нервы портишь, да еще людям собираешься! Настя – девушка хорошая! Разве это тебе не видно? И не смей так о ней! Мало ли с кем и зачем она встречается – она же учится, потому друзей у неё полно, а Пашку нашего ждать она поклялась. И я ей верю! Но самое главное, что Пашка ей верит! Меня он вообще просил, чтобы мы при встрече мозги Таське не крутили – она и сама знает, как ей поступать. А вернётся Пашка, так они сразу и поженятся. Рановато, правда! Пашке будет всего-то двадцать, а Насте едва восемнадцать набежит. Но ведь бывает и поздно, так что – это им самим решать! Нам бы только внуков дождаться…

    Как-то очень уж быстро пролетела осень, а затем и зима. Однажды Александр Сергеевич по пути домой встретил Анастасию. Увидел и даже удивился:
    – Настенька? Неужели это ты? Не узнал тебя сразу, ведь ещё красивее стала!
    – Здравствуйте, Александр Сергеевич! Конечно, это я! А что не узнали, так ведь пальто зимнее и шапка! Скоро весна – и всё опять преобразится!
    – Да! Это всегда весной так! Но ты-то как живёшь, Настенька?
    Она улыбнулась и потупилась:
    – Всё хорошо у меня! Всё идёт по плану, как всегда Павел говорил!
    – Говорил? Выходит, он тебе не пишет и не звонит? – уточнил Александр Сергеевич.
    – Нет, не пишет! Только с женским днем поздравил недавно. Да я и не жду ни писем, ни звонков! Он же не обещал, потому я и не жду! Так даже легче, когда не ждёшь каждую минуту!
    – Ну, ты не унывай! Теперь уже скоро встретитесь! Совсем скоро Пашка к тебе явится! А ты действительно ещё красивее стала – вот смотрел бы на тебя всё время, да любовался! Может, помочь тебе чем-то надо, Настенька? Как родители-то?
    – Всё хорошо, Александр Сергеевич! Спасибо! Всё у меня хорошо!

    В июле, когда в семье, что ни день, с всё большим нетерпением ждали Павла, от него пришло короткое письмецо:
    «Здравствуйте, мои дорогие родители! Служба подошла к концу, но мне предложили остаться служить. Не на контракт, а поступать в Академию в Москве. Так что, на днях я переезжаю. Если не поступлю, то вернусь домой. А если повезёт, то сразу напишу! Ты же, батя, хотел видеть меня офицером, вот я и решился! Целую вас, будьте здоровы! Ваш Пашка!»

    Отец решение сына одобрил. Мужская профессия. Нужная народу профессия. И семью она обеспечит. Ну, а то, что не удалось приехать, так у курсантов каникулы два раза в год бывают… Подождём ещё полгода!
Мать, разумеется, потом каждый день плакала, но только если дома не было мужа.

    В сентябре, так и не дождавшись от сына информации о поступлении, рассчитывая его поздравить, Светлана Петровна сама украдкой набрала телефонный номер Павла. И услышала лишь одно: «Этот номер не существует! Этот номер не существует! Этот номер не существует!»
    С ней случилась истерика. «Надо срочно ехать в Москву! Надо ехать! Надо сына искать! Надо сына спасать!»
    Александр Сергеевич успокоил и отговорил супругу:
    – Телефон не отвечает – так это же обычное дело! Сама знаешь! К тому же в академии наверняка из-за секретности действует система подавления сигналов. А ехать, конечно, можно, только – куда? Сын даже названия академии нам не указал, а их там, как грязи. При необходимости, конечно, найдем, но зачем так дергаться и нервировать всех подряд!
    На том и порешили. Стали ждать вестей от сына, надеясь, что он приедет на зимние каникулы.

    Зимой сыну снова приехать не удалось. Пашка объяснил в коротком письме, будто готовится к соревнованиям по военному пятиборью. Он заслужил по нему уже первый разряд, а ещё получил первый разряд по альпинизму. Стало быть, есть интересная перспектива. Но для роста нужны всё большие соревнования. Вот.

    Случайно Светлана Петровна несколько раз встречалась с Анастасией. Разговаривали всегда о пустяках; она спрашивала, звонит ли Настеньке Пашка? Оказалось, и ей запретил. И не пишет, разумеется. Только раз открытку и прислал, но и она оказалась не по существу. И ни одного тёплого словечка, ни одного намёка на любовь!
    – Уж не знаю, что теперь думать? Не завёл ли он там кого? – созналась уставшая от неизвестности Настенька.
    – Да ты что такое говоришь?! Пашка ведь не такой! – возмутилась мать. – Пашка слово дал, значит, сдержит! А ты не волнуйся напрасно и не сомневайся! Как отслужит, так и слетят с него все нынешние странности. И всё у вас будет хорошо!
    – Наверно! – только и согласилась Настенька.

    Летом Пашка домой снова не приехал, но написал родителям, будто появилась возможность с группой альпинистов пройти какую-то сложную месячную программу подготовки мастеров…
    Тогда отец и сам не выдержал, прошёлся по всем следам этой программы мастеров и нашёл-таки нужный номер телефона.
    Позвонил, разволновавшись:
    – Алло! Павел? Павел?
    – Да, я! А кто это?
    – Ты уже отца перестал узнавать, сынок? Повзрослел, выходит! Остепенился, да? Не приезжаешь два года подряд, будто так и надо. Мать ждет тебя, по ночам плачет! Настеньку мучаешь! Так ещё и следы свои заметаешь! Как всё это предлагаешь понимать?
    – Какие следы, батя? О чём ты вдруг?
    – Так ведь номер телефона твоего якобы не существует! Других своих номеров ты нам не сообщаешь! И при этом уверяешь, будто ничего не происходит? Мне кажется, что ты нас за нос водишь! Зачем только, не пойму! Неужели совсем совесть потерял?
    – Да, нет же, батя! Ничего я не терял! Так уж получилось! Я еще вырвусь к вам, но сейчас жалко столь редкую возможность упускать. И скоро у нас будет свадьба, тогда и увидимся.
    – Что-то Анастасия нам о свадьбе не говорила!
    – Так я ей ещё не сообщал!
    – Не понял! Это что же – сюрприз для невесты?
    – Знаешь, батя! Теперь у меня другая невеста. Я вас потом с ней познакомлю. Она мастер спорта, между прочим! По альпинизму! И еще! Думаю, тебе тоже будет это интересно – её отец не последний человек в Питере.
    – Теперь ясно, где ты совесть оставил! Выходит, мы с матерью тебя на несчастье другим людям растили? И как ты дальше собираешься жить, будущий офицер, если легко предал даже самых близких людей?
    – Не преувеличивай, батя. Знаешь ведь, что обстоятельства иногда сильнее нас!
    – Ищешь, за что бы спрятаться? Но от позора не запрячешься!
    – Любишь ты, батя, красивые обороты! А ведь всё просто! У меня своя жизнь – у Насти своя. И каждый распоряжается своей жизнью, как ему кажется лучше! Разве не так?
    – Где ты этой мерзости набрался? Мужик ты или… шансонетка?
    – Нет, батя! Я тебя уважаю… За твоё прошлое! Но право меня учить ты давно утратил! Я теперь как-нибудь сам разберусь, как мне жить и с кем дружить! Другое время теперь – другая и мораль! В этом мире давно всё переменилось, батя, а ты перемены не заметил, потому меня и тормозишь!
    – Мы с мамой и Настенька не переменились! Это ты превратился, не знаю в кого? То ли в чудовище, то ли в современного мотылька – прожигателя чужих жизней!
    – Прекрасный монолог! Но он хорош лишь для театра! Он из вашей советской жизни, которая давно закончилась, а нынешняя жизнь замешана совсем на другой основе! Если я в ней слабину дам, так меня пережуют и выплюнут! И разговорами о совести и чести ты сегодня никого не разжалобишь! Есть она или нет – кому какое дело?! Были бы деньги! Было бы высокое положение в обществе! Была бы власть над людьми, наконец! А я своей цели обязательно добьюсь!
    – Ясно, сынок! Я понял! Потому ты к нам со своей новой моралью и дальше не приезжай! Уж мы с матерью как-то один раз перегорюем, что не стало у нас сына! А видеть тебя постоянно такого вот, слишком умного, мы не сможем. Очень уж обидно нам чувствовать себя твоими родителями!
    Отец сам прервал разговор, выключив телефон, и вздохнул недоумённо:
    – Где же он столь сучьей морали набрался? Когда же я прозевал? Полная деформация личности! Ведь мы с матерью не так жили, и не тому его учили! Откуда это? Вражеское окружение, что ли? И что теперь нам с этим делать?

    Через несколько дней дома жена встретила Александра Сергеевича с заплаканными глазами. И сразу опять пустилась в слёзы.
    – Да, что случилось, Светлана? Ты так рыдаешь, будто хоронишь кого! Успокойся и расскажи, что же случилось?
    – Сглазил ты нас, Сашуль! Сглазил!
    – Вот и виновник сразу нашёлся! Но всё равно ничего не понимаю! – сознался Александр Сергеевич. – Давай-ка всё по порядку! Что у нас стряслось?
    – Настенька! – Светлана Петровна уткнулась в плечо мужа, подавляя свою истерику. – Там… Там… Там с ней прощались! Полно народу… Не пробиться!
    – Что? Что значит – прощались? – догадался о случившемся, но не смог поверить Александр Сергеевич.
    – Она с моста… На среднем пролёте… И всё! Там ещё лёд вокруг, а уже буруны! Даже спуститься не могли…
    Александр Сергеевич проверил ладонью сердце – на месте ли, уж слишком больно резануло по груди! Закряхтел.
    – Сколько раз просила, носи валидол или нитроглицерин… Где же он теперь, где? – растерялась и запричитала сквозь слёзы Светлана Петровна. – Да, что же это с людьми происходит! Вот, возьми под язык. И ложись… Ноги! Ноги подними… Проходит?
Нет? Полежи немного. Конечно, такое обрушилось на нас… И что теперь станет с Пашенькой?
    Александр Сергеевич изменился в лице, которое сделалось уже каким-то страшным. Сначала он смолчал, прижимая сердце ладонью, потом всё же упрекнул жену:
    – Зачем ты о нём теперь? Мы два года о внуках мечтали… Надеялись, когда Настенька нам дочкой станет! А ты…
    – Сашуль! Не терзай меня! – уже взахлёб ревела Светлана Петровна. – Ничего я не понимаю! Причем здесь Настенька? Её же больше нет!
    Светлана Петровна выскочила на кухню, и было слышно, как она полотенцем глушила свою истерику.
    – Зато Пашенька твой – альпинист хренов! – кричала вслух душа Александра Сергеевича. – С него, словно с гуся! Такие от бесчестия с моста не бросается! К свадьбе он, видите ли, готовится! И подлецом себя не признаёт!
    – К какой свадьбе? Что ты такое опять? Настеньки-то нет! Как он перенесёт? Как он дальше без неё будет?
    Александр Сергеевич скривился, боком сполз с кровати и побрёл прочь из квартиры, чтобы на глазах жены не завыть волком от боли, обиды и позора! Он понимал, что и жену в таком состоянии оставлять нельзя, но явно был не в себе. Помощи от него теперь всё равно никому не дождаться. Надо как-то всё переварить, чтобы потом как-то разрулить! Но сначала нужно успокоиться! Как бы самому не натворить дурного! Состоянием аффекта, кажется, это называют! Вот же, гад! Проморгал я его! Моя вина – мой и позор!

    Сердце Александра Сергеевича опять резануло, словно его наотмашь рубанули тяжелым тесаком, и оно не выдержало такой тяжести.
    Несколько человек удивленно обошли мужчину, упавшего посреди грязного тротуара. Никто не подошёл, никто не обеспокоился. «Пьяный, наверно! Сам и виноват!» Оно и понятно: все спешили; всех ждали личные дела…

    Александр Сергеевич тихо стонал от резкой боли за грудиной и понимал, что раньше столь сильно у него не случалось.
    «Теперь, пожалуй, даже опасно болит… Не случилось бы чего со мной прямо здесь…»
    Он вдруг пожалел себя. Пожалел, что может умереть с камнем, которым собственный сын придавил ему сердце. Умрет и не успеет направить своего заблудшего сына на верный путь! Не успеет сделать его достойным человеком. Не успеет объяснить, что самое главное в любой жизни – это честь, чистая совесть, верность долгу и надёжность в любой, пусть даже самой сложной ситуации!
Он всё же напрягся, стараясь для начала приподняться: «Мне надо вернуться домой! Надо взяться за перевоспитание сына! Моя же вина…»
    Но своим порывом Александр Сергеевич лишь всё ускорил. От обширной боли потемнело в глазах, а когда она стала понемногу отпускать, сердце сжалось ещё разок и сразу расслабилось. Расслабилось в последний раз.
    И только какая-то сердобольная бабуся запричитала, склонившись над Александром Сергеевичем:
    – Потерпи, милок! Добрые люди сейчас помогут! – она с надеждой озиралась по сторонам и шептала почти беззвучно. – Но куда же вы все, люди добрые, если плохо человеку? Куда вы все?..
    4 ноября 2020 г.