Однажды в непогоду

Рано утром он уходил на работу. Она провожала его до калитки и, улыбаясь, говорила:
— Остаюсь творить.

Их дом в пригороде всегда пах краской. Второй этаж отвели под мастерскую, первый — под тихую семейную жизнь: кухня, спальня, светлая гостиная.

Наверху был её мир. Летом широкие окна мастерской раскрывались настежь, а с наступлением холодов приглашали женщину из посёлка, чтобы замуровать рамы и уберечь хозяйку-художницу от сквозняков.

Зимой она почти не работала. Этаж не отапливался: картины требовали особого температурного режима, при котором у неё замерзали руки. Работы оставались незаконченными, в стаканах для кистей ледянила вода, а за стеной шуршали мыши. Кота заводить не хотели — принципиально.

Несколько раз в день она поднималась в мастерскую в надежде на вдохновение, но вернуться к холсту не удавалось — творческий уголок не звал.
В мягких меховых тапочках она бесшумно спускалась вниз, туда, где было тепло, ждал чай и включённый телевизор — фоном, чтобы заглушить тишину.
В такие дни в большом доме царило одиночество.

Раз в день приходил истопник — немолодой мужчина с испорченным здоровьем. Она слышала его надрывный кашель, глухой звук лопаты, тележку с углём. Он ждал, пока разгорится печка, курил во дворе. Затем заходил в дом, отчитывался и исчезал. И она снова оставалась одна.

Иногда приезжала подруга — их связывала не только дружба, но и бизнес. Она представляла художницу в мире искусства: организовывала выставки, искала клиентов. С собой привозила дорогое вино и бурю новостей. Сегодня ввалилась в дом в белой шубке, купленной осенью в Париже, где проходила выставка художницы. Её обесцвеченные локоны спадали на плечо.

— Ты как Снегурочка, — обрадовалась хозяйка.

— Замёрзла, еле доехала!

Подруга держала сувенирный магазин, знала, что и когда будет продаваться. Она умела продавать — в современном мире это дар. Художница же стеснялась предлагать свои работы, чаще дарила, чем продавала. Она умела только творить.

Пили вино, говорили о Париже. К выставке готовились два года, спорили, ссорились: подруга требовала городские пейзажи, художница писала цветы и влюблённых на берегу — то, что видела из окон мастерской.

Париж разочаровал: дождь, грязь, сырая гостиница. Запомнился лишь вкус хрустящего багета. Выставка прошла в зале на окраине. Гости — русскоязычные эмигранты, французские пенсионеры, один скромный представитель прессы и сотрудник посольства — друг подруги, неловко пожал руку и ушёл, не попрощавшись.

Но в портфолио появилась строчка — «экспозиция в Париже». Клиентам нравилось. Все работы раскупили. В главной газете страны вышла заметка, её пригласили на телевидение. Карьера шла в гору.

Муж всё чаще оставался в городской квартире: добираться далеко, а утром — снова в офис. Зимой дороги заметало, и она подолгу оставалась одна. Спала тревожно, прислушиваясь к каждому звуку.

В тот вечер он позвонил:

— Не приеду. Метель.

Она закуталась в шерстяной платок. Вдруг — стук в дверь. Сначала робкий, потом — настойчивый.

— Кто там?
— Помогите, я заблудилась… Машину занесло, телефон сел. Вы не могли бы вызвать помощь?

Через окно она увидела авто, застрявшее в сугробе. На пороге стояла автоледи в шубе, с нарисованными бровями и длинными ресницами.

— Я искала гостиницу… Она должна быть здесь, — сказала гостья, дрожа.
— Закрыта давно. Карантин, — ответила художница.
— Я ищу мужа. Он сказал, что на работе, но я знаю — он с ней, здесь… — голос задрожал, и женщина расплакалась.

— Сколько вы вместе?
— В браке 18 лет.
— Это было всегда?
— Нет. Последние два года.
— Если бы застали их вместе, что бы сделали?
— Развелась бы.

Через час пришёл истопник, откопал машину. Гостья уехала.

«В такую погоду искать мужа… Безрассудно», — подумала художница.

Она легла, не включая свет. В меховых тапочках, прижавшись к подушке с его запахом, тихо заплакала. Она снова мечтала, как в детстве, о мужчине, который сделает её счастливой.

Они прожили шесть лет. Детей не было. Она дорожила покоем, он не настаивал. Познакомились на выставке. Ему понравилась картина с букетом сирени. Взял номер. Через полгода стали жить вместе.

— Со мной трудно. Я не люблю готовить и убираться, — предупредила она.
— Для этого есть другие, — отвечал он, влюблённый в её талант.

Трижды в неделю приходила женщина: убирала, готовила. Художнице она не нравилась, ждала, когда та уйдёт. Женщина чувствовала это, боялась, недолюбливала надменную хозяйку. Но мужа устраивало: вкусно готовила.

Гостей почти не было.

— Мы как отшельники, — ворчал он.

Теперь она стояла на трассе, голосовала. Автомобили проносились мимо. Ветер стих. После метели наступило затишье. Её ноги в войлочных сапогах с вышивкой проваливались в сугроб. Возвращаться домой не хотелось.

Наконец подъехало такси. В салоне звучала тихая музыка. Во дворе у её дома не было места — всё заставлено машинами.

— Дальше нельзя, — сказал таксист.
Она расплатилась, вышла.

У подъезда остановился автомобиль. Вышли мужчина и женщина. Они смеялись, обнимались. Она узнала его.

— Поехали, — тихо сказала она, опускаясь в кресло такси.
— Куда?
— Куда-нибудь…