Инзубов

ЕВГ. БУЗНИ






И Н З У Б О В


РОМАН


Роман «Инзубов» является пятой книгой пенталогии «Траектории СПИДа». Героиня первых четырёх книг «Настенька», «Джалита», «Александра» и «Настасья Алексеевна» жительница благополучной московской семьи, студентка института иностранных языков, переживает изменения в России, начавшиеся в 1984 году с приходом к власти в стране Горбачёва. В 1991 году она уезжает работать переводчицей на архипелаг Шпицберген, где выходит замуж за Инзубова, судьбе которого на фоне изменения политической ситуации в стране посвящена пятая книга. Роман рассказывает читателю о станицах жизни в России, стране, подверженной великой трагедии развала, знакомит с некоторыми известными личностями в литературе и истории страны. Заканчивается роман приближением и началом нового тысячелетия.





















МОСКВА

2020



ГЛАВА 1

ДЕНЕЖНАЯ ЧЕХАРДА, ИЛИ ЧЁРНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК


Часть 1


Ах, эти деньги, деньги, деньги. Кто их выдумал? Ведь жил же первобытный народ без денежных знаков, без маленьких и больших купюр, без банков и капиталов. Ну, подумаешь, шкуры медвежьи носили вместо лисьих или соболиных шуб. На пояс шкурку какой-нибудь овцы привяжешь, чтобы бёдра и прочее укрыть от лесных колючек, когда продираешься сквозь заросли в погоне за зверем. А на шею повесишь коготь бронтозавра в память об охоте на него, да чтоб покрасоваться перед молодкой, что ждёт в пещере у костра. Коготь, что висит на груди на крепкой жиле, он ведь не только о славе охотника говорит, но и как бы злых духов отгоняет. А что ещё нужно гомо сапиенсу, кроме жареного мяса, черпака воды, да женской ласки?

Бывало, возвращаются мужики густым лесом гуськом с охоты. Жили-то в те времена племенами, а не семьями, чтобы легче себе пропитание добывать и от непрошенного зверья обороняться. И вот двое несут на плечах палку с привязанным к ней за ноги убитым козлом или кабаном, а следом другие такие же бородатые и длинноволосые, узколобые да с широкими ноздрями, как первые два, и тоже не пустыми идут, а у кого на спине кусок туши бизона, у кого отрезанные ноги зверя на плечах, у кого лук в руке и стрелы, у кого копьё с острым каменным наконечником. Лес сосновый в горы ведёт. Тропа за мелкой речкой круто поднимается, да мужикам не привыкать – каждый день здесь ходят. Вот и поляна перед огромной пещерой. А светло ещё: весь домашний люд у костра снаружи. Тут и старушки-матери с иссохшими, как пожухлые листы, грудями, и молодые грудастые и губастые  жёны, и дети от мала до велика. Все при деле. Одни женщины мясо жарят на огне, другие обувку из кожи шьют, третьи детишек грудью кормят или ножи каменные затачивают, а ребятня постарше дрова и хворост из лесу натаскивают к костру на поляне да в пещеру, где тоже огонь для костра кремнием высекают, по пальмам лазают за кокосами. Старики из глины чаши да котелки выделывают.

Приходу охотников с добычей все рады. Мясо никогда лишним не бывает, хоть ещё немного осталось от недавно убитого мамонта, бивни которого тоже могут сгодиться для устройства жизни. Мало ли что из них можно соорудить? Да хотя бы вход в пещеру обставить и на них шкуру повесить для прикрытия.

Но сколь ни много работы у пещерного человека, а отдых ему тоже нужен был, особенно охотникам, что день-деньской на ногах с копьём, дубинкой и луком за носорогом и мелким зверем да птицами гоняются. Вот и смастерит иной любитель дудочку из тростника или камыша крепкого, так чтобы вечером поиграть у огонька в пещере, поразвлекать ребятишек и женщин, а и самому в охотку послушать разные звуки, доносящиеся из трубочки. А кто-то другой усядется у пещерной скалы и при свете пылающего пламени станет угольком вырисовывать на твёрдой каменной стене утреннюю сцену охоты на носорога, аккуратно выписывая громадное тело животного с опущенным угрожающе рогом, но в окружении лучников и уже со стрелой в боку. Кто знает, для чего рисует? Может, для своего удовольствия, пока спать не хочется, а за пещерой льёт ливень и громыхает нечистая сила. Может, для жены, что рядышком ласково к нему прижалась. А, возможно, для детишек – порадовать тем, что они ещё не видели, но обязательно повстречают в своей жизни. Стало быть, вроде урока какого-то.

Или можно ещё подумать, что рисовал талантливый тот художник изображение зверя, полагая, что тем самым призывает к себе удачу на следующей охоте, вроде как, призывая духов помочь в следующие дни, раз он запечатлел образ некого питекантропа с копьём на скале. Но уж, конечно, безымянный художник или художница, а бывали среди них и женщины, никак не думали о том, что через тысячи лет супер дальние потомки художника будут восхищаться их творениями и изучать по ним историю рода человеческого. Думать не думали, а просто радостно им было увлечься рисунками, на дуде поиграть, птичьи голоса передразнивать, а потом обнять любимого человека, ощутить волнующий трепет тела и наполниться счастьем жизни. Хотя и не было у первобытных людей такого философского понятия, как счастье, не могли они рассказать, что о нём думают и как оно выглядит, но счастливы они были, не зная ни войн, ни богатства, ни денег.

Да зависть вдруг заела, когда узнали, что у другого народа есть то, чего нет у этого, а у этого есть то, чего нет у другого. К тому времени из пещер многие выбрались, начали строить хижины, а там и до домов дело дошло. Обзавелись хозяйствами. Так в хозяйстве много чего хочется из того, что у соседей есть, а у тебя как-то не наблюдается. Нашли выход – решили поменяться: ты мне то, а я тебе это. Так возник бартерный обмен, и, чем больше становилось связей между соседними племенами, хозяйствами, потом городами и даже государствами, тем больше развивалась бартерная торговля. Ты мне – баранов, я тебе – верблюдов, ты мне – шёлк, я тебе – янтарное украшение или что другое. Так понятное дело, человек вышел из племени, начал жить в более широком обществе, приоделся, стал интересоваться не только охотой и рыбной ловлей да подсобным хозяйством. Ему теперь подавай развлечения и философствования о смысле жизни.

Веками так жили люди и не тужили. Правда, возникали порой проблемы, когда тот, у кого было много баранов, хотел обменять нескольких на пару верблюдов, но тому, у кого были верблюды, не нужны, оказывалось, бараны, зато ему хотелось иметь золотое украшение, которое было у того, кто не хотел верблюдов. И вот владельцу баранов приходилось менять их сначала на золотое украшение, владельцу которого как раз нужны были бараны, а потом уже эту красоту менять на нужного верблюда. Так постепенно усложнялась бартерная торговля, когда в качестве обменной единицы становились ракушки, ожерелья, наконечники стрел, копий и прочая утварь, пока персидский царь Дарий не произвёл революцию в этом деле, введя в оборот металлические монеты, отменив в своём государстве бартер. И случилось это лишь в пятом веке до нашей эры. А ещё через сто лет, при правлении знаменитого Александра Македонского, родились в его государстве и рассыпались по всему миру золотые монеты, просуществовавшие до двадцатого века уже нашей эры.

Золото. Оно слепило людей своим блеском, своей таинственной красотой, своей необыкновенной силой. За золото можно было купить всё: не только вещи, но и славу, любовь, преданность. Но оно коварно оказалось – золото. Покупая душу человека, оно делало из него раба, отнимая возможность свободно дышать, думать, ходить. Встретив взгляд несравненной красавицы, сразу полюбившейся ему, мужчина внезапно задумывался, во что обойдутся ему ласки женщины, хватит ли ему золотых монет на любовь. Так же мыслила и прелестница, глядя на восхищённого ею мужчину, рассчитывая в уме, достаточно ли у него злата, чтобы владеть её красотой. Но могли ли они быть по-настоящему счастливы, даже если математические суммы золотых монет соответствовали их любовным утехам? О, нет! Ведь коварство злата в том и состоит, что стремление к нему безгранично, и, чем больше его имеешь, тем больше хочется. И лишь те влюблённые, что напрочь забыв о существовании такого мерзкого слова, как золото, отказавшись от него во имя любви, кидаются друг другу в пламенные объятия страсти, поднимаются до невообразимых высот небесного счастья.
 

Часть 2


Так рассуждал Евгений Николаевич ещё на Шпицбергене, где они с Настенькой жили в шахтёрском посёлке Баренцбург семь лет, можно сказать, как у бога за пазухой, так как деньги там почти не были нужны. Ну, в самом деле, зачем, если в столовой питались, когда угодно, сколько угодно, и бесплатно? Нет, разумеется, деньги за питание у них снимали в бухгалтерии, как у всех работников шахтёрского посёлка, из зарплаты, которую никто в глаза не видел до возвращения на родную землю после отработки определённого количества лет на архипелаге. Тогда вернувшиеся из командировки получали в кассе треста «Арктикуголь» сразу громадные суммы бумажных купюр и тут же начинали ими распоряжаться.

А до этого времени, живя на Шпицбергене, никто даже не интересовался, сколько ему стоит проживание в общежитии или отдельной квартире (оплата была мизерной), никто не платил за то, что ежедневно ходил в плавательный бассейн спортивного комплекса и пользовался спортивными залами и инвентарём, за лечение, если случалось, в больнице, за посещение кинотеатра или библиотеки в клубе. Стоимость питания была несущественной в сравнении с полярной оплатой труда, а есть можно было, как говорится, от пуза. Чем это не первобытный строй, когда денег ещё в природе не было?

Хотя, конечно, тогда было хуже. Плавательного бассейна под крышей не было. Лыжи для прогулок никто бесплатно не выдавал – приходилось самим делать. Антенны на горе для передачи телевизионных сигналов, да и самих телевизоров не было. А как же сейчас без телевизора после работы? Откуда новости-то узнаешь? Да и прочие блага цивилизации хочется иметь, а они все на материке платные.

Нет, тут, пожалуй, другое сравнение подходит. Жили они на Шпицбергене почти как при коммунизме. Всё, что в посёлке, всё твоё. Библиотека? – пожалуйста. Спортзал? – пожалуйста. Хочешь на коньках покататься? – пожалуйте тебе и каток в зимнее время (а оно на Шпицбергене долгое), и коньки бесплатно. Прихватила случайно хворь какая – беги в больницу, там и осмотрят, и выслушают, и таблетки надают, чтоб здоровым вышел. Ни за что не платишь. Даже водку и продуктовый набор из консервов, включая красную или чёрную икру, выдают в буфете раз в месяц или к праздникам по спискам работников.

А деньги ведь, между тем, идут где-то там, накапливаются. Ну, вычитают кое-что в бухгалтерии за услуги, так то ж мелочь по сравнению с северной двойной зарплатой, да и не видишь, как вычитают, и на душе спокойней. Потому и живут в посёлке многие долгожители – шахтёры, конторские служащие, учителя и прочий персонал. Втягиваются они в эту безденежную спокойную жизнь. И были бы они так же счастливы, как далёкие первобытные предки, если бы не сознание того, что где-то рядом, по другую сторону архипелага, идёт совсем другая жизнь, куда они рано или поздно вернутся, где над всем неумолимо властвуют совершенно никчёмные и неспособные ни на что сами по себе – деньги. Где за всё, что ни попадя, надо платить и думать, хватит ли на другое, что тоже необходимо.

- Ну, правильно, – говорил Евгений Николаевич Настеньке перед отъездом из Баренцбурга, когда его жена сидела на диване и вязала варежку, изредка взглядывая на мужа смеющимися глазами, – деньги-то мы заработали, но тратить их как-то отвыкли, а придётся ходить каждый день в магазины. Я ж тебе рассказывал, как в прошлом году в Ялте, да и в Москве, сначала путался в деньгах, давая в магазинах то слишком мало, то слишком много. Никак не мог привыкнуть к новым купюрам. Тебе это предстоит тоже.

- А я на тебя положусь, – засмеялась Настенька. – Ты у меня будешь добытчиком. Я по магазинам, как моя бабушка, не очень люблю шастать. Это мама любительница делать всякие покупки, а я нет.

- Не возражаю, – с усмешкой ответил Евгений Николаевич. – буду агентом снабжения по мере возможностей. Только дел у меня будет много в Москве. Не то, что здесь.

- А то ты здесь не занят всегда? Да я шучу. Конечно, буду ходить в магазины. Куда ж я денусь? – проговорила Настенька умиротворяющим голосом. – Что ж я не понимаю, что ли? Первые дни будет трудно разобраться с ценами, а потом научусь.

- Да, Настенька, я вот всё думаю: почему люди не могут устроить жизнь иначе?

Евгений Николаевич сидел в кресле напротив своей подруги сердца, заложив ногу на ногу, подперев левой рукой подбородок на подлокотник, и рассуждал:

- Представь себе такую картину.

  Глаза говорящего, посвечивающие из-под ресниц голубизной, мечтательно устремились куда-то вдаль, всё лицо как будто вытянулось вслед за мыслью:

- Если бы не случилось у нас в стране этой несчастной перестройки и дальнейшего развала страны. Жили бы, как прежде, в союзе со всеми республиками. Продолжали бы снижение цен на товары, как было раньше. Устраивали бы на предприятиях бесплатное питание в столовых, как у нас в Баренцбурге, потом в учебных заведениях, потом в городских и сельских районах для тех, кто там живёт и работает в мелких учреждениях. Ну, на первых порах можно было бы придумать карточки работающего жителя. Так бесплатным питанием охватили бы всю страну. В больницах-то у нас бесплатно кормят, а почему нельзя в школах, техникумах и институтах?

Настенька слушала внимательно, не прерывая, набрасывая шерстяную нитку петлю за петлёй на спицы. Варежки её научила вязать переводчица Анечка, работавшая в музее «Помор» гидом.


Часть 3


Маленького роста, молодая девчушка, жена рослого и такого же молодого шахтёра Игоря, сначала работала в столовой, как и многие спутницы завербованных на архипелаг добытчиков угля. Выбор работы для жён в шахтёрском городке был невелик: либо столовая, либо прачечная, либо, если есть специальность, школа, больница или швея в мастерской. Аня шить и учить не умела, но ходила на курсы английского языка, организованные Настенькой, и проявила необыкновенную способность к иностранному языку, скоро научилась правильному произношению и зазубрила наизусть текст экскурсии, так что Евгений Николаевич согласился, по рекомендации супруги, предложить директору шахты ввести в штат должность смотрителя музея с исполнением обязанностей гида-переводчика. Эта работа понравилась Ане гораздо больше мытья кухонных котлов, посуды и полов в столовой.
 
Весёлая по характеру, большеглазая девушка с длинными скользящими по плечам русыми волосами выглядела очень привлекательно и, не смущаясь, отвечала на вопросы туристов примитивными английским фразами, храбро смеясь и переспрашивая, если что-то не понимала. Иностранцы, никогда не ожидающие, что в российском посёлке кто-то знает английский лучше них, оставались вполне довольными работой юной сопровождающей, тем более что у каждого музейного экспоната была подпись на английском языке.

 В часы, когда в музее не было посетителей, Аня сидела спокойно и вязала рукавички, которые у неё иной раз покупали иностранцы. А для некоторых жителей норвежского посёлка Лонгиербюен она вязала даже на заказ, соглашаясь на небольшую оплату. Но расплачивались-то заказчики норвежскими кронами, которые можно было использовать для покупки лакомств или каких-нибудь норвежских сувениров в те редкие выходные дни, когда для жителей посёлка устраивались экскурсии в Лонгиербюен на буксире или даже вертолётом. Вот когда ей особенно помогали в походах по нескольким магазинам, всегда полным разнообразных товаров, курсы английского. Такая она была умелица.

Настенька вела экскурсии обычно сама, но в отдельные дни позволяла выполнять рассказ по музею Анечке для практики её языка, лишь изредка подправляя подружку. А та, в свою очередь, показала Настеньке, научившейся основам вязального мастерства у бабушки, но вязавшей хорошо только простые шарфики, приёмы вязания варежек, с которыми теперь уверенно справлялась Настенька, слушая мужа. А он продолжал:

-  Потом не только кормить, но и одевать можно было бы бесплатно. У нас же дают везде спецовки шахтёрам и рабочим других специальностей бесплатно. И мне же, как уполномоченному треста, выделили бесплатно представительское пальто, чтобы не стыдно было перед иностранцами. И шахтёры все ходят в одинаковых красивых дублёнках, выданных в качестве спецодежды. А почему бы так не делать для всех работающих? Постепенно перешли бы на такую одежду для каждого. Пусть сначала не очень разнообразную, а потом уже и улучшать этот ассортимент. Удерживать какие-то суммы из зарплаты, но обеспечивать всем необходимым. Так постепенно отпала бы нужда в деньгах, и наступил бы то, что называется, коммунизм. При этом, естественно, все должны трудиться. Всем должна быть работа. Я не имею в виду пенсионеров. Они своё отработали и на всё заработали. Что же до приезжих иностранцев, то для них за валюту и магазины, и рестораны и прочее. А хочется тебе в ресторан пойти, пожалуйста, за деньги, которые у тебя остаются от пусть небольшой, но устойчивой зарплаты. В принципе, от тех доходов, что даёт коллективный труд, при справедливом их расходовании, можно всюду обеспечить сытую бесплатную жизнь. Главное, чтобы не было так: тебе немножко, а мне побольше.

- А если тебе хочется куда-то поехать, – спросила Настенька, разглядывая связанный палец варежки.

- Пожалуйста, – прозвучал ответ. – Билеты хоть на поезд, хоть на самолёт бесплатны.

- А за границу? Как там будешь без денег?

 Евгений Николаевич почесал в затылке.

- Само собой разумеется, что в окружении других государств такие преобразования с деньками архи сложны, как сказал бы Владимир Ильич, но, я думаю, возможны. Ведь с другими странами мы продолжаем торговлю и зарабатываем валюту. Её и выдаём тем, кто хочет ехать в командировку или на экскурсию за рубеж. То есть всё можно предусмотреть. Были бы желание и воля.

- А если кто-то совсем захочет уехать в другую страну?

- Это уже совсем иная проблема. Тут можно выдавать какую-то определённую сумму в валюте для начала за то, что работал в нашей стране. А дальше пусть сам решает, как жить. Только вряд ли найдётся много желающих менять бесплатное существование на полную опасностей жизнь, где каждый норовит тебя обмануть, урвать от тебя побольше, где ты, как индивидуум, никому не интересен, если у тебя нет громадного капитала. Тут скорее в нашу страну будут стремиться бедняки из других стран.

Евгений Николаевич улыбнулся, но улыбка его была несколько саркастической, а в глазах просвечивалась грусть, когда он говорил:

- Впрочем, Настюша, эти мои представления теперь из области фантастики. В стране нашей, как ты понимаешь, другие силы взяли иной курс. Хотел сказать курс развития, но язык не поворачивается говорить так, ибо никакого развития пока не намечается, к великому сожалению.


Часть 4


Первой проблемой приезжавших в Россию из зарубежной командировки людей оказывались по понятной причине деньги. Что делать с ними, если их много? Куда деть накопленное, что бы оно не пропало, не превратилось в пыль, как уже не раз происходило? Все хорошо помнили 1993 год и ставшую знаменитой фразу председателя правительства Виктора Черномырдина: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

После роспуска Советского Союза бывшие союзные республики начали самостоятельно печатать рублёвые денежные знаки и наполнять им рынок. Рубль совершенно обесценился, десяти и пяти тысячные купюры, выпущенные в 1992 году, не могли радовать их обладателей. Если зарплата работающего человека выросла по сравнению с советским периодом в тринадцать-четырнадцать раз, а пенсия и того меньше, то стоимость, например, самого необходимого продукта – хлеба возросла в сто пятьдесят раз. То есть, если буханка хлеба стоила раньше 14 копеек, то теперь за неё приходилось платить 21 рубль.
 
Евгению Николаевичу, получавшему на Шпицбергене зарплату вместо прежних 200 рублей по договору, что считалось относительно высокой оплатой его труда, не сравнивая, конечно, с зарплатой шахтёров, после реформы её подняли до 3000, зато деньги, накопившиеся в небольшом количестве и лежавшие на сберегательной книжке в банке, фактически обесценились. А по поводу стоимости хлеба ему вспоминались занятия в Ялтинском университете марксизма-ленинизма, который он окончил с отличным дипломом. Руководитель университета Николай Григорьевич любил рассказывать в своих лекциях о том, что цена на хлеб в Советском Союзе остаётся неизменно низкой, не смотря на постепенный неуклонный рост заработной платы трудящихся.

С хлебом пошли в рост цены на всё. Рыба стала стоить в триста раз дороже, цена за килограмм картофеля выросла в триста пятьдесят раз, масло и молоко в семьдесят пять раз, сахарный песок в сто десять раз. Ну, что говорить? Там, на Шпицбергене, где всё выдавалось бесплатно, эти изменения почти не замечались. А на материке так долго не могло продолжаться. И тогда в августе 1993 года произошла денежная реформа, ликвидировавшая крупные денежные знаки. Жёсткие сроки обмена денег в связи с возникшей паникой в стране продлевались, условия обмена облегчались, и всё же тысячи и тысячи людей в очередной раз потеряли при этом обмене свои сбережения, если они были. Стоимость рубля не укрепилась. Бывшие союзные республики ввели у себя свои валюты, отказавшись от рубля.

Настенька тоже тогда пострадала. Деньги за курсы английского языка, которые на её счёт перевели за год занятий шахтёры и их жёны, вмиг обесценились и стали по сути дела копейками. Осознав этот факт, Настенька только посмеялась, сказав, что работала бесплатно, но зато с пользой для людей. Они ведь, её постоянные любители английского языка, научились хоть немного говорить на английском и могли теперь без переводчика на местном рынке для иностранцев предлагать свои самоделки, зимние шапки, писанные ими же пейзажи гор, фиордов, заходящего солнца и называть за них смешные для норвежцев цены.

Да и все шахтёры, завершавшие работу по контракту в конце 1992 года и мечтавшие по возвращении на материк купить машину или новую квартиру, узнав, что в одночасье цены на материке выросли в сто, двести, триста раз, а их накопления в бухгалтерии остались неизменными, поняли, что государство их здорово обмануло и сделать ничего нельзя, кроме как продлить контракт на работу уже при новой, повышенной, зарплате и снова копить на машину.

Это стало напоминать игру в вопросы «веришь – не веришь», где на вопрос «Веришь ли ты тому, что государство тебя опять не обманет?» нужно не просто ответить утвердительно или отрицательно, а поступить соответственно твоей вере. Но как, чтобы не получилось опять черномырдинское «хотели, как лучше, а получилось, как всегда»? Вот вопрос.


Часть 5


Евгений Николаевич с Настенькой прилетели в Москву со Шпицбергена в июле 1998 года и тоже стали думать, что делать с полученной большой суммой денег. Ходили слухи, что рубль может резко упасть. Нужно было что-то предпринять. Но они оба не были предпринимателями. Оба увлекались поэзией, оба гуманитарии до мозга костей. Вкладывать деньги в бизнес им было непонятно. Превратить рубль в валюту и положить в банк, но в какой? И как раз в один из этих дней – судьба, она всё же делает своё дело – Евгений Николаевич встречает в метро на переходе станции Новокузнецкая своего давнего знакомого адвоката Пермякова. За годы, что они не виделись с момента суда над Настенькой, где он триумфально выиграл дело несчастной в тот момент девушки, низкорослый, полноватый, вечно улыбающийся человечек нисколько не изменился и, что  главное, никуда в этот момент не спешил, поэтому радостно остановился при виде узнавшего его Евгения Николаевича:

- Очень, очень приятно с вами встретиться, – весело заговорил он скороговоркой, протягивая руку. – Хотелось давно узнать, как там поживает наша Настасья Алексеевна, да всё не у кого было спросить, да и некогда. А вы, помнится, были дружны с нею. Не знаете, как она сейчас? Где? Что делает?

- Вы всех помните своих подопечных? У вас-то их, небось, сотни проходят? – спросил Евгений Николаевич, продолжая пожимать руку адвоката.

Несмотря на летнюю жару, Пермяков был одет в чёрный костюм, на фоне которого яркой полоской  алел красный галстук. Адвокат всегда на службе официален, как при параде. На круглой голове ничего не надето, так что редеющие волосы лишь слегка прикрывали небольшую лысину. Карие глаза, казалось, смеялись, дополняя улыбку, сопровождающую извержение слов.
 
- Клиентов у меня на самом деле много, но то дело с Настенькой было особым. Очень хорошая девушка, открытая, откровенная. Сама себя по наивности могла чуть ли не под расстрельную статью подвести, хотя ни в чём не была виновна и достойна была только жалости. Так вы не знаете, где она сейчас и что делает?

- Знаю, Леонид Евгеньевич. Она сейчас дома, ждёт ребёнка. А я её муж.

- Что вы говорите? – изумлённо воскликнул Пермяков. – Я же был у неё на свадьбе и, кажется, у неё видел другого мужа. Не помню, к сожалению, его имени.

- Вы правы, – погрустневшим голосом ответил Евгений Николаевич. – Но её муж Володя вскоре после свадьбы умер от рака. Мы Настенькой уехали работать на Шпицберген, куда должна была приехать и моя жена, но самолёт, в котором летела Люся, разбился при посадке на архипелаг. Так и случилось, что мы с Настенькой оба, давно любившие друг друга, но не смевшие себе признаться в этом, оказались одинокими и потому просто не могли не пожениться. И я с удовольствием приглашаю вас к нам в гости. Мы только что вернулись со Шпицбергена, так что я сейчас занят вопросом, куда поместить наши заработанные рубли, чтобы они не пропали. Такая, знаете ли, проблема.

- О! – всполошился адвокат. – Я вам рекомендую положить деньги в наш Инкомбанк, которому я оказываю юридические услуги. Ему уже десять лет, он входит в пятёрку крупнейших банков России.  И деньги лучше, я думаю, класть в валюте, так как ситуация с рублём мне кажется не очень надёжной. Там же в банке можете произвести обмен на доллары. Однако, – Евгений Леонидович поднял вверх палец, – оставьте какую-то сумму на пропитание. Я вам дам адресок.

Адвокат быстро сунул руку во внешний карман на груди пиджака и достал оттуда визитку банка.

-  Вот это да! – чуть не во весь голос сказал Евгений Николаевич. – Вас послала мне сама судьба. А то я ломаю голову, как сохранить капиталец. Огромное вам спасибо! Так мы будем вас ждать в гости. Вот моя визитка с телефоном. С адресом карточку я ещё не успел сделать – мы совсем недавно прилетели. Давайте созвонимся, и приходите к нам. Настёна будет очень рада.

- С удовольствием приду. Передавайте привет Настасье Алексеевне.

Лето ощущалось на станции метро «Новокузнецкая» в полную меру. Хотя день был будний, а, может быть, именно поэтому, толпы людей выплёскивались из вагонов, устремляясь к эскалаторам и переходам, тогда как другие толпы столь же стремительно направлялись им навстречу, торопясь попасть в, могущие захлопнуться в любую минуту, но пока ещё открытые, двери поезда. В выходные дни большая часть москвичей пребывала на дачах и должна была бы уменьшить людские потоки в городском метро, но этого не происходило, поскольку по воскресным дням в столичный град отправлялись не меньшие потоки людей из области и многочисленные туристы буквально со всех концов земли. Тут пробегали вечно торопящиеся деловые люди, и проходили никуда не спешащие старички и старушки, иногда подпирающие себя палочками, и родители, держащие за руки, чтобы случайно не потерялись в толпе, детей, и молодые люди, он и она, изредка обнимающиеся прямо в центре зала, не обращая ни на кого внимания. Иной человек с растерянным взглядом внезапно останавливался посередине и задирал голову вверх, читая название станций на указателе, и, осознав прочитанное, так же внезапно шёл в обратную сторону. Кто-то радостно кидался друг другу навстречу, поскольку именно здесь было назначено свидание, и встретившиеся останавливались, преграждая дорогу торопливо бегущим в разные стороны пассажирам.
 
«Новокузнецкая» связала три радиальные линии метрополитена. Скопление народа здесь вполне закономерно. Одни идут к переходу по лесенке налево, другие по ступенькам переходят прямо, а третьи становятся на эскалатор справа. Стоять, разговаривая и не мешая идущим и бегущим можно, приспособившись возле стенки, отделяющей платформу, что, конечно, не очень удобно, так что наши два собеседника вскоре расстались, пожав друг другу на прощание руки и отправившись по своим делам один налево, другой направо.   

Евгений Николаевич ехал домой на станцию Коломенская, где вышел и сел на автобус 724, доехал до остановки «Аптека» и вошёл в дом на набережной. Но это не тот двенадцатиэтажный знаменитый элитный дом на набережной, что находится на Берсеневской набережной Москва реки, прославленный писателем Юрием Трифоновым в его повести «Дом на набережной», дом, построенный в тридцатые годы для партийной элиты общества, в котором квартиры когда-то предоставлялись вместе с мебелью и посудой, как в гостинице, под расписку. Значительно позже в этом доме стали жить такие великие деятели культуры, как Галина Уланова, квартира которой стала музеем, и известные писатели.

Нет, этот дом находится на Нагатинской набережной, и высотой он в целых двадцать два этажа, и многие окна его смотрят на всегда приятную Москву-реку, когда она то ли сверкает голубизной солнечных отражений, то ли мрачнеет от нависающих туч, то ли ласково белеет заснеженным ледяным покровом. Инзубовы поменяли, подаренную им ко дню свадьбы родителями невесты Люси, квартиру в Ялте на точно такую же двухкомнатную в Москве и даже на таком же десятом этаже без какой-либо доплаты с той или другой стороны. Жизнь в курортной Ялте тогда ценилась столь же высоко, что и жизнь в столице.

Поднявшись на лифте на свой этаж, Евгений Николаевич, отпер квартиру и, войдя, сразу попал в объятия жены.

- Ну, наконец-то пришёл. Я жду, жду, а он всё не идёт и не идёт.

- А что делать? – прозвучало весело в ответ. – Такова судьба всех домохозяек. Ты ж теперь у нас на хозяйстве. Надо привыкать.

Хотелось сразу рассказать о встрече в метро, но Настенька замахала руками, говоря:

- Все рассказы потом. Мой руки, и за стол. Я борщ уже три раза грела. Надо есть, пока не остыл.

- О, понимаю. Хозяюшка приготовила обед. Есть чем похвастать. Но зачем же три раза греть?

- А я знаю, когда ты придёшь? Телефон-то пока не работает. Надо мобильный телефон и мне купить. Сейчас все покупают и нам надо. Без постоянной связи плохо.

- Это ты верно глаголишь. Завтра же куплю. Так всё ж некогда.

- И бабушка с мамой волнуются, что позвонить не могут нам. Хорошо, что мы каждый день к ним ездили, а сегодня вот не получилось, и они, конечно, переживают. Я, правда, выходила и звонила из автомата. Ну, мой скорее руки, не стой в дверях.

  Только уже за столом, накрытым Настенькой пока он умывался, и после опрокидывания рюмки вина по случаю первого самостоятельного обеда на новом месте, Евгений Николаевич рассказал о встрече с Пермяковым.

- Собираюсь завтра же положить деньги в его банк, а то не ровён час – хлопнется рубль и останемся мы на бобах.

- И правильно, – согласилась Настенька. Мой заработок тоже положи.

- Ладно.


Часть 6


На следующий день, т.е. 31 июля 1998 года Евгений Николаевич поехал с самого утра на Чистые пруды в Ломоносовский филиал ОАО «АБ» Инкомбанка, адрес которого был указан на визитке Пермякова. Офис, как теперь принято называть на английский манер помещения такого рода, расположился на первом этаже пятиэтажного старинного здания. Оно сразу понравилось Евгению Николаевичу старинностью архитектуры и в то же время современной отделкой. Большие широкие окна, завешанные изнутри гардинами, говорили о высоких потолках. Но окна первого этажа, упиравшиеся в землю, были вполовину меньше и все, как одно, зарешечены снаружи от всяческих посягательств. С первого взгляда видно, что пришёл не в халупу какую-то, а в серьёзное богатое заведение. Здесь даже надпись красиво выполнена на каменной плите, пришпиленной к стене четырьмя крепкими гвоздями. На ней, правда, не старинными иероглифами, а современным печатным шрифтом крупно выведено «Торгово-офисный комплекс», а ниже более крупными буквами – «Чистые пруды». Такое начало не могло не радовать.

В Инкомбанк, точнее его отделение, пришлось спуститься по нескольким ступенькам на первый полуподвальный этаж, свет в который поступал как раз через зарешеченные окна, но всё равно в огромной комнате с несколькими столами возле стен было довольно светло. За столиком слева сидел высокий молодой человек лет двадцати пяти аккуратно подстриженный и, так и хотелось сказать, выглаженный и отутюженный, с чёрным галстуком на белой рубашке. Евгений Николаевич подошёл к нему, сел по вежливой просьбе банковского служащего и изложил просьбу открыть счёт в долларах сроком на три года. Молодой человек работал оперативно. Вскоре был отпечатан в двух экземплярах договор. Принесенные заявителем десятки тысяч рублей превратились на бумаге в десять тысяч долларов (курс доллара в то время был около шести и четырёх десятых рубля), процент начислений по вкладу составлял четырнадцать с половиной годовых, получать которые можно было через каждые шесть месяцев, для чего вкладчику была выдана именная карточка «Виза». Это означало, что каждые полгода по карточке в банкомате можно было в случае необходимости получить четыре с лишним тысячи рублей. Такая перспектива была очень приятна Евгению Николаевичу, и он с лёгким сердцем выполненного финансового долга покинул банк.

Продолжавшиеся разговоры типа слухов о грозящей девальвации рубля уже пугали меньше, поскольку подушка безопасности в виде долларового вклада успокаивала. И ещё больше спокойствия добавила громогласное выступление президента России Ельцина перед журналистами в Нижнем Новгороде 14 августа, в котором он сказал, проливая бальзам на души россиян, слова: «Девальвации не бу¬дет. Это я заявляю чётко и твёрдо. И я тут не просто фантазирую, это всё просчитано…».

Сказанное главой государства пусть с хрипотцой в голосе, но уверенно и безапелляционно, подействовало отрезвляюще на тех, кто верил слухам и собирался забирать свои кровные сбережения из государственных банков. До этого тысячи людей выстроились в очереди у банков, забирая из них рубли. А тут такие слова из уст самого президента.


ГЛАВА 2


МОСКВА. ОХ, МНОГО В ЭТОМ ЗВУКЕ!


Часть 1


Евгений Николаевич и Настенька собрали у себя на Нагатинской набережной своих родных москвичей и друзей. Как это ни странно, событийный день наметили на понедельник 17 августа. Решили отпраздновать приезд из зарубежья и одновременно новоселье. Возвращение они успели отметить месяц назад на квартире в Ржевском переулке у бабушки Татьяны Васильевны и мамы с папой, куда по такому радостному событию приехала, конечно, и сестрёнка Верочка с мужем и двумя сыновьями, успевшими родиться, пока Настенька отсутствовала на Шпицбергене.

Причина, почему так поздно они собирали всех у себя дома, оказалась вполне прозаической. Евгений Николаевич затеял срочный ремонт в квартире. Приглашённые для этой цели рабочие выложили плитками ванную и туалет, заменив в них полностью оборудование, на стёршийся местами паркет в прихожей положили красивый линолеум, обновили кухню, стены обеих комнат оклеили красивыми обоями, паркетные полы застелили ковролином, потолки покрыли плитками из пенопласта. Квартира приобрела вполне ухоженный вид. Можно было звать гостей. От строителей первым свободным днём оказался понедельник. Приглашённые задачу поняли, на работе отпросились.

Всю родную компанию новосёлы пригласили к себе, добавив в неё Евгения Леонидовича и подруг Настеньки Наташу и Вику с мужьями Олегом и Игорем. У каждой пары имелись уже по одной дочке. Поэтому для четверых детей, мало отличавшихся по возрасту, решено было накрыть отдельный стол в меньшей комнате. Сбор назначили на три часа дня. За час раньше первыми приехали, чтобы помочь готовить обед, мама с папой и Верочка без мужа, который обещал привезти вовремя детей и бабушку.
 
- Верунь, – начала Настенька, обнимая сестру, – прежде чем начинать готовить пищу, я прошу вас посмотреть квартиру и вид из неё. Вы же ничего подобного не видели.

- Ого! – воскликнул стоящий рядом Алексей Иванович. Он снял со спины рюкзак. – Можно сначала занести на кухню продукты? С кухни и начнём осмотр.

- Фу ты ну ты, лапти гнуты! – воскликнула Настенька. – Не успел тапочки надеть, а уже командует. Да ладно, папа, заноси провиант. Ты ж ещё ничего тут не видел.

- Вот вижу почти над головой оленьи рога. Здесь я повешу свою кепочку, хоть у вас есть и вешалка. Но на рог вешать лучше, тем более для меня как самого высокого человека. Это ж рога северного оленя, надеюсь? Не здесь же вы их, надеюсь, покупали для антуража?

- Да, притащили. Это вы правильно заметили – вклинился в разговор Евгений Николаевич. – Я их с охотничьей добычи снял на память.

- Это замечательно. – Согласился отец Настеньки. – А мы вам тоже кое-что принесли из-за рубежа. Я подумал, что шкура газели из Африки тоже пригодится. Небось, шкуру барана или овцы вы не брали с собой?

Евгений Николаевич расхохотался:

- Там такие не водятся на Шпицбергене. Это ж не ваши жгучие края. Там, ой, как холодно. Ну, доставайте вашу шкуру. Посмотрим, куда её деть.

- Да чего проще? –  бормотнул Алексей Иванович, раскрывая рюкзак и вытаскивая оттуда свёрнутую в трубку шкуру. – Предлагаю здесь в прихожей и повесить на стене, чтобы она смотрела весело так, словно это её рога висят напротив. Всё одно к одному.

Настенька сразу подлетела к отцу и выхватила трубку из рук. Развернув её до самого пола, она восторженно закричала:

- Ах, какая шкура! Вся в пятнышках. Что же вы нам её не показывали? Сюрприз готовили?

- Не без того, – согласился Алексей Иванович.

- А мы не догадались взять с собой шкуру северного оленя – усмехнулся с грустью Евгений Николаевич. – Правда, она существенно больше и не так красива, как эта. Тот-то я думаю, что вы выспрашивали у меня, привезли ли мы оленя с собой.

Он взял из рук Настеньки шкуру и, развернув, приложил её к стене шерстью наружу.

- Да, сюда она подойдёт, но это попозже. А сейчас давайте всё в кухню, кроме шкуры, естественно. Она пусть полежит под вешалкой.

- Мама Ирина уже там готовит. Некогда даже осмотреться – рассмеялась Настенька.

- Так ведь время уже подходит. Некогда рассусоливать – отозвался голос Ирины Александровны. – Нарезаю хлеб. Стол в гостиной готов, я вижу. Скоро все остальные приедут.

Кухня помещалась по левую сторону от прихожей. Одно большое окно напротив двери выходило на набережную, так что в него сквозь длинные марлевые занавески хорошо наблюдалась Москва-река с пространным островом посередине и солидный кусок неба, освещённый ещё далеко не заходящим солнцем. В августе полдневное светило располагалось по центру небосвода, так что его не было видно из окна двадцати-двух этажного дома.

К подоконнику примыкал продолговатый кухонный стол с голубоватой пластмассовой поверхностью, на которой Ирина Александровна и резала буханку хлеба и тут же укладывала тонкие ломтики в стоявшую рядом плетёную хлебницу. Сначала, войдя на кухню, она увидела на столе готовые чёрные буханки и белые батоны хлеба и попыталась найти рядом нож, но тут вдруг обнаружила на тумбочке у стены электрическую хлеборезку и, страшно обрадовавшись, приступила сразу к делу, чтобы не терять времени даром, поставила аппарат на стол и принялась за нарезку.

- Хорошо, что руки успела помыть в ванной – подумала она.

Тем временем небольшая девятиметровая кухня заполнилась Верочкой, Настенькой, Евгением Николаевичем и Алексеем Ивановичем с рюкзаком в руках. Для всех нашлось дело. Верочка помогала папе доставать продукты из рюкзака, Евгений Николаевич вынимал из-под стола и подставлял табуретки под громоздкую пищу, Настенька всех торопила, вызывая на лоджию, посмотреть на вид Москвы.

Наконец, выгрузка рыбы, консервов, селёдки, курицы, солёной капусты, различных приправ и напитков завершилась и все отправились в другую комнату под руководством Настеньки.

- Потолки, – начала она рассказ – у нас, как вы, наверное, успели заметить, всюду плиточные. Они белые, возможно, без особого шика, но удобные. Плитки легко наклеивались и ровные по всей площади. Главное  – делались быстро и всегда ровно. Никаких проводов снаружи. Все скрыты.

Говоря это, Настенька жестикулировала руками.

– Стены, как вы понимаете, покрыты обоями, но они практически не видны, так как с одной стороны во всю стену книги, слева обои скрыты шкафами с телевизором и посудным стеллажом посредине, а книжные полки скрепляют всё вверху. Справа над диваном висит замечательный ковёр-гобелен. Вы можете заметить, что он шерстяной, и исполнен в восточном стиле. Нам очень понравился. Ну, стол раздвижной обычный, а скатерть на нём сегодня праздничная, в цветах. Проходим все мимо к письменному столу, за которым работает Женя, и выходим на нашу главную красоту – лоджию. На неё вы не могли не обратить внимания с первого момента, поскольку она проливает свет своими широкими стёклами в комнату. Это наша радость, куда я вас, папа, мама и Верочка, приглашаю с самого начала.
 
Дверь на лоджию и рядом узенькое окошко были широко раскрыты, позволяя огромному окну почти во всю стену от самого потолка быть почти незамеченным. Только сложенные под потолком, свисая до пола, занавески, слегка обрамляли всё открытое пространство, куда потоком врывался свет. Вот именно свет, попадавший сюда из лоджии, застеклённой во всю ширину так, что нельзя было сразу узнать, где окна открыты, а где перегораживают вид стёкла.

- Смотрите! – восторженно кричала Настенька, высовываясь, как можно дальше, наружу, – какой отсюда замечательный вид: река, остров, на нём лес, дорога и далеко где-то за ними дома как будто другого большого города, совсем другой район. Это же чудо! А ведь тоже Москва.

Все встали вдоль лоджии, стараясь тоже высовываться в проёмы. По реке в нескольких местах плыли катера с пассажирами, собравшимися у палубных перил и с нацеленными в разные стороны фотоаппаратами и кинокамерами в руках. Одежды на людях почти не было, только везде пестрели шляпы  да кепки. Жара всё-таки давала себя знать. Большие и малые судёнышки степенно плыли друг за другом или наперегонки, оставляя за собой пенящиеся борозды воды, а над ними неслись стаи чаек. И это было вполне понятно, так как многие пассажиры в своё удовольствие бросали прямо в клювы птицам кусочки хлеба.

Ну, и, совсем уж добавляя краски, сверху над  этим движением плыли в голубом небе розоватые от солнца белые облака. Они отражали свою розоватость в речной воде, придавая ей новые постоянно меняющиеся оттенки.

- Сколько там уток! – воскликнул Алексей Иванович. – И ни одного охотника.

- Тебе, папа, только охотников не доставало, – возразила Верочка. – Это же город. Стрелять нельзя.

- Да я смеюсь, Верунь. Вон по набережной народ тоже с хлебом ходит, голубей выкармливает. И вороны носятся повсюду. Жизнь разнообразная. Но нам ни к чему тут задерживаться. Пора застолье готовить, а то Женя один не справится.


Часть 2


Тем временем Евгений Николаевич расставлял бокалы на столе и раскладывал тарелки, ложки и вилки. Попутно включил телевизор, чтобы послушать новости. И первое слово, которое он услышал из телеприёмника, было «дефолт». Оно не испугало, но насторожило. Всего три дня назад тому Евгений Николаевич слушал убеждённого Ельцина с его фразой, которая хорошо запомнилась, «Девальвации не будет. Это я заявляю чётко и твёрдо. И я тут не просто фантазирую, это всё просчитано».  А теперь вдруг всё наоборот. Выступает недавно назначенный премьер-министр Кириенко и говорит о дефолте, то есть не о девальвации рубля, а об отказе выплачивать деньги по государственным краткосрочным облигациям. Стало быть, то, что делал только что Евгений Николаевич, вложив деньги в банк, сейчас явно под угрозой. Да и девальвация рубля тоже произойдёт. И это объявлено во всеуслышание на всю страну.
 
Мелькнула мысль, что не может всё быть так страшно. Кто-то должен думать о людях, о населении. Что-то должны предпринять. Евгений Николаевич быстро выключил телевизор. По крайней мере, сегодня, сейчас, не нужно думать о плохом. Не нужно всё портить в такой день. Нельзя пугать Настеньку. Она должна рожать спокойно.

Развлекавшиеся видами Москвы, друзья вернулись с лоджии и тут же приступили к работе. Вера с Евгением Николаевичем занялись устройством в соседней комнате стола для детей, поручив папе с мамой приготовление салатов и другой закуски на кухне. К тому времени, как позвонил телефон у Евгения Николаевича с сообщением, что гости уже на первом этаже у вахтёра, фактически столы были готовы, и он помчался вниз проводить всех на лифт и подняться до десятого этажа, на что ушло несколько минут. Внизу его встретили бабушка Татьяна Васильевна и муж Верочки Александр с двумя сыновьями близнецами Лёшей и Гошей. Они приехали на своей машине. Следом за ними, они договорились заранее, но не на своих машинах, а в метро и потом автобусом, приехали Наташа с Олегом и дочкой, Вика с Игорем и тоже с дочкой. Они даже добрались до дома немного раньше и, созвонившись с подъезжавшим Сашей, ждали у входа. Поскольку дети были маленькие, по семь, восемь, девять лет, то все одиннадцать человек, включая Евгения Николаевича, уместились в один большой лифт.

В квартиру ворвалась целая толпа, наполнив её весёлым гамом. Тапочки все привезли с собой, поэтому проблем с переобуванием не было. Детей сразу отправили в ванную умываться. С ними пошла бабушка. Потом Настенька повела новых гостей осматривать квартиру и знакомиться с Москвой-рекой с лоджии. Этого она не могла упустить.

Евгений Николаевич три раза пытался созвониться с адвокатом Евгением Леонидовичем, единственным человеком, с кем он хотел обсудить сегодняшнее выступление премьер-министра и получить совет, что делать, но его телефон отвечал долго длинными гудками. Олег Поваров, муж Наташи, как уже было известно Евгению Николаевичу, по-прежнему работал в службе государственной безопасности на солидной офицерской должности, поэтому, отведя его в сторону, он поделился с ним услышанным по телевидению, чтобы получить какой-нибудь совет.

- Я, к сожалению, об этом ничего пока не знаю – сказал Олег. – Понимаешь, у меня несколько другое направление в работе. Но я полагаю, что Инкомбанк – это один из крупнейших банков в стране и проблем с ним не должно быть. Я встречался с шефом банка Виноградовым. Должен тебе сказать, что он мне показался хитроватым мужичком, но сейчас на верху власти. Так что ты не волнуйся раньше времени. Лучше выпьем по рюмашке. Мне сегодня можно. Я отпросился с работы и не на машине. Мы давно не виделись. Как там на северах?

- На северах нормально. А выпьем вместе. Уже все садятся за стол. Пора поднимать бокалы. Начнём с шампанского.

Евгений Николаевич сел во главе стола, Настенька устроилась на диван возле папы и бабушки, Наташа с Олегом, Игорем, Викой и Верочкой сели напротив них на стулья, мама поместилась лицом к Евгению Николаевичу, тоже как бы во главе, но с другой стороны, поближе к выходу, чтобы вскакивать и присматривать за детьми в другой комнате да подносить закуски. Ирина Александровна считалась главной в этом деле и всегда управляла застольем.  Александр присоседился к бабушке на диване. Словом, никто никого не стеснял. И празднование началось. Почему отсутствовал Пермяков Евгений Леонидович, никто не знал. Полагали, что он задерживается, и для него приготовили прибор на столе и стул возле Евгения Николаевича. Однако он так и не явился, что, впрочем, не повлияло на настроение одной большой компании.

Татьяна Васильевна, сидя плечом к плечу с Настенькой, больше всего интересовалась состоянием внучки. Как всегда акая, она спрашивала внучку всё об одном и том же:

- Так ты, внученька, кагда паследний раз была в консультации? Чево сказали? Роды кагда ожидаются?

- Скоро, бабуся, скоро. Но ты не волнуйся. Я дома собираюсь рожать, а не в больнице, ответила, улыбаясь во весь рот, Настенька.

- Да ты что? Не мажет такого быть. – Возмутилась Татьяна Васильевна. – Эта кто же такое придумал?

- Бабуся, ты только не переживай, пожалуйста. У нас тут свой междусобойчик собрался. Несколько медсестёр из США нас обхаживают и рекомендуют рожать в домашних условиях. Так проще и безопасней. Я согласилась. Чего сейчас носиться по городу в наше время?

- Ну, ты сматри, внучка. А Женя знает?

- А как же? Без него я никуда.

Как раз в это время Евгений Николаевич предложил тост за жену Настеньку и успешное будущее потомство. Начал разливать мадеру женщинам, а водку мужчинам. На соседнем столике на колёсах стоял целые ряд бутылок столовых и креплёных вин, мускатов, водки, коньяка и даже виски, привезенных со Шпицбергена.

Все стали сдвигать рюмки, дотягиваясь до сидящих на диване. Слушавший разговор Татьяны Васильевны с Настенькой, Алексей Иванович задумчиво поддержал дочку:

- Может она и права, мама. Времена нынче сложные. Где и что лучше, не поймёшь. Москва, она и есть Москва. В ней всё новое.

- Чую, что новое, а харашо ли? – Продолжала упорствовать Татьяна Васильевна. – Вот, девчонки наши паражали в больницах и нормальные дети растут.

- Так то ж, когда было? При советской власти. А сейчас что? Куда не кинь, всюду блин. Семь лет такая чехарда кругом. Того и гляди – развалимся совсем. Девяносто восьмой год – это не восемьдесят восьмой, когда ещё был Горбачёв у власти. Правда, он всё и заварил и сам сварился, благодаря Ельцину. Придумал тоже перестройку. Болван. Сейчас он кто у Ельцина? Прихвостень пенсионный. За рубежом выступает с речами, гонорары получает. А в стране что? Ельцинские реформы. Главный принцип – у кого деньги, тот и пан. Кто наворовал ваучеры, тот и командует теперь.

- Ты прав, отец, – поддержал его Евгений Николаевич, опустошив свою рюмку и закусив ломтиком солёного огурца. – С ваучерами дрянь получилась. Раздавали вроде бы всем, а оказалось большинство у скупщиков.

- А кому они нужны были? – Встряла в разговор Вика. – Я на заводе работаю. Мне тоже ваучеры дали. И что я на них могла приобрести? Ничего. Какой-то малюсенький процент от заводской выручки, если она была. Конечно, директору продала.

- Понятное дело, – согласился с женой Игорь. – Продали ваучер и маленькие, но живые деньги получили.

- Да, ладно вам. Вот нашли тему для разговора – ваучеры. – Возмущённо вскричала Наташа. – Лучше давайте споём что-нибудь вместе и тут же затянула:

Любовь нечаянно нагрянет,
Когда её совсем не ждёшь.
И каждый вечер сразу станет
Удивительно хорош
И ты поёшь.

Знакомую песню в исполнении Леонида Утёсова все хором подхватили:

Сердце, тебе не хочется покоя?
Сердце, как хорошо на сете жить.
Сердце, как хорошо, что ты такое.
Спасибо, сердце,
Что ты умеешь так любить.

Пели и бабушка, и папа с мамой, и Игорь с Сашей и Олегом, и девчата. Эту песню любили. Она пелась о хороших временах. Потом закусывали, пили, ели и снова пели. Дети – два мальчика-близнеца и две девочки помладше – в соседней комнате занимались своими делами. День проходил весело. Выходили на лоджию, опять смотрели Москву с десятого этажа. Гости начали разъезжаться, когда на улице только-только зажигались огни.


Часть 3


Солнце будто стряхнуло с себя наплывающее облако и рассмеялось, отодвигая его в сторону. Два длинных перистых облачка тут же устремились вперёд из небесной голубизны, однако яркое смеющееся солнце отринуло и их в стороны. Голубое должно было казаться ещё голубей от ярких солнечных лучей, от улыбок солнца. Они проникали не только в небо. Улыбки падали на землю, заставляли улыбаться воды Москвы-реки, радостно скользящей среди пахучих прибрежных трав, украшали собой берёзовую листву, иголки сосен, кровли домов, играли отражениями восторга в стёклах окон многоэтажек, в торопливо бегущих по дорогам машинах, в плывущих катерах и пароходах, в глазах шагающих людей. Счастье и упоение должно было и рождалось повсюду на земле и в воздухе. На то оно и жило в небе – это августовское солнце.

Настенька расцвела в улыбке. Ей послышалось шевеление в животе. Она помнила это чувство и сразу же позвонила своей акушерке. Хорошо, что Женя успел купить ей мобильный телефон.

- Роза Давыдовна, это Настя беспокоит, – начала она почти шёпотом. – Я боюсь, что у меня начинается. Приезжайте, пожалуйста. А я позвоню нашей сестричке Аннушке. Жени нет дома. Он на работе. Но ничего страшного. Приезжайте.
 
Акушерка жила недалеко, поэтому появилась первой. За нею пришла и Аннушка. Но торопились напрасно. У Настеньки всё только начиналось. Поэтому она спокойно позвонила Евгению Николаевичу, который уже устроился на работу в редакции газеты «Советская Россия», и попросила не торопиться домой, а лучше купить коляску.

Сначала всё шло хорошо.  В меньшей комнате стояла широкая кровать с большими подушками и клеёнкой под простынёй, где и устроилась Настенька. После первой схватки женщины попили чай и смеялись над роженицей, готовой к следующим этапам. В это время раскрылась входная дверь, и явился Евгений Николаевич.

- Ну, как тут у вас дела? – спросил он, едва появившись. – Здравствуйте вам, дамочки! Настенька, ты в порядке?

- Да, в порядке, но немного боль ниже поясницы. Пройдёт, надеюсь.

- Так бывает – пояснила акушерка. Хотя потуги ещё не начались.

- Ты коляску взял? – поинтересовалась Настенька, словно это было сейчас самое главное.

- Нет пока, да успею ещё. – А, может, вообще лучше кроватку. С коляской можно подождать.

- Ладно, смотри сам.

Настенька лежала совершенно обнажённой, тогда как гости, занимаясь её осмотром, были одеты в белые халаты, а на руках перчатки. Никому не казалось это неудобным. Евгений Николаевич всё-таки муж, так что обсуждению не подлежит. Медики разложили на кровати бинты, вату, шприцы пинцеты.

- Вы не приготовите ванну, Евгений Николаевич? Настеньке хорошо бы принять тёплое купание, – сказала Роза Давыдовна.

- С удовольствием, – охотно прозвучало в ответ.

И ванна зашумела, наполняясь водой.

Настенька в который раз напряглась, но это ещё не были потуги рождения ребёнка. Напряжение было другого рода. Простыня постепенно обретала красный цвет. Кровь полилась почти ручьём. Роза Давыдовна заахала, не поняв, в чём причина обильного кровотечения. Медсестра схватила большой кусок ваты и приложила к ногам. Кровь не останавливалась.

Больная, её иначе назвать было нельзя, побледнела и, повернув голову на подушке, захрипела:

- Женя, вызови скорую помощь. Нужно ехать в больницу.

Скорая отозвалась немедленно. Спустя десять минут, она стояла у подъезда, а две медсестры и медбрат стояли у входа в квартиру.

Евгений Николаевич помог уложить Настеньку на носилки, дал паспорт, спросил, сколько нужно денег, чтобы отвезти в хороший роддом, (в связи с дефолтом цены сразу возросли), подождал, пока оплошавшие женщины оденутся и покинут квартиру, после чего сам отправился на такси в роддом на Ленинском проспекте.

Главврач ещё находился на месте и, когда к нему вошёл взволнованный Евгений Николаевич, тот поднялся из-за стола и принялся успокаивать пришедшего, уверяя, что всё стало на свои места и ребёнка ждут с минуты на минуту. Разобравшись с тысячными купюрами, предложенными Евгением Николаевичем, они подошли к месту рождения, где их встретила хирург, сообщившая, что у новой роженицы родилась дочка, и у них всё нормально, даже имя девочке дали Лизонька, так как маме показалось, что она заметила сразу, как девочка облизывает губы, и у неё шёпотом вырвались слова:

- Смотрите, она лизунчик, лижет губы. Мы назовём её Лизонька.

Вполне возможно, что маме это в действительности показалось, но чего не сделаешь, даже если тебе что-то просто видится, когда этого очень хочется?

- И вес чуть больше трёх кило – добавила хирург, – это замечательно. Вы не отец случайно?

- Он самый и есть, – улыбнувшись, сказал Евгений Николаевич. – Позвольте представиться: Инзубов, журналист «Советской России». Обязательно напишу о вас.

Хирург слегка не доставала по росту Евгения Николаевича, но была полной женщиной с явно крепкими руками, выглядывавшими из рукавов халата.

- Так я вас поздравляю с чудным ребёнком! Девочка-припевочка. А писать обо мне не обязательно. Но если о больнице, то можно, я думаю, Аркадий Алексеевич, – обратилась она к главврачу.

- Давайте подождём немного до выписки. Нужен же и уход за ребёнком. Кстати, почему ваша жена, как мне сказали, пыталась рожать дома? Могли ведь быть большие неприятности с кровотечением.

Евгений Николаевич смущённо развёл руками:

- Сам не понимаю. Познакомилась с какой-то группой специалистов, как Настенька рассказывала, из Америки, и те уговорили на своих консультациях, что в советских больницах хуже рожать, чем дома.

- Ах, вон оно что! – буквально прогремел Аркадий Алексеевич. – Мне уже кто-то говорил о такой группе. Думается, они специально подосланы сюда для дезинформации. Об этом, пожалуй, нужно серьёзно написать. Ишь, чего выдумали! Тут вам и карты в руки, Евгений Николаевич.

- Абсолютно с вами согласен. Подумаю, что писать, – кивнув головой, ответил Евгений Николаевич. Но сейчас меня интересует вопрос: могу ли я увидеть мою жену и дочку.

- Нет, этого мы не позволяем. В палаты вход всяким посторонним лицам запрещён – твёрдо ответил главврач.

- Да какой же я посторонний? Я муж, – возразил Евгений Николаевич.

- Да хоть кто? В палате вы посторонний. Через окно можете переговариваться. Такой у нас порядок.

Спорить с шефом больницы, конечно, было нельзя, и Евгений Николаевич отправился во двор роддома. К вечеру там уже собирались многие другие родственники пребывающих в палатах женщин, находили свои окна и кричали имена.

Из одного окна второго этажа выглянула и Настенька, так как ей уже сообщили, что пришёл муж. Лицо её казалось совершенно счастливым. Было десять часов московского времени. Солнце уже зашло. В палатах светили лампочки. Москва готовилась ко сну. Договорившись о встрече на завтра, Евгений Николаевич пообещал принести телефон и вкусные закуски, и позвонил по своему мобильнику бабушке Настеньки так, чтобы внучка слышала из окна, поздравляя её с правнучкой, и попросил передать новость и поздравления родителям. Ничего подобного так быстро бабушка не ожидала и первые минуты даже не могла произнести ни слова от радости. Справившись с собой, в конце концов, она сказала, как всегда акая:

- Масква, она и есть Масква. Я люблю её. И внучка маладец. Завтра мы приедем к ней, пасматреть на Лизаньку.


Часть 4


На следующий день была суббота. Евгений Николаевич вышел на Судостроительную улицу, зашёл в мебельный магазин и купил составную кроватку для малыша. Принёс её домой и поехал в Инкомбанк на Чистые пруды. Он уже успел побывать там раньше, но кроме толпы клиентов перед закрытым входом никого не было. На двери висело объявление, что банк временно закрыт. В толпе ходили слухи, что у банка отозвана, считай, что отобрана, лицензия. Представить себе такое было невозможно. Крупнейший банк в стане. Входит в пятёрку. Глава банка Владимир Викторович Виноградов высокопоставленное лицо в правительстве страны. Кто же у него может отобрать? Банк-то коммерческий. Причём основан и открыт чуть ли не одиннадцать лет тому назад 11 ноября 1988 года. А сейчас конец августа. Смешно даже думать, что с ним что-то может случиться. Конечно, закрыт временно.

Евгений Николаевич, так и не дозвонившись до адвоката Пермякова, который порекомендовал ему этот банк, а теперь, как понятно, отключил свой телефон, позвонил своему другому советчику Олегу Поварову, который по его рассказу даже встречался с этим Виноградовым, и он ответил на волнующий его вопрос очень просто:

- Евгений Николаевич, вы зря переживаете. Владимир Викторович Виноградов не только открыл и возглавляет этот банк, он основал также Московский банковский союз и председательствует в нём, являясь в то же время членом ассоциации российских банков. Так что не носитесь вы с этим банком каждый день. Ну, закрыли по какой-то причине, потом откроют. Деньги-то вам сейчас не к спеху. Вы же можете получать проценты раз в полгода, насколько я помню из ваших слов.

- Так у меня ещё платёжная карта «Виза» есть на триста с лишним долларов. По ней я могу получать деньги в любое время.

- Ну, уж карточку «Виза» можно использовать и в другом отделении этого банка. Вы узнайте, где у них другой филиал. А мне лучше скажите, как дела у Настюши. Она ещё не собирается рожать?

- Уже родила.

- Как? Что же вы молчите? Когда родила? Кого? Дома?

Вопросы посыпались один за другим. Евгений Николаевич едва успел ответить, и Олег, поблагодарив, извинился, что вынужден прервать разговор из-за срочного дела. В субботу у него тоже были дела. Так, по крайней мере, он выразился.

Евгений Николаевич тоже торопился, теперь в больницу в надежде встретить там родителей Настеньки, бабушку и, может быть, увидеть маленькую дочку.

А от дополнительного офиса Инкомбанка «Ломоносовский», у которого только что стоял Евгений Николаевич со своим непонятным вопросом, толпа долго не расходилась. Судачили о разных вещах. Кто-то был якобы знаком с представителем Генеральной прокуратуры и тот говорил ему о каком-то компьютерном анализе заключённых Инкомбанком сделок, показавшем, что банк участвовал в спекуляциях с государственными краткосрочными облигациями, что и могло стать одной из причин дефолта.

Другой, тоже солидный представитель в толпе, утверждал, что Инкомбанк не способен удовлетворить требования кредиторов по денежным обязательствам и исполнять уплату обязательных платежей, что, возможно, и явилось причиной временного закрытия банка.

Кто ругал Виноградова, как виновника всех бед. Иные считали, что Виноградов не при чём, ссылаясь на пришедшего в банк несколько лет назад Семёна Могилевича, который своими действиями подставил Виноградова, и они засыпались вместе.

Некоторые просто объясняли всё снижением курса рубля и стремлением многих вкладчиков изъять из Инкомбанка свои капиталы.

Нашёлся знаток и иного плана. Он упомянул одного из руководящих личностей в Инкомбанке, Алексея Кузнецова, который находится под следствием по причине крупных растрат денег банка на свои личные нужды на территории США.

Этих рассуждений Евгений Николаевич не слышал, иначе настроение его совсем бы упало. Приехав в роддом, он действительно встретил под окном ожидаемых родных Настеньки, увидел и саму Настеньку, появившуюся в проёме окна с дочкой на руках. Значит, в Москве всё было прекрасно. Он был счастлив.


Часть 5


Первого сентября Евгений Николаевич купил букет цветов, удивлённый скакнувшей вверх цене, взял такси, тут тоже дефолт сыграл свою роль на росте стоимости проезда, и поехал за Настенькой и Лизонькой. Под окнами уже стояли Ирина Александровна и Алексей Иванович. Ну, а как же иначе? Мама и папа хотели принять внучку. И тоже с цветами. Настенька с укутанной малышкой выглядывала из окна в ожидании мужа.

Сентябрьский день в Москве был ещё солнечным, но порой набегали облака, скрывая от людей жару. Евгений Николаевич прошёл в подъезд и поднялся на второй этаж, расплатился с медсестрой и встретил мамашу с дочкой. Покормленная только что Лизонька умиротворённо спала на руках и смотрелась прекрасно, не обращая ни малейшего внимания на окружающую её обстановку.

Все уместились в машину Алексея Ивановича и покатили домой.
 
- Хорошо, хоть тут не нужно платить, – подумал Евгений Николаевич. Рост цен начинал раздражать.

Тот факт, что его взяли на работу в газету «Советская Россия», оказался счастливой случайностью. Понятное дело, что у него был с собой диплом об окончании факультета журналистики. Но таких дипломников хоть пруд пруди в Москве. На приём повлияла его работа на Шпицбергене, откуда он посылал свои статьи в «Советскую Россию, и то, что по причине недавнего дефолта в стране несколько журналистов решили сменить место работы.

Да, дефолт делал своё дело.

Настенька сидела рядом с Евгением Николаевичем на заднем сидении машины, прислонившись к его плечу, и поинтересовалась:

- Женя, ты заплатил за нас с Лизонькой врачам?

- Ну, а как же, Настюша? Всем официально и неофициально было уплачено. Твоя домашняя самодеятельность тоже не бесплатная, как я понимаю. А ты помнишь, когда мы только приехали на Шпицберген, уже через полгода Егор Тимурович Гайдар начал либерализацию цен в стране? На архипелаге, вдали от страны, мы это не особо почувствовали. Кормить-то в столовой нас продолжали бесплатно. И почти всё там обходилось без оплаты.

- Вот было хорошо. А мы тоже в Африке в это время были и не ощущали рост цен в стране. – Вставила Ирина Александровна, сидевшая впереди.

- Но зарплату вам, наверное, как и нам повысили в десять раз? – спросил Евгений Николаевич.

- А как же? Хотя цены росли больше. – Это вмешался в разговор уже, не отрываясь от руля, Алексей Иванович. – Но нам это там не виделось. Только мама в письмах писала и по телефону рассказывала. А мы отправляли её в ГКЭС получать часть нашей зарплаты.

- Зато в стране положение ухудшалось из-за этой шоковой терапии Гайдара, Ельцина и Чубайса, – продолжал Евгений Николаевич. – Почти десять лет выкручивались, теперь снова дефолт. То же самое, если не будет хуже. Ельцина пора на свалку.

- Так он же был против. Не зря говорил, что всё будет хорошо, – неуверенным голосом говорила Ирина Александровна.

- Ты, мама, не защищай его, – вмешалась Настенька. – Ставит в руководство безграмотных в экономике людей, вот и получается потом бардак. Приватизацию придумал он же с ними.

 Евгений Николаевич взял из рук Настеньки укутанного ребёнка и положил обоим на колени так, чтобы голова девочки устроилась у него.

- Как я сейчас, положил дочку ко мне лицом, то есть прихватил её себе, но ты не возражаешь, потому что это наша совместная любовь. С решением Ельцина было гораздо хуже.  Он в принципе поменял страну. То, что принадлежало всем, он отдал в руки отдельных лиц, тех, кто сумел схватить, как говорят сейчас, прихватизировать. Это удалось умным дельцам и прохиндеям. Они-то теперь у власти с деньгами в руках. И, как я понимаю, всё так и продолжается. Сейчас и рубль опять падает в цене, а товары растут. Не думаю, что виноват был Сергей Кириенко, которого Ельцин сам же назначил недавно вместо Черномырдина. Ну, снял он в марте Черномырдина и поставил Кириенко. Ничего не получилось, и Ельцин опять поменял их местами. Какой смысл? Самому надо уходить, но не хочет. Власть привлекает. Высота положения. Как же?

- А Чубайс тоже ушёл из правительства с Кириенко, – задумчиво сказал Алексей Иванович, поворачивая машину с Ленинского проспекта. – Был вице-премьером по финансовым связям. Видимо, перестановка не понравилась.

- Да, ну их всех к шутам гороховым! – отозвалась Ирина Александровна. – С одними плохо, с другими ещё хуже. Чего было свою революцию устраивать? Жили же при советской власти нормально. Ни о каких рублях не волновались. Цены на товары снижались. Горбачёв нагорбатил перестройку, а за ним Ельцин. Будь они все прокляты!

Воцарилось молчание. Машина выкатилась на набережную Москвы-реки.

- Вот где красота! – проговорила Настенька. – Мама, папа, вот чему радуйтесь. Приезжайте к нам почаще. И наша Лизунчик будет довольна. Ишь, как она спит у папы на коленях. Солнце не мешает, вперёд светит.

Стоял сентябрь. Погода была великолепной. В небе ни облачка. Набережные сменялись одна за другой. Река разворачивалась, неся по себе корабли и лодки от речных причалов. Москва радовала собой.


ГЛАВА 3


ВЕНОК ПРОБЛЕМ


Часть 1


Прочитав название главы, читатель сразу подумает о проблемах, связанных с рождением Лизоньки. И отказать в этой мысли нельзя, поскольку рождение человека всегда приносит с собой массу нового, неожиданного, с чем даже справиться не всегда легко. Правда, многие проблемы Евгений Николаевич и Настенька уже решили. Квартиру отремонтировали, кроватка типа манежа куплена и уже установлена в меньшей комнате, где так же много было книг на полках и они дружно стояли рядами в ожидании новых читателей.

Папа Настеньки съездил домой за бабушкой, и три женщины, одна другой старше, занимались Лизонькой, а Евгений Николаевич хотел было сходить в библиотеку, чтобы написать к понедельнику давно намеченную им статью для газеты, но Алексей Иванович предложил поехать домой в хорошо знакомый Евгению Николаевичу Ржевский переулок и там, в тишине поработать несколько часов, что гораздо лучше, чем в любой библиотеке, если он знает, о чём писать. Предложение было сразу принято, и они уехали, оставив женщин хлопотать одних.

Сев в старенькой комнате за письменный стол, на который Алесей Иванович водрузил пачку чистой бумаги, Евгений Николаевич облегчённо вздохнул и принялся за работу. Он уже давно собирался с мыслями написать о случившемся ещё на Шпицбергене, но дела отвлекали, да и в газету он пришёл только что. От него, несомненно, ждали новых материалов. На первом листе он вывел давно придуманный заголовок: «Синдром зарубежной слепоты». И хоть дело случилось на далёком архипелаге Шпицберген, но, во-первых, совсем недавно перед их отъездом, а, во-вторых, очень болезненное происшествие. Он начал писать.


Синдром зарубежной слепоты Гольца


С Александром Гольцем, корреспондентом еженедельника "Итоги", я познакомился в аэропорту Лонгиербюена почти неожиданно, заметив у багажной транспортёрной ленты небольшого худощавого человека с несколько восточной внешностью и растерянным взглядом, по которому догадался, что только что сошедший с самолёта норвежской авиакомпании человек явно из России, а потому сразу подошёл к нему и спросил, зная заранее о его приезде:

- Вы Гольц?

Услышав русскую речь явно русского человека, он обрадовано кивнул головой и я представился. А собеседник торопливо сообщил, что хотел бы поскорее "оторваться" от норвежцев и познакомиться с жизнью русских на архипелаге. Я обнадёжил, высказав готовность рудника в любое время принять представителя российской прессы.

Нет, на самом деле я не приехал встречать земляка из Москвы. У меня были другие гости. Но норвежцы заранее известили трест "Арктикуголь" и консульство Российской Федерации на Шпицбергене о предстоящем прибытии российского журналиста, которого пригласила норвежская сторона по линии Министерства иностранных дел Норвегии для освещения мероприятия, посвящённого годовщине гибели российского самолёта на Шпицбергене.

Несколько правдивых слов об этой трагедии. Мною были написаны стихи.


Трагическая баллада


Сто сорок один человек на борту
российского лайнера с именем «ТУ»
летели на северный архипелаг.
Им солнце светило, но как-то не так.

Штурвал, а за ним корабля командир,
весь свет облетал, и сюда он ходил.
Внизу облака, но не первый полёт…
Пошёл на посадку.
Даёт разворот.

Последний раз солнце мигнуло в окно,
и скрыло его облаков полотно.
Нырнули в болото косматых перин,
и слева, и справа несутся они.

Ни небо, ни землю увидеть нельзя.
- Ах, может быть, всё же рискнули мы зря?
Эй, штурман, ты знаешь, куда нас несёт?
- В горах самый лучший прибор наш соврёт.

- Эй штурман, смотри, перед нами ведь го…
Но больше сказать не успел ничего.

Штурвал на себя, чтоб поднять самолёт,
да брюхом на плато, ломается хвост.

Удар – и сто сорок один человек
увидеть живыми возможности нет.

Гора под названием «Опера» есть.
На ней совершилась к живущему месть.
На этой горе среди снежных оков
трагедии «Оперы» грянул аккорд.

Над саваном белым холодных высот
застывшее в ужасе солнце встаёт.
Тела разбросало. Посадка крута.
Пилот словно дремлет, смертельно устав.
  _______________

Забыв, что на этой земле где-то жили,
в растерзанных позах лежат пассажиры.
И в чьих-то случайно раскрытых глазах
луч солнца пытался сверкнуть, но погас.


Хотелось бы добавить, что при посадке лётчики попросили разрешения сесть со стороны гор, как делали всегда, но в это время диспетчеры знали, что может прилететь вертолёт с губернатором Шпицбергена на борту, и по этой именно причине дали команду нашему самолёту приземляться со стороны моря в направлении гор, скрытых облаками. Было именно так.

В четырёхстраничной программе недельного визита господина Гольца, составленной норвежской стороной, предусматривались встречи в Министерстве иностранных дел и Министерстве юстиции Норвегии, в комиссии по расследованию авиакатастроф, беседы с губернатором и представителями местной администрации архипелага Шпицберген, осмотр места катастрофы самолёта и участие в открытии мемориального памятника погибшим, были расписаны гостиницы и обеды в ресторанах за счёт норвежской стороны. Три строчки программы посвящались однодневному посещению российского посёлка Баренцбург.

Замечу а про по, что в опубликованном затем материале Александра Гольца на эту тему под заголовком "Брошенные у полюса", разместившемся пространно на пяти страницах еженедельника, из четырёхсот с лишним строк текста ровно сорок были посвящены вопросу катастрофы самолёта. Ими завершалась статья, но я хочу начать именно с них, так как здесь особенно проявился синдром слепоты, обозначенный мною ранее, но особенность которого, что заставило меня дать ему новое имя, заключалась в том, что автор, ослеплённый приёмом, командировочными и всем сопутствующим, писал пером не то, что было всем очевидной правдой, а то, что хотелось видеть заказчику. Понятное дело – кто платит, тот и заказывает музыку. Но ведь должна же быть ещё и совесть гражданина? Или в нашем разваливающемся государстве и это уже свалено в корзину прошлого?

Поговорим же об этом.

В своих сорока строках о гибели самолёта господин Гольц коснулся темы, которая год назад взбудоражила всех, да и теперь ещё не закрыта, но он привнёс в тему своё неожиданное для русского человека видение (с ударением на первый слог), точнее то видение, которое от него и ждали те, кто оплачивал его поездку. Вот что он пишет о событии годовой давности:

"Прибывшие из Москвы спасатели рвались начать работы. Однако норвежцы, имевшие точные данные, что в живых после катастрофы никого не осталось, запретили отряду в условиях плохой погоды подниматься наверх. Спасатели, по норвежской версии, запрет проигнорировали. Норвежцы расценили это, как покушение на свой суверенитет. "Я тут же приказал арестовать их, – без тени сомнения в правильности тогдашних действий говорит вице-губернатор. – Впрочем, через несколько часов инцидент разрешился. Потом мы крепко выпили с этими парнями. Впервые в моей жизни я пил с людьми, которых приказал арестовать".

Удивительно цинично звучат эти строки, вышедшие из-под пера российского журналиста. Почему здесь дана только норвежская версия? И почему, собственно, только ей посвящены эти сорок строк?

Чтобы читателя этой статьи и самого господина Гольца не отсылать к моей собственной статье на эту же тему, опубликованной в четвёртом номере журнала "Вокруг света", я процитирую данное мной описание той же ситуации с наручниками, которая, кстати, произошла аж на третий день после гибели самолёта.

" ...губернатор и министр юстиции Норвегии посещают Баренцбург. С ними встречаются наши шахтёры, требуют разрешить российским спасателям приступить к работе: они уже сутки здесь и не могут получить согласия норвежской стороны на проведение спасательных операций.

Министр обещает помочь. К вечеру этого дня наши спасатели, наконец, вылетают к месту катастрофы, где у подножия горы в месте, указанном норвежцами (выделение моё), устанавливают свою палатку и, по договорённости с норвежцами, принимают на себя самый трудный участок – край и верхний склон горы. Для подготовки крепежа верёвок двое поднимаются на плато и тут же обнаруживают лежащий совершенно открыто один из "чёрных ящиков" ярко-оранжевого цвета. Он хорошо заметен на белом снегу, но по какой-то странной причине не был до сих пор обнаружен норвежцами. Спасатели сообщают о находке по рации оставшимся внизу товарищам. Через некоторое время на плато садится норвежский вертолёт, и российских спасателей арестовывают, надевают на них наручники, обыскивают и пять часов допрашивают в конторе губернатора".

Нет, никто не пил с ними в ту ночь. Голодными почти в полночь их доставили в аэропорт только после моего возмущённого телефонного звонка губернатору. Во время допроса никто не говорил о погодных условиях. Норвежцев интересовали воинские звания спасателей и какие-то скрытые цели, которые они будто бы преследовали во время подъёма на гору.

Да, инцидент со спасателями и с требованием убираться со Шпицбергена был потом исчерпан. Норвежцы действительно многое сделали для того, чтобы загладить свою вину, мы стараемся не вспоминать об этом при наших многочисленных встречах, но это совсем не значит, что кому-то может позволяться перекраивать происшедшее на свой лад. Тем более, что и причина катастрофы до сих пор не раскрыта, хотя сами норвежцы официально утверждают полную невиновность в ней российских пилотов и исключают какие-либо неполадки в самолёте. А вот сказать со сто процентной уверенностью о правильности действий норвежских авиационных служб они не могут, а потому и ощущают ещё большую свою вину, которую и пытаются загладить всеми способами, для чего, видимо, и привлекли даже российского журналиста. Он и отблагодарил их всей своей статьёй, основная суть которой, как я уже сказал, не имела отношения к аварии самолёта, но, как и в последней части, отвечала запросам заказчика.

Статья самыми первыми строками берёт быка за рога, утверждая безапелляционно: "Баренцбург – один из двух самых северных российских угольных рудников, находящихся на норвежском архипелаге Шпицберген, – воображения не поражает. Здесь нет никакой северной экзотики".

Настроение автора сразу чувствуется по этим словам. Ежегодно тысячи туристов со всех концов земли от Японии до Америки приезжают на архипелаг полюбоваться экзотикой севера, при этом неизменно стремясь посетить российские шахтёрские посёлки. Господин Гольц заметил лишь "Несколько общежитий-пятиэтажек, примостившихся среди совершенно голых гор, гостиницу для командированных, административное здание, клуб и бюст вождя мирового пролетариата", что, как ему кажется, "ещё лет 10-12 назад... можно было встретить по всему "третьему миру" – от Афганистана до Камбоджи".

Мне не довелось побывать в упомянутых странах, но я видел фотографии наших посёлков в Судане, Сомали, Индии и ряде других стран. Нигде зданий подобных Шпицбергенским я не встречал. Условия севера с его вечной мерзлотой и оттаиванием верхнего слоя в короткое летнее время заставили строить кирпичные и блочные дома на высоких сваях, вбитых глубоко в мерзлоту. Этого нельзя не заметить. Более того, стремясь привнести чисто русский дух в архитектуру, строители с любовью обшивали некоторые каменные дома деревянными планками, украшенными резьбой в старинном стиле, создавая впечатление деревянного русского дома. Именно эти дома туристы запечатлевают себе на память фото и видео камерами.

В другом российском посёлке Пирамида питьевая вода подаётся из искусственных озёр в горах, где дамба, удерживающая воду, замораживается специальным оригинальным устройством с использованием газа хладона, что позволяет сооружению не размываться талыми водами. Но туристов поражают не только интересные технические решения, но главным образом тот факт, что на самом крайнем севере русские сумели построить посёлки городского типа, напоминающие собой часть современной России.

Столичному журналисту, быть может, хотелось увидеть на севере экзотичные ледяные хатки и потому его разочаровали современные пятиэтажки и совершенно не восхитил прекрасный спортивный комплекс с плавательным бассейном длиной в двадцать пять метров, заполненный морской водой, с закрытым футбольным полем, площадками для тенниса, бадминтона, тяжёлой атлетики, шахмат и бильярда. Им не замечены были теплица, коровник и свинарник, содержащиеся в прекрасном состоянии, но тем не менее приходящие в упадок из-за нехватки кормов. Не так давно здесь был и птичник с более чем двумя тысячами кур, что позволяло в достаточной степени обеспечивать жителей заполярного посёлка свежими яйцами. Экономический развал не позволил сохранить кур и может привести к утрате крупного рогатого скота, дающего пока свежее молоко.

Вот ведь о какой трудности можно было рассказать отечественному журналисту. А его обеспокоил бюст Ленина, как анахронизм. Но мы, живущие на Шпицбергене, рады тому, что здесь не перечёркнута история страны. Кстати, это радует и многочисленных туристов, которым наша перестройка на материке с внедрением всего западного на улицы, стоит уже поперёк горла, так как западное им самим давно надоело. Но журналист Гольц коснулся истории Шпицбергена по-своему, видя её через призму плательщиков командировки. Потому только он вкладывает в уста обитателей советских поселений риторические вопросы: "Ребята, а что, собственно, мы тут делаем? Кому всё это нужно?" Эти вопросы интересуют обычно тех, кто хочет занять наше место.

На самом деле те, кто работают на Шпицбергене, такие вопросы никогда не задают. Шестьдесят пять лет назад уголь был не только поводом для присутствия России на Шпицбергене, о чём заявляет Гольц. Даже сегодня в трудных экономических условиях твёрдое топливо везут с архипелага на материк, так как это оказывается выгоднее, иначе давно прекратили бы заказы. Сегодня нет государственных разнарядок. Но Гольц решил этого не заметить и рассуждает об истории, кратко передав её по норвежской трактовке. Даже беседа с профессором археологом Старковым его не воодушевляет. Ну, подумаешь, что он и другие утверждают будто русские были первыми на Шпицбергене, так норвежцы-то оспаривают это. Они де и архипелаг назвали Свальбардом, так как викинги упоминают однажды это слово в своих сагах.

Не хочет российский гражданин Гольц поверить тому, что "Свальбард" в переводе означает "край льда", до которого могли в те древние времена добраться викинги, о чём они и записали в сагах. Край льда, но не архипелага, к которому в те времена невозможно было добраться в течение четырёх суток, после которых викинги сделали запись о Свальбарде. Тогда как русские поморы согласно литературным источникам посещали Шпицберген, который называли Грумантом, ещё в пятнадцатом веке. Об этом говорит в своём письме португальскому королю Жуану Второму, датированном 1495 годом, немецкий учёный И. Мюнстер. Его сообщение об открытии русскими новой земли под "суровой звездой арктического полюса" подтверждается рядом документов датских архивов и хорошо известной книгой С. Герберштейна "Записки о Московии", изданной в Вене ещё в 1549 году, то есть за пятьдесят лет до официального открытия Шпицбергена Уильямом Баренцем.

Неплохо было бы вспомнить российскому корреспонденту, касающемуся темы истории Шпицбергена, что первый уголь на архипелаге русские добыли в 1912 году. В музее "Помор" в Баренцбурге господину Гольцу показали заявочный знак на разработку месторождения и надпись на щите: "1912-1913. Общество Грумант. Санкт-Петербург, Россия". В 1913 году для разработок угля на Шпицбергене был создан русско-немецкий угольный консорциум, который приобрёл на архипелаге три угольных участка. В связи с началом войны, немцы были исключены из консорциума, который преобразовался в акционерное общество "Русские угольные копи Грин-Гарбур".

В этот период велась острая дипломатическая борьба за обладание архипелагом Шпицберген. В 1912, 1913 и 1914 годы норвежская, шведская и русская делегации ведут переговоры и принимают проект конвенции о совместном правлении на архипелаге. Но возражали другие государства.

Советское правительство, в том числе и Ленин, чей бюст огорчил россиянина Гольца, обращали внимание на Шпицберген и добычу угля не только в 1932 году, когда, по словам ослеплённого автора статьи, фирмы других стран "посчитали добычу угля нерентабельной и покинули Шпицберген", но и в предыдущие годы. В 1920 году тяжёлое экономическое положение вынудило продать российские участки Шпицбергена голландской фирме "Неспико", но Совет Народных Комиссаров молодой советской республики, тем не менее в этом же году принимает постановление "О заключении соглашения с Шпицбергенским каменноугольным обществом о совместной эксплуатации каменноугольного месторождения на о. Шпицберген", а спустя шесть лет у компании "Англо-русский Грумант" приобретается участок Пирамида, именно тот, на котором сегодня собираются прекратить добычу угля, ставшую теперь нерентабельной. Позднее приобретаются территории Груманта и нынешнего Баренцбурга и создаётся трест "Арктикуголь".

Вот ведь какова была история, и потому не в праве никто намекать, что Советское правительство интересовалось не столько углём, сколько военным присутствием на архипелаге вопреки международному соглашению, хотя стратегическое положение страны должно беспокоить и сегодня каждого россиянина. К счастью, это понимают другие журналисты и политики, не страдающие  синдромом зарубежной слепоты Гольца и потому в "Литературной газете" появляется интервью с губернатором Мурманской области Ю.А. Евдокимовым "Шпицберген – это геополитика", в котором умный хозяйственный руководитель, казалось бы, не связанный напрямую с далёким архипелагом, с болью в сердце говорит: "...можно лишь удивляться близорукости тех государственных деятелей, которые смотрят на Шпицберген только через фискальные очки налогового инспектора, таможенного чиновника Минфина, игнорируя стратегические интересы России" и завершает словами "Есть в русском Севере что-то такое, что и словами-то не просто выразить, но что очень сильно воздействует на умонастроения россиян. И добровольный уход со Шпицбергена, некогда открытого русскими поморами, горько отзовётся в душе каждого россиянина. Просто так, незаметно потеря Шпицбергена не пройдёт – не только в военно-стратегическом плане, но и по части исторического воздаяния тем, кто, не приведи Господь, допустит первое за тысячу лет отступление России на Севере".

Российскому губернатору известно то, о чём не захотел говорить журналист Гольц, хотя не мог не знать, что помимо угля архипелаг интересен нефтегазоносными перспективами, здесь есть в промышленных количествах розовый мрамор, барит, кварциты, открыт источник минеральной воды, район архипелага важен для рыбной промышленности.

В чём прав был Гольц в своей статье так это в том, что забыло государство своим вниманием российские рудники. Действительно даже привоз кораблём капусты или моркови является для жителей посёлков радостным событием. И сравнивая жизнь норвежского и российских посёлков, журналист, без сожаления правда, сообщает, что уровень жизни у норвежцев значительно выше. На тысячу с небольшим человек населения у них есть и несколько гостиниц, и школа со ста семьюдесятью школьниками, и два детских сада, и университет, и рестораны да магазины, и несколько туристических фирм. Вот только утверждать, что всё благодаря лишь дотациям государства, будет ошибкой. Это в российских посёлках на государственные деньги были в прежние годы школы и детские сады, которым завидовали норвежцы, был и филиал горного института, а шахтёры завидно хорошо питались и имели магазин полный товаров, которые систематически направлялись на Родину посылками. Всё это ушло с уходом прежней системы. Теперь мы сами завидуем соседям.

Настоящее развитие норвежского посёлка Лонгиербюен началось с появлением аэропорта и затем с активизацией туризма. Проведя с норвежцами большую часть недельной командировки, можно было журналисту лучше познакомиться с цифрами, которые свидетельствуют о том, что только в прошлом году около пятнадцати тысяч туристов оставили в магазинах и туристических фирмах Лонгиербюена двадцать пять миллионов долларов. На такие деньги можно развиваться. За это же время российские посёлки получили от туризма скромную сумму в сто тысяч долларов. А разве мы не могли бы получать миллионы, будь у нас транспорт, магазины с русскими товарами, хорошая туристическая фирма вместо двух гидов-переводчиков? Но кому это надо? Кто ещё, кроме губернатора Евдокимова, с болью в сердце думает о будущем российского Шпицбергена и о России вообще?

Журналист Гольц с умилением пишет о хороших норвежских законах, которые "весьма приблизительно" соблюдаются в российских посёлках. При этом он вспомнил увиденную им в аэропорту Лонгиербюена надпись на русском языке "Не оставляйте мусор и остатки еды на лоне природы". Да такая просьба от норвежцев есть, но она написана и на норвежском языке, и на английском, чего не заметил журналист. Между тем, к сожалению, именно норвежцы осквернили русский памятник на Груманте, сорвав с него звезду, норвежцами была разрушена вековая марка моря, установленная экспедицией ледокола "Ермак" для определения колебания уровня океана (копия этой марки теперь только в музее Баренцбурга), норвежцы поставили деревянный домик рыбаков и охотников на территории, относящейся к памятнику российской культуры – возле могилы помора Старостина, хотя именно норвежское законодательство запрещает всякие строительства вблизи охраняемых памятников.

Нет, я не хочу сказать, что норвежцы плохие люди. Но совсем никуда не годится, когда сами русские себя оплёвывают. За шесть лет работы на Шпицбергене мне приходилось видеть и поднимать за плечи в дым пьяных норвежцев, не раз выслушивал жалобы горничных на дикий беспорядок, оставляемый в номерах гостиницы норвежскими постояльцами, слышал грубости и резкости со стороны некоторых наших соседей, но таких единицы, зато великое множество наших друзей из соседнего государства никогда ничего подобного себе не позволяют.

Дело в том, что они такие же люди, как и мы. Нам выпало вместе жить на одном архипелаге. Можно, конечно, спорить о том, кто пришёл сюда раньше, кто позже, не смотря на то, что сотни и сотни археологических находок доказывают приоритет появления русских на Шпицбергене, ни у одной другой страны нет таких доказательств. Но это вопрос истории.

Сегодня же народы хотят дружить между собой и жить в согласии. Шпицберген территория общая. Уникальное место для проявления содружества наций. Простые люди к этому готовы. Дело за политиками и правительствами стран. Норвежцы прилагают все силы, чтобы сохранить своё присутствие на архипелаге. Мы не должны отставать от них ни в каком пункте. А для этого нужно уже сегодня принимать решение о российском присутствии на Шпицбергене, нужно помочь выстоять шахтёрским посёлкам, обеспечивая их нелёгкий труд всем необходимым.

Статья журналиста Гольца вышла буквально за день до новой трагедии на Шпицбергене, когда взрыв в шахте унёс жизни ещё двадцати трёх человек. Среди них оказался и давний участник художественной самодеятельности исполнитель русских и украинских народных песен Анатолий Фоменко. Его последнее выступление на сцене довелось увидеть господину Гольцу. Добрых слов о людях, которые рискуют жизнями под землёй, а потом своё свободное время уделяют самодеятельному творчеству, вместо того, чтобы пить по-чёрному, у журналиста не нашлось. Он сообщил о концертах, как о способе зарабатывать деньги. Откуда ему было знать, что тот же Анатолий Фоменко уже третью командировку выступал на сцене Баренцбурга и настолько нравился своим сильным голосом норвежцам, что те не раз приглашали его в норвежские города Лонгиербюен, Тромсё, Харштад, Осло, передавали его выступления по радио и телевидению? И это не были коммерческие выступления, как не были вообще концерты самодеятельности платными в советские времена.

Да, мы заключили договора с туристическими фирмами на экскурсионное обслуживание в российских посёлках, куда, по их просьбе,  входят и концерты художественной самодеятельности. Бизнесом занимается трест "Арктикуголь", как ему и положено, а самодеятельные артисты выполняют просьбу треста и показывают своё искусство иностранным туристам. И подставляем мы сегодня кружки под мелочь, которую с радостью бросают восхищённые концертом зрители. Так ведь нынче вся страна с протянутой рукой по миру ходит. Что ж артистов самодеятельных укорять? Настоящих-то профессиональных исполнителей здесь на архипелаге почитай лет пятнадцать не видели.

Вот о чём мог бы написать журналист Гольц, если бы не оказалось у него опасного синдрома зарубежной слепоты. Если живёшь в России, ей надо помогать, даже если краешек страны оказался на далёком архипелаге. В тяжёлые годы гражданской войны, в самые первые годы советской власти мы помнили о своих границах и не теряли ни пяди России. Неужели же сегодня, когда громогласно заявляют о долгожданном переломном моменте в экономике России, мы можем отказаться от исстари русского, что может, как знать, подарить нам в будущем неожиданные истоки к процветанию?»

На этом Евгений Николаевич решил завершить свою статью, не упомянув даже, что в день, когда российский пассажирский самолёт рухнул на гору «Опера», он должен был встречать пассажиров, а вместо этого пришлось в аэропорту подключиться к норвежской радиосети и потребовать разрешить российским спасателям принять участие в обследовании места происшествия.

Закончив печатать статью, журналист прочитал материал Алексею Ивановичу и,  проверяя, понятно ли написал, друзья возвратились на Нагатинскую набережную, где их ожидал не то обед, не то ужин, а малышка Лизонька, уложенная в манеж, снова крепко спала.

Ирина Александровна опять хлопотала на кухне, поминутно перебегая к столу в большой комнате. Похудевшая после родов Настенька никак не могла привыкнуть к своему новому состоянию и, усевшись на диван рядом с бабушкой, смотрела телевизор. По второй программе шёл старый фильм Ялтинской киностудии «Прощайте голуби».

Мама, оказавшись с хлебницей у стола, остановилась на минутку, посмотрев на экран телевизора, и почти прошептала:

- Вот как мы жили хорошо. Любо-дорого! Чего было ломать всё?

- Да, дочка – согласилась Татьяна Васильевна. – И цель была в жизни, и идея. А сейчас только деньги.

Настенька тоже хотела высказаться, но тут хлопнула входная дверь, и появились Евгений Николаевич с Алексеем Ивановичем.

- О-о-о! Вы вовремя подоспели, – захлопала ладошами Настенька. Лизунчик спит уже, можно приступать к празднику. А мы смотрим чудесный фильм «Прощайте голуби». Но он уже заканчивается.

- Что ты говоришь? – прокричал Евгений Николаевич с порога. – Я не только смотрел этот фильм много раз, но встречался в Ялте на киностудии с актёрами и с режиссёром Яковом Александровичем Сегелем. Вот был человек! Не так давно умер. Он сам снимался тоже в известном фильме «Дети капитана Гранта».

- Жаль, что «Прощайте голуби» закончилась. Хотелось бы картину снова посмотреть, – прожурчал Алексей Иванович. – Но что делать? Попросим ещё раз показать.

- До следующего раза далеко, а пока мойте руки и к столу, батя, – хохоча, проговорила Ирина Александровна уже из кухни.

- Я думаю, что по рюмашке коньячку сейчас никто не откажется – восторженно сказал Евгений Николаевич. – Статью свою я написал, но читать не буду. Она не к столу. Прочитаете, если напечатают.

Вечер начался.


Часть 2


В понедельник 7 сентября Евгений Николаевич с самого утра прошёл в кабинет главного редактора и протянул ему листы отпечатанной статьи, сообщив, что решил сразу взять быка за рога и написать, что случилось на Шпицбергене как раз перед аварией в шахте.

Заголовок «Синдром зарубежной слепоты Гольца» сразу заинтересовал шефа, и он, всучив Евгению Николаевичу пачку других листов бумаги, сказал:

- Пока буду читать твой материал, ты просмотри, пожалуйста, присланное сегодня. Можешь посидеть у меня.

И так оба углубились в чтение.

Наконец, прозвучало:

- Согласен Евгений, дадим завтра на первой полосе. Это горячий материал. Остальное, что можно, переместим на вторую и третью полосы. Я так и ожидал от тебя что-то серьёзное.

Счастливый от собственного успеха, Евгений Николаевич, дождался окончания вёрстки завтрашнего номера газеты и помчался в Ломоносовский филиал банка, где за подписью Алимовой ему выдали Мемориальный ордер о переводе денежных средств, в связи с закрытием карточки «Виза» сотрудника компании «Арктикуголь» Инзубова Е.Н., с указанием номера паспорта, серии и даты его выдачи. При этом ему сообщили, что доллары, указанные в карточке, возможно, будут получены, а если нет, то можно будет обратиться в судебную инстанцию.

Это не могло не огорчить, так как в карточке была лишь незначительная сумма, чуть больше трёхсот долларов, и, если даже её не удаётся получить, то на остальное нечего и рассчитывать. Но вопрос остался открытым. Хорошо только, что завтра выходит его первая статья в новой газете, где он начал работать. И тут же вспомнилась Ялта, набережная. Ни много ни мало, а прошло тридцать пять лет с той первой публикации стихов Евгения, которая состоялась в тогдашней «Курортной газете». Это действительно было памятное событие.

Собственно говоря, сами стихи опубликовали в газете в декабре, хотя прочитаны они были на книжном базаре, организованном Евгением Николаевичем в городском саду под платаном вокруг бассейна с голубой водой, отмечая тридцатилетие со дня Первого съезда Союза писателей СССР. Тогда, можно сказать, всё зарождалось. Все были молодыми, занозистыми и, что не менее важно, дружными.

Взять хотя бы эту первую публикацию. Первая полоса «Курортной газеты» открывалась заголовком «Молодые голоса» и серией фотопортретов авторов, чьи стихи и этюд шли ниже. Сколько раз за всё время Евгению Николаевичу вспоминалось это первое стихотворение, открывавшее серию публикаций. Он готов был хоть сейчас прочитать его наизусть.


ЗАРЯ МОСКОВСКАЯ


Словно зарево революции
на века укрепилось здесь,
чтобы помнили эти улицы,
в чём народная гордость есть.

Полыхает она, как знамя
в реактивной стремнине лет,
чтобы знали, что Ленин с нами,
что заря не исчезнет. Нет!

Та заря – не природы явление,
а грядущее светлых дней.
Это огненное отражение
пламенеющих душ людей.


Как верилось, что так будет всегда. Как искренни были мысли. Минуло более трёх десятков лет, а хотелось бы, чтобы всё так и осталось.

Следом за этим стихотворением поместили не менее оптимистичные стихи Григория Остёра. Где он сейчас, чем занят, став знаменитым детским писателем и не пишущим больше стихов? Тогда он ещё учился в школе, но был членом литературного клуба, который создал в Горкоме комсомола Евгений Инзубов. Ему было на семь лет меньше, чем Евгению. Эти первые его стихи в газете запомнились


В ПУТЬ


Не сидится нам дома
на зелёных террасах,
ждут нас пашни и домны,
ждут нас новые трассы.

Мы уедем в пустыни,
целину мы распашем,
мы пойдём – не остынем –
через трудности наши.

Мы придём – не остынем,
всё на свете поспеем,
мы сдаваться не станем,
отступать не сумеем.

Нас не двое, не трое.
Нас не счесть и не смять.
Мы в пустыне застроим
её каждую пядь.

Мы постигнем эпоху,
в битве станем сильней,
до последнего вздоха
прошагаем мы с ней!

Мы дороги проложим,
и в рожденья прелюдий
станем в жизни прологом
к новой песни о людях.


Нет, Гарик не стал поэтом, к сожалению, как думалось Евгению Николаевичу. Окончив школу, ему вскоре пришлось уйти на службу в армию, где он познакомился с дочерью командира части, женился на ней, а в литературу пробился не поэзией, а сказками. Об этом Евгений вспоминал чуть позже.

После заседаний литературного клуба, где его участники знакомили друг друга со своими новыми произведениями, молодые поэты и прозаики обычно выходили на набережную и продолжали дискуссии и чтения стихов. Всеми владели глобальные идеи.

 Гарик Остёр, отличался особой экстравагантностью не только в стихах, которые мог писать десятками за ночь, но и в идеях перестройки мира. Он делился планами, казавшимися тогда выдумками юнца-мечтателя:

- Сейчас создана организация анклистов. Название происходит от английского слова "анкл" то есть "дядя". Мы, кому сегодня не  больше двадцати, через двадцать-тридцать лет должны будем взять власть в свои руки и перестроить всё по-своему.

Мало кто воспринимал тогда эти слова всерьёз. Жене нравились рифмы и ритмы стихов Гарика, удивительное напряжение ожидания чего-то. Например, он описывал ливневый дождь и заканчивал стихи словами: "И оставалось до земли ему всего четыре метра". То есть он ощутил момент падения дождя за четыре метра до соприкосновения с землёй. И читал Гарик эти строки с необыкновенной экспрессией, словно готов был сам упасть с каплями дождя на землю и совершить чудо.

Но по содержанию многие стихи Гарика Женя не воспринимал. Они носили часто характер эгоиста. Он мог, скажем, писать о талантливом трубаче, который был плохим другом, воровал, никого не любил, сам был нелюбим другими, "но, – торжествующе завершал стихи Гарик, – на трубе играть умел, как ни один другой".

В этом вопросе Женя принципиально расходился с Гариком во мнениях. Он считал, что талант должен быть направлен людям, а потому не может быть эгоистичным. Такое в жизни бывает, но не это следует восхвалять. А стихи Гарика в этом смысле перекликались со стихами известного поэта Григория Поженяна, с которым Жене тоже довелось как-то идти по набережной и слушать его хрипловатый голос. Поженян в стихах о дереве писал, что есть такое дерево, которое никому ничего не даёт, ничем не радует, но растёт, потому что оно есть. С этим Женя никак не мог согласиться, считая, что, во-первых, каждое растение имеет в мире своё назначение, и потому бесполезных растений нет. Так же точно и человек – каким бы плохим он ни был, но всегда в нём есть что-то хорошее, что может оказаться полезным другим людям, надо лишь уметь это хорошее открыть, быть может, даже для него же самого. Но рекламировать в поэзии или других видах искусства бесполезность, как возможный способ существования, Жене казалось абсолютно неправильным.

Вспоминался ему и краткий переход по набережной с Андреем Вознесенским, во время которого он читал известнейшему в стране поэту своё поэтическое обращение к нему:


Простите, Андрей Вознесенский.
Я тоже пишу стихи,
у Вас не сдираю ни строчки,
но нравится мне Ваш стиль –
такой размашистый, прочный.
Словно конь, закусив удила,
мчит по пашням,
а Вы слегка,
поводья бросив,
швыряете взгляд
то в зиму, то в осень.
И где ни вздохнёте,
там рифма падает.
Следующая не напротив,
а где-то рядом.
И стих Ваш мечется,
но сквозь него
падает кречетом
конская дробь.


Вот эти последние слова "падает кречетом конская дробь" отметил в качестве удачных большой поэт, не сказав ничего обо всём остальном. Но Жене важно было высказаться о своих чувствах благодарности популярному поэту, который, несомненно, тут же забыл и этого провинциального автора и сунутый ему в руки листок с никогда не прозвучавшими стихами.

Другое дело встречи с другим известным поэтом Сергеем Островым, над которым его друзья подшучивали, говоря, что каждый его шаг – это шаг в историю. Знакомясь в доме творчества с Островым, Женя чуть не попал впросак, полагая, что имя отчество поэта Сергей Гордеевич, как было написано в эпиграмме Игина, которую Женя хорошо знал:


"-Я парень, в общем, с головой,
Сергей Гордеич Островой".


Женя так и хотел обратиться к Островому при знакомстве, но кто-то успел услышать это обращение раньше и расхохотался, объяснив, что отчество Острового Григорьевич, а поэт-сатирик назвал его Гордеевичем в шутку, обращая внимание на заметную гордость собой Острового.

Так вот вторая встреча с Островым у Жени произошла через год после первой, когда на набережной его неожиданно остановил человек, в котором Женя не сразу узнал Острового, зато поэт, подняв предостерегающе руку, заговорил:

- Погоди-погоди, не говори, кто ты, я сейчас сам вспомню. Ну да, ты Женя. Правильно говорю? – И, получив в ответ утвердительный кивок головы, восторженно похвалил себя: – Вот память у меня! Никогда не подводит.

Собственно вся жизнь Жени состояла из нескольких разных жизней. Одна дома с мамой, папой, братьями и сестрой, где все его любили и подсмеивались над его стихами. Другая – поэтическая в литературном клубе, в литературном объединении при "Курортной газете", где всех воспринимали всерьёз как начинающих творцов и ждали от каждого новых произведений. Третья жизнь была в народном театре, располагавшемся в городском Доме учителя, что находился во дворе церкви на улице Кирова, идущей параллельно набережной. Здесь, в этой небольшой части трёхэтажного дома проходила совершенно другая жизнь в почти ежевечерних репетициях и еженедельных спектаклях по субботам и воскресеньям. Впрочем, это пришло чуть позже. Но со сценой Женя был связан с детства.

В восьмилетнем возрасте он вышел впервые на подмостки клуба санатория «Нижняя Ореанда» вместе со своей сестрой и исполнили стихи Некрасова "Однажды в студёную зимнюю пору", где Галя читала слова автора, а Женя исполнил роль семилетнего мужичка. Затем с братом Тёмой они пришли в оркестр струнных инструментов, где научились играть сначала на балалайках, потом на домре и мандолине и выступали несколько лет, разъезжая с оркестром по санаториям и домам отдыха.

Как обычно, Женя организовал на площади воскресный книжный базар, куда по обыкновению пригласил кроме местных ялтинских поэтов, маститых мэтров из Москвы, находившихся в эти дни на отдыхе в Доме творчества.

Приглашать он ходил частенько вместе с Антоновым, работником туристического клуба, но заядлого любителя литературы, и в этот раз они познакомились с необычным поэтом Николаем Глазковым, выделявшимся среди всех современников, прежде всего внешностью. Казавшийся неопрятно одетым, с удивительной тощей бородкой на худом лице, Глазков напоминал собой какого-то средневекового горожанина и, видимо, потому попал в эпизод нашумевшего фильма Тарковского  "Андрей Рублёв", в котором снимался без всякого грима, чем очень гордился.

Встретив такого человека на современной улице, трудно было бы поверить, что за этой внешностью скрывается очень мыслящий, хорошо образованный поэт, именовавшийся в литературных кругах патриархом, ибо ему доводилось вращаться со своими стихотворными строками ещё в Есенинских и Маяковских кулуарах.

Твёрдого обещания выступить перед воскресной публикой Глазков не дал, но сказал, что паче чаяния он с друзьями окажется на прогулке в этом районе, то возможно и почитает что-нибудь из новенького.

А новенькое у него было, и к объявленному в "Курортной газете" времени начала выступлений группа московских поэтов уже была на площади, рассматривая выложенные на ряды столиков книги, среди коих, естественно, не было их произведений. Страна в то время переживала поэтический бум, когда стихотворные сборники распродавались быстрее копчёной колбасы, особенно если их авторы были замешаны хоть в одном заметном скандале.

Первыми микрофоном на площади завладели начинающий поэт Саша Марков, не считавший, конечно себя таковым, а, скорее,  профессионалом, поскольку успел познакомиться с самим Андреем Вознесенским, побывавшим в его криминалистической лаборатории (Марков работал в милиции). Читал стихи и Юра Меньшиков, продолжавший работать в горкоме комсомола. Его сменил известный в Крыму поэт пионерии, прославившийся стихами об Артеке и для Артека, Николай Кондрашенко. Сам Женя, будучи ведущим программы, тоже читал свои стихи.

Наконец, слово было предоставлено московскому поэту Николаю Глазкову. Хотя, может быть, перед ним выступил его друг из Калмыкии Кугультинов. Но дело не в этом. Ключевым моментом события того дня было выступление именно Глазкова.

Суть происшедшего заключалась в том, что как раз незадолго до того в стране было объявлено нечто вроде сухого закона, то есть, велась борьба с пьянством. А Глазкову пришла в голову мысль почитать только что написанное им новое произведение, называвшееся "Спор водки с коньяком".

Само название стихотворного шедевра – иначе его себе автор и не представлял – как и большинство авторов своих новых творений, уже насторожило блюстителей издававшихся законов. Привлекло оно внимание и содержанием, в котором речь шла о том, что два известных напитка спорили между собой, кто более популярен и ценен для народа. Водка аргументировала тем, что её пьёт рабочий человек, тогда как коньяк потребляет бюрократ и казнокрад. Коньяк же возражал, утверждая, что водка де из сивушных масел и приносит вред здоровью в отличие от благородных виноградных кровей коньяка, дарящих радость и витамины людям.

Любому мало-мальски догадливому слушателю было понятно, что речь шла не столько о том, что лучше пить, сколько о том, кто лучше: рабочий человек или бюрократ. Уловив мгновенно возможную скандальность прочитанного Глазковым, Женя попытался несколько смягчить шоковую реакцию присутствовавших местных блюстителей порядка, и потому с улыбкой подойдя к микрофону объявил:

- А теперь, после несколько шуточных стихов Николая Глазкова предлагаю слово ялтинскому поэту сатирику Игнату Беляеву.

И Игнат Степанович тоже прочитал о выпивке, но совершенно в другом русле. Его поэтический короткий рассказ выводил на чистую воду отдыхающего, который на совет врача выбрать себе оздоровительный маршрут вместо путешествий по горам и парковым дорожкам избрал короткий маршрут в пивную и обратно.

То ли на несчастье, то ли на счастье, но в числе слушателей, стоявших плотным кольцом вокруг выступавших, оказался случайно проходивший мимо секретарь ЦК партии Украины Титаренко. Не успели зрители разойтись, а руководство горкома партии было уже оповещено о крамольном выступлении поэта у памятника Ленину.

Очень скоро созванное бюро горкома партии, не имея возможности хоть как-то наказать московского писателя, автора шести сборников стихов, но вынужденное отреагировать на происшедшее в связи с указанием вышестоящего начальства, объявило Жене, как организатору книжного базара, на котором были допущены неутверждённые горкомом выступления, строгий выговор со снятием с должности в книготорге.

Писательская общественность, отдыхавшая мирно в доме творчества имени Павленко, заволновалась, засуетилась: как же так, из-за их собрата по перу пострадал ни в чём невинный человек? И Женю подвели под руки к сидевшей в кресле поэтессе – символу времени – Маргарите Алигер, которая, внимательно выслушав историю в кратком эмоциональном изложении одного из инициаторов оказания помощи, сановно произнесла:

- Я, конечно, могу пойти в горком партии и поговорить с ними. Но это будет прецедент, который не останется не замеченным. Начнётся скандал. Нужно ли это? Я не отказываюсь, но подумайте, молодой человек, нельзя ли решить вопрос другим способом?

Женя сказал, что попробует съездить сначала в обком партии, и поехал. Заведующий отделом пропаганды Качан принял радушно, спокойно выслушал Женю, и то ли уже знал о возможных последствиях связи с писателями, то ли действительно искренне согласился с доводами Жени, но тут же соединился с Ялтинским горкомом и мягким ровным голосом, но очень определённо сказал:

- У меня тут ваш коммунист сидит, Инзубов, которого вы сняли с работы из книготорга. Он вот рассказал мне, что произошло, и я, честно говоря, не понимаю, в чём его вина.

Иван Андреевич Бондарь, секретарь горкома по пропаганде, стал что-то объяснять, но был прерван коротко:

- Так вы устройте его на работу, куда он хочет, а не бросайте.

Женя мечтал быть переводчиком и на следующий день приступил к этой должности в институте "Магарач". Так закончился очередной эпизод, связанный с набережной. Тогда Женя ещё раз убедился в том, что в партии бывают разные люди, как и везде: одни понимают что-то лучше, другие хуже, одни живут для людей, другие работают за зарплату. Но мыслить обо всём этом можно было очень много и долго.

Сейчас он думал Гарике, как он вошёл в литературу. Сначала это были его стихи. Одно даже как-то прозвучало в Москве, но осталось незамеченным. Однако позже он переехал с женой на жительство в Москву, там вошёл в литературные круги и перешёл на сказки, опубликовав ставшую очень известной книжицу «Вредные советы». Больше всего удивляло Евгения Николаевича то, что это детское произведение действительно оказывало вредное воздействие на детей. Ну, а как же могло быть иначе, если автор рекомендовал детям при этом плохим литературным слогом без рифмы, например,                такое:


Перед тем как у своих родителей
что-нибудь хорошее выпрашивать,
у себя спросите: «Заслужил ли я?
Был ли я послушным, милым мальчиком?»
Если да – просите вдвое большего.
Если нет – просите вдвое жалобней.

Или про горячий чай?

Если чай в стакане долго
не желает остывать
и уже терпенья нету
на него сидеть и дуть,

свой стакан с горячим чаем
на коленки опрокинь.
На ошпаренных коленках,
очень быстро стынет чай.


И вспомнился вдруг совет о разбитом окне:


Если вы окно разбили,
не спешите признаваться,
погодите – не начнётся ль
вдруг гражданская война.

Артиллерия ударит,
стёкла вылетят повсюду,
и никто ругать не станет
за разбитое окно.

 
Тут уж прямой совет не признаваться в чём-то содеянном, ожидая чего-нибудь взамен наказания. И всё же это не отвлекало от желания что-то сделать неправильное, если можно избежать наказания.

Однажды произошёл смешной случай, который Евгений Николаевич навсегда запомнил. Они встретились с Гариком в сопровождении его жены и сына, лет тринадцати, на набережной.  Они мирно разговаривали о том, о сём, а сынишка шёл впереди с небольшим игрушечным совочком. Вдруг он увидел перед собой небольшую кучу песка и, сунув в него совок, начал разбрасывать песок, с интересом наблюдая, как песчинки летят по дувшему ветру на родителей и меня. Гарик тут же возмутился, спросив сына, зачем он безобразничает. А Евгений Николаевич, или просто Женя, как его звали друзья,  рассмеялся, сказав, что сын поступает так, как написано в книжке «Вредные советы» и потому на него нельзя кричать.

Гарик несколько смутился на этих словах, но совок у мальчика отобрал.


Все эти мысли – воспоминания пролетали в голове Евгения Николаевича, пока он ехал домой, отвлекая его от Мемориального ордера, выданного ему в банке за подписью Алимовой, которую он не только не знал, но и не собирался узнавать. Конечно, деньги у них пока были. Не все, что выдали в тресте «Арктикуголь», были переведены в доллары. Кое-что осталось. К тому же Настенька могла получать по уходу за ребёнком, и Евгений Николаевич устроился уже на работу в газету. Так что финансовый вопрос особо не волновал, не смотря на ухудшавшуюся обстановку с дефолтом. Всё-таки доллары в банке находятся и когда-то всё же будут выданы. Так думалось Евгению Николаевичу.
 

Часть 3


Занятая кормлением и воспитанием Лизоньки, Настенька почти не думала о происходящих в стране событиях. Малышка отнимала всё её время и развлекала своим постоянным смехом и требованиями приложить к груди. Приходилось постоянно пеленать, носить на руках, показывать папу, прабабушку, дедушку, бабушку и вообще всех, кто приходил в гости.

Совсем в другом положении находился Евгений Николаевич. После выхода из печати статьи «Синдром зарубежной слепоты Гольца» её автора сразу же признали как успешного журналиста и привлекали к самым важным материалам. Одним из них было появление в правительственных кругах нового лица – молодого Путина.

В Москву он приехал из Санкт-Петербурга ещё в 1996 году после поражения на выборах мэра его шефа Анатолия Собчака, и сначала работал заместителем управляющего делами президента Российской Федерации, затем секретарём Совета Безопасности. Должности, скажем так, не рядовые, но и не слишком заметные в обществе. Однако одну из бывших центральных газет, каковой являлась «Советская Россия», несмотря на препоны, устраиваемые Ельциным после переворота в 1991 году, когда газета постепенно стала отражением чисто коммунистических идей и называться дополнительно  «независимой народной газетой», новый человек, близкий к руководству интересовал в какой-то степени.

В толпе журналистов, которая, конечно, сопровождала Путина, где было возможно, Евгений Николаевич был не особенно заметен. Да ему это было и не нужно. Главные мысли, как и все, он записывал на микрофон, чтобы потом отразить в информации о том, что молодой директор ФСБ России борется, по его словам, всеми силами с организованной преступностью. И, разумеется, дефолт и рост цен тут были не при чём, или, во всяком случае, не могли быть объяснены начальником службы безопасности в то время, как вся печать пестрела материалами о падении курса рубля и снижении уровня жизни населения.

В составе редакции помимо главного редактора работало всего несколько журналистов. Основное же внимание уделялось внештатным корреспондентам, заваливавшим редакционную почту валом писем со всех концов России. Разбор их и подготовка по ним публикаций и являлось главной задачей сотрудников редакции. Часто письма брались с собой втихаря, чтобы успеть прочитать дома, а утром следующего дня предлагать то или иное письмо в следующий номер. Словом, работы было невпроворот.

Так проходили месяц за месяцем непрерывной работы. Параллельно Евгений Николаевич вёл работу с Инкомбанком, точнее, он вёл свои действия со своими вкладчиками, откладывая свои обязательства на неопределённый срок. Наконец, 29 октября 1998 года у банка отозвали лицензию в связи с «неисполнением банком требований федеральных законов, регулирующих банковскую деятельность, нормативных актов Банка России, неспособностью удовлетворить требования кредиторов по денежным обязательствам и исполнить обязанности по уплате обязательных платежей».

Объяснялось всё всем просто: Снижение курса рубля и массовое изъятие средств клиентами банка привели к резкому ухудшению финансового положения «Инкомбанка». К этому привели несбалансированность обязательств по срокам и чрезмерные риски на рынке срочных сделок. Банк России отозвал лицензию, чтобы не началось получение частью кредиторов компенсации за неисполнение банком отдельных обязательств путём наложения арестов на имущество банка в ущерб интересам общей массы кредиторов.

29 октября 1998 года в дополнительном отделении «Ломоносовский» составили два Акта сверки обязательств ОАО «АБ «Инкомбанк», в которых подтверждалось, что Инкомбанк имеет неисполненными обязательства перед Инзубовым в размере 10 000 долларов по одному лицевому счёту и 343 доллара по другому счёту. Указывались номера счетов и перевод в рублёвые эквиваленты. Тем самым официально подтверждались долги банка.

Но вот получено серьёзное решение по этому вопросу, написанное убористым шрифтом на двух страницах, начинавшееся с главного:

«4 ноября 1998 года в отношении ОАО «АБ «Инкомбанк» возбуждено дело о несостоятельности (банкротстве) и введена процедура наблюдения. 20 ноября 1998 года определением Арбитражного суда г. Москвы временным управляющим «АБ «Инкомбанк» назначен Алексеев Владимир Николаевич.

В соответствии со статьёй 20 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» от 8 января 1998 года №6-Ф3 при осуществлении своих прав и обязанностей временный управляющий обязан действовать добросовестно и разумно с учётом интересов должника и его кредиторов».

Дальше на двух страницах идёт перечень полномочий временного управляющего. В завершение идут почтовые адреса и заключительная фраза:

«Надеемся на Ваше понимание ситуации и разумное действие».

А самое удивительное, если не совсем смешное, то, что при этом стоит подпись:

«С уважением,

  Арбитражный управляющий ОАО «АБ «Инкомбанк»        В.Н. Алексеев»


Иными словами, постановление о назначении, описание полномочий и призыв к добросовестному их исполнению подписаны самим же Алексеевым.

Этого Евгений Николаевич понять никак не мог. Самому себе давать указания и подписывать их никто не может.

8 декабря всё того же 1998 года в Гагаринском районе Москвы состоялось открытое судебное заседание по рассмотрению дела о взыскании в пользу вкладчиков с АО Инкомбанк соответствующих сумм денег в рублёвом эквиваленте.

На суд собрался полный зал людей. За столом перед собравшимися сидели народный судья, члены суда и арбитражный управляющий В.Н. Алексеев.

Суд постановил взыскать с должника, находившегося по Ленинскому проспекту, указанные в исках деньги в пользу вкладчиков. Постановление завершалось словами:

«Согласно статье 80 Закона о судоустройстве Союза ССР, и автономных республик, предъявленные судебным исполнителями требования по исполнению судебных приговоров, решений и определений обязательны для всех должностных лиц и граждан.

На основании этого суд ПРИКАЗЫВАЕТ всем должностным лицам и гражданам, к которым это относится, точно и своевременно исполнить решение суда».

Решение вступило в силу 18 декабря 1998 года.

На основании этого решения в день судебного заседания, т.е. 8 декабря всё того же 1998 года, был выписан Исполнительный лист на имя Инзубова, в котором извещалось о решении суда взыскать указанную сумму в пользу вкладчика.

Однако подавать исполнительный лист было просто некому и потому 20 января уже пришлось писать требование в Арбитражный суд Москвы, ОАО «АБ «Инкомбанк» и копию Временному арбитражному управляющему ОАО «АБ  «Инкомбанк» Алексееву В.Н., в котором выражалась просьба на основании статей 46  и 63 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» признать Инзубова кредитором ОАО «АБ «Инкомбанк» с соответствующей суммой. И самое интересное то, что кредитором-то его признали, но денег от этого у него больше не стало.


ГЛАВА 4


КОГДА ПРИХОДИТ СЧАСТЬЕ


Часть 1


Лизонька радовала Евгения Николаевича всегда, когда он приходил домой, потому что всякий раз, помыв руки, он направлялся к дочери. Если она не спала, он любовался её голубыми глазками, смеющимся ротиком, маленькими ручками, брал девочку на руки и первым делом просил;

- Скажи па-па.

Первые дни она в ответ, казалось бы, улыбалась, но позже стала шевелить губами, будто бы пытаясь произнести «па-па».

Впрочем, ту же процедуру с девочкой проделывали и Настенька, предлагая сказать «ма-ма», и тоже радовалась ответным движениям губ Лизоньки. Настеньке казалось, что она пытается произнести «ма-ма».

Точно то же случалось и с бабушкой Лизоньки, и она тоже думала, что внучка пытается сказать в ответ «ба-ба».

Короче говоря, все были довольны, даже когда за простым движением губ появлялись звуки, которые Евгению Николаевичу напоминали «па-па», Настеньке – «ма-ма», а Ирине Александровне – «ба-ба».  И к каждому в этот момент приходило счастье.

А что тут удивительного? Никто же не знает, когда Лизонька, кроме а-а-а или у-у-у скажет что-то конкретное, позовёт к себе или попросит есть. Но, ох, как хочется, чтобы это было поскорей.

Настенька больше всех занималась с дочуркой. Она кормила, пеленала, звенела погремушками и говорила ей обо всём на свете: о том, как они любят свою Лизоньку, о том, что папа сейчас на работе, но скоро должен прийти и принесёт, наверное, коляску, и тогда они будут гулять вместе по набережной, о том, что сейчас уже не лето, но осень тоже хороша для прогулок. Папа действительно купил коляску, и Настенька разговаривала с Лизонькой, уже проходя вдоль реки, рассказывая ей о речном течении, о сверкающем солнце, о том, что сейчас опять придётся подниматься домой на лифте, потом заходить в квартиру, что не так-то просто. А ещё чаще Настенька пела песни, пока дочурка не засыпала.

Но когда на прогулку выходил и папа Лизоньки, и дедушка с бабушкой, а то и прабабушкой, радость девочки возрастала вдвое, втрое и вчетверо, хоть сказать об этом она пока не могла, и выразить её можно было только бегающими глазами да кричащим неизвестно что ротиком.

Выждав на переходе, пока проедут легковые машины и автобус, Евгений Николаевич, перебрался с коляской через дорогу, прошёл пункт остановки и притормозил коляску, остановив её у самого бордюра. В этом месте он нагнулся к лежавшей с открытыми глазами Лизоньке, поднял её, обхватив руками, поцеловал в лобик, и, обратившись к улыбающейся, но слегка обеспокоенной Настеньке, сказал:

- Настюша, я поведаю ей немного о природе.

Потом, держа малышку на левой руке, обратился уже к ней:

- Лизунчик, скажи па-па. Прямо так и скажи па-па.

Девочка пошевелила губами, ничего не произнося.

Евгений Николаевич улыбнулся и начал другой разговор;

- Ну, ладно. Ты уже большая, тебе почтидва месяца, но я подожду ещё, а ты смотри на реку. Видишь – по ней плывёт катер с пассажирами? Когда ты подрастёшь, тоже будешь кататься на катерах. Смотри, какой он красивый. Из трубы идёт маленький дымок. Такой это катер. А чуть подальше за ним зелёный лес. Он очень красивый и потому почти все пассажиры вышли на палубу поглазеть на него. А вон по воде плывут уточки. Много уточек. И все хотят есть. Если бросать им хлеб, они все приплывут к нам. Но мы не взяли с собой ничего. Вот, смотри: впереди на парапете сидят голуби. Они тоже хотят есть и ждут от нас чего-нибудь. А над нашими головами, посмотри: летят две чайки. Они здесь самые большие птицы и очень смелые. Они не боятся ни чёрных ворон на деревьях, ни тем более маленьких воробьёв, которые носятся по деревьям.

Посмотрев на дочку, Евгений Николаевич повернулся к дороге.

- А там ездят разные машины и пускают газ. Ну, это тебе не интересно, ложись снова в кроватку.

Он положил её назад, укрыл одеяльцем и продолжил разговор.

Папа говорил, везя коляску, дочке и Настеньке о том, как трудно сейчас работать в коммунистической газете, которую не хотят видеть власти, но любят читатели. Он описывал многочисленные встречи с ответственными людьми, часто скрывающими свои сокровенные мысли и излагающими не то, что думают на самом деле.

- Слушай, Женя, давай лучше споём что-нибудь – проговорила Настенька, прервав Евгения Николаевича на сделанной им паузе. И, не дожидаясь ответа, запела вполголоса:


- Чуть охрипший гудок парохода
Уплывает в таёжную тьму.
Две девчонки танцуют, танцуют на палубе,
Звёзды с неба летят на корму.


Евгений Николаевич охотно подхватил припев. Песню он знал, и Настенька знала об этом. Они зазвучали вместе, придерживая оба коляску.


А река бежит, зовёт куда-то,
Плывут сибирские девчата
Навстречу утренней заре
  По Ангаре,
  По Ангаре.


В это время навстречу им шли молодые высокие парень и девушка. Оба в джинсовых брюках. У обоих с плеч спадали лёгкие голубые плащи, из-под которых у неё просматривалась белая блузка, а у него синяя рубашка с синим галстуком. С любопытством и с явным интересом они смотрели на приблизившуюся к ним коляску, из-за которой навстречу неслась песня. Они поравнялись во время припева и вдруг, не сговариваясь, оба повернули за Настенькой и Евгением Николаевичем и присоединились к исполнению второго куплета:


Верят девочки в трудное счастье.
Не спугнёт их ни дождь, ни пурга,
Ведь не зря звёзды под ноги падают, падают
И любуется ими тайга!


Теперь вчетвером они шли, растянувшись в шеренгу, по набережной и вместе пели оставшуюся часть куплетов:


Будут новые плыть пароходы,
Будут годы друг друга сменять,
Но всегда две девчонки на палубе
Под баян будут вальс танцевать.

А река бежит, зовёт куда-то,
Плывут сибирские девчата
Навстречу утренней заре
По Ангаре,
По Ангаре.


Закончив песню все остановились. Настенька начала благодарить спутников и сочла нужным представиться:

- Ой, спасибо большое, что вы нам подпели. Мы так любим эту песню. Меня зовут Анастасия Алексеевна. А это мой муж Евгений Николаевич. Будем знакомы.

Отвечала девушка:

- А я просто Катя. Это мой друг Коля. Мы каждый день гуляем здесь по набережной, а вас, кажется, видим впервые да с такой песней. Мы хорошо знакомы с её авторами, потому и запели с вами. Мы здесь недалеко живём и часто встречаемся с Николаем Николаевичем Добронравовым, который написал слова, и его женой Александрой Николаевной Пахмутовой, написавшей музыку. Но я, быть может, напрасно это говорю, если вы тоже это знаете.

- Нет-нет, пожалуйста, рассказывайте – вступил в разговор Евгений Николаевич. – Я как раз журналист и такие подробности меня очень интересуют. Эта песня у нас одна из любимых, а с авторами нам не доводилось встречаться, хотя хотелось бы. Добронравов замечательный поэт, по-настоящему влюблённый в советскую Россию.

- Конечно, вы правы, Евгений Николаевич.

Это к разговору присоединился Николай.

- Николаю Николаевичу Добронравову как раз в ноябре исполняется шестьдесят лет. Юбилейная дата. Если вы журналист, то где работаете? Мы вас можем познакомить с Николаем Николаевичем и Александрой Николаевной. И, кстати, почему мы вас не встречали здесь на набережной? У вас ведь даже ребёнок есть.

- Ах, – смеясь, ответила Настенька. – Мы здесь совсем недавно. Приехали со Шпицбергена. А Евгений Николаевич только-только начал работать в «Советской России». И пели мы сегодня на набережной впервые, а то всё дома напеваем.

- Мне, как раз и название статьи пришло сейчас вот в голову. Я могу назвать её так: Добро нравится поэту. – Задумчиво сказал Евгений Николаевич.

- Любопытный заголовок. Добро нравится поэту Добронравову – заметила Катя и рассмеялась.

Познакомившись, таким образом, новые друзья обменялись телефонами, договорились о звонках и расстались.

Убаюканная звуками голосов и укачиванием движущейся неторопливо коляски, Лизонька скоро заснула, просыпаясь уже снова на десятом этаже, чтобы попить молоко из груди существа, которого она не называла ещё мамой, но уже узнавала её по улыбке, тёплым ласковым рукам и таким же светлым, как у неё самой, голубым глазам. 
 

Часть 2


- Настюша, как ты думаешь, не купить ли нам дачу? – неожиданно спросил Евгений Николаевич однажды субботним утром, приобняв жену за плечи. – Я имею в виду, конечно, ближе к лету, когда потеплеет, и видно будет, что покупаешь.

Настенька отвечала, не торопясь, словно раздумывая над предложением:

- Я, честно говоря, Женя, тоже об этом подумываю, но, во-первых, время сейчас не самое удобное в плане финансов. Деньги-то улетают быстрее, чем их зарабатываешь.

- Так я ж, ты помнишь, на Шпицбергене положил в банке две тысячи крон. Их можно перевести сюда в любой наш банк и на них мы купим дачу.

- Сначала надо узнать о стоимости дачи и где её можно купить, а потом переводить деньги.

- Ну, с этим я согласен. Завтра съезжу на улицу Горького. Там я, помнится, видел какую-то контору по продаже дачных участков. У них, очевидно, есть рекламная литература. Посмотрим сначала, что предлагают.

Так всё и сделали. На следующий вечер, когда гостей уже не было, а Лизонька спала, оба мечтателя уселись на диван рассматривать каталог предлагаемых дач. Цены, естественно, были самые разные в зависимости от размера участка, этажности домиков, величины комнат и, по-видимому, отделки. Во многих предлагались сараи, гаражи, ухоженные клумбы. Имело значение также расстояние до Москвы.

- Так мы ничего не поймём, – заключила Настенька. – Нужно ехать и смотреть.

- Ты права. Но общее представление мы теперь имеем, – согласился Евгений Николаевич. – Я думаю, даже с твоим папой не нужно ехать. В конторе предлагают отвезти и показать конкретные участки, которые мы выберем. Там предложили в Сосновом бору и другую на Дмитровском шоссе за Икшей.

- Лесной бор меня не очень привлекает. Это звери рядом, клещи, змеи и прочая нечисть. Кроме того, там охрана должна быть, а, значит, всё дороже. Давай посмотрим Дмитровское шоссе. Есть ли там электричка в этом районе. И какие цены.

- Ну, разверни каталог на этой странице.

- Вот, пожалуйста. Смотри, тут проходит железная дорога, а шоссе идёт к Дмитрову. Пишут, что это дачный кооператив, участок 10 соток, двухэтажный кирпичный дом, рядом лес. Это интересно. Съезди туда, хотя бы. И цена более-менее подходящая, потому что в стороне от Москвы. Тут указано, что 30 километров от кольцевой дороги.

- Ладно, попробую в этом районе на следующей неделе.

И поездка состоялась.


Часть 3


Погода удалась на славу. Светило солнце. Туч не наблюдалось. Менеджер Центра по продаже участков Степан Филиппович сам вёл машину. Шоссе было запружено автобусами и легковым транспортом. То есть это не было захолустьем, что особенно нравилось Евгению Николаевичу. Но важно, где сама дача. На одной из центральных дорог тоже нехорошо.

Машина проехала поворот на большой мост через железную дорогу и реку, затем развернулась положенном месте, и поехала обратно. Опять миновали мост и вскоре повернули направо в гору, чтобы ещё раз свернуть направо и въехали в лесную зону. По лесной дороге ехали недолго и, наконец, впереди появились дачные домики, окружённые невысокими заборчиками.

- Это и есть дачный кооператив «Журавушка» – пояснил Степан Филиппович.

На просёлочной дороге никакого асфальта. Они повернули направо, затем налево и стали подниматься вверх мимо дачных участков с невысокими домиками. Впереди появился лес, ограждённый проволочным заборчиком. Всё выглядело примитивно простым. Повернули направо вдоль леса, и тут впереди появилось двухэтажное здание из кирпича.

- Это и есть цель нашей сегодняшней поездки. Надеюсь, она вам понравится. Хозяйка участка сама председатель кооператива. И говорить будем с нею.

Объехав проволочную ограду вниз справа, Степан Филиппович снова повернул теперь уже налево и остановил машину у калитки. Вынув из кармана пиджака мобильный телефон, набрал номер и позвонил. Услышав ответ, сказал весело:

- Вера Семёновна, мы приехали и находимся у калитки.

Через несколько показавшихся Евгению Николаевичу долгих минут весьма дородная женщина, названная Верой Семёновной, спустилась по асфальтированной дорожке к калитке, на металлическом запоре которой с внутренней стороны висел замок. Небольшой, но прочный запор с вращающимися дисками вскоре открылся и приехавшие были пропущены в калитку.

- Степан Филиппович, я, как всегда, рада вашему появлению. Тем более, что вы не один. Значит…

- Меня зовут Евгений Николаевич, – не дожидаясь конца предложения, вставил Евгений. – Мне бы хотелось посмотреть вашу дачу, если вы не станете возражать.

- Какой может быть разговор? Пожалуйста, смотрите. Дача у меня замечательная. Правда, сейчас ещё осень и не всё растёт. Но вот яблоки ещё висят. И облепиха есть в углу. А совсем рядом с нами на углу черноплодная рябина.

Евгений Николаевич следил за руками Веры Семёновны, указывавшими то в одну сторону, то в другую, обращая внимание на яблоню, находящуюся у другого забора, облепиховое дерево, украшавшее садовый участок внизу у того же забора, что и яблоня, и куст рябины, возле которого они все продолжали стоять.

- Тут есть ещё маленькие деревца, которые я недавно посадила. Вы их видите по центру участка. Это груши и яблони. К сожалению, мне приходится продавать участок, а то намеревалась развести тут настоящий сад. Места много.

Евгений Николаевич обратил внимание на широкое пространство, поросшее высокой травой, где, конечно, можно было много чего посадить. На пригорке, в конце участка стоял двухэтажный дом. Второй этаж, обращённый в эту сторону, выглядел деревянной верандой с застеклёнными окнами. Низ дома весь был выполнен из белого камня. Два окна смотрели на участок. Это Евгению Николаевичу пришлось по душе. Он представил себе большой сад и вил на него из окон дома.

Вера Семёновна, поправив на голове широкую причёску, направила своё грузное тело вверх по дорожке, показывая по пути небольшие строения по левую сторону от неё:

- Здесь в железном сарае можно сделать мастерскую или склад. Мы планировали, но не пришлось. Дальше идёт деревянный туалет. Отходы идут вниз, но можно пригласить санитарную машину. Их тут много на трассе. Затем от дорожки слева я сажала картошку, но уже всю убрала. А потом вы видите беседку. Она заросла вьюнками. Очень приятная для отдыха в жаркое время года.

Евгений Николаевич по пути успевал заглядывать в сарай, туалет и беседку. Пока всё нравилось, и он представлял себе, что можно поправить или переделать. Но самое главное, разумеется, заключалось в самом доме. А туда они только подошли.

Весь первый этаж выполнен был из крупного белого камня, второй этаж сделан из кирпича. Одно окно первого этажа выходило на беседку. Рядом сделана каменная лестница в дом в виде крыльца. Входная дверь вела на довольно большую застеклённую веранду, на которой разместился большой столовый стол, неподалеку возле внутреннего окна кухонный столик и рядом газовая плита с большим привозным газовым баллоном.

- То есть здесь легко можно готовить пищу, – подумал Евгений Николаевич.

С веранды, в которой было светло, так как внешняя стена состояла из стекла в рамах, гости попали на относительно тёмную лестничную площадку. Покрытая ковром лестница вела наверх, но Вера Семёновна остановилась здесь, поясняя:

- Вот тут в центре пола люк. Сюда можно спускаться в подвал для хранения картошки, капусты, свеклы и всего, чего захочется. Ну, это посмотрим, если вы захотите. Под лестницей дверь в кладовку, куда можно вешать одежду или прятать вещи. Сейчас давайте зайдём в меньшую комнату.

Они вошли в уютную маленькую комнатку с двумя окнами:  одно с видом на беседку, а другое – на огородный или садовый участок.

- Это похоже на детскую комнату – мелькнула мысль у Евгения Николаевича. – Тут можно поставить кровать и коляску.

Следующая дверь из лестничной площадки вела в комнатушку, которую можно было бы назвать то ли кухней, поскольку здесь стояла печь, то ли мойкой, так как в ней был и умывальник и что-то вроде душа, под которым расположена была ванна. Здесь имелось и небольшое окно, в котором виднелась соседский дачный домик, не такой большой, как этот, но из его трубы шёл дым.

В этом доме тоже плита могла работать. Рядом лежали нарубленные дрова и стояло ведро с углём. Очевидно, шла подготовка к растапливанию печки. Дверь рядом с плитой была открыта. Прошли и в главную комнату.

Стена от печки была выложена керамической плиткой, а внизу находился камин, что сразу обрадовало Евгения Николаевича. Камин, напротив которого расположился низкий стол, а за ним стояла у противоположной стены кровать, являл собой ухоженность и любовь к посиделкам. Это не могло не нравиться.

- Ну, первый этаж осмотрели, пойдём теперь на второй – сказала Вера Семёновна и повела опять на лестничную площадку, откуда поднялись по деревянной лестнице, держась за перила.

Вышли в полутёмное помещение под верхушку крыши. Значительная её часть уходила за деревянную перегородку, скрывающую потолок веранды. Здесь же выходила каменная стена печки, за которой пряталась и выходила на крышу труба. Всё было предусмотрено, предотвращая пожарную ситуацию.

Возле окна справа, смотрящего на подъезд к дачному участку, открылась дверь и все вышли на большую веранду, освещённую потоком света сквозь стёкла окон, идущих вдоль всей стены. Сквозь большие почти до потолка окна виднелся весь дачный участок. На полу стояла большая двуспальная деревянная кровать.

- Кстати, хочу заметить, – проговорила Вера Семёновна – я продаю дачу вместе со всем её содержимым.

И только теперь она задала главный вопрос:

- Вам нравится или что-то хочется другое?

Евгений Николаевич проговорил спокойно:

- Положа руку на сердце, скажу, что мне дача ваша нравится. Вопрос лишь в стоимости. Вы же знаете, какая сейчас обстановка в стране. И пока не наступило лето, мне бы не очень хотелось решать.

- А я вам так скажу, Евгений Николаевич. Летом всё будет гораздо дороже. Сегодня я предлагаю всё с оборудованием за двадцать пять тысяч долларов. Так что думайте сейчас.

Степан Филиппович молчал всё это время, а теперь заговорил:

- Евгений Николаевич, давайте принимать решение. Мы же с вами всё обсуждали. Поедем сейчас в Москву и составим договор. Если дача нравится, то чего тут думать?

- Согласен, – сказал Евгений Николаевич.


ГЛАВА 5


СЛОЖНАЯ ЖИЗНЬ


Часть 1


Лизонька уверенно росла. К концу года она уже начинала говорить, называя маму мамой, а папу папой. Вместе с нею росли и курс доллара и цены на товары. Но если Лизонька своим развитием, размахиванием ручек и толканием ножек радовала семью, то рост цен только огорчал.

Попытки Евгения Николаевича получить вложенные в банк сбережения не увенчались успехом. На одном из крупных собраний вкладчиков временно исполняющий обязанности управляющего Инкомбанка В.Н. Алексеев заявил, что большинство вкладчиков свои деньги получить не смогут, даже если обратятся в суд. Заявления в судебные инстанции писали, подтверждения о задолженности банка получали, а денег нет. Никакие инстанции не помогали. Инкомбанк пропал из жизни.

Ноябрь был морозным и снежным, как и ожидалось. Евгений Николаевич с Алексеем Ивановичем съездили ещё раз на дачу, произведя полностью оплату, получили её, можно сказать, из рук в руки, забрали ключи от всех замков, но поселяться там даже временно не собирались, отложив это мероприятие на весну. Инзубов слишком много занимался писаниной статей в газету. На них уходили и воскресные дни.

Познакомился он с поэтом Николаем Добронравовым и его супругой композитором Александрой Пахмутовой и написал ожидаемую статью. Пара влюблённых друг в друга людей была замечательная. Правда, детей у них не было, но они с этим несчастьем смирились и продолжали вместе жить и работать. В этом отношении всё шло хорошо.

Снежная часть года промелькнула без особых волнений, если не считать работу в редакции. Там нужно было знать и охватывать все проблемы страны. А она ведь самая большая в мире даже после развала на мелкие кусочки, когда один большой кусок всё же оставался. Но меньшие куски беспокоили не меньше. Иной раз даже больше. Газета должна была знать всё, чтобы рассказать об этом всем.

Разумеется, в отдельных районах, городах и посёлках находились желающие опубликовать свои статьи, рассказы или просто письма о своей жизни или о регионе. Почта не пустовала. Так журналисты первыми узнавали о проблемах на Украине, в Молдавии и Белоруссии, Казахстане и Узбекистане, Киргизии и на Кавказе.

Из массы писем нужно было выбрать самое важное и донести это до читателя. Но в каждом ли письме отражена правда? И всякая ли правда интересна и нужна в газете?  Да и что такое «правда»? Для многих людей то, во что они верят, и является настоящей правдой. Ну, а если им позже всё объяснили иначе? Если то, во что они искренне верили, на самом деле было совсем не так и не являлось правдой, что тогда? Вот ведь какая незадача.

Скажем, в революцию тысяча девятьсот семнадцатого года в России поверили миллионы людей. Поверили, что она явилась правдой для народа, ради его блага. И жили-не тужили, делая себя и своих детей счастливыми, как в сказке. Но в сказке, как известно, всё неправда. А почему же её любят? Но и это известно. Не случайно же говорят: Сказка ложь, да в ней намёк – добрым молодцам урок. Учились люди у революционных, казалось бы, сказок, но понимали намёки и стремились делать жизнь ещё лучше, ещё прекраснее.

Однако не все осознавали эту правду одинаково. Кому-то она казалась кривдой, с которой хотелось бороться, хотя не открыто сначала, а исподтишка.
 
Как, к примеру, Борис Николаевич Ельцин. Лез, лез себе в гору революционную, расхваливая её, как настоящую правду, при избрании его первым секретарём Свердловского обкома партии, затем членом Центрального комитета той же партии, Председателем Верховного Совета Российской Федерации. А тут возьми и напиши в 1990 году, через семьдесят три года после революции, собственное заявление о выходе из этой самой расхваливаемой им прежде коммунистической партии. Так и написал корявым почерком:

«В связи с избранием меня председателем Верховного Совета РСФСР и огромной ответственности перед народами России, с учётом перехода общества на многопартийность и согласно всюду жёсткой дисциплиной по выполнению партийных решений, я не смогу выполнять только его решения. Как глава высшей законодательной власти республики я должен подчиняться воле народа и его полномочных представителей. Поэтому я в соответствии со своими обязательствами, данными в предвыборный период, – заявляю о своём выходе из КПСС, чтобы иметь большую возможность эффективно влиять на деятельность Советов. Призываю к этому всех руководителей Советов, а также Президента СССР Горбачёва М.С.
 
Б. Ельцин»

Вот, стало быть, каким образом он понимал теперь правду. Воля народов ему мешала быть коммунистом. Значит, правда изменилась в его сознании. И он призвал даже Горбачёва изменить этой правде.

Но и этого оказалось мало. Казавшаяся правдой революция, объединившая вокруг Российской Федерации другие республики, ставшие союзными по той же самой правде, ему показалась уже не такой правдой. И он, решив сам завладеть Россией, так как Советским Союзом руководил тогда Горбачёв, смести которого сразу не удалось, пустился на хитрость и объявил Российскую Федерацию суверенным государством, то есть совершенно отдельным от других республик. Вот тебе и революционная правда в голове. Какой теперь правде верить людям?

И Ельцин бросил в народ ставшую знаменитой, фразу «...берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». Кто понял, те сразу стали заглатывать по возможности больше: кто заводы и фабрики, кто земли, кто другие ресурсы. А вся страна – Россия принадлежала ему – Ельцину, а не Горбачёву. Всеобщая правда разделилась на частную, собственную, и общую, принадлежащую всем.

Конечно, общая правда тем и хороша, что она для всех вместе и для каждого в отдельности одна. Все перед этой правдой равны. Но кто-то оказался более оборотистым и захватывал всё, что под руку попадало, а кто-то менее ловким и брал, что оставалось. Где же тут равенство? Где же правда? Как её решали?

Евгению Николаевичу пришли в голову исторические события 9 января 1905 года в Санкт-Петербурге. Это событие, названное позже «кровавым воскресеньем», тоже было борьбой, вернее, шествием петербургских рабочих нескольких заводов добиться правды, справедливости от царя, которому собирались передать петицию. Они хотели лучше жить, а их встретили на Невском проспекте возле Зимнего дворца пулями и кавалерийскими шашками. На народную правду отвечали огнём и пролитием крови. И хотя организовано многотысячное шествие к Дворцовой площади во имя правды было попом Гапоном, который сумел скрыться от выстрелов, настоять на правде рабочие так и не смогли.

Более того, о готовящемся кровопролитии организаторам было известно, и буквально за день до этого, то есть 8 января, к министру внутренних дел направилась депутация из десяти человек, членом которой был и писатель Максим Горький, по чьему предложению было решено послать депутацию. Однако разговоры с Кабинетом министров и с руководством жандармерии не увенчались успехом, и переговорщики вернулись ни с чем в редакцию газеты «Наших дней». Казалось бы, все хотели добиться правды, но она у всех оказывалась разной. Каждый понимал правду по-своему. Солдаты слушали командиров, командиры защищали царя, а рабочие хотели свою правду – получать больше зарплату и лучше жить.

Почти то же самое случилось на Ленских золотопромышленных приисках, где в апреле 1912 года произвели расстрел нескольких сот человек, выступивших с протестом против ухудшения условий труда и снижения заработной платы. Тут тоже правда была разная. Одни желали понизить стоимость добычи золота и считали это правильным, другие не соглашались с ухудшениями условий жизни по причине понижения стоимости добычи и понимали правду по-своему. Выходит так, что каждый ищет свою правду. Тогда, как сделать, чтобы правда была одна, и все хотели только эту правду? Невозможно.

- А зачем так далеко ходить? – думал Евгений Николаевич. – 1905 год, кровавое воскресенье, или 1912 Ленские прииски. Это было царское время. Все жили и работали на царя-батюшку. Правда вся была в нём. Пришла революция. И правда стала всенародной, пока не появились Горбачёв с Ельциным. Но вот в чём фокус – были у них и незрелые помощники, делавшие дела по-своему, но в их пользу. Они тоже освещали правду, но другую.


Часть 2


Родился Александр Исаакович Солженицин (отца звали Исаакий, а не Исай – подросший сын, очевидно, стыдился имени папаши, которого в глаза не видел, и поменял отчество) сын бывших богачей, разорившихся после революции семнадцатого года. Отец погиб на охоте до рождения Александра, так что воспитывала его мать, дочь богатого землевладельца, в духе неприятия существующего строя, потому мальчик сначала не хотел вступать в пионеры, но затем, привыкая приноравливаться к обстоятельствам, стал даже комсомольцем.

По-настоящему первые патриотические чувства проявил после окончания с красным дипломом физико-математического факультета Ростовского университета, когда началась война и он, не призванный в армию по состоянию здоровья, добился права учиться на офицерских курсах и пошёл на фронт офицером, заслужив за время войны две правительственный награды. Он, правда, сам не стрелял и никого не убивал, хотя и служил в артиллерийском подразделении. Его и подчинённых ему солдат задачей было определение с помощью приборов звукометрии местонахождения вражеской артиллерии, которую по их наводке накрывали наши залпы. Но дело не в этом. У каждого на фронте были свои служебные обязанности, которые и отмечались наградами в случае их должного исполнения. Суть состояла в другом.

Александр Исаакович невзлюбил Сталина и не только разговаривал об этом с сослуживцами, но и писал проекты о необходимости устранения вождя в письмах с фронта, прекрасно понимая, что его корреспонденция читается военной цензурой. Именно об этом пишется в книге воспоминаний первой жены Солженицына Натальи Решетовской, «В споре со временем» о том, как она в самом конце войны узнаёт о неожиданном аресте её Сани, о приговоре за антисоветскую пропаганду и только тогда, как она пишет: «Я просматриваю письма мужа последнего года войны. Фразы, которые когда-то не заставляли задумываться по-настоящему: «война после войны», «…начало колоссальной партийно-литературной борьбы, в которой, может быть, не все члены нашей пятёрки будут идти моим путём». Да, наверно, тогда, в 1945 году, эта мальчишеская бравада могла показаться не столь уж безобидной…

Письмо, в котором идёт речь о «первом марксистском документе» «резолюции номер один» — Солженицын всегда носил её при себе в планшетке и её отобрали при аресте. Да ведь я же читала эту «резолюцию», когда была у мужа на фронте! Там, в числе прочего, говорилось, что нужно будет после войны искать понимания и поддержки в студенческих и литературных кругах, привлекать на свою сторону влиятельных людей».

Что же это за резолюция номер один, которую обнаружили следователи у Солженицына? А в ней было записано: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке». И далее: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации. Следует выяснить, с кем из активных строителей социализма, как и когда найти общий язык».

И кого же Солженицын включил в члены его пятёрки? А вот они:
Друг со школьной скамьи, с которым они даже на фронте оказались рядом и не только переписывались, но и часто встречались, Николай Виткевич, который, по признательному показанию Александра, с 1940 года вёл постоянно антисоветскую агитацию; другой школьный друг Кирилл Симонян тоже, по его словам, враг народа, непонятно почему до сих пор разгуливающий на свободе; жена Наталья Решетовская и школьная подруга Лидия Ежерец, а так же случайный попутчик в поезде моряк Власов, давший по доброте душевной свой адрес Солженицыну в надежде получить от того письмо. Это им будущий автор «Архипелага ГУЛАГ» писал в письмах о том, что его организация займётся низвержением Сталина и советской власти.

Когда на следствии спросили Кирилла Симоняна, чем объяснить такие показания подследственного, то он, как пишет в воспоминаниях Наталья Решетовская, ответил, что: «как врач, объясняет их «ошибкой сознания». Саня был в тюрьме, Кирилл — на свободе, а потому в Саниных восприятиях и суждениях многое гипертрофируется…».

Видимо, уже в эти годы из маленьких детских ростков материнского отрицательного отношения к советскому строю постепенно рождалась по определению врача Симоняна ошибка сознания, а ещё точнее, пользуясь медицинской терминологией, раковая опухоль ненависти к существующей власти. И ставшего к тому времени капитаном Солженицына, признавшегося на суде и попутно активно обвинившего своих друзей и товарищей в антисоветской пропаганде, отправили в ГУЛАГ на восемь лет с последующей вечной ссылкой.

Самого большого его друга Николая Виткевича осудили на десять лет, а случайного попутчика морского офицера Власова даже не допрашивали по той причине, что он прислал Солженицыну в ответ на его послание письмо, попавшее в руки следователю В нём он прямо, без обиняков писал: «…не согласен, что кто-нибудь мог бы продолжать дело Ленина лучше, чем это делает Иосиф Виссарионович».

Двух дам Солженицынской пятёрки тоже не арестовали и не привлекали, что, опять же, по словам воспоминаний Натальи Решетовской: «не согласуется с «теорией» Солженицына, что достаточно было назвать имя человека с добавлением в его адрес любого, самого абсурдного обвинения и тот оказывался в лагере».

А ведь этой теории посвящены все труды «великого писателя» современности. Именно эта мысль является краеугольным камнем в его рассказах, повестях и романах.
Не будем говорить о литературных опытах Солженицына, написанных им во время войны, считая себя уже тогда гениальным писателем, и отправлявшихся на рецензию известным советским литераторам: Константину Федину, Борису Лавренёву и другим. Они не были опубликованы и о них мало что известно, кроме того, что оценка Лавренёва будущего писателя порадовала.

И вот ещё о чём пишет Решетовская в своих воспоминаниях, споря в них о времени:

«Вскоре получаю ещё одно письмо от мужа: «Мы стоим на границах 1941 года, — восторженно пишет он. — На границах войны Отечественной и войны революционной».

В другом письме он писал мне о «войне после войны».

Я знала, что этими своими мыслями он делился не только со мной, но и в переписке с Николаем Виткевичем.

Как разнится всё это с тем, что напишет Солженицын в наши дни. «Август Четырнадцатого», да и «Архипелаг»! Теперь он бранит Рузвельта и Черчилля за то, что они… не начали «войну после войны» против СССР».

То есть опухоль в сознании «патриота» Солженицына образовывается постепенно. Сначала он вроде бы рад близкому окончанию Отечественной войны и предстоящей затем войны революционной. Тогда он как будто бы ещё думает о благе Отечества. Но позже, уже будучи выдворенным из Советского Союза, почувствовав, что революция, о которой он мечтал, не произошла, он призывает капиталистические страны напасть на его бывшую Родину.

Не смотря на то, что к капитализму у него отношение тоже негативное, он отнюдь не гнушается его помощью для достижения своей собственной цели – стать великим писателем. В 1978 году он выступает с американской сцены, где за столом сидят нелюбимые им капиталисты, и, гневно размахивая руками, требует покончить с советской властью. Этот эпизод был снят американской компанией Би-Би-Си и показан в трехчасовом документальном фильме «Власть кошмаров: Происхождение политики страха» .Однако это всё будет позже.

А сначала, отсидев семь из назначенных восьми лет в ГУЛАГЕ, причём сначала в весьма тепличных условиях, видимо, связанных с его признательными показаниями на сотоварищей. Ни в Московской тюрьме на Лубянке, куда арестованного и разжалованного капитана отправили на время расследования дела, и где, по словам самого писателя, у него была «сладкая жизнь! Шахматы, книги, пружинные кровати, пуховые подушки, солидные матрацы, блестящий линолеум, чистое белье».

Ни в русской Семерке, ни в Ново-Иерусалимском лагере на кирпичном заводе, где он работал сменным мастером, тихо отходя от своих подчинённых за высокие кучи отваленного грунта, садясь на землю и замирая, ни в Московском лагере на Калужской заставе, где заключённые строили дома, а Солженицын работал сначала нормировщиком, но по причине его некомпетентности переведен в маляры и затем в помощники нормировщика, ни в Марфинской спецтюрьме, являвшейся закрытым научно-исследовательским институтом, где будущий писатель назвался физиком-ядерщиком и работал за письменным столом, ни даже в особом Экибастузском лагере, куда на север Казахстана в 1950 году этапировали Солженицына, не сработавшегося с Марфинским тюремным руководством, и где он неплохо устроился в тёплой конторке, словом, ни в одной из тюрем ему не приходилось махать лопатой или ударять по земле киркой.

Он даже время от времени пописывал кое-что для своих будущих литературных «шедевров». Одно из произведений, рассказ «Матрёнин двор», Евгенитю Николаевичу на фоне всего остального творчества так понравился, что он даже подумал, было, что написан рассказ совсем другим автором, настолько он отличается от всего злопыхательского, характерного для Солженицына. И только использование в нём нескольких слов-выдумок, характерных для этого писателя, позволил думать, что и это повествование написано им.

Ну, в самом деле, как можно понять, например, фразу, из повести «Один день Ивана Денисовича», рассказывающую о том, как кормят крупяной кашей арестантов: «только сто тебе редек в рот»?

Что имеется в виду под словом «редек»? Овощ редьку? Так не о ней речь. Редкие крупинки? Так кто ж так говорит? Или в ней же: «горетый валенок» в смысле – прогоревший, «без угреву» в смысле – не согреваясь, «сколища» в смысле – как много, «успел сочнуть» в смысле – успел сосчитать, «разложистых» вместо развёрнутых боковин миски и т.д. и т.п. почти на каждой странице.

Подобные словотворчества встречаются и в «Матрёнином дворе»: «цельнообомкнутое лесом», «лопотно», «уборно, в запущи», «кошаче-мягок», «досветьи», «трава росла по обмежкам по задороге» и др.

Евгению Николаевичу приходили слова наугад из авторского текста, а не характерные для персонажей местности.

Однако в задачу Евгения Николаевича входил не филологический разбор творчества и его соответствия красоте русского языка, а рассмотрение сути произведений.

Рождение первого из них – рассказа «Один день Ивана Денисовича» – было не скорым. Как писал автор в своих воспоминаниях: «Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959, через девять лет, сел и написал. … Писал я его недолго совсем, всего дней сорок, меньше полутора месяцев».

Евгений Николаевич не стал подвергать подробному анализу этот рассказ, впрочем, названный в опубликованном варианте повестью. Ему хотелось отметить только то, что это оказалось не просто описанием лагерной жизни, а критикой существующего в стране строя, при котором якобы арестовывают в основном невиновных ни в чём людей. В этом смысле интересным показалось, что такой же лагерник, отсидевший три срока за антисоветскую агитацию, и тоже ставший писателем, Варлам Шаламов называл Солженицына «дельцом» и писал ему в неотправленном письме: «Пастернак был жертвой холодной войны, вы её орудие». Тогда как сам Солженицын критиковал Шаламова за то, что тот «не написал ни одной по-настоящему антисоветской строчки и продолжал верить в Троцкого и идеалы революции».

Стало быть, главным у Солженицына было писать антисоветчину и неверие в идеалы революции. И он верно уловил дух времени, когда можно было писать его рассказ.

В 1956 году первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущёв выступил на ХХ съезде с докладом о культе личности Сталина и массовых репрессиях, в которых, кстати, сам принимал активное участие в составе пресловутых троек. Но теперь Хрущёву необходима была поддержка литераторов в его критике Сталина. Тут-то и подоспел Солженицын с его антисталинским, по мнению Хрущёва, рассказом. И он настоял на принятии решения ЦК КПСС в 1962 году о его публикации в журнале «Новый мир».

Спустя двадцать лет после выхода в журнале повести «Один день Ивана Денисовича», когда уже и Хрущёва сняли с его поста, и самого Александра Исааковича выгнали из страны Советов, не смотря на то, что повесть его получила всемирную известность, а самого автора приняли в Союз писателей, пребывая много лет в изгнании, Солженицын в радио интервью для Би-Би-Си так вспоминал о публикации «Одного дня Ивана Денисовича»:

- Совершенно ясно: Если бы не было Твардовского как главного редактора журнала – нет, повесть эта не была бы напечатана. Но я добавлю. И если бы не было Хрущёва в тот момент – тоже не была бы напечатана. Больше: если бы Хрущёв именно в этот момент не атаковал Сталина ещё один раз – тоже бы не была напечатана. Напечатание моей повести в Советском Союзе, в 62-м году, подобно явлению против физических законов. (Радиоинтервью к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-би-си [Кавендиш, 8 июня 1982)

Вот оно признание больного раковой опухолью сознания Солженицына, слившегося с метастазами раковой опухоли сознания Хрущёва, ослеплённого антисталинизмом. Никто из них не подумал о последствиях для страны разрастающейся опухоли критики советского строя, о разрушительной болезни общественного сознания.

Нет, Евгений Николаевич, сам будучи журналистом, не был против критики вообще, в том числе и недостатков при строительстве советского государства. А кто против устранения того, что справедливо критикуется? Сталин в своей статье «Против опошления лозунга самокритики» писал: «Надо строго различать между этой чуждой нам, разрушительной антибольшевистской "самокритикой" и нашей, большевистской самокритикой, имеющей своей целью насаждение партийности, упрочение Советской власти, улучшение нашего строительства, укрепление наших хозяйственных кадров, вооружение рабочего класса». И ещё конкретнее он писал в статье «О работах Апрельского объединённого пленума ЦК ЦКК»: «Критика контрреволюционера является тоже критикой. Но она ставит своей целью развенчание Советской власти, подрыв нашей промышленности, развал нашей партийной работы. Ясно, что речь идёт у нас не о такой критике. Я говорю не о такой критике, а о критике, идущей от советских людей, критике, ставящей своей целью улучшение органов Советской власти, улучшение нашей промышленности, улучшение нашей партийной и профсоюзной работы. Критика нужна нам для укрепления Советской власти, а не для её ослабления».

Солженицын со своим больным сознанием был, по сути, контрреволюционер. И, между прочим, в период пребывания в Казахстанском лагере у него обнаружилась раковая опухоль не в переносном, а в прямом медицинском смысле, что заставило его лечь в больницу, где его и вылечили. Это позволило ему вернуться в лагерь, быть впоследствии реабилитированным и прожить бурную жизнь очернителя советского строя без малого до своего столетия. Жизнь в онкологической больнице описана им в повести «Раковый корпус», которая, как можно предположить, писалась ради одной тридцать первой главы, в которой Шулубин, такой же больной, как и главный герой повести Костоглотов, в беседе с ним прорывается откровением: «Вас арестовывали, а нас на собрания загоняли: прорабатывать вас. Вас казнили – а нас заставляли стоя хлопать оглашённым приговорам. Да не хлопать, а – требовать расстрела, т р е б о в а т ь! Помните, как в газетах писали: «как один человек всколыхнулся весь советский народ, узнав о беспримерно-подлых злодеяниях..." Вот это «как один человек» вы знаете, чего стоит? Люди мы все разные и вдруг – «как один человек»! Хлопать-то надо ручки повыше задирать, чтобы и соседи видели и президиум. А – кому не хочется жить? Кто на защиту вашу стал? Кто возразил? Где они теперь?... Ах, негодяй! Пособник! Агент!... И на другое утро – повесточка в ГПУ. И – на всю жизнь».

Ничего подобного в других главах нет. Просто время от времени сообщается о том, что того или иного больного арестанта посадили ни за что. Все вроде бы невиновны. А остальные люди хлопали руками.

Да, аплодировали, потому что верили в справедливость приговоров. Потому что не хотели, чтобы какие-то негодяи изменили жизнь к худшему. Может быть, где-то и ошибались, но в целом всё было правильно – врагов надо было убирать с дороги. А то пришёл человек, в сознании которого развилась раковая опухоль искажённого восприятия жизни и пишет в книге «Архипелаг ГУЛАГ»:

«Как потом в лагерях жгло: а что, если бы каждый оперативник, идя ночью арестовывать, не был бы уверен, вернётся ли он живым, и прощался бы со своей семьёй? Если бы во времена массовых посадок, например в Ленинграде, когда сажали четверть города, люди бы не сидели по своим норкам, млея от ужаса при каждом хлопке парадной двери и шагах на лестнице, — а поняли бы, что терять им уже дальше нечего, и в своих передних бодро бы делали засады по несколько человек с топорами, молотками, кочергами, с чем придётся? Ведь заранее известно, что эти ночные картузы не с добрыми намерениями идут, — так не ошибёшься, хрястнув по душегубу. Или тот воронок с одиноким шофёром, оставшийся на улице, — угнать его либо скаты проколоть. Органы быстро бы недосчитались сотрудников и подвижного состава, и, несмотря на всю жажду Сталина, — остановилась бы проклятая машина!»

И иной читатель особенно сегодняшний верит написанному. Возмущается. И невдомёк ему, что автор лжец. И ведь фамилия у него, если откинуть приставку «со» будет ЛЖЕ ницын, как бы оправдывая его деяния. Не могли сотни тысяч человек арестовать в Ленинграде, чтобы не поднялся при этом бунт. Население Ленинграда, по данным переписи 1937 г., составляло 2 921 900 чел., то есть четверть населения — это 730 тыс. чел. Реальные цифры репрессий были совершенно иными: «17.01.1935 Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о высылке из Ленинграда 663 «зиновьевцев» и о переводе 325 бывших оппозиционеров из Ленинграда на работу в другие районы страны. Всего в январе–феврале 1935 арестованы 843 «зиновьевца». В последующие месяцы 1935 помимо партийных «чисток» проведены паспортные «чистки», осуществлена операция «бывшие люди». Всего в 1935 из Ленинграда и области выселены 39 660 человек, 24 374 человек приговорены к различным наказаниям». («К 80-летию «Кировского потока», статья директора НИЦ «Мемориал» И. Флиге, Таким образом, Солженицын преувеличил реальные цифры в 10 раз.

А ещё он пишет в романе, что арестовывали в России первых попавшихся на улице, для увеличения численности в отчётных данных.

Евгений Николаевич, читая такие строки у Солженицына, как-то спросил у своего отца, прожившего большую часть жизни из девяноста шести лет при советской власти, скольких людей из ему знакомых арестовали ни за что. И отец ответил, что на его памяти арестовали одного заведующего складом за то, что тот проворовался, так он в ногах валялся у милиционеров, просил пощадить его. Вот и всё, что вспомнил об арестах.

Прочитал книгу о судьбе князя Голицына. Его арестовывали несколько раз за антисоветскую пропаганду, а не за то, что он был княжеского рода, и всякий раз выпускали на свободу, позволив прожить до девяноста с лишним лет. И таким примерам несть числа.

Без малого семьдесят лет жила советская страна, строя фабрики и заводы, возводя новые города и посёлки, давая людям бесплатное жильё, лечение, образование, позволяя жить без нищих на углах улиц и в станциях метро, без демонстраций протестов с поджогами автомашин и крушением всего что ни попадя, с улыбками на лицах и надеждой на претворение в жизнь смелых планов по созданию общества коммунистической морали.

Солженицын преступно оболгал этот народ и эту страну, сведя всё к больному восприятию его сознанием массовых репрессий, которые, к великому сожалению, не устранили многих сначала потенциальных, а потом и самых активных врагов советской власти, которые её и разрушили не без участия Солженицына. Надеялись, что общественный организм сумеет справиться с отщепенцами. Не удалось.

Сегодня не проводятся собрания коллективов по осуждению преступлений, о которых сообщает чуть ли не ежедневно пресса. Но сейчас выходят на демонстрации протеста люди с различными требованиями. Это почище хлопаний в ладоши.

Самого Солженицына за его оголтелое враньё, вызванное раковой опухолью сознания, выдворили из страны Советов. А следовало, очевидно, удалить опухоль, как сделали, удалив опухоль в теле. Но пожалели человека, не сделали операцию, а его опухоль сознания перешла на общество, разрастаясь, пуская по всему телу метастазы. Найдётся ли опытный и смелый хирург, который сумеет удалить эту опухоль навсегда?

Вот о чём думал Евгений Николаевич, вспоминая Солженицына, но не только его.


Часть 3


Правда. В какую верить? Какую освещать в газете?

Конец девяностых, после распада Советского Союза, оказался трудным временем не только для Российской Федерации, но и для всех бывших его республик.

Идёт война в Дагестане. Аварцы – самая крупная национальность республики. Их возглавил, объединив вокруг себя, Гаджи Мохачёв. Зарегистрировал «Народный фронт имени Шамиля». Но почти каждый десятый в городах и посёлках русские. У них правда другая.

А тут ещё братья Хачилаевы объявились. Из четырёх братьев средний Надиршах был избран в 1996 году в государственную думу и активно критиковал её, требуя расследования хищений бюджетных средств. За шесть лет до этого братья зарегистрировали лакское (по имени народности лаки) народное движение «Кази-Кумух», и теперь, когда 20 мая 1998 года (Инзубовы были ещё на Шпицбергене и готовились к отъезду) кортеж братьев Хачилаевых был остановлен милицией с целью досмотра, а братья устроили перестрелку и убили одного из милиционеров. Поняв, что это убийство даром не пройдёт, братья пошли на захват власти, организовали митинг своих сторонников на площади Ленина, вооружёнными ворвались в здание Государственного Совета, начали ломать мебель и оргтехнику, вскрывать сейфы, уничтожать документы.

Не известно, чем бы всё это кончилось, если бы в это время не вернулся из Москвы Магамедали Магомедов, даргинец по национальности, вошедший в здание без охраны и спокойно устроившийся в своём кабинете. После развала Советского Союза высшая власть от обкома партии почти бесконфликтно перешла к нему, Председателю Верховного Совета Дагестана. Пользуясь непререкаемым авторитетом у своего народа, ему удалось успокоить и братьев Хачилаевых.

Но помимо этих террористически настроенных братьев в республике свои собственные интересы отстаивали кумыкское движение «Тенглик», боровшееся за равноправие, и лезгинское «Садвал», требовавшее объединение лезгинского народа. Вся эта борьба сопровождалась громкими убийствами депутатов, глав администраций, лидеров национальных движений. Всё происходило на фоне войны с Чечнёй.

О чеченцах Евгений Николаевич впервые узнал, когда учился в школе, по произведениям Лермонтова. Это же поэт Михаил Лермонтов служил на Кавказе и встречался не раз с чеченцами, и там же погиб. А есть ещё версия Владимира Бондаренко о том, что сам Михаил Лермонтов наполовину чеченец, так как настоящий его отец был чеченец. Ну, этот вопрос пока остаётся открытым для исследователей. Мы же знакомились с чеченским народом по стихам Лермонтова. Например, у него есть строка:


На вершине Кавказа, где снежная глушь, я золотом высек бы слово "ингуш".


Или такие четыре строки:


Ещё не родился такой человек,
Чтоб горы уставить гробами,
Чтоб сдвинуть Казбек дерзновенной рукой,
Чтоб сделать ЧЕЧЕНЦЕВ рабами!


А за ними ещё целая вереница строк о чеченцах, написанных, между прочим, в то царское время:


Россия, мачеха моя!
За что не любишь Ингуша?
За то что, я не подхвалим
Как Северный и Южный осетин.

За то, что брат чеченец мой,
Не хочет власти над собой
На свой вопрос даю ответ:
Ему альтернативны нет.

На всем Кавказе лишь один
Сынок России – осетин
А для ЧЕЧЕНЦА – ИНГУША
Россия мачеха всегда.


Именно эти мысли приходили в голову Евгения Николаевича.

Чечено-Ингушская АССР была создана на Кавказе в 1936 году и просуществовала до 1944 г., когда была расформирована, а населявшие её чеченцы и ингуши, были об¬ви¬не-ны в кол¬ла¬бо¬ра¬ци¬о¬низ¬ме и  депортированы в Казахстан и Киргизию. Территория была распределена между Грузией и Дагестаном, оставив Грозненский округ в составе Ставропольского края.

Как просто решался вопрос: нет народа – нет и земли.
 
25 июня 1946 г. Вер¬хов¬ный Совет РСФСР утвер¬дил упразд¬не¬ние ЧИАССР, а 13 марта 1948 г. ис¬клю¬чил упо¬ми¬на¬ние о ней из ста¬тьи 14 Кон¬сти¬ту¬ции РСФСР 1937 г. 25 фев¬ра¬ля 1947 г. упо¬ми¬на¬ние об ав¬то¬но¬мии было ис¬клю¬че¬но Вер¬хов¬ным Со¬ве¬том СССР из ст. 22 Кон¬сти¬ту¬ции СССР.

Вот что было с целым народом, который так нравился Лермонтову.

Но 9 ян¬ва¬ря 1957 г. ука¬за¬ми Пре¬зи¬ди¬у¬мов Вер¬хов¬ных Со¬ве¬тов СССР и РСФСР Че-че¬но-Ин¬гуш¬ская АССР была восстановлена, при¬чём в су¬ще¬ствен¬но боль¬ших гра¬ни¬цах, чем при упразд¬не¬нии. Кому-то захотелось справедливости.

11 фев¬ра¬ля 1957 г. Вер¬хов¬ный Совет СССР утвер¬дил указ сво¬е¬го Пре¬зи¬ди¬у¬ма от 9 ян¬ва¬ря и вер¬нул в статью 22 Кон¬сти¬ту¬ции СССР упо¬ми¬на¬ние об автономии. Однако 27 ноября 1990 г. Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР принял декларацию о госу-дарственном суверенитете республики без упоминания автономии.

Было это необходимо или нет, Евгений Николаевич не брался судить. В то время о Чечне он не знал почти ничего. Только приехав работать на Шпицберген, он познакомился с одной сотрудницей гостиницы Таней, чеченкой по национальности, вышедшей замуж за русского парня и родившая ему дочь. Малышка очень всем нравилась, а Евгению Николаевичу особенно. Он сажал её себе на колени, когда сидел за пишущей машинкой, и учил печатать, совершенно не зная о переживаниях мамаши. Но это отступление.

8 июня 1991 года по ини¬ци¬а¬ти¬ве Джо¬ха¬ра Дуда¬е¬ва в Гроз¬ном со¬бра¬лась часть де¬ле-га¬тов Пер¬во¬го че¬чен¬ско¬го на¬ци¬о¬наль¬но¬го съез¬да, ко¬то¬рая про¬воз¬гла¬си¬ла себя Об¬ще¬на¬ци¬о-наль¬ным кон¬грес¬сом че¬чен¬ско¬го на¬ро¬да (ОКЧН). Вслед за этим была про¬воз¬гла¬ше¬на Че-чен¬ская Рес¬пуб¬ли¬ка (Нох¬чи-чо), а ру¬ко¬во¬ди¬те¬ли Вер¬хов¬но¬го Со¬ве¬та рес¬пуб¬ли¬ки были объ¬яв¬ле¬ны «узурпаторами».

В июле в Шел¬ков¬ском рай¬оне вспых¬нул кон¬фликт между ку¬мы¬ка¬ми и че¬чен¬ца¬ми, едва не пе¬ре¬рос¬ший в во¬ору¬жён¬ное про¬ти¬во¬сто¬я¬ние. Пред¬се¬да¬тель Вер¬хов¬но¬го Со¬ве¬та рес¬пуб¬ли¬ки Доку Зав¬га¬ев уго¬ва¬ри¬вал че¬чен¬ских ста¬рей¬шин не до¬пу¬стить мас¬со¬во¬го кро-во¬про¬ли¬тия. В тот раз кон¬фликт уда¬лось предот¬вра¬тить — на со¬ве¬те ста¬рей¬шин было при-ня¬то ре¬ше¬ние пре¬кра¬тить акции мести по от¬но¬ше¬нию к кумыкам.

Со¬бы¬тия 19-21 ав¬гу¬ста 1991 г. в Москве стали ка¬та¬ли¬за¬то¬ром со¬ци¬аль¬но-по¬ли¬ти¬че-ско¬го взры¬ва в Че¬че¬но-Ин¬гу¬ше¬тии. Ор¬га¬ни¬за¬то¬ром и ру¬ко¬во¬ди¬те¬лем мас¬со¬во¬го дви¬же¬ния стал Ис¬пол¬ком ОКЧН во главе с Джо¬ха¬ром Дуда¬е¬вым. После про¬ва¬ла и са¬мо¬ро¬спус¬ка ГКЧП в России Ис¬пол¬ком ОКЧН и ор¬га¬ни¬за¬ции на¬ци¬о¬нал-ра¬ди¬каль¬но¬го толка вы¬сту¬пи¬ли с тре¬бо¬ва¬ни¬ем от¬став¬ки Вер¬хов¬но¬го Со¬ве¬та ЧИ¬АССР и про¬ве¬де¬ния новых вы¬бо¬ров. 1-2 сен¬тяб¬ря 3-я сес¬сия ОКЧН объ¬яви¬ла Вер¬хов¬ный Совет ав¬то¬ном¬ной рес¬пуб¬ли¬ки «низ¬ло-жен¬ным» и пе¬ре¬да¬ла всю власть в че¬чен¬ской части рес¬пуб¬ли¬ки Ис¬пол¬ко¬му ОКЧН.

6 сен¬тяб¬ря 1991 года Дуда¬ев объ¬явил о ро¬спус¬ке рес¬пуб¬ли¬кан¬ских струк¬тур власти. Во¬ору¬жен¬ные сто¬рон¬ни¬ки ОКЧН за¬ня¬ли зда¬ние те¬ле¬цен¬тра и Дом радио, взяли штур¬мом Дом по¬ли¬ти¬че¬ско¬го про¬све¬ще¬ния, где шло за¬се¬да¬ние Вер¬хов¬но¬го Совета. В этот день Вер-хов¬ный совет со¬брал¬ся в пол¬ном со¬ста¬ве, для кон¬суль¬та¬ций на него были при¬гла¬ше¬ны главы мест¬ных со¬ве¬тов, ду¬хо¬вен¬ство, ру¬ко¬во¬ди¬те¬ли пред¬при¬я¬тий.

Джо¬хар Дуда¬ев, Яраги Ма¬ма¬да¬ев и дру¬гие ру¬ко¬во¬ди¬те¬ли ОКЧН при¬ня¬ли ре¬ше¬ние взять зда¬ние штур¬мом. Штурм на¬чал¬ся в 16-17 часов ве¬че¬ра, минут через 15-20 после того, как мос¬ков¬ские эмис¬са¬ры — среди них был и член Вер¬хов¬но¬го со¬ве¬та РСФСР Ас-лам¬бек Ас¬ла¬ха¬нов — по¬ки¬ну¬ли зда¬ние. Более 40 де¬пу¬та¬тов пар¬ла¬мен¬та были из¬би¬ты, а пред¬се¬да¬те¬ля гор¬со¬ве¬та Гроз¬но¬го Ви¬та¬лия Ку¬цен¬ко се¬па¬ра¬ти¬сты вы¬бро¬си¬ли из окна, а потом до¬би¬ли в больнице. Доку Зав¬га¬ев ушёл в от¬став¬ку с поста пред¬се¬да¬те¬ля Вер¬хо¬во¬го Со¬ве¬та ав¬то¬ном¬ной рес¬пуб¬ли¬ки под дав¬ле¬ни¬ем митингующих.

Вот как описывал это Муса Муродов, бывший главным редактором газеты «Грозненский рабочий»:

«В стеклянный фасад Дома политпросвещения летят булыжники. Сыплется стекло. В здание с улицы врывается толпа, выкрикивая воинственные лозунги. Разбиваясь на мелкие ручейки, толпа в считанные секунды заполняет весь вестибюль, а затем, сметая оказавшихся на пути сотрудников аппарата Верховного совета и журналистов, устремляется в главный зал, к депутатам. Что могло произойти в зале, если бы эти люди добралась до членов Совета? – одному Аллаху известно! Толпа жаждала крови. Депутатской! Дело в том, что депутаты уже неделю безвылазно сидели в Доме политпроса, отказываясь выполнить требования митингующих сложить полномочия, и толпа решила от уговоров перейти к действиям.

На пороге зала появляется один из авторитетов чеченской революции Юсуп Сосламбеков. «Аллаху Акбар», – выкрикивает он. Обезумевшая толпа отвечает многоголосым «Аллаху Акбар» и замирает. Сосламбеков поворачивается к депутатам и говорит: «Выходите!». Митингующие расступаются, образовав живой коридор. Депутаты один за другим идут к выходу, сбрасывая «корочки». А если кто-то из них забывает сделать это, то из толпы напоминают пинком.

Без крови не обходится. Услышав крики ворвавшихся в здание, депутат и глава Грозного Куценко выбирается на улицу через потайной ход, но под натиском преследователей срывается с окна второго этажа и разбивается насмерть. Или же его столкнули. Как было на самом деле, никто выяснять не стал».

15 сен¬тяб¬ря в Гроз¬ный при¬ле¬тел ис¬пол¬ня¬ю¬щий обя¬зан¬но¬сти Пред¬се¬да¬те¬ля Вер¬хов-но¬го Со¬ве¬та РСФСР Рус¬лан Хас¬бу¬ла¬тов. В республике проходили одно за другим совещания, заседания, выборы новых правителей, референдумы и митинги.

16 мая 1992 года, со¬глас¬но по¬прав¬ке в Кон¬сти¬ту¬цию РСФСР, фак¬ти¬че¬ски рас¬пав-ша¬я¬ся Че¬че¬но-Ин¬гуш¬ская ССР, тем не менее, по¬лу¬чи¬ла на¬име¬но¬ва¬ние Че¬че¬но-Ин¬гуш¬ская Автономная Советская Социалистическая Республика. Такое официальное название имела эта республика, когда с нею знакомился по материалам Евгений Николаевич в конце 1998 года. А настоящие проблемы с Ингушетией начались в марте 1999 года, и происходили они в Москве.


Часть 4

В той же Москве Евгения Николаевича ожидали другие дела. Ещё находясь на Шпицбергене, им были написаны три книги одной серии, названной «Траектории СПИДа». Все три книги были изданы частной компанией ЮланаТрейд, знакомство с которой произошло не случайно. Всё оказалось очень просто. Руководил этой компанией, работавшей в Москве, Юлий Андреевич Каторгин, ставший мужем Татьяны – одноклассницы Евгения Николаевича. Естественно, они познакомились. Работая на Шпицбергене и готовя там свои книги, пока ещё не писатель Инзубов, мог оплачивать свои издания, и потому первая книга «Настенька» вышла тиражом 10 000 экземпляров в 1998 году, вторая – «Джалита» и третья «Александра» такими же тиражами были опубликованы на следующий год.

Так что по приезде со Шпицбергена Евгений Николаевич имел в руках три книги романа и смог предложить их в Союз писателей с просьбой принять его в ряды писателей в Московское отделение. Председателем отделения был профессор Литературного института Гусев Владимир Иванович.

Евгений Николаевич очень волновался, войдя в кабинет председателя. Вступить в Союз писателей дело ответственное и не простое, о чём и сказал Гусев.

- То, что у вас есть уже изданные книги – это прекрасно. Но нужны две рекомендации от писателей профессионалов. Надеюсь, вы их принесёте нам, – изрёк председатель. – Тогда и посмотрим на ваши произведения.

По возвращении со Шпицбергена Евгений Николаевич, само собой разумеется, не преминул навестить своего литературного друга поэта Сергея Острового. И узнав о том, что для вступления в Союз писателей нужны рекомендации писателей профессионалов, он, конечно, позвонил Островому:

- Сергей Григорьевич, вы не сможете мне написать рекомендацию для вступления в Союз?

Островой изумлённо спросил:

- А ты разве не член Союза? Столько пишешь и не вступил в Союз? Конечно, напишу. Приезжай сегодня, я к этому времени напечатаю на машинке и подпишу.

Евгений Николаевич поспешил приехать и тут же получил рекомендацию, которую и отвёз Гусеву.


В Союз писателей Российской Федерации


Р Е К О М Е Н Д А Ц И Я


Евгения Николаевича Инзубова я знаю давно. Собственно, для меня он всегда был и остаётся Женей, как он назвал себя, когда мы с ним познакомились. Было это в Ялте в Доме творчества Литфонда, куда он пришёл пригласить нас, московских писателей, для участия в книжном базаре, где, как выяснилось, он тоже выступал со своими стихами.

Уже в то время, когда ему было лет двадцать пять, он печатал свои стихи в областной "Курортной газете" и был активным членом Ялтинского литературного объединения. Тогда же он стал публиковать свои первые очерки, которые, впрочем, больше напоминали лирические  рассказы о людях. Один из таких рассказов "Учительница" настолько ярко и, я бы сказал, романтично описал молодую красивую влюблённую в свой труд учительницу, что несколько отдыхавших в Ялте писателей  захотели познакомиться с героиней рассказа Маргаритой Саньковой, а Вениамин Каверин стал даже после этого большим другом её семьи.

Первые рассказы писались для публикации в газетах, и потому, видимо, требовали от автора краткости. Это научило молодого рассказчика брать читателя, как говорится, за грудки с первых же строк, чтобы не отпускать его до конца чтения. Примером тому явился и рассказ "Над пропастью". Он начинается короткими, быстрыми, как пули фразами, вызывающими тревогу ожидания, которое исчезает только с окончанием рассказа.

Этим приёмом Женя пользуется практически всегда, создавая из большого или малого произведения новеллу. Пишет ли он о Ялтинском заповеднике или о судьбах людских, как и в первом его романе "Настенька" из задуманной трилогии "Траектории СПИДа", ему всегда удаётся заставить читателя сопереживать с первых строк. Незамысловатый слог изложения и напряжённость содержания позволяют читателю сразу окунаться с головой в описываемый мир.

"Настенька" - удивительный, загадочный роман. Автор разговаривает с читателем, предлагая ему самому разобраться в том, что происходит с его героиней. Но, оказывается, приходится думать и о том, что происходит сегодня со всеми нами, со страной, в которой мы живём, и которую, несомненно, любим. Автор иногда будто забывает о читателе и рассказывает о событиях, казалось бы, не имеющих отношения к Настеньке, но выясняется, что всё описанное так или иначе влияет на судьбу москвички, как и на судьбу каждого из нас. Настенька, безусловно, символизирует всю нашу многострадальную Россию. Роман читается с неослабевающим интересом.

Удивил меня Женя и как литературовед. Им подготовлено и выпущено в издательстве "Молодая гвардия" последнее трёхтомное собрание сочинений Николая Островского с комментариями Инзубова. Это большой кропотливый труд, в котором опубликованы практически все не публиковавшиеся ранее страницы романа "Как закалялась сталь" и письма без купюр. В период работы над этим изданием Женя публикует ряд статей о неизвестных страницах биографии и творчества Николая Островского в различных газетах, журнале "Молодая гвардия" и, наконец, сборнике "Позывные истории". И здесь мы видим интригу уже в названии, я даже не могу сказать, статьи, а, скорее, именно рассказа "Островский против обывателя" о времени, в котором жил Островский, и о нашем сегодняшнем бытие. Автор уже не молодой, пробующий перо человек, а сложившийся писатель, с болью в сердце пишет в заключение рассказа:

"И сегодня, слушая иных обывателей, хочется до боли в ладонях, до хруста костей сжать пальцы в кулак, вопрошая: "Как можно быть равнодушным к чужим бедам, горестям, несчастьям?" Именно против такого равнодушия выступал Николай Островский". Против такого равнодушия выступает всем своим творчеством и Женя.
 
Меня очень удивило то, что Евгений Николаевич Инзубов до сих пор не состоит в Союзе писателей. Охотно рекомендую его в Союз, как интересного писателя и поэта, от которого я жду и сборников стихов.

Сергей Островой

В Союзе писателей с 1937   года, билет № 01270


Аналогичную рекомендацию написал литературный критик Лев Аннинский. С ним Евгений Николаевич тоже хорошо был знаком, так как работал в музее Николая Островского вместе с Анненским над книгой «Как закалялась сталь».

Так что обе рекомендации были готовы, и Евгения Николаевича с учётом написанных им книг 25 мая тысяча девятьсот девяносто девятого года приняли в Союз писателей.

Попутно он познакомился с председателей Союза писателей Московской области Львом Котюковым, с которым они решили издавать вместе новую газету «Московия литературная» с условием, что Евгений Николаевич оплатит её выпуск в типографию. Денег Инзубов заработал на Шпицбергене немало, потому согласие было дано. Котюков стал главным редактором, а Евгений Николаевич ответственным секретарём газеты.

В первом же пилотном выпуске, вышедшем в июне двухтысячного года, Евгений Николаевич опубликовал свою беседу с Гусевым, где очень подробно рассказывалось о писательской организации.


Часть 5


МЫ НИКОГДА НИ ОТ КОГО НЕ ОТДЕЛЯЛИСЬ

В. Гусев


Инзубов - Кем вы себя больше считаете: прозаиком, критиком, поэтом?

Гусев - Вот в книге "Поэзия 2000 г." я выступаю, считаю, не как поэт, я выступаю
как автор страниц, которые называю "Метрический дневник". В стихах это особый жанр. Я публикуюсь то под своей фамилией, то под псевдонимом Георгия Кольцова. Все думают, что я его придумал по аналогии с Кольцовым. На самом деле это фамилия моей матери. У матери была фамилия Кольцова. Алла Георгиевна Кольцова, а я печатаюсь то под псевдонимом Кольцова, то под своей фамилией. Последнее время даже стихов много печатал. Точнее говоря, повторяю, это не стихи, как таковые, а метрический дневник. Вот этот жанр дневника, который является одновременно прозой, одновременно мыслью, одновременно свидетельством очевидца, и даже одновременно могут быть и стихами. Последнее время я особенно этим не занимаюсь, но у меня уже штук двадцать-тридцать публикаций этого дневника. Вот у меня отдельная книжка выходит. Вот вышел дневник за 93-й год. А вот вышла проза. А вот тут стихи.

Так что вот как тут быть? Прозаик, критик или стихотворец и прочее? Я считаю, что с самого начала, ещё с детства я начинал, как прозаик. Печатался в журнале "Подъём", (рассказ "Рыбный день"), а в Союз писателей меня принимали, как критика, когда мне было 23 года. Так что к этому я отношусь очень спокойно. Я считаю, что вопрос вообще ставится вот в каком плане неправильно. У нас в Союзе писателей давно надо отменить все эти градации. У нас по традиции с советских времён, как решили иметь отделение прозы, отделение критики, отделение детских писателей, критики, драматургов. И всегда с фразы начинают: ты кто прозаик? ты кто поэт?

Вот Пушкин кто? Конечно, поэт. А Капитанскую дочку кто написал? "Ригведа" - это что? Библия - это какой жанр? Коран - какой жанр? Слово о полку Игореве - это что? Проза или поэзия, что? Все эти новейшие аналитические  членения, они не точны уже. Человек имеет отношение к творчеству. Вот прозаик. Да, бывает, конечно, чистый прозаик. Вот Лев Толстой писал прозу. Стихи он тоже когда-то писал. Ну, стихи он эпизодически мало писал. Гоголь он тоже стихи писал. Бунин, он кто, прозаик или поэт?
 
Есть в двадцатом веке такая формула. Ты что пишешь? Пишу книгу. Многие так. Вот дневник, например, это что? Наверное, публицистика. А там есть и публицистика, есть стихи, есть и проза, как таковая, есть размышления. Всё есть.

Поэтому я считаю, что с самого начала, я действительно могу сказать, что я себя больше считаю  прозаиком, это звучит как в почёте. Не говоря уже о том, что начинал печататься с прозы. Меня печатал Твардовский как прозаика. А, между прочим, в Париже я занял второе место по прозе тоже, а вовсе не по критике, хотя меня все предпочитают называть критиком. В Париже я занял второе место по прозе, в Аргентине получил медаль за прозу, так что могу говорить, что я, прежде всего, прозаик. Но меня и это как-то не устраивает. У меня, так называемый, маргинальный жанр, то есть жанр на окраине.  На мой взгляд, эти традиционные  разделения устарели, когда чётко говорят прозаик, поэт или критик. Литература двадцатого века. Андрей Белый, он кто?

Инзубов - Вообще-то так и раньше было.

Гусев - В современной литературе это условные границы. Поэтому мне трудно было отвечать на этот вопрос. Помните, как Сатин говорил: Человек - это не Бонапарт, не Магомет, не ты, не я. Человек - это Бонапарт, Магомет, ты, я. Так и я могу сказать, что я не прозаик, не критик, не поэт и никто, но я и прозаик, и критик, и поэт, я литератор в духе новейшего времени, когда эти краски размыты.

Инзубов - А сказки вы пишете?

Гусев - Сказки я писал философские и печатал. Сказки для детей не писал.

Инзубов - Но есть же такие люди, которые пишут только сказки?

Гусев - Бывает, но редко. А кто у нас писал только сказки? Таких и не вспомнишь.
Алексей Толстой писал, но не только сказки. Ещё кое-что написал. И Алексей Николаевич и Алексей Константинович. Вот Алексей Константинович Толстой, кто он? Он писал всё буквально.

Инзубов - Ну, это один вопрос, кем мы считаем писателя. А меня интересовало, кем вы сами себя считаете.

Гусев - Для себя у меня нет таких градаций. Если говорить о таком высоком штиле.
Жанрового ограничения у меня нету. Я вот смотрел курс моих статей. Я и статьи пишу в таком художественном плане. Я редко пишу академические статьи.

Инзубов - Давайте перейдём к нашему главному вопросу. Мы готовим новую газету. Надеемся, что она будет жить долго. Хотелось бы, чтобы первая полоса открывалась проблемной темой о союзе писателей. Сколько времени вы возглавляете союз?

Гусев - Я возглавляю его с 1990 г. Меня два раза выбирали.
 
Инзубов - Вы не могли бы рассказать немного, как получилось, что образовалось два союза писателей, как они разделились?

Гусев - Вопрос несколько странный. Дело в том, что этот союз, в котором мы с вами, существовал и существует. Мы никогда ни от кого не отделялись. Дело происходило в 91-ом году, я был в Ялте, когда были события 18-19 августа, после чего началась буза в союзе писателей. Евтушенко стал говорить за отделение большого союза, кто-то стал требовать разделения на два союза. Меня тогда не было. Всё это происходило в двадцатых числах августа девяносто первого года. Демократические писатели во главе с Евтушенко, Игорем Виноградовым, Черниченко и так далее требовали вообще всех нас пересажать в тюрьму и порасстрелять. Всё это у нас записано и документально подтверждено.

Это было в двадцатых числах августа. Выехать тогда из Крыма было невозможно. Пытался несколько раз, но невозможно было.

Инзубов - Вы тогда возглавляли союз?

Гусев - Да, тогда я уже год, как возглавлял московскую писательскую организацию. Приехал я в начале сентября, третьего сентября. На перроне меня встречали человек пять, и проводница не успела ещё поднять подножку, они меня выгребли из вагона, сказав, что нужно срочно ехать на собрание. Я оставил семью в вагоне с вещами, и мы прыгнули в машину и поехали сюда на собрание, которое шло в большом зале.

Собрание московское вёл Валерий Рогов. Я вошёл, зал оживился, зааплодировал. Я прошёл на трибуну и произнёс несколько энергичных фраз о том, что мы делиться не собираемся, это наш союз, наша московская организация. Из самых первых рядов начали кричать демократы Черниченко и Курчаткин, Назаров, что вы теперь тут никто. Я сказал, что это вы никто. Зал поднял это на аплодисменты. И мы всем залом проголосовали тогда третьего сентября за сохранение московской писательской организации. Точно не помню, по-моему, было 537 голосов за и штук 20 голосов против.

Инзубов - А союзный ещё не разделился?

Гусев - Там шло всё само собой. Там пришёл Евтушенко и они все поразбежались. Потом там взял власть Булатов, который сначала играл роль демократа, а потом почему-то повернул в нашу сторону и мы вроде с ним в дружественных отношениях.  И вот сейчас союз союзов продолжает существовать. Булатовым многие не довольны. Он довольно грубый. Его не любят за грубость. Но это другой разговор. В большом союзе там шло всё своим чередом. Сначала там многие испугались Евтушенко. Избрали Булатова, который потом повернул в нашу сторону. А я сейчас говорю про московскую организацию.

Московская организация тогда 3 сентября как определилась, что она остаётся и что Гусев остаётся, так она и осталась. Между тем продолжали свою деятельность Черниченко, Виноградов и, кстати, наша секретарша, работавшая у нас на зарплате, Татьяна Луковникова. Она была ответственным секретарём творческого объединения переводчиков, и она возглавила это движение за образование нового союза. Техническую работу выполняла она, получая всё это время у нас зарплату. Она только полтора года назад ушла на пенсию, а так всё время получала зарплату у нас, работая на ту сторону.
 
Сначала объявили о своём отделении от нас творческое объединение  критики, переводчиков с Луковниковой, конечно. Потом они организовали отделение каких-то самих писателей. Оказалось, что нужно писать личное заявление о выходе. Таких личных заявлений о выходе от нас по сей день написано не больше двухсот. Они всё время заявляют о том, что у них более трёх тысяч человек состоят. Но как состоят? Они говорят, что там состоят, и от нас не уходили. Юристы мне ещё тогда объяснили, что юридически членство в творческой организации является личным делом, и человек может туда войти или выйти, написав личное заявление. Таких заявлений о выходе у нас было 189 что ли? Хотя они говорят, что мы и там и там.

Инзубов - А сколько всего было в московской писательской организации?

Гусев - В то время в нашей организации было около двух тысяч человек. Я говорю около, так как всё время есть движение - кто-то умирает, кого-то принимают. Так что вот они объявили, что творческие объединения критиков и переводчиков от нас уходят. Объявили о существовании второго союза во главе с Черниченко, который говорит, что у них там три тысячи членов, но когда мы меняли у себя билеты, то все эти люди получили новые билеты у нас. Они говорят, что состоят и там и там. По нашему уставу это не положено. По их уставу, по-моему, они могут состоять в двух союзах. Но мы не можем их исключить, так как юридически, если человек не проштрафился, не совершил каких-то поступков, то это его личное дело - быть или не быть в союзе. Мы можем исключать по личному заявлению только.

Как мы относимся к этой ситуации с расколом? Да никак. Мы не раскалывались. Что касается этих бесконечных разговоров о том, что надо назад переводить, то как их переводить? Единственный способ, который я вижу, это все эти люди, которые вышли, подают  личное заявление о приёме в союз.  Как мы будем официально сливаться с теми союзами, с которыми мы не раскалывались? Мы никогда не отделяли их от себя. Нам тогда объявили, что творческое объединение критиков ушло, и объединение переводчиков ушло. Они там все разведали,, разузнали юридически и потом критики приходят как ни в чём ни бывало и говорят: А мы от вас и не уходили. Я говорю: Как не уходили? Они говорят: Ну, это мы так сказали, а юридически мы от вас не уходили. И действительно, юридически они не имели права выйти, как организация. Можно только лично выходить из союза. И сейчас они себя считают членами творческого объединения нашего союза.

Инзубов - То есть у вас сейчас в планах работы существует объединение критиков?

Гусев - Конечно. Есть творческое объединение критиков. Многие критики очень активно работают. Творческое объединение переводчиков мы расформировали не тогда, а совсем недавно, поскольку там членов объединения было не достаточно для юридического оформления, не было нужной квоты. Мы переводчиков разбросали по другим объединениям. Кто ушёл в критики, кто в прозу, кто в поэзию.

Ну как нам назад объединяться? Я вижу только один выход. Пусть люди, которые писали заявление о выходе, пишут теперь заявление о входе. И, честно говоря,  мы ещё посмотрим, кого брать, а кого не брать назад. Вот эти человек двести, которые вышли, ладно, из них человек сто пятьдесят мы возьмём назад. Но там есть человек тридцать-сорок таких отпетых, как Черниченко, которые требовали нас порасстрелять и посадить в тюрьмы. Почему мы должны, как ни в чём ни бывало, принять их назад? Мы вообще-то люди добрые, но не Иисусы Христы.

Инзубов - Вы говорите "должны". Но, может быть, они и не хотят?

Гусев - Во всяком случае, пока от них заявлений нету. Хотя многие люди, которые говорили, что состоят в том союзе, пришли и преспокойно поменяли у нас билеты, подписанные мною. Там написано на печати "Московская городская организация Союза писателей России". И многие из тех, кто говорит, что состоят в том союзе, получили вот этот самый билет. Мы их пока не трогаем. Вопрос пока открытый. С этической точки зрения не очень весёлый.

Инзубов - А как вы думаете, произойдёт всё-таки объединение в один союз в России?

Гусев - Видите ли, с российским союзом вопрос стоит гораздо острее. В России два союза. Во всех почти городах есть представители двух союзов. Прежних российских членов везде преобладает, но, тем не менее, почти везде два союза. Например, в Воронеже сорок пять членов нашего союза и девятнадцать членов того союза. На российском уровне этот союз существует. Почему-то яростно борются за слияние этих двух союзов Кузнецов. Его волнует судьба Переделкино, у него там дача и т.д. Об этом, может, не надо писать письменно. Во всяком случае есть сторонники слияния российских союзов и наших кадров нашего союза. А Кузнецов - это вообще большой начальник, он даже сопредседатель там у Ганича. Но вообще сам наш российский союз, я настроен скептически относительно слияния. Есть российский союз, у которого нет никакого имущества. Есть российский наш союз, у которого есть кое-какое имущество. И при слиянии мы должны делить это имущество с ними. Тут как-то вопрос остаётся открытым.
 
И по московской организации я не знаю что сказать. Есть этот союз, возглавляемый теперь Риммой Козаковой, а не Черниченко. Римма Козакова пишет время от времени письма по начальствам о том, что пора сливать союзы и делить это помещение на два союза. Какой смысл его делить? Совершенно непонятно. Оно было присуждено нам. Есть такое незыблемое теоретическое правило, что имущество, прежде всего, неделимое принадлежит исходной организации. А мы исходная организация. Мы никогда ни от кого не отделялись. Этот дом, в котором мы находимся, принадлежит нам. Почему мы половину его должны отдать Римме Козаковой, совершенно непонятно. Это выглядит, как некий экстремизм, но я всегда повторяю, что мы никогда не отделялись. Если они отделились, то почему мы должны за ними бегать, совершенно непонятно.

Инзубов - А для писателей, для членов союза, какая разница?

Гусев - Литфонд у нас единый. Оба союза, а есть ведь ещё и независимые, они, где им надо, говорят, что они независимые, а входят вообще-то в наш союз, имеют единые права в Литфонде. Московский и российский Литфонд. А есть ещё и международный. Все говорят, что его надо ликвидировать, а он не хочет  ликвидироваться. Что касается нас, то мы не отделялись и всегда были за единство.

Инзубов - А какой всё-таки смысл для писателей, находиться в том или ином союзе? Какая разница?

Гусев - В Москве – никакой. В Москве, практически, объединение критиков у нас в союзе, они заседают под нашей эгидой. Союз переводчиков мы разбросали по другим объединениям. Поэты и прозаики сроду никогда не делились. И ответственные секретари всех творческих объединений все эти годы, в том числе и в 1991 году, у нас на зарплате.  И Луковникова год назад ушла на пенсию, а получала зарплату у нас, воюя против нас. Мы видели и ладно. Нравятся им эти игры, и пусть. Практически же никакого деления нет. Только Римма Козакова время от времени напоминает о себе. Провели они как-то очень смешное собрание в большом зале. Но там сидело сто человек и они быстро его прикрыли. Наши лазутчики туда пошли и вернулись, говорят: там сидит каких-то девяносто или сто человек и то половина просто зеваки. Есть у них Римма Козакова, которая пишет время от времени статьи, Черниченко, был Савельев, умер. Мы им дали две комнатки у себя. Они сидят в этих двух комнатах. Мы их не трогаем. Они нас не трогают.

Инзубов - Они платят за аренду помещений?

Гусев - Нет, мы им дали бесплатно, хотя вообще-то нужно было бы брать аренду. Но мы не берём.

Инзубов - А как члены союза писателей платят взносы? Отдельно по союзам? Небольшой взнос, но всё-таки?

Гусев - Все платят нашему бухгалтеру. Какое-то небольшое количество людей платят их бухгалтеру.

Инзубов - Значит, есть разделение?

Гусев - Есть, но очень маленькое. Почти все, кто говорят, что входят в их союз, платят взносы нашему бухгалтеру. У нас даются официально квитанции, всё оформляется. А там платят без оформлений, как говорится, на энтузиазме. Как я понимаю, женщина, принимающая у них взносы, даже не числится бухгалтером.

Инзубов - Тем не менее, они получают какие-то суммы и расходуют на что-то?

Гусев - Ну, а какие там суммы? Расходуют на канцелярию и что-то ещё. Но мы не интересуемся. Отдельно, так отдельно. Мы их не трогаем и всё. Дали им две комнаты и ещё одну. Юридически они отдельная организация. За ними нет никаких денег и никакого имущества.

Инзубов - А вот у нас существует ещё подмосковная писательская организация. Как она образовалась?

Гусев - Она образовалась вот почему. Это произошло при перерегистрации. Когда мы перерегистрировались, от нас потребовали юристы, чтобы мы регистрировались, как городская организация. В соответствии с административным делением. Есть городская администрация города Москвы, и есть областная администрация Подмосковья. Как мы зарегистрировались в качестве городской организации, то у нас сразу повисли в воздухе те, кто живут в области. Поэтому мы создали под нашей эгидой подмосковную организацию во главе с Котюковым. Там сразу стали создаваться ещё какие-то в Подмосковье, но это уже их дело. Любые три человека могут создать свою, какую хотят, организацию. Официальная региональная российская подмосковная организация - это наша во главе с Котюковым. Она под нашим патронажем. Официально председателем является Лев Котюков. У него там около ста человек.

Инзубов - Но, тем не менее, мы в своей газете будем проводить линию на то, что союз должен быть один.

Гусев - Я повторяю, мы, разумеется, за единство. Мы сами никогда ни от кого не отделялись и никого, главное, не отделяли. Вопрос только, почему мы должны делить с ними что-то. Если они отделились, пусть делят своё.

Инзубов - У меня такой ещё вопрос. Во время, так называемого, деления, Черниченко и его компания называли себя демократами. А вы, стало быть, ими не являлись. Как вы понимаете это слово "демократ"? Кто к нему относится?

Гусев - В печати и везде, где бы мы ни упоминали в последние годы слово "демократ", мы всегда брали его в кавычки. Потому что без кавычек демократы, конечно, мы. А кто же ещё. Русская демократическая традиция какая? У меня папаша из крестьян, а мать из прачек. Так что, я не демократ, а Березовский демократ? Это довольно смешно получается. Березовский, значит, миллиардер он демократ, а Гусев, который из крестьян не демократ.

Инзубов - Вот так они понимают демократию. А почему они считают, что они демократы, а вы нет?

Гусев - Да какое их дело? Слово "демократ" они дискредитируют. Его даже применять без кавычек боязно теперь. Вот сказать, что я демократ, так всех запутать. Потому мы избегаем слова "демократ", а говорим "патриот" без кавычек. Слово "патриот" более понятное. Так всё запутали, что теперь, если скажешь "я демократ", так ещё полчаса надо объясняться. Я слово "демократ" понимаю так, что люди из народа - это и есть демократы. А народ - это трудящиеся слои населения.  Как говорили классики: правы те, кто трудятся. Кто трудится, тот и есть народ. А кто из народа, тот и есть демократ.

Инзубов - Нельзя забывать, что слово "демократия" происходит от слова "демос", что означает "народ".

Гусев - Демос, конечно. Есть, правда, ещё и более обидное слово, означающее то же самое, это - плебс. Но плебс он и есть плебс. А демос - это демос, почтенное слово.

Инзубов - Да, но когда мы говорим о демократии, мы говорим, прежде всего, что это служение народу.

Гусев - Да, служение народу. Именно народ стал почтенным словом. А плебс - это римские бездельники, которые жаждут хлеба и зрелищ. А демос - это народ, который работает. Березовского демократом никак назвать нельзя, хотя именно они почему-то называют себя демократами. Поэтому мы используем слово "патриот".

Инзубов - Но когда у нас были монархисты, например. Они тоже считали себя патриотами. Они любили родину. Так что это несколько другое. Это более широкое понятие.

Гусев - Конечно, есть широкие понятия слова. Но есть значения, которые сейчас, в текущем варианте употребляются. В широком смысле, конечно, и монархисты были патриотами. Белое движение всё было патриотическим. И красный был патриотизм. Но тут нужно разбираться. В нынешней ситуации демократ и патриот приобретают конкретный смысл. С эти надо считаться.

Я вот лекции читаю. Иногда неудобно становится. Нет, например, у нас одного слова для обозначения художественной прозы. У нас нет такого слова. Есть слово "беллетристика". Но "беллетристика" у нас сниженное слово. Тут ничего не сделаешь. Презрительное слово "беллетристика".  У англичан есть такое слово "фикшн". У нас нет. Приходится говорить или "проза" или "художественная проза". Я не могу говорить "беллетристика", потому что это снижающее слово. Так вот если я скажу, что я демократ в кавычках, то придётся объяснять, что я имею в виду. Вынуждены с этим считаться, куда ж деваться.

Инзубов - У меня ещё такой вопрос. Вы сколько лет уже преподаёте?
 
Гусев - Я преподаю довольно долго. Во-первых, когда я закончил Воронежский университет, а затем аспирантуру Московского университета, то я уехал в Воронеж, где в 1965-1966 годы преподавал в Воронежском университете. В 1966 г. я переехал сюда и стал консультантом в большом союзе. И с 1968 г. преподаю в литинституте. С 70-го года я у них в штате. Трудовая книжка у меня в литинституте. Здесь у меня совместительство, а трудовая книжка в литинституте с 70-го года.

Инзубов - Теперь у меня такой вопрос. Вы работаете всё время со студентами. Вы помните годы перестройки восемьдесят пятый - девяностый, как студенты относились к жизни, какие вопросы задавали. В девяносто третьем году. И как сейчас? Изменилось что-нибудь или нет?

Гусев - Ну, как сказать? По части талантливости молодёжь не изменилась. На каждом курсе талантливых студентов пять-шесть процентов. Это как было, так и есть. Как говорится, таланту надо помогать, все прочие пробьются сами. Но в дипломе не пишется талантливый человек. Там по окончании литинститута пишется "литературный работник". Но на литературную четвёрку, конечно, больше. Есть и слабые. Как они попадают, трудно сказать. Конкурс очень жёсткий. Бывает, что вступительная работа более-менее, а дальше бросают писать и всё. А что касается такого социального типа то как изменилось? Прежний студент он был более взрослым. Тогда считалось, что литинститут - это вторая профессия. Если мы будем говорить о 90-91-х годах, студент, во-первых, был старше, более проверенным по литературной части, имел какую-то профессию. Литинститут считался второй профессией. Студент шёл сюда сознательно.
 
Конечно, пьянки тогда в институте были совершенно дикие, но в целом студент тогда был здоровее и более зрелым. Особенно, кстати, заочники. Они умели ценить своё пребывание в Москве две-три недели. У них на лекциях всегда реакция была живая. И это были взрослее люди. Многие уже печатались. Сейчас студент, может быть, в среднем талантливее, но более вялый. Это вообще ко всей молодёжи сейчас относится. Молодёжь сейчас умная, но вялая. В этом одна из проблем. Генетическая усталость поколения какая-то. Через гены усталость поколения передалась на молодёжь. Они все милые люди. Кстати, насчёт того, что говорят, что молодёжь очень испорчена. У нас обожают писать, что у нас все наркоманы. Ничего этого нет. Ведь уж что говорить, литинститут, казалось бы, такая клоака, пьяниц и прочего. Примерно три четверти студентов нормальные ребята. Никакие они не наркоманы, никакая не пьянь, хотя, разумеется, могут и выпить и всё что угодно.

Они сейчас более молодые, так как поступают сразу после школы. Причём, поскольку ездить далеко тяжело, билеты дорогие, преобладать стал москвич. Преобладает Москва, Подмосковье, Рязань.  Дальних студентов очень мало. Может они и более талантливые, но вялые и жизнь знают плохо. Это сказывается на том, что они пишут. Типичная проза - это вечно любовные приключения в стенах того же общежития. Раньше студента интересно было читать, потому что огромная  информация шла откуда-то из глубинки, он её перерабатывал, а теперь молодёжь толчётся где-то в столице или около столицы и выясняет свои любовные отношения. Такой типичный текст работ. Так что вот как они, к лучшему или худшему изменились, я не знаю. Может быть, они стали более образованные, умные, талантливые, но какие-то вялые и гражданственно менее ответственны - это уж точно. Если бы у нас молодёжь была другая, у нас бы всё сейчас было другое. Если всё сейчас упирается в молодёжь. То такой активной молодёжи сейчас мало.

Инзубов - В девяностые годы вопросы, которые задавала молодёжь, были более острыми и заинтересованными или нет? Тогда все расслабились, решили, что можно обо всём говорить. Заметно это вам?

Гусев - Ну, как вам сказать? Я вот раньше читал лекции. Там есть у нас тема кота. Английский кот по Киплингу ходит всё сам по себе. А русский кот всё ходит по цепи кругом. Вот и вся разница, говорил я студентам. Тогда меня ректор вызвал и пожурил за это, а сейчас никому до этого нет дела. Вообще за более чем тридцатилетнюю практику преподавания у меня не было особо острых ситуаций. Языки-то у студентов всегда были длинными.

Инзубов - Вы сказали, что молодёжь сейчас, вроде, более образованная. А я разговаривал с преподавателями литературы в школе, они говорят, что плохо обстоит дело сегодня.

Гусев - Очень плохо. И вредно преподаётся. Но наш студент, который к нам идёт, это самообразование. Все они очень иронически говорят про школу. Ну что там, если из школьной программы почти всего Достоевского вычеркнули. Я читаю студентам теорию литературы на первом курсе, они уже знают Достоевского.

Инзубов - Маяковского, например, плохо дают.

Гусев - Маяковского, они, конечно, знают хуже, чем Пастернака или Цветаеву и Ахматову. Но, когда я начинаю говорить про Маяковского, слушают нормально, внимательно. И так с удивлением даже иногда. Пытаются иногда возражать. Или скажет кто-то, что Маяковский пустой человек. Я говорю: Ну что вы знаете о Маяковском? Прочитал им кое-что наизусть Маяковского, не из громоподобного, а "Я хочу быть понят родной страной", "Две морковинки несу". Они говорят: "О, это Маяковский? Хороший поэт". С пониманием относятся.

Инзубов - А у вас в преподавании изменилось что-то в эти годы. Раньше какие-то писатели были запрещены. Потом всех стали печатать. Отразилось ли это на вас?

Гусев - Моё преподавание мало изменилось. Всё то, что я говорю сейчас открытым текстом, я говорил раньше. Набокова, например, запрещалось раньше упоминать. Всё равно я говорил на лекциях о нём, но такими словами: "Один автор написал один роман, в котором старик любил двенадцатилетнюю девочку и никого другого любить не может". И все понимали, о ком идёт речь, хоть я и не называл фамилию. Конечно, некоторые вещи я говорю открытым текстом, которые раньше не говорил.
 
Инзубов - Но меня интересует такой вопрос. Многих писателей раньше не упоминали, а когда стали упоминать и говорить о них, то читаешь их и думаешь, может, и не надо было их упоминать?

Гусев - А может, и не надо было? Вот у меня одна очень умная студентка приходит и говорит: "Ой, я знаю, как вы хорошо принимаете экзамены. А вот там Владимир Павлович Смирнов принимает серебряный век. Это у них как раз сказалось. Все запретные авторы - это литература начала двадцатого века. Раньше это называлась кафедра советской литературы и русской литературы начала века. И вот она говорит, что теперь трудно будет сдавать, потому что он требует подробности обо всех этих писателях. Раньше о них запрещалось говорить, а теперь он спрашивает, кто, в каком году и что написал, на какой странице у него что написано.  А я говорю: так это ж серебряный век. Как были Блок и Есенин, так и остались Блок и Есенин, а всё остальное серость. Говорю так, чтобы подразнить её. И вдруг эта молодая девка со мной соглашается: "Да вы знаете, так оно и есть". Вот так мы вдвоём посмеялись с нею. Смирнову, конечно, говорить не будем.

Инзубов - То есть великие они и остались великими.

Гусев - Да, великие остались великими. А Верховский, как был им, так и остался. Пастернак, Цветаева, Ахматова, которые раньше тоже в запрете были, теперь печатаются.

Инзубов - Ну, как, они были давно запретными. А после шестидесятых...

Гусев - Да, Твардовский их печатал. Это было модно, а сейчас и это всем надоело. А Блок и Есенин, как были, так Блок и Есенин остались. Конечно, я теперь говорю без опаски тексты, которые раньше экивоками произносил.

Инзубов - Меня-то что интересует. Раньше многие поддерживали, например, демократов в девяностые годы, а сейчас поняли, что ошибались. Изменилось ли что-нибудь теперь?

Гусев - А наши студенты вообще-то никогда особенно за демократов и не были. Ну, ректор, у него политика хитрая. Он свою линию ведёт. Но он наш человек. Мы его выбрали. До этого у нас был Сидоров Евгений Юрьевич. Тоже пошёл в министры культуры. Вот это была штучка, конечно.

Инзубов - Интересно, сейчас упоминается у вас Николай Островский?

Гусев - Николай Островский? Должен сказать, у меня то кафедра теории литературы. Я читаю теорию прозы, теорию стиха и так далее. На кафедре советской литературы, там Смирнов, это человек, который чокнулся на серебряном веке. У них Георгий Иванов, Юрий Верховский, царит начало века. Упоминают ли Николая Островского, ей-богу, просто не знаю. Хотя, кстати, у нас литинститут имени Горького остался. Есину несколько раз предлагали отменить. Есин сказал: А почему. Мы всегда были литинститут имени Горького и остаёмся институтом имени Горького. У нас было недоразумение вот по какой части. Институт мировой литературы тоже имени Горького. Получилось два института имени горького. А они в двух кварталах друг от друга. И вот когда наши студенты напьются, то телеги шлют туда на Кузнецова. Но наш институт остался имени Горького. И Есин сказал: А почему? Мы к Горькому относимся с почтением.

Инзубов - Я почему спрашиваю? Потому что сам три года занимался Николаем Островским, издавая его собрание сочинений.

Гусев - Лев Аннинский тоже занимался Островским, стараясь всё его переинтерпретировать, на другую сторону, как говорится. Игру свою делает. Одна из его игр.

Инзубов - Аннинский ведь всплыл на Островском. Но он описал его биографию на основе тех материалов, что ему дали. Он не копал глубоко.

Гусев - Ну, конечно, Аннинский никогда ничего не копал. Там работал Духонцов. Он умер два года назад. Боря Леонов, я думаю, упоминает Островского. Есть там такие эстетические мальчики, для которых Островского просто нет. А сейчас там Борис Андреевич Леонов, он, конечно, упоминает, ещё бы.

Инзубов - И такой личный вопрос: как вы относитесь к Солженицыну?

Гусев - Отношение у меня, как сказать... Ну, если честно сказать, отношение отрицательное. Вот Распутин, по-моему, совершил ошибку. Распутин учит нас всё время морали и нравственности. У него любимое слово "Нравственность". Он всё время, когда выступает, где-нибудь на пленумах, всегда выступает первым Распутин и каждый раз говорит: А Владимир Иванович Гусев опять забыл программку". Если Гусев забыл программу, значит, опять он что-то вытворяет. Ну, нельзя было ему брать сейчас премию от Солженицына.  Он пишет, что это чистый гений, это гонорар за "Архипелаг ГУЛАГ". Так за "Архипелаг ГУЛАГ" кто платил гонорары-то? Мы не знаем что ли? ЦРУ и платило. А что касается всего, что написано по архипелагу ГУЛАГ, так то писали, кому это нужно. Честно говоря, как художник, он меня не устраивает. Это вторично.

Инзубов - Вам не кажется, что есть большая разница в стиле, каким написаны "Архипелаг ГУЛАГ" и "Матрёнин двор"?

Гусев - Я и "Матрёнин двор" не считаю чем-то сногсшибательным. Всё это отработано на уровне Толстого и Глеба Успенского. А что касается ГУЛАГА, то там и трёх страниц подряд прочесть невозможно не потому что страшно там, а потому что скучно. Вот проблема то. Вот беда. А всё, чему он нас теперь учит, так всё это мы знали в девяносто первом году. А он теперь приехал, восторгался расстрелом Белого дома, потом чего-то прозрел и теперь объясняет нам вещи, которые мы в девяносто первом году знали сами. И когда я вылез на трибуну в союзе писателей, я говорил те вещи, которые Солженицын теперь нам как открытие преподносит. Вот он выдал 25 тысяч долларов Распутину. Хорошо. Если ты взял эти 25 тысяч долларов, то зачем ты повторяешь всё время слово "нравственность"?

У Солженицына сильный характер. Он публицист. Большого писателя там никогда не было. А то, чему он нас теперь учит, так это только раздражает нас. Выступает и объясняет нам по телевизору то, что мы знали пять лет назад.

Инзубов - Ну, спасибо, Владимир Иванович за интервью.

Гусев - Вы же видите, я ответил на все ваши вопросы. Нам скрывать нечего. Никаких тайн нет. Я понимаю, вы хотите больше акцентировать на объединении. Ну, вы поняли мою позицию. Я за. У нас практически всё вместе. Даже похоронные. Всё равно, когда кто-нибудь обращается в связи со смертью, мы всегда помогаем.

Инзубов - А Литфонд?

Гусев - Они выделяют двести рублей, а так мы всё делаем.

Инзубов - А по поводу льгот. Говорят, что в том союзе есть что-то.

Гусев - Не льготы. Это Музыкантский им иногда выделяет на издание или ещё что-то. Он их любит. А мы никогда ни копейки не получали. Они пишут просьбу и им выделяют. Недавно выделили на что-то сто двадцать тысяч. А мы живём на аренду. Сейчас, правда, Музыкантский ушёл, я не знаю, как пойдут их дела. Музыкантский относился к ним, как к своим. Ведь именно Музыкантский приходил выгонять нас из дома на Комсомольском проспекте, а выгнали тогда его самого. Этого он забыть никак не мог. Тогда меня не было, а был Бондарев и наши ребята, и пришёл Музыкантский выгонять их из дома, а они выгнали Музыкантского. У нас тут тоже, как говорится, на физические войны переходило.

Инзубов - А дома отдыха у нас есть какие-то?

Гусев - Они все в ведении Литфонда. Те, которые остались в ныне самостоятельных странах, естественно отвалились. Хотя наши, конечно, ездят туда. Путёвки туда не так чтобы уж очень дорогие.


Часть 6


Но литература литературой, а газета газетой. В ней главная информация – политика. Что главное в ней на данный момент?

По имеющимся слухам олигарх Борис Березовский, сыпавший деньги террористам Кавказа, был причастен к серьёзному происшествию, случившемуся в Грозном. Именно 5 марта 1999 года из самолёта Ту-134 во время подготовки к полёту по маршруту Грозный – Москва, где главный пассажир собирался со своей женой отметить женский праздник, был внезапно похищен генерал-майор милиции Геннадий Шпигун, он же полномочный представитель министра внутренних дел России в Чечне. Похищение такого высокопоставленного лица, некоторое время возглавлявшего борьбу с чеченскими террористами, стало последней каплей терпения руководства России.

За выкуп заложника, террористы, естественно, просили сначала 15 миллионов долларов, потом снизили сумму до 7 миллионов. Но дело в том, что сам генерал Шпигун был всегда против выплаты выкупов террористам, что, возможно, и явилось одной из причин его захвата. Тем более что Шпигун был назначен Москвой на должность полпреда, которую занимал в то время Адам Аушев, брат президента Ингушетии Руслана Аушева.

Но, во-первых, заложника Шпигуна постоянно перемещали из одного укрытия в другое, что мешало его освобождению или точечному обстрелу, а, во-вторых, министр внутренних дел России Сергей Степашин принял решение разработать план активных военных действий в Чечне с выходом армейских соединений к Тереку в августе-сентябре этого года, что помогло бы решить проблему. Тогда же началась подготовка морской пехоты в Дагестане и переброска тактических ракетных комплексов в Северную Осетию.

19 марта на центральном рынке Владикавказа взорвалась бомба – 52 погибших и 168 раненых. В тот же день формально отправлен в отставку глава администрации президента и секретарь Совета безопасности генерал Николай Бордюжа. Главой президентской администрации стал Александр Волошин, секретарём Совета безопасности России – Владимир Путин (сохранивший пост директора ФСБ).

В Госдуме тем временем готовили импичмент Ельцина, а мэр Москвы Юрий Лужков заявил, что Ельцин должен досрочно покинуть президентское кресло.

И тут пришла новость из Швейцарии о том, что в стране заморожены подозрительные счета, принадлежащие, предположительно, семье Ельцина. На другой день швейцарская деловая газета сообщает, что семья Ельцина через подставных лиц открыла в Швейцарии счета на 50 миллиардов долларов! Бернская прокуратура публикует список подозреваемых в отмывке денег, в котором значится управляющий делами президента России Павел Бородин. Особые лица доводят до сведения Ельцина, что о его зарубежных счетах будет сообщено широкой общественности, если он не подаст в отставку.

Ельцина это, естественно, напугало в какой-то степени. Не так давно вся страна была ещё советской, когда за рубеж деньги не вывозились. Сейчас помещение денег за рубежом начал входить в привычку, но далеко не у всех. И народ отнесётся к такой информации о Ельцине однозначно плохо. Этим не стоило бравировать. Нужно было готовить себе замену, если его самого не скинут тот же министр Степашин или мэр Лужков.

Между тем, 14 апреля 1999 года на заседании Совета безопасности России (под председательством Владимира Путина) обсуждено положение на Северном Кавказе и, помимо прочего, вопрос о нанесении воздушных и ракетных ударов по боевикам, установления полной блокады Чечни. В тот же день Владимир Путин поведал прессе, что главной причиной дестабилизации обстановки в регионе являются бандформирования, скрывающиеся на территории Чечни.

Понятное дело, что такая информация освещалась и в «Советской России», где продолжал свою работу журналист Инзубов.

19 апреля пресс-бюро МВД России заявило, что в Чечне происходит физическое уничтожение русскоязычного населения республики. 26 апреля Степашин приказал закрыть административную границу Ставропольского края с Чечнёй. Это понравилось президенту, и на следующий день он повысил статус Степашина до ранга первого вице-премьера, сняв с этого поста Евгения Примакова, мечтавшего о президентстве России. 19 мая на встрече с Путиным президент Ельцин подписал заготовленный Советом безопасности указ "О дополнительных мерах по борьбе с терроризмом в Северокавказском регионе РФ".

И вот уже каждый день идут сообщения о перестрелках на административной границе с Чечнёй, нападениях на КПП и посты внутренних войск, терактах в Северной Осетии и Дагестане, с конца мая 1999 года российские вертолёты наносят удары по чеченским таможенным и пограничным постам.

10 июля 1999 года громогласно объявлено, что в связи с обострением обстановки на Кавказе важнейшие городские объекты Москвы взяты под дополнительную охрану. Возникает вопрос: почему обстановка на Кавказе может повлиять на важные объекты Москвы? Разве так свободно передвижение по стране с Кавказа? И для чего об этом громогласно объявлять на всю страну? Чтобы боялись сами москвичи?

А тут ещё и неугомонная Генеральная прокуратура приступила к выемкам документов в рамках дела "Аэрофлота", по которому топ менеджеры авиакомпании и Борис Березовский обвинялись в присвоении 252 миллионов долларов: то есть "семья", как называли круг лиц, приближенных к Ельцину, была под ударом.

Но только 2 августа 1999 года чеченские отряды вошли в Дагестан. Начались военные действия.

А 9 августа года Сергей Степашин отправляется с поста, на котором не пробыл и трёх месяцев, и премьером России вдруг стал директор ФСБ Владимир Путин. Ельцин продолжает рокировку в правительстве, заботясь о самом себе.

Вечером 4 сентября в Буйнакске рядом с пятиэтажкой, где проживали семьи военнослужащих 136-й мотострелковой бригады, взорвался грузовик со взрывчаткой – 64 погибших, 146 раненых. Ещё две машины со взрывчаткой, как сообщено, обезврежены. А ранним утром 5 сентября отряды Шамиля Басаева вновь вошли в Дагестан – уже в Новолакском районе.

6 сентября российская авиация начинает бомбардировку горных районов Чечни. 8 сентября председатель правительства Владимир Путин заявил журналистам: "Россия защищается: на нас напали. И поэтому мы должны отбросить все синдромы, в том числе и синдром вины".

9 сентября – в 23 часа 59 минут – взрывается жилой дом уже в Москве, в Печатниках, на улице Гурьянова: по официальным данным погибли 106 человек, 690 получили ранения и травмы. Евгений Николаевич и Настенька были особенно взволнованы, так как район Печатники совсем рядом с Нагатинским затоном, в котором они жили теперь и были отделены от улицы Гурьянова всего лишь Москва рекой.

12 сентября 1999 г. Путин вылетает в чеченский Ботлих.

13 сентября 1999 года в России был объявлен днём траура в память о жертвах терактов в Москве и Буйнакске. Но в пять часов утра того же дня произошёл новый взрыв жилого дома в Москве – на Каширском шоссе, погибли почти все жильцы – 124 человека. Путин узнаёт об этом, находясь в Чечне.

Евгений Николаевич был обеспокоен этим взрывом, так же как и предыдущим по той причине, что Каширское шоссе находится совсем рядом с метро Коломенское, через которое он ездит каждый день на работу и с работы. Фактически оба взрыва с большим числом погибших имели место рядом с ними, что не могло не волновать.

И по той же линии недалеко от Печатников была найдена и обезврежена бомба в доме на Борисовских прудах. Складывалось неприятное впечатление, что дома этого района находятся в большей опасности, чем в других местах.

Тем же днём объявлено о завершении операции в Кадарской зоне – ваххабитском анклаве Дагестана, 15 сентября завершена и операция в Новолакском районе. Но 16 сентября происходит взрыв жилого дома уже в Волгодонске.

Тем же днём пресс-секретарь президента Ельцина Дмитрий Якушкин заявил, что "намёк на какую-либо причастность Кремля к взрывам просто чудовищен".

Но как бы в ответ на это, в ночь с 22 на 23 сентября группа чекистов была поймана за закладкой мешков с гексогеном в подвал жилого дома в Рязани по ул. Новосёлов д.14/16. Операцию сорвал бдительный местный житель – Алексей Картофельников. Увидев подозрительную машину с московскими номерами, он позвонил в милицию. В подвале нашли три мешка по 50 кг из-под сахара со смесью желтоватого цвета. Один был надрезан – внутрь вложен взрыватель с таймером. В 2 часа ночи к жильцам вышел генерал Сергеев, начальник управления ФСБ по Рязанской области, собрал их вокруг себя и сказал:

– Вы сегодня отмечаете день своего второго рождения. Взрывчатка – три мешка, была поставлена на 5.30 утра….

Через 2 дня полицейские нашли и обложили квартиру в Рязани, где прятались московские гости, привезшие "сахар" в Рязань. И когда встал вопрос об их задержании – из Москвы пришла команда: не трогать, т.к. это – сотрудники ФСБ. Они якобы проводили "учения" в городе. Мешки забрали в Москву на экспертизу. Потом сказали: сахар. А газоанализатор у рязанских полицейских был не исправный.

Но ведь и 23 сентября 1999 года – дата действительно особенная: вылетая в тот день в Астану, Владимир Путин прямо в аэропорту Внуково провел экстренное совещание с руководством Минобороны, МВД, МЧС. Уже через час после этого совещания российская авиация нанесла массированные удары по аэропорту Грозного и другим объектам!

В тот же день в Ростове-на-Дону, где премьер сделал остановку на пути в Астану, отвечая на вопрос о бомбардировках аэропорта Грозного Путин заявил:

– Бандиты будут преследоваться там, где они находятся.

Ситуация развивалась стремительно: 24 сентября премьер отдал приказ войскам на начало боевых операций в Чечне. В тот же день он произнёс в Астане и своё знаменитое: "Мы будем преследовать их всюду, если, пардон, в туалете их поймаем, то и в сортире их замочим".


ГЛАВА 6


ВЛАСТНЫЕ КОММУНИСТЫ


Часть 1


- Что же делать?

- Ничего.

- А если всё же?

- Тогда конечно.

Подобные разговоры можно услышать часто и повсеместно.

Евгения Николаевича приняли в коммунистическую партию в Ялте, когда ему не исполнилось ещё и тридцати лет, то есть на самом пороге. В горкоме партии за приём его кандидатом в партию проголосовали единогласно, и это было вполне понятно. Там его все хорошо знали, поскольку помнили его работу в горкоме комсомола, располагавшемся в здании горкома партии, только на первом этаже. Ну, и вообще Инзубов был городским активистом, работая секретарём комсомольской организации строительного управления, затем заместителем директора городского книготорга, организовывая массовые мероприятия в виде комсомольских книжных базаров с выступлениями крупных поэтов и писателей.

Однако Евгений Николаевич был, по сути, не простым человеком, и в партию его могли бы вообще не принять. Наверное, тогда и возникал вопрос: что же делать? И его ответы. Произошло это так.

Однажды в книжный магазин на набережной в поисках своей суперпопулярной книги о советских разведчиках "Щит и Меч" зашёл её автор и, так как книги в продаже не было, он спросил, где может увидеть директора. Ему ответили, что директора книготорга нет, но есть заместитель, которого зовут Женя. Писатель, мощная фигура которого едва вместилась в маленький кабинет, или так показалось Жене от её значимости для него, разведя руками, забасил:

- Действительно Женя. Я думаю, как это заместителя директора городского книготорга назвали Женей? Это должно быть солидный человек с отчеством, а тут и в самом деле просто Женя. Здравствуйте. А я просто Вадим Кожевников. Нет ли у вас экземплярчика моей книги? Надо подарить, а не осталось ничего.

Такие бывали интересные встречи и знакомства. А то, заслоняя своим могучим телом свет, в дверях появлялся вдруг артист Моргунов и, утомлённый переходом по набережной, грузно усаживался у входа в магазин и весело рычал на весь зал:

- Девочки, дайте почитать что-нибудь интересное. Я очень детективы люблю.

Ну, такие книги можно было найти разве что у девочек в личных загашниках (так называли они свои запасы) или в сугубо директорском фонде, находившемся в его личном распоряжении.

Ялта всегда изобиловала знаменитостями. Заходили композиторы в надежде купить ноты своих музыкальных шедевров, певцы, известные музыканты-исполнители. Здесь же в магазине проводились встречи с авторами продававшихся книг и целые литературные или музыкальные вечера, инициатором которых часто бывал старший инструктор городской турбазы, автор коротких поэтических юморесок, публиковавшихся иногда в газете, Анатолий Александрович Антонов, милейший человек невысокого роста, сухонький с совершенно белой от седины головой и очень энергичный по натуре.

К этому времени в городе сменился секретарь горкома комсомола. Вместо ушедшего в лесхоз Булахова, появился совершенно неожиданно молодой крикливый Юра Никульшин. История его прихода в комсомол мало кому была известна. Это был инженер портового хозяйства, который настолько мало интересовался комсомольской жизнью, что в течение девяти месяцев не платил комсомольские взносы. И вдруг он оплачивает сразу весь долг, а горком партии рекомендует его новым секретарём горкома.

Женя, как и все члены пленума, ничего этого не знал сначала и, поскольку никакой другой кандидатуры выдвинуто, как всегда, не было, то согласились с предложением горкома партии, думая, что старшие знают, что делают. Однако очень скоро выяснилось, что новый секретарь мастер ругать, кого ни попадя, кричать на любого, презрительно относиться и оскорблять даже работников горкома партии, заниматься только вопросами сбора членских взносов и громкими выступлениями.

Аня Калицева и Костя Дроздов ушли почти сразу. За ними последовали и заведующая сектором учёта Нина Клиндухова. Состав работников горкома менялся на глазах. Остававшийся пока Гера Назаров, встретив Женю на набережной, говорил:

- Представляешь, идеалом его является Гитлер. Он даже так же репетирует перед зеркалом жесты рукой, готовя себя в вожди, и говорит, что Майн Кампф является прекрасным учебным пособием. А народ – это быдло. Совершенно непонятно как он может быть секретарём горкома комсомола.

Гера был спокойным хорошим добрым парнем и, главное, осторожным. Он мог рассказать о чём-то плохом, но выступить против, без поддержки свыше, никогда бы не решился. Женя это знал.

Однажды к Жене специально пришли его хорошие комсомольские подруги Валера Лосинская и Майя Волосенко. С каждой из них у него могли сложиться более близкие отношения, но судьба распорядилась иначе. И сейчас они пришли посоветоваться, рассказав всё, что знали о Никульшине.

Женя решил больше не молчать и выступить на очередном пленуме. Собрав всё, что было уже известно о деятельности Юры, Женя написал выступление и прочитал его вместе с братом на предмет грамотности изложения. Брат Артемий учился в это время в Симферопольском педагогическом институте на филологическом факультете. Они долго обсуждали стилистику выступления, доведя текст до максимальной корректности и точности выражений. Продумали вместе и стратегию действий на случай, если члены пленума потребуют немедленного снятия с должности Никульшина. Они оба ещё были идеалистами.

Естественным было бы предложить второму секретарю занять его пост. Однако таковым была Лариса Соколовская, которую Женя тоже упоминал нелестными словами в своём выступлении и не считал возможным ставить во главе горкома. С тактической точки зрения это было неправильно, следовало критиковать только одного, тогда бы Лариса, заинтересованная в занятии места первого, могла бы выступить на стороне критика, однако Женя не мог допустить, чтобы замена была по принципу "шило на мыло", и что б потом сказали: хрен редьки не слаще. Поэтому на этот желательный, но мало вероятный исход дела, он хотел предложить секретарём снова Бориса Булахова.

Артемий предложил пригласить на пленум корреспондента газеты "Крымский комсомолец", с которым был хорошо знаком.

Вечером предыдущего пленуму дня Женя встретился на набережной с инструктором горкома партии Валентиной Макаровой, которую знал ещё с момента своего вступления в комсомол, когда Макарова была первым секретарём горкома комсомола. Вкратце он изложил ей суть предстоящего выступления.

Опытный комсомольский и партийный работник, Валентина Михайловна понимала безнадёжность замысла Жени, но не могла ни отвергнуть, ни поддержать его. Младшая сестра Макаровой – Роза училась с Женей в одном классе, и потому ей было известно, каким ершистым в школе был весь их десятый "А" класс. Разумеется, отговорить Женю от выступления было невозможно, и она сказала только:

- Ну что ж, решил, так говори. Имеешь право. Если ко мне обратятся, поддержу. Никульшин действительно ведёт себя по-хамски даже с нашими работниками. Это давно все заметили.

Пленум шёл нормально. Но был один нюанс, который беспокоил Женю. Его выступление по распространению книг запланировали на вторую половину пленума, то есть после перерыва, когда многие комсомольцы ухитрятся уйти, не досидев до конца. А для Жени крайне важно было выступить в первой половине, когда все будут на местах. Поэтому ещё до начала пленума он предупредил своих друзей Юру Губанова, Сашу Ященко, Славу Осипова и некоторых других о том, что в соответствии с уставом комсомола попросит дать ему слово запиской в президиум, но слово ему давать сразу не будут, однако то, что он хочет сказать, имеет большое значение для всех, так что он просит поддержать дать ему слово до перерыва.

Записку Женя послал в президиум сразу после окончания доклада Никульшина и хорошо видел замешательство за столом и удивлённые взгляды, которые направлялись со сцены в его сторону. Однако выступающих объявляли в соответствии с намеченным заранее списком. Подходило время перерыва по регламенту, пригласили выступать Людмилу Пяткину.

Тогда Женя поднялся и на весь зал попросил дать ему слова в порядке очерёдности поступления записок. Он прекрасно знал, что кроме него никто записки не писал. Тут же он услыхал гул поддерживающих его с нескольких сторон голосов и громче всех голос Губанова:

- Дайте Жене слова! Он посылал записку, не нарушайте порядок.

Предвидя осложнения, Женя послал заранее записку и Людмиле Пяткиной, попросив её уступить очередь выступления. Люду он не очень хорошо знал по комсомольской работе, так как она была медиком, а Женя занимался промышленными предприятиями, но зато Пяткины были его соседями по квартире, так что знакомы они были достаточно. Тоненькая, стройная красивая девушка встала и сказала:

- Я не знаю, почему Женя спешит, но если он хочет, то я могу выступить после него.

Председательствующей Ларисе Соколовской ничего не осталось, как согласиться и, улыбаясь, пригласить Женю на трибуну. Но то, о чём он стал говорить, оказалось шоком для сидящих в президиуме. Зал замер в изумлении.

- Как мы можем говорить о текучести кадров на других предприятиях,– начал Женя, – если в самом горкоме комсомола его состав за последние два года трижды почти полностью менялся? В промышленном отделе меня сменил Юра Губанов, а его Юра Меньшиков, затем Кацыка Валера; в школьном отделе после Ларисы Соколовской, ставшей вторым секретарём, работали Соболева Лена, а потом Бондарева Люда; в отделе пропаганды после Дроздова Кости работали Калицева Аня и Буряковский Витя; в секторе учёта друг за другом сменялись Дмитриенко Валя, Клиндухова Нина, Лысенко Галя, Начвинова Люда и Кудинова Оля. Сейчас Оля тоже уже не работает. Уволена после пленума за неуживчивость характера.

- Хочу остановиться на основной, как мне кажется, причине этой текучести кадров. – продолжал Женя по возможности спокойным голосом. – Прежде всего, очень плохо обстоят дела с подбором кадров. Так в марте этого года в сектор учёта взяли на работу Начвинову Люду, а в начале мая она уже уволилась. Проработав всего около года, ушли Соболева, Губанов, Клиндухова, Лысенко. Причём причины их ухода не всегда были вескими и уважительными. Так, например, Калицева вынуждена была уйти “по собственному желанию”, так как узнала, что Никульшин ищет ей замену, полагая, что она, выйдя за муж, не сможет по-прежнему хорошо работать. Она обиделась и ушла сама.

Все в нашей комсомольской организации заметили, что с приходом Юры Никульшина в горком комсомола основной задачей работы горкома стало не организация жизни комсомольцев города, а сбор комсомольских взносов. Оценка работы комсомольских организаций начинается и заканчивается суммой сданных взносов, а не комсомольскими делами.  Теперь хочу остановиться на других методах работы нашего первого секретаря Никульшина.

Лариса Соколовская, поднявшись в президиуме, попыталась прервать выступление по причине регламента, но зал уже всё понял и проголосовал за продолжение выступления, и Женя опять говорил:

- Всем нам известна необузданная грубость Никульшина. Об этом я лично говорил ему после одного из заседаний бюро горкома. Тогда он согласился со мной и сказал, что учтёт замечание. Однако изменений в его поведении не произошло. В связи с этим ещё в прошлом году о грубости Никульшина написала наша республиканская газета “Комсомольское знамя”. И это не подействовало на Юру. А на бюро горкома он прямо заявлял комсомольским руководителям: “Возражать мне – это политически неправильно. Если я ошибусь, меня поправят выше”.

Женю никто не прервал, и он продолжал говорить:

- Деспотическая натура Никульшина особенно ярко проявилась во время его недавней поездки в Чехословакию, в которой он был назначен руководителем комсомольской группы. Все участники поездки были поражены и возмущены безотчётной грубостью Никульшина по отношению к членам группы, недостойным поведением не только как руководителя, но и просто как советского человека, его бестактным отношением к нашим чешским друзьям. Вот передо мной письма участников этой поездки. Одно из них от гида русской группы. Она пишет:

“Мы написали на Никульшина такой отчёт, что ему бы было очень плохо, когда бы прочитал. Надеюсь, что наше бюро напишет свой отчёт в этом смысле к вам. Мы там написали, что, если бы мы получили такого руководителя, то плакали бы всю поездку. Написали, что у него был феодальный взгляд на политическо-правовое руководство группой, что он держал деспотический порядок и так далее”.

Женя взял другой лист бумаги, говоря:

- А вот что пишет секретарь комсомольской организации Симферопольской городской библиотеки Зимира Цикалова:

“Да, очень неприятно работать с такими людьми, как Никульшин... Но мне ещё не понятно, как это вы все там до сих пор не поставили его на своё место. Ведь уже давно кончились времена самодуров... Везде, где нужно, он получил от меня характеристику, которую заслужил. Думаю, что такую власть, о которой он без конца говорил всем, он больше никогда не получит... Он почти всю группу принял за оловянных солдатиков и, очевидно, поэтому применял палочную дисциплину. Много говорил о достоинстве советского туриста, и сам уронил его первый”.

 Потом Женя зачитал ещё одно письмо из Севастополя, адресованное непосредственно горкому комсомола и тут же передал его в президиум. Говорил не только о Никульшине, но и о втором секретаре, отличавшейся главным образом интригами и умением сваливать ошибки своей работы на других. В зале стояла мёртвая тишина. А Женя продолжал:

- Но, товарищи, не только невоспитанность и грубость наших секретарей является их характерной чертой.  Бесчеловечность их поступков возмущает до глубины души. Это по их вине приезжающие на отдых в Ялту группы пионеров вынуждены тратить много часов и нервов на поиски тех, кто поможет им в устройстве ночлега, в то время как отвечающая за школьный сектор Лариса Соколовская запирается в своём кабинете, передавая через инструкторов, что её в горкоме нет. Это Никульшин и Соколовская уволили из сектора учёта Дмитриенко Валю, хорошо зная, что она в положении беременности. Больше того, расставшись с нею, Никульшин пытался помешать ей устроиться на новую работу вместо того, чтобы оказать помощь.

Выступление Жени закончилось бурей аплодисментов, не стихавших пока он не сел на своё место в зале.

Собственно почти всё в этот день на этом и закончилось. Объявили перерыв, вовремя которого многие подходили пожать руку Жени и спросить, почему он не предупредил их о предстоящем выступлении, с которым они полностью согласны. Но вот все снова в зале. Пленум продолжался, как ни в чём не бывало. Словно и не было горячих слов Жени с обвинениями в адрес секретарей. Нет, конечно, Валера, чьё выступление было запланировано, решилась отметить, что Женя много сказал правды и что Никульшин действительно груб со всеми, но потом перешла к рассказу о своей комсомольской организации. Поддержал Женю Саша Ященко, ещё пара комсомольцев.

Всё последующее было и интересным и грустным одновременно. Женю и поддерживавших его вызывали в горком партии, в обком комсомола, где ругали за непродуманность, за критиканство, интересовались, кто заставил выступить, что за этим стоит. А комсомольцы-то думали, что будут спрашивать Никульшина, почему тот себя неправильно ведёт. Наивные люди, молодые, зелёные, но смелые.

Однажды всё на той же набережной с Женей встретился мало знакомый ему товарищ и по секрету сообщил, что после этого выступления Женю даже хотели арестовать по требованию Никульшина.

Женя расхохотался в ответ:

- Да пусть попробуют. Во-первых, меня так много людей знают в Ялте, что сразу же поднимется большой шум. А во-вторых, за что арестовывать? Что я такого сделал преступного? Сказал, что думал, вот и всё. 
 
Вскоре в газете “Комсомольское знамя" появилась статья Николая Друкаренко “Цена мнимого авторитета”. В ней почти полностью опубликовали выступление Жени, поддержав его позицию.

В Ялту опять приехала комиссия обкома комсомола во главе с секретарём обкома Пересунько. На другой день собрали комсомольский актив города, на котором Никульшин прямо заявил, что газета оказалась некомпетентным органом, а статья вредная. Секретарь крупнейшей комсомольской организации города и член бюро горкома Юлий Кононцев гневно выступил и потребовал немедленного снятия Никульшина с поста первого секретаря горкома комсомола. Не откладывать вопрос о снятии Никульшина до конференции предложил от имени тысячного комсомола строительного треста города Слава Осипов. Но другим, кто мог их поддержать, в том числе и самому Жене, слова на активе не дали. Представитель же комиссии доложил собравшимся, что все, с кем они беседовали, хорошо отозвались о Никульшине.

Через несколько месяцев, осенью, прошла городская отчётно-выборная конференция, на которую, во-первых, не пригласили многих, так называемых оппозиционеров, и их не пустили в помещение театра, где проводилась конференция, не смотря на то, что они имели удостоверения членов пленума. Тем не менее, во время подготовки к голосованию, большинство делегатов потребовало ввести в состав счётной комиссии Кононцева Юлия. Ему, как члену бюро горкома, невозможно было отказать в участии в конференции. И Кононцев рассказал потом Жене, как он пытался предотвратить махинации с бюллетенями, и как ему одному это просто невозможно было сделать, так как председатель счётной комиссии просто прекращал подсчёты, говоря, что это чистая формальность, и бросал целую пачку заранее приготовленных бюллетеней в урну.

Разумеется, все, кто поддерживал Женю, были выведены из состава горкома комсомола. Женю тоже вывели, но отстранить полностью от комсомольской работы не смогли, так как молодёжь книготорга избрала его секретарём комсомольской организации. Директор Катрич поддерживал своего заместителя, так как его работа давала явный эффект книготоргу, а это – выполнение плана, получение премий. Кому ж не понравится?

Но Женя не успокаивался? Возраст был ещё комсомольский, и потому в партию его могли принять только с рекомендацией горкома комсомола. Женя подал заявление, поддержанное комсомольской организацией, в горком с просьбой дать рекомендацию в партию.

Вообще-то,  вопрос вступления в члены КПСС для Евгения не был самоцелью, а казался несомненным продолжением пребывания в комсомоле. Если бы он хотел стать коммунистом с какой-то определённой целью получения привилегий, то вступил бы в партию, ещё будучи в армии, где это предлагал ему командир роты, желавший перетянуть на свою сторону строптивого солдата. Но Женя тогда ответил:

- Извините, товарищ старший лейтенант, но вступать в партию сейчас не буду. Я хочу быть коммунистом, но не хочу, что бы в будущем мне говорили, что я вступил в партию в армии, где принимают любого, кто хочет и даже не хочет. Здесь и в комсомол принимают всех подряд. А это не дело.

Именно теперь, когда были препятствия, Женя хотел вступить в партию, хотел доказать, что он её достоин и должен в ней состоять. Как хорошо он помнил разговоры со старшим братом Ромой, который объяснял своё нежелание вступать в партию тем, что в её рядах полно прохвостов и негодяев. Женя горячо возражал:

- Ты пойми, Рома, потому в партии полно плохих людей, что хорошие люди, типа тебя, сдали позиции, не стали в неё вступать, а плохие напротив лезут в неё всеми силами. Вот и получается, что постепенно в партии плохих людей становится больше, а хороших меньше. Так партия и перерождается постепенно. Кто же, получается, в этом виноват? Вместо того чтобы вступить в партию и бороться в ней с негодяями, ты уходишь в сторону, позволяя им творить всё, что они хотят. Нет, не случайно в прежние годы проводили в партии чистки рядов с привлечением беспартийных. Хорошая была школа, но уроками её теперь никто не пользуется.

Конечно, Женя прекрасно понимал, что в рекомендации горком ему откажет, но ему интересно было знать, как это произойдёт, чем будет аргументирован отказ. Когда ему позвонили и пригласили на бюро, он шёл туда, ощущая определённое волнение, так как предстояла очередная встреча лицом к лицу с теми, кого критиковал, но теперь в их собственной крепости с их численным перевесом.

Путь к зданию горкома от книжного магазина, в котором Женя продолжал работать, пролегал всё по  той же набережной, так что можно было успеть набрать в лёгкие свежего морского воздуха, который часто помогал справиться с волнениями.

Вот памятник Ленину, а за ним и красивое белое здание с колоннами. Широкие ступени ведут в холл. Первый этаж налево отдан комсомолу, направо – городской партийной библиотеке, куда Женя иногда любил захаживать, где его тоже знали и любили. Но сейчас нужно было идти налево по коридору, минуя буфет, и потом снова налево в приёмную двух секретарей горкома. Сюда он пришёл впервые одиннадцать лет назад и ожидал, когда назовут его фамилию, чтобы зайти в кабинет, где утверждали решение школьного комитета о принятии в комсомол. Сюда он приходил ежедневно, когда стал работать инструктором горкома и помнил, как зазвенел телефон в приёмной, когда никого, кроме него там не было, он поднял трубку и издалека донеслось:

-Это звонят из ЦК комсомола. Есть Баранчикова?

А Наташа только что вышла, и он бросился в коридор с криком:
 
- Наташа, тебя Москва! Из ЦК звонят!”

Наташа, работавшая тогда вторым секретарём, вышла спокойно из соседнего кабинета и, подходя сразу же к телефону, на ходу без тени волнения, не торопясь, как о чём-то обычном, выговаривала своему молодому сотруднику:

- Ты чего, Женя, кричишь? Ну и что же, что Москва?

- Так ведь ЦК, может срочно.

- Ничего, подождут немного, но кричать и волноваться не надо. Это же не пожар.

Так он начинал привыкать не бояться начальства. Наташа нравилась ему своим спокойствием. Но это не перекрывало её недостатки, которые он тогда воспринимал очень наивно, по-школьному. В числе промышленных предприятий, которые курировал Женя, был и пивзавод. Однажды Наташа вызвала Женю к себе в кабинет и сказала:

- Я хочу тебя попросить не в службу, а в дружбу. Съезди, пожалуйста, на пивзавод к своему секретарю Виктору, он передаст тебе одну вещицу, которая нам срочно нужна.

Проблем нет – завод недалеко. Женя вошёл в кабинет главного технолога завода, который и был секретарём комсомольской организации, и спросил, что нужно забрать в горком.

Виктор, рослый красивый парень, нравился Жене серьёзностью и умением организовать ребят на любые городские мероприятия. Теперь он почему-то был смущён, и, достав из шкафа завёрнутую в бумагу бутылку, сказал извиняющимся тоном:

- Наташа попросила немного спирта зачем-то. Вот возьми, только спрячь как-то в карман пиджака что ли, чтоб на проходной не заметили. Но я пройду с тобой на всякий случай.

Женя опешил. Ему сразу представилось, как у него, щупленького, мгновенно замечают выпирающую из-под полы пиджака бутылку и останавливают. Что он скажет вахтёру? Но дело даже не в этом. Передохнув, от неожиданности, Женя стал объяснять свою позицию:

- Виктор, как же я могу выносить что-то с территории завода, когда мы сами с тобой недавно создали у вас штаб комсомольского прожектора именно для того, чтобы отсюда ничего не выносили? Ну, ты сам пойми. Для чего мы тогда это делали? Как ты будешь требовать со своих комсомольцев что-то, если сам нарушаешь свои требования?

- Я-то понимаю, – виновато оправдывался Виктор – но от вас же звонят.

- Ладно, – сказал твёрдо Женя, – сделаем так. Я у тебя ничего не беру, скажу Наташе, что нет у тебя сейчас.

Наташа спокойно восприняла сообщение Жени о том, что спирта нет, и что вообще там работает комсомольский прожектор и такие вещи практиковать нельзя. Она со всем согласилась, но, как потом выяснилось, достала спирт там же через директора завода.

Это стало другим уроком для Жени, и подобные приходилось изучать почти ежедневно. Теперь он пришёл в горком, чтобы прочитать ещё одну страницу из учебника жизни.

Разговор на бюро горкома комсомола был кратким.

В не очень большом кабинете первого секретаря во главе стола сидел Никульшин. Членов бюро было немного, только те, кто обязательно поддержат секретаря. Никульшин и задавал вопросы по теме:

- Скажите, пожалуйста, товарищ Инзубов, что побудило вас вступать в партию?

- Желание приносить больше пользы, находясь в рядах КПСС.

- Порядочным человеком можно быть, находясь и вне партии, – проговорил Никульшин, не пряча улыбки.

Женя готов был взорваться, но, стиснув зубы, сдержался и, глядя перед собой в стол, спокойно ответил:

- Речь сейчас идёт не о порядочности, а о том, где можно больше принести пользы. Непорядочный человек, везде напакостит.

Видя спокойствие Жени, Никульшин решил больше не втягиваться в дискуссию, а предложил сразу вынести решение, пояснив членам бюро:

- Да, Инзубов, конечно, грамотный человек, может выучить устав и программу КПСС. Он не сидит, сложа руки, выполняет комсомольские поручения, но мы не можем не обратить внимание на его политическую незрелость, выразившуюся в недавних нашумевших событиях. Не будем сейчас ворошить прошлое – все достаточно хорошо знают, как поступил Инзубов, не придя после этого даже извиниться. Принимаем решение в рекомендации в партию ему отказать по причине его политической незрелости.

Без лишних вопросов члены бюро поддержали секретаря.

Инзубов написал в «Комсомольскую правду», и оттуда приехала корреспондент Вика Сагалова. Когда в горкоме комсомола узнали, по чьему письму она приехала,  Никульшин с нею не стал даже разговаривать, но говорили другие. Потом всё же пришлось и ему.

 Невысокая худенькая корреспондентка с двумя маленькими косичками на голове за три дня успела перезнакомиться со многими друзьями Жени, и было ясно, что она готова их поддержать, если согласятся в Москве. Перед её отъездом она снова встретилась с Женей и тот, провожая её по набережной до гостиницы, неожиданно вручил девушке листки бумаги со стихами и сказал, едва скрывая сильное смущение:

- Вика, это мои стихи, которые родились вчера сами собой. Я не писал их специально для вас, но, мне кажется, в них отразилась моя программа жизни. Буду рад, если они вам понравятся.

Потом он много раз читал их своим друзьям:


Корреспонденту “Комсомольской правды”
Вике Сагаловой


Вика, Вам очень и очень трудно –
Вас обнимает слякотью утро,
пред Вами на шпалах дождливая осень.
Я понимаю – Вам трудно и очень.
Ваш карандаш над блокнотом растерян –
жизнь трудновата для нашего времени,
но Вы задумались: что же верно?
И Вы узнаете.
Я вам верю.
Быть прокурором человеческих судеб
трудно, но здорово!
И Вы им будьте.
Я сам растерян: одни вопросы.
В мечтах я Есенин,
в делах Маяковский.
Вика, Вика, мне вот что странно –
Вам бы сейчас целовать тюльпаны,
Вам бы охапками целыми розы
получать от влюблённых смущённо розовых.
И Вам бы слушать рулады весенние,
подаренные, может, самим Есениным.
Мне очень жаль, Вика, что, встретив поэта,
у Вас одни беспокойства от этого.
Меня Вы назвали идеалистом,
но тот не поэт, чья душа не искриста,
и тот не поэт, чья строка боится
смело, не спрашивая, в жизнь протиснутся.
Вика, поверьте – в душе я Есенин.
Я очень люблю закаты, капели.
Луна побледнела, душою полна,
я видел это и сердцем понял.
Кричу я ветру: сильнее дуй,
а ночью любимой шепчу: “Целуй”.
И эта влюблённость совсем не мешает
мне в лузу вгонять биллиардный шарик,
чтоб каждый взрывался, летя ракетой.
Хочу я быть и борцом, и поэтом.
Вика, Вам очень и очень трудно.
Вас обнимает слякотью утро.
Пред Вами на шпалах дождливая осень.
Я понимаю – Вам трудно очень.
И всё же, Вика, я верю когда-то
Вы скажете: “Женя, ты прав, так надо”.
Иначе, зачем мы живём на свете?
Ведь будут у каждого из нас дети.
И будем учить их всегда быть правдивыми.
Пишите, Вика.
Путь Вам счастливый!


И вот в Комсомолке появилась статья "Правда для узкого круга” Вики Сагаловой. Она предварялась цитатой из Устава комсомола:

“Член ВЛКСМ имеет право критиковать на комсомольских собраниях, конференциях, съездах, пленумах любого комсомольца, а так же любой комсомольский орган”.

Затем шла сама статья:

«Письмо, которое привело меня в Ялту, касалось событий довольно давних. Первый секретарь горкома комсомола Юрий Никульшин с неохотой говорил о них. Другое дело – вообще жизнь города, планы работы горкома, занятия комсомольского актива. Об этом он рассказывал с удовольствием.

Но, знакомясь с внушительными планами и протоколами, я всё-таки не могла не думать о том письме...

Его прислал в редакцию комсомолец Евгений Инзубов.

Недавно бюро горкома решало, дать ли ему рекомендацию в партию. И отказало ему в этой просьбе, объявив “политически незрелым человеком”.

Женя Инзубов одиннадцать лет в комсомоле. Он всегда был активистом, избирался в члены горкома, работал внештатным инструктором. О его “политической зрелости” члены бюро судят, как выяснилось, на основании единственного случая: в мае прошлого года Женя выступил на пленуме горкома с критикой Юрия Никульшина.

Да, это выступление было резким. Инзубов говорил о недопустимой грубости Никульшина, о неоправданно частой смене кадров в горкоме. Он обвинял Никульшина в чёрствости, равнодушии к людям. Он приводил многие факты, называл фамилии.

Дважды специально созданные комиссии, в которые входили работники Крымского обкома комсомола, проверяли эти факты. Я знакомилась с материалами проверки. Выводы были осторожными: частая смена аппарата оправдывалась “повышенной требовательностью к работникам”, некоторые фразы Никульшин говорил “не в той обстановке”, некоторые примеры “не подтвердились”. Однако основная мысль выступления, которую, собственно, и иллюстрировали приведенные факты, признавалась верной: да, Никульшин груб, высокомерен, он не терпит критики, не прислушивается к замечаниям. На это ему было указано при проверке.

Со дня того пленума прошло больше года. Никульшин остался первым секретарём. Общее мнение: он во многом изменился, стал внимательнее, сдержанней. Значит, критика пошла на пользу. Значит, именно такая встряска, такая резко сказанная правда нужна была Никульшину, чтобы он задумался.

Однако с первых слов Никульшин заявил мне: Инзубов – “ клеветник и дёгтемаз”, его выступление на пленуме - “вредная политическая ошибка”. После пленума Инзубов был бесповоротно отстранён от всех дел организации, выведен из членов горкома.

Действительно его речь на пленуме была излишне запальчивой, и в этой запальчивости он кое-что “перегнул”, использовал пару непроверенных фактов. Но самое его выступление и было призывом к такой проверке, объективной и беспристрастной.

И горячие аплодисменты зала, и результаты проверки, и сами объективные изменения, которые произошли за этот год, подтверждают: сказанное Инзубовым не было клеветой, оно было обоснованным, имело реальную почву. Как член горкома он хорошо знал настроение активистов, видел обстановку в горкоме. Всё это вызывало у него тревогу. Он не шептался по углам, не писал анонимок, а вышел на трибуну, избрав самый честный способ сказать своё мнение. Он полностью отвечал за свои слова, понимая серьёзность обвинений. Разве так действуют, в нашем понимании, кляузники?

Из разговоров с Никульшиным я поняла следующее: его возмутило не столько содержание выступления, сколько сам факт открытой критики его, первого секретаря. Он не мог простить, что против него выступил рядовой член горкома, скромный работник книготорга, от которого ждали запланированного второстепенного доклада о пользе книгораспространения. И выступил на городском пленуме, где собрался цвет актива!  Вот в чём видел Никульшин основной вред и проявление этой самой “политической незрелости”. Вот что дало ему основание обвинить Инзубова во всех грехах – и в действии исподтишка, и в подлости, и в корысти.

Какая-то недоговорённость сопутствовала моему стремлению разобраться в этой истории. “Да, у Никульшина есть недостатки, но...”, “Да, мы знаем о его отрицательных чертах, но...” – примерно так отвечал на мои вопросы первый секретарь Крымского обкома комсомола Иван Ступицкий. Он согласился, что в рекомендации Инзубову отказали без оснований, хотя заметил, что “вообще этот Инзубов желчный человек...” Ступицкий заверил, что с рекомендацией они “исправят”, и намекнул о нежелании касаться событий в Ялте.

- Надо, чтобы Никульшин работал, – с ударением произнёс он. – Понимаете?

В этом “понимаете” был гипнотизирующе непонятный оттенок. Но ведь редакция вовсе не ставила своей целью добиваться снятия Никульшина и не собиралась зачёркивать его заслуг. Так же, кстати, как не хотел этого и Инзубов. Интересно, что в ходе проверки члены комиссии больше всего интересовались “целями”, которые он преследовал. Личные цели понять, очевидно, проще, чем беспокойство за общественное дело, искреннее желание вскрыть недостатки. До сих пор Никульшин недоумевает: “Не понимаю, что я ему сделал...”

А недоумение это возникает потому, что в критике не видят того, чем она должна являться на деле – средством борьбы с недостатками. Критическое выступление, пусть резкое, в общем-то, явление нормальное, даже необходимое. А тут оно стало событием скандальным, чрезвычайным, из ряда вон выходящим. В чём же дело? Откуда такое мнение? Из страха, что критика с трибуны непоправимо компрометирует человека, подрывает его авторитет?

Пожалуй, работниками обкома комсомола двигала именно забота о “подорванном” авторитете Никульшина, когда в ходе проверки они всячески старались встать на его защиту. По выводам комиссии получалось, что все активисты “хорошо” отзывались о Никульшине. Члены комиссии столкнулись и с противоположными мнениями, но эти мнения на окончательное решение не повлияли. Во время разбора в республиканской газете появилась статья, резко критикующая Никульшина.  По ней тоже не было принято фактически никаких мер. “Клевета”, – говорит о ней сам первый секретарь. А между тем статья признаётся справедливой даже сторонниками Никульшина.

Можно быть уверенным, что Юрий Никульшин отлично знает Устав комсомола.  Устав говорит об отношении к критике ясно и недвусмысленно и вовсе не даёт право толковать это положение “применительно к обстоятельствам”. В решениях ХV съезда ВЛКСМ сказано: комсомольским организациям следует последовательно развивать внутрикомсомольскую демократию, развёртывать принципиальную критику и самокритику. Без сомнения первый секретарь горкома знает и это.

А как обстоит на деле? После пленума был наказан не один Инзубов. На отчётно-выборной конференции, которая состоялась через несколько месяцев, из состава горкома были выведены именно те, кто когда-либо критиковал Никульшина. Это бывшие члены бюро горкома Валерия Лосинская, Юрий Кононцев, Людмила Пяткина, бывшие работники горкома Елена Соболева, Юрий Губанов и другие. Конечно, можно и это объяснить “повышенной требовательностью”.  Однако такое совпадение наводит на грустные размышления.

Разумеется, не всегда легко определить, действительно ли человек слабо работает или просто он “не сработался”, не пришёлся по душе кому-то. В таких случаях от ошибки, от несправедливости предохраняет совет с коллективом, контроль самих комсомольцев, а не просто чьё-то субъективное мнение.

Совсем недавно по настоянию Никульшина из горкома ушёл инструктор Виктор Буряковский. “Профессионально непригоден”, – заявил о нём Никульшин. Что ж, бывает. Но ведь Буряковский не был в горкоме случайным человеком. Молодой архитектор, он долго работал первым внештатным секретарём (заметьте, первым!) и проявил себя так, что ему предложили перейти в аппарат. Однако не успел он проработать в горкоме и года, как уже вывод: “Профессионально непригоден”.

Не так давно была уволена Оля Кудинова, заведующая сектором учёта. Её, бухгалтера по образованию, на этой должности заменил сейчас бывший электрик Ю. Кнышенко. Какими профессиональными соображениями руководствовался горком в этом случае? Я разговаривала с Олей. Она сказала, что не хотела уходить из горкома, и единственная её “вина” в том, что она несколько раз не согласилась с замечаниями Никульшина, считая их неправильными.

Показательно и то, что сегодняшние работники Ялтинского горкома единодушны с первым секретарём в категорическом осуждении поступка Инзубова. Инструктор В. Кацыка и заведующий отделом Ю. Меньшиков наперебой старались очернить Инзубова, представить его в моих глазах человеком мстительным, склочным. Меньшиков даже привёл случай, когда Инзубов написал на него “пасквиль”. Познакомилась с этим стихотворением. Действительно посвящено Меньшикову, но ничего общего с пасквилем не имеет. В нём он пишет, обращаясь к Юре, как к автору стихов о революции:


Ты кричишь: Дай приказ, Революция!
Для тебя я смогу, всё смогу!
Ну, сумей свою душу куцую
всем раскрыть и столкнуть на бегу.
Ну, сумей взять другое оружие
и лицом повернуть к врагам.
Ведь без этого ты не нужен ей
Революции, что была.
Гонорар, он, конечно, нужен.
Без него, может, трудно жить.
Гонораром ты в кровь простужен,
гонораром ты в кровь разбит.
Но послушай, уж раз случилось –
утонул ты в житейской грязи,
то о том, что тебе приснилось,
Революцию не проси!


Не знаю, по правде говоря, чем объяснить такое единодушие: собственными убеждениями или влиянием первого секретаря. Последнее приходит в голову после того, как при мне Никульшин сказал одному из членов бюро, который в оценке Инзубова разошёлся с мнением большинства: “Ты здесь проявляешь политическую незрелость...” (довод уже знакомый, не правда ли?). Прозвучало это впечатляюще.

Итак, не зависимо от того, чем объясняется единодушное осуждение членами бюро и работниками горкома Жени Инзубова за его выступление на пленуме, это не делает им чести. Получается так, что они разделяют мнение секретаря о вреде открытой критики.

Что это, как не отголоски старых представлений? Пора понять, что правда никогда не может быть вредна, что именно коллективная борьба с недостатками и открытая критика ошибок – лучший способ быстрее достичь успехов. Воспитание гражданской активности молодёжи – задача, которую решает весь комсомол. И верное средство воспитания этой активности – участие каждого в общих делах, утверждаемое в каждом сознание, что судьба дела зависит лично от него. Именно это развивает и мысль, и энергию, и смелость.

Конечно, руководить, побуждая окружающих к самостоятельности и инициативе, труднее, чем действовать приказными методами. От вожака требуется при этом умелое и гибкое сочетание коллегиальности и единоначалия, демократии и подчинения приказам сверху. Но кто сказал, что быть комсомольским руководителем легко?»


После этой статьи опять начались разборы в горкоме и обкоме. Приехали инструкторы ЦеКа комсомола и пригласили Женю в гостиницу "Крым", у самого начала набережной, побеседовать с глазу на глаз. Там, в гостиничном номере, они задали ему вопросы:

- Как ты думаешь, почему после всей критики и газетной шумихи Никульшина всё же не снимают с поста секретаря горкома?

- Меня самого это удивляет.

- Может за ним кто-то стоит? Есть чья-то рука? Ты не знаешь, кто его поддерживает?

- Откровенно говоря, не знаю. Меня тоже интересует этот вопрос? Но думаю, что здесь большая поддержка свыше, если даже работники горкома партии для него не представляют опасности и он с ними ведёт себя так же по-хамски, как с комсомольцами.

- А не думаешь ли ты занять его место, если его снимут всё же с поста?

- Если сочтут нужным меня избрать на это место, не откажусь, но цели перед собой такой не ставил.

Может быть, и сломался бы Женя оттого, что не одолел он хамства, что всё пошло не так, как они с братом предполагали, что не с Никульшина стали спрашивать ответ за неправильное поведение, а с Жени за то, что осмелился выступить. Может быть, не хватило бы сил выдерживать перемену в отношениях к нему, если бы не то, что свои комсомольцы книготорга наотрез отказались выступать против Жени, как того требовал горком, и избрали его секретарём. Если бы не вошли однажды в книжный магазин на набережной два человека и, встретив Женю, не протянули бы ему руки со словами:

- Мы прочитали о тебе в газете "Комсомольская Правда" и приехали сюда из Свердловска только для того, чтобы встретиться с тобой и пожать мужественную руку. Спасибо тебе за правду.

Они повернулись и вышли, а Женя даже не узнал их имён, но был счастлив, что, значит, всё это было не напрасно. Не только в Ялте знали его и верили, что правду нужно говорить открыто.

Многие пожимали руку, многие восхищались, многие благодарили. Это было главное.

Никульшина не сняли, а перевели работать заведующим важного для города транспортным отделом горкома партии. Позже гораздо узнал Женя, что поддержку и протекцию ему составлял первый секретарь Ялтинского горкома партии Куценко по чьей-то команде сверху. Но невыносимый характер Никульшина, его заносчивость и уверенность в успехе карьеры путём грубости сказался и на верхних этажах здания, что вынудило всё же перевести его вскоре начальником одного из предприятий города, где в пьяном виде он сумел разбить государственную машину, а через некоторое время заболел и скончался, так и не выбившись в Гитлеры.

Между тем Женю всё же приняли в партию ещё в бытность Никульшина секретарём (пришлось уступить центральной печати и требованию ЦеКа комсомола). Вот и задавайте вопрос «Что же делать?» и на ответ «Ничего» спросите ещё «А если, всё же?», подразумевая, что что-то может измениться, вы можете услышать: «Тогда конечно», имея в виду «Надо принимать меры».


Часть 2


Евгений Николаевич хорошо помнил историю своего вступления в партию, когда приехал на Шпицберген, где сразу же встал на партийный учёт, чтобы платить взносы и принимать участие в идеологической работе, но это был 1991 год, то самое время, когда Ельцин, разваливая страну, запретил коммунистическую партию. В Москве и в целом по стране этот запрет был позже отменён и партия восстановлена. Однако этого не случилось в Баренцбурге. Там коммунисты перестали собираться на собрания. Директор шахты полностью перестроился, превратившись в верующего человека, стал креститься при посадке в вертолёт, дал команду построить небольшую часовню и пригласил из Москвы священнослужителя для её освящения.

Евгений Николаевич не присутствовал в часовне на мероприятии освящения, но, как всегда, был приглашён на вечернее застолье в кафе. И, когда кто-то из присутствующих сказал, между прочим, что все здесь находящиеся за столом крещённые, Евгений Николаевич тут же невозмутимо возразил:

- Ну, почему все? Я, например, некрещённый.

Священник мгновенно всполошился:

- Так в чём же дело? Давайте мы завтра вас и окрестим – на что получил незамедлительно спокойный и чёткий ответ, вызвавший оторопелое молчанье за столом:

- Всё дело в том, что мне это совершенно не надо. Я в эти сказки не верю.

Инзубов продолжал чувствовать себя коммунистом, писал статьи в газеты «Правда» и «Советская Россия», а при возвращении в родные края на российскую землю сразу стал думать о том, где встать на партийный учёт. В редакции газеты было всего несколько сотрудников, поэтому нужно было искать первичную организацию по месту жительства.

Не будучи знакомым ни с кем из коммунистов своего района, Евгений Николаевич сделал просто: прочитал в интернете о том, что в субботу планируется проведение митинга КПРФ с шествием, которое начинается на Октябрьской площади. Правда, по приезде в Москву ещё в отпуск со Шпицбергена, Инзубов узнал, что Октябрьскую площадь в 1993 году переименовали в Калужскую, каковой она называлась до революции. Почему это сделали, он не знал, однако догадывался, что власти Ельцина мешают советские названия. Но стация метро с выходом на площадь продолжала называться Октябрьская, поэтому и площадь по прошлым годам многие москвичи продолжали называть Октябрьская, а не Калужская.

Впрочем, не так важно было знать название площади, с которой хотя бы не убрали памятник Ленину в самом её центре, как важно было правильно найти место начала демонстрации. Для этого нужно было выйти на Октябрьской станции метро, но не радиальной линии, а на кольцевой. Там формировалось начало движения колонны, там стояли пропускные турникеты, что тоже было новостью для Евгения Николаевича. Стало быть, ни с чем запретным в руках или сумке, да и спрятанным на теле пройти к колонне невозможно. Что ж, порядок есть порядок. Так это ж разрешённая демонстрация, о которой руководство города извещалось очень заблаговременно. Это не бунт возмущённых оппозиционеров с дубинками в руках и горящими факелами.

Инзубов пришёл за полчаса до начала шествия, но никого из знакомых не встретил, так что подошёл к массе собравшихся мужчин и женщин смеющихся, весело разговаривающих, обсуждающих свои насущные проблемы. Недалеко от колонны, собиравшейся на перекрытой для движения улице Якиманка по пути: Большой каменный мост, Моховая, Охотный ряд, Лубянская площадь, стояли музыканты духового оркестра. Почти у всех собравшихся в руках были либо свёрнутые транспаранты, либо красные флаги и знамёна. Сюда же подходили и группы, приехавшие из Московской области.

Евгений Николаевич начал проходить вперёд к голове колонны. На груди висел давно привычный фотоаппарат «Олимпус», создававший вид серьёзного корреспондента. На тротуарах стояли полицейские. Появляться на их стороне не стоило, так как могли возникнуть проблемы вернуться обратно. Следовательно приходилось пробираться среди демонстрантов или по краюшку.

Пока шёл, вспоминал о недавнем посещении на Ленинском проспекте Международного фонда Горбачёва, официально названного Международный Фонд социально-экономических и политологических исследований. Хотелось поговорить с бывшим президентом России о сегодняшнем положении.

Сначала весь комплекс зданий Института общественных наук был передан Горбачёву, но позже, когда власти у Михаила Сергеевича поубавилось, ему оставили только 700 квадратных метров из переданных ранее пяти тысяч, а остальное отдали Финансовой академии. В фонде, президентом которой объявился сам Горбачёв, помещается архив, библиотека и экспозиция «М.С. Горбачёв: Жизнь и реформы». В этой экспозиции Инзубов, показав удостоверение журналиста, хотел встретиться с Михаилом Сергеевичем для короткой беседы, но это ему не удалось, поскольку бывший президент был в очередной зарубежной поездке. Евгению Николаевичу пришлось написать и опубликовать в газете несостоявшееся интервью в виде фельетона, который озаглавил «Вперёд к консенсусу». 

Инзубов: Прошло уже шестнадцать лет с момента, когда Вы возглавили государство, многое подзабылось с тех пор, а молодёжь и вообще может не знать, поэтому я спрашиваю, правда ли, Михаил Сергеевич, что Вы были коммунистом?

Горбачёв: Вопрос интересный и, я бы сказал, что ответ на него будет неоднозначный. Ведь это как посмотреть. Если с позиции сегодняшнего послеперестроечного времени, то ответ может получиться в одном ключе. А если с позиции прошлых, а стало быть, устаревших понятий, то, конечно, отвечать придётся как-то иначе, то есть наоборот. Я думаю, это всем понятно. Так что не будем отвлекаться, давайте ваш следующий вопрос.

Инзубов: Шестнадцать лет назад, к лету 1985 года страна уже осознала, что Вы самый говорливый из всех руководителей и самый непонятный в том смысле, что в конце речи слушатели забывали, о чём Вы хотели сказать в начале. Вас не тяготит сегодня то, что Вы наговорили тогда?

Горбачёв: Мне нравятся ваши вопросы по существу. Они, как говорится, берут быка за рога и бьют им не в бровь, а в глаз. Это хорошо. Понятно, что вы своё дело знаете. Но и я, как вы понимаете, не лыком шит. Мы – политики должны уметь так говорить, чтобы никто ничего не понял. А то, знаете ли, если бы меня сразу раскусили, то и рога бы могли обломать, да и бока намять.  А так обошлось лишь плевками в, извините, физиономию.

Инзубов: Вы были у истоков развала Советского союза, одним их главных его разрушителей. Интересно знать, правда ли, что за эту работу Вам заплатили более миллиарда американских долларов?

Горбачёв: Тут я вам должен категорически сказать наверняка, что определённо именно такую вот сумму громадную по нынешним временам, а тогда ещё большую, мне, конечно, открыто никто не давал. Тут мы никак не можем пойти против правды, а мы ведь говорим с вами на одном языке – честности. Квитанций у меня на такую именно сумму нет, как нет и расписок на такую именно сумму.  Но консенсус мы, действительно, нашли. И стоил он недёшево. Тут вы правильно заметили. Я и сейчас частенько выступаю за рубежом с пояснениями господам капиталистам, как добиваться консенсуса в условиях социалистической действительности, если она у них, не дай бог, будет. Так что они мне и теперь платят, а я всегда готов ответить за этот вопрос о развале.

Инзубов: Вы как-то по-одесски сказали «за вопрос» вместо «на вопрос» или Вы на самом деле понимаете, что придётся когда-то отвечать за то, что сделали?

Горбачёв: Ну, это ваше право трактовать то, что я сказал. На то вы и журналисты, что бы всё переиначивать по-своему. А я всегда считал и считаю, думаю, вы меня в этом поддержите, что никогда нельзя останавливаться на достигнутом. Я и народ наш к этому призывал. Вот я посмотрел, что после меня Борис Николаевич накуролесил и решил снова включиться в руководство массами. Возглавил только что, как вы знаете, новую партию социал-демократическую без объединительного слова.

Инзубов: Но ведь вы уже предали одну партию, нет ли опасности у масс, которые вы хотите возглавить, что опять произойдёт та же метаморфоза, когда вы с их помощью куда-то взойдёте, а их самих пустите под откос?

Горбачёв: А зачем так далеко вперёд заглядывать? Это пусть Марксы и Ленины прогнозы строят с научных позиций. Я человек простой, начинал с сельского хозяйства, сын кулака, теперь этого происхождения стесняться не приходится, так что накопительство в свою собственную – это для нас главное. Ну, а у кого как происходит это самое накопительство, зависит от умения каждого надувать других.

Инзубов: Вы упомянули всуе Вашего последователя Ельцина. Как Вы лично считаете, в чём разница между вами, как президентами? Вы ведь делали одно с ним дело, не так ли?

Горбачёв: Если вы намекаете на развал государства, то тут вы верно заметили – мы делали одно дело. Но должен вам заметить со всей откровенностью – а иначе я не могу, все привыкли, что я всегда откровенен, даже когда явно обманываю – разница между нами, вполне очевидная, то есть очень заметная. Я хоть меньше ростом, но разваливал огромное государство, можно смело сказать, державу, первым и единственным президентом которой был. А Россия была частью этой державы. Так что первым президентом России всё же был я. Ельцин ростом вышел больше меня, и в Беловежье развалил страну, конечно, он с Шушкевичем и Кравчуком. Но всё-таки приоритет он взять себе в этом полностью не может. Довести страну до кондиции развала удалось в основном мне. А он уж потом занимался развалом только России и то ещё не всё сделал. Мне теперь предстоит доделывать в этом смысле.

Инзубов: В таком случае…

Горбачёв: Я понял, что вы хотите спросить. Здесь надо обязательно понять главное – ни в коем случае не отступать. Вперёд к консенсусу!

Инзубов: Так ведь…

Горбачёв: Нет, вы меня никогда не переубедите, и не надо. Только к консенсусу.  Я так это понимаю. Надеюсь, что и вы поймёте как надо. Спасибо, что обратились ко мне за интервью, а то забывать что-то стали.

«Московия литературная», № 1, 2000


Вспоминая этот свой фельетон, Евгений Николаевич, думал о том, как пройдёт у него встреча с Зюгановым, который ещё не был президентом страны, но хотел им стать и, кажется, набрал больше голосов во время выборов 1996 года, а всё же первым поздравил Ельцина с его победой. Это выглядело странным, но изменить уже ничего нельзя. Теперь он снова у партийной власти, но хочет ли победить? Хотелось бы узнать, если получится.

Но вот и первые ряды стоящей пока колонны. Издали можно было понять, почему шествие не начинается. Впереди стоял человек, окружённый целой толпой журналистов с микрофонами, фотоаппаратами и кинокамерами. Это, конечно, был сам Зюганов, привлекающий к себе внимание. Подойти к нему на близкое расстояние, чтобы хотя бы задать один вопрос, оказалось делом довольно трудным, но не для Евгения Николаевича, привыкшему к различным ситуациям.

Выйдя из колонны, Инзубов обошёл её с передней части, раскрыл свой аппарат, поднял его над головой и стал протискиваться сквозь журналистов, тем самым показывая телохранителям, что идёт по делу. Наконец, удалось приблизиться к стоявшему к нему спиной Зюганову и говорящему в протянутый микрофон. Дождавшись паузы в выступлении, Евгений Николаевич громко проговорил:

- Геннадий Андреевич, я журналист, приехал недавно со Шпицбергена. Там до сих пор закрыта компартия. Но я сейчас работаю в Москве и хочу стать на партийный учёт, да не знаю, где это можно сделать, чтобы платить взносы и работать в организации.

Его слова о закрытой до сих пор компартии на Шпицбергене привлекли внимание Зюганова. Он обернулся и, стоявший за ним человек, преграждавший путь Евгению Николаевичу, сразу отступил в сторону. Инзубов тут же нажал кнопку фотоаппарата и сфотографировал крупным планом лицо Геннадия Андреевича, который попросту сказал:

- Вам следует стать на учёт по месту жительства.

И спросил слегка басовитым голосом:

- В каком районе Москвы вы живёте?

- В районе метро Коломенская, – быстро ответил Евгений Николаевич.

- Это недалеко. Там у нас руководит Поротиков. Он как раз сейчас здесь. Анатолий Иванович, подойдите к товарищу журналисту.

На этом разговор их завершился, так как Зюганова тут же отвлекли ожидающие его с микрофонами, а к Евгению Николаевичу прорвался высокий худощавый человек и, протянув вперёд руку, произнёс:

- Я Поротиков Анатолий Иванович. Это вы журналист, о котором говорил мне Геннадий Андреевич? Слушаю вас.

Евгений Николаевич обрадовался такому повороту событий, пожал руку Поротикову и выговорил:

- Прямо скажу, что не ожидал такого успеха. Меня зовут Евгений Николаевич. Я хочу встать на учёт в парторганизацию.

- Это замечательно. Мы всё решим с вами, только давайте отойдём в мой второй ряд. Уже начинается движение. Там и поговорим.

Кто-то кричал в мегафон:

- Всем выстроиться. Журналисты, освободите Геннадия Андреевича. Начинаем идти.

Голова колонны выровнялась и пошла. В центре первого ряда рядом с Зюгановым шли другие руководители. Во втором ряду, недалеко от первых лиц партии шли Поротиков с Евгением Николаевичем. Узнав о проблеме Инзубова, Анатолий Иванович начал отвечать на его недоумённые вопросы:

- Понимаете, Евгений Николаевич, вы живёте в моём округе, которым я руковожу. Парторг вашей первичной организации тоже в нашей колонне, но далеко сзади. Дело в том, что я не только руководитель Южного окружкома, где вы, как я понял, живёте, но  и первый секретарь Пролетарского райкома КПРФ, и секретарь ЦК по организационно-партийной работе, поэтому вам сильно повезло, что я оказался рядом. Мы всё с вами здесь решим, когда придём на Лубянку. Там встретим вашего секретаря Сергея Казмича и других ваших партийцев. Можете не волноваться. Причём имейте в виду, что Казмич называет себя именно так, а не Кузьмичом.

Тем временем где-то недалеко сзади заиграл оркестр и все стали шагать в ногу. Идти было красиво и интересно. Пройдя по Якиманке, шествие направилось по широкому Большому каменному мосту через Москву-реку. В летнее время из воды здесь бьют замечательные фонтаны. Потом дорога поднимается вверх и отсюда видна почти вся колонна людей, следующих по Якиманке.

Добравшись по улице Моховой до библиотеки имени Ленина, гордо возвышающейся над идущими, и, повернув направо, не очень скоро, но колонна влилась в Охотный Ряд, затем на Театральный проезд, чтобы воткнуться в Лубянскую площадь, где её встретила высокая деревянная платформа, на которую и взошёл руководящий состав.

Перед тем, как подняться тоже на помост, Поротиков задержался и, наблюдая за подходящими рядами, увидел, в конце концов, какого-то человека, которому сразу замахал призывно руками. Высокого Поротикова, да размахивающего руками, трудно было не заметить издали, и встреча состоялась.

Сергей Казмич, напротив, оказался небольшого роста и довольно щупленьким мужчиной лет пятидесяти. Анатолий Иванович быстро представил ему Евгения Николаевича и поспешил на деревянную сцену, где, очевидно, был обязан находиться по положению.

Лубянская площадь заполнилась полностью народом, но он продолжал прибывать прибывшими на автобусах из области людьми. Митинг был посвящён годовщине революции семнадцатого года. Об этом говорили развёрнутые плакаты, алые знамёна, об этом говорили и выступающие у микрофонов, добавляя сведения о текущей политике, которую хотелось исправить как можно скорее, тогда как дефолт в стране не позволял этого сделать, а только ухудшал положение.

Евгений Николаевич и Сергей Казмич обменялись номерами телефонов и адресами, поговорили друг о друге, наметили встречу на ближайшую субботу.

Встретились. Взносы за семь лет неуплаты на Шпицбергене и за текущий год были внесены, и началось собрание, на котором присутствовали 15 человек – 7 женщин и 8 мужчин. Инзубов представился новым друзьям, рассказал о Шпицбергене, о себе, жене и дочери, выслушал ответные выступления. Обсудили план дальнейшей работы, ближайшим мероприятием которой намечалось проведение пикета на  площади у метро «Автозаводская». Там решено было проинформировать жителей района о предстоящем очередном городском митинге по случаю падения стоимости рубля и ухудшения условий жизни. На этом собрание закрыли.


Часть 3


Кому сегодня неизвестен знаменитый указ короля, не знавшего, как поступить с преступником, и потому отдавший приказ «Казнить нельзя помиловать» таким образом, чтобы вся ответственность легла на исполнителей независимо оттого, как будет исполнено его повеление. Дело-то всего было в одной запятой, которую владыка будто бы забыл поставить после слова то ли «казнить», то ли «нельзя», но от трактовки такой маленькой грамматической детальки решалась судьба человека. Если запятая после первого слова, то человека казнили, если после второго, то его миловали. Всё просто.

Евгений Николаевич не вспомнил бы об этой сказочной истории, если бы в наше время, то есть именно в день пикета у метро «Автозаводская» не увидел такого же указа, только звучал он несколько другими словами, которые можно было интерпретировать так: Проводить пикет нельзя запретить. Здесь тоже всё зависело от понимания исполнителями, где поставить запятую – если после слова «пикет», значит, его проводить можно, а если после слова «нельзя», то, стало быть, начальство пикет провести не разрешило. И ещё небольшое уточнение. В сказке исполнители действительно не знали, что хотел король. А данном случае, о котором пойдёт речь, исполнители точно знали, что хочет начальство, и точно исполняло его волю, но делали вид, что указ непонятен. Но всё, не спеша, по порядку.

В субботний день коммунисты нескольких районов Южного округа столицы решили провести пикетирование с целью информации населения о предстоящем митинге на Октябрьской площади. Об этом, как и предусмотрено законодательством Российской Федерации, префект округа был письменно уведомлен заблаговременно. Более того, от префектуры даже поступил ответ за подписью заместителя префекта Мартьяновой Л.А. Но об ответе чуть позже.

Как вы думаете, дорогой читатель, для чего сегодня нужны такие предварительные согласования? Наверное, подумаете вы, чтобы органы охраны обеспечили порядок в местах проведения мероприятия, предотвратить какие-либо бесчинства, чтобы никто не напал на пикетирующих и никому не вздумалось нарушить установленные нашим парламентом демократические законы. И тут вы, уважаемый законопослушный читатель, ошибётесь.

Когда пенсионеры и поддерживающая их молодёжь пришли на площадь у метро «Автозаводская», то к своему изумлению увидели, что обычное место пикетирования в этот раз окружено металлическим ограждением, по всему периметру которого стоят бравые молодцы управления внутренних дел Москвы. Пикетчиков на площадь не пустили. Вот когда загадка раскрылась. Оказывается, предварительное согласование необходимо было для того, что бы власти точно знали, когда и куда нужно стянуть отряды своих бойцов, чтобы это самое, законом установленное, демократическое мероприятие попросту не состоялось. А вы-то думали, что мы живём в век демократии. Наивные люди.

Руководитель организованного мероприятия секретарь окружкома КПРФ А.И. Поротиков напрасно пытался убедить офицеров ГУВД в том, что мероприятие санкционированное, что пришли сюда с единственной целью раздать людям листовки и проинформировать о предстоящем митинге.

Бравые хранители порядка мощью своих рядов под руководством майора Ладина А.М. оттесняли по тротуару пикетчиков, грубо толкая сопротивлявшихся, невзирая на пол и возраст, вырывали из рук знамёна и транспаранты, пока вся группа не оказалась в девяносто третьем отделении милиции Даниловского района. Там и начали рассматривать документы. Там и прочитали то самое письмо, подписанное заместителем префекта Южного округа Мартьяновой Л.А., в котором говорилось, что пикет может проводиться в соответствии с законодательством, но не может проводиться с использованием звуковоспроизводящей техники.

- Вот видите, – с радостным возбуждением, говорил теперь уже человек выше по званию с двумя звёздочками на погонах, – разрешения на проведение пикета у вас нет.

- Но ведь мы пришли без звуковой техники, – парировал Поротиков. – Да и разрешение на проведение пикета по закону не требуется.

- А мы что, должны вас обыскивать? Может, она у вас есть, эта техника.

- Нет техники.

- Да, но и согласия на пикет у вас тоже нет.

- А письмо, подписанное Мартьяновой?

- Там говорится, что со звуковой техникой нельзя. Вам надо было обратиться снова с письмом в префектуру и сообщить, что вы будете без звуковой техники, и тогда получить новый ответ.

Позволю себе прервать учёный разговор организаторов пикета с организаторами его срыва вот по какой причине. Слушая перепалку, один из офицеров вдруг заметил Евгению Николаевичу:

- Отчего же вы сразу не обратились к самой Мартьяновой, когда были возле метро? Она же там стояла и наблюдала за всем.

 Вот так клюква, скажу я вам, читатель! Оказывается, заместитель префекта Мартьянова, написавшая столь двусмысленное письмо, которое не поймёшь иначе, как «пикет проводить нельзя запретить» без соответствующего знака препинания, стояла и спокойно наблюдала за тем, чтобы её письмо было понято сотрудниками ГУВД с запятой после слова «нельзя», а пикетчиками – после слова «проводить». Именно она могла тут же на месте разрешить возникший конфликт и бесчинства, от которых и должна охранять служба охраны порядка. Могла, но не стала. Не потому ли, что за нею стояли другие начальники с вполне понятными запретительными или вообще непонятными указаниями. Наверное, первое точнее.

Майор милиции Порученков С.И. аккуратно составил список всех, собиравшихся принять участие в пикете. Прибывший вскоре депутат государственной думы С.И. Серёгин деловито и спокойно разобрался в ситуации, заявив, что именно органы власти в данном случае нарушили закон.

Да только какое это теперь имело значение? Сотрудники ГУВД сделали своё дело – сорвали пикеты не только у метро «Автозаводская», но и в других районах округа. Такова была поставленная задача, с которой они успешно справились. Ну а выиграла ли от этого демократия, решать народу. Во всяком случае, сами сотрудники ГУВД говорили негромко, что им стыдно за свои действия, но приказ есть приказ. Чей он? кому служит?

- Давайте немного порассуждаем перед выходом на митинг к Октябрьской площади. Да, он будет посвящён закону, отменяющему льготы и повышению цен. Всё правильно: замена льгот деньгами была бы хороша лишь в одном случае, если бы уровень жизни всего народа был  достаточно высоким, чтобы и старость не боялась умереть от голода, и молодость не волновалась за своё будущее. Но этого нет. Деньги, полученные вместо льгот, скоро обесценятся благодаря непрерывному росту цен и проводимым непопулярным реформам. Не станет ни денег в кармане, ни льгот. В этом главная суть –говорил Евгений Николаевич для не очень ещё понятливых. – Деньги, которые перечислялись государством за льготников транспортным организациям, здравоохранению, учебным заведениям и т.д., теперь будут выкачиваться из абсолютно неадекватных зарплат и пенсий бывших льготников.

- Власть это прекрасно понимает, – продолжал Инзубов – хоть и делает вид, что всё, совершаемое ею, делается во имя единственно блага народного.

Но народ вдруг начал что-то понимать. Начал сопротивляться. И причина отнюдь не только в льготниках. Всем людям приходит, наконец, в голову, что власть не только издевательски презирает народ, но и нагло начинает его душить дубинками омоновцев, телами сцепившихся сотрудников управления внутренних дел.

- Вы посмотрите, что происходит, – подхватил речь Поротиков. – Всюду, где народ появляется с лозунгами и плакатами, в тот же час устанавливаются железные ограждения, и заранее сюда присылаются воинские подразделения, готовые в любую минуту вступить в войну с теми, кто пришёл лишь защитить своё конституционное право на нормальную цивилизованную жизнь. Эти люди в касках и бронежилетах придут и на Октябрьскую площадь. Почему так?

- Власть испугалась народа, – резюмировал Евгений Николаевич, продолжая говорить. – Власть боится потерять сук дерева, на котором сидит и который сама отпиливает своими антинародными действиями. Потому она вооружается до зубов, прячется за щитами ОМОНа, выставляет вперёд дубинки. Потому делает всё, чтобы и пикеты не выходили на улицы. Любое даже маленькое скопление людей становится для власти опасным. И когда люди придут на митинг, будьте уверены, товарищи, у сил правопорядка будет приказ «казнить нельзя помиловать» без знаков препинания, но люди в форме и со звёздочками на погонах будут отлично знать, что запятая подразумевается только после слова «казнить», что будет означать – «нельзя помиловать».

Да, они говорили понятным языком, но у власти в голове выскакивала только одна запятая – перед словами «нельзя помиловать».


Часть 4


После выхода из милиции Анатолий Иванович, Сергей Казмич и Евгений Николаевич вместе возвращались к станции метро «Автозаводская», поскольку им было по пути – все жили неподалеку друг от друга.

- Чёрт с ними, – сказал Поротиков. – На Октябрьскую мы всё-таки придём. Не имеют права не пускать.

Хмыкнув согласно, Сергей Казмич поменял тему разговора, перекинув её на Евгения Николаевича:

- Я не совсем понял из вашей биографии, Евгений Николаевич, где вы работали в Ялте до отъезда в Москву.  Вы были и комсомольским работником, и в книготорге работали, и в научно-исследовательском институте. То есть, что вы там работой занимались, понятно, а почему меняли места, не очень ясно. Вы не кажетесь попрыгунчиком. И всюду вы были коммунистом, как я понял.

Евгений Николаевич улыбнулся и начал отвечать, понимая важность вопроса, заданного секретарём парторганизации:

- Вообще-то всё было немного сложнее. После школы я пошёл работать на Ялтинскую киностудию художественных фильмов, так как у меня там в звукоцехе работал старший брат. Он и предложил работу микрофонщиком, то есть стоять на съёмочной площадке с микрофоном в руке или на удочке и записывать речи актёров. Там я встречался со знаменитыми киноактёрами, что было, конечно, интересно. Однако киноиндустрия меня не очень увлекла, и я поступил в Киевский университет на заочное отделение юридического факультета. Хотел стать юристом, прозанимался один семестр, но меня призвали в армию. Заочникам тогда отсрочку не давали.

- О! – воскликнул Анатолий Иванович, – У вас было совсем другое направление.

- Именно так. – Согласился Евгений Николаевич. – И стал бы я, быть может, другим человеком. – Но после армии по предложению моей сестры Гали, которая была комсомольской активисткой на рыбокомбинате, меня взяли инструктором Горкома комсомола. Тут я и начал свою настоящую деятельность. Правда, через год на заседании бюро горкома, пользуясь тем, что присутствует заведующая обкомом комсомола, я выступил с критическими замечаниями в адрес обкома, который требует от горкома такое количество справок и отчётов, что сотрудникам просто не хватает времени на настоящую комсомольскую работу с организациями. После этого моего выступления секретарь горкома предложил мне перейти на работу освобождённого секретаря комсомольской организации в строительную организацию. Я всё понял и перешёл на освободившуюся должность секретаря в дорожное строительное управление треста «Ялтастрой». 

- И там, не зная вас, комсомольцы избрали секретарём? – спросил Сергей Казмич.

- Да, разумеется. Я же пришёл из горкома по его рекомендации. Комсомольцы вполне согласились, так как предыдущий секретарь им не нравился, и его сняли. Но на этой должности я тоже проработал год по той причине, что мою должность освобождённого секретаря в управлении упразднили. Меня попросили перейти работать мастером, а фактически заниматься комсомольской работой. Я не согласен был с тем, что кто-то другой будет выполнять функции мастера вместо меня, а сам я профессией мастера-строителя не владею. Вот тогда меня и взяли на работу в книготорг на должность заместителя директора, а в мои обязанности входила связь с общественными организациями города по общественному распространению книг. Там я оказался на своём месте, ибо секретарей комсомольских организаций города я знал очень хорошо, и, благодаря моей активности и помощи комсомольских книжных народных магазинов, мы увеличили вдвое выполнение плана городского книготорга. Так я проработал шесть лет, радуя не только директора городского торга, но и всю область.

- Так что же вы оттуда ушли? – удивлённо спросил Сергей Казмич. Меня именно этот вопрос интересует. Вас сначала уволили, потом, судя по трудовой книжке, снова взяли, а через полгода опять уволили. Очень странно.

- А всё было просто. – И Евгений Николаевич рассмеялся. – Работа у нас шла отлично. Но я всё-таки должен был заниматься не только общественным распространением книг и организацией книжных базаров. Числился-то я заместителем директора книготорга. Так что мне подчинялись все книжные магазины, в том числе и главный, в котором находился наш с директором кабинет. Так вот заметил я, что старший продавец Люба и её помощницы начали прирабатывать себе при помощи моих комсомольских базаров, на которых мы разыгрывали беспроигрышные книжные лотереи. Да и другие правила торговли они умудрялись нарушать. Причём из шести сотрудниц в магазине оставались только три. Директор Алексей Фомич на это, как мне казалось, не хотел обращать внимание. А мне такое положение очень не нравилось. И, когда Алексей Фомич, ушёл в отпуск и уехал отдыхать в санаторий, я поехал в область и попросил произвести внезапный переучёт в нашем главном книжном магазине. Что и было сделано. При этом выявилась огромная недостача. Но предвидя подобную ситуацию, мною были организованы курсы по подготовке продавцов, на которых я сам и преподавал. Так что у меня были наготове молодые девочки. После обнаружения недостачи я предложил заменить состав продавцов на моих молодых девчат. А тут приехал Алексей Фомич и выразил недовольство моими решениями. Но облкниготорг не послушал его, заменив полностью проворовавшуюся бригаду моей новой. Эти продавцы, насколько мне известно, до сих пор работают в Ялтинском книготорге. Во всяком случае, когда я приезжаю в Ялту, они встречают меня с радостью.

Анатолий Иванович тут же задал естественный вопрос:

- В таком случае вас резонно было назначить директором. А почему же вы ушли?

- Так я же сказал, что Алексей Фомич был недоволен. Люба и две другие девушки продавщицы были уволены, а он хотел их перевести в другие магазины. Я возразил, объяснив, что в таком случае, если в тех других магазинах обнаружится недостача, то подумают сразу на продавцов из этого книжного магазина. Алексей Фомич вынужден был согласиться, но позже попросил у руководства сократить мою должность. Так и сделали, а меня попросили перейти в какой-нибудь магазин директором. Я отказался.

- А почему же вас снова взяли через год директором Дома книги?

- Да, так получилось, что построили в Ялте Дом книги. А Алексея Фомича к тому времени тоже уволили. Однажды мы встретились с ним на набережной, и он стал объяснять мне, что мы с ним взяли перед моим увольнением на работу новую женщину на должность консультанта. Так вот именно она наговаривала на меня ему всякую всячину и потому он решил со мной расстаться. Новый директор книготорга, встретив меня, предложил занять пост директора Дома книги. Я-то согласился и начал работу по организации книжных базаров. Но случилось вот что. На одном из книжных базаров на площади у памятника Ленину выступил со своими стихами Московский поэт Николай Глазков. А в это время здесь же проходил секретарь ЦК партии Титаренко, которому не понравились стихи Глазкова. Он позвонил в горком партии, оттуда пришёл секретарь Бондарь и узнал, что всё мероприятие организовано мной. Через неделю на заседании Горкома партии мне объявили выговор и потребовали от книготорга уволить меня с работы. Такая была история, Потом тот же Бондарь, хорошо относившийся ко мне, по просьбе секретаря обкома партии, устроил меня на работу в научно-исследовательский институт, откуда я через десять лет работы переехал жить и работать в Москве. Так что теперь вы всё знаете. Я не скакал с места на место подобно попрыгунчику. А сейчас работаю в газете, как и мечтал когда-то.

Теперь мы можем пойти в метро. А то уж застоялись, наверное.


ГЛАВА 7


РАЗНЫЕ РАДОСТИ


Часть 1


Лизоньке исполнился год. Она смело шагала маленькими ножками по цементированной дорожке возле кустов чёрной смородины. Мама шла совсем рядом, готовая в любую минуту подхватить девочку. Ножки передвигались смело, слегка сгибаясь. Гулять с дочкой маме было весело. Им обеим это очень нравилось.

Лизонька начинала с того, что, выйдя из дома на крыльцо, сползала со ступенек, так как они были высокими для малышки. Потом она бодро шла к беседке. Там оказывалось множество развлечений. Под скамейками и под столом лежала масса игрушек, кубики, мячики. Всё это богатство нужно было потолкать руками, побросать и уже затем выйти за порожек и посмотреть на росшую за дорожкой клубнику.

Мама, одетая в серое платье до колен и с короткими рукавами стояла у входа в беседку, прикрывавшую от солнца, и любовалась дочерью, сопровождая её действия короткими фразами:

- Бери, бери мячики. Кидай. Клади кубики друг на дружку. Делай башенку. Надоело? Ну, хорошо, бери красную клубничку.

Подбадриваемая маминым голосом, Лизонька сорвала ягодку клубники и, с маминой помощью отделив ягоду от листьев, положила себе в рот, приговаривая слова без звука «л»:

- Это кубничка. Она садкая.

В это время послышался голос с крыльца:

- Настенька, ты што эт кормишь Лизоньку клубникой без помывки? Надо собирать и мыть, а ты так балуешь. Нехарашо.

- Бабуль, – успокаивающим тоном сказала Настя, – эти ягоды земли не касаются. Ну, как же не порадеть любимому человечику? Пусть влюбляется в огород и сад. Она сейчас на чёрную смородину пойдёт.

Но предсказание не сбылось. По дорожке мимо кустов смородины шёл неторопливо большой пёс, которого заметила Лизонька и тут же направилась к нему навстречу, протягивая вперёд ручки и радостно восклицая:

- Ой, Шайка пишла. Даствуй, Шайка.

Пёс, которого на самом деле звали Шалька, и который, несомненно, любил девочку, подошёл к малышке, потянулся мордой на свои передние лапы и улёгся у ног девочки, позволив ей захватить ручонками голову пса и повалиться всем телом на упавшее туловище животного.

- Понятно, – заметила Настенька, – теперь и смородина не интересует, и луковые грядки, и огурцы. Всё есть, но Шалька приятнее. Живое существо.

- Так, конечно, – проговорила, подходя к ним, Татьяна Васильевна. На ней была надета розовая кофточка с рукавами по самые ладони и чёрная длинная юбка, подпоясанная розовым поясом.

Ещё сохранялась летняя жара, позволяющая носить пока и летнюю обувь.

- Ты всё Лизунчику позволяшь. Такое у тебя правило. А и ладно. Такая чудная девчушка, что и собаке по душе. Я вот тоже Шальку люблю. – Выговаривала прабабушка. – А когда она первый раз к нам залезла под сеткой, так разлаялась, что я испугалась, думала, укусить может. Но, вишь ты, какая она ласковая. И к Лизунчику сходу привыкла. Добро сразу чувствуется. И никакие другие собаки сюда не вползают, хоть и гуляют мимо по дороге. Наверное, Шальку боятся. 

 Солнце стояло почти над головой. На яблонях, раскинувших ветви по правую сторону от дорожки, то там, то тут проглядывали большие краснеющие яблоки. Под ними заметны ряды картофельных кустов. Только ближе к беседке всё заполонили кочаны капусты.

Левая, гораздо большая по величине, чем правая часть участка, напротив дома, отдана помидорам, свекле, моркови, огурцам и картошке, и кое-где поближе к центру была засажена  молодыми деревцами груши, сливы, вишни и черешни, а в конце всех посадок красовались своими жёлтыми ягодами густые деревья облепихи с не менее густыми кустами малины, ягоды которой уже были собраны. А под самой облепихой рядом с проволочной сеткой, отделяющей от соседского участка, примостились три кустика крыжовника. От них дальше вдоль соседских посадок, но с этой стороны, росли кустики красной смородины, что не бросало тень соседям. Здесь только в самом центре ограды росла высокая старая яблоня, которую Евгений Николаевич спилил по просьбе соседей, так как она затеняла их низкорослые посадки.

Участок от дороги до дома слегка поднимался, но именно слегка, не создавая трудностей с подъёмом. Так что весной Евгений Николаевич купил мотокультиватор под названием «Крот» и вспахивал им всю площадку перед домом. Это была большая работа.

Мотоблок, снабжённый бензиновым двигателем, вращающим вал с четырьмя металлическими фрезами для вспашки почвы, работал прекрасно. Нужно было научиться заливать аккуратно бензин, браться за весьма удобные рукоятки и отвозить аппарат на колёсах, поднимая лемеха, в нужное место, чтобы потом спокойно включить двигатель и идти за работающим устройством по вспаханной полосе, направляя его руками. Самый тяжёлый, но и самый приятный труд садовода, как считал Евгений Николаевич.

Правда, после этого, перед посадкой овощей, он использовал ручной дисковый культиватор-рыхлитель для измельчения почвы и приведения в порядок грядок. Это нужно было особенно перед тем, как сеять укроп, петрушку, щавель и прочую мелочь, как, например, чеснок.

Всё это Евгений Николаевич проделывал по выходным дням, если в это время не назначались митинги или шествия. Они садились в машину Александра с Верочкой во главе и, приехав на дачу, когда там ещё не было Настеньки с Лизонькой, принимались вместе за вспашку и посевы. Мужчины обрабатывали землю тяжёлым механизмом, а Верочка способствовала ручным рыхлителем и сеяла семена. К началу лета все овощи были в земле, на деревьях и кустах ягод появились листья, почки и даже кое-какие цветы. Дача принимала ухоженный вид.

Впрочем, перед вспашкой необходимо было выполнить другую работу. Прошедшей осенью, когда покупали дачу, вся площадь участка поросла травой. Высокая, она улеглась потом под снегом, а в весеннее время тут же быстро оживала и вновь вырастала до пояса. Короче говоря, до начала рыхления почвы, приходилось косить траву. А, стало быть, пришлось купить, по крайней мере, две косы и оселки для их затачивания, грабли и вилы для сбора травы, тележка, на которой всё отвозить. Не носить же руками. Словом, для заполнения дачного металлического сарая необходимо было приобретать, помимо мотоблока и кос, напильники, пассатижи, плоскогубцы, клещи, кусачки, винтики, болтики, гайки, отвёртки, проволоку и ещё всякую всячину, по зарез нужную в отдельные моменты работы.

Скошенную траву, нагрузив ею одноколёсную тележку, под руководством Евгения Николаевича отвозили вверх по дорожке к железным воротам, где складывали в стог и сжигали так, чтобы огонь не мог никуда перекинуться и наделать пожар. А золу от костра рассыпали потом по грядкам.

Другой проблемой было окапывание деревьев. Для этого, прежде всего, нужны штыковые лопаты. Совковая лопата тоже полезна, но ею не копать, а отбрасывать лишний грунт. А вот окапывать дерево вокруг ствола, что создаёт красоту, но главным образом даёт доступ к корням воде в виде дождя или полива из лейки в сухое время года.

Лейку и лопаты также пришлось покупать и привозить весной. Так что заботы о приобретении шанцевого инструмента и других приспособлений у новоиспечённых садоводов хватало по мере возникновения необходимости. То и дело нужно было что-то купить и привезти на дачу.

Сначала принялись за обработку больших яблонь, растущих по левую сторону дорожки проложенной от калитки до дома через весь участок. Когда начинали работу после таяния снега, деревья стояли почти голые, листья только начинали проклёвываться. Большие яблони оживали первыми. За ними пошли молоденькие деревца, которые только что сажали. Тут были и вишня, и груша, и сливы. На их урожай в этом году никаких надежд не было. Это был сад будущего. Но удовольствие при посадке они доставляли.

Возле входной калитки, запиравшейся на висячий замок, рос большой куст черноплодной рябины и несколько молодых деревцев облепихи, занесенных сюда, по-видимому, от большого облепихового дерева, растущего у другого края участка у наружной ограды. Под ними тоже приходилось обрабатывать сначала немного культиватором-кротом, а потом уж совковой лопатой окапывать стволы. Эта часть земли была небольшая, так как её отгораживал железный сарай, деревянные душ и туалет.

На сарае поставили железную бочку для воды с краном внизу, от которого провели шланг, соединяющий её с душем. Вода в бочке нагревалась солнцем, и в душе от этого чувствовалось тепло, что вызывало приятные ощущения. Бочку же заполняли водой из колодца, который нанятые специальные рабочие выкопали на глубину шести метров. От колодца провели в земле трубопровод к дому и к сараю с бочкой. Воды в колодце на всё хватало, качай электромотором, сколько хочешь.

Когда Евгений Николаевич приехал первый раз на дачу, то воды в доме почти не было. Прежние хозяева вкопали возле дома двухметровую трубу с краном наверху, и брали из неё поверхностную воду, наполняли вёдра, поднимали по внутренней лестнице наверх, выливали в бочку, установленной под самой крышей, а оттуда уже по шлангу направляли воду в умывальник на первом этаже, что, конечно, не хватало.

Так что пришлось заняться колодцем внизу участка. Занятие довольно сложное. Для этого пригласили специальных рабочих. Они за день выкопали шестиметровый колодец, ещё потратили дни на отделку стен бетоном, изготовили крышку из досок. Осталось купить мотор для откачки воды, который погружался на дно колодца на специальном шланге. Колодец был заполнен постоянно наполовину подземными водами, что позволило провести по земле постоянный трубопровод снизу вверх к дому. Оттуда уже протянули шланг наверх и подключали к бочке при необходимости. А в другое время к трубопроводу подсоединяли другие шланги, используемые для полива огорода и сада.

Здесь в качестве шанцевого инструмента пригодился даже лом, особенно при работе с трубами на крыше над лоджией. Вот когда без тележки были бы как без рук. На неё грузили и инструменты, и строительные материалы. Это только теперь её стали использовать для катания Лизоньки.

Все обкапывания деревьев и строительные работы Евгений Николаевич выполнял вместе с Александром, или, как он просто его называл, Сашей по выходным дням. Другого времени не было ни у того, ни у другого. Но основные задачи по устройству дачи они всё же успели осуществить весной.

Настеньку с дочкой перевезли на постоянное летнее жительство в начале июня. Все были счастливы. Тогда и начала появляться почти каждый день Шалька, почувствовавшая, что ей не просто рады, а постоянно угощают мясом и прочими вкусностями. Но больше всех ей нравилась Лизонька. При встрече с девочкой она всякий раз ложилась на дорожку, протягивая вперёд лапы. Лизонька клала головку на спину или грудь собаки и перебирала ручонками собачью шерсть, поглаживая длинную морду, и трогая даже зубы.

Иногда Шалька позволяла себе другую вольность. Она поднималась на лапы, а Настенька усаживала дочку на спину собаки и та шла себе спокойно по дорожке, в сопровождении, конечно, мамаши. Сначала ногами Лизонька ещё не доставала до земли, но к концу лета ножки пришлось немного подгибать, но всё получалось.


Часть 2


А какая же дача без соседей? С одной стороны, правда, пролегла подъездная дорога, по другую сторону которой на существенном расстоянии находилось нечто вроде небольшой впадины, заросшей травой и кустарником. Всё это отделяло участок, по причине чего его нельзя было назвать соседним. Зато с другой стороны, отделённый всего лишь проволочной оградой, находился по-настоящему соседний участок с почти таким же, но деревянным двухэтажным домом, двумя теплицами, сараем, туалетом и почти таким же участком земли, но засаженным разными овощами, ягодами, фруктовыми деревьями, при этом всё чрезвычайно ухоженным. Смотреть на ухоженность участка можно было только с некоторой завистью, чтобы думать, как поступать себе.

 Крыльцо у деревянного дома располагалось с левой стороны, а у каменного Инзубовых справа, поэтому, выходя из дома или входя в него, дачники друг друга не могли видеть, хотя это не мешало им общаться на участках.

Главной соседкой можно было назвать Таню, вполне представительную средней упитанности женщину, одетую на даче обычно в тёмные брюки и синюю куртку с длинными рукавами, предохраняющими руки от внешних воздействий во время обработки участка. Волосы на голове прикрыты белой полотняной шапкой. Примерно так же одевалась и её сестра Нина, которая была явно моложе, уступала в росте и комплекции, и куртку или плащ носила светлых тонов, а брюки тоже тёмные. Но Нина была незамужней, тогда как муж Татьяны – Николай тоже дневал и ночевал на даче, занимаясь в основном вспомогательным инструментом: культиватором, секатором, сучкорезом, вилами, граблями, дрелью, косой, клещами, пассатижами. По профессии он был электрик на заводе и работу техническими помощниками знал хорошо. Невысокого роста, худощавый, всегда в рабочей форме, состоящей из джинсов и такого же цвета куртки, он занимался вспашкой и обработкой почвы, обрезкой деревьев и кустов, установкой теплиц, обустройством досками грядок.

У Тани с Колей была ещё помощница – дочка, девушка уже приличного возраста, но ещё не за мужем и не очень привыкшая к сложной дачной работе. Все старшие не давали ей в руки кирку или лопату, позволяя лишь собирать урожай и ходить, развлекаясь, по дорожкам или же просто сидеть на лавочке возле дома и дышать воздухом. Аня, так её звали, только иногда подвозила одноколёсную тачку, если возникала неожиданно просьба.
Таня с Ниной занимались многочисленными посадками, подвязками растений и уходом за цветами. В двух теплицах росли высокие помидоры. Снаружи одной из теплиц, закрывая собой забор, высилась арка виноградных лоз. По другую сторону в оболочках из досок, некоторые из них на столбиках, то есть, чтобы над грядками не приходилось наклоняться, рос щавель, салат, лук, редиска, а прямо в земле морковь, капуста и картошка. Всё в достаточно приличных количествах. Кусты чёрной и красной смородины обрамляли ограду. Цветы украшали землю под сливой, яблоней, вишней и черешней.

Колодец был тоже сделан в начале участка и почти так же выступал над землёй, как у Евгения Николаевича. Возможно, его выкапывали и обмазывали бетоном те же рабочие. Может быть, решение Инзубова подсказало соседям такую мысль, и они тоже провели свой водопровод от колодца к дому. Впрочем, у них и так всё было красиво и ухожено. Рабочих рук-то было больше, и жили они здесь существенно дольше, приводя всё в порядок.

С самого начала весенне-летнего сезона работящие соседи встречались порой у входной калитки или же на участке, подходя к разделяющему их забору и протягивая над ним руки для приветствия. Не обходилось, конечно, без разговоров, весёлых рассказов друг о друге, обменов саженцами и, если нужно было, семенами. Несколько раз устраивали застолья. Словом, жили-не-тужили, помогая в случае возникавшей необходимости.

Вот и сейчас Татьяна что-то цапала возле проволочной ограды и вдруг увидела выходящего из-за своего дома на дорожку Евгения Николаевича. Он, было, собрался подойти к Настеньке с бабушкой и лежащему на Шальке малышу, как услыхал зовущий голос Татьяны:

- Евгений Николаевич! Можно вас ко мне на минутку?

И она замахала призывно рукой.

Качнув согласно головой, Инзубов резко повернул в сторону соседей. Они без дела не звали. Переступая грядки моркови, он приближался к переставшей махать рукой Татьяне, которая говорила:

- У нас осталось несколько лишних ростков чёрной смородины. Не хотите ли посадить у себя вдоль дорожки? На следующий год вырастут и будут у вас ягоды. Мы отдадим бесплатно, конечно. Они у нас остались. Сажать некуда. А у вас полно свободного места. Всем понравится.

- Танечка, ну, конечно, хотим – сказал на ходу Евгений Николаевич и засмеялся. – У  меня как раз свободное время. Сейчас и посадим.

Татьяна тут же повернулась и чуть ли не бегом направилась к теплице, где, очевидно, находились саженцы:

- Я сейчас принесу сюда. Они не тяжёлые.

Услышав разговор, к ним направилась и Настенька, оставив Лизу на присмотр бабушки, и вполне вовремя, так как её подход помог взять с верхушки ограды довольно большой пакет в газетной бумаге, который перебрасывали Татьяна и помогавшая ей дочка. 

- Вот спасибо! – восторженно произнёс Евгений Николаевич. – Сейчас же будем сажать. Сколько их тут?

- Семь саженцев, не так уж много, но, надеемся, хватит вам.

- Семь саженцев? – восхитилась Настенька. – Да куда их столько?

- А вдоль дорожки посадите. Как раз поместятся – прозвучал ответ Татьяны.

- Ну, спасибо, Татьяна батьковна! Возьмём лопату и в путь. Сегодня же и посадим.

- Да ладно называть меня батьковной. Не такая уж я старая. Татьяна и всё.

- А вы приходите все к нам сегодня после посадки, – сказал весело Евгений Николаевич. – Как раз годовщину Лизоньки отметим заодно с посадкой. Я, правда, сажать буду сам. Настенькина задача Лизонька. Вы, можно сказать, к её дню рождения подарок сделали. Я думаю, часам к семи успею справиться с кустиками.

- Так у вас же народа много, куда мы ещё?

Настенька замахала руками, опустив пакет:

- Ничего не много. Только мы с Женей, мама, бабушка и Лизонька. Остальных троих сегодня как раз нет. Отец слегка приболел, а Вера с мужем решили его не бросать.

- Вот смешно, а мы тоже четверо с Колей и Аней и Ниной. Поместимся?

- Свободно. Стол у нас большой. Ну, вы знаете, – засмеялся Евгений Николаевич.

– Но вы ничего с собой не приносите. У нас всё есть – и выпить и закусить. Познакомитесь с мамой и бабушкой. А то вы с ними не встречались тут. Мы собирались как-то без них.

 На том и согласились. Евгений Николаевич взял пакет на плечо и понёс через грядки к дорожке, там положил его и пошёл к сараю за лопатой.

Настенька помахала рукой соседям и направилась к Лизоньке, которая уже отстала от собаки и улыбалась, разговаривая со своей прабабушкой, хотя называла её тоже баба, как и бабушку. Конечно, она знала, что одну бабушку зовут бабушка Таня, а другую бабушка Ира и могла объяснить, но легче было обеих звать просто баба.


Пока Евгений Николаевич выкапывал ямки по левую сторону от дорожки, если смотреть на неё от дачи, и сажал в них маленькие кустики чёрной смородины, женщины забрали с собой Лизоньку в дом и принялись за приготовление праздничного обеда, состоящего в основном из дачной растительности: щавель, укроп и петрушка для первого блюда, картошка, свекла, лук, перец, баклажаны – для второго, салат из редиски и яйца – на закуску. Только сыр, колбаса, сметана и творог пришли из магазина. Да чай, кофе и сладости были тоже оттуда.

Накрытый белой скатертью стол возглавляла бутылка шампанского. Рядышком скромно стояли бутылка водки, две бутылки белого и красного вина, бутылка мадеры и бутылка муската.

Дачный стол не очень походил на дачный. На салфетках лежали вилки и ножи. У каждого места стояли бокалы и по две рюмочки – одна для водки, другая для вина. Посредине рядом с мисками, наполненными салатами из огурцов и помидоров, стояли стаканы на тот случай, если кому-то потребуется яблочный сок или чистая вода из кувшинов, которые нашли себе место на кухонном столе по соседству. Дело в том, что обеденный большой стол располагался на веранде, а не в комнате, занятой двумя кроватями, креслами и письменным столом напротив камина. В меньшей комнате тоже были кресла и кровать. Её облюбовала себе бабушка.

Веранда нравилась всем хотя бы потому, что сквозь её огромные стёкла открывался вид на лес, мимо которого должны были прийти соседи. Они выходили со своей верхней калитки в сторону леса, шли мимо дома Инзубовых и входили в их калитку у самого крыльца, что было очень удобно. На это время с запоров калиток естественно снимались замки.  А на другой период времени они вывешивались, не позволяя посторонним входить без спроса. Да никто, разумеется, из леса на дачи не ходил помимо хозяев. Звери же: зайцы, лисы и редкие крупняки калитки не открывали.

- Идут, идут, – вскрикнула взволнованно Ирина Александровна, поправляя на себе серые складки платья.

На фоне леса гуськом вышагивали четыре человека. Впереди, направляя семью по тропке, двигалась размеренными шагами самая крупная по размерам Татьяна. За нею следовала существенно худее и меньше ростом сестрица Нина, дальше почти в рост с тётушкой шла Танина дочка Аня, держа в руках большую куклу, а замыкал процессию, едва ли кого-то превышая ростом и комплекцию, Танин муж Николай, единственный из всех одетый по дачному в джинсы и пёструю рубашку.

Первым на крыльцо вышел Евгений Николаевич и сразу же спустился к калитке, придерживая под руку вышедшую следом бабушку. За ними на крыльце появилась мама Настеньки, а потом уж сама Настенька с Лизонькой за руку.

- Вот спасибо, что пришли! А то уж темнеть начинает. Хорошо, что без дождя сентябрь. – Начал Евгений Николаевич и, подводя бабушку к входящей в калитку Тане, представил её: – Это наша старшая Татьяна Васильевна. Прошу любить и жаловать.

- Да, я Татьяна Васильевна. – Легко произнесла, протягивая руку, она и будто это самое обычное дело добавила, как всегда акая: – Мне уже почти восемьдесят шесть лет. Но я думаю пражить до ста, если не устану.

- Ах, что вы такое говорите? – удивилась Нина. – Вам и семьдесят не дашь. Живите себе на здоровье. Дайте и мне вашу руку.

Они обменялись рукопожатиями, когда в калитку вошла Аня с вопросом:

- А где же ваша самая маленькая? Я ей куклу несу.

Обгоняя свою маму на таком вопросе, перед Аней появилась Настенька с Лизой.

- Ой, какая ты маленькая, Лизонька! – запричитала Аня и сунула куклу в руки девочки.

Ростом игрушка была с Лизу, так что она обняла куклу, как свою ровесницу.
 
- Её зовут Катя – уверенно сказала Аня так, словно и правда у куклы, одетой в шикарное голубое платье, было такое имя.

Все вокруг засмеялись, но это не помешало Ирине Александровне представить себя бабушке и Николаю, подавая каждому руку. Аня занялась непосредственно с Лизой и её куклой, не обращая никакого внимания на взрослых людей. Девочка была целью её прихода сюда в гости.

Настенька, хорошо известная всем, раскрыла дверь комнаты и пригласила заходить. И первые слова, которые услышали хозяева, и что им очень понравилось, это слова Татьяны:

- О, да тут настоящий приём на высоком уровне! Мы такого не ожидали.

- Ну, уж скажете, Таня, – слегка возмутился Евгений Николаевич. – Можно подумать, что я раньше вас хуже принимал. Всё как обычно. – И он начал рассаживать гостей, учтя тот факт, что Аня привязалась к Лизоньке, а потому посадил их рядом, как и Настеньку.

Пир начался. Сначала все попробовали шампанское за малышку, что вполне понятно, потом женщины, за исключением Ани, считавшей себя ещё не готовой к потреблению спиртного, пили вина, а мужчины принимали водку, закусывая её солёными селёдкой, огурцами и помидорами. Вина заедались салатами. Короче, праздновали вполне обычно. И разговоры были поначалу о даче, фруктовых деревьях и овощах на грядках. Пока, наконец, Тане не пришло в голову спросить присутствующего журналиста-профессионала, о газетных новостях.

- Что нового в мире происходит, Евгений Николаевич? Мы главным образом сажаем и продаём, нам даже читать газеты некогда. А послушать всегда вас хочется. Вы столько знаете нового.

- Да, – поддержал слова жены Коля. – Поделитесь, пожалуйста, свежими новостями.

Евгений Николаевич, по-видимому, давно ждал этого вопроса, поэтому не удивился, а спокойно вытер салфеткой губы, посмотрел на Настеньку, которая тут же поняла, что разговор обещает быть серьёзным, и подняла Лизоньку из-за стола, сказав всем:

- Не будем вам мешать. Ещё раз спасибо, нам пора спать, – и понесла дочку с веранды в свою комнату.

Тогда-то и начался рассказ Евгения Николаевича, вызвавший и всех присутствующих просто изумление.

-  Сейчас уже сентябрь. А в конце октября, я, полагаю, вы можете этого и не знать, у нас в стране Ельцин назначил нового председателя Правительства России. Может, вы слышали об этом по радио или телевидению?

- Нет, мы и старого-то не знаем, – ввернула Нина. – Сейчас огород главное. Нам виноград собирать надо. Он дозревает, а тут капуста, морковь, да мало ли?

- Сложность в том, – заявила Татьяна, – что, насколько мне известно, Ельцин меняет у нас в правительстве людей как перчатки. По-моему сейчас в правительстве командовал, кажется, какой-то Степашкин.

- Так, – оборвал её Евгений Николаевич. – Не Степашкин, а Степашин. Сергей Вадимович был назначен главой правительства в мае этого года, а 9 августа этого же года его сменил Путин Владимир Владимирович. Это произошло в самый разгар летней страды, так что, ясное дело, что вы этого не заметили.

- Ну, и что? – Продолжала Татьяна. – Через месяц ещё кого-то поставят. За всеми не уследишь. Вон, цены так и растут на продукты. Это, наверное, из-за частой смены глав правительств.

- В этом ты, Татьяна, может быть и права. – Согласно кивнул головой Евгений Николаевич. – Чехарда в правительстве, конечно, к хорошему не ведёт. Но я не об этой новости хотел рассказать. Путина, как я понимаю, вы знать не знаете. Зато о событиях в Чечне вы, конечно, слышали.

- Слышали, слышали, – подтвердил Николай. – Вы давайте наполняйте рюмки. Будем пить и слушать. Не на сухую же.

Евгений Николаевич налил водку в рюмку Николая и заполнил остальные рюмки, спрашивая, кому что наливать. Затем продолжил рассказ:

Дело именно в том, что на эту войну в Чечню полетел новый глава нашего правительства Путин. И, насколько мне известно из последних сообщений, причиной его отправки туда были недавние взрывы домов на центральном рынке Владикавказа и в Москве, в Буйнакске, в результате которых погибло более трёхсот человек. То есть Степашин не решал положительно вопрос второй чеченской войны, поэтому поставили нового человека, который, кстати сказать, был до этого главой ФСБ и секретарём Совета Безопасности Российской Федерации и тоже был в курсе событий в Чечне, где чеченские боевики в августе организовали нападение на Дагестан. Войну с чеченцами в Грозном Путин сейчас и проводит. Такие, по крайней мере, сейчас новости.

- Да, я слышала по телевизору о том, что у нас новый глава правительства, но надолго ли? Вот в чём вопрос.

Это произнесла Татьяна Васильевна, самая пожилая из всех присутствующих. Примерно на этом разговоре вечер и закончился. Между тем, как новость, рассказанная Евгением Николаевичем, действительно заслуживала внимания, и он думал о ней постоянно.


Часть 3


 Дестабилизация обстановки на Северном Кавказе была выгодна многим. Прежде всего, исламским фундаменталистам, стремящимся к распространению своего влияния на весь мир, а также арабским нефтяным шейхам и финансовым олигархам стран Персидского залива, не заинтересованным в начале эксплуатации нефтегазовых месторождений Каспия.

2 августа 1999 года в  Цумадинском районе Дагестана отряды Басаева и Хаттаба атаковали село Гагатль (Гигатль), а на другой день нападению подверглось село Агвали. 6-7 августа 1999 года боевые действия разгорелись уже в Ботлихском районе – чеченские отряды вошли в сёла Ансалта и Рахата. На все поступавшие об этом сообщения через главу правительства России Сергея Степашина, начальник Генерального штаба Вооруженных сил России генерал армии Анатолий Квашнин реагировал с олимпийским спокойствием: "Сергей Вадимович, Магомедов сгущает краски. Ситуация сложная, но не смертельная. Мы сейчас бандитов там вычистим".

И чего волноваться, если несколько месяцев назад именно этому были посвящены учения в том регионе, на которых отрабатывалось взаимодействие всех силовых ведомств. Войска продемонстрировали и выучку, и готовность отразить любое нападение.

7 августа 1999 г. одна из самых крупных и опытных бригад боевиков под командованием Шамиля Басаева и Амира аль-Хаттаба осуществила вторжение в Дагестан. Им в относительно короткий срок удалось захватить в Дагестане значительную территорию, чему способствовала слабость федеральных войск и частичная поддержка ваххабитов со стороны местного населения. В ответ на это вооруженными силами РФ была начата спецоперация, получившая название контртеррористической. Фактически это была полномасштабная война, в ходе которой сначала предстояло победить боевиков в Дагестане, а потом и восстановить полноту власти РФ в самой Чечне.

С боевиками в Дагестане удалось справиться относительно быстро. Немногим более чем через месяц их основная часть снова отступила в Чечню, границы которой были блокированы подразделениями федеральных войск. Но те из террористов, которые укрылись в Чечне, продолжали представлять большую угрозу, поэтому руководство РФ приняло решение продолжить спецоперацию уже на территории самой Чечни. Во многом этому способствовали крупные теракты 4-16 сентября в Москве, Буйнакске и Волгодонске, в ходе которых было взорвано несколько жилых домов. Хотя прямых доказательств того, что эти взрывы осуществлялись чеченскими боевиками, не было, но правительство России не сомневалось.


Восемнадцатого сентября границы Чечни блокированы войсками. Через пять дней президент Ельцин подписал указ «О мерах по повышению эффективности контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации», в котором говорилось в частности следующее под соответствующими пунктами:

«В соответствии с Федеральным законом "О борьбе с терроризмом", в  целях  объединения  усилий  федеральных  органов  исполнительной власти   и   федеральных   государственных  органов  по  проведению контртеррористических  операций,  а  также  повышения эффективности деятельности,  направленной  на  уничтожение незаконных вооруженных формирований  на  территории  Северо-Кавказского региона Российской Федерации, 

п о с т а н о в л я ю:

Образовать   Объединенную   группировку  войск  (сил)  по проведению    контртеррористических    операций    на    территории Северо-Кавказского  региона Российской Федерации

Командующему Объединенной группировкой:

осуществлять   постоянное     взаимодействие    с     органами исполнительной  власти субъектов Российской Федерации,  находящихся на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации.

Решения командующего  Объединенной  группировкой,  изданные  в виде приказов,  директив,  распоряжений, указаний, подписанные им и соответствующими заместителями,  подлежат обязательному  исполнению войсками (силами), входящими в состав Объединенной группировки.

Органам    исполнительной   власти   субъектов   Российской Федерации,  находящихся на  территории  Северо-Кавказского  региона Российской  Федерации,  принять  дополнительные меры по обеспечению правопорядка   и   общественной  безопасности,  а  также  оказывать необходимое  содействие оперативному штабу в Чеченской Республике и Объединенной группировке.

Федеральной   службе  безопасности  Российской  Федерации совместно  с  Федеральной таможенной службой принять дополнительные меры   по   усилению   охраны  государственной  границы  Российской Федерации  и  таможенного контроля в пределах территорий Республики Дагестан,  Республики  Ингушетия  и  Республики  Северная  Осетия - Алания  с  целью  воспрепятствовать проникновению на эти территории незаконных   вооруженных   формирований,  террористических  и  иных преступных  групп,  незаконному  ввозу вооружения, военной техники, боеприпасов,   взрывчатых   веществ,   финансовых   и  материальных средств.


Президент Российской Федерации                Б.Ельцин


     Москва, Кремль

     23 сентября 1999 года

     N 1255с»


Тогда-то и начинаются бомбардировки позиций боевиков в Грозном и окрестностях. В результате было уничтожено несколько электроподстанций, ряд заводов нефтегазового комплекса, грозненский центр мобильной связи, телерадиопередающий центр, а также самолет Ан-2. Пресс-служба российских ВВС заявила, что авиация будет и впредь продолжать наносить удары по объектам, которые бандформирования могут использовать в своих интересах. 30 сентября войска вошли в Чечню.
 
В те дни на пресс-конференции в Астане Путин, отвечая на вопрос журналистов ОРТ, сказал: «Мы будем преследовать террористов везде. В аэропорту — в аэропорту. Значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем, мы и в сортире их замочим, в конце концов. Всё, вопрос закрыт окончательно». Уже вскоре начались массированные бомбардировки Грозного, и федеральные войска снова вступили на территорию Чечни. Кроме этого Путин говорил, что необходимо было поставить заслон международному терроризму, проникшему в Чечню, предотвратить распад России, а также взять под защиту чеченское население, ставшее жертвой местных сепаратистских и экстремистских бандформирований. Но Владимир Путин прибыл в Ботлих ещё 12 сентября, в самый разгар вторжения чеченских боевиков в Дагестан. Тогда на встрече с собравшимися он отказался пить водку за погибших, сказав:

– Мы с вами не имеем права позволить ни секунды слабости себе. Ни секунды! Потому что, если мы это сделаем, то тогда те, кто погиб, получается, погибли напрасно. Поэтому я предлагаю сегодня эту рюмку поставить. Мы обязательно выпьем за них, обязательно, но пить будем потом.

К 15 сентября боевики были вытеснены из Дагестана, а после этого началась военная операция в Чечне.

Во время Второй чеченской войны 1999 г. федеральные войска уже имели большой опыт борьбы с боевиками. Поэтому помимо стандартных военных средств в виде самолётов, танков и штурмовых бригад, было принято решение прибегать к военной хитрости. Федеральные войска часто сами устраивали боевикам засады, заманивали их на минные поля, осуществляли внезапные вылазки в тыл противника и т.д.

На этот раз в Чечне Путин решил обзавестись влиятельными союзниками и применил так называемую тактику «чеченизации». Наводить порядок в отдельных районах Чечни должны были не федеральные власти, а сами чеченцы, даже если недавно они сами были в составе отрядов боевиков. Одним из таких стал Ахмат Кадыров, бывший муфтий Чечни и соратник Масхадова. С 1997 г. их пути с Масхадовым начали расходиться, так как Кадыров выступал против ваххабитов и насаждаемых ими правил. Окончательный разрыв отношений между ним и Масхадовым произошёл в середине 1998 г., а в 1999 г. Кадыров начал предпринимать активные попытки взять под контроль всю полноту власти в Чечне, что вполне соответствовало планам России.

10 октября 1999 года указом президента ЧРИ А. Масхадова Ахмат Кадыров был снят с должности муфтия с мотивировкой: «враг чеченского народа», который «подлежит уничтожению». Кадыров указ не признал и объявил о неподчинении президенту ЧРИ.

- Масхадов не имел права меня снимать, – говорил Кадыров, – я был избранный муфтий. Это могли сделать только имамы районов. Он издал указ президента, что снимает меня за то, что я предал ислам. Что я тогда, по Масхадову, только не предал, кроме него самого. На одной из наших встреч он снова предложил мне провозгласить джихад. Я отказался. «Басаев — бандит, я — муфтий. Бандитская война — это не джихад, и я не могу брать на себя такую ответственность, потому что отвечаю перед Аллахом». Но тогда я сделал ему предложение. «Аслан, — сказал я ему, — у тебя остался один шанс из тысячи. Ты должен издать указ президента Ичкерии, которым запретишь на территории Чечни ваххабизм, вышлешь всех иностранцев во главе с Хаттабом и разжалуешь Басаева с возбуждением против него уголовного дела. С этим документом мы будем ходить по всему миру и кричать, что сами хотели справиться с бандитами. И что Россия искала повод, чтобы ввести войска в Чечню».

- Хорошо, — сказал он, — а есть гарантии, что российские войска не войдут в Чечню?»

- Гарантий никаких нет, но есть шанс. Он мне не поверил. Через месяц издал указ. Обязанности муфтия Масхадов передал одному из своих преданных имамов и тот повторно провозгласил джихад.


Наземная войсковая операция на территории Чечни началась 30 сентября 1999 года. За полмесяца федеральным силам удалось занять треть территории Чечни к северу от реки Терек, а за ноябрь-декабрь взять Гудермес, Ачхой-Мартан, Аргун, Урус-Мартан, Ханкалу, Шали.

Российским войскам удалось окружить и блокировать Грозный к началу ноября 1999 года. Вторая чеченская война продолжалась, но ещё более значимые события, связанные и с Чечнёй происходили в самой России.

Путин возвратился в Москву победителем, правда, не окончательным, но его слова, относившиеся к чеченским террористам «мы и в сортире их замочим, в конце концов», разлетелись по страницам газет и стали популярнее многих поэтических строк. А тут подошёл январь 2000 года. И новая сенсация.


Часть 4


В полдень 31 декабря 1999 года, за считанные часы до Нового года, россияне узнали, что Борис Ельцин досрочно уходит в отставку. Его новогоднее выступление казалось ожидаемым, поскольку в прошлом году он выступил с новогодним поздравлением в кругу своей семьи, но то, что произошло в этот раз, превзошло все ожидания.

У Евгения Николаевича, журналиста, ничего подобного даже в мыслях не было. В кулуарах, в различных журналистских кругах ходили разные слухи о необходимости Ельцину сдать свою власть, пока народу не сообщили о его зарубежных долларовых вкладах, что явно испортит его имидж. Представители нового олигархата, богатейших кругов, пришедших фактически к власти в стране, намекали на различные кандидатуры, кому следует отдать власть в стране, однако это были лишь слухи и догадки. Перевыборы главы намечались на весну, а зимой ничего не планировалось. И вдруг…

С экрана телевизора понеслись слова президента, завершившиеся слезами на глазах:

«Дорогие россияне! Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие. Мы все примеряли эту дату на себя. Прикидывали, сначала в детстве, потом повзрослев, сколько нам будет в 2000-ом году, а сколько нашей маме, а сколько нашим детям. Казалось когда-то – так далеко этот необыкновенный Новый год. Вот этот день и настал. Дорогие друзья! Дорогие мои! Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не всё. Сегодня я последний раз обращаюсь к вам, как Президент России. Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку. Я много раз слышал – «Ельцин любыми путями будет держаться за власть, он никому её не отдаст». Это – враньё. Дело в другом. Я всегда говорил, что не отступлю от Конституции ни на шаг. Что в конституционные сроки должны пройти думские выборы. Так это и произошло. И так же мне хотелось, чтобы вовремя состоялись президентские выборы – в июне 2000 года. Это было очень важно для России. Мы создаём важнейший прецедент цивилизованной добровольной передачи власти, власти от одного Президента России другому, вновь избранному. И всё же я принял другое решение. Я ухожу. Ухожу раньше положенного срока. Я понял, что мне необходимо это сделать. Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами, с новыми, умными, сильными, энергичными людьми. А мы – те, кто стоит у власти уже многие годы, мы должны уйти. Посмотрев, с какой надеждой и верой люди проголосовали на выборах в Думу за новое поколение политиков, я понял: главное дело своей жизни я сделал. Россия уже никогда не вернётся в прошлое. Россия всегда теперь будет двигаться только вперёд. И я не должен мешать этому естественному ходу истории. Полгода ещё держаться за власть, когда у страны есть сильный человек, достойный быть Президентом, и с которым сегодня практически каждый россиянин связывает свои надежды на будущее!? Почему я должен ему мешать? Зачем ждать ещё полгода? Нет, это не по мне! Не по моему характеру! Сегодня, в этот необыкновенно важный для меня день, хочу сказать чуть больше личных своих слов, чем говорю обычно. Я хочу попросить у вас прощения. За то, что многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил. Казалось, одним рывком, и всё одолеем. Одним рывком не получилось. В чём-то я оказался слишком наивным. Где-то проблемы оказались слишком сложными. Мы продирались вперёд через ошибки, через неудачи. Многие люди в это сложное время испытали потрясение. Но я хочу, чтобы вы знали. Я никогда этого не говорил, сегодня мне важно вам это сказать. Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моём сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания: что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше? Не было у меня более важной задачи. Я ухожу. Я сделал всё что мог. И не по здоровью, а по совокупности всех проблем. Мне на смену приходит новое поколение, поколение тех, кто может сделать больше и лучше. В соответствии с Конституцией, уходя в отставку, я подписал указ о возложении обязанностей президента России на председателя правительства Владимира Владимировича Путина. В течение трёх месяцев в соответствии с Конституцией он будет главой государства. А через три месяца, также в соответствии с Конституцией России, состоятся выборы президента. Я всегда был уверен в удивительной мудрости россиян. Поэтому не сомневаюсь, какой выбор вы сделаете в конце марта 2000 года. Прощаясь, я хочу сказать каждому из вас: будьте счастливы. Вы заслужили счастье. Вы заслужили счастье и спокойствие. С Новым годом! С новым веком, дорогие мои!»

Нет, не слёзы, скользнувшие из глаз президента, что было вполне естественно, а сообщение о подписании указа и назначении Путина Президентом ошарашило Евгения Николаевича, да, видимо, и не его одного. Они сидели, как часто бывало, рядышком с Настенькой. Сидели, словно зачарованные.

- Настюша! Ты поняла главную суть речи Президента? Он назначил своим преемником человека, с чьей подачи без счёта убивали людей в Чечне и продолжают убивать, человека, который даже не думал, наверное, как бескровно урегулировать конфликтную ситуацию, а вместо этого разрушались заводы и фабрики. Ну, мы с тобой часто говорили на эту тему. И вот этого вояку Ельцин ставит вместо себя, да ещё досрочно. Нет, тут явно что-то не то, как ты думаешь?

- Женя, – почти шёпотом ответила Настя, прижимаясь к плечу любимого, – я до сих пор не могу прийти в себя от услышанного. Как хорошо, что Лизонька играет в другой комнате со своими игрушками и не может понять происходящее.

- Не уверен, что именно это хорошо. Скоро ей исполнится полтора года, и она пойдёт в садик. Кем детишек будут воспитывать? Особенно в школе. Какая это будет страна? Однако, Настюш, не время сейчас говорить об этом. Скоро Новый год. Пора готовиться к приёму гостей. Правда, интересно, когда будет выступать Путин. Очевидно, перед звоном курантов. Посмотрим все вместе. А сейчас пора одеваться по-праздничному и готовиться к встрече Нового Года. Плохой подарок преподнёс Ельцин, но ничего уже не сделаешь. Он, видимо, договорился с Путиным о сохранении семье и ему самому всех государственных привилегий. Но забудем об этом. У меня есть кое-что другое для тебя, но не здесь.

И они пошли в другую комнату, где Лизонька развлекалась, укладывая спать большого плюшевого медведя. Евгений Николаевич взял со стола общую тетрадь и раскрыл её.

- Я написал тебе новый стих. Он не новогодний, но может быть, тебе понравится.

Евгений Николаевич явно волновался, но сдержав себя, читал так, словно строки были главным в его жизни:


Волосы,
катящиеся с твоих плеч,
могут от смерти меня уберечь.

Глаза
с мольбою из-под ресниц
подняли бы,
если бы падал я ниц.

Губы
с пылающим в них огнём
жизнь пробудили бы в теле моём.

А всё это вместе…
Прости, прости,
не может меня
от любви спасти
к тебе, милая.


Сказав последние слова, он обнял заплакавшую Настю и, поцеловал её в губы, гладя рукой спадающие с плеч волосы.

- А меня поцеловать, – послышалось вдруг от малышки, внимательно следившей за действиями папы.

- Ну, конечно, и тебя поцелую, – сказал весело Евгений Николаевич и, подхватив дочку на руки, начал покрывать поцелуями её лобик и щёчки. – Ты ж моя любимая продолжение мамы. Как же тебя не целовать?


ГЛАВА 8


НАЧАЛО НОВОГО ВЕКА


Часть 1


Гостей в этот раз было не много, но, однако же и не так уж мало – семь человек, если двух сыновей считать за людей.

- Места-то занимают, – смеясь, сказал Евгений Николаевич, когда раскрывали стол, – значит, люди. Вот Лизонька ещё не садится за стол, стало быть, человеком не назовёшь.

- А кто же она, по-твоему? – сердито прозвучал вопрос Настеньки.

- Пока на четвертушку тянет. Но я шучу, Настюша. Надеюсь, к полночи она успеет заснуть, как и детишки Верочки. Их мы тоже уложим пораньше. Они встретят новый век завтра утром на полу с подарками от Деда Мороза. Бабушку устроим, как договорились, на диване, папу в кресле-кровати, а Верочку с Алёшей тоже на полу в большой комнате рядом с папиным креслом. Ну, а мы со всеми малышами, как и полагается, у себя в комнате на своей кровати. Я всё правильно сказал? Не ошибся?

- Да, всё верно. Главное, чтобы им понравилось.

- А куда они денутся? Матрасы у нас есть, простыней хватает, подушек и одеял  вволю. Хорошо, что заранее подумали.


К пяти часам вечера гости приехали на двух машинах с рюкзаками и сумками в руках. Еду по договорённости они привезли с собой, так что Настенька ею почти не занималась. Дети, Ваня и Женя, названные в честь деда и Евгения Николаевича, тоже помогали нести пакеты с провизией. В восемь часов основной обед был для детей, а взрослые присоединились к ним как бы наполовину. Через час детей стали укладывать на ночлег. Мальчишек волновал вопрос, как Дед Мороз попадёт к ним в дом, не запутается ли. Лизонька уверяла их в том, что Дед Мороз очень умный и всё может.

После устройства детей в другой комнате взрослые могли, наконец, почувствовать себя свободнее, уселись легче за стол и включили телевизор. Ему не мешали бутылки шампанского, мускатов, водки и виски. Закусок тоже хватало и для проводов старого года и для встречи Нового. Всё-таки начиналась новая эпоха. Это казалось особенно важным.

Евгений Николаевич обратил внимание всех на то, что сейчас должно прозвучать ответное слово нового Президента страны. Все приготовились слушать. И молодой совсем Президент начал свою речь, как и полагалось, с приветствия:

 «Дорогие друзья!

Сегодня в новогоднюю ночь я, как и вы, с родными и друзьями собирался выслушать слова приветствия Президента России Бориса Николаевича Ельцина. Но вышло иначе.

Сегодня, 31 декабря 1999 года, первый Президент России принял решение уйти в отставку. Он просил меня обратиться к стране.

Дорогие россияне! Дорогие соотечественники!

Сегодня на меня возложена обязанность главы государства. Через три месяца состоятся выборы Президента России. Обращаю внимание на то, что ни минуты не будет вакуума власти в стране. Не было и не будет.

Я хочу предупредить, что любые попытки выйти за рамки российских законов, за рамки Конституции России, будут решительно пресекаться.

Свобода слова, свобода совести, свобода средств массовой информации, права собственности – эти основополагающие элементы цивилизованного общества будут надёжно защищены государством. Вооруженные Силы, Федеральная пограничная служба, органы правопорядка осуществляют свою работу в обычном, прежнем режиме. Государство стояло и будет стоять на страже безопасности каждого нашего человека.

Принимая своё решение о передаче власти, Президент действовал в полном соответствии с Конституцией страны. По настоящему оценить, как много сделал этот человек для России, можно только через какое то время. Хотя уже сегодня ясно: в том, что Россия пошла по пути демократии и реформ, не свернула с этого пути, смогла заявить себя как сильное независимое государство – его огромная заслуга.

Я хочу пожелать первому Президенту России Борису Николаевичу Ельцину здоровья и счастья.

Новый год – это самый светлый, самый добрый, самый любимый праздник на Руси. В Новый год, как известно, сбываются мечты. А в такой необыкновенный Новый год – уж тем более. Всё доброе и всё хорошее, задуманное вами, обязательно сбудется.

Дорогие друзья!

До наступления 2000 года остались считанные секунды. Давайте улыбнёмся нашим родным и близким. Пожелаем друг другу тепла, счастья, любви. И поднимем бокалы за новый век России, за любовь и мир в каждом нашем доме, за здоровье наших родителей и детей.

С Новым годом вас! С новым веком!»

- Ну, что же, поднимем и мы наши бокалы, раз наступает Новый год и новый век – сказал совершенно серьёзным голосом Евгений Николаевич. – Не такого начала мы все ждали, но оно пришло. С Новым годом!

Все подняли бокалы с шампанским и стали чокаться.

- Извините, я, может быть, не совсем кстати, – начал говорить Евгений Николаевич, осушив свой бокал, – но меня поразило в этом новогоднем обращении Путина то, что бывший коммунист, бывший высокопоставленный сотрудник госбезопасности Советской власти будет продолжать политику Ельцина, направленную против Советской власти, против его народа. Хотя, что удивительного? Могло ли это быть иначе? Кто бы тогда выдвигал Путина к вершине государственного управления, если не Борис Березовский, Анатолий Чубайс и им подобные? То есть все, кто поддерживал Ельцина, все эти денежные мешки, будут способствовать и Путину. Вот о чём мне придётся писать перед новыми выборами, которые намечены, насколько я понимаю, на март. Впрочем, давайте о чём-нибудь другом. Ведь действительно пришёл новый век, да что там век – новое тысячелетие. Закусим по этому поводу и снова нальём.

- А и правда, – засмеялась Вера – Женя, ты очень верно заметил. Тысячу лет люди отмечали первое тысячелетие, вчера ещё шёл тысяча девятьсот девяносто девятый год, а только сегодня начались две тысячи. Это на самом деле событие уникальное. Двухтысячный год. Нужно за это выпить. Наливайте.

Все радостно загалдели, заполняя заново рюмки. Мысль о новом тысячелетии пришлась каждому по душе и все высказались.

- Мне жаль только, что я не доживу до третьего тысячелетия – добавила, улыбаясь, Татьяна Васильевна.

- Мама, ну ты скажешь тоже! – с некоторым чувством возмущения воскликнула Ирина Александровна и продолжила: – А кто из нас собирается прожить до трёхтысячного года? Ну, у тебя и юмор, мама!

 Но тут поднялся Алексей Иванович, держа рюмку с вином, и говоря:

- Мечтать вообще-то, Ириша, не вредно. Мы не знаем ещё, что будет в этом тысячелетии. Может, придумают такое, что люди будут жить вечно, не умирая. Может, поселимся на других планетах. Может, вся жизнь перевернётся с ног на голову.
 
Александр Николаевич тоже поднялся и протянул свою рюмку водки отцу Настеньки и Верочки:

- Я, кажется, один из всех не высказался по вопросу тысячелетия, а тоже хочу сказать. Моя Веруня очень верно обратила внимание на слова Евгения Николаевича. И её папа тоже прав в том, что мы не знаем, как сложится новый век. Давайте же помечтаем о том, как мы проживём целую тысячу лет, и выпьем за это.

После таких слов всем стало веселей, и пилось, и закусывалось очень хорошо.


Часть 2


Что есть газета? Да ещё центральная? Да ещё «Советская Россия»? Это политический штаб всей страны, которая хоть и перестала называться советской страной Россией, но фактически таковой оставалась, правда, изменившая свой профиль под влиянием Горбачёва, Ельцина и их приспешников. Но газета осталась прежней и действовала, как прежний боевой штаб.

Евгений Николаевич Инзубов понимал это, по крайней мере, только так, вступая в новый век с новым Президентом страны. Чтобы информацию штаба люди хотели читать по всей стране, она должна была быть самой свежей, самой честной, самой интересной. А для этого её собирателям приходилось работать дни и ночи. Да, именно и ночи, так как порой и ночами звонили по телефону, сообщая ту или иную срочную информацию, которую следовало немедленно поместить в газету.

Так, например, год нового века, то есть нового тысячелетия, начался в стране Россия с того, что Совет Федерации  объявил 5 января о том, что 26 марта назначаются выборы главы государства. Это означало, что почти все жители страны от мала до велика теперь будут ожидать эту дату и смотреть, кто будет претендовать на этот великий пост и как они сами смогут ли повлиять на эти выборы. Значит, чем раньше они это узнают, тем раньше они начнут готовиться к этому важному для всех мероприятию. И тут огромное значение имеют подробности.

Скажем так: 13 января о своём намерении баллотироваться на пост главы России официально подтвердил исполняющий пока временно обязанности Президента страны Владимир Путин. Это уже конкретная информация. Фамилия претендента и он сам в стране мало кому известны. Стало быть, нужны подробности. А какие? Разные газеты дают разную информацию. Одни воспевают нового пришельца. Другие скромно излагают статистические данные. Третьи выражают сомнение.

Но своё участие в выборах подтвердили лидер Либерально-демократической партии России Владимир Жириновский и лидер Коммунистической партии Российской Федерации Геннадий Зюганов. Этих людей в народе знали больше, чем Путина, о чём тоже необходимо было писать в газетах. И о них тоже материалы подавались разные.

Кроме того для участия в выборах были выдвинуты от разных партий и объединений ещё 8 кандидатов Григорий Явлинский, Аман Тулеев, Константин Титов, Элла Памфилова, Станислав Говорухин, Юрий Скуратов, Алексей Подберёзкин и Умар Джабраилов. Эти лица были тоже известны, если не по всей стране, то, во всяком случае, у определённого народа, и о них также много писали.

Так началась информационная борьба, которую можно было бы назвать сражением газет. Вопрос заключался в том, у кого больше и какой информации, кто больше повлияет на избирательную кампанию и в какую сторону.

Инзубов вложил свою лепту в эту борьбу не только сбором информации, но и своей статьёй.


«ПОЧЕМУ Я ГОЛОСУЮ ЗА ЗЮГАНОВА?»


Одним нравятся красавцы Аполлоны, другим древнегреческий народный трибун Апулей Сатурнин, третьим русский богатырь Илья Муромец. Я отношу себя к третьим, хотя уважаю мнения, как первых, так и вторых. Есть ещё и другие, кому вообще никто не нравится. Мне их жаль, как и первых двух. Но им хуже всех, хотя, на первый взгляд, легче. Кто ни в кого не верит, страдает больше. Лучше верить хотя бы в чёрта – тогда есть надежда, а с нею легче жить. Кроме того, можно ведь помочь тому, кому веришь, а, значит, жизнь не будет такой бесцельной.

С катастрофически огромной скоростью приближаются президентские выборы России. Не упасть бы на лету в очередную пропасть от неверно выбранного пути, как это уже случалось с нами не раз в перестроечное время. Говорили же с самого начала, что нельзя Ельцина к власти, да подумали многие, что хуже Горбачёва не может быть. Оказалось – может.

Кто теперь осмелится сказать сегодня, что простому человеку стало легче жить? Кто не видит, что простому человеку не то что не легче, а порой вовсе невозможно выжить. Непростой человек сумел присосаться к частному капиталу, стать бизнесменом и получить титул «нового русского». А простому человеку не найти сегодня работу у себя в стране, так как закрываются национальные фабрики и заводы ради ввоза из-за границы импортных товаров. Простому человеку просто нет денег на покупку этих самых импортных супер унитазов, роскошных диванов,  восхитительных спальных гарнитуров, стоимость которых превосходит не одну годовую зарплату простого человека, но которыми завалены магазины страны.

Он, простой человек, каждый день считает копейки, решая купить ли сегодня батон белого хлеба и кусок колбасы, или поберечь немного до следующей зарплаты, обойдясь пока без булки и масла. Простой человек не позволяет себе покупать книги, газеты, интересные журналы. Его, простого человека, дети, вместо того, чтобы учиться в школах, колледжах и институтах, на что нет денег,  оказываются бродягами на улицах, а оттуда шагают прямой дорогой в тюрьмы за грабежи, разбои, поиски других незаконных средств к выживанию, поскольку законными путями они обойтись уже не могут. Среди четырёх миллионов сегодняшних беспризорников нет ни одного ребёнка из семьи банкира или промышленника. Зато среди полумиллиона юных алкоголиков и наркоманов их дети тоже присутствуют.

Сегодня много выдвиженцев на пост президента. Я не буду говорить обо всех, поскольку почти каждый из них знает, что избран не будет, а предлагает свою кандидатуру либо ради того, чтобы быть замеченным (по принципу моськи, что лает на слона), либо по более сложным конъюнктурным мотивам с целью оттяпать хоть часть голосов избирателей от другого явно более сильного претендента. Под последним я имею в виду, в первую очередь, уважаемого мною в прошлом, когда он был по-настоящему принципиальным и политически мудрым, Амана Тулеева.  Я уважал его, как и миллионы других избирателей, когда в декабре 1992 года мы слушали, как  Аман Тулеев на съезде народных депутатов с болью в душе говорил буквально следующее:

«Я убеждён в том, что всё происходящее как в экономике, так и в России в целом – это не ошибки реформаторов, это комплекс сознательных целенаправленных действий, направленных на разрушение экономической основы государства, приведших к развалу России… Наши правители блестяще обыграли своих людей, убаюкав сказками о стабилизации положения к сегодняшнему дню.

… В этом году мы получим на 40 миллионов тон угля меньше, чем в 1988 г. 10-11 шахт на грани закрытия. 70 шахт требуют реконструкции. Инвестиций даже на безопасность технологий нет. И мы с вами ещё долго будем стоять на съездах минутой молчания именно при такой политике, которую сегодня проводим.

За всё время управления Россией президентом и правительством не достигнуто практически ни одного показателя по улучшению жизни россиян. Давайте порассуждаем. Мы начали перестройку в 85-м году. Минимальная заработная плата была 70 рублей при тех ценах. Плохо, но жить было можно. Мы сказали «плохо» и начинаем перестройку. Нынешнее повышение минимальной заработной платы, выдаваемое за очередную заботу правительства о народе, соответствует всего лишь 25-30 рублям в ценах 1985 года. То есть мы не улучшили, а при демократическом рае, которого долго ждали, в три раза ухудшили то, с чего начинали.

…Правительство превратило приватизацию в заурядную политическую кампанию, в экономический маскарад, когда меняются маски, но экономическое поведение предприятия не меняется. Лицемерно заявляя о народной приватизации, делается всё, чтобы акции и ваучеры быстро сконцентрировались в руках детей застоя: номенклатуры, спекулянтов, перекупщиков. В результате произойдёт преступное перераспределение поколениями создаваемой народом собственности в пользу определённых коммерческих структур. Вот где главный грабёж россиян, вот где главная беда. Не случайно приватизацию по-российски окрестили революцией мошенников против честных людей.

Отдельным коммерческим структурам за подписью правительства отданы лучшие здания за бесценок. Соответственно в них гребутся миллионы, которые должны поступать в бюджет области или в государственную казну. Отдельным коммерческим структурам даются льготы, соответственно деньги поступают им, а не в бюджет области. Взять их ничем нельзя, потому что у самых коррумпированных имеются на руках удостоверения помощников уполномоченных президента России. Как это назвать? Одним словом коррупция. Может быть, поэтому не принимаются законы и о коррупции, и об организованной преступности. Наверное, что-то перепадает вот при такой делёжке и при таких подписях.

Валютная выручка оседает на личных счетах кучки дельцов заграничного банка. Почему многие государственные деятели говорят, что их поддерживают? А Егор Тимурович Гайдар говорит: «Вот меня поддерживают». Кто вас поддерживает? Заработная плата многих наших генеральных директоров, я вам официально говорю, 350000 в месяц, а когда он идёт в отпуск, то получает миллион. Да он должен лизать вам ноги, не только подписывать при такой заработной плате. Чем вы гордитесь-то?

Так у одних миллион, а другие уже начали ходить по помойкам. Таким образом, по оценкам экспертов размер средств валютных за границей сопоставим с внешним долгом России. Вот так и прочмокиваем державу».

Этот эмоциональный накал выступления Амана Тулеева меньше чем через год был расстрелян в Белом Доме пушками Ельцина. Теперь Тулеев и его бывшие соратники, заняв губернаторские и другие не менее значимые кресла местных управлений, резко снизили накал борьбы за народное благосостояние. Разрывы снарядов и пулемётные очереди памятного октября не дают им покоя и не позволяют вновь возвысить свои голоса до уровня голосов настоящих народных защитников, хотя то, что говорил Аман Тулеев семь лет назад о коррумпированности власти и ужасающей нищете народа, может найти сотни и тысячи новых подтверждений. Вот почему я не буду сегодня голосовать за Тулеева.

Не стану отдавать свой голос вечному оппозиционеру всем властям Григорию Явлинскому и столь же вечному путанику божьего с праведным, неисправимому юродивому в политике, Владимиру Жириновскому. Это политики без будущего. Они ничего не дадут народу, кроме словесной мешанины.

Говорить о Станиславе Говорухине не хочется. Это умный кинорежиссёр, талантливый человек в своей области, которой и надо ему заниматься. Он никогда не будет президентом, хорошо знает об этом, и выдвинул он свою кандидатуру, ведя свою собственную игру. Но мы идём на выборы не играть, а строить жизнь себе и нашим детям. Поэтому я не имею права голосовать за Говорухина.

Кто же такой Владимир Путин – объявленный главным претендентом на пост президента?

Откровенно говоря, его мало кто хорошо знает. Молодой, относительно приятной наружности, в меру спокоен, довольно сдержан и замкнут. Да, он замкнут внешне для миллионов. Тому учила предыдущая профессия разведчика. И он привык к ней, к этой замкнутости. Поэтому пока что трудно понять по его внешнему поведению и по крайне скупым речам, будет ли он отстаивать интересы пятидесяти миллионов россиян, оказавшихся сегодня по воле пришедших к власти мафиозных структур за чертой бедности, или продолжит политику обогащения так называемых «новых русских», чьи кошельки давно лопаются от награбленной валюты при посещении престижных заграничных банков и увеселительных заведений знаменитых международных курортов.

Известно только, что выдвинул Путина бывший президент страны, ушедший в отставку второпях, чтобы не погрязнуть в криминальных разборках, которые ему грозили благодаря таким соратникам как Березовский, Бородин, Чубайс, Черномырдин и иже с ними. Эти именно люди, уголовные дела на которых заводятся международными судами, стоят нынче за спиной нового претендента на пост президента. В народе не случайно говорят: «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты». Но не знаю  наверняка, и потому голос свой Путину не отдам. Возможно, что Путин был бы хорошим новым Дзержинским в правительстве Зюганова и помог бы немедленно организовать сотни детских домов для тысяч молодых бомжей, что стало бы реальным заметным вкладом в дело строительства новой жизни. О таких конкретных делах мечтают сегодня миллионы россиян и я вместе с ними.

Геннадий Зюганов – единственный из политиков наших дней, который понятен каждому. Это открытая книга, все страницы которой могут рассказать любому желающему, что и как будет делаться для народа, подчёркиваю – народа, а не для кучки политических и криминальных спекулянтов.

Да, многие боятся, что вдруг случится поворот к старому авторитарному правлению. Но не было ли правление Ельцина гораздо более авторитарным, когда он громогласно заявлял: «Я президент и Я так решил. Будет так, как Я сказал. Я никому не позволю… Я не допущу…»? Разве ради этого яканья толпы людей, называвших себя демократами, выходили на улицы? Разве это яканье спасло нашу страну от небывалого роста преступности, когда ежедневно на улицах безнаказанно гибнут люди в криминальных разборках, разве предотвратило это яканье войны на Кавказе, где россияне (задумайтесь!) стреляют друг в друга? По мне, пусть лучше будет авторитарный режим партии, но позволяющий стране жить без войн и национальных распрей, как это было в советское время.

Однако после всего того, что случилось с нашей многострадальной страной в ужасное перестроечное время, возврата к стопроцентному прошлому не только никто не хочет, но оно и невозможно, так что нечего этого бояться. Отрицательные уроки мы уже получили, и будет делаться всё, чтобы ошибок не повторять.

Простому человеку, кстати, как обычно, нечего терять и сегодня. Это магнат Газпрома Черномырдин и хитрый владелец электроэнергии Чубайс, как и их друзья Березовский, Гайдар, Кириенко и так далее, должны зарываться в подушку от страха, что придут коммунисты и национализируют банки да крупные предприятия. Ведь это их личные миллиарды в таком случае будут изымать из национальных и международных банков, чтобы направить награбленное на развитие народного хозяйства страны. В этом смысле история должна обязательно повториться. Но простому человеку не стоит этого бояться. И об этом коммунисты говорят открыто. Читайте программу.

Я хочу, чтобы наши люди, как прежде, жили спокойно, уверенно, надёжно, имея бесплатное образование, лечение, отдых, постоянную зарплату, сильную армию и уважаемое во всём мире государство.

Вот почему я буду голосовать за Геннадия Андреевича Зюганова.

«Правда Москвы», № 169, 02.2000


Трудно сказать, повлияла ли и насколько эта статья на избирательный процесс. У Путина были другие возможности.

- Знаешь ли ты, – говорил Евгений Николаевич Настеньке накануне дня голосования – что объединение добровольцев, защищавших Белый дом в августе 1991 года при Ельцине, активно участвует в поддержке Путина кандидатом на должность президента Российской Федерации? В течение нескольких дней ими было проведено около тысячи пикетов, где они роздали более ста тысяч экземпляров агитационной литературы.

- Я об этом не читала, но можно было догадаться – ответила Настя.

- Да это не всё. Неделю назад Путин летал на истребителе в Чечню, разумеется, в порядке агитации, чтобы повысить свой престиж. И думаю, что это ему удалось. Ну, как же? Там война в Чечне, а он – Президент летит в пекло на разведку. У нас, конечно, тоже своя пропаганда, но не такая. Посмотрим, что покажут выборы. Главное, чтобы не было подтасовок. Будем следить.


Часть 3


И вот как проходило наблюдение. Оно отражалось в газете «Советская Россия», одним из рупоров которой представлял себя Евгений Николаевич. 2 марта, за три недели до самих выборов в ней появилась статья Инзубова «Экспромт после завтрака», в которой автор попытался раскрыть программу действий кандидата в Президенты страны. Казалось необходимым раскрыть глаза избирателям на то, что их ожидает.


«ЭКСПРОМТ ПОСЛЕ ЗАВТРАКА


Не так давно господин Путин по пути на завтрак съехидничал относительно программы Зюганова из семи пунктов, сообщив всему народу о том, что, если бы не завтрак, от которого он не может отказаться, то такую программу он изложил бы тут же. И вот с завтраками покончено, и появилась-таки программа кандидата в президенты Путина, изложенная в виде открытого письма избирателям. Мы на завтрак не идём, но не будем придираться к форме представления программы. Посмотрим в саму суть её.

Представления о проблемах государства Российского и путях их решения разместились в пяти столбцах газетной страницы. Первый столбец посвящён  общим рассуждениям о том, что проблемы есть и их надо решать. Кроме того, узнаём, что и.о. президента с двухмесячным стажем наконец-то решился ответить людям на вопрос «Кто такой Путин и какие у него политические планы?».

Обнадёживающие мысли, для которых, правда, в первом столбце места не оказалось. Зато в нём была выделена жирным шрифтом  одна из главных, по-видимому, мыслей Путина:

«Для гражданина России важны моральные устои, которые он впервые обретает в семье и которые составляют самый стержень патриотизма».

Уж позвольте тут не согласиться с автором. Далеко не всякие моральные устои можно ассоциировать с патриотизмом. В некоторых семьях моральным считается собственное накопительство за счёт государства и своих соплеменников, отказ от воинских обязанностей по защите Родины, предпочтение всего иностранного своему отечественному. И такую мораль, не имеющую ничего общего с патриотизмом, к сожалению, несут в последние годы некоторые средства массовой информации.

Моральные устои есть в любой стране и даже у племени людоедов. Но у каждого общества своя мораль. Какую же собирается отстаивать кандидат в президенты – мораль общества, в котором человек человеку волк, или общества, где человек человеку друг, товарищ и брат? Вот ведь что хотели бы услышать или прочитать избиратели вместо пустых ничего не значащих фраз, пусть даже выделенных жирным шрифтом.

Но в конце газетного столбца мы всё же узнаём, что оказывается  «Наша первая и самая главная проблема – ослабление воли. Потеря государственной воли и настойчивости в доведении начатых дел».

Смею думать, что Путин не имеет в виду ослабление воли в двухмесячный период его власти и.о. президента и шести месяцев его же правления в качестве главы правительства. Но тогда неужели подразумевается слабая воля бывшего президента России Ельцина?

С этим вообще никто никогда не согласится. Большей воли, чем у Ельцина, при разрушении Советского Союза трудно было у кого-то увидеть. Вспомним хотя бы его знаменитую фразу «Ни шагу назад!», прямо как у Сталина во время Великой Отечественной войны. Только Сталин ратовал за победу на фронтах во имя свободы и независимости народа. А за что ратовал и к чему привёл непоколебимый волевой Ельцин, пишет сам Путин в своём письме избирателям. Процитируем  и прокомментируем некоторые строки.

«Люди не верят обещаниям, а власть всё больше теряет лицо. Государственная машина разболтана, её мотор – исполнительная власть – хрипит и чихает, как только пытаешься сдвинуть её с места. Чиновники «двигают бумаги», но не дела, и почти забыли, что такое служебная дисциплина. В таких условиях люди, конечно, не могут дальше рассчитывать ни на силу закона, ни на справедливость органов власти. Только – на себя. Тогда зачем им такая власть?»

Ни минуту не сомневаемся в том, что в стране должен быть порядок. Но кто мешал его наводить в течение шести месяцев? Вспомним приход к власти тоже бывшего сотрудника Госбезопасности Юрия Андропова. Он не выступал с речами, но тут же приступил к налаживанию в стране дисциплины. Это почувствовали все не через пол года, а с первых дней его командования. Трудящийся человек воспринял призыв к порядку с удовольствием, так как давно ждал его. Не понравилось это только будущим «демократам», которые и поспособствовали более скорому уходу из жизни нежелательного любителя порядка.

 «Много лет, праздно рассуждая о борьбе с преступностью, мы лишь загоняли это зло в глубь России. Бандитизм креп, проникал в города и сёла, укореняясь повсюду».

А не потому ли глава правительства не занимался по настоящему наведением порядка в стране, что главной его заботой была война в Чечне, о которой с гордостью упоминается в открытом письме, и которая на самом деле является позором нации? В письме утверждается «Чечня была оккупирована криминальным миром и превращена в его крепость… Теперь, где бы ни притаился террорист и преступник  - в Новгороде, Санкт-Петербурге или Казани, любом российском городе, - он больше не может надеяться на помощь и убежище в Чечне.  По бандитскому миру нанесен страшный удар».

Да, в Чечне преступники, может быть, и не найдут теперь поддержки. Но беда в том, что настоящая крепость преступного мира находится далеко от разгромленной Чечни. Их крепость – в Москве. Об этом Путин не может не знать. Именно московских преступников, виновных в гибели известных политических деятелей, журналистов, промышленников, о гибели которых гудел весь мир, не могут найти наши правоохранительные органы, или могут, но не хотят поймать и назвать имена. Да и причина, так сказать, корни чеченской войны в столице России Москве. Может быть, начинать борьбу за справедливость в Чечне надо было отсюда?

«Мы же сегодня не знаем даже реальных цифр того, что принадлежит государству. Начиная с сокровищ Гохрана до авторских изобретений, по праву принадлежащих российским гражданам. Стыдно признать, но никто в стране сейчас не назовёт ни точного числа работающих предприятий, ни их доходов, ни даже достоверных данных о населении страны».

Несомненно, стыдно, что даже в этом глава правительства не навёл порядок за время своего правления. Но, правда, как можно назвать точное число работающих предприятий, когда каждый день то одно, то другое закрывается или захватывается частными лицами, подобно случаю с московской фабрикой «Мосхимфармпрепараты»? Как можно определить доходы, которые более чем наполовину скрываются и отправляются на зарубежные счета? Как можно учесть население страны, если от такой жизни оно сокращается почти на миллион в год?

«Ещё миллионы людей в стране еле сводят концы с концами, экономят на всём – даже на еде. Родители и дети годами не могут наскрести на проезд друг к другу. Старики, победившие в Великую Отечественную и создавшие России славу мировой державы, живут кое-как или того хуже – побираются на улицах».

А ведь это несчастье со стариками случилось не в советское время, а когда нынешний кандидат в президенты Путин работал при перестройщике Горбачёве в разведке и потом помогал в развале страны президенту Ельцину.

Вот ведь какая арифметика с цитатами получается. Действительно удручающую картину нашей жизни представил кандидат в президенты. Но как же он собирается исправлять столь тяжёлое положение народа? И тут можно найти цитаты.

«Невозможно строить цивилизованный рынок в мире, пронизанном коррупцией. Невозможен никакой экономический прогресс, если чиновник зависит от капитала.

Как, спрашивают, в таком случае выстраивать отношения с так называемыми олигархами? Да на общих основаниях! Так же как и с владельцем маленькой булочной или мастерской по ремонту обуви».

Это очень интересное заявление. Права равные. У владельца сапожной мастерской есть в государственном банке счёт на пятьсот рублей, и у олигарха счёт в зарубежном банке на пятьсот миллионов долларов. Оба капиталисты со своими счетами. И подход к ним должен быть, по мнению кандидата в президенты, одинаковый. Если сапожник обманет клиента на три рубля, будет отвечать по закону. И если олигарх во время избирательной кампании не укажет в декларации квартирку из двух комнат (слова доброго для него не стоящей), что составляет один процент от всей имеющейся у него частной площади, он тоже будет отвечать по закону, то есть получит замечание. А укради другой олигарх на отечественных бриллиантах, золоте, нефти или газе миллиарды, так он ещё и героем станет, самым уважаемым человеком. Вот ведь какие равные права. Так только и научим уважать друг друга.

«Мы сегодня просто обязаны обеспечить надёжность права собственности и оградить предпринимателя от произвольного, неправового вмешательства в его деятельность».

Да, кандидат в президенты заботится о предпринимателях. Это главное в программе, в которой ни разу не прозвучали слова «рабочий», «крестьянин», «колхозник».  О «достойной жизни» олигархов и их приспешников, а не о тех, кто своим трудом создаёт богатства страны, печётся автор письма к избирателям.

«Я абсолютно уверен: сильное государство заинтересовано в людях состоятельных. И потому ключевое решение всей нашей экономической политики в том, чтобы честно работать было выгоднее, чем воровать».

«Кто может и хочет жить богато, пусть поможет себе и своей стране».

Не призывы ли это в пустыню? Когда это было, чтобы грабители вдруг осознали, что работать выгоднее, чем воровать? Неужели кто-то может серьёзно в это верить? Если нет, то зачем говорить?

В ответ на это позволим себе привести лишь одну цитату из обращения к народу другого кандидата в президенты – Геннадия Зюганова по тому же вопросу о воровстве:

«Мы вернём под контроль государства стратегически важные секторы российской экономики. Речь идёт прежде всего о восстановлении законности в управлении собственностью, о возврате гражданам и государству имущества и собственности, украденных в ходе грабительской приватизации. О восстановлении контроля государства над природными ресурсами и топливно-энергетическим комплексом. О введении действенной государственной монополии на продажу вино-водочных и табачных изделий. Именно таким образом мы получим в бюджет Российской Федерации недостающие ему десятки миллиардов долларов.

Если сегодня мафиозные дельцы перекачивают из России в зарубежные банки всякими правдами и неправдами более 25 миллиардов долларов ежегодно, то мы остановим этот преступный бизнес и вернём украденные у нашего народа сотни миллиардов долларов обратно в российский бюджет. Мы заставим эти деньги работать на благосостояние страны, что позволит погасить позорную задолженность государства по зарплате и пенсиям, поддержать промышленность и сельское хозяйство, создать новые рабочие места, накормить голодных, дать кров обездоленным, быстрыми темпами ликвидировать царящую на нашей земле нищету».

Вот это сказано конкретно. Вот что хочет народ и чему можно верить.

Что же касается письма кандидата в президенты Путина, то, что именно и как  он собирается делать для осуществления собственного лозунга о достойной жизни, так и не стало ясным. Не получится ли у нас как в сказке, что король на самом деле голый и ему сказать нечего?»


Часть 4


27 марта с самого раннего утра в кабинете главного редактора собрались все журналисты. Рано пришли по понятной причине: всех интересовали результаты голосования. Работал телевизор, в который упирались взгляды присутствующих. Многие уже слышали предварительные ночные сообщения у себя дома и уже были готовы узнать отрицательный результат. Хотели, чтобы победителем оказался Зюганов, но мало надеялись. Понимали, какое значение имеет власть.

Наконец из телевизора донеслось:

- Согласно официальным результатам, победу в первом туре одержал Владимир Путин. За него проголосовали 52,9% избирателей. Второе место занял Геннадий Зюганов 29,2%, третье – Григорий Явлинский 5,8%.

Шеф редактор тут же сказал:

- Этого следовало ожидать. Сейчас всем за работу. Обзвонить наших людей по каждому региону. Где есть фальсификации, немедленно в номер. Мне звонили ночью из Омска, Липецка и Брянска и утверждали, что у них побеждает Геннадий Андреевич. Сам он тоже звонил и сообщал, что побеждает в Дагестане, но там что-то не получается.

Все разошлись по своим комнатам, и пошла напряжённая работа. Евгений Николаевич занялся Дагестаном.

Председатель государственной Думы этой республики Александр Салий сообщил о целом ряде нарушений и готов был написать статью, одним из фактов которой был рассказ махачкалинского офицера милиции Абдуллы Магомедова о том, как он, охраняя вход в здание правительства республики, лично наблюдал, как чиновники, показавшие ему свои пропуска, вынесли затем из здания большие мешки с бумагами и сожгли их прямо на улице. При выносе, ссылаясь на свои служебные обязанности охранника, милиционер настоял на проверке содержимого мешков и убедился, что там были избирательные бюллетени, заполненные за Зюганова, в чём он не сомневался ни минуты, так как знал, как они выглядят, поскольку сам был наблюдателем на выборах.

Но Александр Салий не ограничился этим сообщением, а включил в свою статью сравнительные таблицы протоколов и официальных данных по трём территориальным избирательным комиссиям: Сулейман-Стальской, Магарамкентской и Кизилюртовской, а также сводную таблицу фальсификаций против Зюганова (в пользу Путина) по 16 территориальным избирательным комиссиям нескольких районов.

Например, участковая избирательная комиссия № 1036 Сулейман-Стальской территориальной избирательной комиссии: в копии протокола участковой комиссии, выданной наблюдателю, значится 801 голос за Зюганова, а в официальном протоколе в территориальной комиссии – 150, то есть украден 651 голос, в копии – 452 голоса за Путина, а в официальном протоколе – 2038, то есть Путину «подарено» 1586 голосов.

Участковая избирательная комиссия № 1044 той же территориальной комиссии: у Зюганова украдено 862 голоса из 863, а Путину к его 227 приписаны ещё 1572.

Всего по 34 из 40 проверенных участков этой территориальной избирательной комиссии у Зюганова украдено 8462 голоса, а Путину приписано 13805.

Или в участковой избирательной комиссии № 0580 Кизилюртовской территориальной комиссии у Зюганова украдено 295 из 495, Путину прибавлено 1151 к его 315, а в участковой избирательной комиссии № 0586 у Зюганова украдено 279 из 399, Путину добавлено 1203 к его 84.

Всего по 20 участкам из 26 Кизилюртовской территориальной избирательной комиссии  у Зюганова экспроприировано 6161, Путину приписано 14105.

Комиссия Салия зафиксировала приписки по всем 16 обследованным территориальным избирательным комиссиям. Если сложить результаты в соответствующей графе сводной таблицы фальсификаций, опубликованной А. Салием, то получится более 187 тысяч голосов, приписанных в Дагестане Путину.

Статья Александра Салия вышла в свет в «Советской России». Но Дмитрий Медведев, который был назначен руководителем избирательного штаба Путина заявил в ответ на эту публикацию и другие возражения Геннадия Зюганова относительно нарушений в ходе голосования, что предвыборный штаб Путина не располагает фактами о существенных нарушениях. Эти заявления руководитель штаба назвал «заявлениями стороны, которая потерпела поражение».

- Можно подумать, что такие заявления могла сделать сторона, оказавшаяся победителем на выборах, – проговорил Евгений Николаевич сердито, слушая слова Медведева.

Никаких официальных опровержений на публикацию в «Советской России» или другие критические материалы по выборам нигде не появлялось, но и выводов по ним тоже не было. Просто Путина признали победителем. На том избирательная кампания и закончилась. Сил у возражавших оказалось мало.


Часть 5


- Не поехать ли нам на дачу, раз всё кончилось? – Спросила как-то Настенька Евгения Николаевича, прижавшись к его плечу. – Подходит к концу апрель – ничему не верь. Погода налаживается. Пора заняться посадками. За этими выборами свои дела забросили. А у меня, скажу тебе по секрету, опять ребёнок ожидается. Надеюсь, что будет сын.

- Что ты говоришь, Настюша? Ты не разыгрываешь меня?

- Нет, поверь, хоть и апрель. Я чувствую то же, что раньше. Не первый раз всё-таки. Пусть хоть что-то хорошее будет в этом году у нас.

- Так это же прекрасно! – радостно вскричал Евгений Николаевич и изо всей силы обнял Настеньку. – Послезавтра ведь суббота. Поедем пахать и сеять. Вот это новость, так новость. Сейчас же звони бабушке и маме. Обрадуй всех, что едем на дачу. Только о ребёнке молчи пока.

- Ладно. По рукам. Вот Лизонька будет рада!

- А если опять девочка?

- Не всё ли ей равно? Она же не ты.

- Думаешь, я не буду рад второй дочери? Это ты зря. Я всех женщин люблю.

- И меня заодно.

- Нет, тебя, Настюша, в первую очередь. Ты у меня единственная и самая прекрасная.

Поцелуи при этом были обязательным завершением разговора.


Как и договаривались по телефону, поехали на дачу даже не в субботу утром, а вечером в пятницу, чтобы можно было больше успеть. Муж Верочки Александр вызвался отвезти дачников скоренько и вернуться обратно. Больше полугода прошло со дня их последнего пребывания здесь, когда они собирали облепиху. Сейчас деревья начинали покрываться зеленью, а ягоды могли лишь представиться в воображении.

Зато вновь любовались домиком, забравшимся на пригорок поближе к лесу. По правую руку, если на него смотреть, красавицы вишни распушились, по левую – молодые яблоньки только-только начали наряжаться в зелёные коротенькие платьица. Не говоря уж о малине, разросшейся так, что ни обойти её, ни объехать, особенно в середине лета, когда ягоды так и зовут к себе алым цветом.

Но это потом, а в свой первый в этом году приезд Евгений Николаевич сразу отпустил Сашу, не задерживая, домой, открыл калитку, подхватил под руку Лизоньку и пошёл вперёд  по дорожке. Саша, конечно, засмеялся и назад не поехал, а помог Настеньке выгрузить сумки с провизией, после чего и отправился в Москву. Евгений Николаевич почему о провианте забыл? Да, он так любил всякую живность в природе подмечать, что сразу о ней подумал – может, зайка какой или лисичка повстречаются неожиданно. Они, конечно, хозяевами тоже интересовались, да в гости приходили почему-то в ночное время, когда они, усыплённые заботами дневными, глаз не могли раскрыть ото сна.

Но вот кто не скрывал своего интереса к людям в дневное время, так это трясогузки. Евгений Николаевич и Настенька не сразу было обратили на них внимание, но слышат над головой чи-чи-чи да чи-чи-чи. Смотрят, что там? А это трясогузка над беседкой на проводе электролинии сидит, хвостиком потряхивает и хозяевам что-то чивикает. Особенно эти птахи и их чивиканье заметили утром. Евгений Николаевич был занят вывозом сорняков и покатил тележку к противоположному концу участка. Подъехал и слышит опять над головой чивиканье. Трясогузка уж здесь, на другом проводе хвостиком потряхивает.

При этом Евгений Николаевич и Настенька обратили внимание на то, что на деревьях над головой летала не жёлтая трясогузка с вызывающе жёлтой грудкой и зеленоватой спинкой, которая тоже встречалась изредка, но не здесь на даче, а при подходе к ней, когда они раньше в прошлом году поднимались по тропе, извивающейся в густой траве полной такого аромата, что дышать хочется. Именно там жёлтая трясогузка, усевшись на какой-нибудь ближайший к тропе кустик, неприлично открыто красовалась своим ярким оперением, но мгновенно улетала, стоило только обратить на неё пристальное внимание и попробовать слишком приблизиться. Нет, она не была так общительна.

Другое дело, белая трясогузка, что появилась здесь у людей на даче. Впрочем, думаю, что в этой части трясогузка могла не согласиться, прочивикав вполне резонно, что неизвестно ещё, кто у кого живёт. Но об этом рассказ впереди.

Остановимся на том, что белая трясогузка следовала за Евгением Николаевичем, когда он шёл из одного конца участка в другой. Сначала ему показалось, что это случайное совпадение, поэтому он решил проверить. Убеждённый в том, что птица не полетит за ним и Лизонькой, они направились специально от калитки к беседке. И что же? Слышат и видят над собой интеллигентную птаху в удивительно красивом чёрно-белом наряде. Головка словно в чёрной шапочке, а грудка и горло от самого клюва покрыты чёрной манишкой. Зато лоб и щёки совершенно белые, что позволяет чёрным глазёнкам резко выделяться на белом фоне и особенно остро воспринимать их живой заинтересованный взгляд.

Нет ни малейшего сомнения в том, что трясогузка выглядит очень интеллигентно, почти как иной человек в строгом фрачном костюме. И хоть у маленькой птички весьма острый клюв, она не кажется сколько-нибудь злой и опасной, как, например, полярная крачка, которая своим острым, как шило клювом и сердитыми глазами в сопровождении громкого резкого крика в состоянии напугать кого угодно, особенно в момент её пикирующего полёта, который может весьма вероятно закончиться ударом клюва по голове, когда вы и поймёте по-настоящему, что кричала птица не ради того только, чтобы вас напугать, а в порядке предупреждения об атаке.   

У белой трясогузки никакой агрессии, однако, как Евгений Николаевич впоследствии убедился, она далеко не из робкого десятка. Смелость некоторых птиц его вообще давно удивляет. Нет, не воронье нахальство, а совершенно другая смелость. Вспомнился один эпизод, в котором проявилась поразительная храбрость птицы, о которой прежде Евгению Николаевичу доводилось только читать, а увидеть собственными глазами посчастливилось лишь однажды.

Он тогда жил в пригороде Ялты – Ливадии, именно там, где некогда проживал русский царь. Замечу на всякий случай, что его семья селилась во Инзубова поселили в одном из домов дворцового комплекса, в котором в царское время жил обслуживающий персонал. Но, может, слуги эти были не самые маленькие по значимости, если дом этот был сложен на века из крупных кусков прочного диорита. Да дело не в этом.

Это к тому пишется, что его примыкал вплотную к чудному Ливадийскому парку, подходящему непосредственно к лесу и как бы смыкающемуся с ним. Этим фактом всё и объяснялось.

Как-то услышал Евгений Николаевич за окном необычно тревожные голоса птиц. Выглядывает. А у перед окном рос высоченный тополь. На самом верху в дупле синицы устроили гнездо. Уже подрастал первый выводок, и каждый день можно было слышать голоса птенцов, требующих корма от родителей. Вот и в этот момент их писки доносились до слуха довольно явственно, однако не это привлекло его внимание. Тревожными были голоса взрослых птиц. И тут он увидел внизу, почти от самой земли по стволу тополя поднимается куница. Кого угодно можно было ожидать, но не этого довольно редкого зверя в пределах посёлка. Тогда-то Евгений Николаевич и почувствовал настоящую близость леса.

Куница неторопливо, но очень легко перемещалась вверх, и трудно было поверить, что ей что-то сможет помешать добраться до дупла, из которого предательски громко доносились голоса птенцов. Но над головой куницы пронеслась птица. Это была синица-мать. Однако ни громкий крик, ни близкие взмахи крыльев не оказали ни малейшего влияния на хищного зверька, неуклонно стремящегося к своей близкой добыче.

Красивое гибкое тело хищницы, покрытое блестящим светло-коричневым мехом, находилось по уровню уже выше сарайчика, крыша которого пряталась под кроной огромной старой сливы. Синица, безуспешно совершавшая пролёты над самой головой куницы, вдруг села на ветку сливы буквально под носом у зверька. Куница не удержалась и попыталась схватить зубами наглую птицу, но та успела каким-то чудом ускользнуть. Куница продолжила подъём.

До желанного дупла оставались считанные метры. Но большое яркое жёлтое брюшко синицы кажется зверьку тоже привлекательным, тем более что оно опять совсем рядом, прямо перед глазами. Стоит сделать лишь небольшой прыжок и обед в лапах. А птица кажется совсем уставшей. И куница прыгает на сливу.

Но ах, какая неудача – синица успела вспорхнуть, хотя тут же села и опять совсем близко, ну вот же у самого носа. Ещё прыжок, и опять неудача – синица взлетела, но, может быть, в последний раз, потому что опять упала на ветку рядом. Куница делает огромный прыжок. Ветка сливы пригибается под тяжестью тела, а птица перепорхнула на соседний каштан. Погоня началась. Куницу охватила страсть охоты и жгучее желание добычи.

Евгений Николаевич в изумлении наблюдал, как смелая птица, казавшаяся такой беспомощной на сливе, выскальзывавшей буквально из пасти хищника, теперь легко перелетала с ветки на ветку, увлекая всё дальше и дальше стремительно несущуюся за нею куницу.
Глупый зверь не уловил хитрости смелой птицы, готовой ценой своей собственной жизни спасти маленьких беззащитных птенцов. Не всяк человек так сможет.

К слову сказать, случился у Евгения Николаевича однажды разговор с женщиной немолодой. Она уверяла его, что ни в каком случае, и ни при каких обстоятельствах не будет обращаться в милицию за помощью, так как доносительство не в её характере. Инзубов возразил, говоря, что доносительство доносительству рознь. Одно дело доносить на кого-то ради собственной выгоды и совсем другое, когда речь идёт о спасении чьей-то жизни. Она не соглашалась, и Евгений Николаевич предложил ей ситуацию вполне жизненную, когда, к примеру, его собеседница оказывается на перекрёстке улиц и видит,  как в конце одной улицы преступники грабят или даже убивают человека. Сама женщина ничем помочь не может, между тем, на другой улице она видит милиционера. Спрашивается, скажет ли она блюстителю порядка о грабителях. Она ответила, что не обратится за помощью к милиционеру.

Евгений Николаевич усложнил задачу, предположив, что в подобной же ситуации  она видит, как кто-то собирается взорвать дом и это преступление женщина может предотвратить, обратившись немедленно в милицию. Ответ, к вящему изумлению спрашивающего, был опять отрицательным.

Тогда он задал совершенно сложную задачу для матери, а женщина была ею. Он сказал, что в доме, который собираются взорвать находится её ребёнок, и только милиция в состоянии предотвратить несчастье. В это трудно было поверить, но в ответ прозвучала фраза: "От судьбы не уйдёшь".

Так вот Евгению Николаевичу показалось, что синица, спасавшая своих птенцов, рискуя своей жизнью, к счастью, жила по их природному инстинкту, не имея разума его странной собеседницы.

Но вернёмся к даче. Евгению Николаевичу то думалось, что она принадлежит ему, но вскоре он понял, что настоящими хозяевами на ней являются две трясогузки. Во-первых, они поселились под стрехой крыши дома раньше, чем он приобрёл эту дачу у прежних хозяев. Во-вторых, они появлялись на грядках и дорожках, когда хотели. А после одной удивительной картинки, свидетелями которой были в этот раз он с Настенькой и Лизонькой, им пришлось решительно зауважать трясогузок и признать в них хозяев.

Случилось это, правда, после целого ряда других маленьких происшествий. Первое время им пришлось выполнять на даче очень много физической работы. Дело в том, что большая часть земли заросла сорной травой так, что даже культиватор "Крот" был не в состоянии справиться со вспашкой твёрдого, цепко схваченного растениями земляного покрова. Приходилось браться сначала за лопату, перекапывать тот или иной кусок земли, удаляя корни одуванчиков и прочей нечисти.

Трясогузки внимательно следили за этим процессом и время от времени слетали вниз на перекопанный участок, но довольно далеко от человека. И всё же было приятно заметить, что им нравится людская работа. Евгений Николаевич копает, возит на тележке песок, затем удобряет землю навозом, а Настенька обрабатывает участок цапкой и граблями, после чего делает грядки и сажает то ли морковь, то ли редиску, свёклу, кабачки и прочие овощи, сдабривая одних суперфосфатом, других нитрофоской и другими полезными удобрениями, рекомендуемыми умными книжками.  Завершается всё поливом. Но это только на бумаге так быстро. На самом же деле каждый овощ требует, свих сроков посадки, своей агротехники, и, конечно, много сил и времени.

Однако работа на воздухе доставляет ни с чем не сравнимое наслаждение. Это вам не бумагами шуршать на столе. Хоть и не лёгок физический труд на земле, а душу радует. Ведь очень хочется, чтобы то, во что ты столько сил вкладываешь, вдруг потом выглянуло зелёными росточками из-под земли и потянулось к солнцу, веселя глаз нежной зеленью.

За непрерывной работой, когда нужно успеть к сроку и вскопать, и посадить, и от холода ночного плёнкой укрыть, забывали иногда о своих трясогузках, да только они о людях помнили всегда и держали их в поле зрения постоянно.

Евгений Николаевич по своей московской писательской привычке за рабочий стол садился и здесь на даче поздним вечером, если заполночь можно так назвать. В городе-то он обычно днём по редакционным делам всяким бегает, а писать садится, когда никто ни разговорами по телефону, ни другими способами не отвлекает. Так и на даче с прошлого года повелось, поэтому и просыпался, естественно, поздно. К жаворонкам, в этом смысле, никогда не относился, всё больше к совам.

А спать им, между прочим, нравится наверху в мансарде. Окна там большие, воздуха свежего много, в конце апреля и в мае ночью соловьиные трели хорошо там слышны. Одно плохо – комары заедают. Но привыкли к борьбе с ними с помощью москитных сеток, то есть без этой защиты спать не ложились. Развесили над кроватью зеленоватый полог из сетки и спи себе. Настенька, в отличие от Евгения Николаевича, как раз жаворонок, и потому подниматься привыкла обычно ранним утром.

Вот и в эту субботу, когда Настенька уже бегала по грядкам, выдёргивая то там, то тут сорняки, а Евгений Николаевич с Лизонькой ещё спали, донеслось до его сонного слуха знакомое чивиканье. В первое мгновение ему показалось, что во сне птица к нему прилетела, но уж очень явственно слышался голос. Открывает глаза и видит перед собой на платяном шкафу сидящую трясогузку.

Заметила она, что он глаза открыл и снова: "чивик-чивик!" будто хочет сказать: "Чего спишь? Поздно уже. А ну поднимайся и за работу".

Ну, братцы, тут Евгений Николаевич опешил. Бывало, конечно, и раньше, что в комнату ко нему птицы залетали, но то было в других местах, и залетевшая птаха обычно начинала метаться по комнате в поисках выхода. Думалось, так будет и теперь. Лежит неподвижно, чтобы не испугать трясогузку, а сам прикидывает, как она могла залететь и сможет ли сама вылететь. Окна у них всю ночь открыты, но занавешены шторами. Стало быть, птица юркнула между шторой и стеной. Ладно, придётся, думает, встать и отдёрнуть штору, а то сложно будет пернатой выбраться. Да только видит он, что трясогузку ситуация никак не волнует. Сидит себе на шкафу, на него смотрит и чивикает, вроде как продолжает будить, боясь, что он опять заснёт. С ним так бывает. Но он всё же выбирается из-под сетки и идёт к окну, что ближе к шкафу. Трясогузка не заметалась, а спокойно перелетела к кровати и устроилась на москитной сетке.

Евгений Николаевич отдёргивает штору, становится рядом со шкафом и замирает неподвижно, чтобы не пугать птицу своими лишними движениями. А она и не боится. Сидит себе, глазёнками на него уставилась и "чивик-чивик!" Что, мол, стоишь? Иди, работай.

Ну, постоял он так минут пять и решил: "Действительно, чего я волнуюсь? Она этот дом лучше меня знает. Живёт в своём гнезде как раз над окном", и пошёл себе, спустился на первый этаж да и в сад, а трясогузка уж там летает. Жена заметила, как она из окна выпорхнула и догадалась, что красавица наша будить его Женю летала. И то правда – солнце давно вышло, пришло время завтракать, будить Лизоньку и за работу приниматься.

Возможно, именно с этого времени у них установились особенно дружеские отношения с трясогузками. Когда ни появишься на огороде с лопатой, цапкой или лейкой, наши хозяева тут как тут. Выводит Евгений Николаевич своего "Крота", то есть культиватор, а не маленького ушастика, что в земле живёт, и дёргает за шнур, запускает. Машина в сердцах взревёт и начинает грызть землю лемехами. Это Инзубов старший участок под картошку готовит. Вот, думает, трясогузка сейчас испугается и улетит. Какое там? Она прыг-прыг, и стоит ему остановиться на минутку – хвостик птички уже на комке земли у самого грозного лемеха подрагивает, а клювик то вправо, то влево ныряет, что-то себе находит.

Начинает копать землю лопатой, хочет сорняки отбросить в сторону и смотрит, чтоб в трясогузку не попасть, потому что она совсем рядом со ним скачет и чивикает будто голосом Настеньки сказать хочет: "Ну, чего останавливаешься? Только начал ведь. А устал, так пойди в беседку отдохни от солнечного жара". "Да я, – говорит Евгений Николаевич, – не устал вовсе" и продолжает врезаться в мягкую от прошедшего дождя землю. Трясогузка буквально по пятам за ним следует, изредка лишь отлетая наверх. Заберётся там под шифер, поговорит со своей подругой, которая в это время птенцов ожидает, и назад ко летит.

Тогда-то Евгений Николаевич с Настенькой начали понимать, что работают для трясогузок на их родовом участке, помогают им корм добывать. Так как вырастет что у копателей или не вырастет, всегда под вопросом, который погода решает, зато трясогузок точно накормят. Потому они и прилетают каждый год к своему дому и устраиваются на том же самом излюбленном месте над окном под крышей. И уж тут никто им помешать не может: ни заяц, который только внизу капусту ворует, ни даже белка, прижившаяся на той же крыше, но с другой стороны дома.

И это надо видеть, как гордо вышагивают трясогузки по своей территории, никого надолго сюда не пуская. Бывает, конечно, залетит одна-другая мелкая птаха, клюнет скоренько мошку или жучка какого, и тут же улетает в лес. Сюда и большая сорока заглядывает. Посидит на заборе, покричит на проходящего мимо чёрного кота и порой вдогонку за ним улетает. Трясогузки тоже не сидят сиднем на одном месте – прогуливаются то в лес, то к маленькой речушке, что поблизости пробегает, но обязательно спешат назад к своему дому, который порой и отстаивать приходится.

Стояли как-то в воскресенье Евгений Николаевич и Настенька  возле беседки. Тут у нас петрушка, лук, редиска да морковь ровными грядочками начали красоваться. А по дорожке трясогузка вышагивает. Вдруг – фр-р-р – какая-то непонятная птица раза в два крупнее их родной уже трясогузки слетела сверху, крылья растопырила и трепещет ими прямо перед трясогузкой, стараясь её напугать. Разгадать, что за птица не разгадали, уж очень неожиданным был налёт. А она  в этот момент напомнила морского ерша, расставившего грозно плавники, чтобы уколоть ими противника.

Страшной показалась птица, но вот что удивительно. Трясогузка, хоть и мала птаха, но то ли чувствовала, что рядом защитники, то ли знала, что дома и родные стены помогают, а только ничуть виду не подала, что испугалась. Повернулась к налётчице и спокойно так шажок вперёд сделала. Клювик-то остренький, сама вся гладенькая, аккуратненькая против взъерошенного противника, зависшего в воздухе. Ну, тот и отлетел, да не совсем, а что бы сделать круг и снова напасть.

Если бы были у трясогузки уши, можно было бы сказать, что она и ухом не повела на второй налёт. Так же невозмутимо сделала ещё шажок вперёд, и как ни трепетали устрашающе крылья обидчика, а пришлось опять улетать. Но бой не закончен. Пошла неуёмная птица на третий заход. "Фр-р-р, фр-р-р", – шумят крылья, распущенные парусами, да что уж там, никто их не боится. Трясогузка даже не покачнулась, ни шагу назад не отступила, вперёд и только. Так обидчик и улетел ни с чем.

А Евгений Николаевич и Настенька стояли, как зачарованные, глядя на их прекрасную смелую трясогузку. Честное слово, на такого хозяина и работать приятно. А кто-то говорит, что в городе лучше. Нет – только на природе.


Часть 6


В мире продолжался двухтысячный год. 8 сентября американский телеведущий Ларри Кинг задал Президенту России Владимиру Путину вопрос о том, что произошло в августе месяце с российской подводной лодкой «Курск», на что от него был получен простой ответ:

- Она утонула.

Об этих словах узнал весь мир, и многие люди содрогнулись: о величайшей в стране трагедии такой простой ответ главы государства. А что случилось на самом деле?

Суперсовременная атомная подводная лодка «Курск» погибла 12 августа в Баренцевом море. Причина катастрофической гибели подлодки и ста восемнадцати членов её экипажа, офицеры штаба дивизии, а также военпред и инженер с завода «Дагдизель», остались неизвестными, хотя, казалось бы, всё было под контролем и не могло произойти.

Подлодка «Курск», недавно спущенная на воду,  оснащённая самым современным оборудованием и необходимым вооружением, включая 24 ракеты «Гранит», две из которых были практические (то есть учебные, без боевой части), 20 боевых и одна практическая торпеда калибра 533 миллиметра, а также две боевые и одна практическая торпеда калибра 650 миллиметров, вышла из губы Западная Лица в район учений.

Что это за Западная Лица и где она находится? А это город Заозёрск в Мурманской области, места известные русским промысловикам поморам ещё в XVвеке. Конечно, сейчас в этом краю замечательных озёр на берегу Баренцева моря стоят высокие многоэтажные жилые дома и расположена крупнейшая база атомных подводных лодок России. Именно этот город Заозёрск называют городом морской славы и не случайно. Ведь отсюда в июне 1962 года первая советская подводная лодка "К-3" "Ленинский Комсомол" впервые в истории военно-морского флота совершила поход подо льдами Арктики и всплыла в районе полюса, а в сентябре 1963 года ещё одна лодка 1-й флотилии атомных подводных лодок – "К-181", совершила успешный поход и всплытие в географической точке – Северный полюс. Экипаж лодки водрузил на полюсе Государственный и Военно-Морской флаги СССР.

В феврале 1966 г. впервые в истории военно-морского флота СССР отряд атомных подводных лодок, совершил кругосветный поход без всплытия на поверхность. За полтора месяца подводники прошли расстояние свыше 25 тысяч миль.

В феврале 1985 г. атомная подводная лодка "К-278", известная в дальнейшем как АПЛ "Комсомолец", впервые в мире погрузилась на глубину 1027 м.

В мае 1989 г. впервые в отечественном военно-морском флоте подводная лодка "К-148"  выполнила тактический приём применения ракетного оружия одним залпом по двум целям.

В августе 1995 г. тяжёлый подводный крейсер "ТК-20" выполнил ракетную стрельбу с Северного полюса.

Одним словом, таких удач в Заозёрске было множество  и, отправляя на учения «Курск», ожидали следующую. Но тут не получилось. И почему, что стало причиной, никто не знает.

Узнав о трагедии, Евгения Николаевича послали в командировку в Мурманскую область, поближе к свидетельским показаниям собрать нужный материал. Прилетев в Мурманск, он шёл по его улицам, а в голове рождались совершенно непонятные стихи под настроение:


Ни любимой, ни просто знакомой…
Сам не гость и не жду гостей...
Я на мурманской улице сонной
на краю у вселенной всей.

В этом мире, как кто-то в прошлом,
я на самом земли краю
в пустоту городскую брошен,
где никто не шепнёт «люблю».


Стихи-то стихами, но нужно было ехать в Заозёрск. Там ему всё очень понравилось. Жить бы здесь – не тужить. Хорошо. Красиво. Вот и подлодка с названием «Курск» выходила из этого места, точнее из гарнизона «Видяево», расставаясь с провожавшими родными и друзьями. С этого момента действия крейсера тщательно фиксировались и в бортовом журнале, и на берегу в штабе.

11 августа «Курском» успешно выполнена стрельба практической, то бишь учебной (без боевой части) ракетой «Гранит», после чего подводная лодка, уйдя на глубину, направилась в район, где планировались торпедные стрельбы. В 6 часов утра следующего дня она прибыла в пункт назначения, куда в роли «противника» прибыл и отряд российских боевых кораблей во главе с флагманом – тяжёлым атомным ракетным крейсером «Пётр Великий», а уже в 8 с полтиной того же утра в соответствии с установленным графиком «Курск» наносит условный удар по этим кораблям, о чём командир корабля Лячин тут же доложил по телефону на командный пункт Северного флота, как и о том, что они готовы к торпедным стрельбам.

К величайшему сожалению, это сообщение оказалось последним, поступившим с корабля не только в этот день, но и вообще. Ещё в течение трёх часов гидроакустики крейсера «Пётр Великий» наблюдали работу гидролокатора подлодки «Курск», готовящейся к запланированной торпедной атаке, но вместо этого ими был услышан другой звук, похожий на подводный взрыв, после чего корпус корабля ощутил мощный гидродинамический удар. Командование «Петра Великого» не придала этому факту особого значения.

В то же время такой же гидродинамический удар потряс и подводный крейсер «Карелия», находившийся в 80 километрах от «Курска». Командир этой подлодки доложил на командный пункт о случившемся и продолжил выполнение своих боевых задач.

Гидродинамические удары были вызваны взрывами на «Курске», но об этом никто тогда не знал. Эти взрывы почувствовала даже норвежская сейсмическая станция на расстоянии 470 километров от случившегося. Их было два один за другим.

В два часа дня с небольшим российские суда, выполнявшие роль учебных целей, вышли из занятого ими района. Ожидали, что «Курск» всплывёт с докладом о проведенной стрельбе. Но этого не произошло. В 15-25 «Пётр Великий» пытался наладить звукоподводную связь с «Курском». Связь не удалась. Тогда в воду стали сбрасывать взрывпакеты, что должно было быть сигналом для «Курска» об экстренном всплытии в надводное положение. Увы, но этого никто не мог увидеть. И всё же подлодку не сочли аварийной.

Лишь после семнадцати часов вечера спасательному судну «Михаил Рудницкий» определили готовность к выходу на поиски в один час. Фактически же спасатели вышли в море только через восемь часов.

Раньше их поиски начали самолёт ИЛ-39, спасательный буксир и «Пётр Великий». Почти в полночь командование Северного флота осознало, что на «Курске» произошла авария, о чём было доложено Министру обороны, а утром Президенту России Владимиру Путину.

Евгений Николаевич в штабе познакомился и отснял одну из четырёх записок обнаруженных у погибших на «Курске».

«12.08.2000 г. 15.25 Здесь темно писать, но на ощупь попробую! Шансов похоже нет, % 10-20. Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает. Здесь список л/с отсеков, которые находятся в 9-м и будут пытаться выйти. Всем привет, отчаиваться не надо! Колесников».

Их было 23 тогда ещё уцелевших моряка, собравшихся в девятом кормовом отсеке и боровшихся до конца за свою жизнь. Только спасатели в это время к ним ещё не направлялись.

А в 11 часов утра, когда никаких взрывов ещё не было, (первый случится через 28 минут  26,5 секунды) молодой тридцатиоднолетний старпом Сергей Владимирович Дудко, может быть, думал о своей жене и двух детях, которые остались жить в Видяево в плохо отапливаемой квартире и при низкой зарплате, из-за которой друг семьи рекомендовал Сергею оставить флот и перейти на другую работу, на что Сергей легко ответил: «Не всё измеряется деньгами» и ушёл на очередные морские учения. Тогда даже командир «Курска» Геннадий Лячин получал зарплату в месяц всего 6 тысяч рублей, то есть в несколько раз меньше, чем получал машинист петербургского метро.

Он, вероятно, додумывал свою мысль, когда в первом отсеке взорвалась практическая торпеда калибра 650 миллиметров, которую приготовили к учебной стрельбе и загрузили в торпедный аппарат №4. Что её взорвало? Что в неё попало? Остаётся за семью печатями. Но известно, что трое находившихся там моряков погибли мгновенно. Через пробоину в отсек под огромным давлением хлынула вода, и крейсер, который двигался на глубине 18 метров со скоростью 6 узлов (11,1 километра в час), пошёл ко дну под углом 30 градусов. 154-метровая лодка врезалась в грунт и пропахала его носом, после чего замерла в почти горизонтальном положении.

Эта информация была понятна Евгению Николаевичу, но оставался главный вопрос о взрыве или взрывах. Без ответа на него невозможно было давать читателю верные сообщения, а для чего тогда газета?

Инзубов встречался со штабистами.  Некоторые из них давали совершенно негативные сведения о «Курске», заявляя, что подлодка вовсе не была готова к учениям и причиной взрыва стала утечка компонентов топлива торпеды (пероксид водорода). Через 2 минуты пожар, возникший после первого взрыва, повлёк за собой детонацию торпед, находившихся в первом отсеке лодки. Второй взрыв привёл к разрушениям нескольких отсеков подводной лодки.

Торпеды указанного типа на момент катастрофы считались небезопасными. По словам председателя Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников ВМФ Игоря Курдина, взорвавшаяся торпеда была изготовлена в составе серии из десяти единиц, которую признали бракованной – текли сварные швы резервуаров – и отозвали на завод для устранения недостатков. Однако в предписании говорилось «отозвать боевые торпеды», тогда как одна из них числилась «учебной» и поэтому не была возвращена на завод; позже она была подана на «Курск».

В этом же плане была и версия вице-адмирала Валерия Дмитриевича Рязанцева, входившего в правительственную комиссию по расследованию причин и обстоятельств катастрофы подлодки «Курск». Он утверждал, что причиной первого взрыва, которым стал взрыв так называемой «толстой» торпеды 65-76 ПВ, стало её пополнение необезжиренным воздухом высокого давления 11 августа 2000 года, произведённое экипажем лодки, пользовавшимся неправильными инструкциями. До 12 августа необезжиренный воздух не мог попасть в резервуар окислителя, так как практическая торпеда была на стеллаже, запирающий воздушный клапан на ней закрыт, а на воздушном курковом кране установлены предохранительные устройства. Неконтролируемая реакция разложения перекиси водорода началась после загрузки торпеды в торпедный аппарат. Из-за недостатка конструкции подлодок этого класса экипаж для предотвращения повышения давления в 1-м отсеке при залповой стрельбе торпедами оставляет открытыми захлопки системы общесудовой вентиляции, в результате чего ударная волна от взрыва торпеды 65-76 ПВ попала во 2-й отсек и весь личный состав командного отсека получил тяжёлые контузии и оказался в неработоспособном состоянии.

По версии Валерия Рязанцева второй взрыв произошёл из-за столкновения АПЛ с грунтом, а не в результате объёмного пожара в первом отсеке — атомная подводная лодка К-141 «Курск», с заполненным водой первым отсеком, на скорости около 3 узлов, с дифферентом на нос 40-42 градуса на глубине 108 метров столкнулась с грунтом. Торпедные аппараты № 1, 3, 5 и 6 с боевыми торпедами, снаряжёнными взрывателями, смялись и разрушились, что стало причиной взрыва боевых торпед, то есть второму более мощному взрыву.

- Получается так – думал Евгений Николаевич, – что страшная катастрофа произошла по причине разгильдяйства экипажа подлодки, недостатков её конструкции. Но тогда почему же атомная подводная лодка «Курск» считалась одной из лучших на военно-морском флоте?

Он вспоминал разговор с капитаном I ранга Игорем Кудриным, из которого узнал совершенно другое:

Многие члены экипажа «Курска» были потомственными военными. Среди них — старший помощник командира, капитан II ранга Сергей Дудко. Он был первенцем коменданта гарнизона Видяево.

Стать подводником Сергей хотел, ещё будучи школьником. У него были небольшие проблемы со зрением – где-то 0,7-0,8. В девятом классе он написал письмо министру обороны, в котором попросил разрешить ему поступать в военно-морской университет.

Ему разрешили, но с одним условием: сохранить зрение хотя бы на том же уровне. Следующие два года – особый спортивный режим, диета, полезная для глаз тёртая морковь трижды в день – на завтрак, перед обедом и ужином.

В Видяево, где базировался «Курск», Сергей вернулся с молодой женой и годовалым сыном.

Он был опытным моряком. Ещё в 1994 году в составе экипажа атомной подлодки Б-414 участвовал в походе к Северному полюсу, где впервые российские подводники подняли Андреевский флаг. Дудко отличился на борту лодки во время настоящей, не учебной тревоги — смог предотвратить пожар в первом отсеке. В поход молодой офицер ушёл инженером гидроакустической группы, а сошёл на пирс её командиром.

Старпомом «Курска» Сергей стал в 1999 году после Высших специальных офицерских классов. В августе 2000-го ему был 31 год.

- Ну, не могли такие люди быть разгильдяями на атомной подводной лодке, вышедшей на учебные стрельбы, – и Евгений Николаевич стал копать другую информацию.

Возникла и абсолютно другого характера, но очень важная версия, говорящая о том, что «Курск» был торпедирован американской подводной лодкой «Мемфис». Согласно этой версии, «Курск» выполнял показательный выстрел новой торпеды «Шквал» — за этими испытаниями наблюдали с двух американских подводных лодок «Мемфис» и «Толедо». «Толедо» шёл в опасной близости под прикрытием «Мемфиса», который находился «в тени». В какой-то момент «Курск» и «Толедо» столкнулись, и чтобы предотвратить выстрел «Курска» по «Толедо» (предполагается, что было услышано открытие трубы торпедного аппарата «Курска»), «Мемфис» открыл огонь торпедой Mk-48 по «Курску».

И предполагалось, что президент России Владимир Путин преднамеренно скрыл правду о том, что случилось, чтобы не допустить резкого ухудшения отношений, а возможно, и военного конфликта с США. Этой же версии придерживались и канадские документалисты.

14 августа по указанию президента В. В. Путина для расследования причин гибели АПЛ «Курск» была создана Правительственная комиссия во главе с заместителем председателя Правительства РФ И. И. Клебановым. В ряде организаций были созданы рабочие группы: в Первом ЦНИИ Минобороны России, в ЦНИИ «Гидроприбор», в РНЦ «Прикладная химия», в ЦНИИ им. академика А. Н. Крылова, в НИЦ БТС Минобороны России, позднее в РФЯЦ ВНИИЭФ и др. Координировал работу штаб из ведущих специалистов ЦКБ МТ «Рубин».

Ко времени установления местоположения атомной подводной лодки были проанализированы гидроакустические сигналы, сопровождавшие аварию.

Все российские корабли, участвовавшие в учениях, были осмотрены у пирса с внешней надводной и внутренней подводной сторон. Запросы о возможном участии иностранных объектов были направлены, однако разрешения на осмотр предполагаемых объектов получено не было.

Инзубов был одним из многих журналистов, пытавшихся узнать, как произошла катастрофа на самом деле. Но правда, скрытая за семью печатями, так и не была раскрыта.
Американцы свою вину не признали.

Между тем Итальянская газета La Stamp сообщала:
 
- 118 семей ждут правды, которой никогда не узнают. Билл Клинтон и Владимир Путин договорились закрыть эту тему. Фрагмент этой так и не открытой правды мог скрываться в небольшом сообщении, чуть больше 10 строк, появившемся 22 августа 2000 года на интернет-сайте Правда.ру. Сообщение, которое никогда не было опубликовано в печатной версии издания и которое в виртуальном мире интернета просуществовало лишь несколько часов. Текст призрачного сообщения таков: «В субботу, 12 августа, инцидент, произошедший в Баренцевом море, мог привести к третьей мировой войне. В течение нескольких дней мир был подвешен на ниточке, и любой неверный политический шаг мог привести к обмену ядерными ударами. К счастью, инцидент был урегулирован дипломатическим путём».

Понятно, что никто из погибших на подлодке «Курск» не хотел бы, чтобы из-за такого инцидента развязалась мировая война, но «правда» – не всегда ли она дороже подобных решений?

Евгений Николаевич вернулся в Москву практически ни с чем. Материалов собрано было много, но что писать, когда не знаешь настоящей правды?


Часть 7


Но не так уж это просто писать в газету, даже если ты журналист. Евгений Николаевич писал и не только в «Советскую Россию». Печатал и в «Правде» статьи на философскую тему, которые напрямую касались серьёзных вопросов подхода государства к политике. Так по приезде в Москву вскоре появилась его статья «Пляс на сковородке».

 
«ПЛЯС НА СКОВОРОДКЕ


У писателя Гария Немченко есть рассказ "Красный петух Плимутрок". В нём рассказывается о душевной драме мальчика, который увидел у соседа петуха, танцующего под балалайку, и возмечтал сам заполучить такого. Накопил денег, купил сначала балалайку, потом красавца-петуха, которого и принёс соседу, чтоб тот научил его плясать под музыку. Ну, сосед и показал фокус, накрыв петуха корзиной и поставив его на раскалённую сковородку. Бедный петух почувствовал жареное и стал прыгать, будто плясать, а сосед заиграл на балалайке. Так он вырабатывал рефлекс у петуха – прыгать, как на горячем, при звуках музыки. Мальчик в рассказе пришёл в ужас от такого метода, схватил своего красавца и навсегда забыл о мечте видеть его танцующим.

Я к тому это рассказал, что вечером 20 июня  на канале НТВ нам показали шоу, напоминающее раскалённую сковородку для обучения танцам петуха. Только в роли петуха оказался телезритель, которому под ноги подбрасывали всё больше и больше горячих углей. И бросал эти угли в виде страстей-страшилок сам герой передачи Гусинский, а за ним его подручные Киселёвы и иже с ним остальные.

Правда, огонь под сковородкой начали разжигать значительно раньше этой передачи, когда закакофонили об аресте "бедного" Гусинского, частного владельца небольшой компании с небольшим телеканалом, эхом отражающемся на радио, и газетками да журналами, которые помогают подводить итоги «незначительным» барышам, откладывающимся в зарубежных банках.

Теперь, восседая в центре зала, а можно сказать и в центре самой страны, которую Гусинский, якобы, любит больше всего на свете  (ну, как же – дала такие возможности ни с того ни с сего разбогатеть), герой передачи спокойно подогревал сковородку, пугая зрителей обещаниями, что вслед за арестом олигархов, неминуемо последуют аресты каждого зрителя, которые начнут писать друг на друга доносы. Слушая такую страшную перспективу, невольно представлялось, как вскоре все будут  в Бутырке, а тем, кто арестовывали, придётся сажать только самих себя, пока не останется один лишь зловредный президент.  Но и он в порыве кайфа арестует самого себя, дабы получить максимальное удовлетворение от арестов.

А вы, оказывается гусь, господин Гусинский! Ловко умеете валить с больной головы на здоровую. Вас арестовали за то, что преступным путём государственную собственность в частную превратили, что есть не что иное, как ограбление народа, а вы возопили о свободе слова и гонении на демократию. Вас прямо спрашивают, как мог простой человек с обычной зарплатой среднего служащего неожиданно заиметь миллионы долларов для покупки телевизионного канала и других средств массовой информации, а вы с улыбочкой отвечаете:

- Работать надо по шестнадцать часов в сутки.

Ой ли, в этом дело? Вы добавляете скромно, что в девяносто памятном первом году у всех были равные возможности в коммерческих делах. Кто оказался способнее и трудолюбивее, тот и стал богатым.

И я опять спрошу: Ой ли, так ли? Не помнится ли вам, что, кто ближе к собственности был, тот и захватил её? У кого рот был пошире, да пальцы покруче, тот больше кусок-то и заглотил. Не потому ли все хапуги и ворюги так всполошились от ареста одного из клана, что страшно испугались не за вас именно, а за то, что и им туда будет дорога? Вот ведь что пугает березовских, чубаисов, абрамовичей. Да плевать им всем на демократию, под которой подразумевается власть народа. У них своя власть, свой закон – деньги. Потому и заговорили о том, чтобы для спокойствия всеобщего считали день сегодняшний нулевым в отсчёте времени, то есть, сколько у кого есть, на том и нужно и успокоиться. Кто что успел награбить, так, мол, тому и быть. Богатый пусть будет богатым, а бедный – бедным, но уж теперь ни на чьё добро пусть он не посягает – бедный.

Да, вы действительно гусь, господин Гусинский. Потому вас и выпустили, продержав всего четыре дня в заточении с телевизором и "приличным" обществом мошенников. Только теперь вы узнали, что тюрьмы наши переполнены случайными людьми. Конечно, настоящие-то грабители до сих пор в тюрьмы не попадали. У них всегда было кошельковое алиби или депутатский иммунитет, что, впрочем, давно никого не удивляет.

Удивил всех в вашей истории только президент, который сначала арестовывает, потом отпускает. Удивил потому, что вспоминаются ещё его слова, сказанные им, будучи кандидатом в президенты, в открытом письме избирателям: «Наша первая и самая главная проблема – ослабление воли. Потеря государственной воли и настойчивости в доведении начатых дел». Да, именно воли у нашего государства давно не было и нет, как и в случае с вашим арестом. Так что мы даже стали сомневаться, есть ли вообще у нас государство. Ведь оно, как известно из философии, есть аппарат насилия. Вопрос только в том – насилия кого над кем?

В правовом народном государстве – это аппарат насилия большинства народа над кучкой преступников, которые идут против народа, не хотят жить по его законам. А в нашем сегодняшнем, с позволения сказать, государстве аппарат насилия – это кучка олигархов, диктующая народу свои правила игры и контролирующая их исполнение мафиозными структурами. У нашего государства отняли деньги, перекачав их в зарубежные банки, отняли средства массовой информации, превратив их в "свободную" частную собственность, отняли суды и расстреляли парламент. Что же осталось от государства, позвольте спросить? 

И что это все разволновались от вашего ареста? Разве кто-нибудь в стране, кроме, может быть, адвоката Резника (шучу) сомневался, что Гусинский не просидит и трёх дней в тюрьме? Ну, ошиблись – просидел почти четыре дня. Зато, какой имидж создали! Сам президент США Клинтон вступился за несчастного «борца за свободу печати».

А кому она нужна такая свобода частных каналов, в которых даже грамотных ведущих и корреспондентов, умеющих говорить, не экая и мекая, да с правильными ударениями, по пальцам можно сосчитать? Кому нужен ваш хвалёный вами канал, как и десяток других, заполненных дурацкими телесериалами и зарубежными фильмами-ужастиками, видя которые хочется только плюнуть со злостью и расколотить телевизор? А вы проводите рейтинг по вопросу популярности НТВ. Да, если у других ещё хуже, то иногда и вас вынуждены смотреть. Вот и подогреваете вы сознание масс народных своими пужалками против власти, которой, кажется, и нет, чтобы зрители плясали под вашу музыку подобно глупым петухам, что обожглись под звуки балалайки на сковородке.

Вот вы какой гусь, господин Гусинский».

«Правда», 7.07.2000 «Пляс на сковородке»



ГЛАВА 9


ПАМЯТЬ НЕИЗБЫВНАЯ


Часть 1


Июль подходил к концу. Солнце всё ещё нещадно жарило. Настенька в шляпе на голове и лёгком сиреневом платьице на теле до колен неторопливо шагала по дорожке дачи от нижней калитки, придерживая левой рукой Лизоньку, а правой поглаживая у себя слегка округляющийся живот. Евгений Николаевич шёл на полшага впереди, осматривая деревья с разбросанными по веткам плодами. Обычная утренняя прогулка после возвращения Инзубова из командировки и выхода его статьи в «Правде». Но необычным послышался вопрос:

- Настюша, как ты смотришь на то, чтобы мы слетали на недельку другую в Крым? Мы давно там не были. Уже два года здесь, а всё никак не соберёмся в Ялту. Ты ведь тоже хочешь? Меня в газете, надеюсь, отпустят ненадолго, а тебе ещё время не пришло. Окунёмся в море, встретимся с родными людьми.

Настенька даже остановилась, излагая восторженно свои мысли:

- Да я, Женя, с превеликим удовольствием полечу. Тебе всё было некогда, я ждала, что ты предложишь. А то всё только письма да телефонные звонки. Конечно, полетим. И Лизоньку возьмём с собой.

- Ну, уж это всенепременно. Когда-то в давние времена я писал такие строки об этом городе:


Ялта тоже часть России,
только, может быть, над ней
больше слёз пролито синих
стаей серых журавлей.

И порой у моря кажется
в самых лунных вечерах –
голубые слёзы катятся,
рассыпаясь на камнях.


- Хорошие стихи, особенно про море – с улыбкой сказала Настенька. – Ты их никогда мне не читал.

- Повода не было.

- Ну, естественно. Мне сейчас вспоминаются стихи, написанные Екатериной Второй князю Потёмкину по поводу её пребывания в Бахчисарае. В Ялте-то она не побывала. Но интересно писала, хотя не так похоже на стихи:


Лежала я в беседке ханской.
В середине мусульман и веры мусульманской;
Против беседки той построена мечеть,
Куда всяк день пять раз имам народ влечёт;
Я думала заснуть, и лишь закрыла очи,
Как уши он заткнув, взревел изо всей мочи...
А мне мешает спасть среди Бахчисарая
Табачный дым и крик... Не здесь ли место рая?
Хвала тебе, мой друг! Занявши здешний край
Ты бдением своим всё вяще укрепляй".


Я недавно про Екатерину читала и запомнила эти строки, как будто собиралась в Крым.

- Стало быть, ближе к августу на следующей неделе полетим. Море ещё будет тёплым. Кстати, ты знаешь, почему у Ялты такое название города? Я тебе не рассказывал ещё?

- Как же не рассказывал! С этого началось наше с тобой знакомство в клубе моряков. Ты уже тогда меня поразил рассказами о Ялте, которая когда-то называлась Джалитой. Я даже потом стала себя так называть.

- Да, греческое название Ялос, что значило «берег», постепенно изменялось в Джалиту, Ялиту и Ялту. Но некоторые историки относят Ялту к половецким городам на побережье Чёрного моря, другие ассоциируют название с крымско-татарским словом «ялыда», что означает в переводе «на берегу». А первое упоминание о Ялте относится к началу второго тысячелетия у арабского историка Аль-Идрисии. Так что мне больше нравится греческий вариант, поскольку греки населяли полуостров значительно раньше появления монголо-татар, которые присвоили всему полуострову название Крым. Я когда жил в Ялте, любил бывать в городском музее, посвящённом именно истории города, его таврам.

- Женя, извини, но давай прервём немного разговор о Ялте. Хочу угостить Лизоньку яблоком. Она уже давно к ним тянется. – И, обращаясь к дочке на всякий случай спросила: – Лизунчик, хочешь яблочко?

- Хочу яблоко, – послышалось в ответ.

- Так я срываю, – весело проговорила Настенька и сорвала одно большое красное яблоко, свисавшее прямо над головой. – Только ты постой пока с папой, а я сбегаю на кухню и помою его.

- Лизонька, иди ко мне на руки, – сказал Евгений Николаевич, поднимая девочку к себе на грудь, что было их любимым занятием.

Но вот яблоко помыто, принесено и вручено, как положено. Можно было продолжать разговор. Евгений Николаевич, следя внимательно за поглощением вкусного плода, начал снова говорить Настеньке:

- Статус российского города Ялте был присвоен через полвека с лишним после путешествия Екатерины Великой в Крым, то есть аж в 1843 году, хотя к тому времени  здесь уже в буквальном смысле слова процветал с 1812 года знаменитый сегодня Никитский ботанический сад, одним из отделений которого была школа виноделов в урочище Магарач, выросшая во всесоюзный научно-исследовательский институт виноделия и виноградарства "Магарач", головной в отрасли бывшего Советского союза. Тогда же в Ялте работал широко известный ныне институт климатологии имени Сеченова. В те времена богатые люди из больших городов России приезжали сюда лечиться воздухом. Тогда и появляется набережная, по которой гуляли самые знаменитые люди своего времени.

Я люблю этот город, ставший для меня с детства второй родиной. Здесь учился в школе, носился по улицам в комсомольских заботах, даже будучи заместителем директора книготорга, ходил степенно, работая в научно-исследовательском институте "Магарач", и весьма редко гулял в качестве простого отдыхающего.

Хорошо помнится то время, когда у нас ребятишек на слуху были ещё старые названия. Мы любили, например, пройдя через хорошо известный всем сегодня ухоженный облагороженный Приморский парк, подниматься по крутым тропинкам на холм Чукурлар, где ещё в диком состоянии росли стражами глубокой старины древние можжевельники, а среди камней, будто цепляясь за них, или может наоборот, удерживая своими корнями, выползали к солнцу колючие кусты шиповника и ежевики, в основном и привлекавшие наше внимание. Позже это место огородили забором и построили здесь санаторий ”Россия” с замечательным парком, окружающим спальные и лечебные корпуса.
 
- Очень хорошо, – прервала рассказ Настенька. – Давай о Ялте поговорим в Ялте. Сейчас, Женя, лучше будет, если мы сядем в беседке, и ты расскажешь немного о вашей семье, что я ещё не знаю, может быть.

Инзубовы как раз подошли стене вьюнков, напрочь скрывающих за собой деревянную постройку, и вошли в неё. Там Евгений Николаевич уселся на скамейку перед столом, разместив Лизоньку на коленях, а Настенька устроилась напротив по другую сторону стола. Так было удобнее слушать.

- Вообще-то ты обо мне почти всё знаешь уже. Семья у нас была большая. Всю нашу родословную я тебе расписывал. Кто кем был, где работали, чем увлекались. Но ушли из жизни сначала мама, хоть была моложе отца на девять лет, потом почти семь лет тому назад скончался папа, когда мы с тобой были на Шпицбергене. Четыре года назад умер старший брат Рома, а через два года за ним последовала старшая сестра Галя, которая утверждала, что не смалодушничает и не умрёт так скоро, как брат.

Рома на самом деле ушёл из жизни довольно странным образом. У него, как и у многих мужчин его возраста был простатит. Я посылал ему со Шпицбергена купленную в Норвегии трубчатую систему, которая ему помогла в какой-то степени. Но он задохнулся ночью от попавшей в дыхательное горло слюны. Весьма удивительно. Мы с ним были большими друзьями, хоть его возраст превышал нас близнецов на десять лет.

Мне вспоминается один случай из детства. Военные годы. Наша семья с мамой во главе находится в эвакуации в Азербайджане. Где именно это произошло, не могу сказать. Нам с Тёмой было около трёх лет тогда. Старшие мальчишки во дворе схватили меня, опустили в канализационный люк и закрыли его крышкой. Не знаю, что было наверху, но скоро люк открылся, в проёме появилась голова Ромы. Он опустил руку, подхватил меня и вытащил наружу. Этот случай я никогда не забуду.

Рома сам невысокого роста и был худощав. Так что однажды с ним произошло несчастье. Он возвращался с киностудии после работы, где только что получил зарплату. По пути свернул в тёмный проулок, в котором его догнал мужик, ударил, повалил на землю и отнял деньги. По-видимому, тот знал, что Рома получил зарплату. Но самое замечательное произошло потом. Именно в это время навстречу Роме шёл по той же улице его сын Дима. Ну, он, мало того, что был ростом повыше, но только что вернулся из армии, где служил в десантных войсках и в совершенстве владел различными приёмами. Увидев отца и узнав о случившемся, он тут же догнал грабителя и, что вполне понятно, папины деньги оказались у него.

Да, о Роме можно много рассказывать интересного. Даже о специальности. После окончания сельскохозяйственного техникума он поступил на работу в Никитский ботанический сад. Но это было не его призвание. С детства он мечтал о звуковой технике, собирал сам детекторные приёмники и давал нам послушать. Поэтому из Никитского сада он перешёл на киностудию в звукоцех, и там стал настоящим мастером по ремонту звуковой аппаратуры и созданию новой техники. Мы все его очень любили и Галя тоже, но она сердилась на него после его смерти, считая, что так умирать нельзя.

Однако же сама она не смогла устоять против своей болезни и умерла в больнице ночью по пути от больничной койки до туалета, упав прямо в коридоре. А ведь она сыграла в моей судьбе значительную роль. Когда я вернулся с действительной службы в армии, Галя отговорила меня от возвращения на работу на киностудию, где я трудился по протекции Ромы, и посоветовала идти работать в Горком комсомола. Дело в том, что сама она работала на рыбокомбинате в лаборатории и проявляла себя комсомольской активисткой. Узнав о том, что инструктор Горкома комсомола, с которым она хорошо была знакома, уходит на другую работу, она предложила ему мою кандидатуру вместо него. Меня взяли. Так я круто изменил свою жизнь, благодаря сестрице Гале. Но вот ушла и она.

Так что теперь в Ялте, как ты знаешь, у меня остался только мой брат, с которым мы близнецы. Его мы и увидим. Кое-что из нашей прошлой жизни я могу вспомнить сейчас, раз ты хочешь.

Наша семья жила два года в санатории  «Нижняя Ореанда». Наш папа работал в этом правительственном санатории главным бухгалтером. Потом уже перешёл работать в Ялту на киностудию. А в эти два года нам с Тёмой приходилось учиться в первом и втором классе школы, которая стояла в лесу возле дороги у въезда в Ливадийский правительственный санаторий, в котором иногда отдыхал Сталин. Помнится, мы на переменках подбегали во дворе к забору и иногда могли видеть, как из Ливадийских ворот выезжали легковые машины. Однажды нам показалось, что в одной из них на переднем сидении восседал сам Сталин. Может быть, так и было. Чуть подальше от этого места начиналась тропа в Нижнюю Ореанду, по которой мы с Тёмой возвращались к себе домой. Сначала мы подходили к красивой белоснежной каменной беседке. С неё хорошо просматривалось внизу озеро с лебедями и дорога в наше поселение. Санаторные корпуса располагались несколько в стороне и видны не были.

Так я почему вспомнил об этом? Мы часто гуляли по санаторному участку вдвоём с Тёмой и пели песни. Одной из любимых наших песен тогда была со словами:


Между нами решено?
Решено.
Проживём лет двести мы.
Пусть проходят годы, но, но, но...
Но повсюду вместе мы.


Я помню сегодня только эти слова из этой песни. Мы тогда пели их, как бы давая клятву друг другу дожить до ста лет. Ведь мы были не просто очень похожи друг на друга так, что учителя в школе часто путали нас, не зная, кто на самом деле выходит к доске – Тёма или Женя. Путали в жизни и другие люди. Помню смешную историю, когда Тёма во время своей учёбы в институте в Симферополе однажды приехал в Ялту, а на набережной к нему бросилась навстречу моя знакомая девушка и закричала:

- Женька, ты знаешь…

Тут растерявшийся от неожиданности Тёма, предположивший, что незнакомая девушка может его и поцеловать, сразу прервал её возгласом:

- Извините, девушка, я не Женя, а Тёма.

Опешившая девушка не сразу поверила и, смягчившись, проговорила:

- Да брось ты, Женька, врать.

Но Тёма был непреклонен и потому сказал твёрдо:

- Если не верите, пойдите в книжный магазин, и вы увидите, что он там сидит в своём кабинете.

Девушка упала духом, стала извиняться и пошла-таки в книготорг, где увидела меня, сидящего за столом в кабинете. Вот это было смешно.

Да, так вот мы были не просто очень похожими внешне, но воспитывались одинаково и всё воспринимали одинаково, были по-настоящему близнецами, как внешне, так и внутренне. И хоть судьба разводила нас по разным дорогам, мы фактически душами всегда были и находимся по сю пору вместе.

- Это интересно. Надеюсь, я не влюблюсь в него, как в тебя.

- Нет, конечно. У него есть жена. И мы всё-таки разные.

- И расскажи немного о родителях.

- Да, они были замечательными людьми. Никогда не ссорились сами и не повышали голос на детей. Но однажды я очень обиделся на папу. Эта обида до сих пор не прошла.

- А что стряслось? – взволновалась Настенька так, словно это происходило именно в момент разговора.

- Однажды мама показала мне письмо от папы, присланное им во время войны из Баку, где стояла их воинская часть. Он писал, что познакомился с женщиной, у которой двое детей, и собирается на ней жениться. Представляешь, иметь жену с четырьмя детьми и думать о женитьбе на другой? Думаю, это никому не понять. Не знаю, что и как написала ему мама, но он не женился, а вернулся к нам и никогда ни к кому не уходил. Его письма к маме до женитьбы, наполненные поэзией, конечно, были интереснее и трогательнее. Они тоже хранились у мамы, а теперь хранятся у нас.

- Может, мама тоже посматривала на других мужиков?

- Вот не думаю. С четырьмя детьми, которые требуют постоянного внимания: накормить, одеть, обуть, спать уложить, да чтобы не баловались – это, знаешь ли не всякой женщине под силу. Но мама с папой могли. Он, приходя с работы, почти каждый день рубил дрова, чтобы топить печку для обогрева и приготовления пищи. Тут, кстати, интересная папина особенность. Он ведь главбухом на киностудии работал. Его там очень уважали.

И вот выписал он на студии дрова. Подъехала грузовая машина к пилораме, папа подошёл с квитанцией об оплате трёх кубометров. Рабочий и папа начали грузить обрезки от деревьев, которые разрезались на доски для устройства декораций. Мы с Тёмой рядышком наблюдаем за погрузкой. Полмашины навалили веток, а папа и говорит:

- Всё, я три куба только выписал.

Помогавший с погрузкой рабочий даже возмутился, пробасив:

- Да что вы, Николай Ипполитович? Тут же и двух кубов нет. Давайте ещё положим.

- Нет, – отрезал папа. – Я же вижу, что машина полная. Есть три куба и хватит. Поехали.

А езды было всего минут пять. Наш дом был недалеко от пилорамы. Можно было обрезки дров вручную перенести. Но это ж, сколько времени потребовалось бы?

Да, и ещё про квитанцию вспоминаю. У нас в школе попросила классный руководитель принести пачку белой бумаги. Покупать в магазине тогда не думали: не те времена, что сейчас. Мы попросили папу. Он согласился. На следующий день перед уходом в школу мы с Тёмой зашли, как сказал папа, на проходную киностудии. Приходит папа с пачкой белой бумаги, даёт вахтёру квитанцию и говорит:

- Вот оплата за бумагу, пропустите. Детям в школу надо.

Вахтёр изумлённо отвечает:
- Да что вы, Николай Ипполитович? Какой пропуск? Это же бумага. Тьфу!

- Не тьфу, а бумага. Я за неё заплатил. Такой порядок.

И мы отнесли пачку в школу.

Самое главное, что папа не только к себе так относился, а ко всем.

Однажды  приехал из Москвы на нашу киностудию министр культуры. Провёл несколько дней и собрался улетать в Москву. С министром носились, как с писаной торбой: всё показывали, угощали и купили билет на самолёт в обратную дорогу. Деньги на всё про всё брали в бухгалтерии.

Папа всё подсчитал и выставил счёт в министерство на оплату расходов. И, как ни странно, счёт министерство оплатило полностью. Так что главным бухгалтером папа работал не зря.

- И что тут удивительного? – не поняла Настенька.

- А вот что, – стал объяснять Евгений Николаевич. – Мне довелось, когда вырос, работать заместителем директора книготорга и иметь дела с директором ялтинской типографии. Так вот как-то к нам в Ялту наведался министр печати Украины. Директор нашего городского книготорга в это время был в отпуске, я его замещал. Ну, мы с директором типографии стали принимать у себя министра. Показали ему Ялту, книжные магазины и типографию, свозили к водопаду У-чан-Су, 390 метров над уровнем моря, где покормили в ресторане. Всё за наш счёт. Директор типографии угостил министра спиртом, взятым с типографского производства, а я заплатил за ресторан. После отлёта министра я съездил в областное управление книготорга и попросил директора оплатить мне ресторанные расходы, на что он тут же возразил:

- Вы угощали, и вам ещё платить за это? Ну, уж нет.

Так обед этот обошёлся мне размером в мою месячную зарплату. А принимал я министра по просьбе директора областного книготорга. Такие вышли пирожки. Не знаю, как поступил бы папа в этом случае, а я оплошал.

Между прочим, папа гулякой себя не проявлял. Каждый вечер он дома чем-нибудь занимался. То дрова колол, а то выполнял переплётные работы. Начал он с того, что приносил из бухгалтерии всякие документы и сшивал их в папки. Потом где-то научился переплётному мастерству и стал не сшивать документы, а склеивать особым способом в толстые папки. Сделал специальный переплётный станок, складывал в него ровненько листы, клеил на них соединительные полоски. Получалась настоящая книга. Делал обложки из картона или даже фанеры. Когда-то он переплёл так мои стихи. Получились настоящие книжки. Переплётное мастерство превратилось во вторую профессию. Он выполнял даже чьи-нибудь заказы. Стало быть, подрабатывал немного. А ведь работал главным бухгалтером.

Подрабатывали мы в то время и другим способом. Так как киностудия выделила нам трёхкомнатную квартиру, то одну из комнат родители сдавали приезжавшим на киностудию в командировку актёрам, которым удобнее было жить у нас, а не в гостинице, так как, во-первых, ближе к съёмочной площадке, а во-вторых, мама обслуживала лучше, чем в отеле. Тут уж всё принадлежало маме: стирка, уборка, иной раз и кормление. Сестрица Галя, конечно, помогала мыть пол, убирать. А мы с Тёмой были очень рады, когда в этой комнате вместо актёров поселились знаменитые композитор Борис Мокроусов и поэт Алексей Фатьянов. Мы считали своим долгом петь возле двери в их комнату написанные ими песни, чтобы они почувствовали настоящую свою популярность. Нам очень нравилось распевать, когда композитор и поэт сидели дома, знаменитую военную песню


Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои.


при этом, не разумея, что композитором её был не Мокроусов, а Соловьёв-Седой. Зато следующую нашу любимую песню мы исполняли, точно написанную обоими авторами:         


Когда весна придёт, не знаю.
Придут дожди, сойдут снега,
Но ты мне, улица родная,
И в непогоду дорога.


Нравилось ли наше исполнение сидящим за стеной авторам, нам было не понять, но мы считали, что должно нравиться. У нас были песенники, но мысль о том, чтобы дать расписаться на них авторам, нам в головы не приходила, да и постеснялись бы, наверное. Сейчас я мог бы похвалиться знакомством с такими людьми.

- Конечно, – задумчиво сказала Настенька и продолжила: – но ты и так со многими знаменитостями встречался и сейчас встречаешься. Ты же журналист. Так что забирай Лизоньку и пошли домой. А там и в Ялту.


Часть 2


Хорошо знакомый самолёт ТУ-154 приземлился в аэропорту Симферополя. На выходе, пройдя таможенную службу и турникет, Евгений Николаевич, Настенька и Лизонька сразу попали в объятия Артемия, который сначала вручил букет роз Настеньке и лукавого кукольного Буратино Лизоньке, а потом стал всех обнимать. Затем погрузили чемоданы и сели в ожидавшее их такси.

- Да, вы очень похожи, – улыбаясь, проговорила Настенька, – но я не перепутаю. Вы одеты совсем по-разному. Кроме того, к Жене я очень привыкла. Его ни с кем спутать невозможно. Он и смотрит не так, как вы.

- Мне можно говорить «ты». Я же брат.

- Ой, извини, пожалуйста. Конечно, «ты» лучше. Мы давно в Крыму не были, поэтому оделись несколько теплее, чем нужно. На тебе вон безрукавка и шорты, а на нас всё с длинными рукавами, хоть и летнее, и брюки.

- Ничего, потерпите.

- Мне тоже можно говорить ты – ввернула Настенька

- А я и говорю. Просто обратился сразу к троим.

Тем временем такси вырулило с территории аэропорта и помчалось в сторону Симферополя.

Лизонька сидела на заднем сидении между папой и мамой, обнимая и поглаживая Буратино. Артемий сел впереди.

Объехав слева Симферополь, машина мчалась по горной трассе. Настенька с любопытством смотрела на давно не виденное водохранилище, невысокие, но не так давно построенные татарские домишки, начавшуюся сплошную стена леса, подпирающего горные вершины и, наконец, сам перевал и открывающийся внезапно вид на море и где-то далеко на его берегу городок Алушту.

- Помнишь гору Демерджи и силуэт Екатерины на ней? – Спросил Евгений Николаевич, показывая в левую сторону.

- Немножко помню, – пробормотала Настенька.

- Хорошо бы сюда сходить в долину теней, но это если будет время.

- Сходим, постараемся, – согласно кивнув головой, сказал Артемий. – Вы же не работать сюда едете, а отдыхать и всё смотреть заново. Если только море отпустит. А то купаться тоже очень приятно, пока вода тёплая и погода хорошая.

Такси промчалось по извилистой дороге вниз и, оставив Алушту слева, помчалось круто вверх. Выехав наверх, откуда опять открылось море, такси быстро обогнало троллейбусы и автобусы.

- Мы проезжаем, если ты, Настя, помнишь, – начал говорить Артемий, – гору Кастель, а впереди открывается гора Медведь. А за Ялтой впереди будет ещё одна гора Кошка. Большая Ялта и разместилась именно между горами Медведь и Кошка. На всех трёх горах до сих пор сохранились с доисторических времён остатки кострищ, что очень интересно. Здесь на южном берегу когда-то в давние времена жили тавры. Так вот, если греческие корабли появлялись на горизонте, то, не будучи воинственным народом тавры, зажигали на этих горах сигнальные костры. Если увидят врагов с горы Кошка, то сначала появлялся костёр там. Потом его замечали на горе Медведь и тоже зажигали костёр. А когда замечали на горе Кастель, то костёр загорался и там. Тогда всё население побережья узнавало о приближении врагов и то ли вооружалось, готовясь к отражению атаки, то ли уходило в горы и пряталось в пещерах.

Ну, сейчас тавров нет. Они исчезли в истории. Зато есть много санаториев. Вот и здесь у самого подножия Медведь горы по её левую сторону находится замечательный санаторий Форос. А справа городок Гурзуф, в котором отдыхал Пушкин, а дальше пионерский лагерь «Артек», о котором кто только не слышал. Сейчас он, разумеется, не тот, что был в советское время. То есть там отдыхают дети несколько иначе. Изменилось, как всё в наше время. Но не будем об этом.

А вот дорога в Никитский сад. Замечательное место! Отсюда, правда, не видно. Прибываем в Массандру и прямо в Ялту. На этом наша экскурсия заканчивается.

Артемий завершил рассказ, а машина мчалась несколько медленнее среди домов, скрывающих раскинувшееся впереди море. Но вот оно снова появилось. Это уже подъехали близко к набережной, повернули направо вверх, затем ещё раз направо на Ленинградскую улицу, где и остановились по указанию Артемия возле большого дома. Взяли вещи, отпустили такси и стали подниматься на четвёртый этаж.

Тут их встретила Людмила радостными возгласами, смехом, поцелуями. Стол был накрыт по полной программе. Оставалось лишь переобуться, переодеться, для чего гостям выделили комнату, умыться и сесть. Но сначала Людмила предложила выйти на балкон полюбоваться с высоты на море и всё ещё сияющее над ним, однако ближе к горам, солнце. Вид на Ялту с высоты балкона при заходящем за горы солнце, был восхитительным.

Праздновали приезд, веселились. Уложили Лизоньку спать, поручив её заботам Людмилы, после чего Евгений Николаевич с Настенькой и Артемием вышли пройтись по набережной.

Спустились с Ленинградской улицы и прошли мимо знаменитого прежде кинотеатра Сатурн. Евгений Николаевич помнил, каким событи¬ем было его строительство, и как поразил он обывателей маленького городка своим широкоформатным экраном, какие чудные кинофес¬тивали проводились, и как трудно бывало достать билеты не только на зарубежные, но и на многие советские фильмы.

Артемий не преминул рассказать, что сейчас уже почти нет любителей кино, и потому в Сатурне разместился ночной клуб, а в подземных пе¬реходах и на досках объявлений можно увидеть приглашение девоч¬кам с такого-то времени и по такое-то приходить бесплатно, а в бо¬лее позднее с некоторой оплатой. Девочки знают, зачем их пригла¬шают.

- Обратите внимание, – сказал он – за спиной кинотеатра, подальше от глаз, стоят мусорные ящики. На них никто бы не обращал внимание, если бы не жалкие фигуры ни-щих, копошащихся в поисках съестного и того, что выброшено, но может ещё иметь ценность для продажи. Нищий стало профессией. У опытных собирателей имеются специальные длинные железные крючки, которыми легко ворошить мусор и поддевать понравившееся на первый взгляд. Охотники за отбросами зорко следят издали за невы-сокими домами без мусоропроводов в ожидании появления очеред¬ного жильца с пакетом мусора и тут же направляются к месту сброса, если рядом нет опасного, более сильного конкурента. У них своя, особая жизнь со своими специфическими правилами.

– Да, – согласился Евгений Николаевич – в прежние времена люди, которым хотелось подзаработать, не шастали по помойкам, а пытались частным порядком делать пёстрые галстуки или добывать со дна моря раковины, чтобы продавать их многочисленным туристам. Эта деятельность тогда не только не поощрялась, но и запрещалась. Теперь же всё разрешено, однако радость это доставляет далеко не всем. Каждое выгодное торговое место, прежде чем будет кем-то занято, должно быть хорошо оплачено либо государственным службам, что, разумеется, понятно, либо тем, кто причисляет себя к бессмертной мафии или, проще, к рэкету, что уж совсем непонятно по прежним советским меркам. За все удовольствия надо платить, но не всем эти удовольствия по карману, вот и плетутся немощные, бывшие защитники отечества, ставшие пропойцами или просто моральными инвалидами, к свалкам да контейнерам с мусором.

Вышли на набережную и Евгений Николаевич тут же заметил:

- Эта набережная, Настенька, называлась Александровской, по которой некогда проезжала коляска царя, а теперь называется набережной имени Ленина. Потому и памятник ему стоит в самом начале набережной. Создатель советского государства никогда в Ялте не отдыхал, но у входа в Приморский парк стоит обелиск с текстом декрета, подписанного Лениным, провозглашающим курорты местом отдыха и восстановления сил рабочих и крестьян. Так что его имя набережной было присвоено не случайно.

- Впрочем, имена политических лидеров часто исчезают с карт, смываемые волнами политических коллизий, вопреки историческому значению, – продолжил его мысль Артемий. – Писателям, художникам и другим деятелям культуры бывает легче. Например, бульвар Пушкина у нас не изменил своего имени после свержения царизма, тогда как Милютинская улица прекратила своё существование и называется теперь Санаторной, так как на ней расположился санаторий и многие туда ходят лечиться.

- А главпочтамт остался на месте, – смеясь, сказала Настенька. – Я ходила сюда часто за письмами до востребования. – Вон, какие у него ступеньки торжественные. Всё-таки главная почта города.

- Тут, совсем рядом цветочный магазин, в котором цветы продавала жена Бориса Булахова, когда он был секретарём Горкома комсомола, а потом работал в институте «Магарач» – произнёс Евгений Николаевич несколько задумчиво, очевидно, обрадованный воспоминаниям. – Я всегда у неё покупал букеты.

Так вспоминая прошлое и сравнивая его с настоящим, братья и Настенька шли  вдоль длинных аллей пальм с одной стороны и ленкоранских акаций с другой. За пальмами прятались, светя рекламами, магазины и рестораны, за акациями укрывалась портовая часть с морем и катерами. По ту и другую стороны примостились приземистые скамейки с повсюду сидящими отдыхающими. Лето давало себя знать особенно в вечернее время большим количеством людей.

Проходя мимо центрального ряда магазинов, Евгений Николаевич не мог не вспомнить и сказать:

- Настюша, ты помнишь, здесь был мой книжный магазин, в котором я процветал в качестве заместителя директора книготорга? Какие мы организовывали книжные базары? Ребята из детского интерната,  приезжали из Ливадии по воскресеньям сюда, дружно вытаскивали под ленкоранские акации аккуратные алюминиевые столики, раскладыва¬ли на них литературу и продавали её. Тогда это называлось пропагандой книги. Пионеры предлагали отдыхающим тратить деньги на духовную пищу. Чаще всего это была краеведческая литература о Ялте и её окрестностях. Интернат получал премии от книготорга, а дети – радость оттого, что оказались полезными и что на заработанную премию интернат будет лучше оборудован. Так поступали дети из других школ и не только в Ялте, но и в Алупке, Кореизе, Гурзуфе. Я всех организовывал.

Детский энтузиазм сдавать макулатуру, выискивать брошенный металлолом, таскать тяжёлые пачки книг, чтобы тем самым помогать людям, ушёл и заменился стремлением получать деньги себе в карман любым путём, от чего полшага до преступлений. Волнует ли это кого-то в правительстве сегодня?

- Разумеется, я была в вашем магазине. – Тут же ответила Настенька. – Не помню, что покупала, но, наверное, что-то интересное о Ялте. Можем дома посмотреть в архивах. Наверняка сохранилось у бабушки.

Обсуждая всё увиденное таким образом, спутники вернулись домой на Ленинградскую улицу.


Часть 3


Завтракали на следующий день рано, так как хозяева после него отправлялись на работу: Людмила в детский сад, где она работала воспитателем, а Артемий в институт «Магарач», где он заведовал учёной частью. Евгений Николаевич оставил Настеньку с дочкой одних у телевизора на некоторое время, а сам пошёл пройтись по городу. Купаться в море решили пойти вместе после возвращения с работы тружеников.

Выйдя на набережную, Евгений Николаевич неожиданно встретил как когда-то старого знакомого, бывшего соученика и даже сокурсника Юру Лапшина. После окончания факультета иностранных языков, работая в «Интуристе» переводчиком, одетый с иголочки, явно благополучный и счастливый, Юра широко улыбался навстречу Евгению Николаевичу, они жали радостно друг другу руки и начинали делиться впечатлениями.
 
Слушая восторженные рассказы своего друга о прошлых путешествиях в Америку, Австралию и на другие континенты, Евгений Николаевич начинал немного за¬видовать тому, как тот легко перечисляет города и страны, которые повидал или собирается посетить в ближайшее время с туристиче¬скими группами в качестве переводчика. У него не было никаких амбиций в плане роста по служебной лестнице. Его устраивала возможность видеть мир во всём его многообразии.

В ответ на громкий смех друга после упоминаний тех или иных смешных эпизодов в поездках Евгений Николаевич тоже рассказывал о себе, и теперь Юра начинал слегка завидовать, так как в отличие от него, Евгению Николаевичу пришлось работать в Ялте, встречаться со многими знаменитостями.

Так они разговаривали много лет назад при встрече тоже в Ялте и тоже на набережной.

Услышать голос Юры в этот раз было особенно приятно – они давно не виделись. Но теперь перед Евгением Николаевичем стоял несколько пополневший, посолидневший мужчина без прежнего лоска и сияющего счастьем лица. И разговор получался каким-то минорным:

- Привет, Юра! Рад тебя видеть. Ну, как дела?

- Да ничего, помаленьку.

- Всё носишься по миру?

- О чём ты говоришь? Когда это было? Кто теперь ездит? Си¬дим на месте. Уж лет десять, как не езжу.

И Юра без особой радости сообщил, что заведует отделом "Интуриста", но туристов из-за рубежа с каждым годом становится всё меньше, что, естественно, никого не радует.

"Интурист". Название этой фирмы в Ялте у всех вызывало уважение перед её могуществом. Эта фирма могла всё. Лучшие гостиницы у "Интуриста". Самые красивые автобусы у "Интуриста". Больше всего денег у "Интуриста". Это был монстр, с деятельностью которого связывалось настоящее и будущее города. Только благодаря ему планировалось построить десятки высотных гостиниц по всему южному берегу Крыма. Работать в этой фирме заведующим отделом было пределом мечтаний для многих выпускников факультетов иностранных языков вузов.

Но Юра в этот раз явно был не в восторге. Жизнь повернула медаль другой стороной.

- О строительстве новых высотных гостиниц сейчас смешно говорить. Заполнить бы клиентами те, что есть. А как, если Ялту давно вычеркнули из списков международных оздоровительных курортов, если общий развал последних лет развалил и такую громадину, как "Интурист", сотрудники которого в свободное от работы время, а его становится с каждым годом всё больше, приторговывают на улицах семечками, бусами из янтаря и другими безделушками, пестрящими разноцветьем на набережной?

Год десятилетней давности, возможно, не являлся самым показательным для Ялты, поскольку  уже тогда начала раскручиваться перестройка, после чего начались разные выборы и раздоры в "Интуристе", что влияло на уменьшение числа принимаемых туристов. Однако в тот год всё же более шестидесяти процентов всего объёма туродней приходилось на иностранных туристов, дававших городу и всей стране живую валюту. Сегодня этот процент упал до четырёх с половиной, то есть почти в пятнадцать раз. Такое резкое снижение притока иностранного капитала от одного только туризма. А что же потеряли от остального? Вот в чём вопрос сегодня.

Юра махнул рукой и ушёл, даже не попрощавшись.

Набережная. Главная прогулочная улица некогда всесоюзного курорта напомнила Евгению Николаевичу даже в зимнее время восточный базар. Сувенирная мелочь разложена по зелёной суконной скатерти, прикрывающей собой невзрачный деревянный столик. Небольшие акварели сомнительного достоинства развешены кое-как на фанер¬ном щите, прислонённом к стволу великолепной крымской сосны, изумлённо раскинувшей иглистые свои ветви над головами новых прожигателей жизни. Картины больших размеров поставлены для обозрения потенциаль¬ных покупателей на скамейки, предназначавшиеся прежде для отдыха у моря.

Под сенью разлапистого кедра стоит пожилой мужчина в по¬тёртом временем пиджаке – предсказатель судьбы по гороскопам, а рядом, поджав под себя ноги, примостив на асфальт небольшую уз¬кую дощечку, чтобы коленям было не так холодно, сидит в ожидании подаяний, кутаясь в старенькое серое пальтишко, сгорбленная судьбой женщина. Чуть поодаль напротив стоит в неизменной позе с протянутой рукой другая попрошайка. Трудно сказать, у кого из них быстрее устают ноги, так как появляются они здесь ежедневно и часами почти не сходят со своих мест, лишь изредка развлекая друг друга разговорами, когда нет подающих. Но вообще в центре набережной нет-нет, да и найдётся сердобольный человек, достающий из кармана мелочь.

Иногда к этим женщинам подбегают мальчишки и решают ка¬кие-то вопросы. У них свой метод добычи денег. Они без тени стес¬нения обращаются к тому или иному прохожему и произносят  одну и ту же фразу:

- Дайте на хлебушек, пожалуйста, ради Христа!

С грустью Евгений Николаевич шёл по красавице-набережной. Пальмы распахнули свои пожелтевшие веера листьев. На выносных прилавках, как когда-то делали дети, продавались книги, но теперь это в прямом смысле была бульварная литература, то есть продаётся на бульварах для лёгкого чтения без мысли и души. Редко можно найти здесь умную книгу. Всё больше чти¬во с вредными советами да дразнилками на нашу жизнь. Это не мо¬жет не удивлять. Гораздо понятнее видеть на набережной обезьяну, одетую в зарубежную пуховку, которая сидит в приличном кресле и дразнит публику. Это её профессия. На то она и обезьяна, чтобы кривляться, да вредничать. За то и деньги получает от прохожих её хозяин.

Одинокий старый аккордеонист, присевший на раскладном стульчике, пользуется меньшим успехом и привлекает к себе внимание разве что голубей, прохаживающихся у самых ног, да кричащих над головой чаек, которых, как прежде, кормят налету любители тесного общения с птицами.

Как и в давние времена на набережной играют в шахматы, а рыбаки пытаются поймать рыбу, с завистью поглядывая на плавающих поблизости уточек нырков, коим значительно легче удаётся выловить  добычу из морской глубины. Это можно было видеть в Ялте во все времена.

Скворцы, синицы, сойки, дикие голуби да перелетающие с дерева на дерево алеутские белки сопровождали Евгения Николаевича повсюду, то обгоняя, то отставая и постоянно ловко прячась от объектива его камеры.

Но вот он перешёл по мосту и двинулся по улице Франклина Рузвельта. Внимание привлекло красочное объявление на двери магазина-салона "Селена". Многие годы ему доводилось захаживать сюда в бывший магазин научно-технической книги, затем иностранной и педагогической литературы. Теперь это салон. Никогда раньше ему не приходилось видеть ничего подобного на дверях магазинов. В объявлении говорилось о том, что пятнадцать его работников проводят политическую акцию и бастуют два дня, так как им не дают работать в связи с тем, что один из их сотрудников является депутатом Ялтинского городского совета от блока НЭП.

К удовольствию Евгения Николаевича из закрытого магазина, наконец, вышел человек средних лет с серьёзным озабоченным выражением лица. Представившись ему в качестве московского журналиста, Инзубов только тогда смог получить от него ответы, из которых узнал, что это и есть тот самый депутат, Ванин Владимир Иванович, которому не дают возможность работать. Он оказался не рядовым сотрудником салона, а его генеральным директором. Суть проблемы придётся осветить под¬робней, ибо в ней, как в капле воды, отражалась до боли знакомая всем ситуация.

В Ялте сложил свои полномочия и, подав в отставку, подался за границу вслед за разыскиваемым уже прокурором города, бывший городской голова Дискин. Городской Совет, не долго горюя и долго не думая, используя свои конституционные права, избирает временно головой города секретаря Совета Александра Калюся. Но президент Украины, пользуясь своим правом, предоставленным ему конститу¬цией, назначает исполняющим обязанности городского головы Вла¬димира Марченко. В то же время из Киева в Ялту в сопровождении беркутов (отряд типа российской Альфы) направляется представи¬тельная комиссия во главе с вице-премьером Украины Билоблоцким для всесторонней проверки деятельности всех служб горисполкома.

Александр Калюсь, памятуя, очевидно, московские истории с посиделками в Белом доме в 1991 году Бориса Ельцина, а потом в 1993 году депутатов государственной думы, заперся в кабинете со своими немногочисленными единомышленниками, выступил по ра¬дио и разбросал листовки с призывами о поддержке. Но он не знал, что в Москве подобные шоу осуществляются по хорошо продуман¬ному заранее сценарию и потому приносят успех их авторам. Здесь всё про¬исходило спонтанно, так что отряду спецназа ничего не стоило под предлогом поиска будто бы спрятанной в здании бомбы выдворить зарвавшегося государственного служащего какого-то несчастного де¬вятого разряда. И пусть Калюсь выкрикивал лозунги из окна о предлагаемой помощи народу, услышаны они почти никем не были, так как в городе меньше всего помышляли о помощи существующей власти.

Здесь же на улице Рузвельта к Евгению Николаевичу навстречу вдруг бросилась его бывшая сотрудница книготорга и почти со слезами стала умолять забрать её в Москву на любую работу, чтоб только уехать из Ялты, где не только государственные, но даже частные компании могут не заплатить за работу, ссылаясь на банкротство или другие причины.

Так кто же в такой ситуации станет поддерживать местные вла¬сти? Но такие люди, оказывается, нашлись. В их числе собесед¬ник Инзубова, генеральный директор салона Владимир Ванин. Он был в числе сто¬ронников Александра Калюся. И, как теперь рассказывал Евгению Николаевичу у двери магазина, именно этот факт послужил причиной гонений на его салон. А го¬нения заключались в том, что в его отсутствие в магазин стали рвать¬ся люди в форме, заявляя о своих полномочиях на проверку.

Дирек¬тор магазина Елена Рудик тут же позвонила своему генеральному в горсовет, тот по цепочке в налоговую инспекцию, где у него были друзья, и те вежливо сообщили, что никого к нему не посылали. Стало быть, проверяющие были из Киева.

Пустить их, конечно, в другой раз можно было бы, но именно в этот момент в помещении магазина находились пачки книг, которые будто бы когда-то кто-то принёс для продажи. Книги не были проданы и их якобы собирались сдать в макулатуру. Но ведь посторонним проверяющим так не объяснишь: не поймут, подумают, что на книгах хотели заработать левые деньги, а потому этих проверяющих просто не пустили в салон и объявили забастовку на два дня.

Евгений Николаевич был далёк от мысли решать кто прав, а кто виноват в этом маленьком несчастном салоне несчастного городка. Бывшие прокурор и мэр города, как и секретарь Совета Калюсь, были арестованы и началось следствие. Дело суда определять степень виновности или невиновности каждого, если сам суд не берёт взятки. Жители же Ялты убеждены в том, что их знаменитый во всём мире курорт с его огромными потенциальными возможностями зарабатывать на отдыхе других является лакомым кусочком для многих мафиозных структур, которые и борются между собой всеми способами, не гнушаясь захватов заложников, угроз и убийств.

Место, где они стояли возле салона, оказалось очень людным. Скоро к Евгению Николаевичу с приветствием обратился его старый друг, директор большого магазина. Чуть не с первых дней работы молодого тогда человека Евгений Николаевич наблюдал за его передвижениями по служебной лестнице торговли. Его стремление к справедливости и честности в работе была удивительной. Зная это, Евгений Николаевич задаёт ему весьма щекотливый вопрос:

- Неужели можно сегодня честно работать в магазине?

На что получает откровенный рассказ отчаявшегося человека.
 
- Ты знаешь, это совершенно исключено. Вот представь себе:  мы своим коллективом выкупили магазин. Иными словами, платим за аренду помещения. Товары нам привозят челноки. За всё городу платим аккуратно налоги, а они очень даже немалые. Но налоговая инспекция всё равно замучила проверками. Работать было просто не¬возможно. Почти каждый день приходили проверять, что продаём, по каким ценам и так далее.

Надо признаться, что в магазине всегда можно к чему-либо придраться, если очень хочется. А кому это приятно? Так что ради сохранения магазина и спокойной относительно работы пришлось идти к одному начальнику и прямо спросить, хватит ли ему ста дол¬ларов в месяц, что бы нас оставили в покое. Этого оказалось достаточным, и теперь я заранее знаю, если кто-то ко мне идёт, и дёргать перестали. Хотя нарушать, конечно, нарушаем. Ведь если не будешь продавать левый, то есть не учтённый товар, не заработаешь на уплату налогов, ремонты, отмазку от рэкета.

Кому-то очень хотелось отнять у нас помещение магазина. Предлагали уйти по-хорошему, уговаривали за деньги, потом били меня прямо на улице палками по ногам. Мне удалось заметить нападавших, сказал своим людям, что повыше, те пообещали разобраться, и пока меня не трогают. Так что не очень сладкий хлеб сегодня – торговля. Совсем не то, что было раньше.

Этот рассказ напомнил Инзубову информацию о войне между кри¬минальными структурами, прочитанную в журнале "Новый Крым", который он взял с впереди стоявшего кресла в самолёте. Он вспоминал некоторые из опубликованных там досье:

Александр Ткачёв ("Сахан"), 1951 года рождения. Возглавлял самую мощную в Крыму преступную группировку, распространявшую контроль не только на большую часть Крымского полуострова, но и на часть Северного Кавказа и Ростовской области. Убит в ноябре 1992 года.

Виктор Башмаков, один из криминальных авторитетов Крыма. Руководил вместе с братьями крупнейшей группировкой, контролировавшей большую часть Крыма. Его машина была расстреляна киллерами в мае 1994 года.

Евгений Поданев, первый в СССР обладатель "чёрного пояса" по каратэ. Лидер крупнейшей севастопольской мафиозной группировки. Создатель христианско-либеральной партии. Убит выстрелом в  голову на поминках Виктора Башмакова в кафе "Калинка" в 1994 году.

Христианско-либеральная партия, созданная Евгением Поданевым в 1993 году, насчитывала 168 тысяч членов. На учредительном съезде в Ялте присутствовал известный в СНГ "вор в законе" О. Кантаришвили.  После смерти Поданева  руководство партии подверг¬лось настоящему отстрелу. Был смертельно ранен С. Сергиенко, убит М. Корчелава, застрелен М. Рулёв, после чего партия заявила о пре¬кращении своей деятельности.

Константин Савопуло, лидер группировки "Греки", после не¬скольких покушений был убит 17 октября 1995 года выстрелом из пистолета в собственной машине, остановившейся у светофора на красный свет.

И здесь же в журнале давалась другая страшная по содержанию информация:

"Согласно данным СБУ, в Крыму в 1996 году в местные органы власти были избраны 44 человека "в разной степени связанные с пре¬ступной системой".

По свидетельству заместителя главы СБУ А. Беляева, 60% капи¬тала в Украине находится в руках криминальных структур.

По оценкам СБУ, 90% фирм Украины находятся под влиянием преступных группировок, 60% мафиозных кланов имеют коррумпи¬рованные связи в разных структурах власти и управления..."

Всё это подтверждалось рассказом друга из ялтинского магазина.

Наслушавшись таких историй, Евгений Николаевич отправился домой. А он, по сути, был совсем рядом.


Часть 4
   
- Как погулял? – Спросила Настенька, открывая дверь квартиры.

- Неплохо прошёлся и встретил нескольких старых знакомых. Поговорили. Но на улице жара. Ветра нет. А вы что делаете?

- Я смотрю телевизор, а Лизонька играет с Буратино. Укладывает его спать в своё кресло-кровать, а потом будит.

- Может, пойдём сейчас на море, не дожидаясь хозяев?– Задал вопрос Евгений Николаевич. – Я позвоню им сейчас, и пойдём. Тут недалеко городской пляж, если ты помнишь.

- Я-то хорошо помню этот район города. Мы тут бывали. И давай, сходим, если Тёма с Людой не будут возражать, – согласно кивнув головой, сказала Настенька. – Позвони им.

Вскоре согласие обоих хозяев было получено с рекомендациями, что из питания захватить с собой на пляж и где именно устроиться.

В этот раз оделись легко в безрукавки и шортики. Спустились по Платановой улице до моста, перешли к тому месту, где недавно встречался с друзьями Евгений Николаевич, о чём он тут же поведал Настеньке, и по улице Франклина Рузвельта направились прямо к морю. Правда, сначала, пришлось миновать морской вокзал, порт, небольшой участок берега с набросанными большими камнями, за которыми и началась большая береговая полоса пляжа, усеянного мелкой галькой и накрытого почти по всей длине деревянными навесами от солнца. Каждый участок отделялся уходящим от берега в море узким пирсом, с которого можно было нырять в воду разной глубины.
 
Им повезло: под первым же навесом они увидели два свободных шезлонга, куда и примостились. В летнее время, да в солнцепёк, – это большая удача. Теперь все три ряда шезлонгов оказались полностью занятыми. Они попали во второй ряд. По очереди прошли в раздевалку, чтобы надеть плавки.

А море улыбалось абсолютным штилем. Настенька-то плавать почти не умела. Кроме того её животик показывал начавшуюся беременность, и плавать она совсем не собиралась. Поэтому сначала она позволила мужу уйти в морскую гладь самому и проплыть до самого буйка и обратно.

На соседнем топчане лежала с открытыми глазами девушка лет двадцати с небольшим от роду. Настеньке захотелось познакомиться с нею, и она спросила:

- Извините, что отвлекаю, но мне интересно, как вас зовут. Мы ведь рядом.
 
Девушка повернулась к Настеньке и проговорила со смехом:

- Я уже знаю, что вас зовут Настя и у вас дочка Лиза. А меня зовут Оксана. Вот и будем знакомы.

- Откуда же вы приехали? Вы такая загорелая. Наверное, давно тут отдыхаете? – продолжала спрашивать Настенька.

- Я вообще из Ялты. Просто здесь недалеко работаю в санатории имени Сеченова.

Оксана очень молода и потому что ли очень смущается и краснеет, рассказывая о себе.

- Окончила медицинское училище и стала работать в городской больнице медсестрой. Но не выдержала и ушла на меньшую зарплату в институт.

Ах, если бы дело было в работе. Её я не боялась и готова была отдать всю себя больным страдающим людям. Ведь для того и училась, чтобы спасать, помогать, выхаживать. Но в больнице к ужасу поняла своё бессилие. Знаний хватало. Опыт приобретался быстро. Но меня волновало то новое, что неотвратимо вошло в жизнь и чему нас не учили преподаватели.

В лекциях нам не рассказывали, в учебниках не объясня¬лось, что делать медицинскому работнику с тяжело больными, когда их привозят родственники и, сдав на руки врача, бесследно исчезают? Бывало это и в прежние времена, да только тогда в больницах и бе¬льё постельное всегда стиралось и было чистым, и питание диетиче¬ское было соответственно болезни, и лекарства бесплатные в ассортименте для лечения имелись, а потому и врачи думали не столько о своей зарплате, сколько о состоянии больного, за жизнь которого они несли ответственность перед отделом здравоохранения и клятвой Гиппократа.

Новые времена поменяли плюсы на минусы, но об этом не ус¬пели рассказать учебники. Что делать медику, если больные теперь сами должны доставать себе лекарства на деньги, которых, как пра¬вило, нет? Чем помочь, когда из-за предельно низкой зарплаты почти нет в больницах нянечек и некому подать судно в постель лежачему больному, терпящему нужду, почему он не выдерживает и, если не умирает от чрезмерных усилий, то простыни необходимо стирать, а и это делать сегодня, увы, некому, когда не приходят родственники?

Беспомощный больной иногда с трудом добредает самостоятельно до туалета в коридоре и, догоняемый смертью, вернуться уже не в со¬стоянии. Одному, другому помочь можно, когда увидишь, но всем и всегда – сил не хватит.

Юная медицинская сестра, с большими изумлённо голубыми глазами, воспитанная на примерах Даши Севастопольской и Наташи Ростовой, не выдержала увиденной правды нынешнего времени и ушла из больницы.

- Здесь, в медицинском научно-исследовательском институте, – продолжала она рассказ, – ко мне приходят на уколы, переливать кровь и другие процедуры больные, у которых тоже много проблем, но которым я могу помочь своим мастерством, добротой, нежностью. Это и позволяет мне с радостью приходить на работу, хоть и платят за неё меньше. После утренней смены хожу сюда купаться, но мне уже пора уходить. А вы не из Москвы случайно?

- Не случайно, а и, правда, из Москвы. Как вы догадались?

- По поведению. Смешно, конечно.

- Ну, и хорошо. Я работаю переводчицей, а мой муж журналист.

В это время подошёл Евгений Николаевич и, заметив разговор, обрадованно сказал:

- Вы уже, значит, познакомились? Это хорошо. Меня зовут Евгений Николаевич. А вас?

- Её зовут Оксана, – быстро ответила Настенька. – И она уже уходит. Но, Оксана, давайте обменяемся телефонами. Может быть, созвонимся ещё? Вы такая смешная.
 
Они записали на мобильниках телефоны.

- Оксана работает в институте Сеченова здесь в Массандровском парке, – сказала Настя. – Тебе, Женя, туда не надо?

- Это здорово! – ответил Евгений Николаевич обрадовано. – Как раз намечал там побывать. Но созвонимся, если не возражаете.

- Всегда пожалуйста, – сказала Оксана, собирая свои вещи с топчана.

Попрощавшись с новой знакомой, они заняли её лежак и пошли к морю втроём, держа Лизоньку за обе ручки.

Волны были настолько мелкими, что едва доходили девочке до колен. Ей это очень понравилось. Она даже уселась в воду, весело смеясь.

- Море! Море! – Закричала она. – Я купаюсь в море.

То, что она будет купаться в море, ей много раз говорили. Этого она и ждала, поэтому так обрадовалась.

Пока Евгений Николаевич был рядом с дочкой, Настенька ушла по пояс в воду и присела по самые плечи. Восторгу не было границ.

К тому времени, когда к морю пришли Артемий с Людмилой и нашли своих родичей, они успели насладиться купанием в полную силу и с удовольствием рассказали о новой знакомой.

- А что тебе надо в институте? – спросил Артемий. – Может, я могу помочь?

- Так. Ничего особенного. Просто знаменитый институт хотелось бы посетить. А тут и познакомились кстати.

- Врач знакомая? – Полюбопытствовала Людмила.

- Нет. Медсестра.

- Тогда понятно. Ну, пойдёмте купаться.

Солнце клонилось к вершинам гор. Приближался вечер. Как только солнце скроется, начнёт смеркаться.

На следующий день с самого утра Евгений Николаевич позвонил Оксане. Она была на работе и соединила с врачом по телефону. Тот, узнав, что звонит московский журналист, испытывающий некоторые проблемы с дыхательным путём, пригласил его к себе на осмотр, порекомендовав не ехать на такси, а прогуляться по парку.

Евгений Николаевич быстро собрался и пешочком отправился в Приморский парк, чтобы не торопясь успеть к назначенному времени. Пошёл сначала вдоль моря, минуя старую часть города, называвшуюся когда-то Воронцовской слободкой, с сохранившимися до сих пор слободскими улицами, и через Массандровский парк, воздух которого, как установлено учёными, и о чём сказал по телефону врач, является и сегодня уникальным по своим лечебным характеристикам природным заповедником. То есть дышать им ежедневно полезнее для организма, чем пить лекарства.

Инзубову, конечно, был известен этот изумительный по красоте парк, охраняемый как памятник садово-парковой архитектуры начала прошлого столетия. Но он ничего не знал о его специфических свойствах. И теперь с гораздо большим удовольствием посетил его, восхищаясь ветвями-бивнями гигантских секвой или мамонтовых деревьев, нежной зеленью голубой ели, могучим ливанским и спорящим с ним по красоте атласским кедрами, пышными древовидными можжевельниками, поражаясь кустам кизильника, пылающего пучками красных ягод, и вечнозелёной калины, усыпанной брошками белых цветов.

Да мог ли он спокойно пройти мимо зарослей дикого бамбука, так напоминающего африканские джунгли, или привычного для Крыма кизила, распустившего свои бледно-розовые лепестки? Или вдруг я набрёл на благоухающий ароматами лекарственный розмарин, привлекающий к себе внимание разбуженных медовыми запахами пчёл.

Врач Николай Спиридонович ожидал Инзубова в кабинете, попросил оголить верхнюю часть тела и, прикладывая к груди и спине стетоскоп, внимательно всё выслушал.

- Особых проблем у вас я не замечаю, – проговорил он, улыбнувшись, но некоторый шумок можно подлечить. Я попрошу Оксаночку сделать вам профилактические уколы и выпишу попить микстурку. Надеюсь, вам это поможет.

Евгений Николаевич радостно встретился со вчерашней знакомой. Оксана удивительно сделала укол. Сначала больной, а именно так можно было назвать в этот момент Инзубова, ощутил лёгкий шле¬пок ладони, благодаря которому он даже не заметил, как игла вошла в тело. Оксана стояла за спиной, терпеливо ожидая пока лекарство медленно расходится по мельчайшим сосудикам и не торопясь осторожно подавала поршень шприца вперёд, чтобы не причинять никакой боли.

«Да, это техника, но она вызвана любовью к людям» – пришла в голову мысль Евгению Николаевичу и он сказал:

- Ещё несколько таких процедур и мы с вами, к сожалению расстанемся. Вы замечательная сестра. Спасибо вам и Николаю Спиридоновичу. Вы прекрасные люди. Я обязательно напишу что-нибудь о вас. Я чувствую себя великолепно.

И он пошёл снова гулять по парку.


Часть 5


Неделя отдыха подошла к концу. Евгений Николаевич проснулся в кровати на лоджии от доносящегося из окна женского призывного крика:

- Мо-ло-ко! Мо-ло-ко!

Ему показалось, что он ещё спит и ему снится сон. Но голос опять призывно запел:

- Мо-ло-ко!

Выглянув в окно, в которое с высоты четвёртого этажа как всегда вливалась  сначала синева моря, а потом уж в глаза бросалась зелень кипарисов, под которыми Евгений Николаевич и увидел миловидную девушку, начинавшую торговать, но не с ручной тележки с бидоном, как лет сорок пять тому, а вытащив бутылки с молоком, банки со сметаной и кули с творогом на раскладной столик из стоявшей рядом легковой машины иностранной марки. Она-то и кричала молодым звонким голосом, приглашая к себе покупателей.

«Странно, – подумал Евгений Николаевич, – зачем сюда привозить молоко, когда рядом находится набережная с огромным числом продуктовых магазинов, в которых, конечно, есть и молоко, и сметана, и творог?»

Встав и одевшись, с этим вопросом он подошёл к Людмиле и она ответила:

- Ты же видишь, что, во-первых, это совсем рядом с домом. Во-вторых, они привозят всё самое свежайшее. По крайней мере, так кажется. И мы всегда покупаем у них.

Евгению Николаевичу пришло в память, как в первые послевоенные годы часто можно было услышать призывные голоса бродячих артельщиков или торговцев, выкрикивавшие нараспев: “Ножи-и точи-ить”, “Кастрю-ю-ли пая-ать”, “Ке-е-роси-ин”, “Мо-о-ло-ко-о”. Тогда бывало заходили в дома старьёвщики, и хозяйки долго торговались отдавая всё же за бесценок хоть и постаревшие, но пригодившиеся бы ещё вещи, если бы не нужда в немедленных деньгах, на которые можно было купить дополнительную еду в трудные годы восстановления хозяйства страны.

На углу улиц Севастопольской, по которой действительно некогда шёл весь транспорт из Севастополя, улицы Гоголя, не менявших свои названия с прошлого века, в маленьком полуподвальном помещении долгие годы сохранялась сапожная мастерская. Даже когда в городе торжественно открылась государственная фабрика по пошиву и ремонту обуви, жители Севастопольской и других близ лежащих улиц, по-прежнему несли в починку летние сандалии, босоножки и осенние ботинки старому мастеру пока он то ли умер, то ли закрыл свою мастерскую, переставшую быть конкурентной более производительным государственным цехам.

Пришло время, когда люди стали забывать о существовании нищих на улицах, старьёвщиков заменили пункты вторичного сырья и приёма стеклотары, бродячие торговцы перестали будить по утрам своими зычными голосами. Государство приняло на себя все функции обслуживания. Жизнь налаживалась. Так всё было. Теперь давно ушедшее в прошлое стало возвращаться в новом виде, но со старыми обычаями, что не могло не удивлять.

Через некоторое время к дому на Ленинградской подъехала другая легковая машина с фургоном. Из неё вышел водитель и с криком «Кар-тош-ка!» начал открывать фургон. Евгений Николаевич сразу обратил внимание Людмилы на этот товар и спросил, сколько нужно домой.

- Можешь взять немного, килограмм пять.

- Понял, – ответил многозначительно он и вышел из квартиры.

- Да, куда ты столько тащишь? – возмущённо запричитала Людмила при виде, как Евгений Николаевич затягивает в дверь огромную сетку картофеля. – Это ж надо такое придумать? Тут, наверное, все тридцать кг. Кто тебя просил брать столько? И как ты донёс? Пошли бы вдвоём, тогда ещё понятно. А то сам поволок. Откуда силы взялись? Тёма, посмотри на Женю. Силач какой выискался.

- Ты зачем его посылала? – обвинил сразу жену Артемий.

- А я посылала? Он сам пошёл, – оправдывалась Людмила.

- Так, – прервал разговор Евгений Николаевич, – хватит базарить. Картошка всегда нужна. Пусть стоит в сетке на кухне или на веранде. Всего двадцать пять килограмм, а не тридцать. А носить по пять кило, сколько времени надо? Одним заходом вопрос решён. Ты лучше, Люда смотри за водой. А то она опять внезапно кончится, тогда и килограмма картошки не сваришь к обеду. Что-то у вас с водой здесь такие перебои? То есть, то нет. Раньше я такого не помню. Хотя вы же наверху немного живёте. А мы раньше в нижней части города жили. Там проблем не было. Я ещё когда в Горкоме комсомола работал, водохранилище новое запустили в работу. Я присутствовал на торжественном открытии. Вода туда поступала с северной части гор.

- А какой город был тогда? – спросил Артемий. – Сколько лет прошло? Сколько новых домов построено?

- Ты прав, – согласился Евгений Николаевич. – Изменения произошли большие. В те прежние времена население города составляло около пятидесяти тысяч, а сейчас, я думаю, за сто с лишним перевалило.

- Это, смотря как считать, – философски заметил Артемий. – Если учитывать только жителей города, то возможно ста тысяч нет, а если взять с районами Ливадия, Аутка, Дарсан и так далее, то тысяч сто пятьдесят наберётся. У меня где-то эти цифры есть.

- Ну, вот, расфилософствовались, – прервала рассуждения Людмила. – Готовьтесь завтракать, пока вода ещё в кране есть.

Настенька в разговор не встревала, занимаясь дочкой.

Когда сели за стол, инициатива в разговоре перешла сразу к Людмиле, но вопрос ей задала Настенька:

- Тётя Люда, расскажите что-нибудь о своём детском садике.

- Вот что могу, то могу, – ответила Людмила и начала рассказ:

- Сижу с группой трёхлетних ребятишек. Спрашиваю:

- Для чего у вас ротик?

Отвечают:

- Чтобы кушать.

- А для чего носик?

Детям часто говорят, когда делают зарядку: «Дыши носом», поэтому они тут же отвечают:

- Чтобы дышать.

- А для чего глазки? – спрашиваю.

Тут понятное дело: все знают ответ:

- Чтобы смотреть.

Я продолжаю спрашивать, надеясь тоже на правильный ответ:

- А ушки для чего у вас?

И к своему изумлению вижу, что поставила детей в тупик этим вопросом. Они растерянно смотрят на меня и не отвечают. Но спустя несколько секунд руку для ответа тянет маленькая Юля.

Её привели в садик совсем болезненной, худенькой, на ручках какие-то пятна. Я её полгода выхаживала, часто беря её на руки. Она немного отошла. Но другие дети ревновали её ко мне и тоже просились на руки. Ну, я не могла им отказать, сажала слабенькую Юленьку на стульчик и брала по очереди на руки других детишек, чтобы никому не было обидно.

Я знаю, что в нашем доме малюток, где дети такого же возраста, но без родителей, брать на руки малышей воспитателям категорически запрещается, чтобы они не привыкали к воспитателю. По этой причине, когда меня пригласили там работать, я отказалась, хоть зарплата у них была выше нашей детсадовской. Сказала, что не смогу не взять ребёнка на руки, если попросит.

Ну, так вот, эта болезная Юля вдруг тянет руку, чтобы ответить на вопрос.

- Говори, – разрешаю я.

- Чтобы мить, – произносит она, а я от неожиданности услышанного не смогла удержаться от смеха не потому, что она сказала «мить» вместо «мыть», а просто меня рассмешила высказанная девочкой мысль о том, что уши нужны для того, чтобы они были чистыми.

Понять такой ответ, конечно, можно было. Никто из детей не рассмеялся, как я, ибо они все знают, что ушки надо мыть и потому вполне логично то, что для этого они существуют.

Отсмеявшись, я попросила детей закрыть себе уши ладошками. Они закрыли, а я им стала говорить так, что они ничего не слышали. Потом я показала руками, чтобы они открыли уши, и спросила их:

- Ну, слышали что-нибудь?

Они отрицательно закрутили головами.

- А сейчас, когда открыли ушки, вы меня слышите?

- Да-а, хором закричали дети.

- Так зачем вам нужны ушки? – задаю я им снова вопрос, и в этот раз слышу правильный ответ:

- Чтобы слышать.

Рассказ Людмилы всем показался смешным, и все рассмеялись, кроме Лизоньки, которая вполне серьёзно произнесла:

- Детки правильно сказали: ушки для того, чтобы слушать.

Это вызвало ещё больший смех у взрослых.

- А про мальчиков можете рассказать? – опять спросила Настенька.

Вопрос говорливую Людмилу не застал врасплох.

- Про них ещё больше историй. Фантазии у ребят много, так что они всегда придумывают что-нибудь новое и обязательно интересное. Во дворе нашего детского садика стоит высокая деревянная платформа. На ней лежал лист железа, который мальчишки оборудовали как корабль. Поставили нечто похожее на капитанский мостик, Откуда-то там появился штурвал. Словом, это называлось кораблём, а мальчишки были пиратами.

Павлуша, говорит мне:

- Людмила Николаевна, идите тоже на корабль.

А мне при моей не худой комплекции забираться на платформу было делом совсем не лёгким, и я попробовала отказаться. Но Павлуша с самым серьёзным видом сказал:

- Надо, Людмила Николаевна, пойти.

- Да, я не поднимусь туда, – говорю, – я же видишь, какая большая. Мне не влезть туда.

Павлуша, недолго думая, побежал с товарищем за дом, и вскоре они вынесли оттуда длинную доску с набитыми планками, которую в садике мы используем в зимнее время в качестве дорожки, чтобы не скользить. Вот эту-то доску они и положили как трап от земли к платформе, и мне бедняжке пришлось с определённой долей риска свалиться время от времени то подниматься на воображаемый корабль, то спускаться с него. А как же иначе? Ребята играли в настоящую жизнь – тут нужна была и моя помощь. А уж мальчишки являли из себя то моряков, то пиратов, то обезьян. Они были фантазёрами.

За весёлыми рассказами завтрак подошёл к концу. В этот день решили не идти к морю, а поехать в лес в сторону ущелья Уч-Кош показать Лизоньке горы и лесные тропинки.


Часть 6


Заказали такси. Все легко поместились. Настенька, Людмила и Евгений Николаевич сели сзади, Лизоньку взяла на колени Людмила, а Артемию предоставили право сидеть впереди с водителем. Поехали к санаторию Долоссы. У поворота на нужную тропу вышли. Интересно было объяснить маленькой девочке, что она попала в лес.

- Ты видишь, как много здесь деревьев? – Начал объяснять Евгений Николаевич. Даже у нас на даче в Москве ты столько не видела, потому что мы там в лес не заходили с тобой. А теперь мы в настоящем лесу. А высоченные деревья – это сосны-великаны. На одной сосне ты сейчас даже видишь белку. Вон она на стволе, – и Евгений Николаевич протянул руку в сторону раскидистой сосны, добавляя, – как раз на тебя смотрит. Видишь?

- Вижу, – прошептала Настенька, – какая она красивая.

И действительно, белка выглядела красавицей: ярко-рыжего цвета спинка, ушки и лапки, большой серый пушистый хвост, чёрные глазёнки и носик, и совершенно белая передняя часть.

- Эта белочка называется телеутка крымская, – подсказала тут же всё знающая Людмила. – Её можно угостить орешками. Я захватила с собой для Лизоньки. Лизок, угостим белочку? Ты не возражаешь?

- Угостим. – Охотно согласилась девчушка.

- Только удастся ли вам это? – усомнился Евгений Николаевич. – Она сейчас же умчится.

Но белка, будто понимала, что о ней идёт речь, упёрлась передними лапками вниз головой в ствол сосны и внимательно наблюдала за людьми, как бы ожидая чего-то.

- Да она же местная, – прозвучало в ответ от Людмилы, достававшей из сумки целлофановый пакет с орешками – фундук. – Рядом санаторий. Публики полно. Все хотят угостить. Что ж она не понимает что ли? Потому и ждёт чего-то. Вы отойдите все в сторонку, а мы с Лизонькой подойдём и станем угощать.

- Нет, это не получится. Белка всё же не ручная, а дикая. Она испугается двоих. Лучше я один подойду с угощением. Я всё-таки повыше и руку с орешками подниму над головой.

- Да-да, – согласилась Настенька. – Женю на даче в Москве даже трясогузки не боялись. Он сможет.

- Ладно, не будем спорить. Раз трясогузки не боялись, может, и белочка поймёт его. – Нехотя, согласилась Людмила и отсыпала в руку Евгению Николаевичу немного орешков.

Он подождал, пока все отойдут назад, и стал медленно приближаться к сосне, подняв над головой ладонь с орешками, и следя за действиями белки. Та продолжала висеть вниз головой на стволе, а потом вдруг двинулась вниз. Евгений Николаевич прислонил раскрытую ладонь к стволу недалеко от своего лица. Белка не испугалась, протянула лапку к руке, взяла два орешка с ладони и протянула в ротик. Начало было положено.

Артемий тоже не был без дела. Стоя в сторонке, он ухитрился сфотографировать момент кормления. Лизонька также захотела покормить зверушку. Она взяла у тёти Люды  горсть орехов, подошла к папе, от которого белка тут же взметнулась наверх, и, подождав немного, когда папа отойдёт, а белка устроится на ветке сосны, глядя сверху на девочку, высыпала из горсти орехи на землю у подножия дерева и сказала:

- Кушай, белочка, я не буду мешать.

Теперь все отошли от дерева, а понятливая белка спустилась по стволу к земле и съела угощение.

Полюбовавшись красавицей, все отправились, наконец, в своё путешествие к ущелью Уч-Кош по довольно-таки широкой тропе, напоминающей дорогу. Белка, как тут же заметили, стала сопровождать их, прыгая с ветки на ветку, с дерева на дерево. Видимо, она рассчитывала на дополнительные гостинцы.

Но вдруг впереди на дорожку выскочил заяц. Он был совершенно серый, как хвост у телеутки, и серыми были торчащие над головой уши.

- Ой, ещё один попрошайка, – закричала Людмила. – Надо и его угостить. А у меня как раз есть капустка для Лизоньки. Можем кусочек дать зайчику. Лизонька, давай дадим зайчику капустку.

- Давай, – обрадовалась вновь Лизонька.

Но заяц, услышав за спиной переполох, прыгнул в кусты и исчез.

Однако Людмила достала из сумки ломоть капусты, отщипнула от него два листочка и положила их под кустик, на видном месте, что бы заяц смог найти, когда вернётся. Да не тут-то было. Стоило людской бригаде отойти вперёд, как сверху с карканьем подлетела ворона и ухватила капустный лист. Этого никто не ожидал, но все рассмеялись.

- Мы так весь лес будем кормить и ничего Лизоньке не оставим, – послышалось со смехом от Евгения Николаевича. – За деревьями может и лиса спрятаться. У нас для неё ничего не припасено?

- Для других зверей у меня ничего нет, – буркнула Людмила.

Между тем, тропа, немного спустившись, стала медленно подниматься в горы. Сосны многочисленными пучками зелёных иголок перекрывали голубое небо и жаркое солнце, всё же пробивавшееся своими лучами сквозь ветки. Слева от кромки тропы, из-под каждого дерева начиналась цветочная поляна с удивительным разнообразием расцветок, заканчивающаяся поворотом книзу холма, за которым в отдалении появлялись виды на далёкую отсюда Ялту. Кажущиеся маленькими городские домики собрались в кучу, прилепившись к огромному сверкающему на солнце морю с его длинной извилистой береговой полосой, прерывавшейся выступавшими в море холмами. По правую сторону среди гордых сосен стояли кое-где не такие высокие, но не менее красивые ели. А поднимавшаяся слегка дорожка пошла ровнее и начала даже спуск. Тогда перед глазами лесных гостей открылось то самое ущелье Уч-Кош, к которому и был намечен поход.

- Смотри, Лизонька, видишь, какие большие скалы впереди? – немного устрашающим голосом начала говорить Настенька, сжав ещё сильнее руку дочери.

- Там птицы летают – услыхала она, казалось бы, непонятный  ответ малышки.

- Да, ты права. Птиц там много. Они там живут, – подтвердила её слова Людмила и добавила, протянув пакет: – ешь орешки, Лизок.

Лизонька осмотрелась по сторонам в поисках белочки, и, не увидев её, взяла горсть орехов себе в кармашек на платьице.

Тем временем Артемий повёл друзей по тропе, спускавшейся постепенно к шумевшей впереди воде.

- Я думаю, что мы в ущелье не пойдём такой компанией, а остановимся у речки Дерекойка. Ты, Настенька, здесь, мне кажется, не бывала, а речку в Ялте видела, – сказал он.

- Зато я бывал не однажды и с тобой и без тебя, – хмыкнул Евгений Николаевич.

Тропа стала уже, то есть не такой широкой, и круче, поэтому Евгений Николаевич взял Лизоньку за руку и повёл за собой. Отсюда скалы выглядели ещё опаснее, ещё страшнее, зато речка, серебрясь под лучами солнца, привлекала к себе весёлыми струйками, журчащими между камнями. Но вряд ли это сколько-нибудь пугало девочку, в отличие от её мамы, думавшей уже о завтрашнем отъезде в Москву и с долей опаски посматривавшей на громадные скалы Уч-Коша, где, как правильно заметила Лизонька, носилось великое множество разных по виду птиц. Это были и грачи, и сойки, и ласточки. Отдельно от них и повыше проносились ястребы да коршуны.

Лизонька подошла к реке и едва не вступила в неё своими летними белыми туфельками, но мама сразу же её оттянула подальше. И всё-таки девочка наклонилась к воде и потрогала её пальцами. Что ж, это было ой, как хорошо, и она ойкнула, но не испуганно, а весело.

Людмила сразу же набрала целую пол-литровую банку воды, сообщив всем, что эта вода самая чистая и питательная. Евгений Николаевич по большим камушкам, торчавшим из воды, перешёл речушку и принялся всех фотографировать своим мобильным телефоном на её фоне. Поразвлекавшись таким образом, стали собираться домой, так как предстоял ещё прощальный обед и подготовка к завтрашнему отъезду.

Выйдя по тропе назад к дороге, путники увидели, что такси вызывать по телефону не надо, поскольку на автобусной остановке стояла легковая машина в ожидании попутчиков в Ялту. Удалось спокойно сесть и сразу поехать. Лесная прогулка удалась на славу.

За обеденным столом было много восторгов по поводу прекрасного отдыха в Ялте. Людмила, как обычно, рассказывала истории о своих детях в садике.

- Мальчику из старшей группы Павлуше папа принёс букет цветов и попросил его передать мне, когда я приду в садик. Тот взял цветы и ходит всё время с букетом в руках. Другая воспитательница хотела взять цветы, а он не отдаёт, говорит:
 
- Это Людмиле Николаевне.

Так и лёг с букетом в руках на послеобеденный сон. Потом воспитательница спросила малыша, как называются цветы. Он ответил, но ей его ответ показался очень забавным, и она предложила другой воспитательнице задать Павлуше тот же вопрос о цветах. В ответ они услышали совсем неожиданное:

- Вы такая большая, а не можете запомнить.

Другую не менее смешную историю Людмила рассказала тоже о Павлуше:

- Мальчишки разыгрывают во дворе какие-то исторические события, о которых я им читала в книжке. Павлуша распределяет роли между детьми:

- Ты граф Оболенский, ты – матрос, ты – слуга, ты – графиня, а я Пётр Первый.

В ответ какой-то мальчик возражает быть графом Оболенским. Хочет другую роль.

- Хорошо, – соглашается Павлуша, – ты будешь матрос, Аня графиня, а я Пётр Первый.

Кому-то ещё не пришлась по вкусу роль, Павлуша доброжелательно переставляет роли, завершая всякий раз словами:

- А я Пётр Первый.

Вот ведь какой смешной. Все могут быть кем угодно, а только он – Пётр первый, то есть главный.

За разговорами вспоминали тёплое море, жаркое солнце и, конечно, горы, покрытые лесом, в котором кого только нет – и белки, и зайцы, и птицы.

На следующий день после завтрака заказали такси и счастливые и лишь слегка утомлённые насыщенным мероприятиями отдыхом гости уехали в Симферополь, где их поджидал самолёт в Москву.
               

ГЛАВА 10

ПЕРВЫЙ ГОД ВТОРОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Часть 1


Подходил к концу первый год нового тысячелетия. Его можно было назвать первым, так как впервые в его название вписалась цифра два – второе тысячелетие. Хотя правильнее было бы его именовать последним годом уходящего века и тысячелетия. Так или иначе, но подходил новый год.

Настенька готовилась рожать. Однако теперь она не связывалась, как было в прошлый раз, с добровольными помощниками на стороне. Систематически она приходила в государственную поликлинику к врачам получать консультации. И когда следовало, то есть когда почувствовала необходимость, позвонила в «Скорую помощь», которая и отвезла весьма здоровую, но готовящуюся рожать Настеньку, в тот же родильный дом на Ленинском проспекте, где она побывала в прошлый раз, и где остался весь тот же самый обслуживающий персонал. Провожавшие её, бабушка и мама остались очень довольны.

Евгений Николаевич был в этот раз на работе, готовя очередную публикацию в газету.

 
«В популярном советском фильме, не сходящим с экранов теперь уже телевизоров, «Карнавальная ночь» замечательный комедийный актёр Сергей Филиппов произносит ставшую крылатой фразу «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке пока не известно». А ведь и в самом деле трудно сказать, что там делается на планете, до которой в самые лучшие дни сближения аж пятьдесят шесть миллионов километров, тогда как мы зачастую не можем узнать, что делается на нашей с вами планете, в нашей собственной стране, даже если вы президент и сидите в самом центре страны, в Москве…

Стоп, но что это я? Конечно, президент не обязан сидеть всё время в столице. А потому, что же тут удивительного, если он ничего не знал и молчал о гибели подводной лодки «Курск», о бегстве за рубеж подозреваемого правоохранительными органами телемагната Гусинского, о делишках компании НТВ и притязаниях на неё американца Тёрнера, о поражении правительственной программы по спасению электроэнергетики, когда вместо неё в Думе слушают подсунутую вперёд программу электромагната Чубайса, о незаконном судебном решении по поводу снятия с выборной дистанции после первого тура наиболее вероятного претендента на победу в Приморье кандидата на пост губернатора края Черепкова, чтобы освободить дорогу денежным магнатам, о выступлениях народа против жилищно-коммунальной реформы и программы приватизации земли? Нет, разумеется, всего этого можно не увидеть, находясь в очень ответственных зарубежных командировках, хотя о каждом упомянутом событии пресса даже иностранная не устаёт кричать на всех газетных перекрёстках и из каждого телеэкранного угла.

А, может, нам просто достался президент-молчун? Но, наверное, не совсем так. Иногда он всё же выступает, награждая орденами и медалями творческую интеллигенцию или участников преступной войны в Чечне. Но где его собственные рассуждения о происходящем в стране, где мысли о том, что же он хочет увидеть в её будущем? Год президентского молчания объясняли тем, что президент должен осмотреться, притереться сидячим местом к креслу, как говорится, акклиматизироваться. Ладно, год протерпели, а молчанка не кончилась.

Народ российский действительно славится по всему миру своим долготерпением. Уж и женщин наших молодых толпами за границу в сексуальное рабство отправляют. А когда-то в древности их только силой оружия полонить татарам да туркам удавалось. Детей нарасхват в заграничные семьи продают потоком. Хотя у самих численность населения падает катастрофически. Хлеб, мясо и кур закупаем за границей, позволяя собственному крестьянину голодать при пустых пахотных землях, которые нечем сегодня обрабатывать, или они уже закуплены, как в Саратовской области землемагнатами, не собирающимся производить хлеб. Давят русского человека, чтобы совсем он на колени стал. И он терпит, а президент молчит.

Недавно сорока принесла мне на хвосте и шепнула на ушко новость, что де осенью грядут большие перемены в правительстве России, и что де у парламента силушки поубавится существенно, дабы правительство могло ещё свободнее быть и раскованнее, чем даже сейчас. А то, видите ли, неугомонные коммунисты объявили себя и аграриев единственными защитниками народа и не пустили несчастного Грефа, возмечтавшего продать русскую землю зарубежным магнатам, на трибуну государственной думы. Он, правда, не растерялся и высказался-таки из государственной ложи, куда парламентёров на дух не допустили. Его не смутило то, что за окнами зала, где он произносил крамольные слова о незначительности акта превращения крестьян в батраков, бушевала толпа, выплеснувшая свой гнев пикетчиков на Охотный Ряд, перекрыв движение по проспекту.

Там шла уже борьба с милицией. Омоновцы в бронежилетах и со щитами пока ещё в действия не вступали, ожидая команды в автобусах. Офицеры с большими и малыми звёздами на погонах, сцепив руки, пытались выжать возмущённых предательской политикой правительства людей на тротуары, и только вмешательство депутатов Госдумы, среди которых были известные лидеры Зюганов, Харитонов, Куваев, Лукьянов, Лигачёв, Шандыбин и другие остановило действия представителей властных структур города. Много часов бушевали люди на виду у всего народа. Десятки телеоператоров снимали своими большими и малыми объективами молодых и старых людей, требующих не позволять распродажу земли, но почти ничего из этого не показывали по телеканалам, как всегда. В этом особенность нынешней демократии. Она теперь для властьимущих денежных мешков, а не для народа.

Греф успокаивает, а Немцов и Хакамада идолопоклонно поддакивают, что, мол, говоря о продаже земли, речь-то сегодня, по крайней мере, идёт о каких-то двух, ну пяти-семи процентах земли, которые для начала можно будет продавать, об остальных процентах речь ещё далеко впереди. А люди в стране бушуют. Им, оказывается, вообще не хочется отдавать ни пяди своей земли и никому в личную собственность. Вот ведь оказия какая. Ну, никак не хотят люди становиться рабами и работать на дядю, сидящего в столичном ли граде Москве или живущим на улицах Лондона. Проправительственная партия в лице смеющегося в глаза Немцова заявляет: «Какие же вы глупые! Ну, если и продадим землю, то ведь никто же не увезёт её с собой в мешке в другие страны. Чего это вы всполошились?»

А позвольте спросить, господа нехорошие, куда денежки с этой землицы поплывут, когда её купят, а? Не туда ли, куда пошли деньги от наших нефти, газа, алмазов, спиленного леса, заводов и фабрик, других природных богатств и людского труда, к которым присосались иностранные инвесторы, высосавшие из страны так много, что теперь и долги платить нечем? О каком грядущем благополучии может идти речь, когда люди горько восклицают:  «Не до жиру. Быть бы живу».

Мне могут возразить, сказав, что я лишь писатель, а не экономист, и потому не смыслю в экономической политике государства. Пусть так, но вот сегодня, буквально только что я получил письмо от своего брата доктора экономических наук, полжизни посвятившего вопросам сельскохозяйственной экономики. Нет, он не давал мне никаких показателей, длинных столбиков цифр и сложных расчётов. Он писал мне как брату о том, что поехал в одно из крымских сёл отдохнуть от городской суеты и половить рыбку.

Сразу успокою злорадствующих по поводу отдыха интеллигенции. Брат отдыхал у друзей и в лучший день поймал на удочку трёх карпов, чему был очень рад. Но, скромно отдыхая в своё удовольствие не в Пицунде или на Канарах, а в простой бывшей советской деревне, он не мог не видеть её жизни, о которой мне и написал с горечью строки, которые я цитирую дословно:

«…колхоз стал коллективным самостоятельным предприятием, обанкротился, затем его вывел из банкротства его же бывший главный агроном, сменивший бывшего председателя, и теперь это предприятие стало частным, но бывшие колхозники ещё толком не знают, являются ли они тоже владельцами, как их председатель, или только его наёмными работниками. Им распаевали земли, т.е. выделили по 2 га на нос, но ещё не известно, какой участок кому принадлежит и какой им придётся платить налог за землю и не лучше ли её сразу продать.

Зарплату им не платят давно, но выдают продуктами по цене выше рыночной. Однако отказываться не приходится, поскольку денег для того, чтобы покупать на рынке, у них нет.

Посетил я там частную свиноферму и колхозный коровник. Это фундаментальные железобетонные достаточно чистые внутри строения. Коровник был механизированным, но из-за отсутствия средств полностью перешёл на ручную дойку, кормление и уборку. Это стало дешевле, чем тратить солярку и электричество. Стадо сократилось почти в три раза по сравнению с доперестроечным временем, удои – в два раза из-за ухудшенного кормления. Свинарник же впечатлял огромными тушами откормленных свиней. Частник не скупится на самые лучшие корма.

По соседству стояли несколько деревянных сараев, куда меня не водили, т.к. там свиньи колхозные в запущенном состоянии. Хозяин дома, где мы остановились, работает в коровнике главным механизатором. Он выписал на своей же ферме в счёт неполучаемой зарплаты 100 л. Молока по 60 коп. (по такой цене продают и сторонним оптовым покупателям, приезжающим с молоковозами), отвёз его на свиноферму, а взамен получил корм для своего поросёнка, которого выращивает дома. Такой вот расклад.

Председатель их предприятия предлагает сдавать свои земельные паи ему, а он будет расплачиваться продуктами. Понятно, что будет элементарный дурёж. Я предложил им объединить свои паи с семьёй сына, который имеет свой собственный колёсный трактор, и на получившихся 10 гектарах организовать ферму, скажем, зерновую, или даже клубничную. Но для этого нужен стартовый капитал, который, если брать под существующий банковский кредит, то запросто можно обанкротиться в течение года, что и происходит во многих подобных случаях, особенно если не повезёт с погодой или не удастся где-то что-то украсть. Иначе не вытянешь.

Система, при которой выжить в предлагаемых законом условиях невозможно, побуждает находить нелегальные пути выживания».

Вот какую жизнь предлагают нам сегодня Греф и его подпевалы – вырастить класс кулаков и ему в подмогу гораздо больший класс батраков. Против такой перспективы, а не против двух процентов земли под зданиями, выступили люди, бушевавшие эмоциями у парламента.

У меня ком подкатился к горлу, когда я увидел с какой решительностью вместе со мной бросились люди наперерез бешено летящему по проспекту транспорту. Слёзы подступали к глазам, слушая, как сотни скандировали: «Землю народу!». Народ хочет не только землю отстоять, но и вернуть себе власть, ту власть, что была у советов. Народ хочет вернуть союз, существовавший у народов, вернуть Советский Союз. А президент молчит.

15 июня на Охотном Ряду против народа выступил небольшой отряд милиции, которой самой же несладко живётся от малой заработной платы и обещания лишить незначительных привилегий. 4 июля события разворачивались по более серьёзному варианту.

С 8 утра участок возле гостиницы «Москва» был огорожен металлическим ограждением. Металлические столбы, вбитые намертво в тротуар, не позволяли опрокинуть ограждение на проезжую часть. Организаторы порядка полагали, что это остановит народ.

Наивные люди. Когда пришло время, коммунисты, прошедшие войны и потерявшие чувство страха за время перестроечных «улучшений» жизни, рванули на себя ограждение и, сминая линию выстроившихся заблаговременно милиционеров, вновь людской лавиной перекрыли Охотный ряд, протестуя в этот раз против готовящегося принятия Думой нового трудового законодательства, отменяющего многие социалистические завоевания народа, которым завидовал прежде весь трудовой мир.

Коммунистов на пикет пришло в этот раз гораздо больше, чем 15 июня. Они заполонили весь проспект, заняли пространство до самых дверей Госдумы, которые пришлось срочно запереть, дабы толпа не ворвалась в Думу и не прервала заседание. Через центральный вход не могли пройти ни аккредитованные журналисты, ни всевозможные представители с серьёзными удостоверениями, ни даже сами депутаты, которым пришлось обходить здание через толпу, и тогда некоторым особо известным противникам народа, таким как В. Ф. Жириновский, приходилось довольно туго не только морально, но и физически ощущая на себе прелесть летящих тухлых яиц.
 
Настроение коммунистов было явно боевым. Со ступенек Госдумы звучали революционные песни, призывы не отступать перед властью, предающей интересы народа, читались стихи. Выступил и я со своими строками, основная мысль которых выражалась в словах:


Здесь,
только здесь начинать канонаду
прямо
открыто
в упор,
в лицо.
Пора хоронить навсегда плеяду
вросших в российскую власть подлецов.

Только себе – побольше и лучше.
Карьера, связи, знакомства, блат…
Как в эти мозги сквозь повисшие уши
сунуть герценовский набат?

Как предотвратить растерзанье России?
Как предупредить наплывающий мрак?
Как объединить все могучие силы
в один богатырский
народный
кулак?


В этот день Зюганов не вышел к коммунистам. Вместо него с информацией о происходящем в Думе и призывом соблюдать порядок выступил секретарь городского комитета партии коммунистов А.А.Куваев. Вместе с тем он попросил отойти от здания думы. И вот он новый урок. Коммунисты не вняли просьбе руководителя, как произошло 15 июня. Коммунисты не хотели больше отступать ни на шаг. Над этим стоит задуматься партийным лидерам.

 Но и правительство теперь готовилось к мероприятию серьёзнее. Прежде всего, на коммунистов бросили тех, кого в народе называют штрейкбрехерами. Со своими знамёнами на коммунистов пошла пропутинская команда платных подпевал. Вот тут и завязалась потасовка. Милиция кинулась разнимать. Телерепортёрам было что снимать для своих спектаклей. Коммунисты устояли.

Тогда на них пустили поливальную машину. Но водитель не рискнул мочить людей. Это же не сортир, о котором некогда говорил президент. Толпу так просто не замочишь. Пришлось пускать мощными рядами тяжёлые грузовики. Старая женщина  легла под колёса. Её оттащили дюжие милиционеры с большими звёздочками на погонах. Взбешённые демонстранты кричали проклятия водителям, плевали в них и пытались древками транспарантов остановить движение. Водители с искажёнными страхом лицами задраивали стёкла кабин.

Я видел по телевизору, как в Индии бушующие негодованием толпы народа сжигали машины с водителями заживо. Здесь к счастью такого не было, но кто знает, что произойдёт в следующий раз?

Многочисленные отряды милиции стали рассекать демонстрантов на группы, которые оттеснялись силой и только силой к тротуарам. У здания думы произошла заминка. Возле ступеней сидела небольшая, но мощная группа шахтёров, приехавших из Кузбасса, Воркуты, Подмосковья. С сильными людьми, крепко сцепившихся руками, милиция никак не могла справиться. Милицейские цепи толкали нас прямо на сидящих, а мы сопротивлялись и пытались словами убедить полковников и чинами ниже, что нельзя давить людей людьми.

Кто понимал нас, кто нет, но, в конце концов, шахтёры сами поднялись и героями перешли на противоположную сторону. Я представил себе, что бы было, если бы к зданию Думы пришёл не десяток шахтёров, а тысячи их касок заполонили бы проспект. Никакая милиция бы не справилась с этой силой.

Завтра, когда будут шириться ряды протестантов, в борьбу с народом вступят ОМОН и отряды спецназа с водомётами и прочими атрибутами насилия. Они подчинены воинской присяге. Это понятно. Однако вряд ли это остановит народ.

Президент молчит и по этому поводу. Вот и вспомнились слова из фильма «Карнавальная ночь» с некоторым лишь изменением «Есть ли у России президент, нет ли у России президента, народу пока неизвестно».

Когда окончательно погаснет свет в домах, благодаря Чубайсу, когда не смогут люди платить за свои квартиры, благодаря жилищно-коммунальной реформе, когда выяснится вдруг, что земля, на которой стоит наш завод, теперь не наша, а американская, и это благодаря Грефу, когда народ в своём большинстве останется нищ и гол, как сокол, то не восстанет ли этот народ, понимая, что терять уже больше нечего, и не спросит ли во весь голос, как это было у здания Госдумы 15 июня, «А зачем нам такой президент, которого мы не видим в своём горе и не слышим в своих бедах?» Ведь жила и великая Русь, и Советская Россия без президентов. Да и сейчас он вроде и есть, а вроде и нет, или играет в молчанку».


Часть 2


Очередной статейный материал Инзубов писал уже после рождения сына, а он родился, и назвали его Станиславом. Имя придумал Евгений Николаевич, подбирая более-менее редкое. Настенька сразу согласилась, сказав:

- Стасик – это очень приятное имя, не говоря о более гордом – Станислав.

Так и порешили, покидая роддом на машине Александра, с которым была и его жена Верочка. Дома их встретила ухаживавшая за Лизонькой бабушка и мама с папой Настеньки. Евгений Николаевич торжественно внёс сына на своих руках со словами:

- Вот вам человек нового века и нового тысячелетия. Прошу любить и жаловать.
 
Родные люди сгрудились вокруг, отстранив Лизоньку, которой очень хотелось посмотреть. Евгений Николаевич мгновенно заметил несправедливость и сразу присел лицом к дочке:

- Лизонька, посмотри на своего братика. Будете отныне вместе расти и петь песни. Ты его будешь учить. А когда он станет большой, то станет тебя защищать. Так что береги его.

Трудно передать, какими влюблёнными глазами смотрела на своего братишку Стасика маленькая девочка Лизонька. Она улыбалась во весь ротик, глазки до предела раскрыты, ручки осторожно легли возле личика ребёнка.

Евгений Николаевич вновь поднял малыша и понёс во вторую комнату, уложив его в ту же кровать, где всего лишь год назад лежала Лизонька, для которой рядом сейчас стояла другая кроватка побольше.

Пока в большой комнате готовили праздничный обед, Евгений Николаевич сел за компьютер, взял тетрадь с записями и начал писать нечто вроде фельетона для газеты. Работа есть работа.


«Н-Н-Э ПРЕРЫВАЙТЕ МОЮ МЫСЛЬ!


В связи с тем, что в США приняли решение об одностороннем выходе из договора по ПРО наш специальный корреспондент Е. Инзубов якобы обратился с несколькими вопросами к президенту Российской федерации В. В. Путину. Публикуем несостоявшееся интервью.


Евгений Инзубов: Прежде всего, разрешите спросить Вас, Владимир Владимирович, доводилось ли Вам читать мои интервью с Вашими предшественниками на посту президента нашего государства?

Владимир Путин: Н-н-э…

Е.И.: Понял, что не доводилось, тогда следующий вопрос.

Путин: Я же ещё не начал отвечать.

Е.И.: Но я догадался. Мне отведено очень мало времени на интервью, поэтому приходится спешить понимать.

Путин: Смотри, какой шустрый. Не успеешь и замочить, как вывернется.

Е.И.: Такая работа у журналистов, но не будем о грустном. Только что мы узнали, что ваш друг Буш заявил о решении США выйти из договора по противоракетной обороне в одностороннем порядке. Не является ли это предательством дружеских чувств, которые вы проявили недавно во время вашей интимной встречи на его загородной фазенде или резиденции?

Путин: Н-н-э…, прошу вас не перебивать меня. Думаю, правильным будет положительное рассмотрение справедливого предложения о законном пересмотре в утвердительном плане некоторых положений конституции в части продления моего пребывания на посту президента страны, что явится в свою очередь нашим выходом  из создавшейся ситуации, связанной с выходом США из договора по противоракетной обороне СНВ-2. Моё длительное пребывание на посту президента позволит, во-первых, завершить развал армии путём перевода на контрактную основу, главным образом, те многочисленные воинские части, в которых служат практически одни офицеры, для которых, что контрактная служба, что не контрактная – один чёрт. Во-вторых, за этот период мы сумеем, возможно, завершить  войну в Чечне, которую, правда, объявили законченной ещё в прошлом году. В-третьих, разберёмся с Афганистаном. А то, что ещё удумал этот Буш – не пускать нас к соседям с миротворческой миссией. Да я.., да мы…

Е.И.: Да нам ли льва бояться, вы хотите сказать, как говорится в известной басне «Заяц во хмелю»? Но мы же не зайцы, или…

Путин: Н-н-э…

Е.И.: Опять понял. Тогда у меня вопрос относительно нового кодекса законов о труде, против которого выступают многие в нашей стране, и даже трудящиеся зарубежных стран возмущаются его принятием. Ведь даже в нашей последней ельцинской, как её называют, конституции записано, что новые законы не должны ухудшать положение человека.

Путин: А почему вы думаете, что новый КЗОТ что-то ухудшает? Ну, убрали ограничение часов рабочего дня. Что же здесь плохого? Наниматель теперь имеет право продлевать рабочий день по своему усмотрению, значит, каждый час работы его поднаёмных станет для него дешевле, то есть выгоднее для него. А вы знаете, сколько у нас в стране работодателей? Великое множество. Это тоже народ. Убрали из КЗОТа статью о фиксированном отпуске трудящихся. Что это значит? Работодатель имеет право давать отпуск на месяц и два, и три, если захочет. Но ведь и самому работнику не нужно столько отдыхать. Он должен зарабатывать деньги, так что расслабится недельку и хорошо – снова за работу.

Е.И.: Но не переутомится ли народ от такой напряжённой трудовой жизни, и не приведёт ли это к дальнейшему сокращению численности населения в стране? Прежде ведь государство заботилось о том, что бы каждый человек имел право не просто иметь свободное время, но и использовать его на бесплатную учёбу, бесплатное лечение, бесплатный отдых в санатории для восстановления сил. Народ недоволен тем, что всё это ушло в прошлое.

Путин: В вашем вопросе, фактически содержится и ответ. Посмотрите, чем меньше население, тем меньше недовольства, не так ли? Кстати, это ещё один наш ответ на дурацкую выходку Буша с его выходом из договора по ПРО. Судите сами. Чем меньше людей в нашей стране, тем менее уязвимыми мы будем. Ведь вот, как только Бен Ладен остался с небольшим отрядом, так он ушёл в горы, и теперь ищи его, свищи. Или, например, в той же нашей Чечне. Когда у Масхадова была армия, то мы успешно с нею сражались. Теперь, когда только у нас войска, его разрозненные малочисленные, никому незаметные отряды террористов постоянно атакуют наши части, убивая наших солдат и офицеров, а мы с ним ничего не можем поделать. Так что, как понимаете, есть преимущество в малочисленности.

Е.И.: Это шокирующее объяснение, и позвольте для разрядки нашей беседы задать вопрос на несколько отвлечённую тему. Не так давно вы вручили вашему предшественнику и благодетелю Ельцину высший орден государства, а награждённый назвал этот ваш шаг героическим. Как вы думаете, Ельцин считает так, поняв, что нельзя было награждать человека, которого ненавидит фактически вся страна за предательство интересов народа, или просто он не видит в вашей более чем двухлетней деятельности на посту руководителя государства  (с учётом премьерства) ничего более существенного, чем вручение ему ордена?

Путин: Вы русский журналист и вам следует знать русские обычаи. Вы не можете не помнить русской поговорки: долг платежом красен. Я скромный человек и только выполняю свой долг перед семьёй, которая меня родила и воспитала.

Е.И. Иными словами, вы делаете не то, что хотите, а то, что обязаны кому-то?

Путин: Как офицер, я человек чести. Долг – прежде всего. Но у вас заканчивается время на вопросы. Давайте последний.

Е.И. Приближается новый год. Что бы вы хотели пожелать нашему народу?

Путин: Н-н-э… Жизнь нас ожидает нелёгкая. Цены в стране будут продолжать расти и не только на доллар. К сожалению, они пока, как и прежде, будут опережать рост заработной платы и пенсии. Будет продолжаться передел собственности в стране, что отрицательно сказывается на настроении людей, привыкших к общему социалистическому хозяйствованию. Я хочу пожелать людям не обращать на эти аспекты жизни особого внимания, не выступать с лозунгами против Чубайса и ему подобных, не перекрывать толпами митингующих автострады и железнодорожные пути, не хвататься за вилы, если на чьи-то земли придут иностранные покупатели или новые русские, и последнее – платить своевременно налоги с доходов, если даже их нет, тогда всем будет хорошо: тем, кто у власти и денег оттого, что их не станут беспокоить требованиями улучшить жизнь простого народа, и простому народу – оттого, что их не будут разгонять дубинками, поливать водомётами, обвинять в нарушении спокойствия. Вот и будут все счастливы, правда, каждый по-своему.

Евгений Николаевич завершил печатание материала и пошёл в другую комнату, откуда его уже начали подзывать. Он сел за стол и поднял рюмку:

- С праздником вас, дорогие мои! С рождением сына Стасика! Спасибо тебе, Настюша! Чокаемся.

Бокалы и рюмки были сдвинуты и опорожнены, а Евгений Николаевич продолжал стоять и говорить:

- Мне хочется прочитать вам свои стихи, опубликованные недавно в московском журнале «Поэзия», редактором которого является мой недавний знакомый Лев Котюков. Мы с ним хорошо сошлись при моём издании газеты «Московия литературная». Ну, вы знаете – я вам всем её дарил. И он предложил мне опубликовать в его журнале стихи. Их я и хочу прочесть наизусть.



И ты ушла, а всё осталось:
не выпитый до дна бокал,
любви растерзанная малость
и сердца гаснущий кристалл.

И не пытай меня вопросом,
люблю ли я? за что? зачем?
Жить в этом мире так не просто
в обманной россыпи речей.

Люби, как любишь.
Пой, как знаешь.
Живи не завтра, а сейчас.
И, может быть, счастливой станешь,
хотя бы в свой последний час.


Все зааплодировали, а Настенька тихо сказала:

- Я видела этот журнал и эти стихи, но ты мне их не читал.

Всё недосуг, Настюша. Я и другие не читал из журнала, а сейчас послушай, и он продолжил чтение:


И упала озёрная синь
среди елей, берёз и осин.

Смявши травы у ласковой ели,
мы с тобой в синеву смотрели.

И твои разбирая косы,
я рассказывал про берёзы.

И про то, как у наших осин
на поляне родился сын.

Ты однажды три слова сказала,
попросив обо всём с начала.

И опять я начал рассказ
о любви у берёз и у нас.

И, вздыхая в небесную стынь,
улыбалась озёрная синь.


Евгений Николаевич остановил аплодисменты поднятой рукой и прочитал третье стихотворение, назвав его «Терновый куст»:


Зарыдает ясень,
разорвав тоску.
Будет ещё счастье
на твоём веку.

Будет тихий вечер,
светом вспыхнет кровь.
Ты бери покрепче
за руки любовь.

Уведи за вербы,
за терновый куст,
где не знают меры
переливам чувств.

Только помни, помни:
в полуночный час
этот куст терновый
обманул не раз.


Опять раздались аплодисменты.

Так прошёл очередной день уже стареющего века и стареющего тысячелетия.


Часть 3


Через несколько дней Евгений Николаевич подготовил ещё один материал фельетонного характера, но опубликован он был уже в начале первого года первого века второго тысячелетия новой эры человечества.


«ХОЧУ В РАЙ, ДА ГРЕХИ НЕ ПУСКАЮТ.

Продолжаем публикации несостоявшихся интервью с якобы известными личностями, будто бы проведенными нашим специальным корреспондентом Е. Инзубовым. Очередная встреча будто бы или якобы состоялась с бывшим президентом России Б. Ельциным.


Е.И.: …Вот не знаю, как к вам обратиться. Помню, что на заре вашего политического взлёта, на встрече с журналистами вы говорили, что товарищем вас называть было бы неправильно, а господином – вы не привыкли ещё. В тоже время президентом вы уже не являетесь, а обращаться, как к обычному пенсионеру (правда, с привилегиями необычными), несколько неудобно.

Ельцин: (с упором на букву «о») На Руси говорят: «Хоть горшком зови, только в печь не сажай».

Е.И.: Согласен. Тем более, что сажать – это не по нашей части. Но, кстати, о привилегиях. Вспоминается, что вы всплывали на политический Олимп на лозунгах борьбы с привилегиями номенклатурным работникам. Народ поверил тогда, что вы заботились о массах. Так ли это? Ведь, став президентом, вы отдельным личностям раздарили такие привилегии, о которых прежде и мечтать было невозможно.

Ельцин: Это, знашь-понимашь, надо рассматривать диалектически. У каждого момента свой лозунг. Сначала был лозунг борьбы с привилегиями, чтобы привлечь народ к выборам за меня. А после выборов, когда я победил, появилась необходимость в лозунге: бери привилегий, кто сколько возьмет.

Е.И.: Простите, вы предлагали брать суверенитета, кто сколько возьмёт.

Ельцин: А имел в виду привилегии. Это надо соображать, знашь-понимашь. Кто понял, взял, что хотел и сколько хотел.

Е.И.: После вашего прихода к власти в стране многие из тех, кто шли за вас на баррикады, вскоре всё поняли и отвернулись от вас…

Ельцин: Зато некоторые их лидеры, наоборот, повернулись ко мне. Вот Руцкой был против меня, а потом вишь, как лихо губернией управлял – всю свою семью на тёплые местечки рассадил, взял привилегий, сколько хотел. А то, как Петька, или как там его по имени, который самозванец в истории, залез в Белый дом и называл себя президентом.

Е.И.: Вы, очевидно, имеете в виду Гришку Отрепьева, то есть Лжедмитрия первого в период правления царя Бориса Годунова?

Ельцин: Во-во, его. И имена правителей совпали. Я ведь тоже Борис.

Е.И.: Да, о вашем интеллекте по всему миру легенды ходят. Как-то мне французы рассказали про вас анекдот. Будто пришли вы к небесному раю, а у ворот архангелы стоят и вопросы задают. Спрашивают вас: «Кто такой?», вы отвечаете: «Ельцин». Спрашивают: «Чем докажете?», вы отвечаете: «А что доказывать? Ельцин есть Ельцин». Архангелы не согласны и говорят: «Вот шёл до вас Бетховен – доказал, шёл Пикассо – доказал, теперь вы докажите».

Ельцин: А это кто такие?

Е.И.: Именно этот вопрос вы задали в анекдоте, и архангелы вас тут же пропустили в рай.

Ельцин: Это хорошо. Значит, поверили и пропустили. Я очень в рай хочу.

Е.И.: А разве у вас сейчас не райская жизнь?

Ельцин: Райская, это правда. В Барвихе хорошо. Но мне бы не хотелось, чтобы потом было хуже.

Е.И.: Неужели вы теперь не атеист? Вы ведь столько лет были коммунистом!

Ельцин: Да какой там, к чёрту, коммунист? Одно название было. Что вспоминать прошлое? Для того я его и рушил, чтоб никогда не говорить о коммунистах.

Е.И.: Так вам было худо при них?

Ельцин: Нет, так я сказать не могу. Жил, конечно, не тужил. Но теперь я, можно сказать, настоящий царь. Кого хочу, того на любую должность ставлю. Кто-то думает, что он выбирал нового президента Путина. Нет! Это я его назначил. Вы, может, думаете, что я сейчас не у дел? Ошибаетесь. Я ещё своё последнее слово не сказал.

Е.И.: Как же так? Вы же прощались с народом и даже слезу пускали.

Ельцин: Ну, уж и пошутить нельзя. Я, знашь-понимашь, всегда был юмористом.

Е.И.: Даже когда вас в реке мочили с мешком на голове?

Ельцин: По секрету могу признаться, что и это была шутка. Нужно было как-то обратить на себя внимание, вот и придумали хохму. Погодите, вы ещё не то от меня услышите. Как я был царём, так им и остался. Сегодня деньги правят миром, а не идеология. Я правильно произнёс это слово?

Е.И.: Сейчас правильно.

Ельцин: Ну, вот. Значит, я ещё в порядке. А денег у меня достаточно, чтобы решать любые вопросы. Так что до следующих встреч в эфире, знашь-понимашь.

Е.И.: Извините, но у меня ещё вопрос. Вас пригласили в качестве гостя на сегодняшнюю встречу в верхах с президентами, так называемых, независимых стран, бывших республик Советского Союза.  Прошло десять лет с того момента, когда вы с Шушкевичем, Кравчуком и компанией успешно развалили мировую державу. Все теперь видят, что из этого получилось. Вас не мучает совесть в связи с содеянным вами? Ведь фактически все народы страдают от этого.

Ельцин: Эк, куда хватил. Так я тебе и скажу. Но если честно, то я пью, а тогда никаких мыслей в голове не просматривается, даже ностальгических. Только ты этого не пиши, а то, знашь-понимашь, в рай не пустят. А хочется.

«Московия литературная», 9.02.2001
 
«Советская Россия», 1. 12. 2001


Часть 4


Заканчивался последний год первого тысячелетия. Евгений Инзубов – теперь писатель, поэт, журналист, отец любимой дочери и замечательного сына, муж прекрасной Настеньки, то есть любящий глава семейства и задумчивый человек, рождавший в душе своей такие строки стихов:

АХ, ДУМЫ МОИ, ДУМЫ МОИ


Стучат по крыше злые ветры,
роняя снежные комки,
а я спешу вложить в конверты
привет и дум моих полки.

Ах, думы, думы, мои думы,
не подчиняетесь вы мне.
Как будто ветры вас раздули
и разметали на волне.

И вот мечусь я, как кораблик,
пытаясь вместе вас собрать.
Но руки в холоде озябли,
и голос я боюсь сорвать.

Так приключилось, так случилось,
такая стала наша жизнь:
плывём в волнах мы через силу,
хоть за соломинку держись.

Вот почему пусты конверты:
не нахожу свои полки.
Стучат по крыше злые ветры,
роняя снежные комки.


Как повернётся новый век, каким боком, какой судьбой? Вопросы, вопросы, вопросы.