Письмо

Памяти Петрова Сергея Ивановича

Перебирая старый семейный архив, я наткнулась на пожелтевшую от времени картонную папку, тканевые шнурки, что скрепляли ее, сильно обветшали, было страшно даже прикоснуться к такой давней вещи, но любопытство взяло вверх над осторожностью. Аккуратно развязав шнурки, я открыла папку и увидела множество выцветших от времени бумаг, исписанных чернильным пером очень красивым каллиграфическим почерком, кожаные корочки удостоверений с марками взносов, государственные документы, заверенные круглыми печатями, датированные разными годами от одна тысяча девятьсот четвертого года, до официального бланка с круглой печатью «Свидетельство о смерти». В совершенно обычной старой папке хранилась целая история жизни одного человека, попавшего в далекую Сибирь из революционного Петрограда по зову сердца.
Когда Сережа учился в школе, то его очень удивила история жизни Михаила Ломоносова, он был поражен его неудержимым стремлением к цели, образ этого ученого стал путеводной звездой на всю жизнь. Мальчик мечтал оказаться в Архангельске и вдохнуть родной воздух своего героя, и после окончания семилетки он едет по той самой дороге, что и Михайло Ломоносов, только из Петрограда в Архангельск и поступает в лесной институт. После окончания Архангельского института он в родном городе на Неве вступил в ряды «двадцатипятитысячников», что разъехались по всей России строить новую страну - первое в мире государство рабочих и крестьян. Вот передо мной лист направления:
«Петров Сергей Иванович 1904 года рождения, коммунист. Направляется в Красноярский край, деревню Казачинское для организации первого советского леспромхоза. Прибыть на место не позднее 21. 05. 1926 года. Подпись и печать».
Печать очень хорошо сохранилась, словно ее только вчера поставили на этот желтый, чуть оборванный, листок заводской ведомости.
Хочется понять, как совсем молодой человек, образованный, из столицы поехал один в самую глушь, с горячим сердцем, без поддержки, строить новое, до сих пор никем не деланое. Сибирь встретила его дождями, бездорожьем и бандитскими шайками по лесам, добирался он от Красноярска до села Казачинского на телеге девять суток, на что приложен документ. Мальчик в двадцать один год начал создавать предприятие, организуя людей. Какой нужно было иметь характер и целеустремленность, чтобы сибирский мужик поверил ему и поддержал! Бесконечные протоколы собраний были написаны ровным почерком на совсем пожелтевшем каком-то старом бланке гербовой бумаги. Леспромхоз заработал в срок, лес на подводах пошел в Красноярск, село начало строиться, Сергей Иванович успешно справился с заданием партии, о чем свидетельствует грамота о перевыполнении плана за 1933 год.
А вот еще старая газета, прикреплённая к чуть поржавевшим скрепкам папки, смотрю дату - 1935 год и статья «Кулаку Петрову не место в партии», читаю. Трудно представить, что чувствовал человек, читающий эту газету, наверное, многие верили написанному, а что было тогда в душе у самого Сергея Ивановича - об этом можно только догадываться. Потом множество бумаг, справок, характеристик, доказывающих его пролетарское происхождение. Читаю и понимаю, что целая история рода Петровых раскрывается в этих прыгающих буквах и корявых строчках, отпечатанных пишущей машинкой.  «Отец: Петров Иван родился в городе Петербурге, работал дворником, имел надел земли два гектара, корову и лошадь, шесть овец, подать государству платил исправно, наемных работников не имел. Умер в 1911 году, оставив вдову, работающую прачкой в дворянской усадьбе и трех детей, сыновей Сергея и Василия, дочь Клавдию. Вдова революцию приняла радостно, сын Сергей вступил в партию 1922 году, Василий и Клавдия беспартийные, но революцию приняли». Еще бумаги, рассказывающие о его партийной работе в институте и селе Казачинское. Читая, понимаешь, насколько важно было Сергею Ивановичу доказать своим партийным товарищам, что он бы прав, принимая решения, а статья в газете и донос - все это грязная ложь, порочащая его доброе имя. А дальше протоколы собраний в селе, потом в Красноярске, отклонения его объяснений и снова бумаги, бумаги. Вот характеристика из Архангельского лесного института, вот справка о доходах семьи из города Петрограда, ходатайства товарищей по партии и даже расписка домашней хозяйки о том, сколько и когда спиртного было выпито гражданином Петровым.
Улыбка невольно скользит по губам, нам, людям двадцать первого века, странно читать такие объяснения: «Выпил сто пятьдесят грамм самогона после работы в присутствии квартирной хозяйки так как, добираясь с лесной деляны, ознобил руки, остатками самогона растер ступни ног и кисти рук. Второй случай употребления спиртного произошел в апреле в присутствии товарищей Рябова И.М и Мерзлякова А.Е после того, как, переезжая реку Енисей, провалились в прорубь и промокли. Выпил двести граммов, указанные товарищи могут подтвердить. В другое время спиртное не употреблял и пристрастье к алкоголю не имею». Вот такие объяснения на простом тетрадном листе в клеточку. Только на третьем партийном собрании через два года Сергея Ивановича восстановили в партии и перевели работать в город Енисейск. Здесь он женился, и у него родились трое детей, точно так же, как у родителей - два сына Юрий, Леонид и дочь Людмила. А потом война - страшная, беспощадная, задевшая каждую семью. Кто получал похоронки с фронта, а кто на фронте читал и оплакивал родных, погибших в тылу, казалось, общая беда обняла своими костлявыми руками целый мир. Не миновала она и семью Петровых.
Сергей Иванович, политрук военного завода, выпускающего танки и боевые машины, сидел за столом в душном кабинете, закрыв лицо обветренными руками. Перед ним на зеленом сукне лежало только что прочитанное письмо, написанное незнакомой рукой. Всего несколько строк простым карандашом, а сколько боли, что аж защемило сердце. Крупные капли предательски падали на бумагу и скатывались на стол, превращая кляксы на светло-зеленом сукне в бурые пятна похожие на кровь.
- Что с вами, Сергей Иванович? - спросил неожиданно вошедший директор завода.
Мужчина наскоро вытер лицо и молча протянул листок бумаги вошедшему.
- Письмо из дома получил, - тихо ответил политрук.
Степан Терентьевич, директор завода и товарищ по партии, взял письмо и, надвинув со лба очки, внимательно прочитал:
«Сергей Иванович, здравствуйте.
Пишет вам ваша соседка Зося, извините, что пришлось рыться в ваших домашних вещах, ища адрес, но другого способа найти вас я не имела. Ваша жена Галина с весны не встает с постели, совсем плоха, думаю, помрет скоро от чахотки. Старуха ослепла и за ребятами приглядывать не в состоянии, есть в доме нечего. Сыновья Юра и Леня беспризорничают, маленькая Люся все время болеет. Мы с соседями подкармливаем ребят, когда можем, но вы знаете, у меня самой пятеро душ. Приезжал оперуполномоченный, сказал, если до осени не отыщутся родственники, то детей отвезут в детский дом. Сергей Иванович, если вы в добром здравии, дайте ответ, что делать?
С уважением, ваша соседка Зося
23 мая 1946 года».
- Да, Сергей Иванович, задача! А письмо-то еще в мае писалось, а сейчас июль. Директива нам пришла сегодня, вот и пришел посоветоваться, как переоборудовать завод в кратчайшие сроки на выпуск тракторов. А еще станки везут, машины будем собирать, комбайны, надо страну из руин поднимать после войны. Год после победы, а тут дети беспризорничают. Семья где, далеко?
- В Енисейске, городок такой старинный в Сибири на Енисее.
- Далеко, тремя днями не управишься, а больше дать не могу, что делать-то? Отпустить тебя надолго не могу, и не смотри на меня так, не имею права. Подумай, может, родственники есть, кому написать, пусть заберут парнишек, сколько им?
- Юре десять лет, Лене четыре, Людочке шесть. Да нет у нас в Енисейске родни, не местные мы, жена из деревни Казачинское, а сам я из Ленинграда, в двадцать шестом году послали меня в Сибирь организовывать леспромхозы, двадцатипятитысячник я, а в Енисейске новое предприятие задумали, а тут война, - совсем потухшим голосом ответил политрук.
- Маленькие совсем дети-то.
- Да, зиму сами не переживут, морозы у нас лютые, теща совсем старая, ей троих детей не потянуть, за ней самой пригляд нужен, дай отпуск на десять дней, Степан Терентьевич.
- Не могу, не в моей это власти. Сергей Иванович, ну ты же сам всю жизнь руководитель, знаешь.
- А в чьей? Кто директор завода, ты? Или я чего-то не знаю?
- Ну, я, конечно, но ты же знаешь, сколько надо мной власти и вообще, иди в парторганизацию, решайте там общим голосованием, это дело политическое.
- Какое политическое? Детей пристроить - политическое, ты щи с революцией не мешай, - вскочил с места политрук и сорвался на крик.
- Сергей Иванович, я вас попрошу не кричать, говорю, сам я такие вопросы решить не могу, у меня приказ - завод в кратчайшие сроки переоборудовать и начать выпуск сельскохозяйственной техники, весной поля нечем будет пахать, а ты - отпуск. Все я понимаю, жена - при смерти, дети одни, но напиши соседке, вышли ей деньги, обещаю тебе, как запустим завод, так сразу поедешь. У меня самого семья погибла, ты же знаешь.
Сергей Иванович махнул рукой и вышел из собственного кабинета, достал портсигар с дарственной надписью: «Лейтенанту Петрову от командования за добросовестное выполнение задания». Ватными ногами вышел на улицу, достал папиросу и трясущимися руками поджег спичку, та категорически не хотела гореть.
- Да что ты будешь делать, - выругался он и, опершись на столб, придерживающий козырек крыльца, посмотрел в далекое голубое небо, почти белое от невыносимой жары.
Лето сорок шестого года выдалось на редкость жарким и засушливым даже в Сибири, с мая месяца не было ни единого дождя, только закончилась страшная война, и опять испытания. Сергей Иванович постоял еще минутку, наморщив лоб, сунул портсигар в карман и, широко шагая, направился на территорию завода. Обошел два цеха, но главного инженера нигде не нашел, он спрашивал рабочих, кто отрицательно мотал головой, кто протягивал руку в приветствии и объяснял, что сегодня Максима Геннадьевича никто не видел. Скоро гудок известил об окончании смены, рабочие сменяли одни других, завод работал в две смены по двенадцать часов, людей не хватало. Основная масса - это женщины и пришедшие с войны мужчины, сменившие сыновей и дочерей-подростков у станков. Невыносимо давило сердце, Сергей не думал о жене, она болела давно, еще до войны ей поставили страшный диагноз «туберкулез легких», в сорок втором болезнь совсем одолела ее, она практически не лечилась, питание было плохим, а говорить о лекарствах не приходилось. Смерть Галины была делом времени, Сергей смирился с ее неминуемой потерей, а вот дети, их трое… Мальчишки сильнее, здоровее, а Людочка родилась совсем слабенькой, она росла хрупкой, болезненной, как травинка, растущая в тени. «Надо непременно ехать, есть же выход, война кончилась, я не инженер-машиностроитель, от меня на заводе мало что зависит, политруком может быть любой старый партиец, пришедший с войны», - рассуждал он. Максим был его старым другом, тоже родом из Ленинграда, они случайно встретились здесь в сорок втором, Сергей хотел уйти добровольцем на фронт, но партия посчитала, что в должности политрука на военном заводе он нужней, а Максим попал сюда, в Омск, после тяжелого ранения, ему ампутировали левую руку почти до плеча. Инженер, член партии он рвался помочь стране, воюющей с фашистскими гадами, сам написал заявление в военкомате о том, что готов ехать куда угодно на работу, лишь бы приносить пользу. Вся его семья осталась в блокадном Ленинграде и целых три года он не знал, что с ними. Оказалось, что жена умерла в первую зиму, отдавая свой паек детям, две младшие дочери умерли от голода, а вот старшего сына эвакуировали, и след его потерян, документы по эвакуации сгорели при бомбёжке. Теперь у Максима была задача найти его, он писал на все адреса, что ему давали, но пока без результата, но оставалось только верить, что сын жив. Сергею Ивановичу сейчас очень хотелось найти друга и поговорить, посоветоваться, вместе они непременно найдут выход. Где-то глубоко в душе он ругал себя, что был плохим отцом для своих детей, сам в семь лет остался сиротой, а в десять уже работал в поле и на лесозаготовках. Совсем не знал родительской ласки, в семье после него рос брат Василий и сестра Клавдия, матери было не до него, он был старший, работник, добытчик, любить его никто не научил, обеспечивать - да, дети одеты, обуты, накормлены, а внимание уделить мальчишкам не было времени. Сейчас щемило сердце от того, что опять жизнь препятствует ему быть рядом с ними, при живом отце, после войны они могут оказаться в детском доме.
Уже совсем стемнело, и Сергей Иванович, не заходя в контору, направился домой, он снимал угол, и квартирная хозяйка готовила ему ужин из тех продуктов, что были в пайке, сегодня он еще не ел.
- Сергей! - услышал он, открыв калитку.
Он оглянулся и увидел Максима, тот стоял в одной майке и военных брюках галифе, в единственной руке держал бутылку.
- Знаешь?
- Да, мне Степан Терентьевич рассказал, письмо ты забыл, у меня оно.
Сергей Иванович кивнул и пропустил друга вперед, на летней веранде за домом уже был собран ужин. Женщина лет пятидесяти пяти суетилась у уличной печи, доставая перловую кашу с тушёнкой в чугуне. На столе стояла большая чашка с огурцами и зеленым луком, вареные яйца и банка с квасом, ломти черного ржаного хлеба были прикрыты льняным рушником.
- Садитесь, Сергей Иванович, каша теплая еще, как знала - сегодня позже печь затопила. Максим Геннадьевич, добрый вечер, какие новости?
- Здравствуйте, Алевтина Алексеевна, новостей пока никаких, составы ждем с новыми станками, пойдете к нам в столовую поварить? Я бы очень хотел в цехе столовую открыть, а то люди весь день голодом.
- Спасибо, Максим Геннадьевич, вот Архипа своего дождусь, давеча почту принесли, пишет, что к сентябрю прибудет, демобилизуют его с Вены-то. Чего старика держат, то на войну не брали, говорили, что старый, а теперь не отпускают. Сын Лешка еще осенью пришел, Веня без вести пропал в сорок третьем, похоронки не было, значит живой, жду его, может, с отцом приедет. Нюра школу нынче окончила, в институт хочет ехать в Новосибирск, как вы думаете, надо это девке?
- Конечно, надо, она у вас умная девочка и характер боевой, хорошим инженером станет, - ответил Максим, Сергей молчал, он вообще был немногословен, и общительная квартирная хозяйка очень радовалась, когда к нему приходили товарищи, особенно Максим.
За разговорами хозяйка собрала на стол и, видя желание мужчин пообщаться, ушла. Максим подвинул к себе граненые стаканы, из которых пили квас, зажал бутылку ногами и с трудом откупорил, язычок оторвался, и неловко было снять крышку, налил сразу по полстакана.
- Давай, Серега, за наших детей, пусть будут лучше нас и мирного им неба над головой.
Сергей Иванович выпил молча, залпом, он опустил голову и замер, не закусывал, смотря в одну точку, словно в себя. Максим не мешал ему, понимая, что сейчас принимается какое-то решение, откусил огурец и, немного помедлив, налил еще, протянул стакан и внимательно посмотрел на друга.
- Сергей! - окликнул он его.
- Да, прости, что-то нахлынуло. Знаешь, Максим, я совсем один в Сибири, как уехал в двадцать первом году в Архангельск, так мать больше не видел, брат пишет, что она с ним живет, но лет шесть писем не было, плохой я сын, Максим, да и отец никудышный. Женился уже в тридцать два года, все работал, работал, бежал все куда-то, а оглянешься - жена при смерти, дети малолетние неизвестно, где и как. Мать, брата с сестрой не видел целую жизнь, а все партия звала, Галину свою почти не знал и не любил, наверное, уже не узнаю, виделись редко, я все на работе, то леспромхоз организовывал, то доказывал партии, что не кулак.
- Выпей, потом разговоры.
Максим стукнул стаканом по стакану друга и выпил, Сергей Иванович последовал за ним, опрокинув стакан с теплой водкой. 
Совсем стемнело, хозяйка принесла керосиновую лампу, спросила, надо ли чего, и, видя, что мужчинам не до нее, ушла.
- Закусывай, ешь, - почти скомандовал Максим, Сергей придвинул тарелку с кашей и принялся за трапезу.
Вкуса пищи он не чувствовал, тело немного расслабилось, легкий дурман окутал разум, позволив чуточку отвлечься, но боль в груди не проходила.
- Тебя что, в кулаки записали? Тебя? С десяти лет на лесосеке работающего? Ведь ты ж с детства пахал как конь и в обмотках ноги морозил, пролетарий, сын батрака кулаком стал, слышал бы это твой отец.
- По доносу, время такое, не угодил кому-то, молодой парень, а уже директор первого в районе леспромхоза, написали, что ценных работников уволил, а я за дело уволил, за воровство, но не посадил, семью его пожалел, а он на меня донос. Из партии поперли, в газете прописали, но я правду и справедливость нашел, все бумаги собрал, в Красноярск ездил, два раза заявление не принимали, но я добился, восстановили. Партия разберется, я ей с девятнадцати лет служу, она мне и мать, и жена, я за нее… - Сергей Иванович в сердцах постучал себе в грудь.
- Остынь, давай лучше думать, как тебе в отпуск уехать, детей пристроить.
- Знаешь, друг, я в Москву напишу товарищу Сталину, война кончилась, мое место здесь может любой старый партиец занять, я в Енисейске больше пользы принесу, рядом с детьми.
- Правильно, Степан наш сам ничего не решит, а вот генералу написать стоит. И не тяни, завтра письмо надо уже отправить, сколько еще ответа ждать, а у вас лето короткое.
Сергей Иванович кивнул головой в знак согласия и, взяв бутылку, разлил остатки водки по стаканам. Жара, нервы и то, что он был голодный целый день, сделали свое дело, речь стала вязкой и тягучей. Мужчины выпили еще по одной, и Сергей Иванович махнул рукой, ушел к себе в комнату, спал он тревожно, то и дело переворачиваясь с боку на бок, вставал, курил, снова ложился и все думал. Поднялся еще до рассвета, на столе стоял квас и вчерашние стаканы, Максим спал на лавочке, прикрытый старой хозяйской шалью, квартирная хозяйка была у себя. Сергей облился холодной водой из ведра, насухо вытерся колючим полотенцем и зажег керосинку, достал чистый лист бумаги, немного подумал и начал писать.

Письмо
гор.Москва.
Главное Политическое Управление
Рабоче-крестьянской Красной Армии
Генерал-Лейтенанту Пупышеву.

Обстоятельства семейного положения вынуждают меня, как коммуниста, обратиться к Вам с личным письмом и просить Вашего распоряжения об оказании мне помощи в удовлетворении моей просьбы.
Семья моя состоит из 5-ти человек, в том числе: жена, больная с 1942 года туберкулезом и в настоящее время настолько больная, что с постели не поднимается. Двое детей: сын Юрий 9-ти лет, сын Леонид 4-х лет и мать жены – старушка 69 лет. Все они проживают в гор. Енисейске, Красноярского края. Перевести семью к моему месту службы в гор. Омск нет никакой возможности вследствие болезни жены.
Материально семья живет исключительно тяжело, ибо жена весь длительный период болезни работать не могла, и семья жила на моем иждивении, а моя помощь им и как основной источник к жизни – 350 руб. в месяц, далеко не обеспечивает их минимальных потребностей к жизни.
Не помочь семье в настоящее время явится с моей стороны преступлением, если не поддержать детей, их постигнет участь матери. Мое настоящее положение жизни, отдельно от семьи, неизбежно приводит к излишним расходам и не позволяет мне улучшить минимальные потребности в жизни семьи.
На службу в Красную Армию в 1942 году я пошел добровольно, неоднократно просил направить меня в действующую армию, но направлен не был. В настоящее время моя служба в армии в должности «парторга батальона», без военного образования, при возрасте 42-х лет, воинском звании «лейтенант» не дает перспективы в дальнейшем на улучшение положения моей семьи.
Моя работа в народном хозяйстве в настоящее время по специальности инженер-лесоэксплуатационник, принесет большую пользу государству. Кроме этого, я смогу жить вместе с семьей и улучшить ее положение.
Работу, порученную мне на службе в рядах Красной Армии, выполнял и выполняю добросовестно. Замечаний не имею.
Прошу Вашего распоряжения уволить меня в запас из рядов Красной Армии по семейному положению и возрасту для работы в народном хозяйстве по специальности.
Парторг 1-го батальона Ярославского Интендантского Училища
Лейтенант Петров
18 марта 1946 г.
г. Омск

Ответа не было долго, только в конце октября пришло письмо, Сергея Ивановича демобилизовали в запас в звании капитана и направили в город Енисейск по месту жительства семьи. Жена Галина его не дождалась, престарелая теща, сыновья Юрий и Леонид, дочь Людочка были безмерно рады возвращению отца. В доме номер пятьдесят по улице Рабоче-Крестьянской наступил мир, Сергей Иванович отдыхал недолго, определив детей в школу, по приказу партии возглавил Енисейскую сплавную контору. Младшая сестра Галины, Екатерина, не дождавшись мужа с фронта, переехала в Енисейск смотреть за племянниками, да так и осталась, став детям матерью, а Сергею женой. В пятидесятом году от болезни умерла Людочка, дожив только до десяти лет, мальчишки же росли, взрослели, мужали.
На каждую веху жизни Сергея Ивановича имеется документ в старой папке. Вот приказ о переводе его в город Абакан на строительство лесоперерабатывающего завода, а через два года он снова в Енисейске, ставшим ему родным. Пятидесятые года его жизни очень насыщены, о чем свидетельствуют документы: наградные листы, листы почета, медали.
Наконец, последняя бумага, выданная Енисейским ЗАГСом «Свидетельство о смерти», всего ему было отпущено пятьдесят семь лет жизни, и по воле рока день рождения в точности совпал с датой смерти, у него не выдержало сердце, стучавшее для родной страны и верящее в светлое коммунистическое будущее. Такая короткая, но такая насыщенная событиями жизнь.
Старая потрёпанная папка хранит свидетельства целой жизни одного человека и является отражением эпохи.