Хлеб

Памяти Кононовой Марии Афанасьевны

Как-то быстро тетка Марья состарилась, жила-жила и вдруг в один год начала болеть. То давление скачет, а то в спину вступит так, что мочи нет, а куда деваться - годы летят, шестьдесят шестой годок пошел. Избенку латать надо, а сил нет, пенсия маленькая. Вот и решили сын с невесткой забрать бабку к себе из деревни. Дом у них большой, детей трое, Надежда на работе до вечера, ребятам пригляд нужен, на другой конец района к матери не наездишься. Долго бабка Марья сопротивлялась, но дело к зиме, крыша течет, дрова не запасены. Выкопала картошку, собрала в старый фанерный чемодан, обтянутый дермантином, свои небогатые пожитки, кур посадила в три коробки, кота Барсика в охапку и поехала к сыну. Привез ее сын себе в дом, дом у него большой, добротный, комнат в нем много, коридоры широкие, окна огромные с дорогим тюлем, все как у людей. Была она в доме сына не часто, иногда, по большой надобности с малыми нянчилась, но вот чтобы жить в такой хоромине - и не мечтала. Матери отдельную комнату выделили рядом с кухней. Сын у нее мужик деловой, рукастый, сам дом построил, все в доме по-современному, отопление из подвала греет, на кухне приспособления разные, чтобы Надежде сподручней было, даже есть машина посуду мыть.
- Небось, воды льет немерено, во как счетчик мотает, - заметила бабка в первый же вечер.
- Мам, да пусть он крутит, ты туда не смотри, главное - руки вам, женщинам, бережёт, - ответил сын и ушел на диван к телевизору.
Бабка Марья посмотрела на свои руки и как-то невзначай ей подумалось: «В тазу с хозяйственным мылом льняной тряпочкой посуду мыли, так радовалась, что после огорода из-под ногтей грязь выполощется, а то не домоешься холодной-то водой». И тут невестка ей говорит:
- Мама, сразу хочу вам предложить, если вы не возражаете, с хозяйством я сама управлюсь, да оно у нас и невелико - двадцать курей с вашими, да собака, с огородом тоже. А вот кухня… не успеваю после работы, Павел ругается, борщи, говорит, у меня жидкие и котлеты горят, а я учусь еще, ну вы знаете, у нас в конторе без высшего образования теперь никак. К сессии контрольные надо делать, курсовые, уроки у детей проверить. Помогите, пожалуйста! Продукты, какие необходимы, буду покупать.
- Да что ты, Наденька, это мне в радость – кормить-то вас, а что две хозяйки на кухне? Обид не будет? А то идти-то мне некуда, дом мой завалится без ремонта. Честно тебе говорю, а если не угожу?
- Да что вы? Я с радостью, хоть голова не будет болеть, чем мужиков накормить. А хозяин сейчас в доме тот, у кого пульт от телевизора, а не плита. Вы обживайтесь, а завтра я вам все покажу и расскажу.
- Хорошо, я пойду к себе, - ответила Марья и побрела в комнату.
Присела на край кровати и думает: «Жила, жила, а дома своего не нажила, завалился совсем. Барахло мое никому не нужно, сыну с невесткой предложить - язык не повернется, у них вон какие хоромы, все новое. Воды льют, сколь хотят. Придется, наверное, век приживалкой доживать, деваться-то мне некуда». В комнату постучали, бабка вздрогнула от неожиданности: «Надо же, в собственной хате стучат».
- Кто там?
- Бабуля, можно к тебе? - курносый носик Дианы показался в дверях.
- Дианочка, конечно, чего стучишься, заходи.
Девочка заскочила в комнату бабушки и уселась рядом на кровать, прижимаясь к старухе.
- Баба, ты к нам навсегда?
- Наверное.
- Это хорошо, я давно хочу, чтобы ты с нами жила, а почему ты такая грустная? Печально тебе?
- Немножко, думаю, как там дом мой без меня, завалится.
- Баба, он же старый, ну и пусть валится, у нас хорошо, будем все вместе.
- Конечно, внученька, хорошо, только в том доме папка твой родился и тетя Катя, там дед умер, вся жизнь моя там прошла, я тоже уж старая, не ровен час, сама завалюсь. Вон и кот Барсик волнуется, видно, домой хочет, - бабка Марья посмотрела на подоконник, где сидел кот и нервно подергивал хвостом.
- Зато хохлаткам хорошо, мы с мамой кормить их ходили, они уже с нашими курицами подружились, - улыбнулась девочка.
- А им-то чего волноваться, мозгов нет, лишь бы кормили да поили, да хлев теплый был.
- Бабуля, ты не переживай, я тебе помогать буду, а хочешь, сегодня спать с тобой останусь?
- А у родителей спросила? Папка, поди, ругать будет, что спишь не на своем месте.
- Да нет, у него сегодня футбол, ему не до нас, и вообще, у родителей своя жизнь, им главное - уроки, а сейчас мало задают, я все выучила быстро, вот через неделю начнут строжиться.
- Почему ты так, Дианочка, говоришь, они вас любят, вон комнаты у вас какие и игрушки, нельзя так.
- Все я, бабуля, понимаю, они занятые, устают. Да ладно, пойдем в баню, сейчас я тебе полотенце принесу.
- Ну, пойдем, - бабка Марья встала и пошла следом за внучкой.
Павел привозил мать к себе иногда вымыться в бане, да из деревни путь до города неблизкий, шестьдесят три километра по грунтовой дороге, машину бить лишний раз жалко.  Иногда зимой она ночевала у них, жила дней пять, но все время просить соседей топить печь не пристало, а летом спешила старуха домой уже дня через два, и сын увозил ее. Ведь дома оставались куры, огород и за домом нужно смотреть. Когда семья сына уезжала в отпуск, бабка Марья домовничала в их доме, но думать о том, что когда-то ей придется здесь жить, и в голову не приходило. Сейчас на душе было тяжело, еще и Барсик к лотку не приучен, не дай Бог, нагадит на дорогие диваны. В бане мылись как обычно, бабушка помогла Диане с мытьем головы, потом вместе посидели в парной. Любила старуха распарить старые кости, а если получалось, и отходить себя веником, а после опрокинуть ведро ледяной воды. Тело становилось упругим да гладким, как в молодости, горело, отдавая жар.
Замотав головы полотенцами, вернулись банщики домой, Диана убежала к себе, а бабка Марья, увидев сына на кухне, решила поговорить.
- Паша, что попросить хотела, Барсик-то мой к лотку не приучен, дырку бы ему в моей комнате в полу пропилить?
- Мам, но не сегодня же, завтра пропилим, - отмахнулся сын и, перебросив полотенце через плечо, крикнул пацанов в баню.
Артем с Захаром, братья-погодки - одному восемь лет, другому семь беспрекословно поспешили за отцом, обгоняя друг друга. Старуха молча поплелась в свою комнату, надела тапки, подаренные невесткой, просушила полотенцем волосы и, раскинув седые пряди по плечам, взяла на руки кота, пошла на улицу.
- Барсик, богом прошу, сходи в туалет и не вздумай убежать.
Кот прижался к груди хозяйки и молчал, словно понимая, что к чему. Выйдя на крыльцо, старуха пустила кота на травку, тот, задрав хвост, нырнул в клумбу с отцветшими лилиями и флоксами, пропал. Бабка Марья подождала его минут пять и начала звать.
- Барсик, Барсик, выходи, старый забияка!
Кот не появлялся, скинув розовые мягкие тапочки, шитые серебряной ниткой, старуха сунула ноги в сыновы калоши и, шаркая ногами, поспешила к клумбе. Раздвигая отцветшие лилейные стебли, она звала своего кота. Пролазив всю клумбу и нацепляв полные волосы сухих листьев, старуха села на крыльцо, озираясь по сторонам. Резкий пронзительный кошачий вопль разорвал тишину улицы, бабка Марья всплеснула руками и бросилась к калитке. Барсик в боевой позе стоял на пыльной дороге напротив большого серого кота, рычание и невероятного тембра звуки были слышны до соседнего переулка.
- Барсик, язви тебя в душу, иди домой, - позвала она, но кот не реагировал.
Старуха, подхватив метлу, стоявшую у калитки, кинулась разнимать воинов, но не успела, полосатый забияка вцепился породистому коту в шею и начал его так трепать, что шерсть клоками полетела во все стороны. Серый кот извивался, пытаясь вырваться с объятий старого разбойника, но не тут-то было, Барсик рвал его как уссурийский тигр. Старуха, подскочив, треснула сцепившихся в неравной схватке котов метлой, и как только клубок распался, схватила своего кота за шкирку. Тот в пылу сражения не понимая, что он уже в руках хозяйки, продолжал орать и биться, стараясь укусить все, что попадет в поле зрения.
- Я вот тебе задам, дома всем котам прохода не было и тут за свое! Смотри, как ты серого порвал, еле идет, что за срамота ты, Барсик? - ругалась бабка, прижимая к себе усатого разбойника.
- Мама, что там? - услышала она голос сына.
- Да Барсик, язви его, кота серого подрал.
- Большого толстомордого?
- Наверное, я его что, разглядывала, метлой навернула обоих.
- Ой, мать, теперь жди гостей, это породистый кот, он за большие деньги купленный, если Барсик шкурку ему попортил, Любка-соседка в суд на вас с котом подаст, - рассмеялся Павел.
- Чего? Какой такой суд, коты подрались - и суд? Совсем народ с ума посходил, еще за котов деньги платить, помнишь, наша Муська каждые три месяца котят таскала, не успевали пристраивать-то, - выругалась бабка Марья и зашла в дом.
- Когда это было, ну ты, мать, совсем от жизни отстала, телевизор не смотришь, что ли, сейчас некоторые коты как твоя развалюха стоят.
- Да брось ты, Пашка! Кошка чтобы как дом стоила, да что, у народа совсем ума нет?  Ну, пять рублей, чтоб жила, да к дому пришлась. Ладно тебе над старухой потешаться. Да и когда мне тот телевизор смотреть, что, дел других нет, иногда новости посмотрю, да и все войну да войну показывают, ну его, одни слезы.
Обсуждая странную для бабки Марьи тему, вошли в дом. Надежда накрыла на стол и позвала домочадцев ужинать. Сыр, колбаса, чай, пряники из магазина, конфеты, печенье – все, как принято в обычном современном доме. Старуха села на табурет и взяла кружку с надписью «Бабуля». Отпила горячий чай, пахнущий виноградом «Изабелла», положила на кусок хлеба пластик колбасы, сверху ломтик сыра. Внуки съели бутерброды с колбасой, сунули в карман по три конфеты и попросились из-за стола. Диана медленно тянула горячий напиток и как птичка крошила сухое печенье. Сын с невесткой тоже съели по бутерброду и стали обсуждать предстоящую неделю.
- Мама, показать вам, как печь работает? - вставая из-за стола, спросила Надежда.
- Я ж готовила себе, пока вы отдыхать ездили, только вот духовкой я не умею пользоваться.
Надежда открыла дверцу духового шкафа и рассказала старухе, на какие кнопки нажимать. Бабка Марья внимательно слушала, стараясь запомнить всю инструкцию невестки.
- Хорошая плита у вас, прямо на стекло это кастрюлю можно ставить, я сначала побаивалась, думаю, нагреется да треснет, а потом гляжу - огонек прямо под донышко подстраивается, наука…
- Да, мама, сейчас чего только нет! Вот здесь, в шкафу, комбайн, терки электрические, мясорубки, блендер и вот хлебопечка, там выше блинница. Ну, разберетесь, кухня в вашем распоряжении.
Невестка закрыла дверцу шкафа и начала убирать со стола. Бабка Марья сидела, допивая чай, внимательно глядя на кухонный гарнитур, вспоминая, где что хранится. «Столько всякого добра накупили, плита сама варит, а едим колбасу с сыром. Конечно, Надежда женщина хорошая, внуков мне нарожала, но нельзя так детей кормить, да и деньжищи-то какие надо, если все с магазина есть», - думала бабка, она даже немного злилась, что сын так тяжело зарабатывает деньги, а невестка совсем не умеет экономить, на столе все из магазина.
- Мать, а ты чего спать не идешь? - заглядывая на кухню, спросил Павел. - Там тебя Дианка заждалась, хочет с тобой ночевать.
- Иду, - старуха с трудом встала, держась за поясницу, и прошла к себе.
Внучка в ночной сорочке и легком халатике сидела на стуле у стола и смотрела на бабушкин чемодан.
- Баба, а ты фотографии старые привезла?
- Ой, внученька, забыла, мы с тобой папку попросим, он нас как-нибудь свозит домой и заберем. А чего ты хотела?
- Хочу посмотреть, и чтобы ты мне рассказала про деда, маленького папу и тетю Катю.
- Расскажу, конечно, вот привезем и все расскажу. Давай, забирайся к стенке, ложиться будем.
Диана умостилась, обнимая бабушку за руку и скоро засопела, а Марье не спалось. Все чужое, пахнет по-другому. Когда в гости приезжала, очень ей нравилось спать на новой кровати с ароматным бельем, она даже подругам в деревне хвалилась, какой у ее сына дом и комнат много. А теперь душу тоска сжимает, домой просится, все не свое. «Как жить? А вдруг невестке не угожу, страшно. Наверное, надо было ехать к дочери в Красноярск, так не звали. Квартира у них маленькая, Настя - уже девица, в восьмой класс пошла. Зять человек занятой, так деловитости на себя напустит, а Катька моя с утра до вечера на работе. Был бы деловой, разве позволил бы столько работать жене. Да видно, нечего мне делать, буду жить, как Бог даст», - старуха перебирала в голове свои мысли, потом прочитала молитвы и заснула.
Проснулась она рано, укрыла внучку и, надев домашнее фланелевое платье, вышла на кухню. Воскресенье. Все еще спали. Бабка Марья достала из холодильника бутылку с молоком, пять яиц и пачку сливочного масла. Открыла крышку, понюхала молоко и недовольно фыркнула.
- Фу, молоком и не пахнет, надо спросить, кто корову поблизости держит, - слова вырвались сами.
Она разбила в глубокую миску яйца, залила молоком, добавила ложку сахара, посолила и налила из бутылки растительное масло. Взяла со шкафа мелкое металлическое сито и принялась сеять муку, завела тесто погуще, дождалась, когда закипит чайник и разбавила тесто кипятком до блинной массы, взбивая его вилкой. Все, тесто для блинов было готово, точно такое, как готовила еще ее бабка Степанида. Марья ее хорошо помнила - небольшого роста старушка с упругими округлыми боками и высокой грудью, всегда в белом платочке и таком же переднике. Первая мастерица и труженица в деревне, редкая певунья и сказочница, и, что больше всего удивляло Марию потом, когда она стала совсем взрослой, бабка Степанида ни читать, ни писать не умела, а до глубокой старости имела острый ум и светлую память, рассказывая внукам сказки и деревенские легенды. «Ну, а теперь чугунную сковороду найти и румяными блинчиками накормить внучат», - вспомнив бабку, рассуждала она. Перерыв все шкафы, она вытащила наружу с десяток сковородок, разных по форме и размеру, ту, что надо, так не нашла.
- Вот ведь молодцы, наберут всякого добра полные закрома, а простой чугунной сковородки, что можно солью прокалить, нет. Ладно, попробую эту, по размеру она вроде бы подходит.
Бабка поставила на плиту маленькую, почти плоскую, сковороду и, порывшись в холодильнике, нашла кусок свиного сала, наколола его на вилку и смазала им раскаленное дно. Густой запах смальца заполнил кухню и другие комнаты. Приподняв готовую к выпечке сковороду, бабка Марья налила в нее жидкое, чуть желтоватое от яиц тесто, громкое шипение заполнило кухню. Тесто легло тонко, кремовая масса расплылась по сковородке, лопаясь и образуя причудливое кружево блина. Еще мгновение - и она подбрасывает румяный кругляш, он переворачивается сырой стороной, падает как раз в раскалённую сковороду. Три минуты - и готовый блин ложится на плоскую тарелку на ножке, ту, что используют для пирогов, тортов и пирожных. Бабка смазывает каждый золотистым растопленным сливочным маслом и кладет сверху новый, только что испечённый, похожий на весеннее солнце. Дом наполнился ароматами уюта, сытого утра и семейного счастья. Скоро на столе стояли тройная вазочка с разным вареньем, мед, сметана, сгущённое молоко. Пшеничная каша почти допрела в небольшой кастрюле, чтобы хватило всей семье на раз. Бабушка приоткрыла крышку и, убедившись, что утренняя каша готова, отправила в нее остатки растопленного масла, вылила все до капли. На часах было уже восемь, Диана с заспанными глазами и растрёпанными после сна волосами заглянула на кухню.
- Бабуль, как вкусно пахнет! Можно? - девочка протянула руку к тарелке с блином.
- Диана, сначала умываться, одеваться, плести косы, а потом за стол.
- Ууу, - надула губы внучка.
- Что за «ууу»? На тебе дрема еще верхом сидит, он есть не даст, голову задурманит и животу пользы никакой.
- Баба, а кто этот дрема? - удивилась девочка.
- А это дух такой, он людей в страну снов уводит, его утром смывать с себя да счесывать надо, а то он жизни не даст, так и будет целый день в сон морить. Пойдем-ка, умоемся и я тебя заплету.
Диана понимающе посмотрела на бабушку и пошла в ванную, умылась, и хотела было выходить, как тихий, загадочный голос ее остановил.
- А зубы?
- Баба, ты меня напугала, а что, дрема и на зубах живёт?
- А как же, он всего человека морит и зубы тоже, чисти, а то блины остывают.
Диана принялась за чистку зубов и уже скоро сидела на стуле в комнате бабушки, та расчесывала ей длинные русые волосы, приговаривая:
- Расти, коса, до пояса, не вырони ни волоса, расти коса до пят, женихи торопят.
Тугие косички повисли по обе стороны аккуратно прибранной головки внучки, Диана надела домашний трикотажный костюм и поспешила на кухню. Только она села за стол, как из своей комнаты на запах блинов выскочили братья и тут же за стол.
- Умываться сначала, а то дрема вам покажет, - скомандовала старшая сестра.
- Кто это?
- Это дух такой, он неумытых мальчишек в лес уводит и там бросает.
- Не сочиняй, враки это, - наперебой возмущались браться.
- А вот и нет, мне баба Маруся сказала, что если не умыться и не расчесаться, то дрема заберет! Правда, баба?
- Правда, и блинов не поедите, - подтвердила старуха, улыбаясь.
Мальчишки спорить не стали, уж очень им хотелось поскорее за стол, Диана уже ела кашу, а у нее на тарелке лежали два блина, политые малиновым вареньем. Братья, переглянувшись, направились умываться. Через несколько минут ребятня была в полном составе за столом, каша шла на ура: «Потому что без каши нет румяного блина», - так бабушка сказала. Наконец в утреннем халате на кухню зашла Надежда и удивленно посмотрела на детей.
- Вот это да! Уже умытые, причёсанные и кашу едят, причем все, даже Диана, что произошло?
- Мама, это мы дрему прогнали, а без каши нет блина, - отрапортовал Захар, самый младший.
- Хорошо, - улыбнулась мать и вышла по своим делам.
Бабка осталась довольна: «Ребятишки сыты и сын с невесткой наедятся, надо же, спит до обеда, куры не кормлены, сарай до сей поры закрыт», - подумала старуха, натягивая старую кофтенку и отправляясь в сарай. Выпустила кур, насыпала зерна в кормушки, налила воды и, придерживаясь за поясницу, направилась было домой, как увидела, что соседка машет руками.
- Павел дома?
- Здравствуйте, дома, а чего надо? - поинтересовалась Марья.
- Это с вашего двора кот вчера моего Принца подрал? Полосатый такой, соседи видели.
- Какого принца?
- Британского!!!
- Кота вчера Барсик немного погонял, серого такого, а принца не видала, да еще британского.
- Я про серого кота и говорю, пришлось в клинику везти его, ногу ему ваш Барсик прокусил, операцию делали, надо бы расход возместить.
- Что-что возместить?!
- Вот чек, позовите Павла, он разберется, полторы тысячи с вас.
- Чего? А ну пошла отседава, такие деньжищи ей за лапку! Принцы у них! Раз живете с принцем, значит, есть деньги, вот и платите, а Павлу больше делать нечего, как за чужих котов платить.
- Пожилой человек, а так себя ведете! Как вам не стыдно? - возмутилась соседка.
- А ты мои годы не считай, а ну пошла, пока я тебя метлой не отходила - хватая стоящую у ворот метлу, закричала бабка Марья.
- Вот с соседями повезло, - заохала женщина и пустилась бежать, размахивая чеком, бумажка вырвалась из рук и полетела, опускаясь у ног старухи.
Марья подняла чек и сунула его в карман, закрыла калитку, поставила метлу к воротам, довольная, направилась в дом.
- Мама, кто там? - окликнула ее невестка.
- Улицу спрашивали, - ответила старуха очень спокойно. - Ты в сарай не ходи, я накормила птицу, Паша встал?
- Встал, он уехал в лес еще в половине пятого.
- Как уехал, а есть?
-Там перекусит, у него сегодня деляны отводят.
«Вот жена! И где он там перекусит? День мужик голодный и вечером колбаса, а она, коровушка, спит до обеда», - подумала бабка, разуваясь и зыркая в спину невестки.
Надежда налила чай и села за стол, старуха положила себе каши и, внимательно глядя на невестку, спросила.
- А кашу положить?
- Нет, я блинчиков, как-то с утра аппетита нет, - ответила Надежда, складывая в тарелку три блина и поливая их сметаной.
«Королевна, разбаловал ее Павлуша, готовить ей некогда, три курицы накормить - это работа для нее? Полный дом аппаратов, а блины за обе щеки уплетает, голова еще не чесана, только глаза продрала, а время уже девять», - доедая кашу, рассуждала бабка Марья.
- Спасибо, очень вкусные блины, еще бы съела, да боюсь, на таких харчах разнесет меня.
- На здоровьичко, - улыбнулась старуха в ответ.
Для нее это было привычным делом - скрывать свои мысли и эмоции, она всю жизнь прожила в деревне, работала в колхозе, и никто рядом даже бы и не догадался, что ее мужик, с вечера приняв пол-литру, буянил всю ночь. Она работала не покладая рук, от зари до зари, детей растила, могла обидчику отпор дать, но не высовывалась, на собраниях не выступала, терпела и пела. При любой работе пела песни, которые слышала от матери, бабки, по радио, этим и спасала душу, как сама и говорила. «Как запою, так на душе праздник, жизнь такая тяжелая, а наша бабья доля - впряглась и тащи, а не сможешь, то пропадешь в деревне», - часто бабам на покосе и в телятнике сказывала. Они смеялись над ней и считали, что Маруська недалекого ума, все поет и лыбится. Так и жила, детей выучила, сама в одном халате и зиму, и лето, а их наряжала, из города обновки привозила, сласти. Особенно петушки сахарные Павлуша любил на палочке, выскочет, бывало, навстречу матери в одних штанах, шоколадный от загара, комаром и мошкой покусанный, счастливый, смеется, радуется, что мама с базара гостинцы привезла. Потом техникум, армия, она ждала сына, письма писала, а он не приехал, остался по месту службы, женился и только через пять лет вернулся на родину, в город. Дом поставил, сыновей родили с Надеждой, Дианочку-то с собой привезли, родилась-то она еще в Хабаровске. Невестка не наша, не деревенская, с городу ее взял Хабаровска, видать, по залету женился, набаловали дочку-то. Марья долго к ней привыкала, а куда деваться - сын полюбил, ему и жить, она сама так воспитала, раз обрюхатил бабу, то держи ответ. Но тревога о сыне и внуках жгла сердце, вот и сейчас, приехав к ним в дом, старуха убедилась в своей правоте. Стол с магазина, внуки предоставлены сами себе, а невестка спит до обеда, сынок работает много. И решала Марья для себя, убирая со стола, что Надежда ей человек посторонний хоть и невестка, а внуки и сын будут ею обласканы и любимы. «Сколько еще мне на этой земле жить - одному богу ведомо, надо Дианочку всему научить и мальчишек к порядку приучить, Павел покушать любит, вот и буду хозяйство вести, хорошо, что Надежда не против», - бабка подтирала пол модной шваброй и бубнила себе под нос наставления.
С того самого дня взяла бабка Марья все домашние дела на себя, варила, пекла, мыла, ходила за курами, даже продукты потихоньку перешли в ее ведение. Скоро Надежда уехала в институт на сессию, и бабка Марья совсем почувствовала себя полной хозяйкой в доме.
Павел много работал и почти все время пропадал в лесу, в конце октября начался сезон заготовки древесины, мать рано утром поднимала детей в школу, кормила завтраками и, наполнив контейнеры свежими пирожками или булочками, провожала на остановку. В машине у сына появился огромный термос вместо старого маленького, травяные чаи для здоровья, паровые котлеты, булочки, жареные кусочки курочки и даже домашняя кровяная колбаса, что он любил с детства.
Бабка, не дождавшись сына, нашла в кладовой ножовку, выпилила в полу дырку для кошачьего туалета. Надежде, судя по всему, не очень понравилось, что старуха испортила ламинат, но промолчала, стараясь не портить отношения. Барсик тоже освоился и ходил по двору как тигр, разгоняя не только соседских котов, но и маленьких собачек, что выгуливали утром и вечером молодые соседи.
- Собаки, тьфу, в кармане место много для такого зверя, и зачем она, - вела разговор бабка в магазине, рассуждая о пользе домашних животных.
С соседями общего языка бабка Марья не нашла, со старухами на скамейке не сидела и все время ворчала себе под нос: «Вот ведь лентяйки какие, как ни выйдешь - все сидят! И как это людям делать нечего? Тут белого дня не хватает», - думала она, проходя мимо. В ноябре приехала невестка и, увидев детей, всплеснула руками.
- Диана, мальчишки - это что? Скоро вторые подбородки отвиснут. Здравствуйте, мама. Паша в лесу?
- В лесу, где ему еще быть, - недовольно буркнула старуха и прошла на кухню. Месяц пролетел незаметно, Марья так быстро не ждала Надежду. А услышав возгласы невестки по поводу детей и поняв, что это говорится в ее адрес, совсем рассердилась. «Приехала хозяйка, не ждали», - думала она, демонстративно протирая стол и раковину. 
Ребятишки обняли мать и пошли в комнату принимать подарки. Через несколько минут на кухню пришла невестка и протянула бабке нарядный пакетик.
- А это вам подарок из Красноярска.
- Я че, маленькая?
- Посмотрите, и не обижайтесь. Я понимаю, вы стараетесь, но полные дети - это не очень хорошо для здоровья. Дианочка - девочка и лишний вес ей совсем ни к чему, да и мальчишкам тоже.
- Нет, а хорошо разве как вобла сушёная ходить, хоть справные стали ребятишки, а то совсем синие были. И что тебе не нравится?
- Не обижайтесь, но всё-таки мучного и печеного надо есть поменьше. А у вас опять тесто стоит.
- Конечно, стоит, хлеб собралась стряпать, магазинный-то в рот не лезет, утром уж трухой крошится.
- Да что вы, хлеб хороший возили, особенно серый.
- Возили, а сейчас не возят, а за серым надо на соседнюю улицу ходить, ближний свет, я и сама испеку.
- Ну, хорошо, пеките, - сдалась невестка и прошла в свою комнату.
- Не угодишь, - буркнула ей вслед старуха.
Она села за стол и уставилась в окно, легкий снежок, медленно кружа, покрывал последние черные кочки земли в огороде, делая все белым и чистым. Марья вспомнила деревню, свой старый дом, мужа-покойничка, лохматого кобеля Тузика у ворот, и сердце сжалось от тоски, чувство ненужности холодным грузом сдавило душу. Не замечая того, она затянула протяжную грустную песню, словно вьюга завывает в непогоду, скудная слеза покатилась по ее морщинистой щеке и капнула на стол, потом вторая, третья. Большая чашка для квашни, накрытая полотенцем, словно беременная женщина выставляла округлый белый живот, он рос на глазах, приподнимая полотенце, и, наконец, сполз на бок.
- Бабуля, у тебя тесто убежало, - вскрикнула Диана, пришедшая на песню.
Старуха быстро смахнула слезу и, всплеснув руками, улыбнулась.
- Тихо, Дина, не кричи, тесто, оно тишину любит, вот сейчас испугается и упадет.
- Баба, как оно упадет, оно же не живое, оно же тесто?
- Ну, как это не живое? Смотри, как выросло, сейчас мы его подобьем и еще поставим, пусть растет.
Марья легонько перевернула тарелку, смазала руки растительным маслом и принялась ловко подбивать упругую массу, то протягивая ее по столу, а то собирая в единый комок.
-Ух ты, а можно мне?
- Конечно, ручки помой и смажь маслицем.
Диана, сделав, что велела бабушка, принялась месить тесто, но оно оказалось не таким послушным, как в руках бабушки, и сил надо было много. Тесто капризничало и вырывалось, не хотело легко растягиваться и проминаться.
- Шибче, шибче его мять надо, с любовью, но и силу, конечно, не забудь. Ко всему любовь и силу надо приложить, чтоб справиться, а еще хитрость женскую. Силой не получается победить, так ты хитростью его возьми. Смотри, вот так надо, - бабушка взяла из рук внучки тесто и показала, как правильно.
Диана повторила, и у нее получилось промять так, как делала бабушка Маруся.
- Конечно, так легче.
- А я что говорю, хитрость - это ум женский, в жизни все так. Не лезь на рожон, раз сил нет, подумай.
Бабуля собрала тесто, быстро смяла его в плотный шар и положила обратно в тарелку, смазала края маслом и накрыла полотенцем.
- Ну вот, еще раз поднимется, и будем хлеба катать.
- А это долго?
- Нет, Дианочка, у нашего хлеба силы много, гляди, как пышет, через полчаса начнем катать. А пока неси-ка книгу, что ты мне давеча читала, страсть, как хочу знать, что там с графом-то сталось.
- Сейчас, бабуля, а это что в пакете? - девочка подняла нарядный пакет и поставила его на стол.
- Не знаю, мамка твоя подарок с городу привезла, - отмахнулась старуха.
- Баба, давай посмотрим, интересно же.
- Ну, гляди, раз тебе интересно.
Бабка Марья тяжело села на стул к столу, сложив морщинистые с синюшными венками руки перед собой. Диана потянула из пакета сверток, развернула его, расправила теплый халат из фланелевой ткани в веселый цветочек, еще набор полотенец для рук и лица и крем в стеклянной баночке.
- А это-то мне зачем? – возмутилась старая, поднимая упавшую на пол с грохотом баночку крема.
- Как зачем? А лицо и руки мазать? Ведь все женщины должны за собой ухаживать, бабуля, у меня тоже крем есть для рук и ног, а это тебе. Вот посмотри – «шестьдесят плюс», видишь?
- Да вижу, поздновато мне кремом лицо мазюкать и ни к чему, я вот маслицем когда-никогда мазану и ладно, - старуха провела по обветренным щекам масляными руками, оставляя на лице жирный блестящий след.
- Ты как булочка блестишь и пахнешь, - рассмеялась внучка и обняла старуху за шею.
Марья прижала родное дитя к груди, и ее охватило такое нежное чувство любви и единения с дочкой сына, родной кровиночкой, что обиды на невестку напрочь улетучились. Через минуту Диана читала ей вполголоса роман о приключениях графа Монте-Кристо, а бабка смазывала листы маслом, готовясь к выпечке хлеба. Новый нарядный халат висел на спинке стула, рядом лежали полотенца, а баночка с кремом, спрятанная в карман передника, то и дела билась о ногу старухи. В кухню вошла Надежда и при виде этой картины невольно улыбнулась, тихонько налила себе чай и села чуть от стола, чтобы не мешать. Наконец тесто белым брюхом выползло из-под полотенца, оно просилось к выпечке.
- Ну вот, Дианочка, тесто готово, мой руки и будем катать хлеба.
Девочка послушно отложила книгу и подошла к раковине мыть руки.
- Мама, вам подарок понравился? Думаю, халат впору будет, на зиму самое оно.
- Спасибо большое, только куда мне наряжаться? Вещей еще носить - не сносить, целый чемодан. А вот за полотенчики отдельное спасибо, люблю беленькие полотенца, мои-то уж вышоркались, давно новые не брала.
- А халат новый после бани носить будете, - невестка поставила кружку в раковину и хотела было идти, но Диана остановила ее.
- Мама, посмотри, как я научилась хлеб месить, он живой, из рук вырывается, не дается.
- Хорошо, посмотрю, - ответила мать и вернулась на стул, улыбнувшись.
Бабка Марья недовольно поджала нижнюю губу и, перевернув чашку с тестом, принялась делить хлебную массу на четыре больших куска. Смазала стол растительным маслом, обильно поливая его на руки себе и внучке. Затем, ухватив один кусок теста, принялась раскатывать из него упругий жгут, переворачивая и закручивая его в большой калач, ловко орудуя руками, выложила готовое изделие на противень. Диана, наблюдая за бабушкой, пыталась повторить, но тесто ей не поддавалось, то и дело вырываясь из рук. Старуха ловко закрутила второй калач и принялась за третий.
- Баба, оно меня не слушается, как же ты так быстро? - пыхтела девочка, управляясь с тестом.
- А ты его не жалей, шибче крути, тогда и кусочки будут ровные и ноздрястые, вот как правильно, крути, крути, - подсказывала старуха, управляясь с третьим калачом.
Наконец все четыре огромных калача были уложены на противень и поставлены для того, чтобы тесто подошло или, как говорили в деревне, растронулось. Диана вытерла о кухонное полотенце руки и села за книгу, бабка Марья колдовала с многочисленными кнопками духовки.
- Язви его в душу, понаделаю всякого, черт ногу сломает, все никак запомнить не могу, где тут хлеб-то печь, то низ горит, то корка! В этой железке хорошего хлеба не испечь, - ругалась старуха, тыча пальцем на все кнопки подряд.
- Мама, вот смотрите, это - гриль, это - сушка, а вот выпечка, а это - безе, а вот здесь температура выставляется, - присела рядом со свекровью Надежда и включила печь на выпечку. - Какую температуру поставить?
- Вот ты меня спросила! А почем я знаю, какая у вас там температура? Мне для хлеба, - буркнула старуха, отходя.
- Тут двести пятьдесят есть, сто восемьдесят и ниже, какую поставить?
- Нет, ну я откуда знаю, ставь уж чего-нибудь. Для хлеба печку надо русскую ставить, а не кнопки в этой железке тыкать.
- Печки - это вчерашний день! Да и зачем хлеб в духовке печь, когда вот есть хлебопечка, она сама тесто замесит, выстоит и испечет, четыре часа и хлеб готов, - Надежда выставила из шкафа технику.
- Видали мы тот ваш модный хлеб, наутро трухой сыпется, в рот не лезет, ничего рук бабских не заменит, во все душу вкладывать надо, а не ваши железяки. Вот помру, пеките хоть в ступе, а я как умею, но весной печку класть буду, вот тогда и хлеба настоящие будут.
- Мама, ну какая печка?
- Русская, из кирпича! Все, иди, Надя, не доводи до греха, хлеб - он тишину любит.
Надя улыбнулась сварливой, раздражённой свекрови и вышла из кухни, старуха еще больше разозлилась от того, что невестка никак не реагирует на ее замечания и, увидев кружку, лежащую в раковине, взялась ее чистить.
- Нашли домработницу, свари им, да еще и убери, какие принцессы. Сказала, буду печку класть, значит буду.
Бабка изо всех сил чистила чашку, словно ее макали в сажу, а тем временем калачи на листах толстели, поднимались, их крученые края расправлялись, заполняя смазанное пространств черного листа. Марья потыкала еще раз кнопки духовки и, открыв дверцу и убедившись, что все греет, немного успокоилась. Внучка удивленно смотрела на сварливую бабушку и не решалась спросить, читать ей дальше или нет.
Старуха, заметив взгляд Дианы, подошла, обняла ее и, поцеловав в макушку, ласково сказала:
- На чем там мы остановились?
- Как Мерседес узнала графа, - ответила внучка и улыбнулась.
- Читай, читай очень интересно, что там дальше.
 Бабка Марья открыла духовку и еще раз сунула туда руку, лоб ее сморщился, морщина между глаз стали в три раза глубже. - Вот как узнать, что хлеба ставить можно? Железяки эти, ну никакой жизни…
- Баба, вон, смотри, один огонек потух – значит, какая на таймере температура, столько и в духовке, - объяснила Диана.
-Таймеры энти, язви их в душу! Иди, хлеба ставить будем.
Диана подошла к бабушке и помогла ей, приоткрывая дверцу духовки, старуха поставила противень с калачами и присела у стола, не сводя глаз с прозрачного оконца духовки.
- Наказание…
- Слушай, бабуля, я читаю.
Старуха кивнула головой и, подперев голову старыми морщинистыми ладонями, стала слушать, монотонный неторопливый голос внучки убаюкивал ее, жар от печи чуть нагревал воздух кухни, веки стали тяжёлыми, бабка клевала носом.
Ароматы свежего хлеба поплыли по дому, заполняя каждую комнату, выбирались на улицу через приоткрытые окна, окутывая все сытым духом свежеиспечённого хлеба, духом детства и счастья. Бабка Марья похрапывала, Диана продолжала читать, уткнувшись в книгу. Прошло почти полчаса, старуха спала, привычно подперев голову руками. Надежда зашла на кухню и, сделав дочери знак рукой «тише», подошла к плите, на часах высветилась тридцать минут, женщина прихваткой вынула противень и поставила на плиту.
- Надо полотенцем накрыть, баба так делает, хлеб отдыхать должен, - чуть слышно советовала дочь.
Надежда достала из шкафа чистое вафельное полотенце и накрыла огромные пышные румяные калачи, испускающие невероятный хлебный дух. Затем она поставила в духовку следующий противень и села рядом с дочерью.
- Читай, бабушка рано встает, умаялась, пусть подремлет, а через полчаса я зайду.
Девочка согласно кивнула и продолжила чтение, мать, немного побыв рядом, ушла к себе в комнату.
- Ой, батюшки, сгорело все, - вдруг соскочила старуха и кинулась к плите.
- Баба, мама все поменяла, отдыхай. 
- Вот я старая кошелка, задремала и не заметила, как время прошло.
Приоткрыв полотенце, бабка Марья убедилась, что калачи не подгорели, довольная, поставила их на бок, вернулась на место.
- Мать водой корку сбрызнула?
- Зачем?
- Чтоб мягче была и не крошилась, ладно, эти уж поздно, они остыли, а те, что в печи, потом побрызгаем.
Через тридцать минут бабка Марья вынула из духовки лист с готовыми калачами, сбрызнула их холодной водой и, подцепив деревянной лопаточкой, поставила на бок - так они лучше остывают, накрыла их полотенцем. Поблагодарив внучку за чтение, она направилась на улицу проверить кур. За ужином в хлебнице на белых салфетках лежали еще теплые ломти свежего хлеба, бабка, гордая собой, крошила в салатницу помидоры, приправляя их маслом и луком. На столе стояла тарелка вареных яиц, молоко и творог, сдобренный сметаной - она все-таки нашла на соседней улице хозяев, что держали коров, и договорилась с ними о молоке, сметане и твороге. Сало, сваренное в луковой шелухе, было тонко нарезано, а мед и варенье налиты в розетки. С тех пор, как бабка Марья поселилась в доме сына, колбаса и все то, что раньше покупали в магазине, со стола пропало. Вначале внуки домашнюю еду ели плохо, но голод не тетка, распробовали и теперь ужинали больше творогом и яйцами всмятку, пили чай с мелиссой, кипреем, мазали домашний хлеб медом. Невестка смотрела на свекровь с укором, но бабка гнула свою линию, улыбаясь, что передовая на ее стороне. Павел держал нейтралитет и не ввязывался в продуктовые войны. Вот и сегодня вся семья была за столом, бабка помогла внукам почистить яйца, положила им в тарелки творог и принялась сама за трапезу, намазала кусок хлеба вареньем и, откусив кусочек, сморщила нос.
- Не тот хлеб. Паша, у вас муку второго сорта где можно купить?
- Мать, ну откуда я знаю, да и зачем она тебе?
- Хлеба печь буду, белая мука - это совсем не то, годится только на сдобу, хлеб-то как булочка выходит.
- Мама, ты бы отдыхала больше, ноги у тебя болят. А давай мы тебе путевку в санаторий купим, полечишься, отдохнешь, - улыбнулся сын.
- Здрасти, где я устала? Если надоела, то так и скажите, - психанула старуха и вышла из-за стола, глядя на невестку так, словно та решила вбить клин между нею и сыном.
- Мама, перестань, я же не со зла.
Но старуха этого уже не слышала, она закрыла дверь своей комнаты и, сев за стол у окна, уткнулась в одну точку. «Так и знала, надо в деревню возвращаться. Это все Надька Паше поет, сама все с магазина приносит и мне руки связывает. Лодыри какие, вот чем занята? То телевизор смотрит, то бумажки свои с работы принесет, все сидит, что-то пишет, устает. А этот дурак ее жалеет, изработалась она, бедная», - думала она. И тут ее память унеслась далеко-далеко, бабка вспомнила, как она вышла замуж, а муж-то ее не первую брал, был женат до этого. Сбежала его первая жена с их дома, собрала пожитки и на лодке ночью перебралась через реку, а там к себе в деревню. Осуждали ее тогда всей деревней, и не думала Марья в те годы, почему, прожив три года, сбежала жена от Ивана. Радовалась, что к ней сватов заслали. А радость-то скоро и кончилась, не суди, о чем не знаешь. Свекровь с первого дня лютовала, порядки у них в доме такие, что невестку готовы были батрачкой сделать. Дом весь на ней с первого дня держался и хозяйство, а еще работа в колхозе - и не сметь жаловаться, неважно, на сносях иль нет, сказано - делай. Десять годов так жили, пока колхоз им дом не поставил, уж потом чуть легче стало. А что ж она сама теперь лютует, Надежду невзлюбила? Никак себе объяснить не может. Может, сына жалко? Так он мужик, должен семью кормить, и не хиленький он какой у нее, к труду приучен, взрослый совсем, четвертый десяток разменял. Может, бабке сложно понять современных женщин, вроде и работаем немного, а устала? Нет, не в этом суть. Марусе стало жаль себя, она уже жизнь прожила, а видала чего? Печь да хлев, а Надежде повезло с ее сыном. Вот и берет ее зависть, что не было у нее мужа такого рукастого и дома большого, жизнь прошла, а кроме больной спины и рук в жилах нечего и предъявить. Теплые слезы покатились по сморщенным щекам, бабка достала из кармана мятый платок и утерлась. Дверь в комнату тихо отворилась и вошла невестка.
- Мам, вы не обижайтесь, Паша правда хочет, чтобы вы больше отдыхали. А муку мы купим, какую вы хотите, сегодня съездим и купим. Хлеб у вас очень вкусный.
- Да ну вас, - махнула рукой старуха, словно защищаясь от непривычной доброты.
Немного постояв, Надежда вышла, а в комнату ворвались внуки и наперебой стали кричать:
- Баба, сказку расскажи про Иосифа!!!
- Нет, про потоп, про потоп!!!
- Расскажу, только это не сказка, а святое писание! Ладно, садитесь.
Бабка начала свой рассказ точно так же, как когда-то ей рассказывала ее бабушка. Передавая из уст в уста, содержание святого писания, каждое поколение добавляло от себя, домысливало и получилась почти сказка, которую сейчас с огромным удовольствием рассказывала бабка Марья внукам. Они, сытые, улеглись на ее кровать и внимательно слушали. На кухне работала посудомоечная машина, Павел с Надеждой уехали по делам.
Время шло, вот и новогодние праздники прошли, февраль на исходе. В доме все тихо и мирно, каждый занят своим делом. Павел много времени проводил в лесу, Надежда работала и готовилась к сессии, внуки учились в школе. Мальчишки еще ходили в секцию карате, а Диана танцевала, занимаясь в хореографической школе. Бабка Марья варила обеды, кормила семейство, иногда топила странную печь, совсем не похожую на ее деревенскую. И не оставляет мысли, что как только придет весна, она сложит на улице русскую печь, испечёт настоящий домашний хлеб и обязательно угостит им своих односельчан. Она скучала по деревенским бабам, посиделкам с куделью, уже больше полугода не была она в родной деревне, и сердце щемило при одном воспоминании о деревенской жизни.
За делами и хлопотами пришла весна, пасха в этом году наступила ранняя, и по приметам, как помнила Марья, весна должна быть теплой, так и случилось - к середине апреля снег сошел, оголяя неубранные городские улицы. Надежда с детьми на весенних каникулах собралась в гости к родителям в Хабаровск, Павел заканчивал сезон, опасаясь, что дороги в лесу скоро рухнут. Бабка почти все время была дома одна. Как-то возвращаясь из магазина, она заметила, что старый кирпичный дом, по виду вековой, начали разбирать. То ли от любопытства, а то ли что-то внутри екнуло, старуха заглянула внутрь дома. Огромная русская печь из красного кирпича занимала половину кухни, бабка Марья тихо пробралась к печи и, отодвинув заслонку, заглянула внутрь.
- Ой, Боженька, спасибо, сколько я о таком кирпиче мечтала, - воскликнула она, разглядывая свод печи.
- Бабка, чего тебе здесь надо? - раздался мужской голос за спиной.
Старуха вздрогнула и, развернувшись всем корпусом к незнакомцу, прошептала:
- Чего орешь? Так и Кондрат ненароком схватит. Печь когда разбирать будете?
- А вам зачем? - смягчился мужичок.
- Спрашиваю, значит, надо. Куда кирпич девать будете?
- Куда, куда - на свалку увезут или отсыпать чего.
- Вот это да, такой кирпич! Слушай, касатик, ты мне продай его, а?
- Бабка, зачем тебе это старье?
- Чего бы понимал, надо мне. Особенно вот тот, каким своды у печи сложены.
- А разница какая? Кирпич и есть кирпич, что сверху, что в печи.
- Это тебе разницы нет, а для хлеба – ух, какая разница. Ты погляди, у него даже цвет другой, глина здесь особая, такая в наших краях только в Ачинске бывает. Старые люди знали, как печи класть. Вот сверху наша глина, енисейская, в ней болотного много, кислая она. А вот ачинскую из такой дали только для свода печи возили, она красная, тягучая как масло, такой кирпич сам обжиг принимает от огня и потом хоть пятьсот лет служить может. Да чего я тебе тут лекцию читаю, продашь кирпич-то?
- А сколько дашь?
- Если не побьешь его и весь мне вот тут у входа сложишь, то за пятерку куплю, - с деловым видом ответила старуха.
- Мало пятерку, накинь хоть еще тыщонку.
- Молодой ты, а жадный уже. Давай так - ты мне кирпичи, а я тебе пять тысяч и научу печи класть, всегда кусок хлеба заработаешь.
- Ну и хитра ты, старая! Да ладно, по рукам. Приходи в понедельник, я за выходные разберу. Только деньги вперед.
Марья рассчиталась и, кряхтя, выскочила за порог старого дома, отряхнула подол и, прихрамывая, пустилась домой. «Надо площадку для печи приготовить, гравием отсыпать, видала, там, на заднем дворе, у Пашки куча гравия лежит, уж травой порос», - думала она, поспешая.
- Привет, Марья, куда спешишь? - услышала она почти у калитки окрик соседки.
Бабка махнула рукой и скрылась за воротами.
- Случилось чего?
Любопытная соседка встала на скамейку у самого забора и посмотрела во двор. Марья, не заходя в дом, сбросила с себя выходную куртку, сняла с гвоздя в сарае старую невесткину куртенку и, пятясь задом, вытащила из гаража тачку. Положила сверху лопату и направилась через двор к большим воротам, туда, где между их и соседским двором лежит давно привезенная куча гравия. Не замечая наблюдателя, бабка распахнула ворота и принялась грузить гравий на тележку, быстро орудуя лопатой. Одна, затем вторая, а за ней и третья тачка мелкого гравия перекочевывали на угол бани, ровно рядом с барбекю. Старуха работала умело, быстро, соседка удивленно наблюдала за ней, не веря глазам и все еще стоя на скамейке.
- Марья, здравствуй, - почти крикнула соседка, не выдержав.
- Здравствуй, чего хотела?
- Да вот смотрю, как ты нашу кучу гравия во двор возишь, не стыдно, вроде немолодая пакостить-то?
- Ваш гравий, что ли?
- Наш, конечно, - с гордостью в голосе ответила соседка, она не забыла еще проделки Барсика.
- Точно, а то я вожу и думаю: «Не может у моего Пашки куча гравия травой порасти, по сухостою и корням уж года три как привезли, лопатой корни не продрать». Давай, соседка, продай мне кучу-то.
- Три тысячи, - быстро смекнула женщина.
- Этот травяной гравий за три тысячи?
- Ну, если дорого, вези все обратно.
- Ну, вы шкуродеры, на свои три тысячи, - Марья достала из-за пазухи носовой платочек, развязала узелочек, отсчитала три купюры и протянула соседке.
- На, все, гравий наш, а ты ступай уже, нечего глазеть-то.
- А чего, за погляд денег не берут, чего строить-то собралась?
- Твое какое дело? Иди, не мешай.
Соседка забрала деньги и немного помедлила, но бабка общаться с ней не собиралась. Она пела что-то себе под нос и грузила тачку, отсыпала площадку и возвращалась за новой порцией гравия. К вечерней зорьке куча была перевезена во двор, ровный квадрат отсыпан, старуха разровняла и прохлопала его лопатой. Закрыв ворота, поставила тачку в гараж и, придерживая поясницу, уставшая, но довольная, она поплелась домой. «Сегодня четверг, завтра-послезавтра надо песка привезти и глины, у молочницы свежего навоза коровьего ведерко попросить. Раствор печь класть приготовлю, пусть стоит наготове. И кирпича на основание печи купить надо, а сколько не хватит, Павла попрошу», - планировала старая, лежа на своей кровати.
Солнце скоро зашло за горизонт, колокола на храме пробили к вечерне.
- Господи, помилуй, - перекрестилась старуха, не вставая. - Праздник какой сегодня? Так до церкви и не дойду, вот печку поставлю, хлеба напеку и пойду, всех угощу, а с пустыми руками неудобно. Чего пришла, старая? Только грехи свои и принесла. Вечно просим, просим что-то, как будто у бога других дел нет, как наши просьбы слушать. А я с благодарностью приду, хлеба ему принесу, пусть порадуется, - рассуждала Марья и задремала.
Разбудил ее шум большой машины, старая спохватилась и подскочила, спина и ноги очень болели. Прихрамывая, она вышла на крыльцо, приехал сын.
- Пашенька, слава богу, - мать выпрямила согнутую спину и поспешила на кухню греть ужин.
Через несколько минут грязный и уставший Павел зашел в дом, мать приготовила для него большое полотенце и отправила в душ, сама поставила на стол свежий хлеб, пироги с рыбой, как он любил, и горячие щи со сметаной. Скоро сын сидел за столом и с аппетитом ужинал, мать сидела напротив и любовалась взрослым уже седеющим сыном. «Какой красавец у меня Пашка, копия моего отца, большой, умелый, молодец. А в детстве какой сорванец был, неслух», - думала она.
- Че, мам? – поймав материнский взгляд, спросил он.
- Да так, любуюсь. Ты устал, сынок?
- Да, как обычно. Надя звонила, доехали нормально. Я сейчас поем и спать, в пять опять в лес, трактор полетел, я за запчастями приехал, завтра поздно буду.
- Паша, я хотела попросить, мне кирпича надо.
- Зачем? - удивился сын.
- Печь на улице сложить хочу, хлеба печь.
- Мать, не выдумывай, вон плита у тебя есть. Какой тебе кирпич, да и отдыхать тебе надо – спина болит, а ты хлеб придумала, в магазине купим, - как отрезал сын, допил чай и в полудремоте встал из-за стола. - Я спать.
Марья вымыла посуду, проверила кур, выключила у них свет, накормила кота и прошла к себе.
- Вот чего бы понимали, плита - что в ней испечь? А вот печка - это дело, да и кирпич я такой хороший нашла, на свалку такое добро свезут. Нет, сама поставлю! Да мне мужичок со стройки поможет. Деньги у меня есть, почитай, за полгода пенсия не трачена, хотела на смерть положить, так значит, не время еще, - рассуждала старуха, раздеваясь.
Утром, проводив сына, бабка Марья занялась домом, натопила, наготовила, помыла, немного отдохнув после обеда, она занялась приготовлением ингредиентов для раствора.
- Где у них тут в Енисейске глину берут и песок? Надо у молочницы спросить, у нас в деревне все под рукой, на угоре глина, в Кеми песок, - складывая в тачку ведра, сама с собой говорила бабка.
Гремя ведрами, она поспешила на соседнюю улицу к женщине, которая держала коров.
- Здравствуйте, Тамара Ивановна, мне бы навоза чистого, без соломы, раствор буду делать, печь класть.
- Есть, сегодня забегалась и хлев еще не чистила, давайте ваше ведро.
Скоро женщина вернулась с полным ведром буро-зеленой массы, истощающей соответствующие ароматы.
 - Спасибо, а не подскажите, где глину с песком у вас в городе берут?
- Сейчас с этим сложно, раньше на Кемь ездили по мосту, а теперь муж покупает у водителей, что песком торгуют. Да вон у нас куча, берите, сколько вам надо. А глину даже и не скажу, где взять.
- Ой, спасибо, - поблагодарила старая и направилась с ведром следом за хозяйкой. - Ну вот, песок и навоз есть, осталось глину найти.
Бабка Марья катила тачку, прихрамывая, шла домой, у самого переулка ей встретился пожилой мужчина, он нес батон хлеба в пакете и неожиданно заговорил с ней.
- Строиться собрались?
- Да, - кивнула бабка, и хотела было свернуть в переулок, как мужчина подхватил одно ведро.
- Давайте помогу вам донести, тяжело.
- Нет, своя ноша не тянет. А вы местный?
- Конечно, уж почти семьдесят лет живу тут.
- Ой, как хорошо, на ловца и зверь бежит. Вы мне не подскажите, где тут у вас глину хорошую можно взять?
- А что, подскажу, на судоверфи, там век уж все берут, знаете, где это?
- Откуда, я недавно тут живу, сын меня к себе из деревни забрал.
- А чего вам сын не привезет, раз строиться собрались, он пьет?
- Ну, вы скажите! Он у меня занятой человек, да и не хочет, чтобы я печь русскую для хлеба ставила, говорит: «Плита есть!» А чего в той плите спечешь, вкус-то у хлеба не тот.
- Это вы верно сказали, хлеб сейчас не тот, а вы вот что - берите мешки, я сейчас батон жене отдам и свожу вас, у меня транспорт свой имеется.
- Да неудобно как-то, и потом, а жена не взревнует - с чужой-то бабой по полям ездить, - улыбнулась Марья.
Мужчина рассмеялся.
- А мы ее с собой возьмем, пусть прогуляется, ей полезно, а то все вяжет. Ждите меня здесь, через пятнадцать минут буду.
Бабка Марья прибавила шаг, душа пела: «Надо же, есть еще хорошие мужики на свете, а то кроме сына Пашки и нашего председателя колхоза я ни одного путного не встречала», - думала она, разгружая у калитки тачку. Быстро поставила полные ведра во двор, тачку откатила в гараж, там же взяла два мешка и небольшую лопатку. Проверила кур и замок на двери дома, поспешила в назначенное место. «Ой, надо бы платок сменить, да когда? Ладно, чай, не на свидание», - улыбнулась сама себе старуха, оглядываясь по сторонам и поджидая нового знакомого. Старенькая пятерка подъехала быстро, за рулём сидел ее недавний знакомый в клетчатой кепке, а рядом с ним женщина в розовом берете из мохера, румяная, круглощекая, эдакая стареющая матрешка, улыбается накрашенными губами. Марье она сразу не понравилась: «Старуха уж, а губы намазала, срамота», - мелькнула мысль. Мужчина вышел из машины, взял мешки и лопату, сложил все в багажник, открыл заднюю дверь и пригласил попутчицу садиться.
- Надо бы нам познакомиться - меня Владимиром Иванычем зовут, а это жена моя, Наталья Федоровна.
- Очень приятно, а я Мария Афанасьевна, да можно просто Мария, не приучены мы к отчеству, не навинчивал никто, - усаживаясь, ответила бабка Марья.
- Да и нас по имени можно! Ну что, девоньки, поехали за глиной?
- Поехали, - продолжала улыбаться Наталья Федоровна. - А вы что строить собрались? Володя говорит, печь класть будете? У меня отец был знатный печник, я с детства помню, как он по Енисейску ходил, печи людям в избах клал. Сложная это работа и тяжелая. Помощники-то у вас есть?
- Да какие помощники, невестка с сыном против, говорят, печь есть современная, а чего в ней напечёшь? Без спроса я, крадучись, пока дома никого нет, - объяснила бабка Марья.
- Бунт, значит? - рассмеялся Владимир Иванович.
- Какой там бунт, так, исполнение мечты, хочу внуков хорошим хлебом кормить.
- Это правильно, мечта - она нашими руками делается, - подержал разговор водитель.
- А давайте мы вам поможем, тоже хочется хлеба хорошего из настоящей печи поесть, - восторженно предложила Наталья Федоровна, оглядываясь в сторону Марии.
- Да неудобно как-то, у вас, наверное, дела свои?
- Поможем, конечно, какие дела у пенсионеров, огороды не скоро, Наталья рассаду растит, она у меня знатная огородница, цветов у нас, а помидоры - во!!! - показывая огромный кулак, хвалился Владимир.
- Володя, не хвастай, человек подумает, болтуны какие, а вот сложим вам печку, и вы приходите к нам в гости, я вам все покажу.
- Спасибо, - Мария удивлялась разговорчивости новых знакомых, в городе она уже больше полугода, а общалась только с домочадцами, да иногда с соседкой и то не очень приятно.
«А это, видать, хорошие люди, только уж скорые, сразу в гости», - думала бабка, разглядывая в зеркало новых знакомых. За разговорами скоро приехали, небольшая речушка текла у стен старого мехзавода, виднелся мостик и углубление в земле среди прошлогодней травы.
- Ну вот, глина тут хорошая, сам беру - то печь подлатать, то пол в подполье подмазать. Что, девоньки, вылезайте, мешки держать будете.
Марья с Натальей вышли из машины, Владимир умело ковырял глиняный пласт, подцеплял лопаткой глину и складывал ее в приготовленный мешок, через несколько минут два полных мешка были набиты доверху кусочками охристой глины. Мешки завязали, сложили в багажник и направились в обратный путь. Наталья принялась расспрашивать бабку Марью, какие сорта помидоров в этом году она посадила, и советовать, какие в нашей местности растут лучше.
- Невестка рассаду сеяла, не лезу я. А в деревне свои семена делала, урожай хороший всегда был, теплиц-то у нас не было, это сейчас лет десять как ставить стали, а так все на земле, - пояснила Марья, стараясь поддержать разговор.
Подъехали к переулку.
- Ну что, командуйте, куда ехать?
- Да вот пятый дом, большой такой, ворота зеленые.
- Павла дом-то, вы его мама?
- Да, Пашка - сын мой, а вы его откуда знаете?
 - Как не знать, дровами он нас обеспечивает, - сказал Владимир Иванович и остановил машину у ворот.
Он помог Марье занести мешки во двор, старуха поблагодарила помощников, и, довольная тем, что все необходимое для раствора есть, прошла в дом. Все выходные она была дома одна, сын на работе в лесу, невестка с внуками в гостях. С чердака она достала большой старый бочок, просеяла песок, замочила глину, залила все теплой водой и принялась месить, растирая старыми ладонями каждый кусочек, масса получалась однородная и шелковистая.
- Не обманул Владимир Иванович, глина хорошая, масляная и песок хороший, мелкий, вот сейчас разделю на две порции, на свод пойдет одна замазка, на остов – другая, с навозом, чтоб не трескалось, и кирпич плотно сидел. 
В понедельник с утра пораньше, проводив сына на работу, бабка побежала к дому, что разбирали. Похолодало, подул ветер и пошел мелкий колючий снег, словно тысяча крошечных иголок впивались в лицо и, согреваясь, таяли, так часто бывает весной. Солнышко пригреет, растопит сугробы, только народ обрадуется - вот она, весна добрая, теплая. Кажется, еще неделька и совсем все зазеленеет, а нет - зима не хочет сдаваться, борется, морозит. Она задувает ледяными ветрами, занося снегом старинный сибирский городок и его окрестности, Енисей начинает дышать как могучий великан, вздыбливая на своей скованной спине льды, стараясь сбросить с себя зимние оковы, кружит зима, вьюжит, не дает весне полностью вступить в права. Иной год борются зима с весной аж до июня.
Бабка Марья, кутаясь в шерстяной платок, искала паренька, что обещал ей с кирпичом помочь.
- Кого тебе, бабка, надо?
- Молоденький такой, высокий, - объясняла она крепкому взрослому мужику в робе.
- Имя его как?
- Я что, паспорт его смотрела? Я не знаю имени. Работал тут в четверг, обещал кирпич мне с печи, я ему пятерку дала.
- Ну ты, бабка, даешь, имя не знаешь, а деньги даешь, не работает у нас такой, вот мы трое. И в выходные, кроме сторожа, тут никого не было.
- И что мне теперь делать?
- Не знаю, иди домой, мать, холодно сегодня, да и опасно, не дай бог, ноги переломаешь.
- Не могу я уйти, кирпич мне нужен с печки, особенно со свода, я куплю его у вас, - стараясь перекричать перфоратор, говорила бабка бригадиру.
- Зачем тебе кирпич, он же старый, печку развалим, и он рассыплется.
- Такой кирпич еще нас с тобой переживет, продашь?
- Сколько тебе надо?
- Со свода весь, ну и так вот с полпечи, продашь?
- Хорошо! Машина, есть на чем везти?
- Нет, конечно.
- Вот бумага, пиши адрес, к пятнице привезу. Да смотри, не болтай никому, и не ходи сюда, а то начальство узнает - голову снесут.
Бабка порылась за пазухой и вытащила пять тысяч, протянула мужчине.
- Убери, привезу, тогда сочтемся, а чего строить собралась, старая?
- Печь хочу русскую поставить, хлеба печь, - объяснила старуха, перелезая через разбросанные доски, двигаясь к выходу.
- С тебя каравай.
- Хорошо, милок, ты кирпич привези, а каравай будет.
- В пятницу к вечеру жди, - мужик проводил старуху за порог, закрыл за ней дверь.
Марья бежала домой, подгоняемая холодным ветром и костерила в душе наглого парня, который ее обманул. Снежная холодная погода стояла три дня, потом резко подул ветер, разрывая серые снеговые тучи и, наконец, выглянуло долгожданное солнце. На Енисее промыло середину, и все ждали, что скоро снежные заряды кончатся, наступит настоящая весна. Бабка Марья тепла не ждала, погода ее мало волновала, она ждала вечер пятницы, когда ей привезут кирпич. Неделя в пустом доме тянулось невероятно долго, готовить было некому, Павел сказал, что до субботы останется на деляне, слишком много работы накопилось, и до тепла нужно было вывезти весь срубленный лес. Невестка звонила вечером, узнавала, как дела. Наконец долгожданный вечер пятницы пришел, бабка не отходила от окна, поджидая машину. Она увидела, как фары осветили окно на кухне, на ходу накинув платок и старенькую куртку, бабка поспешила на улицу. Ворота широко отворились, во двор заезжал джип сына, сплошь испачканный жидкой грязью. Сердце старухи заколотилось сильнее, ее охватило странное беспокойство, и шестое чувство не подвело - старый газик, груженный кирпичом, затормозил тут же у ворот. Знакомец старухи высунул из кабины голову и крикнул Павлу:
- Куда выгружать?
- Чего выгружать? - не понимая, о чем речь, спросил уставший с дороги хозяин.
- Как чего, кирпич! Бабуся ваша заказывала.
- Ошиблись вы адресом, - ответил Павел.
- Сыночек, это мне кирпич, не затворяй ворота.
- Мама, какой кирпич, он тебе зачем?
Бабка растерянно смотрела на сына: «Что сказать? Как объяснить? А разозлится?», - мысли перебивали одна другую.
- Печь я класть хотела, печь, сынок, хлеба печь, - шептала старуха почти одними губами.
- Мать, ну ты что? Как выдумаешь! Плиты тебе мало, какой хлеб? Чего стоишь, езжай, видишь, бабка не в себе, - крикнул Павел водителю. – Мама, иди в дом, устал я, с ног валюсь.
- Сыночек она места много не займет, пожалуйста, я и площадочку под нее отсыпала. А, Паша? Я сама все сложу, отдыхай.
- Отдохнешь тут с вами. Ну, чего смотришь, заезжай, - буркнул хозяин шоферу и, обняв старуху-мать, отошел в сторону.
Машина въехала во двор, водитель откинул задний борт и, улыбаясь довольной старухе, объяснил:
- Вот, как просили - эти кирпичи со свода, а это основа, раствор мы сняли, некоторые так с углов посбиты, не обессудь.
- Спасибо, милок, хлебцем тебя угощу, как слажу все, - вытащив из кармана давно приготовленную купюру, благодарила бабка Марья и сунула водителю в руку так, чтобы сын не видел.
Павел надел рабочие перчатки и принялся разгружать кирпич, бабка суетилась рядом, водитель, видя эту картину, и не теряя времени, стал им помогать. Почти час они втроем разгружали старый Зил, старуха еще раз просмотрела на ровные ряды кирпича, и, довольная, поблагодарив шофера, поспешила разогревать ужин сыну.
- Что должен? - серьезно спросил Павел.
- Пятьсот, - тихо ответил водитель.
- Чего мало так?
- Мамаша ваша рассчиталась, это за разгрузку.
Павел достал из кармана деньги и отдал мужчине, тот молча сел в кабину и выехал за ворота. Приняв душ, сын присел у стола на кухне.
- Делать, мать, тебе нечего, отдыхала бы, телевизор, сериалы смотрела. Вот мне бы сейчас на пенсию, - тяжело вздыхая, сказал сын.
- Ой, сыночек, это ты сейчас так говоришь, а вот отправят - так еще горевать будешь. Без работы человеку не можется, загибнет он без работы.
Мать поставила перед сыном тарелку с холодцом, баночку горчицы, положила хлеб, достала из духовки горшочек с тушеной картошкой с мясом и грибами. Налила себе и ему чай и села рядом.
- Ой, мать, не скажи! Я бы спал, да футбол смотрел. А на пенсию кто меня отправит, я сам себе начальник, видать, пока ноги ходят, работать буду.
Бабка Марья смотрела на сына и душа ее радовалась: «Начальник, и деньги хорошие зарабатывает. Молодец, а что устал, это ничего. Поест, поспит и все будет ладно, молодой, здоровый».
Субботу сын был дома, ездил в город по делам, купил какие-то железяки, вечером печатал бумаги. В воскресенье спал долго, а вечером поехал в Красноярск в аэропорт встречать семью. Марья суетилась по дому, она соскучилась по внучатам и пекла их любимые ватрушки. В понедельник к обеду вся семья была в сборе, а во вторник с утра дети ушли в школу, взрослые на работу.
Бабка Марья быстро сварила обед и, засучив рукава, принялась класть печь, как всегда, напевая старинную мелодию. День выдался сухой и теплый, солнышко пригревало как летом, старуха увлеклась долгожданной работой и не замечала, как болит спина. Она таскала кирпич за кирпичом, мазала их приготовленным раствором, укладывая ровные ряды. Ближе к обеду в ворота постучали, она быстро вытерла грязные руки о старую сынову рубаху, что служила ей тряпицей, и открыла калитку.
- Здравствуйте, Мария, - на пороге стояли старые знакомые - Владимир Иванович с супругой.
- Здравствуйте, - ответила Марья, улыбаясь.
- А мы вот решили вас позвать в лес, вербу посмотреть, скоро вербное воскресение, а я вижу, вы заняты.
- Я печь кладу, хочу до пасхи успеть, куличи в печи испечь.
- Хорошее дело, а можно мы к вам на подмогу? - вдруг предложила Наталья Федоровна.
- Да что вы, неудобно, да вы в чистом.
- А нам тут рядом, через минуту будем готовы помогать, - отрапортовал Владимир Иванович.
Марья проводила знакомцев взглядом и вернулась к работе. Стукнула калитка, во двор вбежала Диана.
- Бабуля, я дома.
- Там сама поешь, все на плите, да братья придут, покорми их, - крикнула бабушка.
- Хорошо, а что это ты делаешь?
- Печь кладу, - ответила Марья, намазывая очередной кирпич раствором.
- Здорово, а можно, я с тобой?
- Ой, Диана, не выдумывай, грязно тут, мамка ругать будет. Иди лучше посуду помой.
- Баба, посуду машинка помоет, а мы с мальчишками тебе помогать придем.
Павел после работы заехал за женой, они купили в магазине продуктов и в приподнятом настроении приехали домой, хозяин открыл ворота, увидел, как трое стариков и четверо детей, грязные, но счастливые стояли у новой только что сложенной русской печи и спорили.
- Ну что вы понимаете, Владимир Иванович, я вам говорю, надо сверху штукатурить, побелить и будет красиво, - громко спорила бабка Марья.
- Да вы посмотрите, это же не кирпич, а произведение искусства, надо так оставить, а свод какой вы сложили – загляденье! Нет, мазать сверху - это кощунство.
- Баба, не надо мазать, топить станем, все сажей закоптит, - кричала Диана.
- Еще и ты под руку, побелим, и опять чистенько будет, - упрямо стояла на своем бабка.
Наталья Федоровна обняла мужа и новую подругу и рассмеялась, ребятишки прижались к старикам, и все вместе запели:
- Гори, гори ясно, чтобы не погасло, гори, гори ясно…
Голоса поющих слились воедино, наконец, бабка Марья отделилась от поющих, взяла бересту, чиркнула зажигалкой и поднесла к своду печи. Пламя, разгораясь, заплясало, бабка положила сверху приготовленные сухие лучинки, и тонкая струйка дыма потянулась из трубы.
- Ну вот, тяга хорошая, пока пусть кирпич так стоит, мазать сверху не будем. Раствор высохнет и в пятницу добро пожаловать за хлебушком, - вынесла свой вердикт бабка Марья.
Павел с Надеждой подошли поближе.
- Добрый вечер, вот это комсомольская стройка, пятилетка в три года, - рассмеялся хозяин.
- Ой, сыночек, познакомься, - растерялась Марья.
- Да мы знакомы, Наталья Федоровна, Владимир Иванович, - Павел протянул руку соседу.
- Вот, Паша, решили производство открыть, мама ваша нас вдохновила, а нам, старикам, в радость и Егор, наш внучок, помогал, - обнимая за плечи мальчугана лет тринадцати, ответил Владимир Иванович.
- Я смотрю, у вас бригада что надо, и Барсик в помощниках! А теперь пойдемте пить чай, - приветливо предложила Надежда.
Кот прохаживался возле ног строителей, принюхиваясь и чуть подергивая полосатым хвостом.
- Нет, мы домой пойдем, грязные все, - ответила Наталья Федоровна.
- Нет уж, стройку отметить надо, а то печь стоять не будет! Все в ванну и за стол, отказ не принимается, - скомандовал хозяин.
Довольные ребятишки заспешили в дом, взрослые еще обсуждали новую печь, но потом тоже зашли в дом. Пили чай и говорили до самой ночи. О жизни, о стройке и, конечно, о хлебе. Провожая гостей, Павел и бабка Марья вышли за ворота.
- Павел, крышу бы надо над печью поставить, если помощь нужна - зови, - пожимая руку соседу, сказал Владимир Иванович.
- Справимся!
Помощники скрылись за поворотом, а бабка все смотрела им вслед, все тело болело, но на душе был праздник, еще несколько дней - и ее мечта сбудется, она испечет в печи настоящий хлеб, как из далекого послевоенного детства. Когда свежий ломоть теплого домашнего хлеба с кружкой молока был настоящим сытым счастьем.
- Паша, чего ты так с Владимиром Ивановичем? Он хороший мужик, интеллигентный.
- Нормально, мать, крышу я и сам сделаю. А ты когда хлеб-то печь будешь?
- В субботу думаю, главное, чтобы печь не подвела.
Наконец погода установилась и радовала теплыми деньками, скоро суббота и волнения бабки Марьи по поводу хлеба усилились, она не сомневалась в себе, печь просохла, но какое-то беспокойство охватывало ее: «Столько людей мне помогали, нельзя ударить в грязь лицом», - думала она, укладываясь спать в пятницу. Но уснуть так и не смогла, в пять часов встала и пошла на кухню, в доме все спали. Помолилась, как могла, росла она в советской России и молитв не знала, так только, чему бабушка в детстве учила, но Марье это не мешало, она ничего не просила у Бога, а лишь благодарила, да благословение получить хотела на дела насущные, да чтобы сил хватило и здоровья. 
В большой таз она насеяла муки двух сортов, пшеничной и немного ржаной, налила кружку святой воды, потом добавила чуть больше литра обычной теплой, не кипячёной, живой, дрожжи развела с сахаром, немного, щепоть, добавила соли и завела квашню, накрыла ее чистым полотенцем и поставила к батарее. Затем хозяйка вытерла стол, вымыла посуду и присела к окну. Розово-желтый рассвет занимался над горизонтом, в доме было тепло и чисто. Все спят и только она, как хранительница покоя семьи, смотрит в окно, встречая новый день. Пусть он будет добрым. Подперев голову руками, Марья задремала, вытянув ноги в мягких тапочках, вышитых серебряной ниткой. Кот, свернувшись калачиком, лежал рядом на соседнем стуле. Квашня дышала, пузырилась, увеличиваясь в объеме, согретая теплом чугунной батареи. Старуха мирно спала в привычной ей позе, сидя на стуле. А сколько за свою жизнь ночей она так провела, дожидаясь отела коров, сидя у кроватки беспокойных детей или от тяжёлых мыслей - забудется на несколько минут и опять вернется к привычным деревенским делам. Солнышко поднималось выше, согревая весеннюю землю, пригревая бабку через стекло и щекоча изрытые временем и жизнью щеки. Веки чуть дрогнули и, открывая глаза, Марья словно вернулась из другого измерения, всплеснула руками: «Батюшки, квашня!» Но с квашней все было хорошо, крупные и мелкие пузырьки надувались и лопались, образуя два новых, как клетки живого организма производили себе подобных, пахло дрожжами и чуть кислинкой.
- Пора тебе поправиться, - добавляя в квашню муки, приговаривала старуха и умело перемешивала все узловатыми пальцами.
Вмешав достаточно муки в будущий хлеб, Марья перевернула таз и, посыпав стол черной ржаной мукой, принялась месить хлеба, проминая и растягивая, загоняя в массу воздух. Тесто становилось тягучим и гибким как растянутая резина. Как только руки стали чистыми и все, что липло, вернулось в общий ком, бабка Марья положила огромный упругий комок теста в таз, довольная, очень бережно похлопала по нему ладонью, как хлопают по щеке малое дитя, словно гладят, и пошла топить печь в доме, чтобы у батареи тесту стало совсем тепло.
Затопив печь в доме, она накинула старую куртенку, повязала платок и, сунув ноги в войлочные сапоги, вышла на улицу. Набрав хорошую охапку сухих дров, она подошла к печи, открыла заслонку и аккуратно, полено за поленом, уложила их в топку, плотно, так, чтобы горело ровно, нагревая весь печной свод. Ведь греть печь нужно часа два, не меньше, бабка подоткнула бересту и чиркнула спичкой, она зашипела, образуя чуть синеватое пламя, огонь занялся, образуя красные, бордовые и желтые языки, целующие поленья. Печь разгоралась, дым ровной высокой дугой потянулся из печи, словно цеплялся за небо: «К хорошей погоде», - подумала старуха и, укрепив заслонку на маленькие железные прутики, так, чтобы был поддув воздуха, пошла в дом. Она подбила увеличившееся в объеме тесто, тщательно его промешивая, и начала готовить листы для хлеба. Ополоснула их теплой водой, вытерла досуха, смазала растительным маслом и пошла посмотреть печь. Все было в порядке, печь топилась исправно. Марья прислонила ладонь к печному боку - легкое тепло согрело руку. «Слава Богу, все идет как надо», - мелькнула счастливая мысль.
Пока топилась печь, и подходило тесто, бабка Марья сварила кашу на завтрак, приготовила молоко для ряженки, наливая его в глиняный горшок, приговаривала:
-  После хлебов в печи жару и для ряженки хватит, попреет часов пять, и я заквашу ее сметанкой.
Наконец, пришло время выкатывать хлеба, домочадцы все еще спали, была суббота, в школу сегодня не идти, невестка с сыном тоже никуда не торопились. За то время, что Марья жила в доме сына, она привыкла к тому, что в выходные все долго спят, сначала ее это возмущало, но сейчас она смирилась и стала немного понимать нагрузки жизни в городе. А главное, что ей никто не мешал, ведь свой первый хлеб в новой печи она хотела испечь без наблюдателей. Расставив три противня в ряд и вывалив готовое тесто на стол, она поделила его на шесть равных частей. Долго проминая каждую порцию, раскатала тугой толстоватый жгут, плотно скрутила его, перекидывая через руку, точно так, как делали ее мать и бабушка, и осторожно уложила на один край смазанного маслом противня. Затем с каждым куском теста проделала ту же процедуру и, удовлетворившись работой, любовалась красивыми тугими калачами, ровно лежащими на чёрных противнях. В кухне было очень тепло, и ставить хлеб к батарее старуха не стала, оставила все на столе, вышла на улицу. Там она открыла старой шубенкой горячую заслонку и помешала горящие угли кочергой, еще минут сорок - и можно будет разгребать угли по углам, печь добрая получилась, кирпич на своде нагрелся и поменял окраску, от светло-охристого на темно-красный, значит, знатный кирпич живет, берет в себя силу огня и подарит свою мощь хлебу, а от него и человеку. Не зря старались, спину надсажали, не зря, вот чем отличается хлеб из русской печи - силой, что жизнь дает, природной энергией, что от женских рук впитана, от огня и глины. Прикрыв заслонку наглухо, чтобы жар от углей не уходил, бабка вернулась в дом. Глубокие загибы на хлебных калачах как по волшебству росли и разворачивались, но не растекались по краям, а стремились вверх, расправляясь в пузатые нарядные караваи, дырочка между краями сходила на нет, и на противне лежало по два пышных, растущих округлых хлеба.
- Перестоят, - увидев эту картину, охнула Марья и быстро вынесла противни на улицу.
Наконец все было готово, печь истопилась, остались лишь несколько мелких светящихся углей, задвинутых бабкой в самые дальние углы печи, хлеба выстоялись и были готовы к выпечке. Марья принесла из дома маленькую пригоршню муки и, открыв заслонку печи, бросила ее на дальнюю стенку. Мука осела белым облаком на красный кирпич и через мгновение исчезла.
- Пора.
Два противня в ряд, а один повдоль вошли сразу в печь, старая так и хотела, чтобы шесть калачей разом можно было садить в свод, поэтому сложила свод печи пошире и вместительней. Закрыла заслонку, закрыла вьюшку, и, довольная, отправилась в дом. Приготовила большой кусок фанеры, на котором зимой морозили пельмени, застелила его белым вафельным полотенцем, сверху положила еще два, чтобы укутать хлеба отдохнуть, налила в кружку ледяной воды и не смогла усидеть дома, вернулась к печке. Барсик, почувствовав знакомый хлебный дух и тепло топленой печи, взобрался на самый верх к трубе и, растянувшись, дремал. Марья улыбнулась: «Вот теперь настоящий дом, печка, кот - все, как надо, жить можно». Примерно через сорок минут на подставке барбекю, что находилось рядом с русской печью на белом полотенце лежали шесть золотисто-румяных пышных калачей. Бабка сбрызнула их ледяной водой, и мелкие капли, тихо зашипев, исчезли, делая корочку матовой и ровной. Хлебный дух витал по двору, вызывая аппетит у ранних прохожих.
- Знатный хлеб получился, - услышала Марья голос сына.
- Да, сынок, хороший хлеб и печь добрая получилась, слава богу. Одну буханку Владимиру Ивановичу понесу, вторую мужикам, которые дом разбирают, молочницу надо угостить, а остальное нам, - заворачивая каждый калач в белую тряпицу, приговаривала она.
- Ну так мы, мать, по миру пойдем, - как-то странно прищурясь, сказал сын.
- Чего, сынок? Аль я не учила тебя благодарить людей, не мой только это труд, и надо уметь людям добро делать. Давай-ка, Паша, неси хлеба в дом, да принеси кастрюлю с молоком, поставлю ряженку тебе варить, любишь же с детства.
Сын вернулся через несколько минут с молоком, бабка стояла, прижавшись к боку печи щекой и ладонями.
- Сынок, свози нас с Дианой в деревню на пасху, по землякам соскучилась и фотографии нужно забрать, память же.
- Свожу, мама, - ответил сын и приложил большие ладони к красному боку русской печи.