По сю сторону зеркала

– И тогда все, что от нее осталось, – это прямоугольный кусок.

Сэр Батмантандю Хитрейший закашлялся и жестами попросил колы. Потрясенные его рассказом, мы давно застыли на своих местах и даже не сразу поняли его просьбу. В нашем Кругу в обычной – самой обычной, уютной, милой – комнате Нашего Кота, в которой сейчас был погашен свет, стояли три свечи, вокруг них мы и расселись прямо на ковре. Из углов и через открытую дверь в коридор к нам тянулся пиксельный черно-оранжевый сумрак. А в прихожей стоял трельяж с тоже прямоугольным зеркалом, как в рассказе Хитрейшего.

Клементина Аристарховна поглубже натянула вязаный желтый колпак. Сэр Батмантандю глотал подогретую колу и руки у него чуть дрожали. Наш Кот бодрился и совал всем хрустальные вазочки с суворовским и с халвой в шоколаде. Призрак Опыта то расправлял, то снова закручивал пальцем левый ус. Фейри и Миссис Белка оперлись друг на дружку спинами и распределили на двоих колючий плед. Я держала ладони над свечой, чтобы перебить впечатление от рассказа.

– А что было дальше? – наконец шепотом спросила Фейри.

Хитрейший удивленно вскинулся, как будто не ожидал, что кто-то захочет дослушивать историю. Он открыл рот, собираясь продолжить, но его прервал резкий, тревожный звонок в дверь. Через паузу долгий второй, потом еще дольше третий.

Никто не пошевелился. Звонок пронзал комнату во всех направлениях, ударялся в углы, и отскакивал, снова и снова атакуя наш Круг. Мы лишь сидели и мысленно следили, как А) кто-то снаружи открывает ключом дверь – скрип, шаги, Б) захлопывает дверь за собой – лязг, грохот, В) – подходит к трельяжу и останавливается – шаги, Г) – тишина.

И в промежутках между шагами, между кашлем сэра Батмантандю, мы представляли, как неизвестное оно смотрится в зеркало и выравнивается по его контурам, в памяти проносился весь рассказ Хитрейшего, который, если честно, поначалу казался городской легендой.

Сэр Батмантандю Хитрейший – старожил в нашей пестрой компании. Болтали, что он жил еще в Средние века, где-то алхимичил, где-то ворожил по отражению звезд в колодцах, а как в городах перешли на водопровод и засыпали колодцы, так он занялся исследованием городских легенд. Другие многозначительно намекали, что он сам к этим легендам и причастен. Во всяком случае, его в его атласном плаще невнятного цвета, со скрывающей пол-лица бородой и шляпой чудаковатой формы можно было вполне представить героем темных сказок.

Иной раз новичок или кто-то на спор или лишку хлебнувший и рисковал подступиться к Хитрейшему с просьбой рассказать о своих похождениях. Но в ответ несчастный получал столь странный, глубокий взгляд, что казалось, тьма коснулась его и без сказки. Бывалые догадывались, что удел, выпавший сэру Батмантандю, не столь легок, как это казалось по его вечерним байкам, и что, возможно, с нами он отдыхает и отвлекается от самой изнанки жизни. Хотя, что уж говорить, все мы обитали частично на изнанке мира.

Так вот, в тот теплый и темный вечер, когда мы наконец собрались вместе, вокруг свечей, в Круг, чтобы сила Круга напитала нас и дала внутреннего света, пока длится Самайн, сэр Батмантандю неожиданно без всяких просьб взялся рассказывать. Почему он выбрал эту историю? Хотел нас предостеречь? Развлечь шуткой? Может, это был хэллоуинский розыгрыш? Однако, мы все оттуда, нас если и разыгрывать, то обычными людскими шутками. Когда, например, в прошлом году кролик якобы случайно выскочил из шляпы Хитрейшего, это было для нас самое обхохочешься. Но только не зеркалами, зеркалами не разыгрывают, нет.

Сэр Батмантандю начал издалека. Мол, жила-была одна любопытная девочка, была у нее черная ручечка и волшебное зеркало.

«Жила-была одна тетенька. И было у нее волшебное зеркало – то, которому ты «я ль на свете всех милее?», а оно таким теплым, золотистым отражением – «ты, естественно, кто ж еще, тут больше никого и нет». Но тетеньке этого было мало. Она с утра до ночи качала пресс и дельты, держалась белковой диеты, считала калории даже в петрушке и практиковала кроссфит и сушку. Потом подходила к зеркалу, втягивала оставшийся живот и крутилась перед ним так и сяк. И все ей как бы нравилось, а как бы и нет. Наверное, сравнивала себя с несуществующими феями и эльфами из кино. А зеркало впитывало ее недовольство и аж набухало раздражением. Однажды тетенька эта малахольная, выпив по какому-то поводу с подругой коньячка (дальше историю можно трактовать как назидательную о вреде алкоголя)… Шучу, конечно. Тетенька подошла к зеркалу и говорит ему:

– Вот если б ты, зеркало, не просто отражало, а забирало у меня лишние килограммы и морщины!

Сказала и забыла, фантазия же. Никакой Дориан Грей ей в тот момент и не вспомнился и мистические истории с зеркалами тоже не примерещились. Вот только зеркало слегка запотело от алкогольных паров и мигом впечатало в себя слова.

Когда наутро тетенька подошла к зеркалу, а заметим, это был трельяж со шкафчиками снизу, и отражал он тетеньку только по колено. Тетенька подошла к зеркалу, а зеркало по своему пониманию – раз! И забрало у нее лишнее. Отрезало по колени как бритвой – ни крови, ничего, как так и было. Тетенька завизжала истошно, упала на пол, а ноги до колен – раз! И в зеркале появились. И стоят в стороночке как сапоги. А тетенька из последних сил поднялась на локтях и высунула голову в зеркало посмотреть. А зеркало снова – раз! И голова тетеньки теперь тоже в зеркале, аккуратно над ногами. Тут тетеньке конец и пришел».

– Сэр Батмантандю, тут же дети, – возмутилась Клементина Аристарховна.

Мы встрепенулись и захохотали. Сумрак, подошедший было вплотную к нашим спинам, снова отступил за дверь. Детей, разумеется, среди нас не было, но шутка удалась.

– Ла-адно, – протянул Хитрейший. – Тогда перескажу по-другому. Но имейте в виду, суть будет та же.

«Тетенька… Инна ее звали. Качала она пресс – куда без этого, всматривалась в свое личико – не слишком ли румяное, достаточно ли гладкое.

Однажды Инна заметила, что, если она долго вглядывалась в зеркало – не на отражение, а на саму амальгаму, то боковым зрением фиксировала, что все, что находилось за рамкой зеркала, начинало расплываться в пустоту. И зеркало оставалось одно, окруженное с трех сторон белесым туманом, а с четвертой – лакированной поверхностью трельяжа. Существовать оставалось только то, что отражалось.

Не раз и не два Инна зависала взглядом на амальгаме, чтобы проверить свои ощущения. Страшно ей было только в первый раз, дальше – только интересно. В юности она так пыталась разглядеть суженого в анфиладах отражений двух настольных зеркал с поставленной меж ними свечой. Инна была убеждена, что появится суженый или нет, но в шестнадцать лет ей выйти замуж точно не дадут. Поэтому было интересно, как он выкрутится. В примете же сказано – «замуж», значит замуж!

Как мы видим, Инна была любознательной и авантюрной дамочкой с самого детства».

– Сэр Батмантандю, вы нам в назидание, что ли, сказку сочинили? – перебила рассказ Фейри.

– Буу! – Хитрейший выставил когтистые руки в ее сторону, но сквозь бороду в пространство между нами просочилась его улыбка.

«Когда Инна привыкла, что мир вокруг зеркала исчезает, она принялась с ним экспериментировать. Эх, непоротое поколение…

Сорри, отвлекся. Первым Инна высунула за пределы зеркала кончик карандаша и тут же отдернула руку. Карандаш оказался ровно и незаметно отсечен прямо по линии зеркала.

Инна энергично покрутила головой. Морок исчез, а мир вернулся. Три дня она не подходила к зеркалу, даже расчесывалась, глядя в черный экран смартфона. На четвертый день она выложила на трельяж новые объекты эксперимента: длинный свежий багет, яблоко, газету, отломанную от березы ветку с листьями и пару дохлых тараканов, найденных под ванной. Инна умела мыслить системно.

Она встала перед трельяжем и, когда поняла, что поплыла по плоскости амальгамы и мир пропал, стала по очереди бросать свои заготовки. Почти все они просто исчезали, багет обрезало по линии зеркала и половинка его бухнулась Инне под ноги, а вот газета была, если можно так выразиться, проглочена. Инне показалось, что белесый туман задвигался и снова встал на место, когда в него попала газета. «Информация?» – предположила Инна.

В следующий раз она принесла томик Гончарова и плеер. От Гончарова зазеркальный мир основательно тряхнуло. В плеере Инна включила бурятское гортанное пение – зазеркалье немного пожевало белесостью и принялось всасывать звук в себя. Это было странное ощущение – Инна слышала звук, но звук не длился, а его как будто тут же куда-то забирали. Она выключила плеер и спросила:

– Эй, там?

Ее вопрос оборвался. Причем, что-то просто рвануло из горла ее выдох.

– Ой, – непроизвольно вырвалось у нее.

И это «ой» тоже съелось зеркалом. Инна подняла ворот водолазки, натянула на рот и крикнула:

– Привет! Ты! Кто ты такой? Что ты де… – ее мотнуло к ближнему краю зеркала, а горло засаднило как при ангине.

Тогда Инна шагнула за край зеркала и пропала».

– Ой, – вскрикнула Миссис Белка. – Зачем она шагнула?

– А захотелось. Есть люди, которые не принимают нелогичность мира. Им все нужно проверить и доказать.

– Погодите, сэр Батмантандю, – вмешалась Клементина Аристарховна. – А мы-то от кого знаем эту историю, если тетеньку съело зеркало, охочее до информации?

– А кто его знает, – неопределенно ответил сэр Батмантандю и закрылся в себе прямо как моллюск в раковине.

– И тогда все, что от нее осталось, – это прямоугольный кусок, – произнес Призрак Опыта, кажется, впервые за весь вечер.

Сэр Батмантандю Хитрейший закашлялся и жестами попросил колы. Вот тогда-то и начало происходить и скрежетание в замке, и непонятные шаги. И мы, застыв, ждали не пойми чего.

Кто-то всё-таки взялся посмотреть, что происходит в прихожей. Скорее всего, никого там и не оказалось бы. Небось, домовые расшумелись, а мы как второклашки испугались сказочек про черную руку.

Практически на спор вызывались, кто пойдет, загалдели. В общем, пошел Наш Кот, как обычно, с улыбкой впереди себя. Улыбка вернулась первой – рука в прихожей всё-таки была. Не черная – тетенькина. Это мы все увидели, когда ввалились в прихожую на растерянный мявк Нашего Кота.

Женская рука торчала из зеркала и пальцем подманивала к себе. Наш Кот и пошел за ней в зеркало как загипнотизированный. Несколько секунд снаружи оставался его хвост, но и он исчез. «На трельяже натоптал лапищами», – опять про глупости подумала я.

За Котом в зеркало потянулись остальные. Зачем? А тут не ответишь. Что-то было притягательное, наверное, или за компанию, в общем, как крыски за дудочкой гамельнского крысолова или как лемминги при запахе моря. Завершал нашу процессию Хитрейший. Лицо у него  было совсем мрак, я обернулась посмотреть на него. Он мне кивнул, как будто что-то знал.

Только сейчас я понимаю, что не знал он ничего. И сейчас не знает! Просто умеет человек загадочно молчать и красиво байки травить. А мы что? Мы живём. Инна теперь в нашу компанию вошла. Инна – специалист по зеркалам, исследует их, покупает по всему миру, шастает между ними. А вот в каком мы мире теперь, мы не знаем, а по зеркалам больше не ходим. Ушли мы в зазеркалье и пришли в мир, который точь-в-точь как наш. А может, это наш и есть, только Инна нас встретила тем вечером – целая, с руками и ногами. А может, мы и раньше так переходили из мира в мир. А может, и нет. Никто не знает, и Хитрейший помалкивает как так и надо.

У меня с левого запястья исчез шрамик, который со мной с восьмилетнего возраста, когда я с забора сверзилась. А точно такой же появился на правом запястье как отражение первого. А у Клементины Аристарховны в той истории аккуратно наполовину срезался ее желтый колпак, как будто лазером. Вот и думай тут.