Недоступность ИДЕИ

ВОПРОШАНИЕ

Плейлист пошел по новой – во второй ли раз? Человек остановил воспроизведение и поднял глаза. Уже давно стемнело. С неба падали мелкие снежинки, а от фонарей и окон многоэтажек исходил белый свет.
Гость двора встал с качели и робко пошел. Несколько монет выпали из кармана куда-то в темноту. Где-то на соседней улице резко затормозил автомобиль. Куртка с капюшоном пока еще защищает от поднимающегося ветра. Невдалеке белела теплотрасса, уходящая куда-то за гаражи; от труб несло жаром и сырой стекловатой.
Ноги в тонких кедах тонули в сочной грязи почти по щиколотку: земля еще нигде не успела замерзнуть. Пустые бутылки и банки вместе с прошлогодними листьями. Возле ржавого узла соединения их особенно много, но ни одна не разбита и не смята.
Парень вздрогнул от звука входящего СМС-сообщения.
«Только сейчас… скидки… успейте до… не пропустите…»
Надоедливый мусор, который можно сразу удалить. Большой палец забегал по экрану, нажимая все подряд. Телефон неожиданно загудел и отключился. Нажатие на боковую кнопку ни к чему не привело – кончилась зарядка.
Мелкий снег все падал откуда-то из пустоты. Ветер трепал застрявший в ветках дерева белый пакет. Издалека доносился вой полицейских сирен. Понемногу начали гаснуть окна в домах. Становилось все тише и темнее.
Совсем один он стоял посреди пустого двора. Без возможности узнать, сколько сейчас времени и как можно уехать из этого района. Ему и не хотелось никуда уезжать, даже если было пора. Озябшие пальцы скрылись под тканью рукавов. Гость медленно направился в сторону свежих следов от колес, еще не занесенных снегом.
Он дошел до скамейки у одного из подъездов и остановился, почувствовав гудок телефона в кармане. Вынул и протер от мгновенно налетевшего снега экран – такой же темный, как и минуту назад. Ему показалось.
Снежинки падали крупные и липкие. Не мог ли он не подумать, что где-то там, за плотными белыми хлопьями, находится такое же светлое голубое небо, какое он видел шесть месяцев назад? На крыше дома, подобного тому, у которого он сейчас стоит.
Он определенно был тогда не один, хотя даже и не помнил лица своего собеседника. Заканчивалось лето, и ветер нес с собой запах дождей и уже опавших на далеком севере листьев. Большие черные стаи птиц летели в другую сторону. Его давний друг говорил с ним очень много, и весь день до вечера рассказывал ему о навсегда исчезнувших из его жизни людях, когда-то клявшихся в вечной преданности, о странах, в которых он никогда не посещал, событиях, которые он не успел застать, и культурах, частью которых он никогда не был. Он и правда очень много в этом понимал. Человеку хотелось тогда придумать хоть один достойный своего собеседника вопрос, но он отказывался от этой затеи с каждой новой историей от гостя. Не пытаться же одаривать его в ответ подробными рассказами о грядущем поступлении в институт!
Его было очень интересно слушать, и еще недавно было сложно представить, что начнешь получать такие подробные ответы на интересующие вопросы. И вот, когда собеседник на несколько минут замолчал и принялся разглядывать вечернюю улицу, он произнес:
- Что такое высшая недоступность?
Собеседник будто бы смутился и не ответил. Казалось, что вопрос просто был сформулирован неправильно и его следует задать по-другому.
- Под силу ли мне стать недоступным для окружающего, а не окружающему – для меня?
Ответа ему не было. Стоял августовский вечер, по небу начали плыть облака, а под темной листвой яблонь во дворике собирался местный народ…

ЯБЛОКИ

Теплые дни давно прошли. Бетонные панели и разбитый асфальт с грязью остыли и промерзли до основания. Запах киснущих и перезревших яблок давно выветрился. Но это произошло именно здесь – в этом не осталось сомнений! В этот подъезд они заходили последним летом. На этой крыше он беседовал со своим другом в последний раз. За этим обледеневшим козырьком, в чью сторону сейчас смотрели его глаза.
Возможностей забраться туда не предвиделось: пожарную лестницу давно демонтировали, а железная дверь ближайшего подъезда не отвечала с самого заката. Может, стоит подождать и поразмышлять еще.
Он уже с трудом вспоминал, как забирался туда. Не удавалось забыть небольшую теплую руку, за которую он держался на лестничной площадке, тихое и плавное дыхание, короткие светлые волосы, длины которых не хватало даже на косички. Серый джемпер и светло-голубые джинсы с кедами, вроде бы белыми с серым. Касание мягкой румяной щеки. И яблочный вкус напитка, обжигающего и сушащего горло, который они распивали вместе. Дешевый аналог сидра крепостью в девять градусов в ярко-зеленой таре, который пользовался определенной популярностью у представителей рабочего класса. Потратили в ларьке последние деньги, которые собирались использовать на проезд до дома. После двух банок потянуло в сон, но друг упорно продолжал звать его с собой на крышу. Говорил, что надо дождаться сумерек, когда лучше всего видны звезды.  Друг своей фигурой и телосложением сам был похож на спелое яблочко – так часто казалось. Он был не против, когда его так называли, и сам любил иронизировать по этому поводу. Должно быть, именно за легкий нрав и терпимость его любили все окружающие.
На крыше уже начинали накапливаться листья, а голуби – местные обитатели – явно пропадали где-то внизу. Выступ у вентиляции оставался таким же незанятым и омытым дождями, а кто-то даже оставил на нем газеты. Воробьиные гнезда, которые он привык наблюдать здесь в большом количестве, куда-то подевались. Здесь и состоялась их беседа – то, о чем сейчас почему-то особенно трудно вспоминать.
Прожил ли он последние месяцы только этими воспоминаниями? Они просто были с ним все это время. Нередко он пытался доказать себе, что избегает их, и прямо сейчас мысленно утверждал, что ни за что не пришел бы в тот самый двор специально. С не меньшим усердием он убеждался в своей готовности снова зайти в подъезд и повторить свой путь только в том случае, если его кто-нибудь откроет.
Это случилось, и ему пришлось принять это раньше, чем он ожидал.

ЧЕРВЬ

Подул сильный студеный ветер. Он не стал разбираться, кто открыл ему дверь. Едва она распахнулась, он забежал внутрь и оказался в подъезде. Человек оказался в полутьме, в маленьком помещении, пахнущем непонятно чем. Его воздух имел мало общего с уличным, но холод стоял почти такой же. Дверь квартиры впереди можно было разглядеть с ощутимым трудом, но не из-за темноты, разбавленной светом слабой лампочки где-то сверху. В глазах начали плыть помехи, как будто телевизионные. За спиной внезапно заскрипела дверь, и человек вздрогнул. Испугался он зря: в подъезд никто не собирался заходить.
Он не мог вспомнить, сколько этажей в этом доме, и как долго ему придется идти наверх. Что если в этом подъезде нет никакого люка наверх? Ведь и лифта не видно.  Но выходить наружу и возвращаться хотелось сейчас меньше всего.
На каждой лестничной клетке находилось по три квартиры и крышка мусоропровода. Коврики и пол давно не подметаются, кое-где, даже в кромешной темноте, виднеется мусор по углам. Память совсем заглохла, и образы из прошлого все никак не возвращались. Зато совершенно пропал слух. Он не слышал ни собственных шагов, ни дыхания, ни биения сердца. Полностью доверять в этом пролете он мог только осязанию.
Чтобы не упасть, он сразу опустился на четвереньки и нащупал лестницу. Стало еще темнее, но черно-серой ряби в глазах не убавилось. На пятом шаге он чуть не врезался головой в стену. Откуда-то сверху на него посыпалась побелка. В ладони и колени впивались острые песчинки. Он не мог оценить, насколько узкое пространство между перилами и стеной, но чувствовал, что со всех сторон на него давит.
Резко обожгло правую руку: она напоролась на осколок стеклянной бутылки, разбитой кем-то из местных накануне. Теплая, чуть пахнущая железом кровь полилась по ладони внутрь – в рукав. Он схватился за нее в попытках остановить, когда вспомнил, что в одном из карманов у него спрятан чистый носовой платок.
Рана была наощупь перевязана, и кровь остановилась. Можно ли рассчитывать, что один из жильцов выйдет поздним вечером на лестничную площадку и поможет ему, если начнется заражение? Лучше будет вообще спрятать руку. Он пополз дальше, почти на животе, в полной уверенности, что ему это нужно. Червем, осязая среду кожей. Потеряв уверенность, что двигается именно вверх, а не в другую плоскость.
На семьдесят седьмой ступеньке и на сто тридцать третьей сбитой коленке он начал выбиваться из сил. Что ж, можно и поспать, прямо здесь. Нора не уползет сама по себе, когда червь отдыхает. Снаружи ведь наверняка бушует метель, и все занесло снегом. А тут сухой подъезд, и песок под ногами становится так мягок…

КОЛЕБАНИЯ

Червь больше не был человеком. Забитые мелкой пылью глаза не стали реагировать на свет, даже если бы он загорелся. Поврежденная осколком рука перестала болеть и кровоточить. Он будто потерял ее, и не мог проверить, есть она или нет. Усталость, накопленная за последние сутки, не давала ему проснуться по-настоящему. Он приходил в себя, переворачивался на бок или на спину, и еще глубже засыпал.
Его Ум пытался понять, где очутился, и усердно посылал сигналы вовне. Со временем окружающее стало проявляться в виде разноцветных огней. А когда Уму удалось успокоиться и остановиться в своем метании, огни стали обретать форму и размер. Ум очутился в помещении, похожем на тот же самый подъезд, но без дверей и закопченными до корки стенами. На покрытой сажей поверхности появились призраки, состоящие будто из телевизионных помех или поверхностной ряби на экране старого телевизора. Они вспоминались Уму с большим трудом. Едва распознаваемые лица быстро исчезали и менялись. Переливающиеся картины не отпускали Ум и становились все разнообразнее. Но ему нужно было двигаться дальше, так он решил, еще когда был вместе со спящим ныне Червем.
Бесплотный ум двигался наверх по ступенькам, таким гладким, будто по ним каждый день последние двести лет ходили толпы. Он преодолел значительно больше пролетов чем представлял изначально, и начал думать, что двигается внутри большой горы к ее вершине. Тем временем, призраки стали бледнее, а лики их стали страшными. Стены вокруг ума начали сжиматься, а скользящие по стенам призраки угрожающе жужжали. Ум мог слышать издаваемые ими звуки, ведь он покинул оглохшего Червя!
В конце концов, стены сомкнулись, и Ум оказался в их толще. Новое пространство ощущалось им так же отлично. Это стены дома, в подъезде которого сейчас спит Червь, и никакого другого. Он ощущал их постоянную вибрацию, недоступную для восприятия людей по ту сторону стен - колебания и от движений на улице, и от текущей по трубам воды, и от тока в проводах. Он ощущал разговоры местных обитателей, их шаги и даже их дыхание.
Это Недоступность, но не та, до которой труднее всего добраться. Не та, которую он искал. Поэтому он принял решение углубиться: к фундаменту дома, туда, куда стекалась вибрация со всего города, и твердь становилась подвижной, словно вода на море.

ПЬЯНИЦА

А где-то на поверхности Червь продолжал спать. Он поджал свои ноги и облокотился на выступ ступеньки. Он храпел бы, если бы черви могли издавать какие либо звуки, но покой обитателей подъезда нечем было нарушать.
Двумя этажами выше на лестничную площадку вышел справить нужду Пьяница. Он жил здесь уже очень давно и знал все о своих соседях, а еще больше - кто в чем виноват лично перед ним. Только одно ему не было известно: что там наверху, за люком?
Больше всего он любил жаловаться на грязь в своем подъезде и мочиться в нем. Больше остального в тот момент его беспокоили бутылки водки в прихожей. Их принесли его собутыльники, гости дома и квартала, но вот как раз им Пьяница доверял меньше всех на свете: это они постоянно воруют у него водку, когда он спит или хворает! Он осознал, что спиртного ему в любом случае будет мало, и надо идти в магазин сейчас же. И ничего, что на улице давно стемнело, а кроме порывов ветра там никого не гуляет.

А Червь тем временем продолжал спать где-то на лестнице. Он не знал Пьяницу, и никогда не вздумал бы причинять ему беспокойство. Но случилась беда: плохо шагающий пьяница споткнулся о Червя и полетел лицом вниз. Прежде чем подняться, он обматерил подъезд, всех его обитателей и дрянных бомжей. появлявшихся невесть откуда. Сколько раз он просил, чтобы их отсюда выгоняли! Но домоуправляющая компания нагло игнорировала все законные просьбы измученного жильца.
Ярость овладела пьяницей. Своей левой рукой, когда-то обвареной кипятком, но все еще целой, он нащупал длинный осколок винной бутылки. На свое счастье и на беду Червю.
Теплая кровь полилась по ступенькам в пролет между лестницами. Червь не хрипел и почти не ворочался. Его жизнь оборвалась здесь, в том самом подъезде, который посещал Человек. Скрюченное тело перестало шевелиться и слегка расправился. Пьяница лежал рядом и чуть слышно пыхтел. Он еще не знал, что ему не довелось убить Человека, что его Ум уже далеко от этого места, такого пустого и печального. Пить ему всегда хотелось больше, чем думать.
Пьяница с трудом поднялся, отряхнулся и отправился вниз.

КАЧЕСТВО

Сваи фундамента все глубже уходили в землю – глинистую и плотную. Они были старыми, но хорошо держались и собирались прослужить еще долго. Начали попадаться камни. Но Ум не чувствовал твердости, ибо что она может сделать против его воли? Он двигался все быстрее, но идти ему предстояло все дальше и дальше.
Слои почвы сменяли друг друга, становясь все более чуждыми поверхности. Здесь уже не было грунтовых вод и подвижных слоев какой-нибудь менее устойчивой породы. В такой тесноте больше негде было растекаться. Под давлением тяжелых слоев грунта Ум, прежде бесформенный, начал меняться. Движение придало ему форму, параметры которой позволили бы назвать ее шаром, если бы она находилась в привычной системе координат. Каркас, внешняя оболочка шара, имела бы структуру решетки из шестигранных ячеек. Но внутри шара тогда находилась бы только пустота, которую, впрочем, всегда нашлось бы чем заполнить, лишь бы оно не было еще более бесформенным и неупорядоченным.
Ум не приобрел размера и какой-либо другой количественной характеристики. Но он приобрел своем первое свойство, характеристика, которая отныне отличала его от всего окружающего. Сама вероятность его движения дальше отныне зависела от свойств, которые он приобретает по пути. Форма, которую он только что приобрел, отнюдь не была статичной и начала усложняться почти сразу же. Каждая из ячеек приобрела полусферическую оболочку с внешней и внутренней сторон, а те вместе образовывали малый шар, который своим устройством копировал весь шар-прародитель. Это рекурсивное деление продолжалось до бесконечности, и Ум становился все плотнее. Но внутри него продолжала оставаться такая же пустота, которая постоянно пребывала чем-то заполненной.
Ум пребывал в пространстве, но уже не мог оценивать сове положение привычным образом. Слишком далеки от него были и верх, и низ, и лево, и право, и вперед, и назад.  Ему казалось, что он уже сделал первый шаг к настоящей Недоступности. Но он еще не понимал, велик он или мал, и сколько пустоты он может вместить в себя. А Пустоте, в свою очередь, все меньше хотелось быть заполняемой.

ВОЗМОЖНОСТИ

Ум приобрел структуру, но отныне был совершенно заперт в ней. Вне структуры ничего не осталось. Движение было отныне бессмысленным, а дальнейшее усложнение оболочки прекратилось само собой. Оболочка больше не была решеткой, она стала скорлупой, тождественной Уму. Она вращалась вокруг совей оси, и только это было свидетельством того, что Ум еще жив.
Ум остался один. Не было больше ни толщ земли, ни скальной породы, ни громадного давления сверху. Но не было и свободы для Ума, не было больше причин бороться и превозмогать встречные потоки материи. А привести это все могло только к тому, что мысль рано или поздно остановится, и Ум больше будет не нужен.
К нему быстро пришло осознание текущего положения. Пустоте за пределами Ума незачем было расширяться – она и так занимала все вообразимые пределы. Быть может, в такой ситуации Ум мог бы посчитать, что он – такая же тьма вокруг, и признать тем самым свое несуществование. Но он уже знал, как этого избежать – думать не об окружающем, а заглянуть внутрь себя, в глубину.
С трудом Уму удалось вспомнить тот момент, как он покинул бывшего Человека, теперь уже Червя. Он остался лежать там, на грязных ступеньках подъезда, и что с ним сейчас? Ведь он мог как впасть в состояние полного безумия, так и заснуть навсегда. Ум ничего не знал про Пьяницу, и представить не мог, что тот лишил его последней возможности вернуться назад.
Однако Пьяница тоже знал не все: дверь в подъезд, закрывшуюся в последний раз за Человеком, заклинило намертво, так что теперь ее смогли бы открыть только снаружи и с утра, специальные люди при помощи инструментов. Убийца Червя оказался заперт вместе со совею жертвой…

СНОВИДЕНИЯ

Этой ночью она не могла заснуть. Казалось бы, поводов для тревоги совершенно не было, но что-то продолжало беспокоить ее уже не первый час. Светлые волосы лежали на подушке и свешивались на изголовье кровати. На пол небольшой комнаты с невысоким потолком падал свет фонарей, а за окном падали снежинки - крупные, пушистые хлопья, будто явившиеся из детства, из того дня, когда она первый раз увиделась с ним.
Она не могла забыть о Человеке, которого она всегда звала именно так, и никогда - по имени. О вопросе, заданном ей августовским вечером в ожидании ответа, которой был ей известен. Но тогда она сама решила, что лучше будет не произносить его вслух. Она надеялась, что ему не придет в голову пытаться узнать ответ самому. Она запретила ему заходить в тот подъезд за 12 дней до нового года в одиннадцатом часу.

Но теперь было бесполезно врать самой себе в попытках найти утешение - то, чего она так боялась, случилось: ее друг нарушил запрет. Он захотел узнать, о какой Недоступности шла речь в их беседе. Там случилось страшное событие: превращение Человека в Червя, жалкое существо, падшее и обреченное отныне обитать на самых низших уровнях нашего мироздания, где нет света и жизни, где такая грязь, что даже Пьяница туда не заходит. О человеке, которому не посчастливилось попасть туда, должны забыть все родные и близкие, и любые намеки на то, что человек когда-то существовал и занимал место в окружающем мире, должны исчезнуть.
Однако этому не дала свершиться она, вспомнив о дорогом ей Человеке поздним декабрьским вечером. Тем самым она спасла его Ум, который не понимал до конца, что с ним произошло. Когда Ум обнаружил, что не находится в совершеннейшей пустоте, он начал искать этому причины и тем самым вспомнил о Друге. Теперь нужно было собраться с мыслями и открыть для него свою душу, чтобы он продолжил существование хотя бы внутри ее разума, а не канул в небытие совсем.
Она засыпала, а ее воображение восстанавливало черты Человека, чей Ум отныне не пребывал в пространстве полной неопределенности. Он был спасен возвращением к Другу, и вот уже стоял рядом с ней в ее сновидениях...