Ровно в полдень. 65 регион. Глава 1

Д. КРЕПЕНСКИЙ               

               
           Р О В Н О  В  П О Л Д Е Н Ь. 65 РЕГИОН.

                На уровне фантастики и бреда,
                Чуднее старой сказки для детей,
                Красивая восточная легенда
                Про озеро на сопке и
                про омут в  сто локтей.
                И кто нырнет в холодный этот омут,
                Насобирает ракушек, приклеенных ко дну,
                Того болезнь да заговор не тронут,
                А кто потонет - обретет покой и тишину.
                В.С. Высоцкий
               
                1.

   День начался обычно - динамичный подъем, теплый душ и судорожное поглощение завтрака, сопровождаемое нервным вещанием местной радиостанции.
   В то время, когда диктор в упоении сообщал о городских происшествиях, случившихся в течение последних суток, я уже стоял перед зеркалом и, прилаживая подмышкой кобуру, пытался вспомнить - когда в последний раз чистил свой пистолет.
   Так и не припомнив точной даты, я покинул квартиру в сопровождении истерических выкриков все того же диктора, дошедшего в обличении бездеятельности островной милиции до экстаза.
   Выйдя из подъезда серой панельной малосемейки, я направился к "единичке", сиротливо стоящей посреди двора - подарок сердобольной соседки, срочно убывшей на материк и накануне отъезда посчитавшей, что человеку моей профессии в этом сложном, негармоничном мире, очень тяжело быть немобильным
   ВАЗ - семьдесят третьего года выпуска. Я был очень мобилен - тогда, когда этого хотел подаренный автомобиль.
   В надежде на то, что соседский подарок все-таки уведут, я парковал машину на ночь в самом темном углу двора, с незапертыми дверями, но, к сожалению, теперь мой, зелено-ржавый уродец никого не интересовал. Кроме обработчиков вторчермета, которые однажды, за бутылку водки, предложили свои услуги. Я отказался отдавать водку за то, что кто-то пожелал уменьшить действующую модель до размеров, позволивших бы ей впоследствии, поместиться на моем серванте. С тех пор, никто ко мне не обращался и поползновений на подарок не проявлял.
   Глубоко вдохнув приморский, по-утреннему свежий, воздух, я на миг остановился перед автомобилем и, предвкушая "счастливые мгновенья", что проведу в общении со своей собственностью, резко и зло выдохнул.
Впрочем, собственность сегодня запустилась достаточно быстро - возможно сказалось мое не очень лиричное настроение, или то, что материться я начал еще не вставив ключ в замок зажигания. Как бы там ни было, но спустя несколько минут, мы стартовали со двора, чтобы в очередной раз испытать превратности дорог южного Сахалина.
   И все-таки я опоздал на работу - пришлось менять пробитое колесо и повозиться с отвалившимся вдруг глушителем.
   Тридцать минут, даже для просто недисциплинированного служащего, слишком много. Поэтому, подъезжая к "конторе", я стал всячески изображать рвение к исполнению своих обязанностей. Представляя, что вместо ревущего металлолома подо мной гоночный болид, я принялся совершать маневры несовместимые с данной моделью ВАЗа. Ну а немногочисленные, наблюдатели раллийного заезда с удовольствием отмечали хаотичные зигзаги, сопровождаемые визгом полуживых покрышек и последующее торможение, предвестившее гулкий удар о бетонное заграждение.
   Выскочив из автомобиля, я вихрем пролетел мимо обалдевшего от нарушения привычного ритма перемещений дежурного, успев на его конвульсивные попытки достать пистолет, приветливо махнуть ему рукой.
Не сбавляя обороты, перепрыгивая через каждые четыре ступени, пугая посетителей нашего заведения, я допрыгал на необходимый этаж и, стараясь вписаться в тишину затаившегося отдела, на цыпочках подкрался к своему кабинету.
   Для того чтобы открыть замок и проскользнуть за дверь, мне обычно хватает пятнадцати секунд. Расслабившись, я даже стал планировать свою жизнь на ближайшие десять минут.
   Я почти просочился в кабинет, когда в дальнем конце коридора, со скрипом, обычно сопровождающим вскрытие склепа, отворилась дверь.
   - Кравцов! Мать твою, - загрохотал на весь этаж голос, ввергающий в шок весь уголовный мир города, в течение последних двадцати пяти лет.
   Словно эхом из соседних кабинетов послышался яростный стук печатных машинок и гул голосов, сопровождающий, вероятно, рабочий процесс.
   - Я, - проблеял я, выпустив, наконец, воздух, задержанный еще во время памятных виражей.
   - Зайди ко мне, - с материнской нежностью пригласил Старик, зло втыкая в меня взгляд своих утомленных, выцветших глаз.
    Уныло взглянув на дверь своего кабинета, я поплелся к шефу, рассуждая о том, что мои давние тренировки в троеборье оказались на этот раз напрасными.
    Будучи уже в годах, Старик имел комплекцию одного из трех толстяков. К тому же,  при моих сто восемьдесят, он был короче  почти на две головы. Однако это не помешало ему схватить меня за шею своей крабовидной пятерней.  Почувствовав характерный хруст шейных позвонков, я постарался придать своему лицу выражение полного раскаяния.
    - Товарищ полковник, если бы вы видели мои сны, вы были бы более снисходительны ко мне, - проговорил я тоном провинившегося школьника.
    - Если я сказал в девять ноль-ноль, значит это должно быть в девять ноль- ноль, - прорычал он мне в ухо, с трудом сдерживая ярость, а я влетел в его кабинет, уворачиваясь от мощного пинка в зад.
    Закончив перемещение посреди просторного кабинета, я заметил выряженного в темный шерстяной костюм и пестрый галстук светловолосого красавчика, расположившегося в одном из дерматиновых кресел шефа. Отложив записи, которые делал до моего романтического появления, он дружелюбно улыбнулся и, приподнявшись, кивнул головой.
    Гость Старика сразу мне не понравился: то ли своей лощеной утонченностью, такой негармоничной на фоне моей измятости, то ли тем, что являлся свидетелем наших "семейных" отношений.
    - А вот и капитан Кравцов, - послышался за спиной необычайно теплый голос начальника. - Задержался... на особо трудном задании. Простим его?
    Обернувшись, я с удивлением обнаружил добродушный отцовский прищур, и почти счастливую улыбку своего шефа. Подойдя ко мне, он ласково потрепал мое плечо.
Красавчик не возражал и, выражая свое согласие с начальником городской милиции, сложил губы в слащавую улыбку. Затем, царственно поднявшись с кресла, протянул мне руку.
    - Торопов Андрей, - представился он. И я понял, отчего его лицо показалось мне знакомым - видел его несколько раз по телевизору.
    - Андрей Петрович журналист из Москвы, - подтвердил шеф мою внимательность, а я задумался, пожать ли его руку, или протянуть блокнот для автографа. – Наверняка, не раз видел его выступления по телевизору, - продолжал полковник тоном человека, делавшего карьеру, в те времена, когда появление на нашем острове даже дешевого репортера из центральных органов средств массовой информации, обязывало чиновника, рангом и повыше, проявлять любезную застенчивость.
Вот и стали понятными необычные перепады в настроении Старика. Подсознательно же, из темных глубин подсознания, родился протест, проявлению, подобного рода «малодушия». А заодно, вдруг, до слез захотелось реабилитироваться за недавнюю попытку шефа пнуть меня под зад.
    - Очень приятно, - выдавил я, заключая кисть гостя в свою промасленную  ладонь и, включая в работу весь потенциал кистевых мышц, постарался расплющить ладонь московского щеголя.
Однако тот не думал сдаваться и, не обращая внимания на грязно масляные потеки на моей руке, ответил мощным рукопожатием легкомысленного культуриста, не имевшего опыта общения с оперативниками.
    - Значит в златоглавой, преступность искоренили, и вы к нам за провинциальной хроникой, - продолжил я, наслаждаясь демонстрацией мировоззрения нового поколения. - Или может оттого, что август и захотелось свежей лососятенкой с икоркой побаловаться? - не унимался я, вежливо-заискивающим тоном.
    - С преступностью в Москве все в порядке, - не менее ехидно ответил журналист. - Что же касается рыбки с красной икоркой - мысль не плохая, непременно воспользуюсь ею... И, товарищ капитан, вижу у вас не очень хорошее настроение, может мне прийти завтра, или в следующем месяце?
    Я собрался было, заявить, что завтра, равно как и в последующие дни, настроение мое, наверняка, будет хуже нынешнего, но тут вмешался побагровевший от возмущения шеф.
    - Кравцов! - рявкнул он, по-своему воспринимая мое самопожертвование. – Хватит, валять дурака!
    Старик готов был вот-вот взорваться. Я не стал испытывать судьбу, отпустил руку москвича и, щелкая каблуками, принял строевую стойку.
    - Андрей Петрович, как я уже говорил, вашим делом будет заниматься вот этот капитан, - спокойнее сказал полковник, тыча в меня указательным пальцем. - Мне очень жаль, но он является одним из лучших работников горотдела.
    - Буду надеяться, - с неизменной улыбкой проявил коммуникабельность журналист и на мой пригласительный жест отравился к выходу.
    Я ринулся ему в след.
    - Кравцов! - вновь гаркнул Старик, останавливая меня.
    - Выговор? - постарался я внести в свой вопрос неутешимую определенность.
    - Не угадал, - самодовольно усмехнулась гроза пакостников  всех мастей.
    - Строгий  выговор?
    -  Не-а, - отрицательно покачал он головой.
    - Неужели премия?
    -  Молодец. Всегда считал тебя умным ментом.
    - За что, Борис Иванович!? Ей богу вы не справедливы ко мне, - прохныкал я.
    - Пошел вон.
    - Жаль, что вы не цените самоотверженность сотрудников - он мне чуть руку не сломал!
    Полковник милиции схватил со стола массивную бронзовую пепельницу, а я, проявляя незаурядную реакцию, скользнул за дверь. Миг спустя, раздался характерный для мощного соприкосновения бронзы и дерева гул.
    Стук печатных машинок на этаже усилился.
    - Пожалуйте в кабинет тридцать три, - сказал я мнущемуся у двери Торопову и воспроизвел улыбку жертвы зуботехника.
    Мы уж было, как старые приятели, собрались уединиться для милой беседы, но из-за двери послышался голос шефа.
    - Кравцов... Капитан Кравцов! - примирительно позвал он.
    Подумав - был ли он разочарован неудачным броском, я вошел в кабинет шефа, подбирая на ходу бронзовый предмет, поверхность которого была усеяна следами многолетнего воспитательного процесса.
    - Ты вот что, - бросил Старик, глядя, как я верчу в руках его любимую игрушку. - Передай все дела Горилому, пока, и плотно займись делом Торопова.
    - Все дела Горилому? - мое лицо стало похожим на лицо человека, переболевшего пару десятков лет тому назад менингитом, и с тех пор несущее случившиеся патологии  по жизни.
    - Да... Помощников не дам... твои все в отпуске…
    Ну надо же, каким тактичным бывает шеф! Двое из трех моих подчиненных, уже четвертые сутки томятся в подвале нашей конторы, по обвинению в хранении и сбыте наркотиков, а он спокойненько так: «Твои все в отпуске». 
    - … а людей больше нет, все заняты... В общем, справишься, сам...
    - Все дела Горилому? - повторил я, не меняя выражения лица.
    Шеф с сожалением глянул на пепельницу, находившуюся все еще в моих руках.
    - Об этом визите звонили из министерства, - доверительно поведал он. - Не то, чтобы я был в восторге от этого звонка, да и карьеру мне делать поздно... Честь мундира - вот и весь интерес. Не помню случая, чтобы наши сыщики, как профессионалы, падали лицом в грязь.
    «Не помню случая, чтобы наши сыщики, как профессионалы, падали лицом в грязь»,- вот оно как оказывается!? А ведь еще три дня назад, вместе с обвинениями в  некомпетентности управления отделением, в меня летели стулья и папки с делами, которые до своего задержания вели мои подчиненные.
    - И сейчас хочу, чтобы эта традиция сохранилась,- завершил Старик свою мысль тоном, предполагающим особые новости в деле о ментах-наркодилерах.
    Я понимающе  кивнул и, возвращая своему взгляду осмысленность, прекратил вращать пепельницу.
    - Потаскай его с собой, - продолжил шеф, удовлетворившись моей ре-акцией. - Пусть видит, как ты работаешь.
    - Все понял, Борис Иванович, разрешите идти, - сказал я, возвращая пепельницу.
    - Давай. Ни пуха... Будешь молодцом, Торопов о тебе эссе сложит.
    - Угу. Или надгробную эпитафию, - добавил я, прикрывая за собой дверь.