Серебряный век

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


   Сегодня как-то незапогодилось: дождь лил как из ведра с самого утра.
  - Сегодня никуда не пойду, - сказал Юра своей маме, - уж очень льёт.
  - Надень плащ, Юра, а идти надо, - мама была категорична.
  - Нет, - сказал Юра, характер у её сына был решительный, если решил, - не сегодня, мама.
  - Ладно, Юра, - сказала мать примирительно, - не ходи, только...
В дверь постучали.
  - Кто? – спросил Юрий чуть охрипшим от волнения голосом.
  - Я.
Тут надо сказать следующее: дело о разводе, который затеяли Юрий и его мама, было весьма и весьма щепетильное.
  - Юрий Альбертович, откройте, это я.
  - Маша, - упавшим голосом сказал хозяин дома, - проходи Маша, присаживайся, вот так. Хорошо?
  - Я пришла сказать тебе – ты прав, во всём прав, Юрий. Я не хотела тебя обидеть, но так вышло... – дальше она говорила о поступках, которые могла бы не совершать, - но...
  - Поздно, Маша, теперь уж поздно, всё решено... я решил... ты должна уйти... навсегда, Маша. Я любил, ты знаешь меня, не прощу... никогда... слышишь, Маша? – Юрий перешёл на крик, он чуть не плакал, когда мама заглянула в дверь.
  - Юра?.. Всё...
  - Не надо, мама, всё... в порядке будет, когда я разведусь с этой...
Он заплакал и больше не сдерживал слёз. Мать закрыла дверь, послышалось:
  - Уходи, Маша, больше не могу терпеть... тебя...
Маша поспешно встала, почему-то поклонилась мужу (всё ещё муж, хотя вместе не были уже давно).
  - Прощай, Юрий... Альбертович, мой, всё ещё любимый, муж.
Она засеменила к двери.
  - Постой! Хотя нет, иди, больше не остановлю, - он вдруг вспомнил прекрасно сыгранные роли в домашнем театре. Она играла так живо, так весело... все хлопали... и он...
"Опять играешь, Маша", - сказал он себе, когда дверь за нею затворилась.
  - Юра...
  - Не надо, мама, побуду один, - он знал, мать волновалась за него, - да, чаю, мама, если можно, чаю.
Успокаивал, мать знала:
  - С молоком, Юра? – она чуть не плачущим голосом решила уточнить.
  - Нет, без... лучше кофе, - он знал, мать любила кофе, варила для себя, сейчас ему чая не хотелось, только кофе... маме...
Мать ушла, понимала сына и болела за него. "Какой ему кофе?.." – она быстро вернулась. Юрий заряжал пистолет, она бросилась ему на шею.
  - Юра, не надо!
Он как будто очнулся.
  - Что, мама?
  - Ты не понимаешь? – она показала взглядом на дрожавший в руке сына пистолет.
  - Я? Нет. Это не я. Как я могу?
Он сидел, раскачивался, взявшись за голову:
  - Я не могу, больше не могу... – его лихорадило.
Пришлось послать за доктором. Всё, что могло навредить сыну, мать убрала, даже кухонные ножи и вилки были убраны под замок. "Конечно, - думала бедная женщина, - найдёт, если захочет... но я присмотрю". Её лихорадило тоже, воспалёнными глазами она всматривалась в лицо сына и не узнавала прежнего своего мальчика. Оброс, осунулся, ночью скрежетал зубами во сне – она не отходила от него ни днем, ни ночью.
На третий день он проснулся как ни в чём не бывало. Умылся, побрился сам (обычно это делал специальный человек: мыл волосы, стриг и брил бороду, укорачивал усы). Мать проснулась, она спала сидя, рядом с кроватью сына, и смотрела на него изумлёнными глазами. Да, это теперь был её Юра. Она проводила его глазами до туалетной комнаты, потом вспомнила про опасную бритву на столике, рядом с бритвенными принадлежностями (она про них забыла, когда убирала все ножи в доме). "Нет, - она устало села снова на диван, - пусть", - несколько дней напряжения приучили свыкнуться с мыслью...
  - Мама! Здесь нет мыла! – послышалось из туалетной комнаты.
  - Сейчас пришлю! Семён!
Семён, единственный кто был допущен к стрижке и бритью барина.
  - Не надо, я сам, - послышалось через некоторое время.
Софье Николаевне смертельно захотелось поспать...
Прошло ещё несколько суток, прежде чем Юрий опомнился от болезни. Он почти ничего не помнил: смутно вспоминал лицо Маши, не помнил, что она говорила – мозг отказывался вспоминать, он не настаивал. Выходить из дома запретил доктор ("до полного выздоровления"), но он вышел. Прошёлся по улице, заглянул в кабак... и только: напиваться не стал, он и раньше не любил. Поздоровался с соседями, приметил рыжеволосую девочку: странную фигурку, которую едва узнавал. "Ах да, это Маришка, его соседка, девочка тринадцати лет: как подросла?" – он стал всё замечать. Раньше будто песок в глаза насыпан был, проморгаться не мог – год в мученьях жил: "Всю душу из меня вынула!" – только так вспоминал он себя прежнего.
Время шло, развод состоялся, вопросов не возникало, да и жена уже не была против, видно хахаль её уговорил, уехала сразу, как подписал её бумагу судья. Муж, теперь бывший, настоял о перемене фамилии бывшей женой: "Чтоб не смела марать!" – это было главное условие развода. По прилагающим документам ей и суд оплачивать, но оплатил тот, её любовник.
"Как теперь, - думал разведённый муж, - ей живётся?" – нет-нет и вспомнит. А недавно... это уже другая история, а эта закончилась.

<Название рассказа "запечатано", с текстом составляет единое целое – мистики поймут. Прим. медиума >