Рассказ 8. Чарлик и Соня

               
 
   Дни сменяли дни, пролетали недели, наступил август, а с ним пришло время посещать школу трижды в неделю. Это называлось «подготовка». Я редко ходила пешком, потому что мы жили далеко от школы, поэтому мама возила меня на велосипеде и это было здорово! Мама сажала меня перед собой на рамку велосипеда, на которую заранее привязывала куртку или подушечку, чтобы мне было удобно. Позже папа приделал на раму сиденье и можно было долго и весело кататься. Мне очень хотелось самой рулить:
-Отпускай, мам, давай я тебя повезу, предлагала я, но мама делала вид, будто меня не слышит. Папа мне разрешал «держать штурвал», когда мы с ним катались. Он меня всегда слышал!
   Мама наша хоть и была очень принципиальная, но никогда не вредничала и не ругала нас–детей, она «давила на нервы нравоучениями», так говорил старший брат. А мне мама нравилась, она была красивая и от нее вкусно пахло цветочным мылом. Во время наших поездок мама каждый раз боялась упасть или ненароком наехать на Чарлика и уронить меня. Руль велосипеда постоянно поворачивался резко то вправо, то влево. Я, конечно, старалась удержать его, помочь, так сказать, но мама нервничала и кричала, чтобы я перестала рулить. Несмотря ни на что, мой верный пес всегда был рядом, бежал трусцой чуть впереди велосипеда, показывая дорогу и совсем не обращая внимания на нашу с мамой совместную езду. Он был занят наблюдением за всем происходящим вокруг, выскакивающими из-под ворот дворовыми собаками, которые бойко лаяли, оскалив зубы, но тут же убегали назад, поджав хвосты, хотя Чарлик совсем не обращал на них внимания, как мне казалось. Он был сильнее и увереннее в себе, чем каждая из этих собак. Большие псы, как правило, лаяли громко и хрипло где-то позади домов. Чарлик сопровождал нас с достоинством, такая была у него работа.
   Иногда бабушка нам поручала навестить ее подругу в соседней деревне – бабушку Соню, правда, ее почему-то все звали просто Соня. Она была женщиной «почти мудрого» возраста, носила странную одежду, повязывала кое-как скрученный в дудочку платок или шарф поверх седых и кудрявых волос, которые, выбиваясь из-под повязки, развевались на ветру как сентябрьская паутина. Соня была «чрезмерно  образованной для местного общества», так о ней часто говорила моя бабушка. Как и бабушка, она знала несколько иностранных языков, но это не все! Ещё она умела умножать и делить многозначные числа в уме, много чего ещё умела, но все вокруг знали про одну ее странность-она панически боялась собак. Чарлик это понял сразу, как только впервые с ней познакомился. Он был «крайне сообразительный экземпляр», по мнению папы, и «шнорэр»(хитрован, плут, идиш)-по мнению бабушки Мины, поэтому легко умел добиться расположения заинтересовавшего его человека. Спустя некоторое время после первого знакомства, он зачастил к Соне в гости. Она сначала относилась к этому настороженно, как и подобало «сдержанной одинокой даме в летах», а через некоторое время привыкла к его компании и была уже рада его обществу. Вообще, если пробежать или проехать на велосипеде мимо Сонина дома, так, чтобы не спугнуть этих двоих, то можно было увидеть, как они вместе проводили время в саду. Соня что-то делала, а он лежал возле ее любимой лавочки под старой липой, она эту лавку называла очень смешно «аунтералиндан» (под липами- идиш).
  Но это было потом, а сначала Соня упорно демонстрировала отсутствие интереса к нашему Чарлику и даже возмущенно протестовала против его набегов в ее сад. Например, как в этот раз, о котором я хочу рассказать сейчас.
  Шел  какой-то день августа, бабушка Мина, напекла блинов и, связав в узелок еще что-то, сказала маме: -Аня, надо Соне «блинче» (блины-идиш) отвезти». Отмечу, что наша бабушка никогда, никого и ни о чем не просила, она говорила всегда так, как будто иначе нельзя и никто ей не противоречил. Она была в доме старшая, но нас всегда пугала «маминым авторитетом».
И вот, собрав все, что нужно было взять с собой, мама усадила меня на велосипед и мы поехали.
  Соня, увидев нас издалека, поспешно закрыла калитку своего сада и ждала нас, облокотившись на деревянную изгородь.
-Ой, вэй, Аня, опять вы этого вилдэхая (зверь-идиш) с собой взяли! Вот схватит кого-нибудь, беды не оберешься!
-Ну, что Вы такое говорите! – спешила ее успокоить моя мама, соскакивая с велосипеда,  стараясь удержать равновесие и меня в придачу.
-Чарлик разумный пес, он людей не ест.
-Детка,  ты мало знаешь за жизнь, людей едят все,- настаивала на своем Соня, не сводя глаз с зевающего Чарлика, который всем своим видом демонстрировал полное равнодушие и будто говорил Соне:
«Успокойся я сегодня сыт». А затем он лениво лег передохнуть прямо перед Сониной калиткой.
-Вот Вам к чаю,-сказала мама, протянув сверток. Чарлик облизнулся, сел, высунув язык, а потом лег, положив свою красивую голову на вытянутые вперед лапы и завилял хвостом. Соня вдруг покачала головой и сказала:
-Гляньте-ка на него! Что, пес, тоже блины любишь? Я тебя не ругаю, я за тебя беспокоюсь. Цапнешь кого-нибудь и будет тебе арест, а хозяевам –беда! А жизнь арестанта-не жизнь! Я по-молодости тоже собачек любила, да только Воркутлаг эту любовь, как пыль тряпкой стер. В это время Чарлик закрыл свою морду правой лапой и Соня рассмеялась.
-Ишь ты, вот так собака, такую и собакой-то называть-ее оскорблять! Чарлик совсем осмелел, встал на задние лапы, а передние положил на калитку. Я сказала:
- Он еще маленький, он со мной в школу будет ходить, мы скоро учиться начнем. Так и получилось. Мы с Чарликом ходили в школу каждый день и умнели. А Соня, когда нас видела, спрашивала:
-Все ходите, еще не научились? Все еще учитесь? Я отвечала, что долго еще ходить и часто показывала, как Чарлик умеет считать от одного до трех, если ему показывать нужное количество яблок или груш, а лучше котлеток. Такие показательные выступления Соне нравились и она нам с Чарликом всегда что-нибудь давала, приговаривая с хитрым видом:
-От каждого по его способностям, каждому по труду! Мне так нравились эти слова, что однажды я их повторила моей учительнице, когда она меня похвалила за аккуратно протертые от пыли комнатные цветы в классе, мне тогда было восемь лет. Правда, она зачем-то вызвала потом в школу моего папу и долго с ним беседовала. Так я узнала, что хорошо уметь красиво говорить, но лучше уметь красиво молчать. Моя бабушка сразу поняла откуда «дул ветер», поэтому в наших выступлениях с Чарликом и посещениях Сони наступил кратковременный перерыв. Мне было непонятно, почему не следует после школы заходить к ней в гости «погреться»? Ведь «не следует» это вовсе не «запрещено». Тем более что она мне обещала, как только я подрасту, рассказать интересные истории про «вурдалаков». Ждать у меня не было силы воли, но и ослушаться папу я не могла. Поэтому мы теперь общались с ней «лавочно», как она говорила. Когда мы шли после школы и она была возле дома, то минут десять «лавочных» разговоров вполне хватало чтобы на ее лице появлялась улыбка. Так длилось недолго, потому что папа решил, что запрет на общение с умным человеком вредит моему характеру. Наверное, он понимал, что не было ничего плохого в том, что Соня меня так любила. А она любила искренне и всем сердцем меня и моего Чарлика. Помню, как она сказала бабушке Мине:
-Знаешь, дорогая, я чувствую, что твоя озорная обезьянка Милка и ее ручной чёртик забрались все-таки в мою душу, а я уж думала, что нет там места для счастья и радости. Бабушка обняла ее нежно, как она умела делать, как большим крылом и ответила:
-Вот видишь, я была права, возраст чувствам не помеха! Всему приходит время. Время страдать и время любить! После этого случая бабушка поговорила с папой и он окончательно снял «запрет» на мою дружбу с Соней. Не следовало папе так уж стараться исполнять поручение учительницы! Это я так думала. Соня-добрая и хорошая!
 А потом, в сравнении с ней учительница была «слабым ростком цивилизации», так сказала моя бабушка.
  Кстати, Соня под настроение сочиняла стихи. Только она их не читала никому, а записывала на французском языке в толстую тетрадь, сшитую вручную из нескольких тонких тетрадок.
  Через два года ее не стало, моя бабушка сказала однажды, глядя на фотографию Сони: -Ой вэй, Соня, Соня! Сломали розу вурдалаки в Воркутлаге!