Мигающий зелёный

               не слишком жизненная пьеса в пяти эпизодах

Присутствуют:

- БАРТОЛОМЕЙ – руководитель фирмы
- ЕВДОКСИЯ КИМОВНА – его помощница
- МАРАТ – человек с ружьём
- ГРОТЕСКУ           I
- НЕШВАЛЬ           I            
- СИМИНОРОВ    I    – простые клиенты
- ЦЕЛЮЛИДЗЕ     I
- АМБРАЗУРРО    I
- Господин ДАРТАНЯН – клиент неординарный
   и др.

                Пролог

     Под аккорды известной песни «Из-за острова на стрежень» на совершенную пустую сцену, словно подброшенная катапультой, из-за кулис вылетает Нешваль. Сильно грохается о пол. С трудом поднимается, потирает ушибленные места, отряхивается.

НЕШВАЛЬ (в зрительный зал). – Разумеется, больно, а вы как думали? А ей что, сладко было, княжне-то?  Раз – и в набежавшую волну…  Хотя, конечно, в воду-то оно помягче падать, в воду даже приятно – если не холодная и если глаза закрыть… Тут главное что? Главное – страх перебороть. И на волны не смотреть. C первым испугом справишься, и всё само получится. А не получится – помогут…

     Нешваль берёт разбег, с силой отталкивается и улетает за кулисы. Слышен грохот. Вслед за ней на сцене возникает Гротеску. Он что-то монотонно бубнит.  В руках у Гротеску книга, с которой он постоянно сверяется.

ГРОТЕСКУ. – «Вулкан – это геологическое образование, возникающее над каналами и трещинами в земной коре, по которым на поверхность извергаются лава, пепел, горячие газы… горячие газы… газы горячие…
                (заглядывает в книгу)
Да: горячие газы, пары воды, обломки горных пород. Различают действующие, уснувшие и потухшие вулканы…»
                (призадумывается)
Нет, потухшие нам ни к чему… Зачем они?.. Не надо нам потухших… «Основные составляющие вулкана: магматический очаг, жерло… магматический очаг, жерло…
                (украдкой косится в учебник)
Точно: жерло, магматический очаг, выводной канал, конус и кратер. Вулканы, как правило, расположены вдоль разломических тектонов, тьфу! – тектонических разломов. Температура в кратере действующего вулкана может достигать тысячи и более градусов…»
                (с энтузиазмом)
Тысячи!.. Это хорошо! Прыг – и от тебя один хлястик останется… Да, да, он именно так и сказал: только хлястик… Почему хлястик? У меня вообще на куртке хлястика нет…
                (очнувшись от секундного оцепенения)
«Основные составляющие вулкана: магматический очаг, жерло, выводной канал…
     Продолжая твердить свой урок, Гротеску скрывается за кулисами. Его сменяет Амбразурро. Он одет в костюм полувоенного образца, он широко улыбается и приветливо машет публике рукой. Один шнурок на штиблете Амбразурро развязан и волочится по полу.

АМБРАЗУРРО (громко, отчётливо). – Поехали!.. Ну, поехали!.. Ну что, поехали!.. Поехали!..
                (энергично шагает в другую сторону)
Давай, поехали!.. Поехали!.. Что ж, поехали!..   
                (останавливается, задумывается)
Похоже?.. Мне кажется, что вполне…  Может, жест ещё отработать? Может, чуть душевнее надо?.. Вот так: поехали!.. Или так: эй, поехали!..
                (довольный результатом, потирает руки)
Нет, это действительно грандиозно! Фантастично!.. Только у меня могла родиться такая идея – уйти как он. Мужественно, достойно и вместе с тем так таинственно… Вы только представьте: истребитель… тренировочный полёт…  низкая облачность… внезапный срыв в штопор… воронка в лесу… заголовки в газетах… гипотезы учёных…
                (не замечает, как улыбка сходит с его лица)
Да они обзавидуются все! Ух, даже дыхание перехватило… Я слышал, что и самолёт уже готов… Значит, скоро… Скоро уже…
                (вспоминает о дежурной улыбке)
Да, скоро!.. Ну, так что, поехали!.. Поехали!
    Размахивая рукой и широко улыбаясь, Амбразурро скрывается за кулисами. На сцене появляется медицинская каталка.  На ней – укрытый простынёй мужчина. Под простынёй угадывается большой живот.
СИМИНОРОВ. – Ох, не могу… А-а-а!.. Это ужасно, ужасно… Если бы я знал, что будет так мучительно… Пить! Дайте же кто-нибудь попить… А-а-а!.. Сделайте же что-нибудь, я на всё согласен… Я даже на кесарево согласен…
                (прислушивается к тому, что происходит у него внутри)
Вот, отпустило, вроде… Немного отпустило… Нет, это выше человеческих сил, бедные, бедные женщины! И зачем я согласился?.. На эксклюзив клюнул идиот, на экзотику… Плюс скидка… А вот теперь разгребать…
                (боль снова достаёт его)
О-о-о! Опять схватило!.. Когда же это кончится, а?.. Мамочки!

      Каталка с корчащимся от мук Симиноровым исчезает за кулисами. Вместо неё на сцене мы видим Целюлидзе. Он появляется в клубах густого пара, на нём банный колпак, в руках у Целюлидзе  банные веники.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Да разве я что-то говорю? Я ничего и не говорю… Варианты были – и приличные варианты! Борьба со стаей диких снежных барсов – раз. Экспедиция на полюс без провизии и тёплых вещей – два. Ночь в постели с дюжиной красоток – три… Это ли не уход для настоящего мужчины?.. Но я выбрал другое. Баню выбрал. Что поделать, не могу без парилки.
                (рассматривает свои веники)
Всем хорош дубовый: долговечный, упругий. Но лист жестковат, к телу льнёт неважно… Эвкалипт: запашистый, да ещё и лечебный.  Но быстро облетает, зараза. Два-три захода в парилку – и выбрасывай… Пихтовый, можжевеловый, липовый, даже из полыни и крапивы пробовал… Но нету лучше берёзового! Листик лёгонький, мягкий, тело так и ласкает, так и ласкает. Особенно, если связан правильно да в прохладной водичке размочен…  Ветки тонкие, гибкие – не стегают тебя, а гладят. Зайдёшь с таким в парилку, плеснёшь на каменку, ш-ш-ш… Немного плеснёшь, с треть ковшичка, да с хвойным экстрактом… Закроешь глаза – и чувствуешь, как парок сначала вверх идёт, а потом к тебе возвращается. И обволакивает тебя, и обволакивает всего… Помлеешь так минут с пяток – и за венички берёшься. Вот оно наслаждение!..
                (решительно делает шаг вперёд)
Экспедиции, снежные барсы, красавицы… – это неплохо. Я даже одобряю. Но это для молодых, для резвых. Поэтому в договоре я сразу всё перечеркнул и написал: баня, только баня! Вот уход – чистый, необычный, смелый. Пускай так поддают, чтобы  листья на вениках сворачивались! Пускай на каменку плещут, пока вода не кончится!.. Меня из парной – только вперёд ногами!

     С остервенением лупцуя себя вениками, Целюлидзе под звуки марша «Чтобы тело и душа были молоды» скрывается в клубах пара.

                Эпизод первый. Эмпирический

     Офис как офис. На окнах жалюзи, на столах оргтехника, на стенах дипломы и сертификаты в рамочках. Чуть выше висит электронное табло с постоянно меняющимися цифрами.
      Директор фирмы Бартоломей стоит в центре комнаты рядом с привязанным к стулу манекеном. Время от времени Бартоломей замахивается на пластмассового болвана, имитирует удар по голове. Он обходит манекен то слева, то справа, выбирает удобную позицию. Свои наблюдения Бартоломей аккуратно заносит в записную книжку. Наконец, удовлетворённый результатом, он подходит к своему столу, нажимает на кнопку внутренней связи.

БАРТОЛОМЕЙ (в микрофон). – Евдоксия Кимовна, вы на месте?

ГОЛОС ИЗ АППАРАТА. – Всегда.

БАРТОЛОМЕЙ. – Вы купили, что я просил?

ГОЛОС. – А то!

БАРТОЛОМЕЙ. – Отлично. Несите.

     Дверь в кабинет открывается, в помещение вплывает молодая длинноногая блондинка. В руках у неё небольшая перевязанная нарядной ленточкой коробка. Блондинка ставит коробку шефу на стол, сама же в эффектной позе застывает рядом.
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА (жуёт жвачку). – Вот. Еле-еле нашла. Пока по торговому центру носилася, каблук, ляхомуха, сломала.
БАРТОЛОМЕЙ. – Вот только давайте сразу договоримся… Вот чтобы без этих ваших, без междометий и тэдэ…
                (пытается развязать узел на ленточке)
У нас приличное заведение… У нас репутация… Вы мне так всех клиентов распугаете…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Это я для связки мыслей…

БАРТОЛОМЕЙ (пробует развязать узел зубами). – Я понимаю, и всё-таки… У нас солидные люди бывают, а вы иной раз такое…  Такое загнёте…

     Отчаявшись справиться с узлом, Бартоломей разрывает ленточку. Из коробки он извлекает напоминающий нож блестящий хромированный предмет.

БАРТОЛОМЕЙ (не без скепсиса). – И это, по-вашему, ледоруб?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Типа да. А вы мне ремонт каблука оплотите?

БАРТОЛОМЕЙ. – Да погодите вы со своим каблуком… Евдоксия Кимовна, вы уверенны, что это именно ледоруб?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА (надув губки). – Я же спрашивала… Там ещё, ёпсель, парнишка-консультант стоял. Гламурненький такой… Сказал, что этим классно лёд рубить.

БАРТОЛОМЕЙ (достаёт из коробки инструкцию, изучает). – А это вы видели? Памятку хоть читали?.. Это же нож для колки льда!

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Ну?..

БАРТОЛОМЕЙ (заводится). – Что –ну? Ну что – ну?.. Я вас что просил купить? А?.. Я вас ледоруб просил купить. Ле-до-руб!.. Я вам три раза повторил, на бумажке даже написал…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Я что-то не въезжаю…
                (берёт в руки нож)
Лёд он рубит? Рубит. Чё ещё, батькопать, надо?.. Вечно вы придираетеся…

БАРТОЛОМЕЙ (морщится). – Ой, Евдоксия Кимовна, только давайте без этих ваших… Я об альпинистском ледорубе говорил. Об альпинистском – который под вид топорика! С которым по горам, по скалам можно…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – А с этим чё – нельзя?

БАРТОЛОМЕЙ. – С этим только по холодильникам шариться.
                (отбирает у помощницы нож, демонстрирует процесс колки льда)
Из морозилки лёд достаёте и вот так вот на кусочки раскалываете.

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Нафига?

БАРТОЛОМЕЙ. – Чтоб напитки охлаждать… Виски там, шампанское…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – А я шампустик тёплый люблю.

БАРТОЛОМЕЙ (теряя терпение). – Да хоть горячий! Хоть кипячёный!..
                (потрясает ножом)
Только с этой железякой мне что теперь делать? А? Что?.. Мне ведь надо, чтобы с одного удара…

     Бартоломей подходит к манекену, со всей силы бьёт его ножом по голове.

БАРТОЛОМЕЙ. – А этим с одного удара затылочную кость не пробить. Тут как дятлу долбить надо…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Да ладно вам… У меня знакомый есть, так он, блин, хоть чем может. Хоть скрепкой канцелярской, хоть простой спичкой… Марат зовут…

БАРТОЛОМЕЙ. – Скрепкой, говорите?.. Марат, говорите?.. Спасибо, Евдоксия Кимовна, утешили… Клиент с минуты на минуту прийти должен, а мы тут… Вы, когда договора распечатываете, хоть вникаете в суть? Клиенту надо, чтобы в теменную часть, и чтобы именно ледорубом…

     Бартоломей берёт Евдоксию Кимовну за руку, подводит к своему столу, чуть ли не силой усаживает за компьютер.

БАРТОЛОМЕЙ. – Так, быстро садитесь, набивайте новый заказ. И пусть с курьером доставляют. Главное – чтобы шустро…
                (снова отходит к манекену)
Марат!.. Спичкой он!.. А заказчику спичкой не надо, ему ледорубом надо. Чтобы как Троцкого…
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА (бойко стучит ноготками по клавиатуре). – Это какого Троцкого? Это который из налоговой? Усатый такой?.. А я и не слыхала, что он ласты склеил.
БАРТОЛОМЕЙ. – Из налоговой Шацкий, а не Троцкий. А я вам про Льва Давыдыча толкую.
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Не знаю такого.
БАРТОЛОМЕЙ (отмахивается). – Да от вас и не требуется… А вот ледоруб нужен, позарез нужен! Клиент с минуты на минуту… Последние согласования… Он, наверное, уже и предоплату внёс…

     В этот момент открывается дверь и в комнате появляется Дартанян. Он благоухает дорогим парфюмом, у него модная причёска, он облачён в белоснежный смокинг.

ДАРТАНЯН. – Можно? Здрасьте… А я смотрю – в приёмной никого…

БАРТОЛОМЕЙ (быстро прячет нож за спину). – Доброе утро, господин Дартанян! Рады вас приветствовать… В столь знаменательный для вас день… А мы с Евдоксией Кимовной как раз детали обсуждали, схему ухода и тэдэ… По вам часы сверять можно…

ДАРТАНЯН. – Не люблю опаздывать. Раз уж решил, раз мы договорились… Чего резину тянуть?.. У тебя как? Всё готово?

БАРТОЛОМЕЙ (оглядывается на Евдоксию Кимовну). – Ну, в общих чертах… В целом… Можно сказать, всё в полной готовности.

ДАРТАНЯН (осматривает манекен). – А это зачем?

БАРТОЛОМЕЙ. – Воссоздаём картину, так сказать… Чтобы без сучка, без задоринки…

ДАРТАНЯН. – А-а, понятно… Чтобы раз – и всё?

БАРТОЛОМЕЙ. – Именно... Вы же понимаете: в нашем деле мелочей быть не может.

ДАРТАНЯН (криво усмехается). – Да уж… Особенно, если твой прейскурант посмотреть. Тут уж ты точно не мелочишься...
                (указывает на висящий на стене прайс-лист)
Героический уход – базовый тариф 20 тысяч у.е. Романтический уход – от 10 до 25 тыщ, в зависимости от сложности сценария… Исторический уход – от 35 штук. И это без учёта НДС и расходных материалов!.. Слушай, а почему у тебя исторический такой дорогой?

БАРТОЛОМЕЙ. – Спрос большой. Много заявок… Мы ведь не то что другие, мы качественно работаем. Мы, господин Дартанян, достоверно, даже скрупулёзно восстанавливаем исторический контекст, изучаем первоисточники. И потом: риск…

ДАРТАНЯН. – Какой риск, дорогой? В данном случае если кто и рискует, то только клиент. А если рука у тебя дрогнет? Ведь я инвалидом останусь…

БАРТОЛОМЕЙ. – Распространённое заблуждение. Кампания тоже сильно рискует… Пару лет назад один очень уважаемый человек (не буду называть фамилии) сделал нам заказ. Исторический, кстати. Захотел уйти как его кумир, Джон Леннон. Ну тот самый, из битлов… А секретарша возьми да ошибись: вместо «Леннон» в бланке заявки написала «Ленин». И что прикажете нам делать?.. Вот именно: пришлось стрелять в клиента отравленными пулями. Мучительно умирал человек…  Едва на штрафные санкции тогда не нарвались, еле отсудились…

ДАРТАНЯН (оглядывается на Евдоксию Кимовну). – Не эта?

БАРТОЛОМЕЙ. – Что? А-а, нет, что вы! Совсем другая…

ДАРТАНЯН. – Ну а с той что сделали? Ну, которая перепутала?..

БАРТОЛОМЕЙ. – Как водится… Влепили строгача, перевели на нижеоплачиваемую с испытательным… А чего цацкаться?

ДАРТАНЯН. – Мда-а… Озадачил ты меня… Надеюсь, со мной ничего такого не произойдёт?

БАРТОЛОМЕЙ. – Да что вы! Как можно!.. Впрочем, давайте пробежимся по договору ещё разок. На всякий пожарный…
                (достаёт бланк договора)
Вот… Пункт первый: «Предмет договора». Значит, так: «Договаривающиеся стороны заключили между собой следующее соглашение. Исполнитель обязуется в оговоренные ниже сроки качественно осуществить уход из жизни, в скобках – физическую деструктуризацию Заказчика. Заказчик принимает на себя обязательство внести предоплату согласно прейскуранта…» Правильно?

ДАРТАНЯН. – Правильно, правильно… Вот платёжки.
                (потрясает извлечёнными из кармана смокинга бумажками)
Ты ниже смотри, там, где пункт «Форма ухода».

БАРТОЛОМЕЙ.  – Ага, вот он, пункт пять… «Заказчик уходит из жизни, в скобках – деструктурируется посредством металлического предмета, используемого в качестве вспомогательного инструмента при совершении горных восхождений, в скобках – ледоруб. В основе сценарной схемы ухода, в скобках – физической деструктуризации лежит смерть в 1940 году известного политического деятеля Троцкого Л. Д.»…

ДАРТАНЯН. – Нет, ты дальше, дальше читай. В самом низу…

БАРТОЛОМЕЙ. – Внизу?.. А, понял!.. «Исполнитель должен осуществить уход, в скобках – деструктуризацию, не отступая от исторического контекста и точном соответствии со сценарной схемой, утверждённой Заказчиком, в скобках – см. приложение к договору». Так, ниже идут пункты о форс-мажоре, положение о пролонгации, смета, завещание… Кстати, вы копию завещания у нотариуса заверили?

ДАРТАНЯН. – Заверил… Ну, так когда приступаем?

БАРТОЛОМЕЙ. – Хоть завтра. Только… Знаете, господин Дартанян, мне кажется, что вы немного поторопились. Можно найти и другие способы ухода. Более эффектные, не столь болезненные…

ДАРТАНЯН (удивлённо). – То есть?.. Ну-ка, обоснуй.

БАРТОЛОМЕЙ. – Да очень, очень много вариантов.
                (берёт со стола яркий буклет, листает его)
В этом сезоне необычайно популярен техногенный уход. Можно, например, заказать деструктуризацию посредством гидравлического молота. Стопроцентная гарантия конечного результата. Вы даже ничего не почувствуете, всё произойдёт в доли секунды…

ДАРТАНЯН (брезгливо рассматривает буклет). – Ну-у… Что это?.. Железки какие-то вокруг, масло машинное, грохот, наверное…

БАРТОЛОМЕЙ. – Подумаешь, масло! Да, малоэстетично, зато бац – и всё… Ладно, не хотите молот, давайте домну возьмём. Кстати, в этом месяце на домну пятипроцентная скидка… Вообразите, какая красотища: цех металлургического завода, огромная – в несколько этажей – доменная печь, отблеск огня, искры… И в домне – сотни, тысячи тонн расплавленного чугуна!.. Вы забираетесь наверх, подходите к краю, делаете шаг…  Несколько мгновений – и вы становитесь частичкой этой алой клокочущей массы. Массы, которая вскоре воплотится в полезные механизмы, какие-нибудь несущие конструкции…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – В шурупы, ёпсель…

БАРТОЛОМЕЙ. – Евдоксия Кимовна! Я же просил!..

ДАРТАНЯН (быстрый взгляд на девушку). – Нет, не хочу. Что я, терминатор – в чугун нырять?.. А кроме этих твоих… ну, техногенных, есть другие?

БАРТОЛОМЕЙ. – Вам как? Подоступнее или чтобы все ахнули?

ДАРТАНЯН. – Для меня важно, чтобы всё прошло на высшем уровне. И чтобы на памятнике трогательные слова можно было… В стихах желательно…

БАРТОЛОМЕЙ.  – А-а! Ну, так бы сразу и сказали… Тогда вам надо из раздела «Героический уход» выбирать. Вот, взгляните…
                (вручает клиенту другой буклет)
Вас какой статус интересует?
ДАРТАНЯН. – В смысле?..
БАРТОЛОМЕЙ. – Одна, две, три звезды?..
ДАРТАНЯН. – А сколько можно?
БАРТОЛОМЕЙ. – Максимальный статус – четыре звезды. Но сразу предупреждаю: это дорого. И накопительные скидки не действуют.
ДАРТАНЯН. – Перебьюсь без накопительных… А в чём там суть?
БАРТОЛОМЕЙ. – Всё предельно просто. Вас отвозят на военный полигон, там выдают автомат, пару рожков с патронами и поручают защиту определённого рубежа.
ДАРТАНЯН. – И только-то?
БАРТОЛОМЕЙ. – И только-то… Правда, отбиваться вам придётся от танкового взвода. Шансов у вас немного, зато деструктурируетесь настоящим героем. Вас потом посмертно награждают, хоронят с почестями, с оркестром, с караулом и тэдэ… Технические характеристики бронемашин, а также репертуар оркестра можно обговорить заранее.
ДАРТАНЯН (переворачивает страницу). – А вот это что? Тут написано: «Смерть самурая»…
БАРТОЛОМЕЙ. – О, прекрасный выбор, господин Дартанян! Вам во вкусе не откажешь… Три или четыре звезды – в зависимости от типа летательного аппарата и значимости цели. Вы получаете уникальный шанс уйти как истинный камикадзе. Вы садитесь с инструктором в самолёт, взлетаете. Инструктор наводит самолёт на цель и выпрыгивает с парашютом… Обращаю ваше внимание: если остановитесь на этом варианте, то совершенно бесплатно получите настоящий самурайский меч. В качестве бонуса от фирмы.
ДАРТАНЯН (неопределённо шевелит в воздухе пальцами). – М-м-м… Это на любителя…
БАРТОЛОМЕЙ. – А что вы скажете по поводу природных катастроф?
ДАРТАНЯН. – Что ты имеешь в виду? Каких ещё природных?
БАРТОЛОМЕЙ. – Это очень и очень мило, уверяю вас! Горный сель, землетрясение, шаровая молния, снежная лавина… Да мало ли!.. Выбор просто колоссальный. Вот только цены… Согласитесь, господин Дартанян: подготовить средней величины цунами или, положим, торнадо не так-то просто. И население, случается, страдает… Взять хотя бы метеориты…
ДАРТАНЯН. – Нет, нет, нет! Не надо мне твоих метеоритов и молний. Не по мне это…
БАРТОЛОМЕЙ. – Я смотрю, вам трудно угодить… Может – фауно-уход? Это наше ноу-хау. Креативно, эффектно… Удушение гигантской анакондой, падение в водоём с пираньями, встреча с роем разъярённых ос…  Между прочим – сравнительно недорого и экологически чисто. Все варианты согласованы с комитетом по окружающей среде.
ДАРТАНЯН (качает головой). – Дуй дальше...
БАРТОЛОМЕЙ (вздыхает). – Раздел «Экзотические болезни» вас, думаю, не заинтересует. Тут у нас полный букет: чёрная оспа, проказа, сибирская язва, геморроидальная лихорадка… Это больше для мазохистов…
                (листает рекламный буклет)
Так, идём дальше… «Литературно-кинематографический уход». Ну, этим по большей части дамы интересуются. Не поверите: у нас на уход а-ля Анна Каренина очередь на год вперёд! Паровозов не хватает.
ДАРТАНЯН. – А Чапаев?
БАРТОЛОМЕЙ. – Что – Чапаев?
ДАРТАНЯН. – Он ведь тоже из кино. Помнишь: он такой плывёт, а его сверху из пулемётов – та-та-та… Я в детстве плакал, когда смотрел.
БАРТОЛОМЕЙ. – Чапаев у нас в разделе «Эпический уход». Вы какой калибр предпочитаете?
ДАРТАНЯН. – В смысле – пулемёта? Покрупнее что-нибудь. Не хочу долго мучиться.
БАРТОЛОМЕЙ. – Рекомендую станковый пулемёт Токарева. Приличная кучность, разрывные пули и тэдэ... Уверяю: даже до середины реки не догребёте!
                (берёт новый бланк заказа)
Ну, так что, переоформляем заказик?

ДАРТАНЯН. – Постой, постой. Не гони коней. Не решил я ещё… Мне, вообще-то, как Троцкому хотелось. Давно мечтал.

БАРТОЛОМЕЙ (с нотками раздражения). – Дался вам этот Троцкий! Если уж по исторической части – то лучше Людовика XVI взять. Того хоть гильотинировали… А Пугачёв Емельян Иваныч!.. Вот это уход так уход! Вам сначала руку отрубают, потом ногу, затем ещё одну руку, потом…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Меня сейчас вырвет.

ДАРТАНЯН. – Меня тоже.

БАРТОЛОМЕЙ. – А меня от ледоруба вашего мутит! Вы хоть представляете себе картину? Топор проламывает череп, входит в мозг, в разные стороны летят обломки костей, кровавые брызги…
          (в ажиотаже подскакивает к манекену, остервенело бьёт его ножом по голове)
Ну и чего здесь героического, возвышенного?
ДАРТАНЯН. – Ну-ка, ну-ка, погоди! Что это у тебя? Дай-ка сюда…
                (отбирает у Бартоломея нож)
Ты что – этим меня хотел?.. Льва Давыдыча – его же ледорубом… А ты меня – этим?.. За лоха меня держишь?!
БАРТОЛОМЕЙ. – Да, я знаю, что ледорубом… Понимаете… Мы… Мне сказали, что есть люди, которые обычной скрепкой могут… Собственно, я уточнить хотел…
                (понемногу приходит в себя)
Господин Дартанян, у меня к вам деловое предложение. И как раз из раздела «Исторический уход». А что если вам уйти как Марату? Ну, помните, наверное, из учебника: французская революция, Марсельеза, баррикады и тэдэ… Шикарный уход! Красавица Шарлотта Корде пробирается в кабинет к лидеру революции, достаёт нож… Пышные похороны, пылкие речи над могилой, слёзы прекрасных дам… И ваше имя навсегда вписано в скрижали истории.
                (кивает на нож)
А ножик, кстати, почти такой же. Очень похож ножик…
ДАРТАНЯН (он явно в сомнении). – А Шарлотта эта… Она действительно симпатичная была?
БАРТОЛОМЕЙ. – Не то слово! Она… Она…
                (оглядывается по сторонам)
Она на Евдоксию Кимовну нашу – как две капли…
ДАРТАНЯН (внимательно приглядывается к девушке). – А что… Почему бы и нет?.. В конце концов, многих ведь знаменитых так – ножичком… Царевича Дмитрия тоже зарезали… На Бонапарта с кинжалом кидались…
                (хлопает Бартоломея по плечу)
Ох, и хитёр же ты! Умеешь, а!.. Отвертелся – с ледорубом, а?
                (к Евдоксии Кимовне)
Ведь отвертелся сукин сын!..
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА (выходит из-за стола, кокетливо прихорашивается).– Такие вот мы, дритмадрит…
 ДАРТАНЯН. – Эх, чешутся руки иск вашей фирмёшке вменить по самое не хочу, неустоечку…
                (снова косится на Евдоксию Кимовну)
Или простить уж? Ну, так как? Простить вашего шефа?
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Ясен перец – простите… Он же не спецом всё это…
ДАРТАНЯН. – Ладно, пользуйся моей добротой! Давай – как Марата… Но только со скидкой!
БАРТОЛОМЕЙ. – Хорошо. Пять процентов.
ДАРТАНЯН. – Десять. И по рукам.
                (берёт Евдоксию Кимовну за локоток)
Какой жадный у вас шеф. Он всегда такой?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Да нет… Но бывает – квартальную премию зажопить может… Не обращайте внимания. Это у него психическое.

ДАРТАНЯН. – Так, значит, вы меня вот этой самой ручкой собираетесь?.. И не боитесь?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Боюся, конечно. Я кровавых видов с детства не перевариваю. В обморок свободно ёкнуться могу.

ДАРТАНЯН. – Сразу видно: вы натура тонкая, романтическая… А вы это… Вы, как её… вы поэзию любите?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Вы на что намекаете? Я вообще-то девушка приличная, не какая-то там…

ДАРТАНЯН. – Да как вы могли подумать!.. Я хотел спросить: вы сонеты, четверостишья разные, куплеты любите?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Я шансон уважаю. Даже рыдаю, бывает. Особенно, если бухая…

ДАРТАНЯН. – Совершенно с вами согласен! В песнях много разных сложных жизненных ситуаций описывается.

БАРТОЛОМЕЙ (деликатно кашляет). – Ну, так как, господин Дартанян? Переоформляемся с учётом семи процентов?

ДАРТАНЯН (через плечо). – Десяти, любезный.  С учётом десяти процентов… И в рассрочку.

БАРТОЛОМЕЙ. – Рассрочка! Да это настоящий грабёж!.. Вас, простите, закопают, а мне бегай потом полгода по банкам, деньги с депозита выколачивай…
                (реагирует на гневный взгляд Дартаняна)
Впрочем, если забить в договор пункт о ставке рефинансирования с учётом инфляции, да при наличии двух поручителей…
     Бартоломей берёт калькулятор, считает, быстро вносит поправки в бланк договора.
ДАРТАНЯН (не выпуская руки девушки). – Ох, и завидую я этому Марату! На него бросилась с ножом такая симпатичная особа… Скажите, э-э-э…
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА (вынимает изо рта жвачку). – Евдоксия Кимовна. Можно – Дуся.
ДАРТАНЯН. – Да, Дусенька…  А вы меня сразу – того?.. Ну – насмерть?..
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Постараюся с одного удара. Чё зря страдать-то будете?
ДАРТАНЯН. – А я бы и пострадал! Когда рядом такая роскошная девушка, то не грех и пострадать… Ах, какой счастливец был этот Марат! Кстати, кто он? Голландец, небось, какой-нибудь?
БАРТОЛОМЕЙ. – Нет, француз.
ДАРТАНЯН. – Я так и думал. Конечно – француз! Кому ещё в голову могло такое прийти…
                (целует руку Евдоксии Кимовне)
Кстати, знаю я один французский ресторан. Здесь, неподалёку… Не желаете?
БАРТОЛОМЕЙ. – Господин Дартанян, договор… Подпишите, а потом хоть в планетарий!
     Бартоломей протягивает Дартаняну договор, тот бегло и невнимательно изучает его. Возвращает бумаги Бартоломею.
ДАРТАНЯН. – Потом… Давай после, а?
                (обнимает девушку за талию)
Ну, так как, Дусенька? Тут близко, буквально в двух шагах… К тому же у меня машина…
                (ведёт её к выходу)
А какие там креветки! Это аллигаторы, а не креветки! Бультерьеры!..
БАРТОЛОМЕЙ. – А подпись? Секундное ведь дело, господин Дартанян…
     Дартанян возвращается, делает стремительный росчерк на бланках и увлекает Евдоксию Кимовну за кулисы. Нам слышны его возгласы, её смех. Хлопают дверцы, заводится и отъезжает машина. И буквально через секунду следует выстрел. Далее – визг тормозов, грохот железа, истошный женский крик. Почти сразу в помещение влетает взъерошенная Евдоксия Кимовна. За ней вразвалочку следует коренастый мужчина в тёмных очках и в камуфляже. В руках у мужчины снайперская винтовка. Это Марат.
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА (Марату). – Ты чё, дурак? Ты, чё, ёпсель, творишь?.. Ты зачем его наглушняк?
МАРАТ. – Усохни, ливретка драная! Её лапают, а она пищит от удовольствия.
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Кто лапает, дебил? Кто лапает?..  Он руку мне целовал.
МАРАТ. – А за жопу кто тебя мацал?
                (протирает оптический прицел)
Я всё видел – у меня увеличение восьмикратное. Плюс лазерная подсветка…
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Да он только руку, говорю тебе!.. Ну, по попе похлопал… Так чё, в кредит твою мать, – мочить теперь его за это?
МАРАТ. – Если мою женщину хлопают – то мочить, да.
                (замечает Бартоломея)
А это что ещё за скворец?
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Да это так… Это директор мой. Знакомьтеся.
МАРАТ (подходит, протягивает визитку). – Марат. Надеюсь, у тебя с ней ничего?
БАРТОЛОМЕЙ. – Вы о чём? А-а… Нет, нет… Там, я слышал, шум какой-то был.  Как будто стреляли…
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Прикиньте, шеф! Этот шизоид только что нашего клиента ухайдакал. Прямо в башку – навылет. Ваще! Меня до сих пор трясёт, как за растрату... Как сам в бильярдную с Галкой Шнитцель – так, значит,  можно?.. Как с Маринкой Хайтековой в сауну – тоже?.. А как я…
МАРАТ. – Уймись, мармозетка фельдиперсовая! Привянь, когда мужчины разговаривают.
                (к Бартоломею)
Да, завалил я твоего клиента. Плохие у тебя клиенты. Невоспитанные.
БАРТОЛОМЕЙ. – Как?.. Вы господина Дартаняна убили?.. Почему? Зачем?!.
МАРАТ. – Некультурный был. Не люблю таких.
БАРТОЛОМЕЙ. – Да вы хоть понимаете, что наделали? У меня же контракт с ним! Если в банке узнают… Я на 40 тысяч угораю, понимаете?
МАРАТ (небрежно перекладывает винтовку с одной руки на другую). – Не ори, а? Я люблю, когда всё спокойно, всё тихо…
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Псец!.. Вот он всегда такой! Укокошит кого-нибудь, а после говорит: люблю, когда тихо, спокойно… Гуманоид!
МАРАТ. – Эй, инфузория! Тебе слова не давали…
                (задумывается)
40 штук, говоришь? Сумма серьёзная… Ладно, не кисни, придумаем что-нибудь…
БАРТОЛОМЕЙ (истерично). – Да что тут придумаешь? Что теперь придумаешь?.. Он ведь топориком хотел, ледорубом… Потом – чтобы ножом… А теперь у него пуля в голове…
                (мечется по кабинету, заламывает руки)
Что тут придумаешь?.. Это катастрофа, это конец!..
МАРАТ. – Говорю тебе – не бзди раньше времени!.. Он что? Он хотел, чтоб всё красиво было? Чтоб – как знаменитость?..
БАРТОЛОМЕЙ. – Именно! Чтобы эффектно всё было, чтобы потом красивые слова на памятнике…
МАРАТ. – С памятником не вопрос. Решим… Слушай, а если его сейчас – топориком? Пока тёплый?
БАРТОЛОМЕЙ. – А пуля? А машина разбитая? А экспертиза?.. Всё, это конец! Я знал, что этим всё кончится, я знал…
МАРАТ. – Да погодь ты, жалом не води… Ну не всех же знаменитостей – топориком.  Были, наверное, и такие, которых из винтореза?..
БАРТОЛОМЕЙ. – Да как вы не поймёте? У нас договор на холодное оружие. На холодное!
МАРАТ. – Было холодное, будет горячее…
                (берёт контракт, изучает)
Я кинуху видел, так там деятеля одного из снайперки – прямо в калган. Президента какого-то… Аж мозги в разные стороны…
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Ну, точно, блин! Мы же с тобой вместе ходили. Я ещё такая: как эти ошмётки увидала – чуть попкорном не подавилася.
БАРТОЛОМЕЙ. – Вы о Кеннеди говорите? Ну да, Джона Кеннеди – именно из снайперской… Так вы что?.. Вы предлагаете?.. Этого – как того?.. А договор?
МАРАТ. – Было бы о чём, командир!..
                (уверенно вносит в бумаги необходимые  поправки)
Держи. Всё в лучшем виде.
     Бартоломей берёт контракт, придирчиво просматривает его.
БАРТОЛОМЕЙ. – Слушайте, а вы… Вы вообще мастер… Не отличишь… Теперь вписываем что надо в графу «Форма ухода» – и всё о’кей!
МАРАТ (ухмыляется). – А ты боялась – даже платье не помялось… Ну, что, шеф, работаем?
 
                Эпизод второй. Динамический
     За простым дощатым столом Нешваль, Целюлидзе, Симиноров и Гротеску играют в карты. Рядом с Целюлидзе лежат банные веники. Амбразурро чуть в стороне примеряет лётный высотный скафандр, не без удовольствия вертится перед зеркалом.  Над столом мы видим небольшое электронное табло. На нём то и дело мигают зелёные лампочки, а электронные цифры ведут обратный отсчёт времени.
ГРОТЕСКУ. – А мы вам знаете кого? А мы вам валетика.
                (бросает на стол  карту)
Что на это скажете?
НЕШВАЛЬ (ходит). – На каждого валетика своя дама найдётся…
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – А дамка-то козырная, между прочим. Не жалко?
НЕШВАЛЬ. – Для хорошего человека ничего не жалко. Бито?
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Нет, не бито.
                (подбрасывает карту)
Примите-ка крестового для комплекта.
НЕШВАЛЬ (забирает). – И не совестно? Нет, чтобы поддаться слабой женщине… Беру.
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Что, мой ход? Очень, очень, очень замечательно…
                (ходит под Гротеску)
Вот вам две восьмёрочки. Примите и распишитесь.
ГРОТЕСКУ (делает ответный ход). – А мы их десяточками, десяточками… Бито?.. Я хожу? Как насчёт чевёрки шервей, тьфу! – шестёрки червей?
НЕШВАЛЬ. – Вы все сговорились, да? Подметили, что у меня червовых нету…
                (бьёт карту)
Вот девятка козырная. Довольны?
СИМИНОРОВ. – А девятка у меня имеется…
                (с силой швыряет карту на стол)
С наилучшими пожеланиями!
НЕШВАЛЬ (отбивается). – Да что такое! Валетом бью… Упал валет – и ваших нет… Ну что, найдутся смелые? Кто-нибудь ещё подкинет?
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Бито, бито… Кому надо – берите.
     Игроки тянутся к колоде, берут недостающие карты.
СИМИНОРОВ (с плаксивым выражением лица рассматривает свои карты). – Ну что это такое, а? Как это называется?.. Кто колоду тасовал? Ерундень какая-то лезет и лезет… Нет, я отказываюсь – с такой картой…
НЕШВАЛЬ. – Ишь какой хитромудрый! Отказывается он… Как ваш ход, так сразу на попятную… Доигрывайте уж!
СИМИНОРОВ. – Чем доигрывать? Чем? В самом начале – три шестёрки, потом девятка… И хоть бы один козырь, хоть бы один!.. Это вы специально так раздали!
НЕШВАЛЬ. – Вы нам зубы не заговаривайте.
                (кидает карту)
Семь… Семёра, семёра, спаси нас от позора…
   Симиноров долго глядит на лежащую перед ним семёрку. Потом ещё дольше разглядывает свои карты. Наконец лицо его искажается, он отбрасывает от себя карты и разражается рыданиями.
СИМИНОРОВ. – Это издевательство… Это форменное издевательство… Вы специально… Вы же знаете моё положение и всё равно… Вы это намеренно…
     Игроки бросаются успокаивать плачущего Симинорова. Гладят по голове, по животу, наперебой говорят слова утешения. Гротеску берёт карты Симинорова, изучает их.
ГРОТЕСКУ (делает ход за Симинорова). – Ну чего убиваться-то? Нельзя вам, молоко, не дай бог, пропадёт… Нормальная же карта… Вот у вас девятка, бейте ею семёрку.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (подбрасывает). – А я вам ещё подкину. Не возражаете?

ГРОТЕСКУ. – Ох, напугали! А мы вас королём, королём… Бито?
                (к Симинорову)
Видите? Теперь ваш ход. Бросайте десятку, зачем она вам?
СИМИНОРОВ (вытирает слёзы, берёт карты). – Чего вы мне всё время указываете? Не хуже вас знаю, что десятку…
                (бросает карту)
Взяли моду – указывать…   
ЦЕЛЮЛИДЗЕ (ёрзает на стуле). – Десяточка? Эту мы шестёркой козырной – с нашим превеликим удовольствием…
                (ходит)
Что, бито?
СИМИНОРОВ. – Как бы не так! Вот вам ещё шестёрка. Я вышел!
     С победным криком Симиноров выскакивает из-за стола и, невзирая на огромный живот, начинает отплясывать дикий танец. От прежней его меланхолии не осталось и следа.
ЦЕЛЮЛИДЗЕ (шёпотом). – Совсем чеканутый стал. Что это с ним в последнее время?
НЕШВАЛЬ. – А вы не видите?
                (описывает над собственным животом большую дугу)
Не понимаете? На девятом месяце ещё и не то бывает. Вы бы сами попробовали…
ГРОТЕСКУ. – Нет уж, увольте! Ещё чего не хватало… Это его личный выбор. Он сам договор подписывал – пусть и расчухивается самостоятельно. Только мы-то почему страдать должны?
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Да ладно, исстрадался весь… Тебе-то что? Скакнул в вулкан – и ауфидерзейн. А парню в родах помирать... Имей сочувствие.               
ГРОТЕСКУ. – А его что, заставляли? За руку тащили?..
                (совсем иным тоном)
А ему это… Долго ему ещё?            
НЕШВАЛЬ. – Может, неделю, может две. Природе не прикажешь… Да с ним-то как раз всё ясно. А вот нас… Мы-то с вами какого рожна здесь торчим? Чего ждём? Давным-давно все договора подписаны, счета проплачены…
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Закон, уважаемая, закон! Тебя ведь тоже предупреждали: после подписания соглашения клиент десять дней проводит в карантинной зоне. Чтобы, значит, в последний раз всё взвесить, всё обдумать…
НЕШВАЛЬ. – Да что взвешивать-то? Двести раз уже всё обдумано и взвешено. Нет, если я решила, то это раз и навсегда!
ГРОТЕСКУ. – Из-за острова на стрежень?..
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – На простор речной волны?..
НЕШВАЛЬ (поджав губы). – Именно. И не вижу в этом ничего забавного… Между прочим, женщина о таком уходе только мечтать может. Чтобы потом песни слагали, чтобы легенды сочиняли…
ГРОТЕСКУ. – Вы… вы, наверное, неправильно нас поняли…  Река, волны, стихия – это действительно впечатляет… Я и сам… У меня ведь тоже стихика на заяву, тьфу! – заявка на стихию.
                (открывает свой учебник)
«Вулкан – это геологическое образование, возникающее над трещинами и разломами в земной коре…» Я ведь тоже думал, что сразу, а тут ждать надо. На Камчатке, если хотите знать, уже вулкан под меня раскочегарили, а я сижу тут, в дурачка режусь.
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Слушай, земеля, ты не прав. Сильно не прав. Это ведь не с проста сделано – чтобы кандидаты подумали. Помнишь, тут мужик до нас был? Ну, лысый такой?.. Так вот, загорелось ему под Эйфелевой башней умереть. Ну, чтобы она долбанулась – а он под её обломками… Не спорю: эффектно! Супер-купер!.. Денег, говорят, немерено ввалил, чтобы ребята подкопали в нужном месте в нужное время…
НЕШВАЛЬ. – И что?
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Сейчас показания даёт. И его взяли, и землекопов тех… Думать надо было. Он бы ещё под обломками Кремля попросился! Или Белого дома…
НЕШВАЛЬ. – А вот я его понимаю. Хорошо понимаю…  Под башней! Да под какой башней!.. Романтика…
                (брезгливо отстраняет подальше от себя веники)
 Это вам не в грязной общественной душевой спину мочалкой тереть…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Ой, ой, тоже мне – княжна персидская!.. И при чём тут вообще душевая? Я в бане заказывал, в парном отделении – по первому разряду… А баня для меня… баня для меня дороже всех твоих лодок бутафорских! Вместе с Разиным с твоим, со Стенькой…
                (кивает в сторону Амбразурро)
Дороже его самолёта!
НЕШВАЛЬ (отмахивается).  – Ой, хватит!..
                (к остальным)
А что, самолёт уже приготовили?

ГРОТЕСКУ. – Со вчерашнего дня в ангаре стоит. Сам видел. Истребитель хоть и устаревшей конструкции, но выглядит как новенький. На таком как раз всё и случилось…
                (понизив голос)
Ну и наш тоже, того… Хочет, чтобы как космонавт: бац! – и мокрое место… Точно вам говорю: влетело ему это удовольствие в копеечку.
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Не сомневаюсь. Исторический уход – он самый дорогой.
          (делает ладонью «штопор», напевает: «Есть только МиГ, за него и держись…»)
Бах-бабах!
НЕШВАЛЬ. – Совсем стыд потерял! Да вам просто завидно со своей парилкой дешёвой – так и скажите…
                (отряхивает свою блузку от листьев)
Да уберёте вы, наконец, свои дурацкие веники? Листья от них летят…
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – На себя бы посмотрела! Думаешь, мне много удовольствия твои трусы да лифчики весь день разглядывать? Напрыгается с обрыва – и сушит их в общем холле…
НЕШВАЛЬ. – Да как вы смеете! Неуч!.. Да я это кружевное бельё специально для такого случая по каталогу заказывала. Там одни стринги – что вся ваша сауна стоят.
ЦЕЛЮЛИДЗЕ (предельно ехидно). – Ах, это стринги были? Простите великодушно… А я-то было подумал, что это наш космонавт свой парашют проветриваться повесил…
ГРОТЕСКУ. – Господа, господа, перестаньте! Вспомните, где мы, зачем мы здесь…
     Эту фразу прерывает крик Симинорова. В углу сцены он дерётся с Амбразурро. Оба с ожесточением тянут на себя какую-то тряпку.
СИМИНОРОВ. – Отдай, подонок! Немедленно отдай!.. Хватает своими граблями немытыми, а мне стирать потом…
АМБРАЗУРРО. – Нет, это вы отдайте! Это же моё, вы разве не видите – от скафандра это.
СИМИНОРОВ. – От какого скафандра, чучело? Открой глаза: это мой бандаж дородовый. Я его сам в аптеке покупал. Тебе чек показать?
АМБРАЗУРРО. – Покажите!
СИМИНОРОВ (вырывает у оппонента тряпку). – Сейчас покажу… Сейчас я тебе такое покажу, летун несчастный!..
                (охаживает Амбразурро тряпкой по спине)
Сейчас ты у меня навсегда приземлишься! На веки вечные…
АМБРАЗУРРО (уворачивается). – Прекратите немедленно! Хватит хулиганить!.. Здесь какое-то недоразумение, уверяю вас… Это же эластичный компенсирующий элемент от моего высотного скафандра. Вы на схему взгляните…
СИМИНОРОВ. – Сейчас я тебе такую схему начерчу! Ты думаешь, если человек в положении – так он за себя и постоять не сможет?.. Я два дня по городу мотался, чтобы бандаж найти, а он… А он его – клешнями своими…
                (бьёт ещё сильнее)
Мне рожать на днях, нечего мне тут антисанитарию разводить…
АМБРАЗУРРО. – Да постойте же! Не надо… Я, конечно, вхожу в вашу ситуацию… Сочувствую… Но всему есть границы! Уверяю: это компенсирующий элемент. Обратите внимание на ярлычки, на нашивки с внутренней стороны…
СИМИНОРОВ (продолжая лупить Амбразурро). – Вот тебе ярлычки! Вот тебе нашивки!.. Никакого уважения, а! У меня живот до колен, а этот лунатик и замечать не хочет. Чем мне теперь брюхо поддерживать? А?
АМБРАЗУРРО (ему удалось снова ухватиться за край тряпки). –  Не бандаж это, не бандаж! Повторяю для тупорылых: от скафандра это!
     Вокруг дерущихся быстро собирается остальная публика. За развитием скандала наблюдают не без интереса.
СИМИНОРОВ (тянет тряпку). – Ну не тварь ли? Вот мужики пошли! Никакого уважения к тем, кто в положении…
АМБРАЗУРРО (тоже тянет). – Все мы в положении… В одинаковом… И что из того, что кое-кто беременный? Каждый деньги заплатил, значит, все в равных условиях…  Мне, может, уже завтра в последний полёт, а скафандр разукомплектован. Отдайте!
СИМИНОРОВ (тянет). – Нет, это ты, сволочь, отдай! Что делает, а?.. Да чтоб ты сдох в своём скафандре! Чтоб ты с ним в болото долбанулся!..
АМБРАЗУРРО (не уступает, тянет). – А вы… А вам… Чтоб у вас урод какой-нибудь выродился!
СИМИНОРОВ (тянет ещё сильнее). – Типун тебе на твой поганый язык! Чтоб хвост у твоей этажерки в полёте отвалился!.. Отдай бандаж!
АМБРАЗУРРО (тянет тряпку на себя). – Не дам!.. Чтоб вам пьяный акушер попался! И медсестра-токсикоманка потомственная...
СИМИНОРОВ (тянет к себе). – Ах, ты ветродуй! Язык у него ещё поворачивается…  Чтоб вместо керосина тебя мочой заправили!
АМБРАЗУРРО (рвёт тряпку на себя). – Чтоб вам кесарево бензопилой «Дружба» делали!
СИМИНОРОВ (рвёт ещё яростнее). – Чтоб тебе в твой скафандр мухи насрали!
     Оба скандалиста делают отчаянное усилие вырвать предмет спора у оппонента. В конце концов, тряпка рвётся, Симиноров и Амбразурро летят на пол.
СИМИНОРОВ (хватаясь за живот). – Ай-ай-ай!.. Мамочки миленькие, больно-то как!.. Что это? Да помогите же!.. Кажется, начинается…
     Поднимается суета, все хотят помочь стенающему Симинорову, но только мешают друг другу. Наконец на сцене появляется каталка, роженика водружают на неё и увозят.


                Эпизод третий. Прагматический

     Кабинет Бартоломея. Усевшись на стол, он пытается говорить по телефону. Недалеко от него, прямо на полу, Марат возится с грудой тряпья. Он неумело спарывает ярлычки с разномастных платьев, рубах и старинного кроя кафтанов.  Сверху Марату и Бартоломею молча подмигивает электронное табло.

БАРТОЛОМЕЙ (громко – в трубку). – Ало! Ало!..  Ничего не слышно, говорите громче. Ало! Куда вы всё время пропадаете?.. Вот, сейчас лучше. Лучше, говорю!.. У вас там сейчас сколько градусов?.. Да при чём тут погода?.. В вулкане, внутри – сколько?.. Нет, не надо четыреста, до двухсот сбросьте. Или до ста лучше… До ста, говорю! А то вы мне так весь бюджет махом спалите…
                (бросает трубку, вытирает со лба пот. К Марату)
Ну, вот что мне с этими эфиопами делать, а? Не проконтролируй – они мне всю прибыль в пепел превратят. В лаву… Вы хоть знаете, сколько сейчас один нормо-час работы вулкана стоит? То-то… А у меня ещё соцналог за второй квартал не выплачен… И страховые взносы… Пени уже тикают…
МАРАТ. – Что, опять вулкан на всю катушку шуруют?
БАРТОЛОМЕЙ. – А что им, тюленям!.. У них-то сдельная, они и рады стараться…  А у меня лимиты, сроки!.. Зачем, спрашивается, тысячу градусов в жерле поддерживать? Зачем? Сгореть и при трёхстах можно. Так ведь?
МАРАТ. – За нефиг делать. Только хлястик останется.
БАРТОЛОМЕЙ. – Во-во! Я ему именно так и сказал: только хлястик…
МАРАТ. – Кому?
БАРТОЛОМЕЙ. – Ну, этому, который в вулкан намылился. И  придёт же такое в голову! Он придумает – а ты вертись, выполняй его прихоть… Теперь ещё на Камчатку за ним переться…
                (призадумывается)
О! Слушайте, а давайте вас туда пошлём!
МАРАТ. – Вообще-то я не привык, чтоб меня посылали… А куда?
БАРТОЛОМЕЙ. – Да на Камчатку, к вулкану! Там всего и работы: доставил клиента на место, подвёл к краю, сунул бумажку на подпись – и в кратер его…
МАРАТ. – Как это – в кратер?
БАРТОЛОМЕЙ. – Молча!  Убедился, что он подпись поставил: ну, мол, подтверждает ранее сделанный заказ – и под зад его!..
МАРАТ. – Возни-то, возни… Мне его из винтореза проще…
БАРТОЛОМЕЙ. – Ещё чего! У него на вулкан заказ, он знаете, какие деньги заплатил… Тут репутация фирмы на кону, нужно, чтобы всё чики-чики… Строго по сценарию.
МАРАТ. – И что, реально большие деньги?
БАРТОЛОМЕЙ. – Ещё бы! Уход не абы какой, а эксклюзивный. Четыре звезды…
МАРАТ. – Ну, вот… А ты на градусы жмотишься.
БАРТОЛОМЕЙ (горячась). – Да ему двухсот – за глаза!.. Как мотылёк сгорит – и не пикнет!
МАРАТ. – Сгорит, конечно... Только не сразу.
БАРТОЛОМЕЙ. – Сразу, не сразу…  Да он уже на краю отключится, сознание от страха потеряет. Ему уже всё равно будет… А нам экономия!
МАРАТ. – Ты хозяин, тебе решать… Только я бы пристрелил. Хотя бы из жалости.
БАРТОЛОМЕЙ. – Выкиньте из головы! Ваше дело маленькое: вам сказали – вы выполнили…
                (поддевает носком ботинка лежащее тряпьё)
Много ещё с этим барахлом возни?
МАРАТ. – До фига и больше, до утра так провошкаюсь... Тут на каждой юбке по пять инвентарных номеров понапришито!
БАРТОЛОМЕЙ. – Чему удивляться? Из театральной студии костюмы, а у них там учёт…
МАРАТ. – Шеф, не мужское это дело! Может, лучше Дуське поручить? Пускай упражняется...
БАРТОЛОМЕЙ. – Евдоксии Кимовне некогда, я её на базар отправил. За краской и за вениками. Там бэушными вениками торгуют. Народ у нас как? В бане веником разок попарится – и выбрасывает. А веник-то ещё вполне годный. Ну, вот и продают там такие за полцены.
МАРАТ. – Понятно… А мы купим и будем этим секондхэндом клиента нашего  охаживать… Да что там за веники? Там, наверное, прутья одни?
БАРТОЛОМЕЙ. – Тем лучше! Ему что нужно? Ему уйти как можно скорее нужно. В бане! Деструктурироваться к чёртовой матери… А под прутьями в парилке всё намного быстрее получится… Зачем удовольствие растягивать?
МАРАТ (смеётся). – Верно… А то бывают некоторые: сигаретку им там, последнее желание… Крутят комара за яйца…
БАРТОЛОМЕЙ. – Там, в парной, ему не до сигареток будет. Вентиль на полную мощность – и пошли в четыре руки… За час, думаю, управимся, это не сложный клиент.
МАРАТ. – А что, сложные попадаются?
БАРТОЛОМЕЙ. – У-у, не то слово… Помню, был один, захотел деструктурироваться не где-нибудь, а в эпицентре ядерного взрыва. Да чтоб не меньше ста мегатонн было… Ох, и намучился я с ним! Два месяца министерство обороны окучивал, внеплановые испытания уговаривал провести. А у них одна песня: мораторий, разоружение и тэдэ…  Сколько мне этих генералов-адмиралов поить пришлось! До сих пор: как вспомню – в печени колоть начинает.
МАРАТ. – Ну и как? Взорвал клиента?
БАРТОЛОМЕЙ. – Взорвал, конечно. Потом за ящик водки попросил солдатиков съездить на место, собрать пепла немного. Так, для родных, чисто символически… Родичи пепел этот в урну – и в склеп. А на доске написали: «Конец настал твоим земным мученьям. Ты был для нас лучом, стал гамма-излученьем». Или что-то в этом роде.
МАРАТ (сочувственно). – Слушай, не сахар у тебя работёнка…
БАРТОЛОМЕЙ. – Нервная очень. Я на эмоциях всё время – как балерина на пуантах… Правда, мы с товарищами военными тоже в накладе не остались. Вместо сотки рванули какую-то крылатую ракету. Старую, списанную. Кто там разбираться будет?.. Ну а разницу распилили. А что, служивым тоже жить надо! Лампасы там, папахи и тэдэ…
МАРАТ (отбрасывает от себя тряпки). – Всё, не могу больше! Терпелка кончилась… Атомная бомба – это ещё понятно. Но на этих шмотках что сэкономишь? Рванина на рванине.
БАРТОЛОМЕЙ. – Это, к вашему сведению, не рванина, а исторический антураж. Костюмы Стеньки Разина, его приближённых, княжны персидской. Если поступил заказ в набежавшую волну, то мы обязаны сделать это в полном соответствии с историческими реалиями. Понятно?
МАРАТ. – Ну а номера эти нахрена с вещей отпарывать?
БАРТОЛОМЕЙ. – Вещи эти из театра. Бутафорские вещи… В краеведческом музее знаете, сколько бы за оригиналы заломили?.. А так дело сделаем – и вернём их господам артистам…
     В кабинет с шумом вваливается навьюченная сумками Евдоксия Кимовна. Всю свою поклажу она демонстративно швыряет на стол.
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Не-ет, всё! Туда я больше не ездец!.. Полный дурдом на этом вашем базаре, прыгала там как сайгак по бездорожью. Народу невпротык, все орут, куда-то лезут… Прикиньте: я каблук опять сломала.
БАРТОЛОМЕЙ. – Краску достали?
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Достала, достала… А каблук ваще – пополам. Я думала – набойка, а он пополам… И супинатор ещё…
БАРТОЛОМЕЙ. – Пополам так пополам… Вы именно серебрянку купили? Как я просил?
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Типа да. На банке было написано, что серебрянка.
БАРТОЛОМЕЙ (достаёт из сумки банку, придирчиво рассматривает её, даже нюхает). – То, что надо! Серебряночка. Лишь бы на деревянную основу хорошо легла. Боюсь, не запузырилась бы…
МАРАТ. – Чтоб на дерево путёво легла – проолифить сначала надо. Тогда не запузырится… А зачем нам серебрянка?
БАРТОЛОМЕЙ.  – Самолёт у ангара видели?
МАРАТ. – Видел. Аккуратный такой самолётик…
БАРТОЛОМЕЙ. – Надо сделать его ещё аккуратнее. Похожим на настоящий надо сделать… Короче, берёте эту краску и – к фанерному самолёту. К завтрашнему утру должен блестеть как дюралевый.
МАРАТ (подмигивает). – Понял, шеф!
БАРТОЛОМЕЙ. – У кабинки особенно тщательно прокрасить надо. Лучше – на два раза… Аппарат обязан полностью соответствовать оригиналу.
                (к Евдоксии Кимовне)
Ну а с вениками что?
ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Всё в поряде с вениками. Натуральное бэу третьей категории... Там их хоть жопой ешь, взяла оптом. Еле дотащилася с ними, каблук только вот…
БАРТОЛОМЕЙ. – Да что вы, ей богу, со своим каблуком! Отремонтируем мы вам каблук…
                (смотрит на Марата)
Вот он и отремонтирует.
МАРАТ (повышая голос). – Что?.. Я?.. Нашли универсала-многостаночника! Я им и маляр, и белошвейка, а теперь ещё и сапожник…
БАРТОЛОМЕЙ. – А ещё и анестезиологом придётся. Никогда не пробовали?
МАРАТ. – Каким ещё зоологом?
БАРТОЛОМЕЙ. – Анестезиологом! Перед проведением сложных операций пациента следует усыпить…
МАРАТ. – Ну, слышал про это, да и самого не раз штопали … И что дальше?
БАРТОЛОМЕЙ. – А то, что сроки подходят нашему роженику! Это который с животом, да… Так вот, господа. Что он там родит – ещё неизвестно. В договоре у нас про младенцев – ни звука. Там условие одно-единственное: уход  клиента вследствие остро-патологического протекания предродовых схваток.

МАРАТ. – Так, и что?..

БАРТОЛОМЕЙ. – Я хочу, чтобы наш клиент тихо и спокойно заснул ещё до наступления родов. Навсегда. И сделаете это вы, Марат.
                (достаёт из кармана маленький стеклянный пузырёк)
Это эфир. Чтобы на время успокоить пациента, достаточно нескольких капель на маску.
                (демонстрирует отметку на флаконе)
Но если вдруг отвлечься… Совершенно случайно отвлечься и передозировать, то… То наступает необратимый процесс…
                (ногтем показывает на другую риску)
И ваш клиент уже не просыпается…
     Бартоломей суёт склянку в руку Марату. Тот не принимает флакон.
МАРАТ. – Почему я? Почему мне?.. Я не буду, не хочу… Ты думаешь, если я – из винтореза, то я могу?.. Не возьму…
БАРТОЛОМЕЙ. – Это нужно сделать, Марат. Нужно, понимаете? Иначе возникнут проблемы – у меня, у фирмы, у вас… Берите!
МАРАТ (отталкивает его руку). – Да иди ты!.. Не возьму!..  Я его тогда лучше из винтовки…
БАРТОЛОМЕЙ. – Нельзя из винтовки, как вы не понимаете? Надо так. Берите!..
     Бартоломей и Марат перепираются, идёт возня вокруг флакона. В разгар потасовки откуда-то сверху опускается трос. По тросу на сцену стремительно съезжает человек в чёрном альпинистском снаряжении. Лицо человека скрыто под глубоким капюшоном.
ЧЕЛОВЕК В ЧЁРНОМ (протягивает Бартоломею бумаги и небольшой свёрток). – Ваш заказ. Распишитесь. Здесь… Здесь… И здесь.



                Эпизод четвёртый. Кармический

     За уже знакомым нам деревянным столом играют в домино Нешваль, Целюлидзе, Амбразурро и Гротеску.  Партия идёт как-то вяло, без азарта. Над игроками иронично поблёскивает зелёными огоньками электронное табло.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – У кого пусто-пусто? Нету, что ли?.. Тогда один-один?

ГРОТЕСКУ. – У меня.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Ходите.

     Гротеску кладёт на стол костяшку домино.

АМБРАЗУРРО (он облачён в скафандр). – Мой ход?
                (тоже кладёт костяшку)
Один-шесть.

НЕШВАЛЬ (ходит). – Шесть-четыре… Сидеть вам всем в сортире!

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Четыре и один, четыре и один… Чёрт, занимать придётся!

     Целюлидзе отодвигает на край стола свои веники, роется в свободных костяшках домино.

НЕШВАЛЬ. – Э-э-э!.. Вы зачем подглядываете? Самый умный, да?.. Наугад берите.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Ой, можно без истерик? Я и беру наугад…
                (делает свой ход)
Не надо по себе мерить…

ГРОТЕСКУ (делает ход). – Три-три.

АМБРАЗУРРО (ходит).  – Четыре-пусто.

НЕШВАЛЬ (задумчиво, себе под нос). – Пусто, пусто…  Таких у нас не густо…
                (берёт из свободных, ходит)
Вот! Три-два!

ГРОТЕСКУ (ходит). – А мы вам – два-пять.

АМБРАЗУРРО (ходит). – А пусто-пять не желаете?

НЕШВАЛЬ (рассеянно). – Пять… пять… Рожать опять…
                (бросает свои костяшки на стол)
Надоело… Слушайте, никто не знает, как там дела у этой… Ну, у этого… у беременного нашего?

ГРОТЕСКУ. – Говорят, что под капельницей… Серьёзное что-то. Осложнение…

НЕШВАЛЬ. – Ну, она… он хоть в сознании? Может, помочь чем?.. Я сама помню, когда на сохранении лежала …

АМБРАЗУРРО. – Да что там может быть серьёзного? Так, психоз, помноженный на токсикоз…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (взрываясь). – Это у тебя, баран, токсикоз! Понял? Это из-за тебя его!..

АМБРАЗУРРО. – Я вас попрошу!.. А зачем он мой скафандр распетрушил? Зачем? «Бандаж, бандаж!..» Какой, к свиньям, бандаж, если это компенсирующий элемент…

НЕШВАЛЬ. – Да пусть хоть трижды компенсирующий… Даже в трамваях беременным уступают, даже в магазинах, в очередях… А вы!.. Эх, вы!..

ГРОТЕСКУ. – Постойте, господа, не горите порячку, тьфу! – не порите горячку. Давайте разберёмся… Во-первых, мы все тут в равных условиях. Во-вторых, никто его сюда насильно не тащил, это его личный выбор…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (он недобро сощурил глаза). – А в-третьих?..

ГРОТЕСКУ. – А в-третьих… Вы хоть знаете, что наш дорогой роженик договорился с Бартоломеем о 50-процентной скидке? Тот и контракт задним числом провёл – чтобы под сезонные скидки подогнать. Так-то вот… Нам, значит, за полную стоимость, а беременным – в полцены.

АМБРАЗУРРО. – Как же так? Втихаря, за нашей спиной…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – А ты это точно знаешь… ну, что за 50 процентов? Не свистишь?..

ГРОТЕСКУ. – Сам, своими собственными услами шишал, тьфу! – ушами слышал. В конторе они шушукались. А вы: беременный, уступать надо!..

НЕШВАЛЬ. – Нет, быть этого не может.  Тут какое-то недоразумение… Зачем?

АМБРАЗУРРО (хлопает ладонью по столу). – Ясно!.. Мне теперь всё ясно… А я сомневался ещё…
                (к Нешваль)
Не может быть, говорите? Недоразумение, говорите?.. А это вы видели?
         (достаёт из кармана бижутерию, тюбики с косметикой. Бросает всё это на стол)
Это я в его комнате нашёл. Что так смотрите? Да, зашёл в его комнату, бандаж этот чёртов искал – чтобы вместо компенсирующего элемента приспособить… А нашёл это…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Ну, знаешь…  Это как-то… Это уже перебор – по чужим тумбочкам…
                (рассматривает  тюбики и пузырьки)
Лак для ногтей… Тени… Румяна… Губная помада… А нафига ему всё это? Прямо бабский набор какой-то…

АМБРАЗУРРО. – А вы что, до сих пор не поняли? Он и есть баба! Женщина он… Правда, бывшая. Смена пола и всё такое… Сейчас, говорят, это даже модно. Глядите…
                (извлекает из другого кармана несколько фотографий)
Тоже в его комнате обнаружил. Узнаёте? Вот он… она – слева… До операции ещё.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (разглядывает фото). – А он… она ничё. Симпатичная.

НЕШВАЛЬ (тоже смотрит). – А по-моему, ничего особенного… Ни кожи, ни рожи…
                (задумывается)
Слушайте! А может, в этом-то вся и штука? Может, у нашего Бартоломея с ней что-то было? Ну, раньше, до операции? Поэтому и скидки, и особые условия… Всё сходится!

ГРОТЕСКУ. – Если так, то это использование служебного положения в личных целях …

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Точно! Заяву срочно писать надо. В прокуратуру, в Верховный арбитражный суд!.. Давайте прямо сейчас и накатаем.
                (вынимает лист бумаги, ручку, кладёт всё это перед Амбразурро)
Давай, дорогой, я видел – у тебя почерк подходящий.

     Амбразурро склоняется было над листком, но потом решительно отбрасывает ручку.

АМБРАЗУРРО. – Нет. Не буду я ничего писать!

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Как это не будешь? Тебя общество просит. Все, понимаешь, возмущены… Все считают, что кандидаты должны быть в равных условиях…

АМБРАЗУРРО. – Вот именно…

ГРОТЕСКУ. – Что – «именно»?

АМБРАЗУРРО. – Все мы должны быть в равных условиях… А почему тогда я за свой уход должен платить вдвое больше, чем она?
                (кивает на Нешваль)
А ведь у нас с ней одинаковый раздел – исторический уход!

НЕШВАЛЬ. – Что вы имеете в виду?..

АМБРАЗУРРО. – Деньги я имею в виду! Бабки!.. Ну, скажите, сколько вы по счёту заплатили?

НЕШВАЛЬ. – Это, уважаемый, не ваше собачье дело! Это конфиденциальная информация…

АМБРАЗУРРО (остальным). – Слышали? Конфиденциальная!..  Так вот, коллеги. Я за свой уход 35 тысяч у.е. выложил. И это ещё без НДС и страховых сборов. А она…
                (тычет пальцем в сторону Нешваль)
А она и двадцати штук не заплатила. И это, по-вашему, равенство?

НЕШВАЛЬ. – Враньё!.. Да какое вы имеете право?.. Это свинство с вашей стороны…
                (под тяжёлыми взглядами коллег смолкает)
Ваш уход сложнее… Технически сложнее… У вас самолёт, скафандр, горючее, бортпаёк…  А у меня – старые лодки да речка… Есть разница?

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Нет уж, извини-подвинься… При чём тут горючее? Раздел прайса один? Исторический уход? Да. Статус  одинаковый? Одинаковый – три звезды. Значит, и цена должна быть одинаковая. Я так понимаю. Мухлёвщица ты, золотая моя!

НЕШВАЛЬ. – Да? Чья бы корова мычала…  А чего же в таком случае вы молчите о том, что зарезервировали за собой лучший проект надгробия?
                (обращаясь к остальным)
Пошептался с кем надо и отхватил себе люксовый памятник. Помните в проспекте такой:  стела из черного мрамора, гранитное основание…

ГРОТЕСКУ (даже присвистнул). – Весело!.. Вообще-то я себе его хотел заказать.

НЕШВАЛЬ. – Да и я тоже хотела. Выбрала, написала, как путная, заявление… Нету, говорят, опоздали. Проект уже за этим типусом зарезервирован.

ГРОТЕСКУ. – Но это же нечестно! Я считаю, что такие вещи по справедливости решать надо. Жребий бросать надо. Пусть жребий решает – кому мраморный, а кому бетонный с напылением под  змеевик…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (поднимает оба больших пальца). – Молодец! Умница! Конечно, жребий!.. Тогда и день недели – тоже по жребию разыграем. Согласен?

ГРОТЕСКУ. – Какой ещё день недели? Причём тут день недели-то?..

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – А очень даже причём! Очень!.. У тебя в графике ухода какой день стоит? Правильно, пятница. Удобный день. Всем в пятницу охота – чтобы родственники собраться успели, чтобы проводили тебя без суеты, по-людски поминки справили…  Хорошо, ё-моё, устроился – пятница у него!.. А вот мне понедельник достался – это как?
                (кладёт руку на плечо Амбразурро)
А ему – среда. Вообще ни то, ни сё…

НЕШВАЛЬ. – Подумаешь! У меня вторник, но я же не ною, скандалов не закатываю… А вот по поводу оркестра действительно разобраться бы не мешало…

АМБРАЗУРРО. – Так, теперь оркестр… Что за капризы? Чем вам оркестр не угодил?

НЕШВАЛЬ. – Я знать хочу: почему это вам – единственному и неповторимому – будет играть большой симфонический? А у нас на похоронах – студентишки из консерватории? А?

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Какие ещё студенты? Что за студенты? Я тоже симфонический заказывал…

АМБРАЗУРРО. – Ну и что? Я ж не виноват, что оркестр на гастроли уезжает.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – А кто виноват? Лев Николаевич Толстой виноват?

АМБРАЗУРРО. – Только не надо меня тут на голос брать! Разорался… У самого палата с ЖК-телеком, с кондиционером – и орёт ещё…
                (к Нешваль)
А вы… А вам почему передачи принимать разрешают? У всех режим, а у неё и мандарины, конфеты не переводятся…

НЕШВАЛЬ. – Ой, ладно… Конфеты… Тоже мне… А вот вы фляжку с коньяком втихушку на территорию пронесли. А в контракте на этот счёт чёрным по белому…

АМБРАЗУРРО. – Я не хуже вас знаю, что в моём контракте! А коньяк – это ещё доказать надо…

НЕШВАЛЬ. – Думаете, не докажу? Я всё докажу! Я Бартоломею открою глаза на то, что в этом гадюшнике творится…
                (смотрит на Целюлидзе)
И как этот клеился ко мне, и как курил в столовой – расскажу…
                (переводит взгляд на Амбразурро)
И как этот во время обеда компот у беременного себе забирал…
                (кивает Гротеску)
А про вас, надеетесь, молчать буду? Нам интернет для чего подключили? Чтобы мы последние письма домой написали, чтобы завещание подредактировали… А вы весь наш трафик на порносайты ухнули!

ГРОТЕСКУ. – А вы… Вы… Тогда я тоже скажу…
                (к остальным)
Господа, вам, наверное, будет небезынтересно… Эта миленькая особа свой мозг с сердцем в придачу Академии наук завещала. Представляете?.. Прославиться она захотела! Мы с вами, значит, такие эгоисты, ничтожества, только о себе и думаем, а она о науке печётся…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Что? Да кому там её мозги сморщенные нужны?.. Не смешила бы…

НЕШВАЛЬ. – Да уж понужнее некоторых, в банном буфете пропитых…

     Между присутствующими завязывается жестокая перепалка, готовая перейти в рукопашную. Но в самый пиковый момент на сцену из-за кулис вдруг выезжает медицинская каталка. На ней угадывается неподвижно лежащее тело. Тело с головой закрыто простынёй. По огромному животу нетрудно догадаться, что на каталке – Симиноров. Все в полном оцепенении провожают взглядом каталку – пока она не скрывается за противоположной кулисой.

ГРОТЕСКУ (тихо). – Что это?.. Кто это там?.. Неужели – он?.. Так он что, – уже?.. Не жомет мыть…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (тоже почти шёпотом). – Жомет, жомет… Отмучился, бедолага…

НЕШВАЛЬ (кусает губы). – Ну, как же так? Как же так?.. Ведь она же… он такой молодой… Ведь мы с ним совсем недавно, вот тут… Он мне ещё девятку крестовую… А теперь – всё…

АМБРАЗУРРО. – Да, это действительно всё… Был – и нету… А я… Я к нему с тряпкой с этой…
                (всхлипывает)
Из-за меня, из-за меня всё это…

     Коллеги, как могут, утешают плачущего Амбразурро.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Да ладно тебе, браток, убиваться! Не надо, не реви… Не поможешь  ведь…

ГРОТЕСКУ. – Действительно, чего уж теперь… Вы ведь не хотели, верно? Вы ведь не специально?..

НЕШВАЛЬ. – Нет, ну почему, почему такая несправедливость? Отчего первыми всегда уходят самые достойные, самые красивые?.. Ему бы… Ей бы рожать и рожать, детей растить…

АМБРАЗУРРО (сдавленным голосом). – А у него уже есть… Я хотел сказать, были дети… Двое.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Откуда знаешь?

АМБРАЗУРРО (достаёт пачку бумаг, кладёт на стол). – Вот.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (грозно). – Тоже из его комнаты?

АМБРАЗУРРО. – Да не смотрите же вы так! Знаю, что нельзя, что нехорошо… Да я и не все читал, только те, что сверху… Двое у него осталось: мальчик и девочка…
                (вытирает рукавом слёзы)
Когда вся эта история случилось… Ну, операция… Дети, короче, с отцом остались… А наша… наш переживал сильно… Письма им писал, умолял… А ему даже не отвечали.

ГРОТЕСКУ. – Теперь понятно, почему он так уйти решил… Именно так…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (после продолжительного молчания). – А знаете что, ребята? Я ему свой памятник отдам! Он хоть и баба был, а всё-таки настоящий мужик. Столько пережил… Отдам ему свой, мраморный, пускай лежит… Он достоин.
                (к Амбразурро)
Доставай, приятель. Помянуть надо.

     Из кармана своего скафандра Амбразурро достаёт плоскую фляжку. Протягивает её Целюлидзе.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (свинчивает пробку). – Ну, что…  Пусть земля ему будет, как говорится…
                (делает глоток, после чего передаёт фляжку Нешваль)
И чтобы зла он на нас не держал… Там…

НЕШВАЛЬ. – Знаете, а я всё о детях её… его думаю. Двое ведь осталось… Как им без матери, ну, в смысле – одним?..
                (прикладывается к фляжке)
Детей всегда особенно жалко…

     Фляжка оказывается у Гротеску. Руки у него заметно дрожат.

ГРОТЕСКУ. – Да, детей – особенно… Когда они сиротами остаются – да… А когда они на руках у вас умирают – это как назвать? А?..
                (жадно глотает из фляжки)
В тот вечер не моя смена была. Но я согласился подежурить… Я всегда соглашаюсь, когда просят. Боюсь обидеть отказом, боюсь, что не так поймут, не то подумают… Я всегда чего-то боюсь… В магазине обсчитают – я молчу. А вдруг это не кассир, а я ошибаюсь?.. У нас на станции Скорой помощи всем новые стробоскопы выдали, а мне – бэушный. Я не возникаю. Зачем? Какая, по большому счёту, разница?.. Да разве один я такой? Нас таких много. Вы на перекрёстках обратите внимание на машины в первых рядах, на те, которые стоят, зелёного света ждут. Кто в этих машинах? Мы в них сидим, мы – которые не высовываются, которые всегда заранее бьют по тормозам, лишь только завидят на светофоре мигающий зелёный. Там те, кто боится выскочить на перекрёсток  – с риском, наобум, наудачу…
                (смотрит на фляжку, хочет ещё выпить, но сдерживается)
…Дождик где-то ближе к полуночи начался. Противный такой, колючий, злой, мелкий… А под утро – мороз. И все улицы разом – сплошной каток. И тут вызов: ребёнок заболел. Ну, поматерилась бригада, в машину залезла… А Сергеич, водитель наш, – ни в какую! Гололёд, мол, убьёмся к едрене фене…  Шипина не ризованная, тьфу! – резина не шипованная… Поперепирались мы с ним минут пять… Мне бы выкинуть старого хрена из кабины, да самому за руль, а я… Поплёлся в дежурку, по адресу звонить. Мямлил что-то в трубку, извинялся, про гололёд и резину говорил… Какие таблетки лучше, советовал, какие компрессы… Успокоил мамашу, себя успокоил – и спать отправился.
                (тяжело вздыхает)
А рано утром снова вызовов с того же адреса – умирает ребёнок. Температура за сорок, дыхание затруднённое… Примчались мы – на другой уже машине – да не успели. На полчаса всего опоздали…  У меня на руках девочка умерла… Вот так…
                (зачем-то встряхивает фляжку, словно убеждаясь: не пустая она)
Потом, как водится, комиссии всякие начались, расследования. Меня куда-то вызывали, что-то спрашивали… Может,  суд ещё состоится… Только мне уже всё равно. Если что-то и будет, то без меня. Сгорю я уже к тому времени. Прыг с краешка – и всё. Только хлястик останется…
                (пожимает плечами)
Почему – хлястик?.. Знаете, а она даже плакать уже не могла. Слёзы выступали – и тут же засыхали на щеках дорожками белыми…

НЕШВАЛЬ (кладёт ему на руку свою ладонь). – Говорят, если поплакать – то легче… Слышите? Надо просто поплакать, тогда отпустит… И я плакала, я много плакала… Правда, легче почему-то не становилось.  Даже молиться пробовала. Читаю молитвы, а вот тут всё равно камень, камень…
                (показывает на грудь)
А ведь я даже не знаю, скольких мне в своей молитве поминать. По одним спискам – девять человек от волны той погибло, другие считают, что полтора десятка – если вместе с пропавшими… Нет, если б днём всё случилось, может и вообще обошлось. Но в том-то и штука, что задвижки ночью открылись, когда спали все... Когда не ожидали…  Поэтому вот…
                (бессмысленно перебирает лежащие перед ней костяшки домино)
Я ведь на плотине оператором работаю… работала. Ну, уровень воды, объём сброса и прочее… А как раз накануне прогноз Гидромета пришёл: осадки, обильное таяние… По инструкции в таком случае всегда створки приоткрываются, ну, чтобы лишнюю воду – в русло… На две или три десятых приоткрываются… А я на шесть открыла. Сразу – на шесть, понимаете?..  А это сотни, тысячи кубов – разом! И всё туда, вниз, где дома, где люди… Три деревни смыло полностью, сколько-то там – затопило.  Погибших до сих пор считают… А я вот – здесь. Сижу, жду, когда, наконец, придут за мной, отведут к реке и… И тогда я тоже – в набежавшую волну… Может, хоть тогда не будут мне сниться каждую ночь глаза этих людей, плывущих в потоке грязи, брёвен, пены… Может, отпустит тогда… Как думаете, отпустит?

     Ей никто не отвечает. Все молчат, думают каждый о своём.

АМБРАЗУРРО (после паузы). – Очень хотелось бы в это верить… А иначе – какой смысл?..

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Смысл, земляк, всегда есть. И во всём... И в том, что мы сидим сейчас здесь, твой дерьмовый коньяк глотаем – тоже смысл… Наверное…

АМБРАЗУРРО. – Бросьте, бросьте вы свою доморощенную философию! Говорите – и сами не верите… Ну нырнём мы, ну прыгнем…  И что от этого изменится? Кто-то из могилы поднимется?
                (демонстрирует фигу)
Вот вам! Хрена с два кто-то поднимется!

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Тогда почему ты здесь?

АМБРАЗУРРО. – Почему?..  Действительно – почему?.. Может, потому, что ТАМ с ЭТИМ – ещё тяжелее?.. Нет, пару месяцев назад я бы ответил на ваш вопрос. Порассуждал бы пространно и не без удовольствия, привёл примеры, зачитал бы мудрые цитаты… Это так легко – рассуждать о том, что не касается лично тебя, шкуры твоей…
                (забирает у Гротеску фляжку)
Знаете, а мне это нравилось: цитировать, давать советы, утешать – этак чуть свысока... Удивительно:  я видел, что и многим из моих прихожан это тоже нравилось… Ну, как я свою роль играю… Я ведь священник, у меня приход  в одном небольшом городишке… Не бедный, надо сказать, приход.  И всё благодаря стараниям попечителя, бизнесмена из местных. Очень приятный молодой человек: образованный, начитанный, целеустремлённый. Не какой-нибудь там бандюган. Мне признавался: с детства мечтал космонавтом стать, да по здоровью  в лётное не прошёл. Гостиничный  бизнес у него, две пивоварни, ресторан, ещё что-то… Нужно мне пристрой отремонтировать – к нему. Новый колокол заказать – тоже. Зимой он импортные калориферы в храм поставил, скважину для воды пробурил… Ни в чём отказа не было. Исповедовался часто у меня, просто помолиться приезжал… Клад, а не попечитель, всем бы таких…
                (делает глоток из фляжки)
И вот навещает он меня накануне Пасхи. Беседуем. Я, как водится, – умные речи, он внемлет со смирением… А в конце спрашивает будто невзначай: слышал, такой-то – и известную в городе фамилию называет – сына крестить у вас собирается?  Да, отвечаю, на следующее воскресенье назначено. В главном храме крестить будете? – интересуется. Да, в главном.  А можно, спрашивает, в поселковую церковь крестины перенести? Зачем, сын мой? Так вы же, батюшка, сами просили пол в храме отремонтировать. Вот этим и займусь, чтобы к празднику поспеть.  Давай потом, говорю, после. Нет, отвечает, нужно сейчас, потом бригада на другом объекте будет… Что делать? Согласился, крестины перенёс в старую церковь – есть там у нас ещё одна на самой окраине.  Место глухое, только бараки брошенные вокруг.
                (рывком расстёгивает тугой ворот скафандра)
Провёл я крестины. Сам провёл. С родителями младенца побеседовал, на ум-разум наставил,  советы дал… А через час узнал: расстреляли их всех по пути домой. Устроили на пустыре засаду – и из автоматов… Все погибли: и дитё, и мать с отцом, и водитель с охранником… Все… Вот так…
                (обводит взглядом присутствующих)
Вы думаете, я не знал что у них с моим попечителем тяжба из-за акций? Что заводишко они какой-то там не поделили?.. Конечно, знал… Но он попросил – и я отогнал от себя и вопросы, и предчувствия. Запихал их куда-то далеко-далеко… Да… Спустя неделю попечитель снова заехал. Посоветоваться насчёт новых витражей для храма, о благоустройстве часовни потолковать… Мы опять долго говорили, он больше слушал, а я сыпал цитатами… И глаза отводил, на него смотреть не старался, боялся вопрос задать… А потом мы поехали к нему. Пили коньяк – вот этот самый.
                (трясёт фляжкой. К Целюлидзе)
Напрасно вы его хаете, это очень дорогой коньяк. Говорят, такой даже космонавтам с собой разрешают. Это он мне так сказал – может, пошутил… Он наливал коньяк в стопку, поднимал её и каждый раз мне подмигивал: «Ну, поехали!»… Да… И я улыбался: поехали! За всё хорошее!.. А на следующее утро девять дней было… А потом – сороковины… И службы мне заказывали, и на кладбище возили… Как во сне всё было… Да и сейчас – как во сне…

     Фляжка снова переходит к Целюлидзе. Теперь все взгляды обращены на него. Собравшиеся словно говорят: давай, рассказывай, твоя очередь!

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (хочет вернуть фляжку). – Да я уже того… Я выпил… Помянул как бы…

   Но фляжку у него никто не забирает. Все явно ждут его рассказа.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (трясёт фляжку). – Тут совсем мало осталось. Тут только на раз…

   В ответ – молчание и пристальные взгляды.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Ну как хотите, я выпью… Только смотрите, а то скажете потом…

     Он очень медленно отвинчивает колпачок, так же медленно подносит флягу к губам. Но глотка не делает. Обводит ненавидящим взглядом собеседников.

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Ну что вы все уставились? А? Чего вы от меня хотите? Чтобы я тоже – наизнанку? Чтобы я тоже вывернулся перед вами – этого хотите?..
                (переворачивает фляжку вверх дном, выливает содержимое прямо на стол)
А нечего мне вам рассказывать! Понятно?.. Каяться – не в чем, понятно?.. Нету на мне ничего, понятно?..

НЕШВАЛЬ. – Да ладно, бросьте ломаться… Нету… У всех есть, а он херувим неоперившийся…

ГРОТЕСКУ. – Если вы здесь… Вы ведь тут не любопытства ради оказались… Так?
 
ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Так, не так… Исповедаться им вдруг захотелось… Ну и распускайте сопли, если вам нравится! А я не желаю. Не в чем мне признаваться…

АМБРАЗУРРО. – Причём тут исповедь? Мы просто беседуем… Откровенно беседуем…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Ну и на здоровье! A я не хочу. Ясно вам? Может, я не люблю, когда в душу – с грязными лапами…

НЕШВАЛЬ (с кривой усмешкой). – Ах, да! Я же забыла, что вы у нас чистюля, что вы у нас из бани не вылезаете…
                (хватает со стола веник и наотмашь хлещет им Целюлидзе по лицу)
Я про баню Стройпосёлка забыла… Про то, что ты в ней почти сутки, сволочь, просидел – забыла!.. Носа наружу не высовывал…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (вяло защищается). – Перестань!.. Не надо!.. Это не твоё… Не ваше дело…

ГРОТЕСКУ (хватает Целюлидзе за ворот рубахи, встряхивает). – А чьё это дело, сука? Чьё? Тех пацанов, что в братской могиле закопаны? Их дело?.. Ты в бане своей прятался, пока им кишки выпускали…

АМБРАЗУРРО. – Как ваш блок-пост назывался?

ЦЕЛЮЛИДЗЕ (сипло). – Так и назывался – Стройпосёлок… Мы на въезде в него стояли…

АМБРАЗУРРО. – Точно. Большой был блок-пост, обустроенный. Там даже банька своя имелась. А в баньке ты управлялся. Так? Ребята из наряда придут – а ты им и веники на выбор, и бельё свежее, и пивко даже… Так?

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Я тоже стрелял… Когда напали – я с автоматом у КПП лежал…

ГРОТЕСКУ. – Верно, лежал, стрелял… Но вечером, когда они колючку прорвали, когда через забор прыгать стали – ты куда-то подевался..

НЕШВАЛЬ. – Ты в баню свою забился, гад. Доски на полу оторвал – и туда шмыгнул. Затаился…

ГРОТЕСКУ. – Ты слышал, что бой уже на территории идёт. Да и не бой уже – бойня. Ребят, которых ты парил, связанными в баню затаскивали и горло им перерезали. Как баранам… А ты лежал под досками, слышал всё, может, видел даже – и молчал…

ЦЕЛЮЛИДЗЕ. – Я хотел… Я пытался… Вы же не знаете ничего… У меня патроны кончились…

АМБРАЗУРРО. – Да какие там патроны!.. Тебя спецназовцы на другой день вытащили из-под пола – облёванного всего, обосранного…  В крови засохшей – в чужой крови…Ты отмывался после этого неделю… До сих пор отмыться не можешь…

     Амбразурро берёт со стола фляжку, убеждается, что она пуста, с силой швыряет фляжку в угол.

ГРОТЕСКУ (к Амбразурро – после паузы). – Это вы хорошо сказали – отмыться… Нам бы всем – тоже…  Да не отмоешься… А у вас больше нету?..
                (кивает в сторону фляжки)
Может, энзэ случайно… А?

АМБРАЗУРРО (качает головой). – Нет. Да и поздно уже. Скоро на ужин  позовут…

НЕШВАЛЬ. – Да, да, про ужин-то мы и забыли… Погодите, а который час?

     Все поднимают головы к электронному табло. И только тут замечают, что цифры на нём замерли. А вместо зелёной лампочки пульсирует красная.

НЕШВАЛЬ. – Вы только гляньте… А цифирки-то – того… И лампочка…  Вот так дела!

ГРОТЕСКУ (с невесёлой усмешкой). – Да, вот и кончились наши цифирки… Так что, значит, пора?.. Как, однако, быстро…

     Присутствующие остаются на своих местах и как заворожённые смотрят на табло, где продолжает кровавыми всполохами мигать красная лампа. Лишь сидящий чуть в стороне Целюлидзе низко опустил голову.


                Эпизод пятый. Эксцентрический

     И вновь – кабинет директора. Директорский стол завален бумагами, из-за стола торчат ноги лежащего на полу человека. В кабинете  тоже висит табло с пульсирующей красной лампочкой и остановившими свой бег цифрами.  Неподалёку от стола спиной к зрителям сидит привязанный к стулу манекен.
     На переднем плане – тот самый курьер в чёрном. Он уже откинул капюшон, нам видно, что это Дартанян. В руке у него ледоруб. Здесь же Евдоксия Кимовна и Марат с винтовкой на плече.

ДАРТАНЯН. – Я же сразу сказал: товар кондиционный. Зачем было проверять?
                (вытирает ледоруб взятыми со стола бумагами)
Ледоруб фирменный, из салона…

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Полный псец!.. А чё, нельзя было на чучеле испытать?

ДАРТАНЯН. – А чего он? Я же ему и сертификат, и товарный чек показал… А он: подделка, подделка! У меня что, времени вагон, чтобы ему доказывать?
                (поднимает глаза к табло)
Ну вот, и табло не горит. Обнулить показания некому.

МАРАТ (подходит к лежащему на полу человеку). – Не-е, нормальный ледоруб. Действительно, фирменный… Ну и куда мы его теперь?

ДАРТАНЯН. – Куда… Куда и договаривались – списываем в непроизводственные расходы.
                (кивает на стол)
Кто у нас там на очереди?

     Евдоксия Кимовна долго роется в ворохе бумаг. Наконец, извлекает искомый листок.

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Вот, нашла… Четверо, дритмадрит, записалося. Один – на исторический уход,  один – на литературно-кинема… гра… мато… графический. И парочка экзотов.

ДАРТАНЯН. – Экзоты? Что они заказали?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Смерть от щекотки, батькопать. И полёт на Солнце.

ДАРТАНЯН. – На Солнце?.. Ну а тот, который на исторический?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Этот на костре желает.
                (зачитывает)
Типа – как ДжОрдан БрунО…

ДАРТАНЯН. – БрУно, а не БрунО… ДжордАно БрУно…  Ну, с этим-то мы быстро решим.  Там всего-то и надо: пару кубов дров да канистра бензина… На понедельник его поставьте.

     Евдоксия Кимовна делает в своих бумагах пометку.

МАРАТ (хмуро). – А поджигать, конечно, опять мне? Больше, конечно, некому?..

ДАРТАНЯН. – А кому ещё?.. И вот этого заодно в костёр определишь…
                (жест в сторону лежащего человека)
Не в ракету же его, в самом деле, – на Солнце…  Так, ну а ещё один?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Не один, а одна… Чудачка какая-то – на букву мэ… Она, ёпсель, как в спектакле уйти хочет, как эта… как Дездемона.
               
ДАРТАНЯН. – В смысле? Чтоб задушили, что ли?
                (смотрит на Марата)
Сможешь?

МАРАТ. – Нашёл мавра!.. Что я, семижильный? У меня выходные должны быть или нет?

     В ответ ему – многозначительное молчание.

МАРАТ. – Ладно, сделаю… Только после – три дня отгулов.

ДАРТАНЯН. – Два, Марат. Два дня.
                (оборачивается к Евдоксии Кимовне)
А насчёт предоплаты как там у нас?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА (смотрит в бумаги). – Всё путём, платёжки прошли. Я самолично в банк бегала, каблук, блин, опять сломала... Можно клиентов в отстойник запускать.

ДАРТАНЯН (внезапно взрывается, швыряет ледоруб на стол). – Можно запускать! Вы мне указание даёте?.. Это я здесь решаю – можно или нельзя… Бардак! Распустились!..
                (его взгляд опять упирается в табло)
Почему табло до сих пор не горит? Я что сказал? – обнулить и запустить…

МАРАТ (вальяжно перекладывая винтовку с плеча на руку). – Какой базар? Ты здесь всё решаешь, ты... Только орать не надо, ладно? Я люблю, когда тихо всё, спокойно…

ДАРТАНЯН. – А кто орёт? Я не ору… Просто нервы ни к чёрту…
                (после паузы)
Да можно и в отстойник… Чего медлить?.. Первым давайте этого, который на костре… Потом с Дездемоной ситуацию утрясём или с тем, что щекотку заказал… Ну а ракетчика – на конец недели. Тут заморочек столько:  топливо доставать, с космодромом договариваться, орбиту просчитывать…

МАРАТ. – Ракету ещё найти надо…

ДАРТАНЯН. – Ракету, да…  А где бы –  ракету?.. Слушайте, а у нас от того, который на самолёте разбился, ничего не осталось?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – Ничего. В лепёшку размазало…

ДАРТАНЯН. – Да вы не поняли… Не от него самого, а от самолёта?..

МАРАТ. – Хвостовая часть уцелела. Так, обгорела чуток…

ДАРТАНЯН. – Ну и отлично! Возьмём её, чего не хватает – приделаем. Вот и ракета!.. Какая ему разница, в чём на Солнце пикировать?

ЕВДОКСИЯ КИМОВНА. – …А нам, ляхомуха, экономия основных средств!

МАРАТ. – Там у меня это… Полбанки серебрянки ещё осталось. Подкрашу.

ДАРТАНЯН. – Во-во…
                (подходит к Марату)
Слушай, я всё спросить хотел… Ну, со мной-то понятно, а тебе на кой вся эта петрушка была нужна?

МАРАТ (снимает очки). – Значит, нужна… У меня ведь тоже договорец с ним был. Героический уход и всё такое… Высадили в ущелье, дали винтовку и коробку патронов – сказали перевал от вертолётов оборонять. А когда до дела дошло, оказалось, что патроны-то холостые… Кое-как тогда вывернулся…

ДАРТАНЯН. – Ясненько. Ну, ничего, дело прошлое…
                (к Евдоксии Кимовне)
Вы там, Евдоксия Кимовна, с дровами для костра это… особенно-то не шикуйте. Вполне можно и горбылём некондиционным обойтись…
                (хлопает в ладоши)
Всё, всё, давайте, приступайте без раскачки. Дел – по горло…

   Марат и Евдоксия Кимовна покидают помещение. Дартанян некоторое время слоняется по кабинету, не зная за что взяться в первую очередь. Замечает табло.

ДАРТАНЯН. – Ну что за народ!.. Как об стенку горох… Сколько раз можно про табло говорить? Завтра клиентов в отстойник загонять, а у нас ещё обратный отсчёт не запущен… Так никаких нервов не хватит!..

     Сразу после этих слов со своего стула поднимается манекен. По пути освобождаясь от верёвок, неуверенно, словно слепой (всё-таки его голова сильно пострадала от экспериментов с ледорубом), манекен шагает по кабинету в сторону табло. Находит его, включает.
     Табло загорается, начинает по-домашнему добродушно помигивать зелёными огоньками. Электронные цифры снова ведут обратный отсчёт.




               
                Конец







г. Челябинск               cherlak44@yandex.ru