Вернуть своё имя. Глава третья

 
Глава третья.
Максим едва сдерживал усмешку. Лейтенант   Нурдыков  всеми силами старался показать, что олицетворяет собою государство, есть его неотъемлемая, незаменимая часть,  а в конкретном случае государством и является. Служебную  форму, погоны и  автомат на груди  так сразу, с ходу на ноль не помножишь. Однако эти атрибуты  власти ни  должного  уважения,  ни почтения  не вызывали.


Ибо сквозь антураж неумолимо  прорастали и кепка – аэродром, и мятые спортивные штаны с  лампасами,  и стоптанные  китайские кроссовки. Чёрные тараканьи усы давали устойчивую коннотацию  на овощной рынок с грязным прилавком и неизменным слоганом: «Ягода малина – проходите мимо. Ягода арбуз – самый лучший вкус!».



Но наручники были самыми настоящими,  и сомневаться в серьёзности намерений  инспекторов  ГИБДД оснований не находилось.  У ментов, явно, не было информации по делу утопленников. И искали Максима Соколова  лишь как сбежавшего из  дома, или даже просто потерявшегося подростка.  Но этот ментяра учуял слабину и решил рискнуть. По сути дела, инспектора ГИБДД совершили похищение человека,  и до какой степени  они готовы переступить закон,  было не совсем ясно.



Часа через три  с Макса сняли наручники,  заменив  подобной конструкцией для ног. Расположенные на лодыжках  стальные  браслеты  соединял гибкий стальной трос  длиною в один шаг. Изнутри браслеты  были подбиты мягкой тканью: явно для того,  чтобы на ногах не появились  мозоли и потёртости.  В голове сразу завертелись мысли о рабах,  плантациях и надсмотрщиках.
Ни возмущаться, ни даже просто заговорить с похитителями  Макс не спешил. Это было бесполезно и просто вредно. Он прикинулся полностью потерявшим волю человеком, надеясь в обрывках фраз уловить хоть что-то. Однако его молча, забросили в фургон без окон, и машина тронулась в путь.
                * * *

Максим с детства имел многое из того, что было недоступно большинству сверстников. И воспринимал это как данность. Едва ему исполнилось три года, отец привлёк к делу старого московского профессора, являющего создателем уникальной программы тренинга для  детей самого младшего возраста.


 Тот сдавал квартиру в центре столицы и на эти деньги прекрасно жил в провинции, где и цены и соблазны не столь велики. Система подготовки являлась  синтезом акробатики, гимнастики, боевых искусств и лёгкой атлетики.  Уже к шести годам Макс легко выполнял сальто с места вперёд и назад, нырял в воду с трёхметровой вышки, работал на турнике и брусьях.  Оттачивались  ловкость, координация движений,   быстрота.  С развитием силы и выносливости не спешили. К пику этих физических качеств организм  подходит  уже за границами юности.



В человеке должно быть всё прекрасно, вслед за Чеховым  повторял  Андрей Соколов. И задолго до посещения общеобразовательной школы отдал сына в школу музыкальную. Тот учился по классу скрипки.  Однако едва появились первые успехи, решили, что и умение обращаться с гитарой в жизни не помешает.



В те дни, когда Макс уже уверенно кувыркался, делал фляки и кульбиты, но сальто без страховочной лонжи выполнять не рисковал, в его жизни появилась и первая учительница. Точнее их было две. Одна принялась  обучать чадо английскому языку. Другая, по упрощённой программе начальных классов,  чтению, письму и счёту.


Бассейна в городке не было, но заботливый папаша разыскал специалиста,  который за одно лето, задействовав как доступный ресурс водную гладь великой русской реки, объяснил ребёнку в каких случаях предпочтительней пользоваться стилями брасс и  кроль, а где эффективнее баттерфляй.  Когда тренер предложил освоить и передвижение на спине, отец в недоумении спросил.
- А это-то зачем?
- Всякое в жизни случается, - задумчиво ответил  профессиональный пловец, - устойчивые навыки  лишними не бывают!


К тринадцати годам Макс в совершенстве водил автомобиль отца и стрелял из охотничьего ружья не только по мишеням.


Соколов – старший не раз слышал, что лишает единственное  чадо  детства; ребёнок сам должен выбрать, что он хочет, а от чего отказывается. «Ну, ухмылялся заботливый  отец,  желания у всех одни: секс, азартные игры и наркотики. А вот привить другие потребности, это целая наука». Готов был он поспорить и с утверждением, что в жизни надо  попробовать всё. Всё – это праздная леность, алкоголь, тюремное  заключение и нищета? Или всё-таки нечто иное!


Максим не давал родителям поводов для разочарований. Не было никакого кризиса подросткового возраста. Везде и во всём он достигал наивысших результатов. И, что уж совсем было немыслимо, делал это не из-под палки.


 Он стремился к совершенству в каждой области приложения собственных усилий.  Пятёрка по математике вовсе не заменяла высшую оценку по истории.  А рекордный прыжок в длину не давал повода расслабиться при изучении времён английского языка.


Макс любил жизнь во всей полноте и многогранности.  Каждые сутки были заполнены до отказа. Времени посидеть, покручиниться над судьбой и пожалеть себя просто не оставалось.  Потребность в рефлексии и самокопании так и не сформировалась за отсутствием интереса.



Отец заботился и о моральном облике сына. Однако приходилось «общечеловеческие ценности» определённо подгонять к реалиям эпохи «малиновых пиджаков».  «Если тебя ударят по одной щеке, как способный ученик, Соколов-младший хорошо усвоил урок, сделай вид что подставляешь другую. Заставь врага потерять бдительность и ударь беспощадно!».



«Слабость – приглашение к агрессии. Будь сильным. Покинь место, где ты заведомо слабее». Этот урок тоже не прошёл даром.
«Не делай зла беспричинно, и этому учил отец, зло ослабляет человека.  Но оскорблений не прощай. Унижение разрушает как яд, обиды надо смывать».



В семь лет Максима отдали в школу каратэ. Физическая подготовка и несомненный талант позволяли ему доминировать. Это поднимало общественный статус и давало возможность  избегать целого вороха проблем, появляющихся у слишком правильных мальчиков.


 Подтверждать квалификацию приходилось в областном центре. И нередко старшие тренеры, одобрительно похлопав по плечу, говорили: «Если ты, Соколов, будешь продвигаться такими темпами, к окончанию школы тебе чёрный пояс первый дан обеспечены». Макс и это воспринимал как данность. Он был талантлив, трудолюбив, и, похоже, оказался ещё и везунчиком. Впереди лежали безоблачные горизонты, хотелось жить и дышать полной грудью!

                * * *



Часа через три прибыли на место назначения.
- Вылезай, - дверь фургона открыл  невысокий толстенький человек с короткими ручками и ножками. Несмотря на большой живот, Макс  мгновенно разглядел в нём бывшего борца или штангиста.  Ему  вряд ли  исполнилось более  тридцати лет,  но плешь на голове, разрастаясь,  торопилась  добить  остатки волосяного покрова. Был он гибок в суставах  и весьма ловок.  Макс сразу отметил, что опасно недооценивать его  физический потенциал.  Весь его облик являлся  зримым подтверждением  правильности идей родоначальника антропологического  направления  в криминологии Чезаре Ломброзо. Теории,   которая, очевидно по странному стечению обстоятельств, так и не была признана.


- Короче так, - спокойно произнёс крепыш, - тут всякие непонятки повылезали, кто ты и откуда. Надо разобраться.  А пока поживёшь здесь.  Поработаешь,  чтобы без дела не болтался. Никто тебя не обидит. А там посмотрим.



- Меня зовут Алхазур, - продолжил здоровяк.
- Но эти, - тут он сурово посмотрел  на жилой вагончик, стоящий  чуть поодаль, и показал пальцем, - за глаза  называют меня плешивый  Алхазур. Но тебе я не советую.  Дороже выйдет! Сейчас поужинаешь и спать. Утром рано на работу. По ходу дела тебе всё объяснят, ничего сложного  здесь нет.



Ужин состоял из большой порции макарон, политых растопленным  жиром  и стакана кипятка, заправленного  плавленым сахаром. Затем его отвели в  жилой вагончик.
-  Принимайте пополнение, - весело произнёс  Алхазур, - сами разберётесь,  что почём.  Лапоть, завтра он с тобой в паре будет.  Всё, пока до утра!
С этими словами Алхазур захлопнул дверь и закрыл её на замок.



Макс осмотрелся. Вагончик вполне  был обустроен для  непридирчивых  жильцов. Вдоль стен в два яруса расположились восемь нар. На входе стоял квадратный стол, небрежно  сколоченный из нестроганых  досок. Рядом с ним примостилась газовая плита.  Поодаль  покоилась компактная параша, с аккуратно закрытой  крышкой. На ночь вагончик запирался  на замок снаружи,  и  с этим приходилось считаться.


Трое жильцов покоились на нарах,  занятые просмотром   телевизионного шоу, двое,  сидя за столом,  тихо разговаривали.  Никаких кандалов на них не было.  Быстро оценив всех пятерых, Макс поймал себя на мысли, не в психиатрическую ли клинику он попал.  Выражения лиц чётко помещались в границах дебильности и кретинизма.



- Здравствуйте, - спокойно и вежливо произнёс Максим. Любители телешоу не обратили на него ни малейшего внимания. Сидящие за столом  на мгновение прервали разговор и вскользь  указали  на  свободные нары.
Присев на скамье, Макс с недоумением  ждал разворота событий.  Но ничего не происходило.



- Так ты ложись, - дружелюбно  сказал высокий худой мужчина лет сорока с узкими плечами и впалой грудью, - завтра с утра на работу, надо выспаться, отдохнуть.
- Меня зовут Максим, - Макс попытался хоть как-то  завести разговор.  Напарник узкоплечего сосредоточенно направил взгляд в  одну точку, тот же, будто вспомнив что-то важное, радостно воскликнул.
- А я Лапоть!
И протянул костистую руку с тонкими длинными пальцами.


Его внешний вид  напоминал типаж, сошедший с картины  обкурившегося  вовсе не табака сюрреалиста. Свалявшиеся, давно немытые волосы, торчащие взлохмаченными  клочками.  Тонкие потрескавшиеся губы, которые он то и дело облизывал. Прячущиеся  под взбухшими веками,  глубоко посаженные глаза. Всё это великолепие  довершала  выступающая вперёд нижняя челюсть.  К тому же Лапоть непрерывно болезненно  потел. Он, явно, привык к этому и,  когда скатывающаяся  с носа капля падала на оттопыренную нижнюю губу, он тут же ловко слизывал ее длинным покрытым сизым налётом  языком.


Трудно было поверить, что это всё не розыгрыш.  И вскоре  не последует приказ «стой  там – иди сюда», который, как известно,  можно правильно выполнить,  лишь оставив обувь на входе  и двигаясь вперёд  босиком. Но, похоже, первая оценка  интеллектуального и психологического состояния обитателей вагончика, оказалась совершенно верной.
 Окончательно убедившись, что всё здесь взаправду, Макс решил взять инициативу в свои руки. Для начала надо было расположить к себе Лаптя, а затем, неспешно,  установить отношения и с остальными.



-  Лапоть, - настраиваясь на волну собеседника, с показной растерянностью  проговорил Макс, - ты не подскажешь, куда я попал? Я сбежал от бабки, меня менты повязали и отдали Алхазуру.  Он ни слова не сказал, сюда забросил и всё.  Ничего не пойму, да ещё эти кандалы на ногах!



- Ну, мы здесь живём, работаем, - словно  с трудом вспоминая что-то важное,  Лапоть шевелил  пласты давно не востребованной информации, - завтра на прополку едем.  А скоро арбузы будем отгружать.
- Давно ты здесь? – неспешно,  стараясь оградить мозг Лаптя от  перегрузки,  Макс  постепенно  переводил разговор в практическое русло.



- Давно? – похоже,  Лапоть  был не в состоянии  до конца осознать смысл слова, - ну да, давно.
- Я имею в виду, сколько лет? – Макс всё ещё не мог поверить в такое снижение интеллекта.
- Лет? – собеседник задумался, чувствовалось, что на такие сложные вопросы отвечать ему  приходилось  далеко не на прошлой неделе, - лет прошло много.   


- А чем мы будем завтра заниматься, какая у нас работа? – надо  было выяснить хоть что-то.
- Работа хорошая, - чувствовалось, что Лапоть понемногу настраивается  на воспоминания, -  мы будем полоть сорняки.
- Чем полоть? – с надеждой спросил Макс, -  он искал хоть какой-то шанс.
- Ну, Вахид отвезёт нас на машине в поле,  и большими мотыгами мы будем  пропалывать  всю траву.
- А кукурузу и коноплю срезать нельзя, - с тревогой добавил  Лапоть, - они должны расти. Это урожай!


Осознание ужаса происходящего обжигающей волной прокатилось по телу. Всех этих  людей затравили психотропными препаратами. Им оставили лишь оперативную память, позволяющую поддерживать  элементарные физиологические навыки. Похоже, информация о прошлом стёрта  или полностью, или в значительной степени. Идеальные рабы без лишних интересов и потребностей! Успели ли ему подсунуть препараты и как быстро они действуют?! – по коже прошли мурашки. Надо срочно прямо с утра бежать отсюда,  пока воля ещё не подавлена.



Вариант есть, подумал Макс. Нас вывезут в поле и у меня будет тяжёлая мотыга, что-то среднее между  нунчаку и боевым шестом.  Эти пятеро ни рыба, ни мясо. Но кто такой Вахид? Подельник Алхазура? Какая разница, шанс  всё равно один.



- Мы живём хорошо, - неожиданно  пустился в рассуждения Лапоть. Похоже, когнитивная пробка  была выбита и  воспоминания,  хоть и в виде сумбурных  обрывков, обрели словесную форму. – Пропалываем коноплю.  Алхазур не жадный, анаши всегда много. И водку даёт. Анаша и водка это кайф. Скоро будем грузить арбузы. Они вкусные и мы едим их,  сколько влезет. Осенью кирпичный завод. Там работа тяжёлая. И холодно. А потом кошары. У овец появляются ягнята.



Лапоть прервался, задумался.  Затем улыбнулся,  плотоядно облизнулся и продолжил.
- Молоко жирное и   вкусное. Можно доить овец.  Надо, чтобы хозяин не  заметил. Овец много, молока хватит.  Ягнёнка надо  отогнать и схватить сосок губами. Помогаешь пальцами,  и молоко  течёт.  Мы так объедаемся, в одежду не влезешь.



Он снова прервался, внимательно посмотрел на Макса и тихо сказал.
- Хозяин этого видеть не должен.  Будет ругаться, может и побить. Надо  незаметно.
Макс понимающе кивнул.  Лапоть был по-своему прав. Он хорошо усвоил простые жизненные истины и, похоже, в таких делах считал себя докой.



- Весной собираем черемшу в горах. Она очень вкусная и полезная. Едим   от пуза.  И арбузы вкусные,  живём мы хорошо,  анаша это кайф. – Лапоть пошёл по кругу, стал заговариваться. Ему давно не приходилось так напрягать мозги, произошла явная перегрузка.


 Вскоре Лапоть смолк. Все стали укладываться на ночлег. Макс лёг на отведённые ему нары. Надо было хорошо выспаться. Успех или неудача задуманного дела во многом зависели от физического состояния. Однако  сон не шёл, тревожные мысли и воспоминания захлестнули сознание. В такой почти безвыходной ситуации за недолгую жизнь бывать ещё не приходилось.  Даже там, на берегу, когда он принимал страшное решение, он имел право выбора и был хозяином собственной судьбы. Здесь же, в случае  невозможности побега, его быстро превратят в послушную скотину,  наподобие этих пятерых.  И все мысли и желания легко вместятся во фразы «анаша – это кайф», и «живём мы хорошо».

                * * *


Как часто человек, попавший в безвыходную ситуацию, восклицает: «Господи, ну почему я?!».  Ответа на этот вопрос, конечно же, нет.  Смерть одного человека – большое горе, смерть миллионов – статистика.  И если кто-то с нераскрытым парашютом остаётся живым, угодив в стог сена, человеку, который уходит в мир иной, подавившись вишнёвой косточкой, от этого ничуть не легче.


Это был последний акт отчаяния добиваемых в горах Ичкерии международных террористов.  Собрав в кулак остатки сил, они захватили театр в центре Москвы. По чистой случайности  родители Максима в этот страшный  для страны час находились  в числе зрителей великолепного мюзикла.

 Спецслужбы сработали  топорно.   Все террористы были  уничтожены,  но потери в рядах  заложников  оказались  значительными.  Среди погибших обнаружили  и мать, и отца Максима.
 


 Самым близким родственником Максима являлась   двоюродная бабка,  сестра матери  его отца.  Опустошённый горем, он с трудом осознавал  происходящее. Всё было как в тумане. Бабка восприняла новые обязанности как должное, Человек старой закалки, она и представить не могла, что имела юридическое право отказаться от опекунства. Не отделяя мораль от нравственности, она готова была спросить себя «а что люди скажут?!».



По мере возможности, она старалась не обижать внучатого племянника. Но объяснить ей, какому психологическому давлению и физическому насилию  подвергают его в школе, Максиму было весьма не просто.  Вся эта система была подобна огромному айсбергу, на вершине которого отображалось внешнее благополучие. Учителя делали вид,  будто  ничего не происходит, и Макс  прекрасно понимал, что важнее граф и строк в ловко  составленной отчётности для них нет ничего на свете.



В первый же день пребывания в школе к нему подослали провокатора для выяснения обстановки. Макс просто отшвырнул его, не желая углублять конфликт.  Затем в окружении своры подошёл сам Рында, безусловный вожак. Угрозы и запугивания не  особо устрашили жертву, и пришлось применить кулаки. Однако  расправа не удалась. Соколов практически и не отбивался, лишь уходил от ударов. Но делал он это так сноровисто, что все восприняли это как личное оскорбление.
 
 
 К следующей акции стая готовилась всерьёз. Подключили наставников из тех, кто уже побывал в местах заключения, и напали неожиданно из засады.  Макса  сбил с ног только  брошенный с безопасного расстояния тяжёлый камень. Он попал между лопаток и на миг парализовал всё тело. А дальше добивали уже дружной толпой.


Ему выставили ультиматум. Ни по одному предмету не показывать знаний выше четырёх бальной оценки. На уроке физкультуры  уровень понизили до тройки. Он сидел на задней парте один. В классе с ним не здоровались, его просто не замечали. И никто  из учителей не поинтересовался, как это парень, бывший долгие годы круглым отличником, вдруг скатился  до троек и четвёрок. В эти дни пришлось по новому осознать народную мудрость  «никогда не говори людям о своих проблемах: большинству они просто не интересны, остальные лишь  порадуются, что они у тебя есть».


Макс ультиматум принял. Он не сомневался: в случае неповиновения его просто убьют. Случайно, невзначай, скорее всего вопреки желанию. Это произойдёт само собой и, возможно, кого-то даже сурово накажут. Но какой прок будет от этого жертве обстоятельств?!

                * * *
Он всё-таки взял волю под контроль разума и заставил себя заснуть. Предстоящий день вполне мог стать и последним в   только что, по сути, начавшейся жизни.