Мама

Я не могу спать сегодня, потому что я поссорилась с мамой. И потому, что я совсем не права. Нет, я права, но кому нужна моя вечная правота, если моя мама от нее плачет? Кому нужно доказывать, что я бьюсь за свою и ее достойную жизнь, если нам обеим от этого плохо?..

Женщина не должна быть сильной. Она должна быть мудрой и нежной. А я не мудрая и не нежная. Я - мужик, хозяин, который взвалил на себя работу, дом, сад, старенькую маму, не очень молодую себя, и тащит по всем колдобинам жизни весь этот груз. А зачем? Зачем… Другого пути нет.

Почему дочкам так сложно с мамами? Я всегда мечтала о маме, которая бы принимала меня такой, какая я есть, гладила иногда по голове и плакала вместе от моих неудач или смеялась моим радостям. А она всегда считала, что меня нельзя жалеть, потому что иначе я расслаблюсь, разнюнюсь, и опущу руки.

Мама родилась в сорок втором году. Отец ее был репрессирован и находился на вольном поселении, откуда его потом направили в штрафбат, и вскоре он погиб. Молоко у бабушки пропало рано, кормили малышку затирухой из муки и воды. Молока взять было негде, и не на что. Она была четвертым ребенком в семье, самая младшая, и ее бабушка всячески пыталась выходить девочку, кое-что припрятывая от старших детей.

В детстве и юности мама была очень осторожной и наблюдательной, всегда следила за проделками старших ребятишек, и не ввязывалась в их шалости, когда понимала, что за это попадет. Вдумчивая и воспитанная, красивая, нежная, в юности она нравилась парням, но замуж не торопилась, видела, какие сложности в семейной жизни у старших братьев и сестер. Но папа мой все-таки покорил ее, и началась семейная жизнь.

Она никогда не опускала руки. Вся ее жизнь была бесконечная борьба за выживание своей семьи. Когда они с папой поженились, то жили в маленькой комнате со свекровью, которая спала на кровати напротив их диванчика. Спать мамина свекровь ложилась рано, вставала тоже рано, и зачем-то будила молодых, может, из зависти к их молодой любви.

Свекровь, моя бабушка, была человеком очень тяжелым, никого не любила в своей жизни. Ее замуж отдали за нелюбимого, через месяц она вернулась в родительский дом. А это деревня, первая половина 20-го века. Позор для всей семьи. Но характер был такой, что все вытерпела. И уже после тридцати пяти за вдовца пошла, на двоих детей. И своих еще двоих народили, успели до войны. Дед уже немолодой был, у него бронь была на заводе по возрасту и по профессии. Но его забрали на фронт вместо кого-то, кто откупиться сумел. Забрали да и убили вскорости. И осталась бабушка одна с ребятишками, как, впрочем, и все в то время. В то время женщины, у которых мужья были, не работали, они за мужем были. И она не работала, проживала то, что от деда осталось. Характер был настолько тяжелый, ни с кем не ужилась за свою жизнь, ни с падчерицей и пасынком, ни с невестками, ни подруг, ни друзей, никого за всю жизнь не приняла в душу. Как сейчас в глазах стоит ее высокая сухая фигура, румяное красивое худое лицо с огромными карими, горящими глазами. Детей и внуков своих она никогда не ласкала и не целовала, брезговала. Меня за всю жизнь поцеловала один раз, и то в лоб, когда я лежала в больнице после тяжелой операции по поводу удаления какого-то сложного аппендицита. Из внуков любила только моего младшего брата, доброго, теплого, как большой котенок. Они дружили, но она и его не ласкала. Только маленькую правнучку, мою дочь, родившуюся незадолго до бабушкиной смерти, целовала в теплую, пушистую макушку.

А как она не любила мою маму, не передать словами! Просто издевалась; закатывала скандалы почти каждый день, забирала деньги и не покупала продукты, отправила на работу из декрета пораньше, а со мной нянчиться не хотела, перед маминым уходом на смену тихо сбегала из дому. Надо сказать, что мама как-то долго это терпела. Только исхудала вся от вечной нервотрепки и моего бесконечного ора. Чего я орала? Да, видимо, из-за обстановки в семье.

Потом родители уехали в Сибирь. Там папа стал очень хорошо зарабатывать, он был умница, и его везде ценили, на любой работе он быстро вникал во все, находил дополнительные источники заработка, была в нем предпринимательская жилка, только вот времена не те были… Вместе с хорошим заработком и хорошими деньгами пришла и возможность неплохо выпить. С переменным успехом мама боролась с этой его вредной привычкой, пока, в 36 лет, после того, как мама выгнала его на год из дома, он, переосмыслив жизнь, бросил пить навсегда. Не лечился, не кодировался. Сам так решил, пообещал маме и нам, и бросил. Папа очень любил свою семью, берег детей, растворялся во внуках. Но все-таки главным человеком в его жизни, ради кого он жил и кого любил больше всего, была мама. Моя несгибаемая мама.

Когда мне было пять лет я очень сильно заболела. Осложнение после скарлатины, перенесенной на ногах. Год в больнице на капельницах и гормонах. Зондирование через день. Печень как у старого алкоголика. Я лежала одна, без мамы. Мне разрешали ходить по больнице в нарядных платьях, тогда как всех детей переодевали в жуткие фланелевые платьица. Мне приносили любую еду из дома, утром, днем и вечером. Только я почти ничего не ела. Мне дарили бесконечные книжки, я уже умела хорошо и бегло читать, игрушки и карандаши. Надежды практически не было. Поэтому мне все было можно. И мама бегала ко мне три раза в день, чтобы иногда просто увидеть, как я лежу с зондом на кушетке и немножко подержать меня за руку. А в это время еще родился мой брат. И ей приходилось совсем нелегко.
Мой брат своим рождением чуть не убил маму. Кровотечение во время родов, долгие дни беспамятства, потерянное здоровье, и любовь на всю жизнь. Безусловная любовь, которую не надо было заслуживать, Мне все время приходится лезть из кожи, чтобы заслужить одобрение и любовь А мой чудесный младший братишка, добряк и весельчак, получил любовь даром, и никогда не заморачивался, чтобы быть одобренным и понятым.

Маме пришлось увезти меня на родину и оставить у бабушек на целый год, потому что это была единственно возможная попытка спасти мою жизнь. Предположили врачи, что сибирский климат не подходит для моего здоровья, и мама рискнула везти меня через всю страну, девочку, которая сгибалась от боли при ходьбе, почти ничего не ела, и весила в свои шесть лет уже меньше, чем мой годовалый брат-бутуз.

Надо сказать, что все получилось. Травы, мед, козье молоко, климат, русская печка, бесконечная хитрость в моем кормлении сделали свое дело, и я очень быстро пошла на поправку. Вот только очень долго потом родителям, переехавшим ради меня из Сибири обратно, пришлось перевоспитывать меня. Бабушки и дедушки потакали во всем, подчинялись мне беспрекословно, лишь бы я ела и не болела.

Я очень много читала уже в то время, буквально все, что попадалось под руку. С книжкой я мыла посуду, пылесосила комнату, и даже одевалась. Меня ругали, прятали книжку, я брала другую, ее тоже отбирали, я находила первую, и читала ее с той фразы, где остановилась. Видимо, в какой-то из книжек вычитала про детдомовских детей, как их усыновляют, а потом не любят, как своих. Брат был маленький, его просто любили, а меня бесконечно воспитывали, пытаясь усмирить очень упрямый скорпионий характер. И все свои ранние школьные годы мне казалось, что меня взяли из детского дома, что я не родная, и всеми обиженная. Моя мама до сих пор не знает об этом. И, наверное, именно тогда натянулась та ниточка соперничества или раздражения, которая всю жизнь мешает нам быть совсем родными людьми…

Когда я носила свою дочь, у мамы в этот момент обнаружили онкологию. Это был удар для всей семьи. Особенно для папы. Мы все делали, что могли, но я меньше всех. Я смутно помню детали этого времени, у меня шло становление семьи, переезд к месту службы мужа, роды, вечное одиночество с грудным ребенком. Я приехала к родителям, когда дочери исполнилось три месяца, мама уже прошла операцию и химио терапию, ей было лучше, но была она худая и зеленая. Она молилась Богородице, просила ее о помощи. И все прошло. Но организм ее был подорван, и нервы в том числе. Химия ведь не только раковые клетки убивает, но и нормальные тоже. И съедает психику. Та забота, любовь и жалость, которую мама получала во время болезни, стала для нее необходимостью на всю оставшуюся жизнь… Как без воздуха она не могла жить, так и без постоянного ощущения жалости к себе и осознания близкими страха от ее возможной потери.

Папа смог вытащить ее из страшной болезни. Но через 25 лет мама не смогла помочь ему при таком же диагнозе… Она долго не могла смириться с тем, что ее усилия ни к чему не привели. Ругала врачей, которые взяли деньги и ничем не помогли, вспоминала те способы, которые не были нами испробованы. Без папы она потерялась на некоторое время, но постепенно привыкла жить одна и полагаться на себя. Мы с братом помогаем деньгами, продуктами, подарками. Но жить она хочет только одна.

Чем старше я становилась, и становилась самостоятельнее, тем больше мама пыталась меня приструнить, оказать давление, подчинить своей воле. Конечно, я слушалась. Где-то боялась. Где-то понимала свою неправоту. Но всегда копившееся напряжение периодически вызывало маленький или большой взрыв, бунт и ссору. Так и сейчас. Я, уже бабушка, не могу выдерживать порой нелепые упреки в плохом отношении к ней, в недостаточной любви и желании ее смерти.

Иногда это так страшно, что хочется кричать, объясняя, что я не такая, что я очень люблю ее и жалею. Вот только теперь все слова уже не проходят через пелену на ее ослабевшем разуме. Есть один положительный момент; назавтра или через пару дней она уже не помнит, о чем мы говорили с ней и как ссорились вчера… Теперь мама иногда уже просто моя маленькая девочка, за которой надо ухаживать, и которую надо просто любить, баловать, и покупать ей сладости и подарки….И совсем не нужно доказывать ей, как она неправа, и как я хорошо понимаю теперешнюю жизнь, а она совсем ничего не понимает, потому что видит жизнь только с экрана телевизора. Моя маленькая девочка Мама.