Заговор слепых. 41

Глава XXXVIII. ЗАПЯТАЯ ЗРЕНИЯ

- Ну что, дай хоть полюбуюсь на тебя. Надо ж знать, за кем так долго гонялись.

Рука схватила настольную лампу за горло и изогнула, направив луч на лицо.

- А что, похож… В самом деле похож! Причёска, правда, дурацкая, и выражение лица глуповатое, а так – вполне. Бывают в жизни совпадения…

Чтоб изучить визави основательней, она сняла на секунду очки.
Наконец-то сподобилась!
Понты понтами, но чёрные стекла в сумрачной комнате, прямо скажем, не лучшая вещь.
Глаз её Глеб, однако, разглядеть не сумел – яркий луч слепил его.

- Странно… Вот мы с сестрой вроде родные, но при этом ни малейшей похожести – ни снаружи, ни в мозгах. А вы с Веней… Видал матрёшек? Одна побольше, другая поменьше, а в остальном – шаблонная работа. Вас что, в роддоме под копирку чеканили? Слушай, может вы и впрямь близнецы?!

«Так, приехали. Час от часу не легче! Парад химер и оргия призраков: слепой барон оказался беглым Тотлебеным, Чёрная Дама – его «младшей дочуркой». Оборотни хреновы! Теперь ещё и на меня бочку катят. Близнец... Это ж надо додуматься! Нет, господа, я на эту наживку не клюну».
Глеб скривил брезгливо рот, пытаясь изобразить на лице демонстрацию скепсиса.

- Не веришь? Зря! Вполне вероятный сценарий. Сестрица моя, конечно, была дама с придурью. У них, у Белгиных, все с головою не дружат - это семейное. И тем не менее, чем чёрт не шутит? Может и впрямь она двойней себя обрюхатила? В те времена с УЗИ не химичили, всё больше на ощупь диагнозы ставили. Один у тебя приплод или несколько – об этом мамаша только на разделочном столе узнавала. А сестрица, она вообще… Ей кесарево делали под общим наркозом. Могли что угодно из пуза достать и куда надо пристроить. Теоретически. Вот она и втемяшила в голову! А впрочем, проехали…

Чёрная Дама вновь потянулась к лампе.
Повинуясь движению властной руки, источник света склонил покорную голову. Жидкий луч растёкся по дерматину столешницы, как пролитый чай.
И лампа, и стол имели весьма допотопную внешность - архаика, реквизит предвоенных годов.
Зато стильно! Для атмосферы допроса самое то.

- Итак, голуба, на повестке дня два вопроса к тебе. Начнём по порядку. Вопрос номер раз: с Вениамином Белгиным ты не встречался?

«Ну и вопросец, однако! Не хило для начала беседы».

- От чего же, встречался, - попытался съёрничать Глеб. – Заочным, правда, манером - видел его могилку на кладбище. Не вы ли часом Веню уморили?

Под Чёрной Дамой скрипнула мебель. Откинувшись на спинку стула, она с минуту буравила Глеба невидимым взором.
А может и не буравила, кто её знает? В очках не поймёшь…

- Могила фикция. Пустышка, - отозвалась она, наконец. – Веня жив. По крайней мере, мёртвым его никто не видел. Дал дёру, шельмец! Да так хитро всё устроил – ни слуху ни духу. Но и мы не остались в долгу, подсуетились. С точки зрения официальной документации человека по имени Вениамин Петрович Белгин больше не существует. Сгинул, улетучился весь. А вы как хотели? Назвался груздём – полезай в кузовок. У нас не забалуешь!
 
«Весёлое дело! Выходит, не соврал Николенька – брат его жив и пустился в бега. Или это очередная подстава? Провокация? Пудрит мозги мне, стерва очкастая! Зачем? Бред какой-то…».

- Значит с Веней ты не знаком. Что ж, пока поверим, а там поглядим. Нет, ну надо же, вот ведь сучонок! – Чёрная Дама досадливо щёлкнула пальцами. Эффектный звук, как будто пальнули из пистолета с глушителем. – Казалось бы, человек не иголка. Тем более, лилипутской наружности. Если копать основательно, углублённо, с пристрастием, всегда зацепка отыщется. А тут – как в воду канул, малыш-коротыш…  Весь в деда, стервец!

«Нет, кажется, не врёт. Похоже, Веня действительно жив. И ещё умудрился насолить этой душной компании».

- Прелестно! Племянничек ваш смазал пятки и дал стрекача. Улизнул, так сказать, из-под опеки с пристрастием. Ну а я тут причём?

Снова минута молчания – не желают ответствовать.
Бывалая особь, умеет держать паузу, чёрт побери!

- Хорошо, с Вениамином покончили. Вопрос номер два: сестрица моя зачем к тебе приходила?

«Она ещё спрашивает! Совсем обнаглела, бесстыжая рожа…».

- Чаёвничать приходила. А то вы не знаете!

Глеб попытался сесть поудобнее – подчеркнуть небрежностью позы насмешливость тона.
Не тут-то было - вместо стула с комфортабельной спинкой ему подсунули табурет, не особо повальяжничаешь.

- Знаю, знаю. Я всё знаю! Тут дело в другом... Собой покончить она могла где угодно - переться для этого на край города, в Тмутаракань совсем не обязательно. Но раз уж приперлась,… Что она сказала тебе? Вы с ней говорили о чём-нибудь? Давай, колись – тут важна любая деталь.

«Спешу и падаю! Раскатала губу… Нет, родная, обойдешься – мне с тобой откровенничать резону нет. Ты ведь у нас не барон, чужие мысли читать не умеешь? Так что изволь мне оставить их при себе – целее будем. И я, и они».

- Что замолчал? Память отшибло?

- Давно это было, всего не упомнишь, - ответил Глеб, бравируя беспечными тембрами голоса. – Хотя финальная фраза в голове отпечаталась: «Человек рождён для полёта, как птица для кайфа». Сказала так и - шмыг с балкона…

- Шутки шутить изволите? Смотри, доиграешься, сокол, - Чёрная Дама погрозила пальцем - точь-в-точь училка на классном собрании. – С тобой пока тут цацкаются… Однако, фавор – штука капризная. Можно нарваться!

- Ножом по горлу, и в колодец?

Беззвучный смешок.

- Ну, почему же ножом? Есть и другие меры воздействия. Скажем, пошлём тебя к доктору Френкелю на перевоспитание. Будешь больничную зону топтать на пару с Толей-Топографом. Ты ведь с ним подружился уже?

- Даже так?!

Глеб попытался всплеснуть руками – не тут-то было.
Совсем забыл, что запястья стянуты эластичным, но прочным жгутом.

- За что такая немилость, разрешите узнать? Что вы ко мне прицепились? Я вас трогал?

- А кража со взломом? – напомнила инквизиторша о криминальном событии.

- Какая кража? Что вы мелете!

- Как какая?! Тебя, дружок, на месте преступления застукали. Забыл? Вломился в дом к инвалиду – причём не один, целую банду с собой прихватил — бесчинствовал, глумился над больными старушками. Что там ещё…

Чёрная Дама вонзила ногти в крышку стола и стала выстукивать ими какую-то злую морзянку. Кроваво-красные пятна заплясали перед глазами у Глеба.

- А ночью сегодня чего учудил? С ним по-хорошему, а он, как с цепи… Нет, драгоценный, самое место тебе среди психов, под приглядом товарища Френкеля, - красные ноготки, отбарабанив финальную дробь, застыли на месте. – На Пряжку, братец, на Пряжку… Там тебе вправят мозги.

Ночью с Глебом случилась истерика.
После разговора с бароном его препроводили в отдельные апартаменты. Судя по тому, как долго топтал он ступени винтом закрученной лестницы, комната располагалась весьма под землёй.
Милая келья: в углу кровать, рядом стул, шифоньерка и тумбочка. Под кроватью горшок для потребностей тела. По сравнению с предыдущей опочивальней – люкс!
По крайней мере, имелись предметы первой житейской необходимости: лежанка и портативный сортир.
Не пожелав добрых снов, провожатый вышел и запер дверь за собою.

Окон в комнате не было - ну ещё бы!
Под потолком болтался полый цоколь, лампу свинтили. Хорошо, хоть свечку оставили.
Глеб лёг на кровать и попытался вздремнуть. Безрезультатно... Мысли роились в мозгу, лишая сна и покоя.

Вскоре огрызок свечи догорел - и снова тьма.
Глебу сделалось страшно. В жизни не страдал он клаустрофобией, а тут…
Тело покрылось гадкой испариной, сердце заныло, стало нечем дышать. Рот наполнился слюной, густой и горькой.
«Сейчас блевану», - почувствовал он.

И тут его переклинило.
Нащупав под кроватью горшок, он ринулся к двери и стал избивать её, остервенело, наотмашь.
Минуту спустя лязгнул замок, и в комнату ворвались вертухаи. Ослеплённые тьмой, они не сразу разобрались, что к чему, и Глеб успел впаять одному промеж рогов туалетной посудиной.
Он первый раз в жизни бил человека в лицо - по-взрослому, со всей дури. Да к тому же горшком.
Варварский акт раззадорил его - Глеб успел испытать чувство глубокого, ёмкого удовлетворения.

Вертухаи тоже не остались в долгу: лупили не зверски, но основательно.
Лицо они трогать не стали, ограничившись поясницей, пахом и рёбрами.
Самое забавное, схватка проходила в полнейшей тиши. Бойцы работали молча, не сквернословя по матери. Глеб тоже бился, стиснув зубы.

Спустя четверть часа он снова лежал на кровати, спелёнатый по рукам и ногам резиновыми жгутами.
Как ни странно, после бойни Глеб почувствовал себя гораздо лучше - страх отступил, вместе с ним улетучилась клаустрофобия. Тьма не пугала больше.
Нервы угомонились, адреналин растворился в крови, и Глеб забылся праведным сном, как человек, исполнивший трудную, но полезную миссию.

Его разбудил яркий луч, нацеленный в лицо.
У изголовья стоял какой-то субъект с фонарём. Судя по лбу, украшенному крестом лейкопластыря, это был тот самый подранок, что пострадал от атаки ночного горшка.
Не проронив ни единого звука, вертухай замотал Глебу запястья эластичным шнуром, потом отвязал его от кровати и повёл на допрос.
Новый день начался.

- Послушайте, может вы, наконец, освободите меня? – Глеб вытянул руки, демонстрируя кандалы.

- Вот ещё! – фыркнула Чёрная Дама в ответ. – Перебьешься. Нечего было дурку валять.

- Сами виноваты - завели в подземелье, заперли в каземате. Одного, без света… А у меня клаустрофобия, между прочим! Тут кого хочешь переклинит.

- Клаустрофобия? – тюремщица выдавила из себя принуждённый смешок. – В одной книжонке один мозгоправ приводит список фобий – двести сорок штук. Двести сорок! Если каждой потакать, далеко не уедешь. Терпи - и тебе урок, и нам спокойнее. Превентивная мера, так проще беседовать.

«Не, ну, точно училка. Грымза очкастая! Уроками муштровать меня вздумала? А давай-ка, и мы тебе экзамен устроим».

- Кстати, по поводу беседы… Как-то она у нас однобоко протекает, не находите? А у меня, между прочим, к вам тоже пара-тройка вопросов имеется.

- Да что ты говоришь! – Чёрная Дама сомкнула ладони и заставила пальцы плясать, шевеля их паучьим фасоном. – Ладно, валяй.

- Где мои друзья? И что с Неточкой? – предъявил Глеб реестр тем, алчущих растолкования.

- Что ж, разумные вопросы. Глубокомысленными их не назовешь, зато злободневные. Попробуем ответить на них в порядке предложенной схемы. Итак - друзья.

Услыхав чреватое слово, пальцы прекратили вертёж и сплелись узлом, образовав десятиглавый кулак.

- Здесь они, конечно. Здесь. Где ж им быть ещё? Задержаны на месте преступления при попытке к злодейству. Что с ними будет? Это мы ещё не решили. Может, сдадим их властям – пусть менты разбираются. А может…

Чёрная Дама закусила губу, изображая задумчивость.

- А может, и вовсе вычеркнем их из живучего табеля. Меньше возни.

- Как это? – растерялся Глеб и вдруг содрогнулся от мерзкой догадки. – Совсем?!

- Разумеется. Мы половинчатых мер не приемлем. Да и что тут такого? Дело житейское... Решили ребята пошалить, полезли в канализацию. Молодо-зелено - адреналина полно, а мозгов не хватает. Заплутали, потерялись. Навернулись – не вернулись. Черепно-мозговая травма с летальным исходом! Всё шито-крыто, комар носа не подточит. А впрочем, их судьба от тебя напрямую зависит - проявишь сговорчивость, всем будет лучше.
 
Разделавшись с первой частью запроса, Чёрная Дама перешла ко второму его компоненту:

- Что же касается несравненной лилипуточки… Знаешь, в чём твоя беда? Розовые очки! Человек, который глядит на мир сквозь глупые стёкла, рано или поздно огребёт по полной программе. Иллюзия – знакомое слово? «Искажённое восприятие действительности, основанное на обмане чувств» - это из словаря. Чувства, вот что тебя подвело. Был бы умней, не стал бы так тупо им доверяться. Доверяй, но проверяй! Между прочим, ценное правило. Ты свою сердешную как отыскал? Конвертик помог голубенький, правильно? Внутри письмишко, снаружи адресок – проще пареной репы. Ты ведь у нас послушный мальчик - сразу помчался в указанном направлении. Как же, такая зацепка! Подфартило парнишке. А дальше, как по маслу: и в Клуб его сводили, и в Цирк, и в Театр – развлекли по полной программе. Я уж молчу об услугах интимного плана…

Циничная ухмылка и ехидный смешок.

«Вот ведь сука!».
У Глеба мгновенно вспыхнули уши. Особенно левое.
Бабка его, специалист по приметам, утверждала: если горит левое ухо, значит, фигню наговаривают.
Увы, от перлов бабкиной мудрости легче не стало.

- Диву даёшься, как всё ладно устроилось, - гнула ответчица зловредную линию. – Тютелька в тютельку, одно к одному. Особенно финальный аккорд. Согласись, если б не твоя лилипутка, ты бы сюда не полез. Чертовски вовремя гадюка её за палец цапнула! Прямо как по сценарному замыслу, не находишь?

«Это что? К чему она клонит? Что Неточка…».
Да уж, весьма прозрачный намёк.
Глеб мотнул головой, пытаясь прогнать от себя подлую мысль.
Не помогло - мысль, как вредоносная муха, вспорхнула, совершила пируэт и вернулась на место.

- Иллюзия, дружок, опасная штука. Она лишь на первый взгляд безобидна. Иллюзия – паразит, ненасытная тварь, которую нужно постоянно подкармливать. Она пожирает основы трезвого разума, а испражняется мякотью зыбких надежд. «Надежды юношей питают». Смотри, не обожрись ими! Иногда полезно посидеть на диете.

Наставница юношества расплела перепальцованный узел и тронула очки ноготком.

- Знаешь, зачем я ношу чёрные стёкла? Чтобы не дать шанса розовым. Пошлость – худший из грехов, а розовый цвет – апофеоз нескончаемой пошлости. Ещё вопросы имеются?

- Ага, последний. На хрена я вам сдался?

Чёрная Дама расхохоталась. Звонко, бесстыже, прочти добродушно.

- Не терпится, верно? Хочется знать? Погоди, погоди… Вот явится папаша, он тебе всё растолкует. Моё дело – сбор информации, а объяснения – это по его части…

Годить пришлось не долго: буквально четверть минуты спустя за спиной у Глеба скрипнула дверь.
Он обернулся – барон.
«Лёгок чёрт на помине! Только свисни - тут как тут. Молодцы, толково работают, без заминок и проволочек. Как это у театралов называется? Единство места, времени и действия - всё по науке! Барон ведь дока в лицедействах. Насобачился в кулуарах любительской сцены».

Несмотря на ранний час, Бобринский был при полном параде. Даже бутоньерку в петлицу вонзить не забыл – старый пижон!
Явился он не один - за долговязой спиной генерала-барона топтался низкорослый субъект пожилого вида и невзрачной наружности. Самым примечательным фрагментом его экстерьера была копна седых, кучерявых и пышных волос. Как у Эйнштейна на фотографии, где он показывает Вселенной язык.
Наряд попутчика соответствовал скромной фактуре: на нём был мышиного цвета костюм, поношенный, но довольно опрятный. И сам он был похож на серую мышь, отягощённую грузом лохматой причёски.

- А вот и мы, - произнёс Бобринский, ограничив презентацию спутника паритетным, но расплывчатым местоимением.

Освободив престольное место, благовоспитанная дочь усадила в него своего достопочтенного родителя.
Последовав примеру барона, кудлатый субъект облюбовал себе стул на окраине арены - в самом дальнем и тёмном углу.

- Смена караула, - объявила Чёрная Дама, вписав себя в раму дверного проёма. – Я, пожалуй, пойду, у меня дел по горло. А вы уж тут сами… Надеюсь, скучать никому не придётся!

«Это точно… С вами, господа, не соскучишься. Цирк, да и только! - Глеб с любопытством посмотрел на барона. – Интересно, какой сюрприз приготовил этот трюкач на сей раз? И что за клоуна он с собой притащил?».

- Иди-иди, голубушка, - благословил Бобринский единокровницу взмахом руки. – И прикажи чайку нам подать – погорячее, с сахарком да лимончиком. И пряников каких-нибудь. Надо ж попотчевать гостя! Небось, оголодал, бедолага - со вчерашнего паштета росинки маковой во рту не держал.

Отдав продуктовое распоряжение, старик обратил свои помыслы к узнику.

- Ну что, как спалось на новом месте, любезный?

- Как спалось? Ух… Не знаю даже, что и ответить.

- Правду, голубчик. Правду. Лучше всего! И деликатничать не надо. Опасаетесь, что правда глазки колет? Зря – нам безглазым правда не помеха.

Бобринский улыбнулся ласково кончиками рта и замер в ожидании отклика.

- Паршиво спалось, - признался Глеб, заручившись дозволительной санкцией. – А что вы хотели? Засунули меня в душный чулан – ни окон, ни света. Я, в принципе, темноты не боюсь, но здесь у вас её через чур многовато.

- Ах, вот оно что! Темнота вам, дружок, не понравилась. Непроглядной мглы убоялись? Напрасно, напрасно... Темнота – стихия могучая. В ней есть основательность, сила и мудрость. Мой вам совет - вы к темноте привыкайте. Практикуйтесь, тренируйте талант виртуального зрения. Учитесь не смотреть, но видеть!

«Так, ещё один наставничек. Макаренко грёбаный! Да что они сегодня, с цепи сорвались?».

Снова скрипнула дверь. В комнату вошёл вертухай с заклеенным лбом. С собой он приволок поднос с тремя стаканами чая и вазой со снедью.
Изъян фасада дворцового стражника не ускользнул от инфернальной прозорливости барона.

- Что у вас с челом, дорогуша? – полюбопытствовал он, демонстрируя экстраординарные способности безглазого зрения.

- Так… Ночной инцидент. Постоялец нервный попался, - пробасил вертухай, покосившись на Глеба.

Опустошив поднос, разносчик чая кивнул почтительно раненным органом, пожелал приятного аппетита и вышел из комнаты.

- А вы, любезный, скандалист, - Бобринский погрозил укорительным пальчиком. – Сами не спите и другим не даёте. Нехорошо!

Взяв стакан, барон сделал осторожный глоток и произнёс, причмокнув губами:

- М-м-м, замечательный чай! Крепкий, сладкий и в меру горячий. Искренне рекомендую – угощайтесь.

Учитывая конъектуру сложившихся обстоятельств, предложение прозвучало весьма издевательски.

- Как же мне угощаться? Я ведь связан, - посетовал Глеб.

- Ай-я-яй! – Бобринский скривил лицо, изобразив гримасу сострадательной жалости. – Связаны? До сих пор? Безобразие! Еремей Леопольдович, не в службу, а в дружбу - развяжите голубчика. А то, что ж получается - мы с вами будем чаи распивать, а он слюной вожделения давиться?

Повинуясь приказу, мышиный Эйнштейн послушно покинул насиженный угол.
Подойдя к арестанту, он присел в реверансе, склонил кудлатый кочан и стал сражаться с узлами, кряхтя и вздыхая.
Перед носом у Глеба заколыхалась чащоба дремучих волос. От головы пахло одеколоном, карболкой и перхотью.

После долгих и очень упорных трудов Еремей Леопольдович сумел таки побороть упрямых противников - узлы распутались, и узы пали.

- Спасибо, - буркнул Глеб, растирая запястья.

Вместо ответа эмансипатор схватил со стола вакантный стакан, выловил из вазы пряник и почапал на место, в свой удалённый уголок.

- Вот мы и на воле! «Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода нас примет радостно у входа…», - пропел Бобринский, положив бессмертные строки вольнолюбивого барда на какой-то невнятный, но прыткий мотив. – За свободу!

Провозгласив тост, барон поднял чайный стакан на манер заздравного кубка и даже кряхнул, сделав глоток.
Глеб тоже попробовал душистого зелья. Чай был действительно вкусным.

- А вы и печенинку берите. Печенинкой брезговать не надо. Что за радость пустую воду хлебать?

Бобринский самолично подвинул вазу поближе к раскабалённому гостю.
Сочтя хлебосольную миссию исполненной, он решил перейти к деловому параграфу аудиенции.

- Ну что, как вы тут без меня время коротали? О чём калякали с дочуркой?

- Да так, о всяких пустяках. Она мне пару вопросов задала, я её кое о чём порасспрашивал.

Глеб махнул небрежно рукой – благо, теперь ему было чем размахивать.

- А всё-таки?

- О вашем внуке, к примеру. Это правда, что Веня жив?

- Кто? Вениамин? С чего вы взяли, голубчик!

Старик изогнул хохлатую бровь удивлённой аркадой.

- Как с чего? – растерялся Глеб. – Ведь… это… Дочка ваша сказала.

- Дочурка? Сама? Вот так вот, взяла и сказала? – баронские брови взметнулись ещё выше, угодив на самый чердак обветшалого лба. – Ну, раз сказала, стало быть, жив! Дочурка пустого не будет болтать: она барышня уведомлённая - всегда в курсе событий, всегда начеку.

Оставив в покое брови, Бобринский взялся за губы – заставил их расплыться в блуждающей полуулыбке.

- Да только, любезный, вы ведь меня не об этом хотели спросить. Иные предметы терзают вашу юную душу. Сдаётся мне, что эти предметы однозначно женского полу. Разве не так?

Чёрт лукавый! Ничего от него не утаишь.

- Да… вы правы. Я, это… про Неточку…

Глеб почуял, что уши его вновь раскалились. И зачем эти уши так любят пылать? Собравшись силами и духом, он процедил сквозь стиснутые зубы:

- Это правда, что она… с вами вместе. Точней, заодно…

Из тёмного угла донёсся трескучий смешок, похожий на хруст обломившейся ветки - мышевидный гражданин изволил выказать чувство ехидного юмора.
Барон, напротив, ёрничать не стал. Нахмурив сурово крутое чело, он произнёс, сосредоточенно и строго:

- Не о том тревожитесь, драгоценный. Не о том! Как говорится - пальцем в небо. Чувства, вот что существенно. Прочее пыль. Если чувства есть, остальное неважно. А если всё-таки важно, значит чувства с душком. Не настоящие чувства, логично? Ну, а коли так, то и тревожиться не о чем. Было, не было – какая, собственно, разница?

- Что значит «не важно»? – возмутился Глеб. – А как же предательство? Это же подло…

- Чушь! – перебил его Бобринский. – Любовь сильнее предательства. Тот, кого любишь, безгрешен. А подлость…

Старик чмокнул губами, пытая на вкус нехорошее слово.

- Подлость, это отсутствие красоты. Зрячий видит не подлость, он видит любовь. Банальная истина - влюблённые слепы. Зато слепота эта наивысшего качества! Уж поверьте мне, молодожёну и инвалиду со стажем.

«Эка мы замурлыкали! Ни дать, ни взять – «Песнь песней». Тоже мне, царь Соломон. Новобрачник моржовый! Тебе хорошо, ты свой медовый месяц в родимых пенатах проводишь, у семейного очага, в тепле и уюте. А мне каково? «Любовь сильнее предательства». Это ж надо додуматься! Весьма утешительный лозунг. Перед входом в склеп для погибших от вероломной любви ему самое место".
Чувство досады, тупой и бесформенной, овладело Глебом.
Сволочи! Обвели вокруг пальца и рады.
Ещё издеваются, гады...

- Чего набычились, юноша? – прервал барон косой полёт сердитых дум маловера и скептика. – Не согласны со мной? Или так, ипохондрия одолела? Напрасно, напрасно… Ипохондрия – последнее дело. Мы за позитив! Влюблённым слепцам в этом доме положены льготы и почести. Главное, чтобы чувства были подлинные и полноценные. С полноценными чувствами можно горы свернуть!

В тёмном углу обломилась очередная глумливая ветка.
Глеб никогда не слышал, чтобы человек так странно смеялся. Диалог беспечального старца и унылого отрока явно забавлял волосатика, доставляя массу уморительных чувств и потешных эмоций.

- Послушайте, чего вы пристали ко мне со своими нотациями? – разозлился Глеб. – Какое вам дело до моих чувств? И истин ваших прописных, надоедливых я разделять не обязан. У вас своя точка зрения, у меня своя. Вообще, что вам надо?!

Пропустив финальную реплику мимо ушей, Бобринский стал тормошить резон предыдущего тезиса.

- Точка зрения? Да бог с вами, голубчик! Нет у меня никакой точки зрения. Даже в помине. Зачем она нужна? Точка - это стагнация, кабала, апофеоз неподвижности. Спесивый статический знак. Нет уж, увольте! Я лично предпочитаю выразителей зыблемых истин. Запятая, к примеру – прелестная штучка! Лёгкая, подвижная… Эдакая вертихвостка препинания. В ней нет надёжности, зато есть надежда. Точка – приговор, а запятая – амнистия. Точка – диагноз, запятая – шанс. А что, «запятая зрения» - неплохо звучит! Если, конечно, имеется зрение…

«Вот ведь змей скользучий – из любой ситуации вывернется. Я ему про Фому, а он – про Ерёму. Мастер риторики, блин. Словоблуд и мозго****. С дочкой его и то приятней беседовать - там хоть знаешь, чего ожидать. Вздорная баба, зато не двуличница. А этот…».

- Чую, любезный, сегодня не в духе вы, - уловил барон флюид злокозненных мыслей. – Напрасно серчаете. А я вот, между прочим, зла на вас не держу, хоть вы и вторглись в мой дом незаконным манером.

- Ясное дело. Чего вам злиться? Всё по плану идёт. По вашему плану! – парировал Глеб вероломный демарш. – Не станете же вы дуться на мышь, только за то, что она отведала сыр, угодив в мышеловку.

- Браво! – старик сомкнул ладони в беззвучной овации. – Меткая метафора. Умеете выражать свои мысли аккуратно и образно, если припрёт.

Завершив рукоплескание, барон обратил незрячий взор к невзрачному спутнику.

- Ну, а вы, Еремей Леопольдович, как считаете, похож мой дом на мышеловку?

Сумрачный угол ответил нервозным шуршанием, но от словесных комментариев серая «мышь» предпочла уклониться. Между тем, гонитель аллегорических грызунов стал изощрять агрессивную тему капканов:

- Ловушка, значит… Ну-ну! Знаю, откуда ветер дует. Говорят, по городу слухи разные ползают: мол, люди у меня во дворце пропадают – особенно бабушки. Бред! Абсурд, ахинея и ересь. Не верьте глупым сплетням, голубчик. А то, что клинику открыл для алчущих преждевременной, но отрадной кончины… Что с того? Клиника – дело святое. От чего не помочь страдальцам? Сам-то я энтузиаст полнокровного существования, цепляюсь за жизнь всеми возможными мерами. Но если кто-то чувствует иначе…

Отчеканив последнюю фразу, барон раздул ноздри и шевельнул наконечником клюва, как будто унюхал что-то и невольно обмолвился: сказал «чувствует», а подумал про «чует».

- Сами знаете, для меня самоубийца не пустой звук. Как-никак, родимая дочь на себя наложила ладоши - так что имею должок перед этим трагическим племенем. Впрочем, все мы не без греха: в филантропической бочке больничных затей и ложка корыстного дёгтя имеется. Мне, фанатику жизнеутверждающих радостей, забавно и лестно держать под боком этих пасынков экзистенции. Их присутствие бодрит и воодушевляет. Помню, в прежние времена, будучи ещё воякой Тотлебеным, любил я трапезничать на поле баталии, посреди кровавых руин бытия. Раздор полярных антитез высекает искру восхитительной яркости. И всё же, главная миссия клиники – утешать и осушать: утешать безнадёжные души и осушать плачевные слёзы скорбящих и страждущих.

«Мягко стеллит, бес лукавый. Тоже мне, благодетель… Мать Тереза в панталонах».

- Скажите, а Цирк Уродов вы тоже из сострадательно-родственных чувств учредили? Чтоб было, куда приткнуть низкорослого внука и его собратьев по безобразной беде? – не удержался Глеб от язвительной реплики.

Бобринский щелкнул языком, укоризненно и порицающе.

- Ай-я-яй! Опять зубоскалите? Это вы зря… Вам, голуба, цинизм ни к лицу. Что же касается Цирка, Культурного Дома и прочих моих начинаний, я бы не советовал делать скоропалительных выводов - судить поспешно, осуждать огульно. «Не суди, не судим будешь» - золотые слова! Не обладая всей полнотой информации, можно и  впросак угодить.

Барон по-змеиному вытянул шею и замер в какой-то каталептической статике. Даже сквозь чёрные стёкла очков Глеб почувствовал хищную властность незрячего взора.
Несколько нескончаемо долгих секунд длился сеанс гипнотической магии. Затем Бобринский вышел из ступора, плавно качнул головой и произнёс с карамельной ухмылкой:

- А по поводу Звезды – вы ведь о ней, голубчик, подумали – я так вам скажу: фантазии Белгина и впрямь вдохновили меня предпринять кой-какие шаги и совершить кой-какие поступки. Зять мой был человек мозговитый... Но и я не лыком шит! Совокупностью объединённых усилий произвели мы на свет любопытное детище. Да только у нас с ним разные звёздочки! - шипящий смешок. – Видите, я перед вами совсем не таюсь, потому как разумею: чем больше вы узнаете сейчас, тем легче будет нам договориться в последствии.

Произнося слово «нам», барон красноречиво вильнул ладонью, давая понять, что имеет в виду всех присутствующих без исключения.
Глеб невольно покосился в сторону молчаливого очевидца дискуссии.
Внезапно смутная догадка осенила его...
«Этот клоун в углу. Не он ли тот самый живоглот-душегуб, которым грозила мне Чёрная Дамочка? Вполне может быть. По крайней мере, хихикает он, как человек, набравшийся идиотских манер у полоумных клиентов. Зачем он тут? Привели козла в огород поглазеть на вероятную жертву? Похоже на то».

Поток гадательных мыслей отвлёк Глеба от сути происходящего. В беседе образовалась чреватая брешь.
Бобринский, опытный полемист и бывалый затейник, почувствовал, что публика слегка осовела от длительных и пространных дискуссий. Стоило подхлестнуть её энтузиазм какой-нибудь эксцентрической выходкой.
Без объявления тревоги, барон стиснул костлявые пальцы и саданул кулаком по столу. Так славно жахнул, что в опустевших стаканах задребезжали жалобно чайные ложки.
Вопреки ожиданиям, за грозным жестом последовал хнычущий всхлип, и Бобринский запричитал сокрушенным фальцетом:

- Ах ты, господи… Совсем ведь забыл! Башка моя дырявая, - он обхватил руками прохудившийся орган и стал раскачивать им, изображая смятение. – Друзья мои, я же вас так толком до сих пор и не представил друг другу! Склероз, будь он проклят. Вы уж простите меня, старика нерадивого.

Отлепив от черепа правую длань, барон простёр её в сторону узника.

- Вот, Еремей Леопольдович, знакомьтесь – это Глеб. Тот самый юноша, о котором мы судачили давеча. А это…

Описав плавную полудугу, рука уклонилась в тенистую сторону.

- Это, столичная знаменитость. Звезда космической величины на небосклоне врачебных дерзаний. Персона, известная и в нашей стране, и за её августейшими рубежами. Светило великодержавной медицины. Чародей. Эскулап. Словом, господин…

Как заправский мастак конферанса, Бобринский выдержал интригующую паузу, прежде чем объявить гастролёра:

- Господин Блюментрос! Любить не прошу, а вот жаловать – будьте любезны.

Приехали!
Так вот что за тля притаилась в углу – директор Центра Коррекции Зрения.
Он же – отставной тюремный лекарь.
Он же – старик в белом халате, лиходей и мучитель.
Забавно, забавно…
Можно сказать, Глеб почти угадал, пытаясь идентифицировать серую личность.
Шагал он в верном направлении, ошибся лишь в диагностике специализации - принял врачевателя глаз за лечителя душ.
 
- Мы с Еремеем Леопольдовичем давнишние приятели. Почитай, пол столетия знаем друг друга, - похвастался Бобринский архаической дружбой. – Не всё в отношениях наших протекало безоблачно. В своё время я с доктором немного повздорил - не сошлись мы во взглядах на предмет окулистики. Врачебные методы господина Блюментроса показались мне чуть-чуть эксцентричными, а обхождение с пациентами через чур радикальным. Впрочем, всё это дела давно минувших дней. Молодо-зелено… Кто старое помянет, тому глаз вон! Правильно, Еремей Леопольдович?

В контексте очевидных обстоятельств, финальная реплика приобрела оттенок двусмысленной и фривольной комичности: незрячий старик угрожает выколоть глаз мэтру офтальмологии.
Однако Глебу было не до шуток. Предчувствие назревающей пакости, ещё невнятное, но уже отчётливо гнусное, проклюнулось, точно герпес на губе. Он вспомнил вспышку жути в глазах у Николеньки при одном лишь упоминании старикашки в медицинском халате.
Неужели эта блёклая мышь способна внушить кому-нибудь трепет и ужас? Чудеса!
Хотя, в тихом омуте…

Между тем, Бобринский упрямо плёл макраме празднословия, рекламируя закадычную дружбу:

- К чему былое ворошить? Нынче мы с Еремеем Леопольдовичем - не разлей вода. Два сапога пара! Бредём по жизни плечом к плечу, сквозь тернии сор и препоны раздоров. Центр Коррекции Зрения наше общее и любимое детище. Жемчужина. Истинный перл в короне моей портативной империи. Вы, голубчик, наверное, усмехнулись в душе: мол, старый брехун, разве может империя быть портативной? Уверяю вас – может! Габариты значения не имеют. Из горчичного семени вырастает великое древо, малая капля воды хранит в себе все моря мироздания. При желании целую гору можно упразднить до горошины, не теряя при этом добротного качества. Один небезызвестный нам деятель даже Вселенную пытался упаковать себе в комнату, размельчив её до размеров сахарной крошки. Титанический труд!

Собственный юмор понравился автору, и он разразился журчащим смешком.
Подельник его, торопясь поддержать шутливый почин сотоварища, ответил барону трескучей трелью.
От этого двоедушного стереоржания на душе у Глеба стало вдвойне мерзопакостно.

- М-да, титанический труд... По-другому не скажешь. Глаза боятся, руки делают. Приступая к созданию Центра Коррекции, я и не думал, что это поприще заведёт меня так далеко, - продолжил Бобринский свой клинический эпос, нахихикавшись всласть. – Звезда Белого Льва. Амбициозная и весьма дорогая забава. Я вложил в это дело и деньги, и душу. Цирк, Клуб, Дом Культуры, Музей - они дороги мне, как родимые детки. И всё-таки, Центр Коррекции – это мой фаворит. Первая ласточка, так сказать. И вместе с тем – основа основ. Краеугольный кирпич монументального здания. Цитадель! А ещё – это родник, животворящий источник. Сотни страждущих утолили заветную жажду, отведав его упоительных вод. И ваш покорный слуга был в числе осчастливленных первопроходцев. Лечат многие, но не все исцеляют. А Еремей Леопольдович у нас прирождённый целитель! Не так ли?

Сумрачный закоулок отозвался на лесть смущённым сопением.

- Да ладно, чего уж там, не прибедняйтесь, дорогуша. Скромность к лицу желторотым юнцам, а нам, ветеранам существования, своих дарований не стоит стыдиться. Вы, Еремей Леопольдович, маг и кудесник - скальпель в ваших пальцах творит чудеса. Шальную силу этих чудес я на своей, извините, шкуре испробовал. Кто-то лезет под нож, чтобы видеть, а кто-то - чтоб чувствовать. Одних тревожит их зоркость, других – прозорливость. Что лучше? Что важнее? Чёрт его знает! Каждому своё. Даже у зрения есть запятая.
А впрочем, об этом чуть-чуть поподробнее…