Я и ЦРУ

               
    Январь 1990.  Мы, семья эмигрантов  в Римском Американском Консульстве. Консул - простоватая на вид баба скандинавского розлива, секретарь - весьма серьёзный мужичок.
     В ХИАСе нас учили, как просить о статусе беженца. Самое главное не жаловаться на соседей антисемитов. Это трафаретно.
     Но именно тогда Израиль убедил США не впускать по израильским визам. (Мы ещё успевали по-старому). Италия же потребовала, чтобы Штаты поскорее забрали всех перемещённых советских евреев. Не позже открытия Мирового Футбольного Чемпионата в Риме Италия должна была стать ‘юденфри’.
       По этой причине интервью на звание ‘беженец’ оказалось пустой формальностью.
Первый же вопрос: «Как  к Вам относились русские соседи?”, -  “Очень плохо, не давали печь мацу и крали из примуса керосин”. А водители автобусов, трамваев и троллейбусов захлопывали двери перед носом и срывались. Лично мне мешали после защиты кандидатской преподавать в вузах (это истинная правда). Интервью завершилось,
и на прощание секретарь спросил, не было ли у меня допуска. Надо признаться, что в своё время был, иначе ни написать, ни защитить в моей области невозможно было бы. Да и военная служба в запасе тоже была. (Помню, на сборах в 68-ом боевом Чехословацком году собрали нашу группу офицеров и стали читать какую-то бумагу. Спустя несколько фраз удалили некоторых. Оставшимся продолжали читать. Так было несколько раз, и я всё ждал моего удаления. Но я остался среди четырёх, дослушавших до конца!). После миллисекундой паузы я ответил отрицательно. ‘Ничего, ответил он, приходите (он произвёл  некий расчёт в уме) через три дня сами’.
       Надо же, аналогичный случай был с моим знакомым. Его тоже пригласили заглянуть спустя интервью. Вошёл он в большую комнату с портретом почему-то предыдущего презедента. За длинным столом разместилось человек десять мужчин в строгих костюмах. ‘Хочу заявить, что никакими секретами не обладаю’. ‘А мы Вас не за этим позвали. Назовите тему своей диссертации’. Тут же началась настоящая защита. После которой ему сказали: ‘С этого момента у вас есть статус беженца’. ‘Но мне сказали, что через неделю’. ‘Слушайте нас, и вот Вам билеты на самолёт’. Получалось, что и моя тема их заинтересовала.
     В небольшом кабинете встретил меня мрачный человек со взглядом гипнотизера.
‘Хотел бы узнать, обладаете ли вы интересующими нас секретами’
‘А я вот думал, что вы мне работу предложите’.
‘ У меня одна работа, прыгать с парашютом’.
‘ Я её не хочу. Кстати, что слышно с моим статусом?’
‘Вот, смотрите’.
‘Ну, значит, я  недаром сюда притащился’.
‘Служить Родине надо безвозмездно!’
     И тогда я осознал что у меня теперь опять есть Родина. (Напомню, что на тот момент я был безродным ‘перемещённым лицом’, у которого отобрали Родину - Советское гражданством в момент пересечения государственной границы).
      Дальше заявлял все время, что мне, как еврею, не доверяли. Велись ли секретные разработки, не могу сказать ни да, ни нет. Сознаюсь теперь, что мой НИИ незадолго до моей подачи в ОВИР завёл роман с заводом Калашникова, куда я категорически отказался ездить в командировки.
     ‘Военные сборы вы, конечно проводили в ***?’
      ‘Нет, в ***,  но мне там ничего не показывали’.
После такой малосодержательной беседы он сказал: «Я могу Вам оплатить проезд домой». «В Одессу?» - тупо спросил я. «Нет, в Неттуно», и он начал шарить в ящике своего письменного стола. «Если у вас затруднения с деньгами, то я не обеднею на билете». «Нет, зачем же, вот Вам. Если у нас появятся вопросы, мы Вас всегда найдём».
До сих пор меня не нашли.