Би-жутерия свободы 166

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 166

На фоне летящей навстречу переливающейся всеми цветами радуги Витёк выглядел не просто принцем, а королём, добровольно отрекшимся от престола из-за любимой... баранки в пользу безалкогольных арабских танцев. Чувствовалось, мужик не зря купается в своей стихии. Таксисту становилось смешно до Колек от ничего не значащей болтовни полемизирующих врачей, но их антураж и намерения вполне устраивали его-неприхотливого.
Из встроенного в машине приёмника неслась трескотня спорадических выстрелов под электрогитарные стоны группы «Руки вверх» с их лингвистической неразберихой, выдержанной в стиле:

Коль руки не доходят до всего,
Так ноги отработают своё...

От какофонического грохота случайные прохожие шарахались во все стороны, так толком и не понимая, откуда несётся инструментальная пальба.
И пока шофер развлекался подобным образом, бульдозеровидный Тыберий поведал гинекологу о случае, не дававшем ему сомкнуть глаз медсестре Гердруде Вердикт две ночи подряд (если бы проктолог знал, что Горджес Озверян трудится над телефонным справочником для начинающих гинекологов, мы бы не услышали этого вопиющего к снисходительности рассказа).
 «В офис к проктологу зашёл странный тип неблагоприятного роста с целлофановым пакетом в зубах, о содержании которого не трудно было догадаться после доверительной получасовой беседы, учитывая то обстоятельство, что 102-х этажные башни-двойняшки вблизи Бродвея и Уолл-Стрит уже шесть лет как были снесены врезавшимися в них авиалайнерами.
С той поры в память о них молнии вспарывали в харакири океанскую пучину.
– Доктор, – протянул больной пухлый пакет, – я борюсь с сексуальными домогательствами по отношению к самому себе. Вот правую руку отрубил. Можно её обратно пришить? Вам не кажется, что я уже понёс достаточное наказание?»
– Ну, и что вы предприняли? – поднял набухшие от любопытства веки полные мудрости наглеца Горджес Озверян  «Повивальников начальник и зачатья командир», – специалист лучше других знает, что для поддержания чести порядочной девушке нужна умелая подтяжка и несколько рассасывающихся кетгутовых швов. Этому меня учила тёща Софёкла Шипучка кандидат в депутаты педнаук, не переносившая взрывов спортивных снарядов. Я не мог не доверять ей, регулярно появлявшейся раз в месяц в бигудейном обществе вживлённых электродов. Стоило отдать должное её работоспособности, требующей мзды, но не наличными, она верила в подселение душ по московской прописке, сумев пристроиться на шее мужа, в переоценке его ездовых качеств.
– А как поступили бы вы на моём месте, уважаемый коллега? Вы давно не мальчик, и понимаете, если в кровь выбрасываются феромоны, это не считается самоубийственным актом. Так что  отослав её мужа к хирургу Дабл Джойнту 00Сэвэн, я трижды предупредил эскулапа, которому почему-то слышались голоса по телефону, чтобы он не забыл выслать чек в 1000 таллеров на моё девичье имя за рекомендацию «левого» больного.
– Понятно, почему вам так плохо спалось с Гердочкой, – рассмеялся гинеколог, – хороший проктолог борется за то, чтобы каждое навазелиненное очко здоровело. А о том, что ваша доверенная медсестра, это мраморное изваяние, ненавидит, когда женщина с расползшейся талией и широко раздвинутыми глазами занимается с ней любовью в спортивных носках, наслышан весь Брюквин.
– Лишний раз убеждаюсь, что с вами, абортмеханик,  ничем нельзя поделиться. Вы, не целясь, стреляете непонятно в кого разряжённый воздух, и своей примкнувшей сардонической улыбочкой всё превращаете в непристойную шутку. Хотя, призванный удивляться, я наслышан, что са-а-амая высокая этика у гинекологов во время осмотра ничем неприкрытых. Я не нахожу в случившемся трагедийного больше, чем смешного, но ценю ваше фирменное блюдо с остро-матерной приправой эпитетов.
– Не сгущайте масляные краски в области дорогого вам ануса, я сам работаю в паре сантиметров от него и знаю что ему не угрожает прободение тёщиной язвы. Уважаемый мой, переходите на акварельные краски. Похоже, вы не приемлите намасленную истончившуюся нитку детского Остервенелого юмора и скользите по надраенной палубе несбыточных возжеланий и возлежаний. А теперь продолжайте рассказ, если ещё можете, – раскатисто загоготал громадина Озверян, наслаждаясь насыщенным раствором дружеской обменопаузы мнениями и одновременно посасывая фирменную гинекологическую конфетку «Раковая шейка»:
– Неделю назад ко мне пришёл ассенизатор, работающий на картонажной фабрике мечты в отрыве от окружающей его действительности, – не успокаивался проктолог, – можно сказать, эксперт в промежной со мной специальности, и я впервые пожалел, что не стал микробиологом, то есть бактериальным защитником приютившей меня страны. Жаловался он на, казалось бы, пустяшные нелады с простатой, из-за которой сверхчувствительный унитаз подвергается настоящей китайской пытке, что называется, капля за каплей. Вы же понимаете, иногда я тоже соприкасаюсь с уважаемой мной Простатой при осмотре Прямой у пациентов. Ну, отправил я его к психиатру, так представляете, эта бессловесная тварь с дипломом до сих пор мне срубленные бабки не отстегнула с кобурой.
– Не детализируйте, ближе к сути, Тыберий.
– Или вот ещё возмутительный случай. Укладчики асфальта из организации по ремонту тротуаров «Соболиная бровка» приволокли электрического угря в очень плохом состоянии – запущенной форме Русалки. Так вообразите себе, Горджес, стул для анализа, которым он так бахвалился, оказался электростатичным. Недаром радикалы говорят: «Каков стол, таков и стул». А стул был сладким. Пришлось отослать змеюку к электрику, а тот даже бутылки не поставил. Теперь понимаете, в какие нервные стрессы и клетки без замков я вовлечён?! Уверен, ваш женский контингент намного приятней на ощупь моего заднепроходного. Не подумайте, что я жалуюсь или завидую вам, проводящему долгие часы у смотровой щели. Судьба ваша, в охоте за вёртким Микки Маусом сродни кошачьей философии «Мышь, лень и я». В некоторых случаях и мы, проктологи, оказываемся бессильны перед лицом правды (хоть маску одевай), когда на Уолл-стрит акции на шутов гороховых подскакивают. Пусть мне не говорят, что мир висит на чьём-то волоске, когда вокруг облысевшие шныряют по улицам. Чистая казуистика, неизвестно ещё, из чьей головы он выдернут.
– Зря вы так настойчиво нервничаете, дорогой коллега, и принимаете всё происходящее с вами близко к предынфарктному сердцу, хотя вы и специалист по задницам. Это же не деньги, которые у вас, как мне помнится, вытащили из незалежного кармана месяц назад. Сами посудите, что мне, в отличие от вас, столичной штучки с недоразвитой периферической нервной системой, пришлось выслушать от старой больной. Не с вами одним происходят умопомрачительные казусы, – разоткровенничался гинеколог. – Заходит ко мне в кабинет, причём без стука, завлекательная со спины чрезвычайно душевная больная внушающего уважение возраста. Я, как обычно, с секретаршей по душам беседую при закрытых дверях, и эта сука в скважину говорит: доктор Озверян, я целиком посвятила свою неутомимую жизнь поиску оазиса, который год бесцельно брожу по человеческой пустыне, как в воду опущенная, а вокруг, представляете, одни верблюды, мужики, значит. Отправил я её, куда следует, подальше, а надо было упрятать.
– А я-то думал, что вы, Озверян, добрее.
– Видите ли, Тыберий, в отличие от вас, я представителей нашего с вами пола козлами считал, а тут, понимаете, верблюды с кряквами замешаны. Неосмотрительного уборщика мусора и сторожей в офисе секретарша застала с больной. И обласканную мной в течение двух с половиной недель секретаршу пришлось уволить из-за бестактного комментария, который она себе позволила в адрес невменяемой пациентки: «Пусть старшие товарищи меня на десять фунтов поправят». И что бы вы думали? Секретарша непонятным для моей супруги способом умудрилась забеременеть в рабочее  время, как она написала в объяснительной записке, идя по пылающему асфальту, а ей хотелось пофигурировать по пляжному песку. И как бы угадывая её желание, двое стариков зашагали, встряхиваясь перед ней.  Теперь она судит весь мужской состав офиса на семь лимонов. Уборщик мусора и сторож уволились, а мне – спермоответственному хозяину куда изволите деться?
Проктолог не прореагировал на мелодраматическое сообщение доктора Озверяна –  консультанта родильного дома для толстушек «Водородная бомба». Более того, Тыберий успел за время рассказа как-то обособиться, и сидел насупившись, думая о своём, но всё же не удержался и, вытянув гусиную шею, спросил:
– Почему вы используете продвижение по служебной лестнице без перил в корыстных целях? Вам что, женщин не хватает? Существует же этика в мире научной медицины?!
Гинеколог не встал в позу и остался сидеть. Он запросто проигнорировал бестактное внедрение проктолога в его частную практику. По мобильнику костисто загремел «Девятой» Бетховена оркестр олигархов с хором невоеннообязанных олигофренов.
– Слушаю, – Горджес Озверян прижал алмазную трубку к уху, надеясь, что подслушивающий Тыберий не расслышит ни слова.
Звонила бестолковая регистраторша из офиса.
– Доктор, передо мной стоит больная-словогрейка, она-жестокая срочно хочет переговорить с вами лапа-ухо с уха на ухо.
– Только через медсестру и без насилия (у Озверяна было оговорено обмениваться информацией об экстренных звонках).
– Больная кровоточит из опухших дёсен?
– Нет, доктор. Гинеколог поставил ей диагноз «Пришеечный кариес» – поспешила пояснить положение вещей регистраторша.
– Всё валится на мою голову, включая виноградные лозы и свет в холле. Может у старой мочалки, стосковавшейся по холостяцкому многокоечному существованию, преждевременные роды?
– Она мне сказала, что судя по тому как старые развалины улыбаются ей на улице, она вынуждена считать себя девушкой.
– Сколько раз я просил вас не беспокоить меня по пустякам! Я не экстрасенс, беседующий с больными надпочечниками.
– Но она хочет оговорить с вами удивительные вещи, доктор.
– Жаль, что рука гинеколога нема, не то она столько бы интересного рассказала. Что хочет эта дама? Сделать взнос за простой аппаратуры в условиях депрессии?
– Да нет, она просит назначить её на операцию перетрубации.
– Не понял, какой ещё перетрубации? – прокаркал Озверян
– Фаллопиевых труб. Она  говорит, что ейный жених осуществил свою вожделённую мечту – сменил передние колёса на задние, а задние переставил вперёд. Его секс-машина зверем воет и рвёт с места в карьер. Теперь от него, источающего хвойный запах одеколона надгробных венков, не отмежеваться.
– Я маршал женских родов войск акушер-гинеколог Горджес Озверян, а не гараж сельскохозяйственных машин, и меня уже тошнит от этой заварухи, как от пастеризованного волокна.
– Понимаю, доктор, что вас не Бальтазаром зовут, но эта женщина, похоже, против вторжения на её интимную территорию.
– Поразительная самонадеянность нуворишей. Они думают, что я продаюсь задёшево, – синусоида губ Озверяна напоминала ржавую ухмылку погнутого гвоздя, неумело вогнанного в стену.
– Дамочка вылила на меня компот непристойностей и требует переставить ей сальпингитные трубы справа налево из религиозных убеждений. Да и ещё и чтобы вы оперировали в ермолке, не то она проявит общую поцеватость, выраженную в несдержанности – обратится к адвокату из конторы по установке социальных барьеров.
– Предупредите даму, если ей поменяют трубы местами, горнить она не станет. Она не мадам Баттерфляй, а я не офицер американского флота Пинкертон. Я выполню её прихоть, но возникают препятствия. Я левша и делаю операции слева направо, хотя числюсь левоверным христианином. Ермолку напялю за 50.000 таллеров. Лапсердак ей обойдётся в 75.000, потому что ношение предметов одежды религиозного характера страховки не оплачивают. Если пациентка поднимет указанную сумму, пускай явится завтра к девяти утра и не посыпает парик из стекловолокна перхотью, чтобы он выглядел естественней. Могу нанять реббе на время операции, для прочтения молитвы по-садистки воздетой на вилах рук к небу. Так и быть, пойду на непредвиденно расходы, заплачу ему из собственного кармана налогоплательщика. Озверян нажал кнопку и, не передёргивая плечом, погрузился в корабль поэзии, севший на карамель слов, думая о своём.

Раскритикую в пах и в пух
Религиозный миксер,
С оглядкой размышляя вслух,
Что с год женат на шиксе.

 В частности, беспокоило свидание с больными в городском зоопарке на сдвинутых шалунами-мальчишками скамейках. Из-за немытых пяток пациенток у него опять ничего не получилось – некто свыше отменил эректильное состояние. Потерянного времени не бывает, подумал он, но встречается не на тех потраченное.
Горджес Озверян поклялся не встречаться с больными, не соблюдающими часы приёма и пересмотреть своё отношение к холодильнику в гинекологическом отделении, куда он клал на сохранение скоропортящиеся продукты. Признаться, мы все думаем о своём, в редких случаях о чужом,  представляющимся нам большим, чем Наш, что постельно травмирует. Самое страшное – затеряться в непроходимой чаще придурков или предать человека... огласке, подумали врачи одновременно, проезжая сицилийскую школу «Катания» по льду на буерах для императорских пингвинов.
– В Гомерике лучше быть хозяином китайской прачечной, просыпающимся на заснеженной стиральным порошком вершине горы  белья или ветеринаром, как мой друг Пантелеймон Отнатуги. Собаки и кошки не засудят. Им не присуща алчность. И не нужны бразды плавления лошадьми, – вставил Горджес, сцепивший на животе односложные ручки в перстнях.
– Оставим собак в покое. Даю пример моего знакомого. Его урологический офис отделан с большим привкусом в стиле «Уретра» – диваны обтянуты хрящевыми тканями, на столиках расставлены пережатые кровеносные сосуды с левкоями. Один из пациентов (Марик Мастурбей – знаток своего тела, первым в мире побривший ладони) настолько был впечатлён интерьером, что попросил  уролога перенести подхваченную им интересную болезнь на следующий месяц в связи с перспективной связью в предстоящей командировке. Там он собирался снять комнату у патриотически настроеной вдовы и прописаться в домовой книге с видом на сожительство (Да здравствует Интерда! Благо, что не приходится убалтывать женщину перед употреблением).
Существует расхожее антисемитское мнение, богатство – типовой еврейский проект, с чем я отчасти не могу не согласиться. Но в данном случае это не соответствовало действительному расположению вещей в приёмной. Уролог казался ирландцем с редкой, как диастема, фамилией О’брамовиц. В свободное от почек и пенисов время Джеймс Убондович (так звали доктора по мочеточникам и мочевым пузырям)  писал красочные басни а-ля Сергей Михалков, под затяжные звуки режущей скрипки китайской поварской группы с литаврами «Кули-Бяки».
В одной из басен он признавался, что в молодости, прогуливаясь с девушками, превращался в гроссмейстера, обдумывающего каждый подворачивающийся чёрный ход. В другой – в случае неповиновения служанки грозился поднять на ноги весь дом при условии, если избушка на куриных ножках. В третьей, на крутых холмах грудей появлялся солнечный румянец, и он описывал свою жену, заказывающей у официанта шоколадного футболиста, играющего в нужном регистре и подающего угловой удар монтировкой по голове в холодном виде.
Сборник Джеймса Убондовича «У душевного склада характера выворочен лающий замок с собачкой» был развёрнут бабочкой за стеклом, при входе в его кабинет, но без привычной булавки, чтобы  посетитель мог насладиться изображением фотоанемичного автора, плавающего на спине в собственном загородном бассейне и любовно ориентирующегося на свой буёк. По нахмуренным бровям Джеймса было заметно, что  ему хотелось бы лавировать между лилиями, но... знакомых с таким именем не было, поэтому на фотографии слева в шезлонге виднелась его жена – само воплощение преданной распутницы жизни, пользовавшейся успехом у потребителей (об этом он узнал посетив венерологический кабинет).
Но глаза! Бесстыдные глаза её, обращённые на Джеймса, полыхали интересом, в них прочитывался взгляд африканской львицы, подсчитывающей количество калорий, полученных за завтраком.
На её коленях лежало «Сказание о государственном паровозе-алкоголике, летящем подальше от светлого будущего на винных парах», а это уже о чём-то говорило – такая пасмурная женщина, при доходах мужа-уролога, у которого в приёмной висит плакат «Каждый не в своём уме имеет право на ношение личного оружия», могла позволить себе дрожать от негодования в холодную погоду, стягивая одеяло со своей дражайшей половины.
– К чему вы это рассказываете, коллега? Горджеса тяжело вывести из равновесия, спросите любого вышибалу, но вы меня достали, – по-закавказски взвыл Озверян, – я же не поэт-мазохист, клочкотворно уничтожающий собственные стихи с непревзойдённым рвением, превосходящим ящериц с их отрывом от производства хвоста при малейшем проявлении опасности.
– С чего вы так завелись, Горджес? Этот парень уже как шесть лет отказался от первоначальной карманной специальности, потому что из розничной продажи изъяли приклеивающиеся отпечатки пальцев. Ему объяснили, что нехорошо наговаривать в микрофон на плёнку, когда вокруг столько безразличных ко всему людей.
– Довольно сплетен, послушаем мудреца-шофёра, дозаправившегося в ближайшем баре ведь в нашем исключительном случае не только медицина, но и руль – сестра таланта.
Витёк, с его рукопожатием ручной вязки бывалого борца, догадывался, что проктолог писал любовные записки на рецептурных бланках пациентам вне зависимости от пола и возраста. Витя опознавал своё вспотевшее от тренировок тело как пять напедикюренных пальчиков ноги хворой жены в законе. Рискованная раскованность её манер позволяла шквальным мужикам рассчитывать на успех и лёгкую добычу. Поэтому без упрощённых витиеватостей, сражавших наповал, Витёк, не искавший тёпленького еврейского местечка с калорифером, подвергал себя обработке нещадными испытаниями любовью, без чего обойтись не мог. Он употреблял волшебные слова: тля, для, бля и реже сложные предложения на манер сжимавшего на броневике картавую кепку в руках :
а) придворное воспитание у железного забора дома № 8, где он выпимши отходил ко сну с кастетом в руке, балдея от Гарибальди – освободителя итальянцев от австрийских поработителей;
б) усердные тренировки  в подстольный теннис, с отработанными ударами, так как сам мяч в отбитом или срезанном состоянии – никакого деликатеса из себя не представлял;
в) открытий... пивных бутылок в закарпатском оркестре «До вiтру», который, перед тем как утихнуть, сорвал аплодисменты;
г) образ счастливой жены, Саламандры Прасковьевны Верхогляд, валяющейся в тени растерянного соседа и забегающей по кирпичной спине здания наверх, с течением времени не позволял ей рвать на себе волосы. Повенчавшись когда-то с успехом, она не любила мужа за прижимистость прес-папье и подпольную торговлю подрамниками для холстов холостым художникам.

Мощная женщина с зажравшейся кошкой,
Грузный мужчина с надутой картошкой,
Сарделька, набившая чем-то нутро –
                Произведения Ботеро.

Грудь налитая в формах округлых,
Бусинкообразные глазоньки-угли,
В бровях полумесяц... Смотрит хитро –
                Неподражаемый Ботеро.

Не отыскать ни звёзд, ни квадратов,
Жирное облако в круглых закатах
Что ни животное, то Колобо(к)
                У восхитительного Ботеро.

Люди распухли, предметы разбухли
Полные луны и локоны-букли,
Жирная рухлядь, шары-барохло –
                Это шокирующий Ботеро.

Всюду рондо-подобные мысли,
Пальчики наманикюренно свисли
Лица, оплывшие в стеарин, –
                Холестерина масляный гимн.

Эллипсовидные плечи и пташки,
В профиль беременные рубашки,
Бедро как ведро, и ведро как бедро
                У всеокругляющего Ботеро.

Высветят колбообразные лампы
В танце гиппопатамные мамбы.
Битва окружностей при Ватерлоо
                В вальсе улиток у Ботеро.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #167)