Муж декабристки. Наследие

Летом 2020-го, ставшим вольным от гнетущего затворничества, я привлёк твоё внимание новой историей. У неё не было блистательного плана. Да его почти никогда и не бывает! Согласен, дурацкие правила. Но я не делаю исключений. Под стать интерактивному времени должны быть и авторские приёмы. Для меня важно, чтобы повествование пробивало свою колею прямо в присутствии чуткого читателя. Сюжетную линию лихо раскачивало, будто на не смазанных качелях. Но в четвёртой главе я так удачно зацепился мыслью за последний вагон вымышленного литерного поезда, что явственно увидел рельсы, по которым наконец-то покатится это биографическое резюме. У меня от такого захватило дух. Надеюсь, ты это ощутил.

Так у текста наконец-то появилась структура. Не было нужды что-то высасывать из пальца. Всё уже пережито и не раз обдуманно. Словом, моя писательская работа как минимуму ещё четыре главы спорилась.

Идея с читательскими вопросами в двух предыдущих главах воплощалась непросто. Я намерено выбирал из тех, кто, по моему разумению, не лез за словом в карман. Выбор оказался правильным. Но тут выяснилось, что многим было непривычно спрашивать. Работа над формулировками вопросов загоняла моих добровольцев в тупик. Но эту творческую преграду они достойно одолели! Именно толковые вопросы подняли во мне незримые волны воспоминаний и погрузили в глубины размышлений. А на холст моего автопортрета, благодаря интересу тех, кто остаётся мне бесконечно дорог, легли уверенные, совершенно неожиданные для меня самого, мазки. Без помощи родственных мне душ с таким художеством я бы точно не справился.
 
Так, поддерживая друг друга, мы вместе добрались до финала. Опрометчиво полагая, что к этому времени моё трудоустройство будет вопросом решенным, я рассчитывал разбавить автобиографичную историю столичным колоритом и собственными наблюдениями. С одной стороны, написанное вроде бы как обретало логическое завершение, а, с другой – позволяло сделать финал открытым. Так, что при желании я всегда мог бы вернуться к работе над продолжением. Такова была моя задумка. Но, увы, стечением обстоятельств она была пущена под откос!
 
В голове – ни одной спасительной мысли. Я просто пялился в пространство монитора, где сиротливый курсор ждал малейшего намёка на движение моего воображения. В моём сознании подрагивал крохотный огонёк догадки: в мерцании курсора таится что-то гибельное, головокружительное, гипнотическое…

- Чудовищный текст! Упадок эпохи Возрождения! – голос над ухом был настолько неожидан и звучен, что ему удалось застать моё сознание врасплох, сковать оторопью тело и даже обронить его на пол.

- Ты какого… тут?! – такие мгновения напрочь отбивают талант изъясняться высоким штилем. Слова путаются в голосовых связках. Надёжнее крыть матом.

Я обескуражен, распростёрт на полу и, вдобавок, придавлен стулом. Надо мною не нависает и не возвышается, а, я бы сказал, величественно парит один из когда-то выдуманных мною персонажей.

Ну, всё: либо я тронулся рассудком, либо пророчество сбывается! Знал же, литературный Страшный суд – не за горами. Вспоминай, я тебе об этом здесь толковал! Ну, когда опасался, что все мои вымышленные герои соберутся у меня, в Бибирево, под хлипкой дверью. Помнишь? Свершилось! И Фей – один из них!

- Ты с кем здесь? – шок, видимо, начал проходить, и мой мозг пытался вернуть себе привычное положение лёгкой невменяемости.
 
- С тобой, конечно, – мне показалось, Фей себе даже посочувствовал. – Если только десятилетие нашей разлуки, канувшее в бездонный колодец вечности, тебя не изменило.

Разве прошло уже десять лет? А ощущение такое, будто от прописных истин Фея я не был свободен ни минуты. Признаю, поступил тогда по-свински. Начал писать историю, потом забросил. Пренебрег интересом своих читателей и прервал зарождавшуюся жизнь моих героев. Какая муха тогда меня укусила? Хоть убей, не помню! А вот Фей помнит. Потому он пришёл в мой мир налегке, чтобы забрать отсюда только одну кладь: мою жизнь.

В детстве я был уверен, страшнее смерти человека – нет несправедливости. С годами у меня появилась возможность узнать больше и о собственных страхах, и о чужой несправедливости. Но моё юное сознание пугала необратимость одиночества, что следовала за мгновенным переходом на сторону забвения. Это сродни обрыву телефонной линии, такой же допотопной, как я сам. Той, что трассами кабеля соединяла меня с близкими людьми и не очень. Я в трубку зачем-то сердито дую и почему-то срываюсь на крик, а в ответ – леденящее душу безмолвие. Связисты за эту деликатную работу не берутся. Их можно понять. Они обслуживают только ту часть кабеля, что проложена через мои годы жизни: от родильного отделения до реанимации. Всё, что за этими пределами – епархия другого ведомства…

Алло, о чём это я? Какую кладь? В какую реанимацию? Исключено! Я ж для него – отец родной. Кровиночка он моя. Вот этими вот мозгами от мясистого носа до куртуазных манер выдуманная. Вряд ли кто способен переписать в нём врождённую флегматичность на чувство обострённой справедливости. Или способен?

- Помог бы, что ли подняться, – я не питал иллюзий, что от моего вертикального положения эта галлюцинация развеется.
 
- Видишь ли, чтобы ты встал, я должен протянуть тебе руку, – Фей неприязненно поморщился. – А я не желаю подавать руки тому, кто бросил мой мир!
 
- Можно подумать, если я останусь лежать, твой мир кто-то подберёт? –  чувствуешь, как я его нарочно провоцирую.

- И хотя таинство смиренного молчания тобою давно попрано, – Фей призадумался. – Созерцать тебя чешущего языком у моих ног я готов, пожалуй, вечно.

Ура! Житьём дают мне вволю надышаться! Все кости целы, можно в прения ввязаться. По-моему, сказал в рифму. Не находишь?

- Что строчишь на этот раз? – мясистый нос Фея бесцеремонно уткнулся в монитор. – Надеюсь, что-то покаянное. Позволь, прочту вслух? Для понимания масштабов твоего грехопадения…

И Фей начал своё забавное шевеление губами:
«Прогрессу удалось оцифровать всё: от моих анкетных данных до звука моего голоса, а годам как-то примирить меня с мыслью об одиночестве. Теперь иное мне не даёт покоя: что за наследие я оставлю здесь после своего ухода? Ну, не в материальном плане, разумеется. Тут я, и этого уже поздно стыдиться, гол, как сокол. Я о том, каким запомнит меня мир людей. И, главное, кого заинтересует весь этот хлам из добытого мною опыта и одержанных когда-то побед? Ответов нет. Как нет и сил нести эту ношу дальше».

- Надо же, а я-то думал, у тебя тут – неотложное дело, – по-моему, Фей не старался скрыть своего разочарования. – А ты вкладываешь клинок в ножны и считаешь свои седые волосы. Руки ещё вымыть не забудь! Пока ты тут холишь своё тщеславие язык утрачивает поэзию, мысли приобретают убожество, а слова гибнут за ненадобностью.
 
- А пока ты ворчишь, как майский гром, в моём мире происходят события куда трагичнее, – видит Мельпомена, я не замышлял его расстроить.

- Вот и введи меня в курс дел, – примирительно произнёс Фей.

- Ты же стоумовый. Полистай ленту новостей в интернете. Всё сам и увидишь, – и с этими словами я толкнул его в гибельный водоворот земных событий.

Какое-то время в моём столичном пристанище правили тишина и покой. Правда, счастье было скоротечным.

- Да, уж. Ужаснее того, что происходит, – наконец-то подал голос Фей. –  Лишь то, что об этом надо читать. Но нет худа без добра. Мой словарный запас прирос словами новой эпохи: наружа, карантикулы, ковидарность и этот, как же его, санитайзер.

- Рад за него, – я не собирался делить восторг с Феем от неологизмов, что рождены неволей.

- За словарный запас или санитайзер? – уточнил Фей.

- За вас обоих, – снисходительно выдохнул я.

Меня не раздражала болтовня Фея. Настроение портила абсурдность ситуации: материализация вымышленного героя в реальном мире.

- Скажи, то, что ты сейчас не у себя в тексте, а у меня дома – это нормально? –  мне требовалась ясность.

- Ты быстро соображаешь, – губы Фея приняли очертания улыбки. – Знал, что спросишь. Конечно, когда ты писал про меня, о таком не могло быть речи. Ты же меня придумал, место мне в своей истории определил. И мы были надёжно разделены курсором: я – по левую его сторону, а ты – по правую. Но потом ты вдруг сам стал героем произведения, и это изменило правила игры. Теперь нет никаких границ! Мы с тобой герои одной литературной Вселенной. Соображаешь? Теперь ты – один из нас! Когда бы ещё так встретились? Дай расцелую, а?

- Погоди! Это что же и я кем-то придуман? – у меня было единственное, но искренне желание: проснуться в холодном поту. К несчастью, это была моя реальность.

- Слушай, да какая разница кто и кого придумал? – распалялся Фей. – Главное, чтобы ты отвечал за всё, что создал вокруг себя и внутри своей головы! И вот ещё что. Позволь, на правах не утонувшего в прошлом друга, дать тебе совет. Хочешь что-то оставить после себя – допиши всё, что не закончил! А начать можно и с моей истории, если не возражаешь…
 
Вот на что у меня не осталось душевных сил после всего переосмысленного и пережитого, так это на споры. Да, и ещё на творчество в эмоционально вздёрнутом состоянии.

- Ты приступай, – почти проворковал Фей. – Подожду тебя здесь. И я буду под присмотром, и тебе – спокойнее.

- Да, где здесь-то? – я обвёл критическим взглядом кухню в съёмной однокомнатной квартире.

- Здесь, на твоём мониторе, – сделал едва уловимое движение подбородком Фей. – Слева от мигающего курсора…

Даже самая заурядная жизнь готова стать твоим величайшим приключением, если только ты о нём замолвишь слово…