Приключения Брызгунчикова. 1917
Сторик бродячий – темпус гремячий – и не таких видывал дивов. Но то в другой раз.
А в этот раз дело, значит, было так.
Приходит ко мне товарищ Ворошилов в тужурке, наганом этак потрясывает с деревянной кобурой и грит: «Ты буржуйский прихвостень, ты неблагонадёжный элемент. Вставай к стене!» Я ему: «А ну тебя, коммуниста…» Тут началась пальба почём зря, и выходит из кабинета начальник мой, при коем я заместо ординарца состою, господин Брызгунчиков. Неясный тип.
«Милостивые государи! – грит. – Прекратите шуметь, я составляю отчёт».
А сам, пёс бродячий, мне этак глазом моргает: тикай, мол, ты здесь ни при чём.
Я этак тихонько к выходу продвигаюсь. Ворошилов этот на меня косится, но безмолвствует, а сам берёт моего начальника за ворот и начинает революцьонный допрос:
«О чём, – мол, – отчёт? Перед западными интервентами отчитываешься, пёс собачий?»
А мой – я-то уж во дворе с красноармейцами балакаю, в окошко поглядываю – отвечает:
«Я, – грит, – здесь работаю под прикрытием и особо секретно направлен сюда всеми грозными силами ВЧК и лично товарищем Дзержинским, дабы наблюдать за совершением исторического события глобального масштаба и писать об этом бюрократический отчёт».
Брызгунчиков мне этак кивает в окошко: веди, мол, свой досуг, ты до тех речей непонятливый.
Ворошилов мозгует.
– А фамилиё твоё по документам какое?
– Краснов-Ульянов-Милюков.
– Врёшь, контра!
– Вот мой пачпорт, извольте прояснить.
– Так это что же, три фамилии у тебя?! Ох ты, дворянский сын!
– Вчитайтесь, господин-товарищ-гражданин, внимательнее. Я же, как известно вам, под прикрытием. Тройная фамилия обеспечивает мне устойчивые связи у трёх основных сил политической борьбы.
– Закручиваешь, пёс, хвост твой колбаской!
– Не так вы поняли. Я раскручиваю.
– Нет, темнишь, аж в глазах рябит! Как же ты за всех трёх тут бюрократствуешь?
– Тружусь на благо России, единой и неделимой, красной, демократической.
– Ох, вентильегенция ты либеральная!
– Попрошу без выражений! Я человек знающий, во всяких временах проездом побывал. А вы, сударь любезный, и представить себе не можете, каково этак спустя сто лет в головах будет.
– Красно и светло будет в головах, светлое будущее всем озарит горизонт ожиданий и поведёт к труду и благу во благо труда человека!
Зажёгся Ворошилов этак от своих таких речей красных, глаза искрят искрами.
Брызгунчиков гнёт своё.
– Неясно, – грит, – будет в головах. Где господин Сталин, а где товарищ Победоносцев. Где орёл о двух головах, а где серп и молот. По-разному этак, но без синтеза.
Ворошилов за саблю хватается.
– Это что такое? Диалектика?
И недоверчивый такой, стоит сурово.
– Эклектика, – ему в ответ.
Ворошилов мозгует.
Брызгунчиков мне этак пальцем показывает: сейчас, мол, в темпус гремячий сяду, но ты не боись, ты до тех дел непонятливый.
– А строй-то какой хотят? Какие настроенья там? – спрашивает Ворошилов.
Гляжу, уже спокойный стоит. Рука на эфесе. Обмозговал, значит, всё.
Теперь уж Брызгунчиков мозгует. В темпусе своём бродячем сидит, рычажки подёргивает.
– Монархический коммунизм хотят. Мутные настроенья.
Ворошилов помолчал-помолчал. Папиросу закурил.
– Ехай, – грит, – в своём драндулете.
Ноябрь 2017
Свидетельство о публикации №220111500849