Изерброк. Глава ХI

ХI




    Ночью на башне всегда светится огонёк – в башенном окне горит свет, а за окном, внутри башни, копошатся фигурки людей с высокими колпаками на головах. На колпаках сверкают серебряные символы: полумесяцы, звезды, буквы древнего алфавита.

Мамушка, когда высовывался из окна на своей кухне и поворачивал голову влево, людей в башне различить не мог, но огонёк видел всегда. Он уже много лет по ночам созерцает этот огонёк, наблюдает загадочный свет в далеком окне на далёкой башне. Иногда огонёк, обычно тусклый и желтый, вдруг вспыхивает на пару мгновений ярчайшим белым светом, разбивая окружающую его дымку. Это деловитые люди в колпаках, надвинув на глаза защитные очки в форме консервных банок, проводят в башне какие-то свои опыты-эксперименты, смешивают в колбах порошки, что-то перегоняют в ретортах, выпаривают, сублимируют. Кажется, они хотят добыть свет как можно более яркий, самый яркий, какой только возможен.

Мамушка докуривал папиросу, ёжился от холода и закрывал окно. В следующую ночь, а, может быть, опять в эту, через пару часов, он снова зайдёт на кухню, распахнет окно, впустив холодный поток железнодорожного запаха, высунется в ночь, и снова будет долго смотреть на далёкий тусклый желтый огонёк. В той стороне есть много других огней: угольные лампы, красные точки света, зеленоватые отсветы газовых фонарей, но среди них Мамушка всегда мгновенно различит башенный огонёк. Он расположен выше других огоньков и, помимо того, что раз от разу ярко вспыхивает, постоянно тихо мерцает, переливаясь.
 
Гулкие звуки со стороны вокзала, гудки и жалобный тонкий металлический скрип железного колеса, скользящего по рельсу, и далёкий свет на башне являлись для Мамушки частями одного и того же таинственного ночного мира, исчезающего без следов на рассвете, но каждую ночь возвращающегося.

Долгое время Мамушка не знал, что там находится, на башне, что это за огонёк и для чего он нужен. Мамушка глядел на него неотрывно, будто желая разглядеть за его светом его внутреннюю сущность, увидеть то, что прячется в глубине теплой светлой комнаты, но он не мог этого увидеть и не знал, что вообще там находится; поэтому предавался мечтам.

Он мечтал о каких-то далёких огнях своей жизни, к которым он когда-то стремился, а потом перестал. Годы текли, далёкие огоньки оставались на своём месте; каждую ночь таинственно мерцали и манили. Прошло еще сколько-то лет, Мамушка перестал мечтать. Он ушёл вглубь своей квартиры, прихватив с собой бутылку бренди, уселся в старое кресло возле камина и больше не смотрел вдаль. Потом Мамушка узнал, что башня принадлежит Департаменту Алхимии и Астрологии, что она так и называется: «Башня алхимиков». Он никогда её не видел вблизи, ни днём, ни ночью. Она находилась в восточной части Центральной Зоны.

Возвратившись домой за полночь после обильного ужина с Пероной, Мамушка первым делом прошёл на кухню, распахнул окно, выглянул и посмотрел на далекий башенный огонёк. Огонёк, как и прежде, как и всегда, оставался на своем месте и, пробиваясь сквозь дымку смога, то становился ярче, то тускнел.

    Мамушка, глядя на огонёк и стараясь как можно реже моргать, размышлял: «...Если Надя – Белая Тара, как утверждают наги, каким образом она будет спасать мир? Нужно сначала узнать, что конкретно угрожает миру. Родя назвал её звездой Сириус и Анимой-мунди, а наги – Белой Тарой и Адьей. Несомненно, наги как-то во всем этом замешаны. Возможно, Надя находится у них. Хорошо, если наги ничего пока с ней не сделали. А что они могут с ней сделать? Ведь она богиня. Во всяком случае, добровольно Надя оставаться у них не может. Они или удерживают её силой, или уже лишили её собственной воли, или вовсе она уже мертва. А может быть, они сделали из неё живой ходячий труп. А что, такая вероятность существует. Нельзя ничего исключать. Так, надо еще выпить. Пришла, кажется, пора распечатать подарок Августины Карловны. Что там за кальвадос? По этикетке – Лаодикея. Не Мальта, но тоже неплох. Попробуем. Немного выпью и спать. Пусть во сне мне явится подсказка пути. Главное при пробуждении не забыть. По всей видимости, придется идти к нагам. И еще у меня появилась возможность побывать у алхимиков. Симон Поц достанет пропуск в Департамент».

Несколько мгновений Мамушка ни о чем не думал, а просто смотрел на далекий огонек и слушал тонкую стальную ноту со стороны вокзала. Внезапно он обнаружил, что снова думает о Наде, о том, что он совершенно себе не представляет её облик.

«Надя, Надя, кто же ты такая? – размышлял он. – Чего ты хотела? И куда ушла? Говорят, ты была красива. В нашем городе так мало красоты. Действительно, мало. Еще меньше любви. Кто ты есть, Надя? Какая ты? Где тебя искать? Ничего ты не оставила нам, никаких зацепок. В твоей комнате пусто и чисто. Приятно пахнет. Ничего я там не нашёл, кроме запаха и мёртвой бабочки. Может быть, и ты где-то сейчас лежишь, как мертвая бабочка, холодная, невесомая и прекрасная».

В этот момент огонёк на башне вспыхнул ярчайшим белым светом. Нижний край облаков осветился на горизонте. На фоне темно-бурого неба, как при молнии, высветился яркий дымчатый шар с каменной башней в центре. Мгновенно всё погасло, но в глазах Мамушки еще несколько секунд сохранялся отпечаток далекого изображения: неровная линия деревьев, какой-то далёкий чердак среди них и над всем этим, как сказочное изваяние, – башня, а над её кровлей – черные пронизанные мелкими молниями облака.