Вперёд - есть шанс вырваться из дурдома

— Порекомендуйте, пожалуйста посудомоечную машину. Какая сейчас в тренде, но не по заоблачной цене?
Я смотрела на ряды бытовой техники. Чего тут только нет. Попробуй выбери, — вздохнула и почувствовала, как закружилась голова. Чёртова аномальная жара. Хоть бы кондиционеры поставили — дышать нечем.
Всё поплыло перед глазами, резко сузилось в одну точку и швырнуло во мрак.

***
— Таз что ли? — Голос доносился издалека, а я медленно выплывала из ватного сумрака. Выплыла, хлопнула ресницами, проморгалась и полностью пришла в себя. Марево рассеялось. На меня изумлённо смотрела тётя средних лет.
— Какой таз? — Обернулась. Повсюду полки, столы-витрины. Где вся бытовая техника? И вообще где я?
— Так вам, что девушка надо? В электротоварах тазов не бывает.
— Каких тазов?
— А какая посудомоечная машина? Вам нехорошо?

О да, мне было совсем нехорошо, потому что из июльского полдня, из фирменного супермаркета двадцать первого века, я попала куда-то не туда. Нечто смутное включилось в памяти. Видела подобное, но очень давно. Настолько давно, что из памяти вылетели даже вот эти лампы, расставленные по всем полкам. Боже милостивый, такие уже в моём детстве были редкостью. Или нет?

Продавщица в тёмненьком, невзрачном халате, без бейджика, молча ждала когда я определюсь с покупкой.
По инерции потянулась за сумкой и обалдела. Чушь какая-то. Такие сумки я тоже помнила, и тоже из того самого детства.

В глубине магазина — зеркало, а в нём девушка в голубом сарафане. Не просто в голубом с толстенными лямками, а в громадный белый горошек! Это уже было слишком, и я пулей вылетела наверх, спотыкаясь на ступеньках.

Если это сон, то я проснусь. Вот только во сне всё не так отчётливо. Я шла по знакомым улицам, но всё на них было совсем другим. Таким, каким застыло в глубине моей детской, неотчётливой памяти.

Нереально! Ладно, сосредоточились и просыпаемся. Главное правило нереальности — понимать, что это иллюзия. Хорошо. А второе правило? Найти в иллюзии настоящее, потянуть за него и дверца откроется.
Отлично!
Настоящим здесь могло быть только одно: адрес. Улица, дом, квартира где я жила в детстве.
Вперёд — есть шанс вырваться из дурдома.

Машина времени? Да на кой она нужна, если и без неё можешь в секунду оказаться в прошлом, да ещё не просто в прошлом, а в том, где ты уже есть.
Вселенная тоже не дура: я сейчас — не я. Я та: из зеркала в магазине, по крайней мере внешне. Странно, что только внешне, потому что всё остальное типа памяти, привычек и прочего врождённого, нажитого, — на месте.

Но по факту, какой-то временной заскок выкинул меня сюда в качестве дальней родственницы из Кирова, приехавшей в Ленинград. Супер — каково смотреть на своих родителей, бабушку и себя? Вот именно, себя. Ту себя, которую я не помню. Мои воспоминания восходят примерно годам к пяти, а этой белобрысой нахалке три. И это я?

Так и хочется взять ремень и выдрать. Дикая мысль, но правильная.
— Леночка, хочешь это? — Слушаешь и ушам, глазам не веришь. Какой там, хочешь — жир же в колбасе. Да где она его там нашла? Но нашла и теперь сидит напротив меня, сопит недовольно и выковыривает. Точно выдрала бы — руки чешутся, еле сдерживаюсь. Молчу, улыбаюсь и думаю: "Не могла я быть такой. Не ребёнок, а привереда. А одно это чего стоит? На каждое "опять потеряла?" — один ответ: "Пупим".

На что пупим, дубина стоеросовая? Мама учиться, а по вечерам воспитателем в общаге работает допозна, отец учиться и тоже где-то работает, а со мной везде бабушка. Везде, с утра до позднего вечера. И не орёт, не бесится. Играет, гуляет, переодевает. Дом ещё на ней. Ничего, только улыбается и всему рада.

Меня, как гостью не напрягают. Но я не в состоянии ничего с собой поделать. Ведь никто так и не знает, что я это я, что мне хочется их всех обнять и не отпускать. Ведь там, откуда я сюда свалилась, их никого уже нет, но я молчу и плачу в подушку.
А ещё стираю в тазу, мою дощатые полы с порошком, хожу по магазинам, готовлю и даже глажу не электрическим утюгом. И не мечтаю о ванне — её нет, в субботу светит баня, и я этому страшна рада.

Из большой комнаты раздаётся шум возни и голос бабушки.
— Быстрее, сейчас начнётся.
Естественно, ребёнок не может смотреть телевизор без своих игрушек. Бабуля терпеливо не включает пока трёхлетняя я не посадит рядом с собой всех Тузиков, Кузиков и прочую плюшевую гвардию. Нет, она не терпит, она смотрит на это мелкое капризное существо, как на свет в окошке и бежит стелить диван. Маленький. Я его помню. Стоял потом на даче.
Я не помню то, что вижу сейчас каждую минуту — любовь, нежность, заботу и настоящий дом, семью.

В коридоре деревянные стеллажи, заставленные книгами — богатство в доме. Всё остальное просто ничего особенного. Минимум мебели, которого достаточно. Один телевизор, радио на кухне и новенький пузатый холодильник. И правда достаточно. Хорошо отец с руками, растущими оттуда откуда надо. Стеллажи сделал, полочки для солений варений. Ничего не отваливается, всё крепкое.

Милые мои, когда вы всё успевали-то?.
Вечерами мы читаем, играем, разговариваем.
Мне нравится гулять по улицам, даже перестала дёргаться, когда маленькая я берёт меня за руку и тащит к песочнице или на качели, пока бабушка с сумками ходит по магазинам.
Мне всё нравится.

Однажды трёхлетнюю меня поставили в угол. Никогда не испытывала такого удовлетворения. Вот как надо! И это слово, ты бабуля, правильно сказала: "зажралась". Холодец отодвинула, сыр не хочет, колбаса опять не та и ещё и насупилась. Я счастлива. Сверлю спину себе трёхлетней злорадным взглядом, а уставшая мама ругает бабушку. Не кричит, не стучит ногами, а чуть наклонившись, шепчет ей на ухо: "Мамочка, ну что за слова такие".

На дачу мы едем на электричке, а потом пешком по лесной тропинке. А дача-то полусарайчик, полувремянка, но уютно и хорошо. Клубника, малина, смородина. Огурцы прямо из парника. Овощи на грядках, цветы на клумбах. Грибы в лесу, а гости по выходным. И ещё буржуйка и дым над крышей.

Память возвращает всё больше, и я — довольная тётя, катающаяся на велосипеде, с местной мелюзгой, ну и с собой трёхлетней тоже.
А потом сижу на озере, вспоминая утренний залив, где вода прозрачна до одури и солнечна. Пляжный песок без мусора, да и вода без тины, ведь залив ещё не цветёт. До этого десятки лет.

В тамбуре слишком душно. Электричка битком. Мои сидят в вагоне, а я осталась здесь. Мимо мелькают деревья, маленькие деревянные домики, и у меня на глаза наворачиваются слёзы. Как я могла всё это забыть. Конечно, я не знала, не видела многого, и детская память ненадежна, но ведь потом когда росла, когда бурела, когда стал выше бабушки с матерью. Почему? Почему перестала ценить доступное, самое необходимое?
Жизнь становилась лучше, а я?
Толком и спасибо никогда не говорила.

Поздно вечером проскользнула в маленькую комнату посмотреть на себя спящую.
Три года — так мало. Записку тебе написать что ли?
Нет, лучше утром поговорю и с ней, и с мамой тоже. Но как? Под каким соусом, какими словами? И как же достучаться, чтобы не баловали, чтобы вот ты, пигалица, ценила то, что сейчас у тебя есть. Не росла бы дурой, соединяла бы лучшее с лучшим, а не наоборот.

Снимаю кулон и кладу ей под подушку. Вот так мы и сделаем. Завтра утром найдёт, прибежит показывать и поговорим.
Тихо, на цыпочках, выхожу из комнаты. Постояв в тёмном коридоре, послушав уютную тишину родного дома, ухожу к себе.

Долго стою перед зеркалом. Как всё странно. Простое платье, а ткань хорошая, настоящая. Где же там вперед мы проскочили золотую середину? Здесь я сплю совершенно счастливая. Мне всего хватает. Я знаю о чём мечтают мои родители, но не о золотых россыпях. Всё придёт, а то что нет, не заставит страдать — забудется. Потому что без вещей жить можно если есть что-то другое.

Я осматриваюсь по сторонам.
Да, не богато, но по-другому. Проще, что ли. Я бы осталась здесь и быстро забыла бы все гаджеты, привыкла бы опять к чёрно-белому телеку. Не воротила бы нос от недостаточно комфортного и не швырялась бы вещами, купленными неизвестно зачем: просто потому что захотелось.

Зеркало поплыло волной изображения, запульсировало, стянулось в одну точку и я стала задыхаться. Воздух. Его не было. В обрушившемся мраке, мне нечем было дышать...

— Вам нехорошо?
— Ничего, не страшно.
В висках стучало, всё кругом было как во сне. Оглянулась — бесчисленные ряды бытовой техники.
— Нет! Не сейчас! Я ничего не успела сказать!
Я плакала и шла по летней улице Петербурга двадцать первого века, теребя пальцами кулон. Тот самый, который положила себе трехлетней под подушку.

Вечером вспоминала, глядя на фотографии, вытащенные из всех коробок и альбомов. Я нашла её — ту девушку в платье в белый горошек. Они сидели с мамой на скамейке рядом с песочницей. Обнявшись, улыбались в объектив. А внизу на фотке, копошилась мелкая я. С той самой недовольной миной, деревянной лопаткой в руках, и мне не было никакого дела ни до чего кроме того, что я там строила из песка.

Утро было туманное, словно не выспавшееся, как и я. Солнце просеивалось сквозь него.
— Тоже мудреешь? — Ухмыльнулась и пошла готовить себе завтрак.
Уж не знаю насколько меня хватит. Только отныне никаких лишних трат на технических помощников. Обойдусь. Не так уж и трудно вымыть посуду руками. А то время, что вся эта техника мне теперь экономит, буду тратить на то, чтобы чаще бывать там и с теми, где не виртуально. Хотя бы попробую, пока ещё есть те, с кем мне хочется видеться, хочется быть рядом.