Помнишь, как я учился разговаривать с тобой

Однажды все мы взрослеем.

Рано или поздно ты заденешь головой люстру и научишься её обходить. Станешь шире в плечах, перестанешь быть щуплым, юрким, шебутным и беспечным. Наденешь шляпу вместо классной кепки, завяжешь галстук, сменишь ранец на кейс и ощутишь себя солидным и взрослым.

Это правда, ты отныне даже ходишь иначе: степенным шагам, а не прыгаешь по веткам, гаражам, как обезьяна. Не плачешь от прочитанных книг, просмотренных фильмов. Не замираешь от восторга перед новой сказкой — уже знаешь, что сказки для детей, а у взрослых в жизни ничего таинственного и волшебного не бывает.

И ты ходишь деловой или деловитый, у тебя тысячи задач, миллионы планов. С утра до вечера ты вертишься, как уж на сковородке, чтобы не просто выжить, а соответствовать солидному взрослому статусу — не забулдыга какой-то там, а чего-то достиг. Растёшь, мужаешь.

Что тут говорить, детство остаётся позади, и ты уверен, что вырос из него навсегда.
К старости, говорят, начнёшь скучать, но до этого ещё далеко.

Но ничто не проходит бесследно. Из всего детского в тебе что-то да остаётся. Хотя бы привычка распихивать мелочь по карманам, несмотря на солидный бумажник с купюрами. Она позвякивает, и тебе это нравится. Или другое: в детстве весь мир к твоим волшебным услугам. Русалки плавают в озёрах, за пнями прячутся лешие, Батюшка Лес одаривает грибами, а в колодце или в пруду живёт Дядя Гром.

В тебе уже два метра роста, но почему-то иногда скользнёшь взглядом по пню, и увидишь его весёлую ухмылку. На минутку увидишь, потом по взрослому себя одёрнешь, шляпу поправишь, отвернёшься и вперед — на работу.

***

В свободное от взрослых дел время, иногда позволяешь себе расслабиться, отдохнуть.

В то лето мне подфартило поехать с друзьями в заброшенную деревушку. Да даже не деревушка и была, а непонятно что, где на окраине, вдали от покосившихся, заросших мхом, травой и мелким кустарником домов, высилось серое, мрачное, каменное здание.

Друзья художники не погулять приехали. Мольберты похватали и разбежались искать натуру. А я от скуки как раз гуляю, осматриваюсь и начинаю чувствовать, будто следит кто за мной.
Чертовщина какая-то. Место заброшенное, кому тут за мной идти? Но на самом деле, трушу как мальчишка и впадаю натурально в детство — за каждым кустом кто только не мерещится. Мне бы домой или посидеть в машине пока мужики вернуться, так ведь нет. Двухметровый рост ничего не значит, когда в тебе уже проснулся отчаянный мальчишка, стремящийся найти себе приключений на пятую точку везде где удастся.

Тишина обрушилась мгновенно, как в фильмах ужасов. Накрыла меня куполом и застыла. Я присел от неожиданности на корточки и заозирался. Травинка не шелохнётся, лист не дрогнет, и такое ощущение, что сейчас нечто сдвинется и раздавит меня. В глазах помутнело от страха и плюнув на все приличия — а кто меня видит-то — я пополз на четвереньках в сторону того самого каменного. Какой никакой, но это дом, а дом завсегда крепость. Ура казакам-разбойникам!

Поднял голову, а на листе лопуха ящерица замерла. Глаза яркие сияют, с места не двигается и смотрит на меня, мол, что я тут расползался. Маленькая такая, а нахальная. В упор меня рассматривает и что-то такое во взгляде от царского высокомерия. Словно мной повелевать собралась. Паук громадный мимо спокойно прополз — он её явно не интересовал, а вот я — другое дело.

Тишина стеклянная, ящерица с царскими замашками, и что-то мне стало совсем не по себе. Припоминаю, что не кусаются такие, не ядовитые. И всё равно не легчает на душе.
Тишина явно сдвигается — чувствую всей кожей.
Вдруг, будто хрустнуло нечто в её застылости — слышу колокольчик позвякивает.

Ужас какой. Из глубин детской памяти, со страниц прочитанных книг, всплывает некто с мешком на голове и с колокольчиком на шее. Батюшки мои, что же творится-то! Обливаюсь холодным потом, представляя руки, изъеденные проказой, тянущиеся поздороваться. Глаза зажмурил — помогает, ещё лет с пяти помню. Полегчало немного. Открываю, кошусь взглядом и выдыхаю облегчённо.

За толстыми стволами деревьев, всего-то навсего корова идёт. Хотя какая тут ещё корова? Говорили — места брошенные.
Брошенные не брошенные, а корове нормально. Колокольчик звякает, копыта траву мнут, и идёт бурёнка по своим делам на меня не глядя.
— Иди милая. Наплевать мне откуда ты тут взялась, — успокаиваю я себя для храбрости духа.

Ящерица шевельнулась, и я за ней голову повернул. Слышу звон теперь с двух сторон. Сразу полегчало.
— Старый друг, как я мог думать, что ты возьмёшь и бросишь меня, когда я вырасту? — Детские слёзы радости щипали глаза, — да мы же с тобой где только не были. Теперь мне вот этот дом точно в радость — снова услышу тебя. Можешь не верить, но я скучал, хотя только сейчас это понял.

Ступеньки каменные, гладкие, но не ровные — продавленные.
"Интересно кто и когда здесь спускался, поднимался? Надо будет потом узнать что здесь было". Шагнул на широкое крыльцо, стряхивая прилипшую траву с одежды. И тут вылетела стайка мелких птиц.
— Это кто! — крикнул я.
— Кто?
— Вот-вот, и тебя удивили? Или напугали? Брось, чему удивляться — дом старый, может какие пичуги тут гнёзда веками вьют, а нас с тобой они не ждали.

***

Как же хороша первобытная красота нетронутой природы. Не зря сюда художники ездят. А знали бы они сколько повсюду неведомого, недоступного человеческому глазу. Но то моя тайна. Детская, угаданная, проверенная. Никакой взрослостью из меня её не вышибешь.
Не у всего есть реальная форма. В этом мире так много бестелесного. Всех-то не знаю, но с одним дружил давно. Я бы его и сейчас окликнул, да рано — не ответит. Ветер разгулялся, нарушая тишину.

Понял зачем она обрушилась на меня. Забылось за суетой взрослых дней, закрылось. В шумных городских ячейках-кубиках не слышалось, а увидеть никогда не удавалось.
Стоял, глядя на синеющий вдалеке лес, и думал о том, что нельзя так забывать то, что было целым миром когда-то.

Страх выветрился, и ничего уже не могло здесь удивить. Только улыбнулся, увидев пса, бегущего по ступенькам вверх.
— Ну конечно, всё заброшено, необитаемо, — забормотал себе под нос, посмеиваясь.
— Чего дашь вкусного? — Собака села, склонив голову набок.
— А меня никто не предупреждал, что здесь целый колхоз. Коровы просто так по лесу не шастают. Хозяева точно есть. А ты может как раз стадо охраняешь? Плохо за скотиной смотришь.
Пес слушал внимательно, и поняв, что с меня как с козла молока, взял да и облаял.

Я даже уши закрыл руками, ибо тявканье раздвоилось, и мощный, многоголосый лай оглушал.
— Брысь, иди отсюда и немедленно прекрати гавкать!
Они понеслись по поляне кругом. Собака на четырёх лапах, виляя хвостом, и мой невидимый друг. Весёлые, заливистые.
— Больно громкие. Вот долаются, что ещё кто из леса объявится, — махнул им рукой и повернулся к дверям дома. Нащупал в кармане зажигалку, а то кто его знает войдёшь и провалишься в подземелье.
— Вот это да! — Восхитился шустрый мальчишка, наконец-то очнувшийся во мне, — в доме точно есть подземелье. Надо сюда ночью с фонариком, тут стопудово живут приведения!

"Что случается с нами? Куда исчезает желание идти ночью в старые дома, и ждать когда в полночь объявится призрак? С каких пор домашние тапочки, горячий чай, стопочка коньячка и телевизор становятся важнее?".
Я осторожненько потянул за ручку, и дверь приоткрылась.

Писк мышонка напугал до смерти. Серый, маленький, он выскочил и заметался.
Ему тоже было страшно. Жил не тужил в барских хоромах, а тут ботинок сорок пятого размера лезет. Свихнёшься от ужаса.
Мышонок на секунду остановился, повёл носом принюхиваясь, и помчался вниз по ступенькам.
— Ага! — закричал я ему вслед, распугивая свой испуг.
— Ага! — вторил друг, и мы весело рассмеялись.

А мышонок занервничал, заозирался. Он видел меня, но не видел моего друга.
— Бедняга, не бойся, его никто не видит, — я спустился и сел с ним рядом, — понимаешь, у него нет тела, нет языка, хвоста, лап. Ему не нужно ничего есть или пить. Он иной.
Мышонок вздрогнул, распластался на земле, и я понял, что лучше оставить его в покое. Быстрее очухается от стресса. Встал и тихонько пошёл обратно, не оборачиваясь.

— Да, ни тела, ни языка, а все тебя слышат. Не пугай маленькое существо — я же здесь и целый дом в нашем распоряжении. Помнишь, как я учился разговаривать с тобой?
— Ой?
— Не ойкай. Меня не проведёшь, я уже не тот мальчик, который уверен, что найдёт способ тебя увидеть, но я тот мальчик, который знает что ты есть. Что ты из тех неведомых существ, которых никто не видит, но иногда слышит. Да?
— Да!

— Пойдём, я скучал по тебе. И прости — ты никуда никогда не уходил, это я думал, что вырос настолько, что узнал настоящее, отбросив сказки и притчи. Не-а, я врал сам себе. У нас людей так полагается: если ты взрослый, то лешие уже не живут за пнями, и кикимор нет на болотах, и не надо здороваться с Батюшкой Лесом, и тебя нет. Никого из вас нет. Только взрослые люди, объяснившие себе мир, который совсем не знают.

#просто_загадка