Изерброк. Глава ХII

XII




   Комиссар Поц выбил для Мамушки пропуск в Департамент Алхимии и Астрологии на удивление быстро. Бюрократическая машина никогда так быстро не работала во избежание поломок. Но тут… Комиссар Поц, видимо, был снабжён чрезвычайными полномочиями. К тому же, сами алхимики были первыми заинтересованными лицами в деле Мамушки.

В Департаменте при всей сложности его организации главными начальниками являлись три человека, так называемый Совет троих или Высокий триумвират – три иерарха высшей 8-й ступени: доктор Треу, доктор Пеу и доктор Ваю – три великих алхимика.
Каждую ночь они заседали в Башне алхимиков, смешивали субстанции, сверяли звездные карты, что-то вычисляли, короче говоря, занимались своей таинственной алхимической работой.

Мамушка вышел из дома вечером, когда фонарщики зажигали фонари, и пошел в сторону башни пешком. На ней уже был виден тусклый желтый огонек, слабый свет пробивался сквозь мглу, мигал, исчезал из виду, когда обзор загораживался домами или деревьями. В Центральной Зоне за большими зданиями, скверами и усадьбами башня часто пропадала. Но Мамушка, твердо зная направление, шёл прямо на неё, на восток, к Бульвару летучих мышей, где находилась главная резиденция Департамента Алхимии и Астрологии. Там же, в большом и темном саду, огороженном по всему периметру кованой решеткой, находилась старая, высокая и величественная Башня алхимиков. Сад этот назывался Садом летучих мышей, как и прилегающий к нему бульвар.

Когда Мамушка подошёл к башне – перед этим он преодолел пропускной пункт на главных воротах в сад, прошел по узкой дорожке, освещенной ажурными фонарями, – он поразился её размерами: Башня выплыла на него из-за деревьев, как скала, и буквально подавила своим монументальным величием. Нижний ярус её был сложен из огромных каменных глыб, – камень потемнел от времени и в отдельных местах покрылся лишайником. Выше размер камней уменьшался, башня сужалась и переходила в большую восьмиугольную железную кабину, увенчанную конической крышей. В основании башни между двумя чугунными факелами находилась низкая арочная дверь. Огонь в факелах чадил и еле светился, а к двери вела посыпанная розовым гравием дорожка. По флангам дорожки темнели купы цветочного кустарника. Белые, кажущиеся голубыми в сумерках, цветы распустились на аккуратно постриженных кустах. Это были ночные осенние цветы центропогоны, распускающиеся только по ночам.

 Между ними притаились голубые ночные колокольчики и лиловые ночные фиалки. Утром цветы сворачивались в бутоны и прятались в листве. Сладкий, а осенью кисло-сладкий, забродивший, аромат ночных цветов привлекал к кустам летучих мышей – опылителей. Впрочем, такие цветы были рассажены по всему саду. Поэтому весь сад был заполнен множеством летучих мышей. И сейчас, когда Мамушка сделал еще один нерешительный шаг по направлению к башне, из кустов вдруг вспорхнуло нечто похожее на тонкую черную сетку, взлетело, промелькнуло по периферии зрения и унеслось в вышину, в черные кроны платанов. Мамушка передёрнул плечами, прикоснулся к пряжке на своей шляпе и решительно двинулся к башне.

Сбоку от двери под факелом висел небольшой бронзовый колокол. Мамушка позвонил в него несколько раз, подняв из кустов еще одно облачко летучих мышей. Дверь отворилась – желтый свет вылился из дверного проема. Привратник, седой приземистый старик, впустил сыщика в башню, проверил его пропуск, поставил на пропуске штамп, сделал запись в амбарной книге и повел Мамушку вверх по винтовой лестнице. Там наверху его ждал триумвират.

По сути, Мамушка шёл на прием к высочайшим властителям Изерброка, а, следовательно, и всей Федерации Триполи. Формально алхимики не обладали властными полномочиями такими, как генерал-бургомистр Леопольд фон Зайчек или Обер-прокурор Феликс Долороса, но всем было известно, что именно Департамент, именно алхимики, обладая колоссальным влиянием на министров и самого генерал-бургомистра, по факту заказывают музыку и правят балом. Также ни для кого не секрет, что Обер-прокурор Долороса противостоит алхимикам в борьбе за влияние, хотя, иногда, внешне как будто сотрудничает с ними. Но в высших правящих кругах Изерброка все, так или иначе, пересекаются друг с другом, сотрудничают или враждуют, заключают тайные альянсы и плетут интриги. Несомненными главными фигурами в этой игре были: генерал-бургомистр барон Леопольд фон Зайчек, Обер-прокурор герцог Феликс Долороса и триумвират алхимиков. Последние на данный момент удерживали негласное первенство. Генерал-бургомистр опирался на министерства, на полицию, на несколько департаментов, у Обер-прокурора была тайная полиция. Многие в Федерации считают, что реальная власть в Изерброке все-таки принадлежит Долоросе с его тайной полицией, но не триумвирату алхимиков.

 У алхимиков в непосредственном распоряжении не было каких-либо мощных силовых структур, кроме собственной охраны – командоров. Однако, командорство, не обладая большой численностью, не могло соперничать в силе со структурами тайной полиции и уж тем более с Министерством Охраны и Безопасности, формально подчиненным генерал-бургомистру. Откуда же тогда взялось мнение, что именно алхимики управляют государством? Всё дело в том, что инструменты влияния алхимиков гораздо более тонки и действенны, чем таковые у Долоросы или фон Зайчека. Алхимики формируют идеи и парадигмы, властвуют умами, предугадывают направление политических ветров, а иногда и сами делают «погоду». Они выстраивают само поле Игры и задают правила. Они имеют дело с высшими философскими смыслами и духовными основаниями – вот предмет их работы.

 Кто-то был уверен, что генерал-бургомистр – прямая марионетка триумвирата. Через него алхимики управляют всеми министерствами, департаментами и службами, кроме тайной полиции, подчиненной Долоросе. Еще ходили слухи, что алхимики владеют магией, с помощью которой не только подчиняют себе все ветви власти, но и вообще управляют всем мирозданием. Неизвестно, как насчет всего мироздания, но вот правящими элитами Изерброка алхимики, похоже, действительно с успехом манипулировали. Умберто Перона тоже считал (при всём своем негативном отношении к Совету троих), что реальная власть в метрополии принадлежит триумвирату.

«Ничего удивительного в этом нет, – говорил он за рюмкой вина, – дело в том, что мы уже давно живём в иерократическом государстве, правят в котором иерофанты, занявшие место жрецов государства теократического. Долороса этому сопротивляется. Он считает, что иерократическая система – это тупик и гибель для Федерации. Однако, он, вероятно, забыл, что данная модель спущена нам сверху из самого Королевства Мутанг, где тысячу лет властвуют архонты. Именно им выгоден подобный неподвижный тип государственного устройства».

Короче говоря, Мамушка поднимался не просто на верхушку старой башни, а на вершину самой Власти Федерации Триполи.

Привратник довел Мамушку только до начальной площадки второго яруса, дальше не пошёл. Старику тяжело было при каждом новом посетителе подниматься на самый верх, да и не зачем. Мамушка пошёл один по узкой железной скрипучей лестнице. Газовые рожки освещали путь тусклым голубым светом.

Когда Мамушка, преодолев, последнюю ступеньку, открыл дверь, он зажмурился от яркого золотого света множества свечей. Снял шляпу и, еще не различая хозяев, поклонился, как и учил его комиссар Поц, снабжая полезными рекомендациями перед отправкой к алхимикам.

«Ты, главное, сильно не тушуйся перед ними, они такие же люди. Будь проще, им это нравится», – говорил Поц.

Поклонившись, Мамушка поднял голову и рассмотрел комнату. Довольно большая, восьмиугольная с высоким потолком, проваливающимся в темноту, комната была оборудована длинными столами вдоль стен, полками, стеллажами. На столах стояли колбы, реторты, весы, перегонные кубы, какие-то механические приборы и множество других предметов специального назначения. Все полки были заставлены герметичными банками, пузырьками, бутылочками, как в аптеке. Среди всего этого богатства хозяйничали три человека в атласных балахонах и высоких конусообразных колпаках. На иссиня-черных колпаках мерцали серебристые звездочки и полумесяцы. Поверх колпаков были надеты цилиндрические темные очки на широкой резинке. Балахоны различались по цвету, но также сверкали серебряными звездами. У доктора Треу балахон был багряного цвета, у доктора Пеу – темно-синего, а у доктора Ваю – изумрудно-зеленого. У всех троих – бороды заплетены в косу, у всех – черные, а у доктора Треу с сребристыми нитями седины, глаза у всех подведены черными тенями, ресницы накрашены, а брови подкрашены сурьмой. Волосы у всех длинные, черные, тоже заплетены в косу. Большие выразительные уши открыты, длинные мочки проколоты золотыми серьгами.

Вообще, алхимики выглядели величественно. Мамушка поразился красотой их удлиненных лиц и в целом необыкновенностью облика.
Алхимики подошли к нему и снисходительно улыбнулись. Они и без того были высоки ростом, а обувь на каблуках делала их еще выше.
«Это небожители», – пронеслось в голове у Мамушки.

Он забыл все заранее приготовленные церемониальные слова приветствия и просто хрипло произнес:

– Здравствуйте.

Алхимики кивнули ему в ответ, сверкнув звездами на колпаках, и пригласили пройти в комнату и присесть на мягкий стул. Мамушка присел, шляпу положил на колени. Алхимики уселись перед ним на пятиугольные табуреты. Точнее, уселись доктор Треу и доктор Пеу, а третий, доктор Ваю, вернулся к столу-верстаку возле центрального окошка и продолжил свои алхимические опыты.

Мамушка вполне ощутил духовную мощь алхимиков. Было в них что-то непостижимое, какая-то колоссальная энергетика, нечто тёмное, космическое. Они, не мигая, глубокими агатовыми глазами смотрели на Мамушку, словно желая прочесть его нутро. А тот чувствовал, как постепенно очаровывается ими, их властью, очень похожей на власть чародеев. Золотые блики скользили по черным стеклам очков на колпаках при каждом движении головы.

Доктор Треу первым нарушил молчание:

– Ты кто? – спросил он.

У Мамушки сразу во рту пересохло. Он даже внутренне усмехнулся реакциям своего организма. Никогда раньше ничего подобного с ним не случалось. Характер Мамушки вообще всегда отличался большой флегматичностью. Заставить его волноваться или трепетать, являлось не простой задачей. А тут…

– Я частный детектив, сыщик. Мамушка – моя фамилия. Бенджамин Мамушка. Может, слышали? Меня нанял сыскной отдел Полицейского Департамента для…

– Знаю, знаю, – остановил его доктор Треу, подняв длинную ладонь. Все пальцы его были унизаны кольцами и перстнями. Мамушка взглянул на доктора Треу и вдруг увидел у него на лбу татуировку в виде сложного фигурного символа – какой-то иероглиф из праязыка в окружении спирали и точек. У доктора Пеу тоже была татуировка на лбу в области третьего глаза между бровями – пятиконечная звезда в центре расходящихся лучей.

– Мы знаем, зачем ты пришел. Мы знаем, зачем ты явился в этот мир. Но кто ты?

– Я… я… – Мамушка смешался. И вдруг выпалил: – Я – никто. Никто, нигде и никак.

Лицо доктора Треу осветилось улыбкой. Доктор Пеу оставался серьезным. Вообще, все три алхимика лицами были очень похожи друг на друга. Но именно, что похожи. Они не были близнецами. Схожести им добавлял макияж.

Доктор Треу, очевидно, был среди них самым старшим; в троице он являлся, как понял Мамушка, негласным лидером. Но только негласным, неформальным, для удобства внутренних взаимоотношений. Фактически же все три великих алхимика были равным друг другу, а вместе они составляли единый полюс власти – Высокий триумвират. Алхимическое триединство, безусловно, способствовало увеличению их силы.
Мамушка внутренне порадовался неожиданному своему удачному ответу, но решил не расслабляться.

Заговорил доктор Пеу голосом мягким, тихим с вкрадчивой и ласковой интонацией, напоминающей женскую, с растягиванием гласных окончаний. Жесты отличались изяществом.

– Человек пришёл к нам за помощью. Не так ли? Нам всем нужно объединить усилия. Ведь мы занимаемся общим делом. А господину сыщику мы втройне должны быть благодарны за то, что он здесь. Я вижу переливы светлой ауры вокруг его головы. Он талантлив. Очень талантлив. Красота помыслов неоценима, благородство намерений очевидно. Господин сыщик – на нашей стороне, на стороне света, – доктор Пеу протянул тонкую белоснежную руку, тоже всю в кольцах и перстнях, для поцелуя.

Мамушка, помня инструкции, не растерялся, привстал со стула и приложился внешней сухой стороной губ к протянутой руке. Тончайшая улыбка заиграла на губах доктора Пеу, он спрятал руку в широком рукаве балахона.

– Мы не сомневаемся, – заговорил доктор Треу, – в том, что господин Мамушка – на нашей стороне. Мы поможем ему, а он поможет нам. Только так, совместно, при полном взаимодействии вершатся великие дела, и ничто нас не остановит.

– Я согласен, дорогой мой, – ответствовал ему доктор Пеу, – я полностью с тобой согласен. Невозможно не доверять твоей проницательности.

– Кто бы сомневался, – сказал доктор Треу. И тут же обратился к Мамушке: – Далеко ли продвинулось дело?

– Честно говоря, пока похвастаться нечем. Но направление расследования более-менее вырисовывается. Я, собственно, затем и… пришел к вам… Осмелился отвлечь вас от важных, несопоставимых по значению с моими, дел. Мне нужна дополнительная информация.

– Какая? – доктор Треу – весь внимание – придвинул лицо и чуть наклонил вбок колпак. То же самое сделал доктор Пеу.

– Я слышал… что… разыскиваемая нами девушка, Надя, является… как бы это сказать… спасительницей мира.

– Да. Это так. Именно поэтому мы её и ищем, – сказал доктор Треу.

– Но почему она спасительница?

Доктор Треу и доктор Пеу переглянулись с загадочными улыбками.

«Какие же они… необыкновенные», – невольно подумалось Мамушке.

– А ты уверен, что хочешь знать об этом? – спросил доктор Треу.

– Да. Мне это нужно для расследования.

– Хорошо. Мы расскажем. Поскольку… теперь мы в одной лодке. Плывем по тихой реке, окровавленной закатом. Но сначала ты должен дать клятву молчания.

– Я согласен, – Мамушка почувствовал, как у него краснеют щёки.

Доктор Пеу встал и сходил к шкафчику за тремя синего стекла бокалами на ножках и толстой книгой – сводом древних алхимических предписаний для королей и правителей, так называемым Алхимическим Кодексом.

В бокалы он налил какой-то напиток из глиняного кувшинчика. Все трое встали, сыщику в одну руку вручили бокал, а другую предложили положить на книгу.

– Повторяй за мной, – сказал доктор Треу и произнес слова простенькой клятвы: – Клянусь под страхом гибели души, что всё услышанное и увиденное мною здесь, не покинет пределов башни.

Мамушка, держа ладонь на книге, повторил слова клятвы. Затем все выпили. В бокале оказалось сладкое красное вино.

Доктор Ваю в стороне от всех продолжал что-то химичить.

– Мы расскажем тебе о конце света и о спасении. Но это государственная тайна. Никто, за исключением нас троих, не знает об этом и не должен знать. Сейчас к нам присоединишься и ты в этом сокровенном знании. Ты станешь нашим алхимическим братом. Доктор Пеу, принесите звездный атлас и астральную карту спасительницы.

Когда карты были принесены и между собеседниками поставлен круглый столик для удобства, доктор Треу начал рассказ:

– В начале лета в главной обсерватории Федерации Триполи – она находится в предгорьях Тагира – во время первого восхода Сириуса было замечено изменение его цвета. Дежурные астрологи забили тревогу, прислали телеграмму. Доктору Ваю пришлось срочно выдвинуться в командировку в обсерваторию, чтобы самолично на месте разобраться в ситуации. Ситуация, действительно, неслыханная. По легенде звезда Сириус меняла свой цвет 10 тысяч лет назад перед чередой глобальных бедствий. Короче, дурное предзнаменование.

Прибыв на место, доктор Ваю дождался восхода Сириуса, посмотрел в телескоп и сразу же нам телеграфировал: Сириус покраснел почти на треть. Это значит, что звезда начала менять свой цвет с бело-голубого на красный. Из "Книг Пророков", из многих других древних источников, нам известно, что покраснение Сириуса является самым страшным предзнаменованием, какое только может быть, – оно предвещает близкий конец света. В книгах довольно подробно описывается следующие за покраснением Сириуса события и явления: меркнет небесный свет, наступает хаос,  появляется много разбойников, появляются разнообразные чудовища и начинают терзать людей, начинаются жесточайшие братоубийственные войны на полное уничтожение, возникают пандемии, черная смерть – чума. Сейчас нам, вооруженным научными знаниями и современными приборами, ясно, чем может быть вызвано покраснение звезды Сириус. На звезду наползают две теневые планеты – Раху и Кету. С начала времен эти дьявольские планеты хотят уничтожить Вселенную. Они стремятся убить звезду Сириус. Вслед за гибелью Сириуса на нашей планете воцарится тьма. Всяческие чудовища полезут из дыр в земле, и наступит конец света. Посмотри вот сюда, – доктор Треу ткнул наманикюренным синего лака со звездочками ногтем в звездную карту.

Мамушка наклонил над столиком голову. На темно-синем фоне было рассыпано множество голубых, красных, зеленых и золотых звездочек. В центре карты находился зелено-голубой шар – планета Земля. Вокруг Земли вращались улыбающееся Солнце в ореоле языков пламени и Луна с глазами и грустными губами; на фоне бледного полнолуния выделялся четкий месяц. Вся карта пересекалась серебристыми меридианами. Кроме Солнца и Луны, вокруг Земли вращались: Марс, Меркурий, Юпитер, Венера и Сатурн. Они были расположены на концентрических орбитах. Теневые планеты Раху и Кету обозначались черно-коричневыми в золотой каёмке зловещими дырами; путь их был отмечен серыми линиями.

– Приближение к Сириусу Раху и Кету, двоих разбойников с ножами, вызывает преломление света, и мы видим это как покраснение, сдвиг спектра в красное. Можно еще объяснить, что планета Сириус краснеет от страха, как сказано в алхимическом трактате «Аврора София». Дело в том, что Сириус связан непосредственно с нашей планетой астральной пуповиной. Земля много лет назад являлась спутником Сириуса, а потом отделилась и удалилась, чтобы жить самостоятельно. Но Сириус, как добрая мать, хранит с нами связь и оберегает издалека. Так вот, Раху и Кету приблизились к Сириусу на критическое расстояние, вызвав её покраснение. Когда Сириус полностью сменит свой цвет с бело-голубого на красный, тогда случится завершающий этап конца света. А до этого на Земле будет  постепенно увеличиваться количество разбойников, появятся чудовища, начнутся войны, катаклизмы, люди будут сходить с ума. Дальше, уже после того, как Сириус умрёт и последние посмертные его лучи достигнут Земли, может произойти всё, что угодно: Солнце сойдет со своей орбиты и врежется в Луну, Луна упадет на Землю, или Земля соскочит со своей оси и полетит в холодные бескрайние космические пространства. Наступит полная темнота и абсолютный холод – действительный конец света. Или Солнце может погаснуть, или оторваться от Земли и улететь в космос – результат будет таким же. Ежели Луна упадет на Землю – возникнут гигантские цунами, землетрясения и прочие катастрофы. Но по нашим расчетам к тому моменту в результате войн, хаоса и болезней от человечества мало что останется. Зрителей у трагического эпилога космической драмы почти не будет. Вот такой печальный прогноз, – доктор Треу взял свой бокал, стоящий на краю карты, и выпил вина.

– А… причем здесь Надя? – несколько ошеломленный нарисованной картиной спросил Мамушка.

– Надя – спасительница. Белая Тара.

Мамушка был готов услышать это имя, но всё равно внутренне вздрогнул.

– Белая Тара? Почему вы её так назвали?

– О Белой Таре нам известно от архонтов с горы Элборц. Она приходит во сне, чтобы предупредить людей об опасности. Она является избранникам в виде белой волчицы. А в древней Традиции одна из ипостасей Сириуса – это и есть белая волчица. Белая волчица ведет борьбу с теневыми планетами Раху и Кету. И до сих пор ей всегда удавалось одерживать победу. Так вот, она приснилась нам всем троим и сообщила об опасности и о том, что нужно отыскать девушку – её воплощение. Мы стали думать, где и как её найти.

– Постойте, я не понимаю… Надя – это есть Белая Тара, и она же – Сириус? И она же спасительница?

В разговор вступил доселе тихо дремавший в кресле доктор Пеу:

– У каждого человека есть своя планета-покровитель или звезда-покровитель. Это вычисляется по точным времени и месту рождения. Небесные светила влияют на жизнь человека. Но также и человек способен влиять на связанные с ним небесные светила. Большинство людей слабы, их влияние на звёзды и планеты незначительно. Но есть люди, которые могут управлять движением своих планет. Они рождаются раз в тысячелетие. Это могут быть великие пророки, чародеи, полководцы, великие люди, меняющие ход истории. Надя именно и является таким человеком, – доктор Пеу прикоснулся пальчиком к астральной карте Нади – плотному формату бумаги с какими-то разноцветными схемами в виде кругов. Вся карта была испещрена непонятными символами, фигурками, линиями. – У неё ассендант Сириуса в соединении с Сатурном в 10-м доме.

– Что это значит? – спросил Мамушка.

– То, что она непосредственно связана с Сириусом, и только она может помочь своей звезде спастись от Раху и Кету. Но сама она об этом, естественно, не знает. Мы обязаны найти её и сделать так, чтобы она спасла весь мир.

– А как она спасет весь мир?

– Очень просто, – доктор Треу перехватил эстафету, – она войдет в астральную связь со звездой, усилит её и призовет на помощь своего второго покровителя – планету Сатурн, через которую, собственно, и связана с Сириусом. Для этого у нас есть специальная методика.

– Какая методика?

– Алхимическая. Это что-то вроде обряда.

– В процессе обряда ей самой что-нибудь может угрожать?

– Если только Раху и Кету. Но она победит их. Мы верим. Или не победит и тогда погибнет. Но если мы не найдем её, то она рано или поздно погибнет со всеми нами в результате конца света.

– А что если… Надя погибнет еще до связи с Сириусом?

– Тогда конец света неизбежен, – ответил доктор Треу и сурово поджал губы.

– А не может быть, что она уже мертва? – спросил Мамушка.

– Нет. Она жива, это точно. Иначе окончательно покраснение Сириуса произошло бы незамедлительно. И мы уже сейчас почувствовали бы на себе приближение конца света, – доктор Треу отпил из бокала вино.

Мамушка, невольно повторяя за ним, сделал то же самое. Он вдруг почувствовал, что вино необычайно его пьянит. По вкусу – обыкновенное сладкое, по крепости оно было обманчивым. Оно опьяняло гораздо сильнее обычного вина. Огоньки свечей вокруг заиграли ярче, звезды и полумесяцы на колпаках алхимиков засверкали живее. Мамушка заглянул в бокал и увидел, что он пуст.

«Странное вино», – подумалось ему.

Алхимики, сидя рядышком, внимательно глядели на него. Они смотрели на него так, как ученые смотрят на необычную зверушку – результат редкой мутации, или как врачи на пациента с неизвестным заболеванием. Глаза их мягко светились доброжелательностью и даже любовью.

Доктор Пеу неожиданно надвинул на свои ласковые глаза цилиндрические темные очки с колпака.

– Но, если она жива и связана с Сириусом, то почему она сама не чувствует, что звезда в опасности? Её это должно каким-то образом тревожить. Ведь она – Адья, – на этом слове, как гром среди ясного неба, вся комната вспыхнула ярчайшим бело-голубым светом, послышался хлопок с той стороны, где сидел за верстаком доктор Ваю.

Мамушка на миг ослеп, как и доктор Треу. Глаза доктора Пеу были защищены только что надетыми очками, он безмятежно улыбался. Он как будто предвидел, что на столе у доктора Ваю что-то взорвется с яркой вспышкой, поэтому заранее надел очки.

«Вот, значит, почему время от времени окно башни озаряется ярким светом, – подумал Мамушка, моргая, – они проводят эксперименты».
Зрение пострадавших быстро восстановилось, ведь свет был отраженным, хотя и действительно чрезвычайно ярким. Эпицентр вспышки был полностью закрыт туловищем доктора Ваю.

– Как-как ты сказал? – вдруг вперил свои сузившиеся зрачки прямо в душу сыщика доктор Треу.

– Что сказал? – Мамушка понял, что допустил какую-то оплошность, сказал нечто такое, чего не следовало говорить.

– Ты сказал, что она… Кто она? – доктор Треу, вдруг сделавшийся очень похожим на удава, не отводил своих глаз от Мамушки.

И до сыщика дошло, что… он… произнес имя, которое здесь при нем никто ещё не произносил. Впервые он услышал его от Роди Мухомора – Адья. Родя назвал девушку Белой Тарой, а потом Адьей. И Умберто Перона в «Пеликане»… Нет, стоп, Перона не говорил этого имени. И здесь оно еще не звучало. Вот почему доктор Треу встревожился. Но почему?

– Надя. Я сказал, что Надя должна чувствовать угрозу своей звезде. Её зовут Надя. Вот я так и сказал. Ведь она Надя.

– Нет, мне послышалось другое слово. Ты сказал Адья. Разве нет? Где ты услышал это имя?

– Я не говорил, Ваше Сиятельство. Я сказал Надя. Что она – Надя. Это её имя.

– Дорогой господин Пеу, он ведь сказал Адья или мне послышалось? – доктор Треу обернулся к коллеге. Тот уже сдвинул свои очки с глаз на колпак.

– Я не расслышал, – ответил он и улыбнулся.

– Нет-нет. Я сказал Надя, вам послышалось, – что есть силы оправдывался Мамушка. Ладони его вспотели.

– Ну хорошо, – доктор Треу смягчился.

Стена недоверия между ними тут же упала, но тень подозрительности не исчезла совсем, а убежала вглубь доктора Треу, в недра его темных глаз.

– Давайте выпьем за успех нашего общего дела, – предложил доктор Пеу и поднял свой бокал.

Из глиняной бутылочки потекло вино и наполнило бокалы. К столику, чтобы выпить со всеми вместе, был приглашен доктор Ваю.

 Он с неохотой оторвался от своего рабочего места, присоединился к компании, взял в руку бокал и заворчал:

– Когда они привезут нам нормальную красную серу? Ведь эта же никуда не годится. Её десять раз очищать надо, прежде чем использовать. Да и то бесполезно. И киноварь нужна. Уже кончается. Вот кончится киноварь, и что мы тогда будем делать? Грибы же сгниют. И термобоксы не спасут. Грибы не могут долго ждать. Их почти две недели везут из Нью-Индии.

– Ну ладно, ладно, дорогой доктор Ваю, обсудим всё это потом. У нас же гость, – доктор Пеу ласково положил ворчуну ладонь на плечо. Тот хмурил свой лоб, глядел недовольно, теребил кончик заплетенной в косичку бороды. На его лбу, как и у коллег, тоже была татуировка: абстрактный рисунок из трёх переплетающихся вертикальных линий.

Сомкнули бокалы, выпили.

Бенджамин Мамушка на этот раз сосредоточил внимание на вкусе вина, пытаясь понять, почему оно так сильно пьянит. Может быть, в нём есть какие-то добавки? Никаких посторонних привкусов он не определил и остановился на том, что, возможно, вино заколдовано. То есть крепость его без влияния на вкусовые качества специально изменена при помощи магии.

– Хорошее вино, – произнес он.

– Да. Из наших личных погребов, – отозвался доктор Треу и тут же обратился к доктору Ваю, которому не терпелось вернуться к своим исследованиям:

– Драгоценный доктор Ваю, перед вспышкой вы внесли в состав реальгар? Я понимаю, что это может ухудшить качество конечной субстанции, но это единственный способ повысить её устойчивость.

– Конечно. Использовал и реальгар, и слюду, и чего только не использовал. Всё бесполезно! Взрывается, собака, и всё тут.

– А в прошлый раз реальгар не использовали?

– Использовал. Но без слюды. Мне кажется, что нужны калиевые квасцы, вместо натриевых.

– Надо попробовать. А калиевых у нас нет?

– Нет. Надо заказывать. А это опять волокита, – доктор Ваю хмурил брови.
Бенджамин Мамушка ничего не понимал из диалога. Он предполагал только, что речь идёт о некоей смеси, которая будучи неустойчивой, постоянно взрывается с яркой бело-голубой вспышкой.

Доктор Пеу, не участвующий в научном диспуте, наклонился к уху Мамушки, обдав его сладким экзотическим запахом духов, и тихо объяснил:

– Вот уже год как мы пытаемся получить субстанцию Люкс. Но у нас не выходит. Яркий свет проявляется на краткий миг и всё. Если нам удастся выделить устойчивую субстанцию Люкс, то это будет прорывом, настоящей победой над силами тьмы. Мы получим ярчайший контролируемый белый свет. С помощью него мы сможем подчинить себе все высокие вибрации на всех тонких планах. Представь себе вещество в колбе, беспрерывно светящееся с яркостью вспышки. Субстанция Люкс – это великая неугасимая энергия света. А дальше с её помощью мы могли бы получить аспера-тинктуру, вещество, посредством которого можно управлять движением звёзд. Представляешь? При помощи аспера-тинктуры мы легко сможем предотвратить конец света. Но субстанцию Люкс, как видишь, искусственным способом не так-то просто получить. Мы научились проявлять её только на пару секунд, на время, пока длится вспышка. Но и это уже огромное достижение. Тысячелетия до нас алхимики бились и не могли добиться даже вспышки, даже доказательства, что субстанция Люкс существует.

– Где ваши бокалы, друзья? – обернулся к ним доктор Треу. Он уже откупорил новую бутылочку вина.

Доктор Ваю не удержался и вернулся к своей работе, к колбам и весам на верстаке. А доктор Пеу принес и поставил на столик блюда с закусками прямо на звездную карту – это были маринованные морские цикады и осьминожки. Была также и большая ваза с грушами, персиками, яблоками и клубникой.

Еще выпили. Мамушка подцепил вилочкой маринованную цикаду наименее устрашающего вида и отправил её в рот, осторожно разжевал и поразился – ничего вкуснее он никогда ранее не пробовал. Цикада обладала умеренной твердостью, и приятно, выделяя кисло-сладкий сок, жевалась. Сразу же после закуски захотелось еще вина. Бокал был уже полон.

 А доктор Треу с осьминожком на вилочке в одной руке и бокалом в другой произносил новый тост:

– Друзья! Братья! Я предлагаю выпить за процветание нашей благословенной Федерации, объединяющей в священном тройственном союзе три города: Изерброк, Вейи и Дор. Да хранит нас Королевство и Верховный Совет Духа! Слава Триполи! Слава Королевству!

Чокнулись, выпили, принялись за еду. Мамушка вкусил сладкой груши. Доктор Треу жевал колбасу. Из буфета дополнительно к уже имеющимся закускам была доставлена отличная сырокопченая колбаса. Доктор Пеу лакомился клубникой.

Далее тосты понеслись один за другим, бокалы не успевали наполняться, вокруг столика скопилась дюжина опустошенных глиняных кувшинчиков; со звоном открывались новые. Свечи заполыхали ярче, воздух сгустился, напоённый сладкими ароматами с примесью чего-то химического, звуки сделались гулкими, объёмными, смысл слов, произносимых алхимиками, становился всё глубже и глубже, и, как ни странно, веселей. Мамушка беспрестанно улыбался, глядя на доктора Пеу и доктора Треу. А те, кажется, погружались в какой-то раж. Они становились похожи на пьяных скоморохов. Мамушка понял, что подобные попойки в башне происходят нередко. Вполне вероятно, что почти каждый день доктор Треу и доктор Пеу напиваются в башне, в то время, как доктор Ваю трудится, работает над получением субстанции Люкс.

Выпили за генерал-бургомистра, за Королевство Мутанг, за тысячелетнего короля, отдельно – за архонтов; за обер-прокурора, естественно, пить не стали.
После архонтов доктор Пеу, приглушив голос и сделав серьезное лицо, предложил выпить за Великого Арбитра. Все встали, аккуратно стукнулись бокалами и торжественно выпили.

– А что, Великий Арбитр существует на самом деле? – слегка заплетающимся языком спросил Мамушка.

Каждый человек в Изерброке, хоть немного интересующийся политикой, слышал о Великом Арбитре – загадочном судье, стоящем выше всех, выше любой власти, даже выше архонтов Королевства Мутанг. Этот полумифический Арбитр являлся средоточием народной мечты о справедливости. В его существование верили отчаянно, особенно в периоды правления власти деспотичной, жесткой, себялюбивой. Надеялись, что как бы ни было плохо, в итоге придёт Великий Арбитр и всем воздаст по заслугам, накажет злодеев и всё расставит по своим местам. В Великого Арбитра верил не только простой народ от лавочников, фабричных рабочих и частных ремесленников до мелких коммерсантов, но и низший слой чиновничества. Верили иногда и отдельные крупные чиновники. Во всяком случае, эта вера была благотворна – ведь хотя бы кто-то из-за страха перед Великим Арбитром стремился поступать в своей частной и общественной жизни справедливо. Вера в Великого Арбитра жила в народе как самостоятельный миф. Официальных заявлений о нём или от его имени триумвират никогда не делал. Впрочем, и опровержений не давал.

– Великий Арбитр… да… существует…, – таким же чуть заплетающимся языком ответил ему доктор Пеу.

– Великий Арбитр – это всеобщий абсолютный принцип справедливости. Без него ни одна государственная машина не может функционировать, – сказал наиболее трезвый из всех собутыльников доктор Треу.

Он раскуривал восточную трубку с чрезвычайно длинным изогнутым мундштуком. Мамушка достал свои папиросы «Румита» в серебряном портсигаре и закурил. А доктор Пеу откуда-то приволок мандолину и начал её настраивать.

– А где он живёт? – спросил Мамушка.

– Он живёт на горе Седьмое Небо на Тагире. И никогда, никогда с неё не спускается, – ответил доктор Треу, не выпуская из угла губ мундштук трубки. Он курил, судя по аромату, какой-то редкий со специфическим оттенком аромата юго-восточный табак. Глаза его с каждой затяжкой всё более и более соловели, но это был именно табак, не лотос и не другой дурман, что Мамушка определил сразу.
Доктор Пеу закончил настраивать инструмент и заиграл. Быстрые, звонкие переливы исходили из-под его пальцев. Мамушка заслушался. Перед его глазами вдруг всё поплыло, он дёрнул головой, пытаясь вернуть четкую видимость.

А дальше началось то, чего Мамушка никоим образом не мог предвидеть, началась настоящая вакханалия. Но перед этим сыщику предложили произнести свой тост; налили всем вина, доктор Пеу прекратил играть на мандолине. Мамушка встал и, стараясь говорить как можно твёрже, произнес:

– Уважаемые, дорогие наши, досточтимые хранители, я хочу выпить за вас, чтобы вы всегда были здоровые и весёлые. Ибо от вашего самочувствия зависит наше самочувствие и всего общества в целом. И всей страны. Счастья вам! Здоровья! Успехов в работе и личной жизни! И всего-всего вам самого наилучшего! Пусть сбудутся все ваши мечты!

Алхимики обрадовались, проглотили вино, поклонились Мамушке; доктор Пеу сделал при этом реверанс, снова схватился за мандолину и начал играть на ней что-то в высшей степени бодрое, а доктор Треу вскочил на табурет и принялся танцевать. Он извивался всем телом под просторным балахоном, притоптывал ножками в восточных золоченых остроносых туфлях, хлопал в ладоши и поднимал лицо к потолку, закатывая глаза; борода-косичка его при этом топорщилась и вздрагивала. Мамушка принялся тоже хлопать в ладоши. Доктор Пеу запел сочным женским контральто. Слов разобрать было нельзя, но пел он что-то из репертуара Королевского оперного театра, отрывок из популярной арии.

Мамушка подивился чистому женскому вокалу доктора Пеу и еще сильнее захлопал в ладоши.

Дальше произошло нечто еще более поразительное: доктор Треу, не прекращая танцевать на табуретке, расстегнул верхнюю часть своего балахона, откинул клапан и вывалил наружу настоящие женские груди среднего размера, белоснежные, с большими коричневыми сосцами. Он чуть отклонился назад и принялся трясти грудями, как это делают цыганки в танце. Груди колыхались и слепили.

Доктор Пеу засмеялся и тоже вскочил на табурет. Он продолжал играть и петь, стоя на табурете, а доктор Треу колыхал грудями под музыку, как флагами на карнавале. Мамушка перестал хлопать в ладоши, теперь он хлопал глазами.

Доктор Ваю, склонившись над верстаком, не обращал на песни и пляски, разворачивающиеся у него за спиной, никакого внимания.

Доктор Пеу, на мгновение прервав игру на музыкальном инструменте, тоже расстегнул балахон, обнажил свою грудь и тоже женскую; у него она была чуть меньше размером, чем у доктора Треу, но изящнее и более упруга. Обнажив груди, он продолжил играть на мандолине и продолжил петь женским голосом, всё более повышая тональность. Мамушка не мог оторвать взгляда от доктора Пеу. Его осенило, что перед ним, обнажив груди, стоит, играет на мандолине, поёт и танцует настоящая женщина с накрашенными бровями, глазами, губами, с пудрой на щеках, но почему-то бородатая. Рядом с нею танцует, видимо, тоже женщина, но она менее похожа на женщину, хотя и груди у неё по размеру больше.

«Что здесь творится?» – недоумевал Мамушка.

Он взял папиросу, но забыл её подкурить, она так и повисла у него изо рта не подкуренная, и тускло поблескивала золотым колечком на мундштуке.

– Давайте с нами! – позвал его, колыхнув грудями, доктор Треу. – Танцуйте же! Танцуйте с нами!

Мамушка невольно встал со стула, но танцевать не мог. Он только поднял ладони и стал несмело автоматически ими похлопывать.

– Веселее! Веселее! Что же ты! Наш любимый сыщик! – подбадривал его доктор Треу. Потом резко соскочил с табурета, схватил кувшинчик вина и стал пить прямо из горлышка. Вино пролилось, потекло по косичке-бороде и упало на белые груди красными каплями. Опустошив бутылочку, доктор Треу провозгласил:

– Вина всем! – и бросил глиняный сосуд прямо на пол, где тот с треском разлетелся на черепки.

Из буфета было извлечено еще несколько бутылочек вина. Теперь каждый пил из своей бутылочки прямо из горлышка.

Доктор Пеу тоже сошел с табурета, поставил мандолину в угол и подсел близко к Мамушке, что-то ласково заговорил ему в ухо, что-то о звёздах, судьбе и важном государственном деле. Еще он говорил об особом единении и солидарности.
Мамушка только косился на его, или на её, теперь он уже точно не знал, груди и смущался.

Заметив его смущение, доктор Пеу, отстранился и сказал:

– Не бойся, мой дорогой. Вот это, – он приподнял ладонями свои молочные железы, – у нас настоящее. И там внизу, – он показал наманикюренным пальчиком на область гениталий, – тоже всё настоящее. Есть и то, и другое. Мы существа обоеполые, андрогинные, а потому – божественные. Мы – гермафродиты.

Мамушка посмотрел на доктора Треу.

– Да, и он тоже, – сказал доктор Пеу. – И доктор Ваю. Мы все трое, составляющие небесный триумвират, являемся гермафродитами.
Мамушка посмотрел на доктора Ваю, занятого своими делами, и подумал: «Что, неужели и он тоже?»

– Иначе и быть не может, – выдернув зубами пробку из очередной бутылочки, произнес доктор Треу, – великие алхимики триединства могут быть только гермафродитами. Это записано и в Кодексе алхимиков.

– Да расслабься ты! – снова придвинулся к сыщику доктор Пеу. – Что, сисек бабских никогда не видел? Давай-ка выпьем с тобой на брудершафт!

Мамушка сам не понял, как его рука с бутылочкой переплелась с тонкой, женской рукой доктора Пеу, как они одновременно забулькали вином, как оторвались от горлышек, и как женские, окаймленные черной мужской бородой, сладкие губы приложились к его губам.

Мамушка не смел оттолкнуть алхимика, и не смел отпрянуть от него, поэтому поцелуй продолжался довольно долго. Целующий прильнул к Мамушке всем корпусом, обнял его за шею левой рукой и прижался своими грудями к его груди. Когда поцелуй закончился, и доктор Пеу отстранился, было видно, как сверкают его красивые миндалевидные глаза – совершенно как у женщины.

Снова было вино, закуска, вкуснейшие маринованные цикады, колбаса и фрукты; спели песню… Был еще один поцелуй на брудершафт с доктором Пеу.

«Слава богу, – думал Мамушка, – что доктор Треу не лезет ко мне с поцелуями».