Поиск

Я работаю считывателем в службе розыска пропавших и прямо сейчас вместе со своим напарником, документалистом Ан, вхожу в дом одного из разыскиваемых. Ан как лицо, ответственное за составление отчета, уже от порога начинает надиктовывать результаты своих наблюдений:

– Аура помещения не является дисгармоничной. В цветовой гамме отсутствуют красные и желтые тона, преобладают голубые и зеленые оттенки. И все же...

Встретившись со мной взглядом, Ан умолкает. Слегка поджав губы («ах, в очередной раз проштрафилась!»), она легко касается браслета на запястье левой руки – теперь записывающее устройство будет фиксировать не звуковые волны, а сердечный пульс, который не менее точно отображает поток мысли.

Жилое помещение полно мыслеобразами. Поначалу всегда бывает трудно отделить поток мыслей проживавшего от реальных событий, и, пока я, прислонясь к дверному косяку, пытаюсь освоиться в новой среде, Ан, живо обойдя каждый уголок, подзывает меня к себе.

– Здесь он обычно подолгу сидел и размышлял, – показывает она на кресло-трансформер. – С подробностями сама разберешься, но я тебе очень рекомендую обосноваться именно здесь.

Последняя ремарка сделана Ан, скорее, для самоутверждения, – обычно я безоговорочно следую ее советам: она отлично чувствует насыщенность атмосферы мыслью, а уж расшифровка мыслеобразов – моя задача.

Удобное кресло сразу же принимает меня в свои объятия. В пору закрыть глаза и сосредоточиться на считывании. Но вопреки нашей договоренности Ан снова заговаривает со мной:

– Послушай, здесь есть видео с ним. Он много записывал. Похоже, сегодня нам повезло и мы сразу получим подсказку.

Довольство, которое звучит в голосе Ан, вызывает во мне внутреннюю улыбку («немного же тебе, голубушка, нужно для счастья»). Тот же живой интерес к обнаружению мельчайших подробностей сквозит в желании молодой коллеги смотреть видео в голографическом формате.

– Давай выйдем из комнаты, – машет она от порога. – Я тебе и коврик уже постелила...

Те записи, по которым мысленно я могу пробежаться за несколько минут, мы теперь будем смотреть не один час. Стоит ли мне согласиться?

В глазах Ан, по-детски доверчивых, светится столько надежды... Не нахожу в себе сил обмануть ее ожидания.

* * *

– Итак, начинаю свой видеодневник. Надеюсь, у меня достанет терпения вести его долго, быть может, до конца жизни, – молодой человек, сидящий к нам лицом, приветливо улыбается.

– Почему сегодня?.. – его улыбка становится шире, а речь замирает в интригующей паузе. – Именно с сегодняшнего дня мне наконец разрешено видеться с посетителями из Тонкого мира.

Его вдохновленное новой возможностью лицо постепенно теряет свою живость, глаза медленно закрываются... Чтобы не создавать помех, я намеренно не использую тонкое зрение и непроизвольно вглядываюсь в черты лица юноши. Древняя наука физиогномика сразу выявила бы по ним неординарность личности и вместе с тем чрезвычайно непростой характер – натуру, способную как к взлетам, так и к падениям, у которой созерцательность неожиданно чередуется с напористой активностью. В конце концов в покое всегда созревает движение, в неявности – определенность. Так наступает момент, когда ноздри на лице молодого человека вздрагивают, как будто улавливают какой-то посторонний запах.

– Море и аромат нагретой на солнце хвои... Этот знакомый с детства запах... – запах моего старшего брата... Я так скучаю по нему... – глаза юноши наполняются слезами.

– Эй, Ханыль, не будь плаксой, – отделяется от стены высокая фигура. – Мы давно не виделись, но поверь, я тебя никогда не выпускаю из поля зрения.

Слова брата не слишком приободрили Ханыля. Как и многие другие, свою первую встречу с насельником другого мира он воспринял болезненно. Непросто было свыкнуться с существом, лишенным плотности и тепла живого человека. Тот, кого он знал и любил, теперь выглядел иначе: окруженный голубоватым свечением, он был виден нечетко, как будто в дымке, от него неприятно веяло холодом.

Когда первое потрясение прошло и плечи Ханыля расправились, он засыпал брата вопросами:

– Чем ты теперь занимаешься? Хорошо ли тебе? Кто твои друзья?..

– У меня все в порядке, правда, – голос брата звучал тепло, но по всей видимости, вести разговор о себе он не собирался. – А с тобой что? Из-за чего в твоей ауре появились серые перья неприязни?

Обеспокоенный тон, каким был задан вопрос, не оставлял сомнений: брат знает обо всем, что происходит с Ханылем и теперь ожидает разговора по душам.

– Я не могу простить отца, – признание давалось Ханылю с трудом. – Знаю, то, что должно случиться, непременно случится. И, тем не менее, не могу...

– Нет-нет, – запротестовал брат, – то, что случилось, – не вина отца...

Уловив укоризненное выражение на лице Ханыля, он прервал себя на полуслове.

– Я хочу, чтобы ты избавился от своей обиды, – сказал он с нажимом. – Не желаю, чтобы ты тратил свою психическую энергию на негодные, несправедливые мысли. Когда твой костер гаснет, стоит податься на свет дальних огней, чтобы избежать нападения диких зверей и не замерзнуть в ночи.

– Но я хочу оставаться на том же месте, и зажечь новый костер. Для этого мне нужно знать правду. Только зная причины, я смогу изменить ход мысли.

В комнате повисла тишина: два мира – Тонкий и плотный, мир, ведающий причины и мир, знакомый только со следствиями, – встретились и не могли объединиться во взаимном доверии. Короткий диалог, казалось, исчерпал себя. Ханыль вопросительно смотрел на брата, но тот никак не реагировал.

– Я ухожу, – наконец произнес он печально. – Мне трудно долго оставаться в этом мире. Вижу, у тебя имеется пси-чувствительный экран. После перехода постараюсь показать на нем события той ночи.

Когда экран ожил, не только Ханыль, но и мы тоже вздрогнули. Кромешная тьма, рассекаемая разрядами молний, свистела и шумела на разные лады. Значительно тише было в доме, где, похоже, все уже спали. Но вот в одной из комнат загорелся свет, и из нее поспешно вышел еще не старый мужчина. Разбудив мальчика, в котором легко угадывался брат Ханыля, он не теряя времени покинул дом, мальчик последовал за ним. Дорога, едва угадываемая в свете фонаря, судя по растущему грохоту прибоя, вела к морю. Мальчик, который шел по стопам отца, вдруг наткнулся на него – сидящего на земле.

– Отец, что случилось?

– Кажется, я ушиб ногу. Помоги встать.

Ни со второй, ни с третьей попытки подняться на ноги у мужчины не получилось.

– Побудь здесь пока. Я быстро сбегаю на берег, узнаю, что случилось, и сразу вернусь.

Не слушая возражений отца, мальчик подхватил фонарь и поспешно удалился в направлении причала. Там, в свете прожектора он заметил неповоротливую фигуру в тяжелом дождевике. Издали казалось, что на заливаемом водой понтоне, человек исполняет какой-то ритуальный танец. Поравнявшись с ним, мальчик как будто тоже стал плясать, подчиняясь ритму набегающих волн, но в какой-то момент стало ясно, что его цель – запрыгнуть на одну из лодок, пришвартованных к причалу. Очевидно, юноша был ловчее человека в дождевике и немного погодя он уже оказался на лодке. Тесно прижавшись спиной к ходовой рубке, он стал осторожно продвигаться в сторону кормовой части. Вряд ли человек в дождевике мог разобрать, что произошло с ним дальше, – лодка стояла почти под прямым углом к причалу. Однако наблюдателю с берега было видно, как добравшуюся до кормы шаткую фигурку, сбила с ног бушующая стихия и стремительно потащила за собой в темноту...

* * *

– Послушай, Мая... – полувопросительно обратилась ко мне Ан.

– «Не хочется ли тебе посмотреть еще одно наводящее тоску видео» – ты это хочешь предложить?

Заметив, что я настроена ответить ей отказом, изобретательная Ан тут же нашла предлог, поубавивший мое нежелание повторно окунаться в чужую личную жизнь.

– Давай просто посмотрим еще одну запись, – сказала она. – Чует мое сердце, что она о девушке... быть может, о той, к которой этот горемычный юноша полетел на крыльях любви.

И, не дожидаясь моего согласия, Ан тут же активировала голографическое устройство.

Очередная дневниковая запись Ханыля, и правда, рассказывала о его встрече со второй половиной, явившейся к нему из Тонкого мира.

Впервые мне удалось убедиться в истинности выражения – «между ними проскочила искра». Не просто искра, но целый сноп белых и голубых световых явлений случился тогда, когда взгляд Ханыля поймал луч направленного на него взора больших, сияющих искренним чувством глаз. С появлением девушки в комнату вошел тонкий аромат роз и вместе с ним вспышки розового света, которые спирально нарастая, затем растворялись в воздухе. Казалось, что так из крохотных бутонов вырастали пышные розы и после, уронив все лепестки, возвращались в свой мир, к истокам. Картина очаровывала, но взгляд Ханыля постепенно затуманила тоска.

– Почему ты не пришла на землю в этот раз? Я хорошо помню, как мы готовились в Тонком мире к совместному воплощению...

– Я тоже очень... очень скучаю по тебе... – в голосе Ханы слышались нотки горечи, нередко возникающие у людей, вынужденных мириться с неизбежным.

Ханыль пристально глядел на возлюбленную и словно бы читал по ее облику историю их общих жизней, где, преодолевая любые препятствия, они находили друг друга – безоговорочно следуя магии сердечного притяжения, без остатка отдаваясь взаимно воспламеняющему сотрудничеству.

Молчание прервала Хана:

– Твое ясновидение неплохо развито и, наверное, постепенно тебе удастся догадаться о том, почему мы не вместе. Но сейчас, когда ты так обеспокоен, мне бы не хотелось открывать тебе истинную причину. Истину нужно не только разглядеть, но и уметь принять.

– От тебя исходит благоухание розы... Ты прекрасна, как цветок... Но почему мне кажется, что я испытываю боль от твоих уколов?

– У меня нет колючек... я люблю тебя... Но ты сам зачем-то хочешь испытывать боль, обвиняя в этом других. В какой непроницаемый кокон обернут твой дух, если в мире радости ты находишь повод для боли?

Упрямо продолжая сопротивляться неведению, Ханыль готов был как угодно долго настаивать на своем:

– В чем моя слабость? В том, что я слишком зависим от желания быть рядом с теми, кого люблю?.. В том, что я страдаю, когда меня предают?..

– Поверь, любимый, я никогда не предавала тебя...

Девушка положила руку на сердце, и Ханыль вдруг почувствовал, что она, в самом деле, была верна своему слову и вместе с ним пришла в этот мир, но почему-то рано из него ушла, так и не встретившись с предназначенным для нее мужчиной.

– Я отпущу тебя, – сказал он. – Знаю, тебе здесь нехорошо. Но и ты войди в мое положение: я страстно желаю знать обо всем, что касается тебя...

– Будь по-твоему. Я покажу тебе мой последний день, не сожалей... – и, не договорив, Хана исчезла.

Вряд ли Ханыль предполагал, что на смену болезненному расставанию придет еще более болезненное прочтение страниц прошлого. Первые же кадры, которые возникли на неожиданно засветившемся экране, тяжело отразились на его сердце. Ни яркие краски солнечного лета, ни прекрасный вид хорошо ухоженного сада не могли отвлечь его от вида девочки, неспешно передвигавшейся по дорожкам в автоматической коляске. Ее миловидное лицо ясно улыбалось, но вряд ли девочку можно было назвать счастливой – обе ее ноги ниже колен отсутствовали.

Не менее шокировал Ханыля мужской голос – он определенно узнал того, кто сопровождал девочку на прогулке.

– Ну вот, дорогая, здесь ты сможешь немного отдохнуть перед операцией. А уж после того как тебе приладят новые ножки, будешь бегать по саду, сколько захочешь.

Не особо прислушиваясь к сочувственным речам своего спутника, девочка предпочитала отдавать свое внимание тому, что было по ее мнению прекрасно и ново. Приблизившись к основанию большого зеркала-отражателя, она задумчиво сказала:

– У моего папы на работе было много таких зеркал. Он говорил, что они хорошо аккумулируют психическую энергию.

– Прости. Мне жаль, что ты осталась без родителей так рано. Но теперь я о тебе позабочусь...

При упоминании о родителях пальцы девочки судорожно сжали подол цветастого платья, однако отдавать дань тяжелым воспоминаниям она не желала:

– Дядюшка, а для чего здесь это зеркало?

Мужчина, явно обрадованный возможностью поговорить о любимом предмете, охотно переменил неловкую тему:

– Это зеркало направлено в сторону моря и создает у берега энергетический заслон. Наш поселок находится ниже уровня моря – без такой защиты он может быть затоплен в один момент. Но этого не произойдет: я всегда на страже и всегда слежу за своевременной подачей на зеркало нужной порции энергии.

– Неужели вы делаете это один! – восхитилась девочка.

– О нет, дорогая, – рассмеялся дядюшка. – Каждое утро вместе со всеми жителями поселка я посылаю психическую энергию в сторону этого удивительного устройства, которое по крупицам ее собирает.

Любознательная девочка, безуспешно пытаясь дотянуться рукой до нижнего края зеркала, живо поинтересовалась:

– Оно так из-за солнца светит?

– Нет. Вообще-то его материал черного цвета, но когда оно сполна насыщено энергией, оно становится таким сияющим. А вот если на нем появляются темные пятна...

– Что будет, если появятся пятна?

– Это значит, что энергии недостаточно, и наша энергетическая дамба может быть прорвана. Тогда вода зальет поселок...

Внезапно экран в доме Ханыля стал темным, и только шум, исходящий от него, свидетельствовал о том, что рассказ Ханы еще не окончен.

Сильный ливень, низвергающийся из недр мрачного грозового неба, кажется, соревнуется с яростью бушующего моря, но даже вместе они не могут заглушить грозные раскаты, неотменно следующие за разрядами небесного электричества.

Разбуженная грозой, девочка зовет дядю, но тот все никак не откликается.

– Не стоит терять самообладания... не стоит, – успокаивает она себя. – Вон даже Луна не боится грозы и продолжает светить...

– Ой, это же не Луна, а зеркало в саду! – вдруг спохватывается девочка.

Но почему это творение рук человеческих сейчас так напоминает небесное светило? Не потому ли, что на нем наблюдаются тени опасных пятен? – Именно это сейчас больше всего тревожит девочку.

– Давай-ка вспомним, чему нас учил папа, – обращается она к себе. – Нужно хорошенько сосредоточиться, а затем молниеносно послать энергию туда, к нашей маленькой луне.

Судя по тому как замирает тело сидящей в кровати девочки, она не медля воплощает свое намерение в жизнь. Результатом ее решимости становится почти полное исчезновение пятен на светящейся поверхности зеркала.

Неотрывно наблюдающий за этим беззаветным геройством Ханыль, вдруг вскрикивает: из носа девочки начинает идти кровь...

* * *

Однажды в порыве недовольства Ан нашла для меня забавное прозвище.

– Умеешь же ты оборвать захватывающий момент, коллега. Ты, как прерыватель в электрической цепи, такая же резкая и неумолимая.

Вот и теперь, когда я приказала Ан остановить видео, она снова обозвала меня «прерывателем» и демонстративно приложила палец к сенсорной кнопке голографа, хотя обычно предпочитала тренировать на подобных действиях силу мысли.

Сообразив, наконец, что из-за ее случайных догадок мы потратили много времени впустую, Ан согласилась, что нам следует поторапливаться, и отныне была готова принимать на веру мои доводы. Например то, что Ханыль отправился туда, где надеется обрести примирение с судьбой.

Эта нехитрая догадка лишь окрепла, когда среди мыслеобразов, наполнявших комнату, мне попался образ путеводителя для паломников, желающих укрепить свой дух на пути в одну из горных обителей.

В наши обязанности не входил розыск пропавших за пределами города, мы имели право препоручить дальнейший поиск Ханыля другой команде. Однако в бегстве Ханыля мне виделся и такой, естественный для желающих избыть душевную боль, мотив: он неосознанно жаждет получить понимание и сочувствие тех, кто встретится ему на пути. И одними из первых сочувственников, пускай и заочных, стали мы.

Когда четкая мысль – изображение разыскиваемого – полетела в пространство, ей ответили многие чуткие сознания, в самых разных местах повстречавшие Ханыля. Совсем скоро из разрозненных показаний сложилась карта перемещений беглеца и наметился вектор его пути.

Повстречаться с Ханылем мне довелось на горной дороге, в непосредственной близости от конечной точки его маршрута. Его сильно похудевшее лицо загорело и казалось теперь аскетичным, но взамен просветленности аскезы в его глазах читалась глубоко затаенная печаль.

– Знаю, вы были у меня дома и, по-видимому, много чего увидели... Наверное, видели моего брата. Он погиб, когда мне было пятнадцать. Тогда я думал, что отец послал его одного в сильный шторм, чтобы он позаботился о чьей-то лодке. Брат всегда был отзывчивым и никогда не отказывал в помощи. Не раз мне казалось, что отец пользуется его готовностью быть полезным. Когда брат утонул, я сильно заболел. Быть может, я бы умер, если бы меня не держало в здешнем мире одно чрезвычайно сильное желание – поговорить с отцом и сказать ему, как я его ненавижу за то, что он погубил такого потрясающего парня как мой брат...

Достав из рюкзака флягу с водой, Ханыль предложил мне утолить жажду. Наблюдая за его неторопливыми движениями, мне подумалось, что, несмотря на боль, которую он продолжает испытывать, он выглядит более умиротворенным, чем раньше.

– А недавно, сразу после встречи с Ханой, у меня появилось желание возненавидеть и мою мать, – глядя куда-то за горизонт, сознался Ханыль.

Было более чем странно в мире, где чувство ненависти давно считалось анахронизмом, встретить столь сильно выраженную неприязнь. Однако мои глаза меня не обманывали: в ауре Ханыля сейчас не было и малейших признаков кровавого пламени гнева. Отдавая дань прошлому, он как будто проверял, правда ли он сумел избавиться от яда разрушающих мыслей.

– В пятую годовщину смерти брата родители почему-то поругались Никогда прежде я не слышал, чтобы они повышали голос друг на друга, и потому вышел, намереваясь во что бы то ни стало остановить их. Но то, что я услышал, заставило меня замереть у двери родительской спальни.

– Ты называешь меня убийцей, но сама тоже повела себя недостойно, – выговаривал матери отец. – Это ты молила Владык кармы об изменении судьбы сына. И ты же заставила меня подать прошение в Совет, чтобы ему запретили видеться с приходящими из Тонкого мира, пока он не женится и не обзаведется потомством.

В голосе матери звенели слезы.

– Ты будто бы не знаешь, что мои сны всегда сбываются, – обиженно твердила она. – Ты же сам мне сразу поверил: наш сын непременно женится на безногой девушке и останется без потомства...

Конечно же, Ханыля еще в начальной школе учили, что мыслеобразы с негативным содержанием пагубно сказываются на ментальной сфере с последующим влиянием и на более плотные слои материи. Но он, возможно, до сих пор не до конца осознавал важность практики чистого мышления.

– Если бы в нашей семье не было атавистических настроений, я размышлял бы так же, как и вы, – уловил мои мысли Ханыль. – Но там, где мнением детей родители не раз пренебрегали и даже вмешивались в их судьбу, не могло быть мира. И потому, отравленный неприятием, я особо ревностно стал добиваться права встречаться с посетителями из Тонкого мира... Как вы думаете, что я почувствовал, когда с таким опозданием встретился с братом и своей дорогой спутницей?

– Сейчас ты другой. Думаю, что любимые тобой люди пришли к тебе из надземного не только, чтобы навестить тебя. Они должны были напомнить о том, что самоотверженность, готовность принимать удары во имя того, чтобы охранить равновесие вселенной, всегда оправдана.

Рукой, сжатой в кулак, Ханыль постучал себя в грудь:

– Я не смогу оправдаться... Если родителей я смог понять и простить, то человека, который, на самом деле, явился виновником моих – и не только моих – бед, я отпустить еще не в силах.

– Был ли это мужчина, который приютил девочку? – осмелилась предположить я.

Мои слова заставили Ханыля болезненно поморщиться. Он слегка наклонил голову, словно собирался с мыслями, но потом, передумав, ничего не стал говорить. Отлепив от своего браслета один из микродисков с записями, он так же молча приклеил его на мое запястье, а затем, повернувшись ко мне спиной, стал удаляться прочь. Однако пройдя несколько шагов, он все же обернулся.

– Спасибо, – сказал он.

Я помахала ему в ответ. Так мы отпустили друг друга и пошли каждый своей дорогой.

* * *

– Так кто же искал Ханыля? – набросилась на меня Ан, едва я переступила порог ее студии.

– Потом расскажу, а сейчас давай выйдем, – предложила я, показав на уютный внутренний дворик, где мы обычно любили общаться.

– Витаминный смузи, – расплылась в широкой улыбке Ан.

– Смузи подождет. Боюсь, что когда мы познакомимся с тем, что дал мне Ханыль, наше пищеварение не будет в порядке.

– О, это голос того самого мужчины, который был на том видео с девочкой, – живо отреагировала Ан при первых же звуках.

Из динамика, и правда, доносились два голоса – вышеупомянутого мужчины и Ханыля, Ханыль называл мужчину Главой.

– Глава, зачем вы потащили меня на берег? Неужели нельзя было поговорить дома?

– Не хочу, чтобы нас кто-то услышал. Сегодня твои родители позвали меня отметить десятую годовщину со дня ухода твоего брата, и твой отец признался, что ты с ним не ладишь после смерти брата.

– Это были вы на причале? – голос Ханыля, перекрывая шум прибоя, звучал резко. – Как вы вообще додумались до того, чтобы спасать какую-то лодку и рисковать человеческой жизнью?

– На лодке было кое-что ценное.

– Это была ваша лодка?

– Вообще-то... это лодка твоего отца.

– Моего отца? Не может быть! У нас никогда не было своей лодки...

Реакцией на эти слова был тяжелый вздох, который, очевидно, принадлежал главе поселка.

– Эту лодку он получил, чтобы проводить научные эксперименты. Но со временем мы стали использовать ее иначе. В трюме мы поместили глубоководных электрических скатов. Сам понимаешь, насколько ценное оборудование стояло там для поддержания их жизнедеятельности. Твой отец как морской зоолог занимался всем этим.

– Пропади пропадом все эти скаты и оборудование! – повысил голос Ханыль. – Разве они могут быть ценнее жизни брата?

Голос Главы звучал по-прежнему твердо, но приобрел оттенок усталости, как бывает у говорящего, когда ему не верят:

– На корме лодки было укреплено зеркало-транслятор – немного меньшего размера, чем то, что стоит у меня в саду. Наш поселок уже давно не справляется с насыщением основного зеркала – мало народа стало. Вот и придумали мы с твоим отцом использовать дополнительное зеркало и в качестве источника огненной энергии – электрических скатов.

– Выходит, что слухи о переселении людей из поселка были не выдумкой...

– Верно, в поселке остались лишь те, кто не хотели покидать его. Среди них был и твой брат, он любил море и свой дом... И поверь... никто не посылал его на лодку в ту злосчастную ночь, наоборот – и твой отец, и я его отговаривали. Он был не по годам серьезным и ответственным, и по его просьбе отец доверил ему присматривать за приборами на лодке...

Наступила пауза. К шуму волн и крику одиноких чаек присоединилось шуршание песка – скорее всего, говорящие двинулись вдоль берега. Судя по бессильной хрипотце, которая окрасила голос Ханыля, продолжать разговор ему было непросто.

– А что с девочкой?.. Зачем вы привезли к себе больную девочку?

Очевидно, собеседник не ожидал такого поворота беседы и, чтобы оттянуть тягостное объяснение, стал смущенно покашливать.

– Это мой недосмотр, – наконец признался он. – Трудно об этом говорить.

– Ответьте честно, зачем вы забрали из медцентра больную девочку? – настаивал Ханыль.

– После катастрофы, в которой погибли ее родители, а сама она так тяжко пострадала, она сильно тосковала. Врачи советовали ей на время сменить обстановку. Но кто же знал, что она, бедолага, отважится спасать от беды поселок...

Глава тяжело вздохнул:

– Мы оба потеряли родную душу и не должны теперь терзать друг друга.

– Но я ее даже не встречал! Откуда вам знать, что она для меня значит?! – взвился голос Ханыля.

– Погоди, не шуми, дай отдышаться.

Собеседники остановились, и затем немного задышливо Глава заговорил:

– Ханыль, помнишь день, когда я выгружал из машины инвалидную коляску? Тогда я почему-то надеялся, что ты мне поможешь.

– Зачем бы я стал помогать? Это ведь было специальное авто с роботизированной погрузкой.

– Ты мог хотя бы поинтересоваться, кому принадлежит коляска. Мы ведь не чужие, я знаю тебя от рождения. Но ты поздоровался и прошел мимо. А знаешь, что племянница сказала, когда увидела, как ты уходишь?

Не дождавшись отклика собеседника, Глава продолжил:

– Она светло так улыбнулась и сказала: «Вон мой суженый пошел». Я спросил ее: «Мне позвать его?» А она в ответ: мол, не надо, скоро и так свидимся.

Разговор прервался, из динамика доносились плохо сдерживаемые рыдания Ханыля.

* * *

– Как же непрост этот Ханыль, – покачала головой погрустневшая Ан.

– Удивишься больше, когда узнаешь, кто его искал.

– И кто же? – оживилась Ан.

– Не поверишь... Ханыля искал сам Ханыль...

Если бы в это время на Ан вдруг упал плод лимона, который висел прямо над ее головой, полагаю, что даже тогда ее лицо не выразило бы столько недоумения.

– Запрос на поиск он подал через подставное лицо. Ты же знаешь, что когда кого-то разыскивают, первым делом ему дают позволение общаться с гостями из Тонкого мира, чтобы пострадавший мог получать помощь не только от земли, но и от подсказчиков, приходящих из надземной сферы. Благодаря своей уловке, Ханыль наконец получил желаемое.

– Да он же настоящий преступник!.. Когда ты догадалась об этом?

– Когда во время нашего прощания он отошел подальше и сказал – так тихо, что пришлось читать по губам: «Я больше не хочу, чтобы меня искали».

– Нужно сейчас же подтвердить это документально, – поспешно решила Ан.

Я едва успела остановить ее намерение внести соответствующую запись в электронный протокол:

– Давай не будем пока докладывать об этом. Сейчас Ханыль находится в надежных руках. Думаю, что никто так хорошо о нем не позаботится, как владыка горной обители.

* * *

Из летописи горной обители:

«Новоприбывшый Х. во время практики групповой медитации перешел в Тонкий мир и не захотел добровольно возвращаться. Владыка вернул Х. и, погрузив в состояние транса, показал ему его участь в результате несвоевременного перехода. Х. обещал впредь отказаться от любых незаконных действий и избрал одну из предложенных Владыкой форм служения».

* * *

Искать и находить, неутомимо добиваться своего – Ханыль уже умел. Но сполна отдавать себя служению во благо других ему еще предстояло научиться.

Здесь, в горах, особенно когда закаты и рассветы во все небо разворачивали свое щедро насыщенное огнем полотно, он наконец обретал покой и вдохновение трудиться. Трудно сходясь с людьми, он учился терпению и терпимости и находил свое место в кругу бесхитростных братских отношений. – Работа горного спасателя пришлась ему по душе.