Дети Небесного острова. том 2. глава 47

"Семена смуты"

Издали всматриваясь вперёд, Герда так и не смогла распознать хотя бы один-единственный малозначительный след Шинго, покидавшего захламлённую коморку станции – не самое приятное, жёсткое и справедливое заточение. Она ещё коротко поглядела ему вслед, а затем вновь опустилась на колени, переведя задумчиво-тревожный взгляд на своё сильно смазанное отражение, подрагивавшее сразу в нескольких десятков крохотных осколков разбитой посуды.
Она решила, что бесстрашный, беззаветно преданный Небесному острову герой уже давно оставил позади мрачные шершавые стены тесной, удручённой комнатушки. Тоскующая и хрупкая мать Эми и Рины, которая прежде славилась на «Вивет» незыблемым авторитетом и страхом, холодной, решительной и порывистой мисс Гертрудой, и не догадывалась, что, если попробовать подойти к низким широким дверкам коморки, остановиться перед ней на расстоянии вытянутой руки и, нагнувшись к потрёпанным и пропылившимся скрипучим доскам, застилающим пол, внимательно осмотреть все мелкие детали, трещинки и бороздки, то среди них можно было увидеть крохотного муравьишку, торопливым, но слаженным шагом упорно выбивавшего себе дорожку в широком почерневшем зазоре между двумя элементами древесного покрытия, прямиком к освободительной щёлке, что едва ли виднелась под дверью тонкой тусклой полоской, из глубины коей скудно сочился неяркий свет.
Шинго постарался не терять ни минуты и позволил себе проявить недюжинную расторопность и шустрость. В мгновение ока он приблизился к тому незаметному просвету, отделявшему его от полноценной свободы, вдохнул побольше воздуха в крошечную грудку и, не оборачиваясь, без малейшей мороки перебежал его, одним могучим рывком очутившись на воле, по ту сторону злокозненной двери.
Оглядевшись по сторонам, живой осколочек от неба смог облегчённо вздохнуть – коридоры дальнего крыла станции, густо занавешенные тьмой, которую не под силу было развеять даже чистому бескрайнему небу, что расстелилось над ними широким ковром полупрозрачной ясной синевы, были совершенно пусты и безлюдны.
Но когда его взор непреднамеренно упал на перекошенную, запылённую, жестоко разворошённую временем и суровыми условиями дверь коморки, испещрённую вездесущими обрывистыми линиями трещин и неглубоких щёлок, сердце его горько и болезненно защемило от осознания того, что он более ничем не может помочь самоотверженной, отрешённой от теперешней своей тяжёлой и гнетущей узнической жизни, смелой и безвозмездной пленнице, ныне живущей лишь в своих мечтах и воспоминаниях, в том самом мире, где Небесный остров не разрушается, из последних сил выдерживая интенсивный натиск назойливого и циничного врага, а процветает и благоденствует, где она с дочерями жила спокойной, пускай и очень непростой жизнью.
 От ранней зари и до поздних сумерек Герда была на ногах, не покладая рук, работая в тех сферах небесного общества, в каких только могла, мало думала о себе, всё больше вырисовывая в грёзах дальнейшую, светлую и ни от чего не зависящую жизнь своих людей. Станция подарила ей то кратковременное, сладостное, но очень обманчивое и лживое чувство реализации сокровенных мечтаний, кое-какие задатки управления и быстротечную опору власти, однако это было не совсем тем, что она действительно хотела, потому что даже под конец суток, пропустив через себя все возможные области деятельности, падая с ног от усталости, она всегда успевала обмолвиться ласковым благодарным словом со старшей дочерью, Эми, и от всей души обнять и поцеловать в лоб подбежавшую к ней обрадованную малышку Рину…
А «Вивет» … «Вивет» отняла у неё даже это, её собственную, ни с чем не сравнимую по ценности семью, сбросив притягательную маску и открыв своё истинное, полное ненависти и раздора, кошмарное лицо. Только оказавшись взаперти, свергнутая покаявшаяся руководительница поняла, что те дни, в которые она трудилась без устали, которые вечно всплывали в её памяти с расстройством, безысходностью и грустью и об каких она искренне желала поскорее позабыть, когда материальное состояние её семьи наладиться, на самом деле и являлись настоящей её свободой…
Шинго вздохнул, опустив глаза, и поспешил отвернуться от растравляющей его мысли темницы. В глаза ему почти сразу бросился беленький конверт, лежавший неподалёку, который моментально показался ему очень большим и широким за счёт его микроскопического размера. Восстав с могучим духом, бывший небесный шпион плавно подошёл к нему, вспомнив об поручении, данном ему Гердой – донести её записку в целости и невредимости и передать лично в руки двум сёстрам. Новая цель немного ободрила его и он перестал чувствовать таким потерянным в нескончаемом круговороте затягивающих негативных событий, немедленно представив, какой радостной, восторженной улыбкой озарится миловидное веснушчатое личико Рины, его удивительной пятилетней хозяйки, когда она узнает о весточке, присланной матерью – он-то помнил с каким нетерпением и запалом она ждала от неё писем и как ужасно огорчалась, не получая таковых.
Муравей-Шинго крепко зажмурился и напрягся, сконцентрировав всё своё внимание на единой общей идее, вообразив что-то далёкое и глубокое, то, что видел только он. Вскоре его крохотное тельце чуть оторвалось от холодного металла платформы, на которых держится вся станция, а потом он и вовсе потерял определённую форму, вновь обратившись в яркий ослепительный комок, способный превзойти по своей мощности сам солнечный свет. Но в своём первозданном обличии он пробыл совсем недолго, потому как энергетические потоки, из которых целиком состояла вся его добрая сущность и миролюбивая душа, заполонившие всё пространство вокруг него, начали планомерно соединятся друг с другом и бессвязная масса приобрела чёткую форму маленькой и ловкой птички-голубя.
Светлый, юный, проворный голубок пустил тихую, почти неподвластную обычному уху трель, быстро завертев нахохленной головкой по сторонам, нагнулся к важному конверту и теперь без каких-либо усилий захватил его аккуратным цепким клювиком. Встрепенувшись и мысленно подготовив себя к непростой дороге, он встрепенулся, а затем быстро уложил встопорщенные пёрышки, потом раскрыл свои тонкие, но довольно крупные белоснежные крылья с призрачно-серебряным отливом и, несколько раз хлёстко замахнувшись ими по воздуху, видно, желая хорошенько размять, плавно отступил на несколько шажков назад, готовясь к полёту.
Мерцая маленькими ясными глазками, в которых тотчас нашли своё проявление ветреная отчаянность и неустрашимость, а также горячее стремление изменить ту ужасную и тёмную судьбу Небесного острова, что с таким усердием и энергией сейчас старались воплотить в жизнь подлый эгоистичный Энцберг и его верные приспешники, поделившие между собой такую же  ядовитую предприимчивую циничность, что таилась в самых потаённых уголках его мерзкой, пропитанной злобой, страстным желанием забрать под свой беспрекословный, поистине диктаторский контроль плодородные, цветущие земли, чтобы затем планомерно и беззастенчиво осквернить их, вогнав в богатейшую чёрную почву неумолимые и бесчувственные ковши и буры.
Пускай, он ретиво уверял всецело поддерживающее его окружение в том, что поступает так только из благих побуждений и нужд обедневшего наземного мира, чьи ресурсы уже давно были истрачены, и понадобится долгое время для того, чтобы возобновить хотя бы некоторую часть из прежних запасов, но в глубине своей души Шинго осознавал, что не может доверять и этим его словам, с какой бы искренностью и пылкостью они ни были произнесены – он не исключал, что у хитроумного самопровозглашённого лидера могут быть какие-то свои личные мотивы, заставившие его пойти на эту сделку со станцией…
И гордый защитник Небесного острова взлетел, резко и точно, словно могучая белая стрела, пронзив собою воздушные просторы. Живой осколок от неба любил перевоплощаться в самых разных птиц и летать, чувствуя порывы крепкого ветра у себя под крыльями, что всегда уверенно, но ненавязчиво подгоняли его к необъятной выси, любил наслаждаться этим необычным, но при этом бесконечно манящим и захватывающим чувством, вкладывать все свои способности и природное изящество в виртуозные петли и изящные круги, или всего-навсего парить, полностью отдавшись воздушной стихии…
 Однако теперь ему было не до того: взмыв вверх он ощутил какое-то странное, непривычное и тяжёлое чувство какой-то опасности, невзрачной угрозы, которая, подойдя почти вплотную к острову, выпустила свои острые предательские когти. Конечно, проживая на острове с командой и участвуя в ответственных миссиях, он не раз испытывал на себе нечто похожее, но всё же, именно в этот момент ему вдруг он сумел уловить его настойчиво и отчётливо, а не мимолётно, как бывало чаще, словно сам августовский ветер перенёс к нему те хмурые и боязливые настроения, сомкнувшие кольцо на некогда благоденствующем острове…
Шинго, на долю секунды замерший над платформами, внезапно развернулся, отлетел назад и, посильнее сомкнув клюв на конверте, но в то же время стараясь особенно не сминать его, практически впившись глазами в очерченную линию горизонта, выбрал курс между двумя прилегающими станционными платформами и, тронувшись по дуге, ринулся в замечательно выученном направлении – в сторону дорогого острова.
Он ничего не видел перед собой, лишь изредка, самым краешком блистающих зорких глазок-бусинок отмечал проносящиеся мимо строения, ведь сам он пока что только разгонялся перед набором высоты, а потому летел довольно низко над станцией и её постройками, задевая их своей маленькой – величиной с ладошку – стремительно кружившейся на воле тенью.
Самым первым, что он с горестью узнал, были камеры для заключённых, располагавшиеся чуть ли не напротив злополучной коморки, всё в том же малопосещаемом крыле «Вивет». Это были изолированные от всего остального пространства помещения, немногим больше той импровизированной «тюрьмы», где он более недели вместе с Гердой бедно и безвыходно отбывал наказание, предписанное ему амбициозным тираном, всё-таки закрепившим за собой власть и должность управленца, фактически совершившим переворот на станции. Туда отправляли деятелей, единогласно признанных изменниками и врагами их «великого» дела, хотя большинство из невольников станции были непорочными и невинными людьми, в воспитании которых преобладала открытость, прямолинейность и честность…
Сердце Шинго ёкнуло, когда он, казалось, увидел одну из высоких железных дверей, построенных ряд, он немедленно убедил себя, что знает эту комнату, так как, по его памяти, как раз в ней был заточён отец главного пилота сопротивления Дарена, выдающийся профессор Юджин Скайерс – образованный учёный родом с Небесного острова, добропорядочный и заботливый семьянин, в одночасье упавший в глазах «Вивет» (ровно так же, как и она в его) и  поплатившийся за свою эмоциональность, упрямство и откровенность, за то, что, не скрываясь, без притворства, высказал корыстолюбцам всё, что о них думает, едва узнав об подлинных целях, преследуемых станцией.
Небесный сопротивленец ясно помнил, как они пытались спасти его, вырвали его из плена опостывшей тюрьмы и готовились организовать его побег, который так и не смогли успешно исполнить – бесчувственный Энцберг тотчас разгадал их планы, призвав своих безукоризненных подчинённых, он предотвратил триумфальное освобождение бывшего сотрудника, а ныне «неприятеля» и «злоумышленника» «Вивет», в котором давно уже видит скорее ничтожную помеху, чем правдивого уважаемого человека, для скверного неофициального руководителя он навсегда остался в прошлом.
Шинго вспомнил испуганное лицо сына профессора, застлавшееся тревогой, разочарованием, растерянностью и досадным чувством собственного бессилия, когда самоотверженный отец сам отпустил его ладонь, спасая отважного и импульсивного юношу, собственноручно отдавая себя разгорячённой толпе работников станции, отводя самому себе неутешительный и крайне строгий приговор, ибо он понимал, что после такого дерзкого и решительного поступка, крайне осудительного на станции, речи о снисхождении к его сложному и нелёгкому положению быть просто не могло.
 Он помнил, как Дарен долго распалялся, не в состоянии побороть свой гнев и обиду – как на станцию, что содержала его отца в грубых и истерзывающих условиях, так и на самого себя за то, что в нужный момент не сумел проявить необходимую инициативу и подвёл свою семью. Только по прошествии некоторого времени, ценой неимоверных усилий, главному пилоту дирижабля сопротивления удалось усмирить и охладить свой масштабный неутихающий пыл, которые едва не привели к необдуманному, бесцеремонному уничтожению «Вивет», и вернуть себе холодную голову и здравомыслие…
Шинго-голубь тяжко вздохнул, словно собираясь сбросить с себя это душераздирающее, а иногда и попросту неподъёмное бремя сочувствия, закравшееся в его сердца ноющей, почти непреодолимой болью, всё сильнее вонзающее в него свой вострый нещадный кинжал. Мирный и мягкосердечный осколок от неба всей своей чистой и светлой душой желал уберечь тот мир, что стал для него родным, хотел, чтобы его милая команда, те милосердные и сострадательные люди, подарившие ему кров и заботу, те, благодаря коим он стал тем, кем является сейчас, процветали и жили в покое и гармонии, чтобы когда-нибудь они были с лихвой вознаграждены за свою бескорыстную благодетель.
Он подумал о том, как бы стало чудесно, если бы с Герды и Скайерса наконец-то спали недостойные оковы, и они смогли по-настоящему воссоединиться со своими истосковавшимися семьями. Оставляя зловеще чернеющие платформы воздушной станции позади, в непоколебимом Шинго всё сильнее укреплялось осознание того, что его отбытие с «Вивет» отнюдь не являлось концом – он вернётся, вернётся со своими друзьями, чтобы до исхода веков вернуть Небесному острову право на неприкосновенность, а если так будет угодно самой судьбе – беспристрастно отвоевать его, наконец поставив точку в этом серьёзном вопросе.
Мимо отважного героя с молниеносной скоростью пронеслось многоэтажное здание общежития, где на период непосредственной работы обустроились сотрудники, за ним проследовала пристройка наподобие склада, а чуть дальше, соседствуя друг с другом на широких параллельных округлых платформах, будто бы из неоткуда поднялись две главные опоры станции, так называемые «Центры» - крупный и раскидистый «Центр изучения» и другой, что выглядел покомпактнее, но при этом был намного выше – «Центр управления». В порыве необъяснимого чувства, внезапно его захлестнувшего, осколочек резко подлетел к последнему и, наградив испепеляющим ненавистным взглядом, суетливо махнул крыльями и подался прочь, обогнув презренное строение.
 Контуры «Вивет», её властолюбивые и бессердечные диктаторские задумки и варварское отношение к Небесному острову и всему тому, что с ним связано, что он уже не мог терпеть категорически, стали торопливо размываться и тускнеть, превращаясь в жирную чёрную точку, запятнавшую собою, беззаботное и ласковое небо, словно грозная прореха, сулившая всем неотвратимые трудности и невзгоды. Шинго покидал это место с мыслями двузначными и не понятными даже ему самому, на сердце продолжало быть очень тяжело и нескладно.
Пролетев ещё около получаса, волевой голубок увидел, как распростёртые синие небесные своды начинают заливаться алым оттенком, солнце подошло к западу и сильно разожглось, приобретя жаркий румянец. Глядя на могучее мощное светило, Шинго с невольной грустью расставания припомнил, что где-то там, в неизмеримой дали, за своим милостивым покровителем слепо держит путь Остров солнечного света, и где-то там, в несчётных знойных его владениях проводят свои дни неугомонные герои Небесного острова. Тоска разрывала его изнутри, невыносимо сильно хотелось переменить выверенный путь, но поручение Рины, разумеется, сейчас было важнее, и он ясно отдавал себе отчёт об этом.
Сейчас он не мог точно сказать, когда сможет подобраться к Небесному острову, который отсюда был виден зеленеющим, но весьма притухшим пятнышком, чудом справляющимся с надвигающимся хаосом, но, чем скорее он махал крыльями, вздыбливая пёрышки, тем всё лучше и острее осознавал всё то, что произошло с великой непокорной землёй за месяц его отсутствия: облака, которые служили ей удобной и мягкой периной, вновь начали стремиться наверх, обволакивая раздольные просторы, как будто вновь стал возрождаться пугающий облачный щит – очень нехорошее предзнаменование. Конечно, он был ещё не совсем сформирован, в нём было довольно брешей и просветов, но облака, из которых состояла защитная сфера были пышнее и темнее, больше походя на тучи…

Едва над величественным островом в небесах начал заниматься рассвет, ласково рассыпая по холмам, лесам и долинам отголоски лучиков щедрого и безвозмездного летнего тепла, едва в слегка утомлённой длительным жаром великодушной погоды, густой и привольной рощице, буйствующей неподдельными живыми красками, какие естественно проявляет природа, стоит ей оказаться оставленной людьми, приобрести спокойствие и уединение, стали подавать свои заливистые голоса первые ранние птички, а неудержимый озорник-ветер принялся нетерпеливо подхватывать их певческий дар, чистосердечно разнося их по округе, а на одной из обширных площадей, расположенных в самом центре Небесного острова, привычно называемой всеми рыночной, уже давно кипела активная деятельность.
В действительности, желавшие сыграть на устоявшихся в народе опасениях, страхах и всеобщем беспокойстве, торговцы, с недавних пор просто перестали отбывать с прибыльного места, большинство протяжных выкриков, настойчиво призывавших опробовать тот или иной товар, не стихали до глубочайшей ночи, когда солнце садилось, а сквозь пробоины возродившегося облачного щита начинал струиться нежное, почти прозрачное звёздное сиянье, но некоторые рискованные хитрецы неуклончиво ожидали от себя, своих покупателей и своего главного дохода нечто большего и оставались подле обжитого местечка на рынке с тёмной мглы и до новой зари, нередко и ночуя в своих лавочках или в своих навесах.
Весь Небесный остров поневоле завяз в злорадном мраке и холоде, дни последнего месяца лета теперь не согревали и не обнадёживали взволнованных жителей, впредь они уже не ощущали себя такими раскованными и беспечными, ведь с той поры, когда вскоре после отбытия благородной команды сопротивления настораживающий облачный щит взялся за своё восстановление, они поняли, что беда всё-таки не прошла мимо них, а, наоборот, затаилась и притихла, готовясь напасть исподтишка и во всеоружии, ударив по самой уязвимой точке острова.
Отметив победу в грандиозной битве, отгремевшей около трёх месяцев назад, они всеми силами уняли скорбь по доблестным воинам, представителям армии Небесного острова и обычным храбрецам-добровольцам, отдавшим жизнь за эту славную победу, залатать душевные и физические раны и вновь продолжить заниматься своим трудом, но скорое возвращение облачного щита, дурного знака, знаменующего укоренившуюся угрозу, снова навеяло на них чувство слабости и паники, особенно среди бедного населения, незажиточных крестьян, которых известные тропы всё чаще приводили к рынку, а рьяное желание отвести надвигающуюся беду заставляли их яро сметать с прилавков весь товар, чем умело пользовались расчётливые предприниматели, обогащая свои сумы...
Вот и сегодня, тоненький лучик свежего рассвета, пробившийся сквозь большое отверстие в облачном щите, осторожно опустился на прилавок к одному такому торговцу, бережливо раскладывающему свою основную продукцию – изящные и красивые длинные отрезки разнообразной цветастой ткани. Раньше лоскуты материи были у него в бесконечном изобилии, корзины с блестящими опрятными лоскутами служили настоящем украшением для прилавка, куда стабильно и умеренно захаживали заинтересованные островитяне. Сейчас же ему приходилась раздавать людям скупые остатки от того, что имелось ныне, и теперь, отдавая последний, изрядно потрепавшийся образец обработанного шёлка, на его глаза практически наворачивались слёзы от осознания того, что взамен он мог получить гораздо более приличную горсть монет, чем ту, что сейчас отсыпала ему нахмуренная женщина в высоком белом чепце, резким движением вырвавшая из его рук заветную ткань и ушедшая восвояси.
- ну, что, братец Раймонд, гляжу у тебя дела стали совсем плохи!.. – насмешливо сказал ему его близкий товарищ, наблюдательный владелец ковровой лавки, распахнувший тяжёлую дверь своего невзрачного, сильно состарившегося заведения, чтобы впустить в него немножко прохлады утреннего воздуха.
Весьма утомлённый, опечаленный своим затруднительным положением, продавец тканей, конечно, понимал, что тот, скорее всего, лишь пытается разрядить суровую и мрачную обстановку, кой давно пропиталась рыночная площадь, своими придирками и язвительными укорами, а на деле, если бросить хоть один единственный взгляд на его ветхую, ненадёжную и местами разваливающуюся лавочку, то можно было непременно заметить, что успешность его занятия ни в чём не уступает ему – ещё снаружи было видно, что ковров стало очень мало – лишь единственный, расшитый чёрными узорами по красному полотну с позолоченной бахромой, ныне венчал его витрину, да и он лишился завлекательного блеска – напротив, потускнел, словно под натиском плотного слоя пыли. Аккуратные, но чуточку потрескавшиеся окна лавки были мутны, как будто запотевшие, но торговец мог поспорить, что и внутри строение не пестрело желаемым товаром.
- можно подумать, будто твои чем-то отличаются! – открыто и прямолинейно огрызнулся Раймонд, кратко посмотрев на соперника, затем гордо отвернулся и, нащупав в кармане потёртых штанов сокровенный кошелёчек, с жадностью принялся класть туда свою бесценную выручку, параллельно пересчитывая заработанные монеты.
Ковровщик побледнел и вздохнул, зная, что у него нечем было возразить по этому поводу. В этот момент к нему подошла молодая светловолосая девушка и, живо сверкнув глазами, что-то тихо спросила у него насчёт ковра, красующегося на витрине, указав на него пальцем. В ответ хозяин лавочки лишь удручённо пожал плечами, после чего потенциальная покупательница развернулась и ушла.
- не горюй, люд небесный! – вдруг проскрипел старик-крестьянин, торговавший разными сортами яблок, чей прилавок находился чуть поодаль от этих двух дельцов. Он продал одной островитянке целых полкорзины спелых фруктов и, добродушно погладив маленькую девочку, пришедшую с ней, преподнёс малышке в подарок крупное наливное яблочко – я знаю, сейчас настали очень сложные времена, но мы и не такие бедствия переживали, и эту напасть одолеем. Госпожа Анн, владычица наша мудрейшая и всемилостивая, убережёт нас от негодного зла!..
Вскоре после его слов послышались одобрительные восклицания. Забыв о покупке и продаже, многие посетители и продавцы рынка ободрено вскинули руки к небесам, принявшись с радостью и надеждой выкрикивать имя госпожи и возносить ей почтение и похвалу до самой выси. Для многих рассудительная, отчуждённая от самой себя и радеющая о спасении и благе Небесного острова правительница, казалась подлинной героиней и поддержкой, воплощением справедливости и бесстрашности. Поданные чтили её за ясность ума, спокойность, стремление к благотворительности, уважению небогатого сословия и бескорыстную помощь нуждающимся.
Глаза простых добропорядочных островитян так и засияли ясным победоносным светом, когда они припомнили свою благочестивую повелительницу, их мрачные и понурые лица побелели и засверкали, сам Небесный остров будто бы собрался с силами и ободряюще зашелестел редкой травкой и широкими листочками, являя всем свою неописуемую стойкость и невиданную мощь, какой владели его недра. В этот миг, в миг всеобщего признания добродетели госпожи Небесного острова, люди и их земли стали едиными, наполняясь друг от друга живительной силой надежды, что порой могла оказаться посильнее и энергии лучей самого дневного светила, чья могущественность и плодородное созидание, были воспеты во многих песнях небесного мира.
- ха, неужели вы все действительно считаете, что ваша «благодетельная» Анн в самом деле всё разрешит и наладит?..
Звучные голоса гостей рыночной площади, передававшие меж собой поддержку, веру в благополучный исход и всеобъемлющую любовь, стихли в один момент, из взглядов людей тотчас исчез тот благоволящий лучезарный свет, который совсем недавно казался вечным и неугасимым – на его место встали недоумение и удивление. Напряжённый ореол неотвратимо снизошёл на просторный рынок и крепко сомкнулся над ровными рядами плотной толпы, когда жители Небесного острова – торговцы и покупатели, мужчины и женщины, слаженные подростки и совсем юные детишки начали оживлённо и волнительно всплёскивать руками, завертев по сторонам головами, отчаянно стараясь отыскать в суетливых и неспокойных границах площади человека, что позволил себе без всякого стеснения обронить сие дерзкое и громкое высказывание.
Поначалу их попытки оборачивались тщетными, их опешившие взгляды просто терялись в несметной гуще людей, что сновали по разным сторонам предваряющих примыкающую территорию арки и небольшого аккуратного ограждения, однако вскоре один из посетителей рынка заметил проворный силуэт с нескладным костлявым телосложением в расшитом орнаментами понизу позолоченном кафтане. Явно возгордившийся собою островитянин чеканил скорый шаг, быстро перемещаясь из одного ряда в другой, грубо и нетерпеливо раздвигая толпу локтями, чтобы продвинуться вперёд, чем немедленно вызвал большое недовольство и возмущение среди граждан.
Кое-как протиснувшись через беспросветную массу Небесного народа, он резким твёрдым шагом подался в сторону, где на самом краю площади был установлен покривлённый прилавок с ободранной приветственной вывеской, буквы на которой уже давно были стёрты скоротечным и беспощадным временем и благополучно забыты из памяти. Главный товар, что демонстрировался в этом невзрачном уголке представлял собой на вид неплохие расписные изделия из фарфора, но и те довольно обильно поросли пылью и паутиной, стало очень трудно находить, разбирать обещанные узоры, сравнивать и оценивать их красоту и мастерство. Достигнув прилавка, его меркантильный владелец поправил одну из представленных ваз, даже не утрудив себя заняться её очисткой, затем сел на привычное своё рабочее место и с ехидным презрением окинул взором пределы рынка.
- Митчелл! – порывисто окликнул его Раймонд, торговец тканями, узнав в этом дельце ещё одного своего соседа.
Однако тот даже голову не повернул в его сторону, продолжая буравить тяжёлым взглядом встревожившуюся колонну людей, что тут же накинулась на его прилавок и обступила прочным кольцом, ожидая убедительных объяснений его развязному и смелому заявлению.
- бедные, несчастные мои сограждане! – притворно запричитал он – вы настолько глупы, что не осознаёте главного, вы настолько слепы, что не зрите очевидного, вы такие глухие, что даже если вам начнут кричать над самым ухом вы и с места не сдвинетесь! Мне остаётся лишь искренне посочувствовать вам, мой невидящий, наивный народ!..
После этих слов он вынул из-за своего рукава не слишком большой, но довольно грузный мешочек. Когда он развязал его, все стоявшие вблизи островитяне с ещё большей поражённостью увидели то, что он был до самых краёв забит золотыми монетами. Митчелл демонстративно высыпал солидную горку на свой прилавок и, заслонив своё богатство ото всех ладонью, стал с упоением пересчитывать каждую его частичку.
- Митчелл, что всё это значит? – с некоторым испугом и недоверием воскликнул Раймонд, сорвавшись со своей торговой точки и подскочив к нему – откуда у тебя столько выручки? Торгуй ты хоть сутками напролёт своим испорченным фарфором, ты бы и за всю оставшуюся жизнь не наскрёб так довольно! И куда это ты пропал вчерашним вечером? Сам же обещался нам с товарищами, что до зари просидишь здесь, но луна взойти не успела, как ты куда-то улизнул!..
- какое тебе дело до моего заработка? – злостно прохрипел в ответ нечистый на руку торговец старого фарфора, пряча назад ненаглядное золото – всё, что ты сумел увидеть, всё это – было заработано честным и справедливым трудом, но вы все… - он быстро взмахнул рукой, открыто указывая на собравшихся людей – вы все привыкли искать в моём совершенно оправданном доходе какой-то подвох. Таким образом, моё разочарование в вас стало ещё более обоснованным, вы окончательно опустились в моих глазах!
- а что ты там говорил по поводу нашей госпожи?! – послышался прямой оскорблённый выкрик из толпы, и, сжав руки в кулаки, вперёд вышел статный и сильный молодой юноша лет двадцати – она является представительницей, правительницей Небесного острова, своими порочными словами ты хочешь забрызгать грязью текущую правящую династию и нашу великую державу!..
Несмотря на то, что ответственный и преданный молодой человек выглядел весьма грозным в этот момент, то, что вырвалось из горла непочтительного торговца Митчелла было похоже скорее на издевательский смех, чем на настоящий испуг.
- вы так глупы, что я не знаю, похохотать над вами или всё же пожалеть, - колко отозвался он – скажи, небесный народ, назови мне хоть один признак великого государства, о котором вы так повторяете, перебивая друг друга и самих себя? Очнитесь, недалёкие слепцы! Разве вы не видите, что от того государства, что вы так чествуете и превозносите остались ничтожные руины! Небесный остров ослаблен, истощён и разобщён, дни нашей непринуждённой жизни остались в прошлом, дни нашей свободы сочтены, а виной всему этому – ваша обожаемая госпожа!..
- это неправда! Ложь!.. – раздался из гущи выстроившихся островитян сдавленный, но упорно протестующий женский голос – госпожа Анн добра и правосудна! Она не оставит и убережёт нас!..
- хм, неужели?.. – пренебрежительно отозвался он – где же была та доброта и помощь в мирные времена? Госпожа воспитывалась в именитом дворянском роду, для неё стало привычкой жить в достатке и великолепии, ни в чём не имея нужды, оттого её легко и подкупить, задаривая дорогими безделицами и редкостными вещицами, оттого она и подписала договор о передаче приличных земельных участков злосчастной станции, а из-за этого, как вы помните, и начались наши несчастья. Из-за её легкомысленного и бездумного поведения мы сейчас очутились в таком нелестном положении, «Вивет» фактически загнала нас в угол! Тогда, когда она созналась в своих проступках, её приближённые детишки помешали нам совершить необходимое, но сейчас их нет на острове, и нам, волею священного закона родного острова, следует сделать то, что мы давно должны!
Когда он кончил своё излишне самоуверенное высказывание, на рыночную площадь тонкой, но очень душной пеленой опустилась тишина. Люди застыли, как каменные фигуры, не будучи в силах ни принять, ни отринуть вызывающий противогосударственный призыв, лишь временами они с сомнением переглядывались промеж собой, как будто желая извлечь из глубины глаз друг друга ответ на какой-то извечный вопрос, донимавший их всё это время.
Беден в тот час был сей преданный юноша, решивший вступиться за госпожу перед многолюдным собранием, уплотнявшимся и крепчавшем с каждой новой секундой. Он, в отличие от большинства своих соотечественников, всматривался во взгляды посторонних людей, ведомый одним только стремлением – отыскать хоть в единственном светлом лике возражение и поддержку. Но с прилежанием оглядевшись вокруг он с неверием и непониманием узрел, как пустые, незаполненные ничем кроме нескрываемого ошеломления взоры людей, стали заполняться неведомым, но ярким и даже жгучим пламенем, которое повергло его самого в серьёзное потрясение. От того, что он ясно прочёл в их чертах, его глаза сами воспылали сильным неисчерпаемым огнём укора и отвержения, молодой гость рынка явно хотел что-то произнести, но в горле его, как назло пересохло, он нигде не мог найти правильных слов…
Народ тем временем задвигался и забурлил, то тут, то там – с абсолютно разных сторон – стали раздаваться подозрительные перешёптывания и споры, и юноша с досадой и горечью отшатнулся, прижав пальцами виски от собственной бесполезности. Он так и не смог отыскать в толпе, становящейся всё шире и теснее, ни одного определённого единомышленника. Это пугающий шёпот тревожной волной прошёлся по всему сгрудившемуся у полуразваленного прилавка населению, он приобретал всё более жёсткие и осудительные проявления, так что несчастный молодец просто не мог это так вытерпеть:
- зачем нам всё это?! – вне себя от гнева налетел он на неладного торгаша, с грохотом упёршись ладонями в покосившийся прилавок и стиснув зубы – народ Небесного острова исстари славился своим милосердием и умением прощать. Мы собрались и все вместе избрали Анн нашей великой госпожой, потому как были уверенны в ней. И наш выбор был справедлив и верен: госпожа преданна и честна перед своими поданными, точно так же, как мы преданны и честны перед ней! Наше самое важное качество – наше правосудие. Мы никогда – слышите! – никогда! – не предадим человека, будь то высокопоставленное должностное лицо или же обычный бедняк недостойному суду!..
- считаешь госпожу невинным ангелом, да? – вдруг плюнул продавец дров из толпы и злорадно добавил, активно жестикулируя поднятыми руками – ну, конечно, как же она может забыть о нас, преминуть нами и променять нас на что-то! Она же правительница! – видя, как нетерпимо нахмурился юноша, реагируя на его слова, Митчелл расплылся в одобрительной улыбке и с предвкушением потёр руки. Дроворуб между тем продолжил – этот торговец – единственный не побоялся сказать то, что я так хотел услышать! Помните, тот день, когда наша «безмятежная чистая Анн» вдруг созвала нас и заявила, что практически продала часть Небесного острова, польстившись на драгоценный подарочек?.. клянусь, если бы тогда во всё не вмешались эти дети, мнящие себя «доблестными рыцарями и защитниками» острова, я бы не сдержался, на месте растерзал эту испорченную дворянку!..
- мы все прекрасно понимаем, что наша госпожа совершила ошибку, большую ошибку, - резко обернулся в его сторону заступник правительницы – но самое главное, что она сама смогла осознать это и поделиться с нами. Проснитесь и откройте глаза! – громогласно воззвал он к своим сотоварищам – наш Небесный остров богат, плодороден, красив, но… он не идеален. И вы – да все вы – тоже. Никто из нас не был и никогда не будет безгрешен! Госпожа не превосходит нас ничем, кроме чина, она не обязана быть самым прекрасным и непорочным человеком. Для меня сейчас имеет значение лишь то, что она как никто другой рвётся всё исправить сейчас!
- взгляните на него! – откликнулся один из небесных жителей – сам ещё юн, а покрывает госпожу! В нём пылкая кровь волнуется, да так, что у него шумит в ушах. Госпожа вполне состоявшаяся и умудрённая женщина, она и сама вправе ответить за свои деяния!
- он говорит совсем, как те несмышлёные детишки! – подметил другой – смотрит на мир сквозь радужные стёкла, а жизнь-то совсем не радужная. Я соглашусь с мнением моего народа. Если честно, мне это с самого начала показалось каким-то подозрительным: в словах госпожи нет ни щепоти правды, все её извинения и заманчивые обещания звучат неубедительно, она просто хочет поскорее уйти от своей ответственности и позабыть об этом событии, как о пустом сне, играет с нами, манипулирует и притворяется. Более того, я также имею право полагать, что она намеренно согласилась подписать этот подлый договор, вероятнее всего, мы столкнулись с настоящим заговором против нашего острова и всех нас, друзья! Мы доверились ей, а она нас обманула и провела и по сей день сеет в наших разумах смуту и нарочно вводит нас в заблуждение! Я убеждён, что она и станция – заодно!..
Его мнение, к разочарованию смелого бойкого юноши, нашло своих последователей.
- и верно. Госпожа допустила грубую оплошность, и избежала положенных мер! Настал ей час ответить за все свои упущения и небрежность!
- нужно заставить её ответить за содеянное!
- давно следовало это сделать!
Далее на обширной площади, славящейся своим миролюбием и спокойствием стало твориться невообразимое: пелена мглы окутала их непробиваемым туманом, кроткий и усердный люд Небесного острова будто бы в корне подменили: торговцы побросали работу, приносящую им доход, посетители рынка откинули подальше корзинки со скудным товаром. Это было воистину кошмарное зрелище, при виде которого сжималось сердце, сбивалось дыхание, а на глаза наворачивались слёзы. Жители Небесного острова утратили своё смирение и надежду, они уже позабыли свой страх перед станцией и сейчас водили жаркие дискуссии о правлении Анн и её дальнейшей участи, и, как правило, всё сводилось к одному, общему решению.
Недоступные Небесному острову воинственная решимость и порицание прохладным ветром прокатилось по всем лицам, находившимся там, эта волна суровости и недовольства не смогла обойти никого, а коварное семя, посаженное хитроумным торговцем, простирало свои цепкие скользкие корни, вонзаясь в их сердца и омрачая души. Сторонников госпожи было всё меньше – почти любое слово, изречённое в адрес Анн несло в себе обличение или упрёк, люди быстро перенимали точку зрения других и не сочли заморачиваться выслушивать юнца. Сам облачный щит, тяготивший остров, сильно потемнел, отзываясь небесному народу, но никто так и не обратил внимания на это знамение.
Из всех людей, находившихся на площади, по-видимому, был рад и весел лишь беспринципный и бессовестный Митчелл, наёмник Энцберга. Удовлетворённо прищурив искрящиеся глаза, он с любованием глядел на подымавшийся раскол, не прибегая ни к малейшей попытке, чтобы подавить его, утихомирить чрезвычайно распалившуюся толпу и деловито прощупывая монетки в доверху набитом кошельке, видневшимся из кармана. Тогда же случилось и то, что грозило разделить и изменить всю хронику Небесного государства…
- так чего же мы ждём?.. – подбежал к циничному торговцу владелец ветхой лавки, торговец коврами – если мы так и будем здесь бездействовать, мы навсегда потеряем наш чудный остров!
- в самом деле, - поддержал его дроворуб, вслед за ним проследовав к косому прилавку – и как же нам поступить, дорогой Митчелл?
Митчелл лишь властно положил локти на прилавок, уверенная, но несколько угрюмая улыбка заполнила почти всё его лицо, стянутое морщинами. Внимательно осмотрев присутствующих, он немедленно вычислил, что они знают ответ на поставленный вопрос, но хотят услышать твёрдое окончательное решение.
- вам и без меня известен этот приговор, - медленно и вкрадчиво, желая растянуть удовольствие, проговорил он – мы обязаны спустить с небес на землю возгордившуюся царственную птичку, спустить и покарать по заслугам.
Разгорячённый, готовый к действию народ думал совсем недолго.
- веди нас, - преклонился перед изменником ковровщик и получил благосклонный кивок.
Дроворуб попятился к своему прилавку, достал оттуда несколько толстых, заточенных на конце палок и за бесценок раздал их прежде всего Митчеллу, а потом и всем желающим. Чуть позже дошло дело до громоздких деревянных фонарей. Неотступно убеждённые в своей правоте широкая гурьба принялась подпаливать их спичками и подхватывать в руки. Очень скоро холодный и тёмный облачный щит оттенился вспыхнул алыми мятежными языками пламени, такими же языками полыхали бесстрастные глаза несдерживаемой толпы во главе с торговцем-манипулятором.
- да стойте же вы! Проснитесь, отрекитесь от этого кошмара!.. неужели вы не видите, что своими же руками губите будущее острова! Народ Небесного острова выше всего этого, наша честь и высокие моральные устои не позволяют нам пятнаться и чернить себя кровью наших господ!.. госпожа уже сполна отплатила за то, что сделала! Я знаю, я был воином-добровольцем в Битве при облачном щите, я своими глазами видел, как она отчаянно бросалась в бой и не раз находилась на волоске от верной гибели!.. 
Так кричал преданный небесный юноша, прокладывающий путь в ватаге сограждан, но его слова затерялись в общей суматохе, так и оставшись неуслышанными. Устав бороться с натиском замкнувшийся в себе людей, он видел, как безжалостно горят факелы в руках удаляющейся толпы. Он видел, как заботливые родители что-то ласково нашёптывали своим маленьким деткам, целовали их щёки и настоятельно просили спрятаться в опустошённых лавках, оставленных увлечёнными торговцами, коими двигала новая удивительная цель. Взяв с юных чад честное слово, они так же, как и все, поднимали с земли тлеющие факелы и бросались вдогонку остальным.
Этот день, а вернее, вечер, навсегда перевернул летопись острова, что плывёт в небесах. Подстрекаемые скрытым недоброжелателем, они объединились, но вовсе не для благой цели – одурманенные порывистыми речами, люди готовились вонзить изменнические кинжалы в самое сердце Небесного острова…