Рождество

Сёльве проверила в последний раз, не забыла ли она чего. 

В доме было прохладно, поэтому близнецы в верхней одежде как будто мирно спали в соломенном ложе. Марит в длинном полотняном платье и нежно-голубом сарафане поверх (это её любимый),  в шерстяных чулках, ботиночках с кожаными лентами, перевившими голень и сером платке, прикрывающем спину, с перекрещенными на груди концами. Волнистые локоны цвета льна лежали свободно. Прекрасная, как весенний цветок. Щёчки ещё не покинул изнурявший детей жар и шейку обезобразил вздувшийся лиловый синяк.

– «Чёрная смерть» вернулась в город.

Брата Педера отличал костюм. На нём штаны до колен, толстые гетры, короткая курточка с высоким воротом и длинными рукавами. На ногах башмаки из воловьей кожи. Его не стригли и, порой, со спины трудно было определить, кто из них кто.

Мать в последний раз, прощаясь, посмотрела на своих детей. Погладила каждого по голове, нежно провела ладонью по груди. Коснулась крестиков и медальонов, а после закрыла покрывалом.

– Осталось самая малость, – сухими воспалёнными глазами она посмотрела на розетку окна.

Снаружи бушевала буря, но крепкие стены не пропускали звуки.  Три свечи без подсвечников в головах лежавших горели сильным и неровным пламенем, тускло отражаясь на оловянном профиле витража мезонина.

Женщина зажгла четвёртую и, шурша соломой на полу, стараясь не наступать на лужи разлитой смолы, покинула комнату. Вскоре за ней хлопнула входная дверь.

На открытой террасе плясал вихрь, он закружил беглянку, заставил согнуться и зажать руками уши. Эти двое не уступали друг другу. Повернувшись, Сёльве заметила отблески пламени в окне.

Задыхаясь, хрупкая фигурка медленно продвигалась туда, где ворчало разбушевавшееся море. Когда на краю обрыва ветер, будто бы устав от борьбы, внезапно стих, она по инерции полетела вниз.

То, что произошло дальше, море скрыло. Огромная волна подняла сломанное тело, уволокла в своей толще, смешала с прибрежным песком и камнями, перемолола и выкинула на высокий скальный уступ. Отступая, смыла кровь и все краски с большой тряпичной куклы.

В предутреннем сером тумане, пропахшем гарью, плыли два тёмных силуэта с длинными палками в руках. Тусклые фонари освещали путь. Мужчины в чёрной одежде и колпаках с прорезями для глаз посветили на пепелище. От дома остались каменные стены и фундамент. У щели проёма один нашёл уцелевшую стальную пороховницу. Ещё горячую. Носком сапога подцепил её и пнул в лужу. После поднял и засунул в карман.
Напарник похлопал по плечу и указал рукой на тёмный предмет на земле. Метрах в десяти, в направлении к обрыву, лежала толстая накидка.

Суровые сердца мортусов дрогнули перед открывшейся картиной. На гладком базальте скалы смерть нарисовала непревзойдённую по красоте картину. Здесь, покойно расположившись вниз лицом, лежала молодая женщина. Она не смогла вся выбраться на камень, поэтому виднелась только часть полосатой юбки. Зелёную кофту, обтянувшую стройный торс и тонкую белую кисть в узком рукаве с кружевом, закрывали длинные волнистые пряди, их заливала-расчёсывала прозрачная ласковая волна.

Чистильщики подцепили баграми безвольное тело, с трудом вытащили на берег и унесли на повозку к прочим несчастным, обречённым на забвение.

Пороховницу открыли, обнаружили в ней исписанные листы и передали придворному слуге наместника…

Эту историю Олегу Ларсену – члену рабочей группы по экологии семьи в Баренц регионе, представителю российского Заполярья – поведала симпатичная спикер сегодняшнего брифинга – Тува Линд.

Мужчину впечатлило её демократичное поведение и остроумные ответы оппонентам, он даже счёл возможным угостить даму кофе в перерыве. Заговорил на норвежском, поделился тем, что у него норвежские корни. Что, как историка и лингвиста, его интересует суровая летопись этой страны, и двое не заметили, как за разговором закончился кофе-брейк.

В конце мероприятия, после пожеланий, автографов и обмена мэйлами, Тува поманила Олега пальчиком и предложила недалеко прокатиться. Тот вначале опешил. Но девушка быстро развеяла его сомнения, потому что остановила «e-Golf» возле здания музея губернии Трумс, в которой на этот раз проходила конференция.

Включив всё возможное освещение, предложила кресло у искусственного камина напротив панорамного окна с видом на залив.

Куб небольшого каменного дома изнутри, несмотря на традиционный минимализм, выглядел очень уютно. Из-за гармоничного сочетания цветов, фактур и материалов. Большой квадратный плоский плафон на потолке рассеивал мягкий свет через матовое стекло.

Самым ярким пятном оказалась хозяйка. Естественная блондинка с короткой асимметричной стрижкой, в тёмно-синей, мужского кроя рубашке и свободном свитшоте цвета весенней зелени. При полном отсутствии косметики её особенно украшали синие глаза с довольно тяжёлыми веками, вздёрнутый подбородок, здоровый румянец и стильные роговые очки тёплой «леопардовой» расцветки.

После вежливых вопросов об удобстве хозяйка предложила подняться на балюстраду, опоясывающую здание изнутри по периметру на уровне мансарды. Здесь вдоль стен располагались простые стеллажи с книгами и разделителями. Каждому прилагалась передвижная лесенка и узкий столик с поисковым каталогом. Олег обратил внимание, что все предметы внутри здания в основном сделаны были из искусственных материалов. Это удивило.
 
Кроме книг. Он потрогал отлично отреставрированные корешки сводов законов, церковных свитков, историческую летопись региона...

– Олег, первый экземпляр Вашей книги мы поставим на один из этих стеллажей, – объявила вдруг Тува.

– Почту за честь... Но я не совсем понимаю. О чём речь?

– Подойдите, пожалуйста, – она указала в сторону окна.

На подоконнике эркера мансарды на подставке стояли четыре электрические свечи. Две высокие – по бокам и две пониже – в центре. Они сигналили маяку на полуострове, передававшему свет надежды в пространство.

– Сейчас я всё проясню, – девушка улыбнулась.

Они вернулись. Тува принесла кофе на подносе и без предисловий сообщила, что в доме, находившемся приблизительно на этом месте, несколько веков назад случилась трагедия.

Её рассказ не отличался эмоциональностью, лишь добавил несколько деталей к письму Сёльве, найденному в пороховнице. Это письмо, прочитанное на смартфоне хозяйки, потрясло гостя.

Страницы казались очень хрупкими, на сгибах они сломались и на носителе выглядели фрагментами. Письмо было очень простым и коротким.

«– Сегодня утром прошло два месяца и двадцать четыре дня, как не вернулся из путины Хельге. Сегодня «чёрная смерть» забрала наших горячо любимых Марит и Педера.

– В этом доме мы все были счастливы.

– Сейчас я выйду к вам навстречу, мои дорогие. 

В конце была сделана приписка. Почерк изменился, письмо выглядело неровным, будто автор торопился.

– Землю и дом мы отдаём городу. Четыре свечи (две большие и две маленькие) должны гореть в мансарде в ночь с 24 декабря всю октаву».

После непродолжительного вежливого молчания Тува сообщила, что отдельно стоявший дом над фьордом принадлежал зажиточному горожанину Хельге Ларсену. Владевшему рыболовной шхуной (вероятнее всего, из последнего рейса они не вернулись).
Историки предполагают, что хозяйка с двумя близнецами, заразившимися чумой, сгорели вместе с домом. Каким-то чудом сохранилось это письмо.

Добавила, что лишь в прошлом веке, в процессе возрождения экономики в стране, власти занялись восстановлением культуры региона и здесь началось строительство музея.

– Обратили внимание, что все предметы внутри, вопреки существующим традициям, сделаны из несгораемых материалов? Это в память о печальной истории норвежских городов, терявших в пожарах до половины всех деревянных построек.

После того, как гость обошёл здание и постоял у освещённого луной ограждения на краю обрыва, Тува отвезла коллегу в гостиницу.

Эта встреча случилась около трёх лет назад. Через год, когда история семьи Ларсенов уже была написана, муниципалитет выделил место над заливом в городе Романове. Здесь началось строительство гостиницы для участников Баренц саммитов. Нет надобности напоминать, какой проект был взят за образец…

Ещё не освободили территорию от строительного мусора, не завезли необходимую мебель, бельё, кухонную утварь, а на подоконнике мансарды уже горели четыре свечи. Их слабый свет усиливал мощный маяк на противоположной сопке.
 
– Ритуля, Петька, вы едете?

– Да-а! – в один голос закричали дети.

Света в прихожей вертела близнецов в руках, проверяла, всё ли надето.  Малыши вырывались, отпихивали мать:

– Ну, мам! Да всё хорошо.

После бросались назад – целоваться и обниматься. Она заразительно смеялась.

– Отдыхайте как следует. Я приеду утром, надо всё подготовить.

Дорога вверх по склону заняла минут двадцать.

Открывшийся вид и дом никого бы не оставил равнодушным. Если бы его могли видеть многие. Но он был построен за чертой большого заполярного города. На вершине пологого холма. Среди пёстрых кроваво-черничных сопок осенью, зелёных – летом и заснеженных – зимой, прямо над широким морским заливом. Просторный двор огораживала полуметровая каменная кладка с забором из досок. Сквозь щели можно было видеть коричнево-бежевую плитку настила, квадратные кадки, обычно с ярко-зелёной травой и королевскими «анютками», навесы для автомобилей и барбекю у въездных широких ворот.

Сейчас за ограждением отлично просматривалась большая и пушистая ёлка. Близнецы в нетерпении ждали, пока папа звонил работнику. Наконец ворота медленно отъехали в сторону, и так же медленно украшенная серебряными и золотыми шарами загорелась ёлка. Рядом возвышалась ледяная горка. Брат с сестрой завизжали и понеслись во двор.

Всё приготовлено к празднику. Завтра приедут гости. Взрослые дяди, тёти и дети.

Пока отец колдовал у камина, лёгкие ножки близняшек стучали подмётками по каменным плиткам пола, деревянной лестнице на второй этаж… Здесь у балюстрады они замерли как вкопанные.

На фоне освещённого окна, прямо на домотканом половике, спиной к вошедшим, сидели, не шевелясь и тесно обнявшись, четыре фигуры.

Желание кубарем скатиться с лестницы первым пришло на ум. Но семилетние брат и сестра жили в век фантастического цифрового кино. У них напрочь отсутствовал страх сверхъестественного.

– Вы кто? – спросил Петька.

Ребята подошли к окну и сели на подоконник. Теперь они могли видеть всех четверых. По-видимому, отца, мать и брата с сестрой, поразительно похожих на кого-то из очень близких знакомых.

– Ах! – Рита в смущении зажала ладошкой рот.

Дети были вылитой копией их самих. Только одеты как-то странно.

– Вы здесь давно живёте? – продолжал любопытничать Петька.

– Нет, с сегодняшнего утра, – прошептала девочка. Я – Марит. А ты?

– Я Петька, а это Рита, а ты, наверное, Пётр?

– Педер, – уточнил мальчик, не выпуская руку сестры.

– Как же вы все сюда попали, если закрыто?

Показав рукой на свечи, вынув и раскрыв медальон, мальчик не удосужился объяснить, что бы это значило. Рита посмотрела на дагерротип. На стуле с высокой спинкой сидела красавица. К её щекам с двух сторон прильнули мальчик и девочка. За их спиной стоял статный мужчина в тёмной куртке. Одну руку он держал на плече у жены...

Женщина попробовала объяснить.

– Самое ценное, что у нас было на земле, – это семья. Несмотря ни на что. И мы можем это сохранять и людям подтвердить: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его…».

– Побежали ёлку смотреть! И ватрушку возьмём, – обрадованно закричал Петька.

Четыре пары ног загромыхали вниз по лестнице.

Папа Олег отвлёкся на мгновение от своих мыслей на странный звук, но увидев детей напомнил, что через полчаса – ужин.

– Ура!!! – хором закричали близнецы.

Сбоку в горке были вырублены ступеньки. Рабочий Лаврик с интересом наблюдал, как Рита, поднимаясь вверх, будто бы опиралась на чью-то руку, а после Петька подавал свою ручонку невидимому кому-то внизу. Первой на ватрушку садилась Рита, за ней порядочно места пустовало, и в конце, держа руки в кольце, сидел счастливый Петька... Сдавалось, что Лаврик либо перебрал с утра, либо у него что-то со зрением. Чтобы не заморачиваться, он хорошенько отхлебнул из заветной бутылочки в бумажном пакете.

Вернувшись, уже за столом, дети только переглядывались и перешёптывались, как заговорщики, и почти не ели. Отец это заметил, но, кажется, не придал значения. Они рано ушли спать.

Гости наверху сообщили, что в свой город не смогли попасть, но счастливы найти друг друга здесь. Петька принёс им папину книгу. Ребята попрощались до утра. Они уже научились понимать, когда лишние.

Рано утром 25 декабря дверь на террасу с тихим скрипом сама открылась. Густой белый туман медленно скрадывал четыре удалявшихся силуэта. Два пониже – в центре обняли одной рукой друг друга за плечи, а другой – держали за руку тех, что повыше.

– Ждите нас, – прошелестел ветер. Ещё миг, и воздух очистился до прозрачного синего.

Заметно похолодало. По щекам Риты текли безудержные слёзы. Петька вытирал их носовым платком. Дети неохотно повернулись к дому. На пороге стояли мама и папа. Точь-в-точь – Сёльве (Свет) и Хельге (Олег). Они почему-то тоже плакали. Но улыбались. Близнецы бросились к ним.

– Мамочка, ты когда приехала?

– Недавно. Бегите в дом – замёрзнете. – Я сейчас.

Она подошла к ёлке.

– Вот на эту ветку, помню совершенно точно, я её повесила.

Игрушечная пороховница отсутствовала.

Муж расхаживал по гостиной, разговаривая по сотовому.

– Да? А что случилось? А-а, теперь понятно. Так это же прекрасно, Тува. Они встретились у нас… так что – работает. С Рождеством! – он с облегчением рассмеялся. И, отключив мобильный, сообщил жене, поясняя:

– Тува звонила, сказала, что у них на Рождество музеи не работают. А служащий забыл зажечь свечи на окне.