О юношеском максимализме и равенстве

Одна умная дама из сопредельного государства высказала свою точку зрения на мои мысли о предательстве: «подобные рассуждения характерны для юношей ещё не достигших совершеннолетия». Это, по её мнению, юношеский максимализм, если коротко. Да, мы вот так противно устроены: взрослеем и отказываемся постепенно от недостижимых идеалов юности. «Отказываемся» – это очень обтекаемо сказано. Мягко так и мудро: по-взрослому. На самом деле мы все эти идеалы просто предаём. И всегда находим очень убедительные оправдания. Настолько убедительные, что само слово «предательство» исчезает под толстым слоем не столь колючих и более благозвучных определений.

Почти полвека назад, ещё в разгар Советской власти, я сказал группе взрослых мужиков из редакции областной газеты то, что о них думал. Они пришли в нашу квартиру с литром коньяка и извинениями, и сидели за обеденным столом, и слушали меня, щенка, опустив головы. Я тогда ещё не созрел для крепких напитков, но встал и сказал: «Вы, товарищи, поступили, как политические проститутки». Это, конечно, не всё, что я тогда сказал. Более крепкие выражения неприлично печатать. Но все промолчали, потому что я был прав: по указанию сверху или по собственной подлой инициативе, они поспешили состряпать громадный фельетон-приговор про злоупотребления моего отца. Фельетон напечатали. Газета разошлась стотысячным тиражом. А потом, в ходе длительного расследования, оказалось, что факты не подтвердились: директор крупнейшей в области ТЭЦ не виновен.

После грубого монолога я вышел из-за стола, считая невозможным сидеть рядом с этими мразями. Но всё-таки услышал тихий голос главного редактора: «А ведь ваш сын прав…». На лестничную клетку вслед за мной выскочил самый молодой из журналистов с полной рюмкой. Он протянул мне эту рюмку и сказал: «Замахни. Ну, ты даёшь…». Я выпил. Поставил рюмку на бетонный пол. Он спросил: «А ты драться умеешь? Хочешь, приёмчик покажу?». Показал. Мы молча катались по грязному полу, и меня едва оторвали от несчастного мужика, которого я пытался задушить и почти справился с этим.

Мы с ним встретились однажды на чьём-то юбилее много лет спустя. Мне – почти сорок, ему, седому, но до сих пор молодящемуся – явно за пятьдесят. Я сказал своей партнёрше по танцу, подрулив к нему: «Вот этого дядьку я четверть века назад чуть не задушил». Зачем сказал? Сам не знаю. Он широко улыбнулся, поправил шейный платок, сделал «страшные глаза», словно его снова душат, и подтвердил: «Я помню… Всё помню… Давай-ка выпьем мировую. Тогда не получилось. Ты же был бешеным мальчишкой». Конечно, мы выпили с ним и даже поговорили о чём-то, и кого-то вспомнили. Был он многообещающим и талантливым, писал почти замечательную прозу, много пил, как все непризнанные гении, а потому так и остался в короткой памяти «узких кругов» многообещающим, но, увы, не успевшим оправдать ожиданий. Тот молодой журналист уже давно состарился и притих. Пережил инсульт и бросил пить. Типичная судьба неисчислимых героев не своего времени. Или героев безвременья.

И вот я думаю: а не стоит ли вернуться к истокам? К тому юношескому максимализму, который я предавал по ходу жизни, как все? И вот опять: «как все». По привычке эти слова пищат, но лезут в строку ужом. Будто бы это «как все» – смягчающее вину обстоятельство. Причём здесь «все», если отвечать нужно только за себя? Эти многоликие «все» и безответственные «мы» с лёгкостью оправдывают личную дерьмовую начинку. Внешнее устройство миллиардов «мы» уже тысячи лет обманывает мыслителей очевидным сходством телесных форм и способностью к скрещиванию, что говорит о принадлежности к одному биологическому виду даже особей с разным цветом кожи. Разница таится в глубинах черепных коробок – в строении мозга.

Вот выдержка из моей собственной статьи на эту тему:

"Есть в России выдающийся учёный – Сергей Савельев. Он – доктор биологических наук и специалист в области строения мозга. Савельев утверждает, что разница между двумя людьми – первыми встречными – по устройству их головного мозга может быть в разы или даже в десятки раз больше, чем разница между мозгом волка и мозгом лисицы – животными разных видов, которые не способны к скрещиванию. Именно поэтому нам бывает очень трудно, а иногда и невозможно понять друг друга.

Эта разница – даже при одинаковом весе «серого вещества» – заключается в неодинаковом развитии полей коры и подполей подкорки головного мозга, которые отвечают за наши способности к тому или иному виду деятельности. Эти индивидуальные особенности – подарок наших родителей. В течение жизни человека их размеры невозможно изменить, накачав, как бицепсы, какими-нибудь интеллектуальными «гантелями».

Если у человека не развиты соответствующим образом порядка тридцати структур мозга, отвечающих за музыкальные способности, то его, конечно, можно научить петь застольные песни под «караоке», но выдающимся певцом, музыкантом или композитором он никогда не станет. То же самое относится и ко всем остальным способностям, которые даны каждому человеку от рождения. Мы не хуже и не лучше друг друга, мы просто разные «виды людей» по устройству мозга".
 

А потому любые теории о равенстве – заведомая утопия, если учесть, что разница в индивидуальном строении наших мозгов выражается не в каких-то жалких десятках процентов, а в три, пять или в десятках раз. Об этом не принято говорить. Но какое уж тут равенство «стартовых возможностей», если у одного «бегуна» ноги нормальной длины, а у другого – «всего-навсего» – пятиметровые? Или двадцатиметровые? И все эти аномалии никоим образом не зависят от социального положения родителей и размеров их кошельков. Это природная случайность.

Единственное человекообразное  существо, в котором у тебя есть хоть какие-то шансы разобраться – ты сам. Шансы минимальные. Вопрос в том, что очень трудно придушить в себе ту лживую обезьяну, которая непрерывно подсказывает: вот об этом писать не стоит, лучше кое о чём умолчать…. Зачем об этом говорить? Если все настолько разные, как ты об этом говоришь и говоришь очень убедительно, то кому нужны твои откровения? Никто ведь не согласится, прочитав твою дурацкую исповедь, что и он – тварь дрожащая, что и он – похотливая обезьяна, что и он – предатель и последняя сволочь. Если это так, то зачем что-то писать? Какой в этом смысл? Лучше прожить последние годы в покое и комфорте. Много ли тебе осталось? Живи, как все. И умри, как все: многообещающим и подававшим надежды. Тебя и при жизни мало кто знает, и после смерти забудут почти моментально. Как всех.


Продолжение: http://proza.ru/2020/11/16/639