Асмик

                Асмик
                Рассказ

                Мне голос был. Он звал утешно,
                Он говорил…
                Анна Ахматова
                Голос - это второе лицо.
                Жерар Боэ
                Может я забыла гордость, как хочу
                Я слышать голос, долгожданный голос
                твой.
                Роберт Рождественский

Мне голос был. Он звал, вернее, приглашал дружить и общаться на взаимно интересные темы. Я в это время лениво просматривал на компьютере публикации на фейсбуке. После некоторого раздумья я согласился, написав, что готов начать общение в надежде на содержательный и взаимно полезный диалог. Асмик, под таким ником позиционировал отправитель приглашения, никак не отреагировал на моё согласие. В последующие дни с его стороны не было никаких подвижек. Что, в общем, меня мало обеспокоило. Не отвечает, так не отвечает. Видимо, что-то не срослось. Бывает, как говорят в таких случаях. Но тот морок,  в который спустя короткое время я погрузился, не сказать, что встревожил меня, но озаботил прилично. Я возжелал этот голос. Именно так – возжелал, а не захотел, не мне понадобился, или я почувствовал необходимость в нём, потребность в нём. И это не было чем-то жизненно важным, скажем, воздухом, кислородом, некой пищей. Это моё возжелание не имело к этому всему никакого отношения. Он просто должен быть, как нечто, имеющее отношение к моему мировосприятию, как всё, что так привычно меня окружает: деревья, небо и облака, дома и улицы, по которым я хожу не один десяток лет. Попробуйте всё это и другое отнять у меня, и тогда вместе с их исчезновением исчезну и я. И в этом звуковом послании для меня никакого значение не имели слова, их смыслы и значения, их вербальные образы. Не это составляло необходимую суть для меня в них. Было в голосе нечто другое: манящее, чарующее, неотрывное, поглощающее мою душу. Но это голосовое сообщение было весьма кратким. Просто катастрофично малым. А мне хотелось большего. Какого-то развёрнутого полотна, наподобие вариации или сонаты. И тут я решил написать Асмик. Однако мне пришлось поразмышлять над тем, как назвать своё отправление. Слово письмо отверг
сразу – слишком отдаёт официозом. Послание – было не приемлемо своей пафосностью. В конечном итоге выбор пал на почти забытое слово ламентация. Оно основными своими коннотами связано с чувствами, переживаниями, искренностью и даже некоторой интимностью в их выражении, что очень важно при большой потребности с кем-нибудь поделиться всем этим, что соответствовало моим интенциям при написании этого обращения к неизвестной Асмик.

Ламентация первая
Уважаемая Асмик.
Извините за назойливость. Теперь я не только в очередной раз подтверждаю своё согласие на общение с Вами. Но я осмелюсь обратиться к Вам с просьбой. Она, эта моя просьба, вероятно, Вас сильно удивит. Тем более  что Вы, видно, отказались от мысли вступить со мной в какое-либо интернет-общение. Мне дела нет до того, чем Вы руководствовались при принятии такого решения. Воля Ваша, лишь бы причиной не послужили независящие от Вас обстоятельства: болезнь, травма или какие-то внезапные хлопоты, в силу которых Вам не до виртуального общения. Надеюсь, что это не так. То есть в этом вопросе я полагаюсь на Ваш выбор. Вы вправе меня здесь спросить, если я могу обойтись без общения с Вами, так что мне нужно от Вас? Мой ответ прост и краток, хотя может показаться вздорным: «Голос». Да, мне нужен Ваш голос. Он для меня стал такой же потребностью, как вещи и мебель, что издавна меня окружают в моём доме, как вид из окна моего кабинета, как легко узнаваемые корешки книг на моих книжных полках, как мои воспоминания о прошедших годах, как моё имя, если угодно. И если бы у меня были дети - как та мысль о них, что они - это моя визитная карточка в каких-то отдалённых временах, когда меня уже не будет. Я допускаю, что Вы скажите, что меня не понимаете, ведь я, видимо, сохранил  её голосовое  сообщение. «Разве этого недостаточно?» - спросите Вы. «Да, крайне недостаточно,- отвечу я, - всего на всего двадцать семь секунд». И теперь я перехожу к сути своей просьбы. Я хочу, чтобы Вы прочитали для меня какой-нибудь текст минут на десять или чуть более. Скажем, стихотворения в прозе Ивана Тургенева. Мой выбор автора в данных обстоятельствах случаен. Это может быть любой текст, или вместо него могут быть какие-либо Ваши озвученные размышления на темы, которые Вы изберёте. Лишь бы вы говорили и говорили, а голос Ваш звучал и звучал.
Очень надеюсь, что в этот раз Вы каким-то образом откликнитесь.
                С наилучшими пожеланиями и уважением.
                Страждущий amuser.
      Ламентация вторая
Уважаемая Асмик.
Прошли чуть более полутора недель, и ответа от Вас я не получил. Даже слово страждущий, присовокуплённое к моему нику, не повлияло на Вас. Так тому и быть. На нет - и суда нет. Тем более что я нашёл приемлемый для себя выход. Выручила технология. Мой приятель, знатный дока в этих вопросах, сделал из Вашего первоначального звукового приглашения кольцовку. Она может звучать столько, сколько моей душеньке захочется. Вот и сейчас, когда я пишу это, Ваш голос наполняет пространство вокруг меня, входит в моё сознание и тело, обволакивает мои сердце и чувства. Но тут я должен признаться Вам, с определённым удивлением для себя лично, что возникло новое обстоятельство. Да, я получил Ваш голос, но я понял, что испытываю потребность в общении с ним, в некой исповедальности, обращённой к нему, в какой-то дневниковости моих чувств и мыслей, сообщаемой ему. Я допускаю, что это всё Вам ни к чему. Выход прост: не читайте мои странные ламентации и никак не реагируйте на них. Это надо только мне, это важно только для меня самого. Так что я  буду время от времени посылать Вам их, ибо мне без этого никак нельзя, поверьте мне на слово.   
                С наилучшими пожеланиями и уважением.
                Репейниковый amuser.

Ламентация третья
Уважаемая Асмик.
В развитие моих отношением с Голосом у меня возникла идея побывать в разных местах моей Москвы. Целью подобных посещений может быть только одно: переосознание своего восприятия ранее любимых мест моего города в новой для меня дихотомии: я и Голос.
И вот сегодня я стою у здания главного почтамта, что находится на Мясницкой улице. Коренные москвичи, а таковым я себя считаю, знают его как Московский Императорский почтам и телеграф с более чем двухсотлетней историей. Ведь свою историю это здание ведёт с 1783 года. Примечательно, что первым директором Почтамта был Иван Борисович Пестель, отец будущего декабриста Павла Пестеля, казнённого за участие в вооружённом бунте 1825 года. В одном из помещений бывшей директорской квартиры, что находилась в этом же здании, и появился на  свет этот будущий дерзновенный смутьян.
Итак, я стою перед величественным старинным зданием одного из древнейших государственных учреждений столицы. На плече у меня висит портативная сумка-мессенджер, в которую помещён планшет, соединённый с наушниками, что находятся на моей голове под привычной для меня войлочной кепи. Меня обтекает со всех сторон бурный поток московского бытия. Бесконечное мелькание лиц и фигур на тротуаре. Калейдоскоп цветовых комбинаций в их одежде, умопомрачительное разнообразие стилей и форм одеяний. А за ними лавина авто, единым потоком устремившихся по им только известным адресам. Какофония их световых сигналов вкупе с бликами и отсветами световой рекламы на противоположной стороне улицы придавали всему этому какое-то сюрреалистичное выражение. И это было частью московской жизни. Но мне до всего этого нет никакого дела. Я слышал и слушал Голос, что был записан на моём верном гаджете. Кстати, я упустил одну важную деталь. В руке я держал три крупные белые хризантемы, которые заранее купил. Зачем я это сделал? Вряд ли у меня получится толком объяснить сей факт. Ясно одно, мне важно было это сделать. Словом, купил и купил.
Я стоял, погружённый в свои мысли, совершенно отрешённый от внешнего мира. И предметом моих размышлений была природа моих отношений с Голосом. Что это, в очередной раз вопрошаю я? Может быть, это влюблённость? И сущностные признаки этого явления у меня присутствуют. Скажем, моя постоянная потребность в общении с объектом своего чувства, возможно, моя некая его идеализация и некое моё самоутверждение в обладании этой сущностью, хоть и виртуальной. Да и переустройство всей моей внутренней жизни под влиянием этого состояния имеет большое  значение в этом плане. Контраргументы этим доводам не менее убедительны. Влюбиться, на мой взгляд, это значит выбрать из некоторого числа субъектов или объектов, то есть личностно определиться. Недаром в народе в адрес объектов своего выбора говорят: избранник или избранница. Помнится, я слышал со сцены у Алексея Островского в  его народной драме «Снегурочка»:
Спроси меня сто раз, сто раз отвечу,
Что я люблю его. При бледном утре
Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась в объятья.
Я не приложил никаких усилий, чтобы выбрать. «Оно, - как говорил поэт,  пришло, не ожидая зова. Пришло само …» Скорее всего, это я стал неожиданным избранником Голоса. При том, что мои насыщенная трудовая деятельность, психологическая усталость и чувственная зашоренность были далеко не лучшей почвой для экзотического цветка любви. Желая разобраться в своих сомнениях, я обратился к «Яндексу» с запросом: влюблённость в голос на расстоянии. И получил пять миллионов ссылок. Из них я выделил одну. Это были воспоминания Нины Кандинской, второй жены художника. Привожу для убедительности маленький фрагмент из них:
«Мой голос побудил Кандинского к творчеству. После нашего первого телефонного разговора он создал акварель и назвал её «Посвящение незнакомому голосу». Ещё до нашего знакомства он уже влюбился в мой голос».
Да, художник был потрясён и взволнован голосом молодой незнакомой особы по телефону. В конце разговора с ней он настоял на встрече. Через некоторое время его знакомство с ней, обладательницей чудного голоса,  закончилась браком с этим неожиданным объектом своих чувств. И, несмотря на огромную разницу в возрасте, чуть более тридцати трёх лет, этот союз просуществовал почти двадцать восемь лет, прекратившись лишь из-за смерти художника. Привожу маленькую копию картины, упомянутой Ниной. Той самой картины, что была посвящена ей, а вернее - её голосу.
               
Что посвятил незнакомому голосу художник, какие чувства он хотел транслировать своей избраннице, и есть ли изображения его самого или возлюбленной живописца на этой картине, - я не успел разобраться. Меня из этого текста вырвал внезапный глас молодого человека, возвышавшегося надо мной: «Это все цветы? Ещё есть? И что стоят эти три красавицы?» И наткнувшись на мой недоумённый взгляд, зачастил:
- Тут у моей знакомой случилась знаменательная дата. Я выскочил из офиса, где с ней работаю, за цветами – надо же поздравить коллегу. И тут полный облом. Один цветочный киоск закрыт и, видно, давно. На стене другого такого же павильона приколота записка совершенно совкового содержания: «Ушла на базу». Так что почём остаточек, старик?» В некоторой оторопи я сумел промолвить чуть внятно: «Три рубля». Почему  назвал такую цену, я до сих пор объяснить не могу. Сказанное привело  парня в некоторое изумление:
- Три рубля? В натуре. Ну, ты даёшь, старик! Ладно, моё дело маленькое.
Беру и бегу. Спасибо, бывай.
Я взял у юноши монеты, бросил их машинально в карман плаща. Так же машинально буркнул: «Буду», - и только в это момент очутился в московской реальности. Осознал, что уже вечер, что похолодало, и стал даже накрапывать дождь. Поэтому я взял такси и устремился домой: к теплу, к ужину, к дальнейшему общению с Голосом в более комфортных условиях.
                С наилучшими пожеланиями и уважением.
                Раздумчивый amuser.

Ламентация четвёртая
Уважаемая Асмик.
Вчерашний мой день прошёл в размышлениях, в результате которых  мне нужно было принять ответственное решение. Дело в том, что одна моя хорошая знакомая решила переехать на постоянное жительство к сыну в Данию. И возникла проблема, куда пристроить кошечку довольно ценной породы. Взять её с собой она не могла по причине аллергии на кошек у одной из тамошних её внучек. Она была в курсе, что у меня был продолжительный опыт содержания этих питомцев. Ведь сия особа была многократно у меня дома и видела, как прекрасно я ладил с этими славными созданиями. Вот почему она обратилась ко мне с таким вынужденным обращением. Пытаясь определиться, я в течение дня  поведывал Голосу (с кем ещё я мог поделиться своими сомнениями) историю появления и проживания Алисы и Джавы в моих пенатах. Начал с истории обретения кошечки Алисы. С давних пор я веду приятельство с одной экстравагантной дамой, с которой познакомился на одной московской тусовке. Она особа примечательная во многих отношениях. В социальных сетях, да и в жизни тоже, позиционирует себя под псевдонимом Итак Далия. Что тут имя, а что тут фамилия – трудно определить. Но как-то так сложилось, что все её зовут просто Далия. Под этим ником она ведёт свой интернет-блок, помещая в нём время от времени свои весьма недурные стихи. Неделю тому назад выложила просто замечательный стих. Не могу удержаться оттого, чтобы не ознакомить тебя, Голос, с этим хорошим образчиком, на мой взгляд, современной поэзии.
В зыбких снах брожу по пустырю,
Неотступной думаю объята:
– Ни сестры, ни брата, – говорю, -
Ни тропинки, что ведёт обратно
В ст;пи, где целебный зреет мёд,
Где цикады распевают песни,
И цикорий звёзд в ночи цветёт,
Освещая пики гор Небесных.
                А проснусь – не помню имена
                Этих гор, страны, сестры и брата…
                Оборвалась – глазу не видна –
                Та тропинка, что вела обратно.
   Да и сердце бедное молчит,
   Сердце горевать в груди устало.
    – Забывай! Бывай! – кричат грачи,
   Сделав круг над горным перевалом.
Видимо, автора этих строк одолевают душевные смуты, поселяя в  его душе надрыв и стенания, чего нельзя заметить, наблюдая за ним в быстробегущем потоке дней и событий.
  Ведя стремительный образ жизни, участвуя во многих проектах, она вдруг решает остановиться и тогда появляется у меня. Пьёт кофе и курит, затем угощается виски и закуской, специально приготовленной мной по этому случаю. И с удовольствием перемывает все косточки скелетов своих знакомых и сослуживцев, заключая все свои искромётные эскапады высказываниям своих моральных воззрений на мою личность и на мой образ жизни. Затем, покончив со всем этим, она удалялась, непременно заявив, что хорошо у меня отдохнула.

Как-то она мне позвонила и сообщила, что поняла, что ей надо что-то резко поменять в своей жизни. И её выбор этого «что-то» пал на необходимость смены квартиры. Более того, она уже нашла нечто ей    подходящее. Но она не уверена и была бы благодарна мне, если бы на следующий день я с ней отправился на смотрины квартиры, что находилась не так уж далеко от  здания, где обретались мои апартаменты. Получив вполне ожидаемое моё согласие, она назначила время и место предполагаемой нашей деловой встречи. Квартира не оправдала ожиданий: ни планировкой, ни площадью она не вышла. Для Далии она не подходила своей непрестижностью, в ней не было никакой изюминки. И даже роскошная мебель и обстановка прежней Далиной квартиры ни как не могли облагородить её. Мы отказались от квартиры и намеривались уйти, как тут нас ожидал сюрприз. Хозяйка злосчастной квартиры, спокойно приняв наш отказ, вдруг обратилась ко мне:
- Извините господин Амьюс. Ведь так к вам обращается ваша дама? Я заметила, что вы благосклонно и даже ласково обратили внимание на мою белоснежную красавицу Алиску. Нет, продажа квартиры не является для меня проблемой – у меня сейчас есть несколько предложений на сей счёт.
Алиса – моя главная проблема и печаль. Мне её надо пристроить в хорошие руки. Я переезжаю в семью своего будущего мужа, а там не переносят кошек. Я вижу, вы добрый и основательный человек. К тому же живёте один: вам просто нужна кошечка.
Сказав это, она умоляюще воззрилась на меня. Я замешкался с ответом. И тут возникла тягостная пауза. Выручила Далия, сказав:
- Такое решение не принимается одномоментно. Он подумает, сообщит мне, а я перезвоню вам. Пошли, милый. Я и так опаздываю.
Чуть выйдя из квартиры, Далия накинулась на меня:
- Когда ты научишься говорить «нет». Просто беда с тобой, балдой обыкновенной.
Слово «балда» было единственным уничижающим элементом в её риторике, обращённой ко мне. Правда, она изощрялась в эпитетах, прикреплённых к нему: форменная балда, балда стоеросовая, шизоидная балка, кромешная балда, непуганая балда, балда ненормальная – вот совершенно краткий перечень её достижений в этом плане
 Я несколько дней не делал никаких попыток к разрешению возникшей  проблемы, полагая, что она рассосётся без моего участия. Но звонок в дверь всё переиначил. Хозяйка кошки стояла в дверях со звериной переноской и огромным пакетом кошачьего корма. Войдя в комнату, она резким движением открыла переноску. Оттуда выскочило белое создание и юрко спряталось под софой. После чего ейная хозяйка заявила мне почти в ультимативной форме:
- Мои вещи почти перевезли. Кошку не удалось определить. Я в последний момент позвонила Далии и слёзно попросила её помочь. Она сказала, чтобы я немедленно везла свою красавицу к вам. Вы не умеете отказывать и согласитесь взять Алису на передержку, пока Далия не найдёт ей новых владельцев, чтобы освободить вас от этой повинности.
Мне, действительно, пришлось согласиться. Обрадованная хозяйка этого домашнего зверя тут же смоталась к машине за всем другим необходимым для содержания этого мохнатого чуда. Уходя, обещала ещё заскочить или позвонить, но ни одного из этих обещаний она не исполнила. Так у меня появилась Алиса. Далия, ожидаемо, забыла про свои намерения пристроить к кому-нибудь мою новосёлку. Да и я не стал бы уже этого делать – новоявленная постоялица быстро завоевала моё сердце, будучи существом совершенно необыкновенным и славным. Крупная, элегантная, белокурая, длинношерстная приземистая ангорка с разноцветными глазами и хвостом-опахалом вкупе с очаровательной головкой, украшенной роскошными вибриссами – она являла к тому же своеобразную манеру поведения. Самодостаточная и своенравная, она полагала, что всё окружающее её и сама квартира предназначены для создания комфортных условий для её благостного бытия. Я не был исключением в перечне объектов, предназначенных для этой цели. Эта царственная особа не упускала никаких возможностей на предъявление своих претензий на реализацию только ей известных прав. Скажем, в квартире она выбрала места, где ей было удобно лежать, нежиться, спать. Стоило мне сесть в кресло, что стояло напротив камина, как она тут садилась на палас напротив меня и сварливым голосом принималась убеждать, чтобы я его освободил: не почину оно мне. И верещала до тех пор, пока я не сдавался и не освобождал кресло. Она тут же в него впрыгивала, ложилась, расправляла все свои косточки и, укрывшись хвостом, засыпала, при этом вибриссы всё ещё продолжали подрагивать: столь сильно кошка была возмущена попранием её прав. В повседневном общении она, однако, была ласкова, игрива  и общительна. Правда, когда я в пароксизме чувств избыточно слишком прижимал её к своей груди, она с шипением вырывалась и, оказавшись на ковре, тут же начинала молча нещадно драть его когтями, воинственно вздыбив свой величественный хвост. После чего надменно уходила на кухню, чтобы едой успокоить свою растревоженную душеньку. Всегда спала со мной, часто прибегая к терапевтическому возлежанию у меня на груди, заводя при этом чарующее мурлыкание: так сладостно под него было засыпать. В этой совместной постельной жизни были два обстоятельства, о которых стоит упомянуть. Одно забавное, другое – труднообъяснимое. В первом случае – она, завидев, что я, готовясь ко сну, выключил верхний свет и включил ночник, тут спрыгивала с кровати и отправлялась на кухню перекусить, полагая, что надо подкрепиться перед сном. Потом возвращалась и принималась устраиваться у меня в постели. Во втором случае – иногда ночью я просыпался от утробного рычания Алисы. Открыв глаза, в свете ночника я видел её сидящей подле меня и напряженно уставившейся куда-то в пространство спальни. Что или кто ей виделись там, я не мог вообразить. Но явно что-то чужое и страшное настолько, что часто Алисин рык переходил в хрипящий щип – крайнюю форму проявления её страха и гнева. После моего нежного поглаживания и ласковых слов, обращённых к ней, она успокаивалась, и мы мирно спали до утра. В полном согласии мы с ней прожили шесть лет, пока всеобщая успокоительница не забрала её у меня.
Спустя два года мне пришлось самому проявить инициативу. Мой старый приятель и сослуживец неудачно упал, слома шейку бедра. В результате на долгое время обезножил. И тут выяснилось, что за его Джавой, шикарным рыжим длинношерстным персом, не кому ухаживать. Узнав об этом, я тут же поехал и забрал кота. Не очень размышляя – почему. Забрал и забрал. Так звёзды сошлись. Странность имени этого существа объясняется тем, что его хозяин был осетином родом из посёлка под таким же названием. Что касается перса, то он  был серьёзным, солидным, медлительно-важным созданием. Его редко можно было увидеть бегущим. К играм и игрушкам относился с явным презрением. Его вкрадчивость и осторожность проявлялась во всём. Даже к еде. Приступая к ней, он долго в неё всматривался, изучал, принюхивался, выбирая с какой стороны начать её поглощать. При этом выражение его кошачьей солидной морды не менялось. Оно всегда было свирепо-сосредоточенное и неприветливое. Всё это было чисто внешнее. Его натура была ласковая и нежная. Поскольку мы ранее были знакомы, то быстро привязались друг к другу. Особенно он. Сие рыжее создание следовало за мной по квартире в течение всего дня. Его любимым постоянным занятием было созерцание за тем, чем я занимался. Скажем, работал я за компьютером. Он тут же пристраивался рядом, уставившись на меня парой огромных рыжих  глаз. При этом он иногда широко раскрывал рот в каком-то беззвучном высказывании, явно для меня не переводимом. Он так же любил спать со мной, при этом рокоча, как изделие харьковского тракторного завода. Гармонию нашего бытия через четыре года вероломно порушила всё та же всемирная успокоительница.  И Джава ушёл от меня.  После чего я дал себе зарок – больше никаких животных у меня в доме не будет. Видно, потому, что мне теперь достаточно общения с тобой, с Голосом, я принял решение отказаться выполнить просьбу моей знакомой, посоветовав    той обратиться в соответствующие приюты. Причин своего отказа я не стал объяснять: не могу и всё. На сём заканчиваю свои кошачьи штудии. 

                С наилучшими пожеланиями и уважением.
                Фелинологический  amuser.

Ламентация пятая.
Уважаемая Асмик.
В ламентации, предшествующей моим кошачьим мемориям, я признался, что до меня не особенно доходят смыслы картины Василия Кандинского «Посвящение незнакомому голосу». Справедливости ради, должен заметить, что всё я же попытался вглядеться в эту картину и выявить для себя какие-нибудь смысла образные значения. И добился некоторых результатов. Например, в самом верху, в правом углу, мне ясно видится пара женских туфелек. И сразу ассоциативно вспоминается строка из поэмы Андрея Вознесенского «Оза»:
 Выйду ли к пляжу – туфелек пара, будто купальщица в море пропала.
О чём эта деталь этой художественной композиции? Мне думается, это воспоминание об изящности образа той, чей голос потряс художника, и с которой она только что расстался в Русском музее. Этот вывод подкрепляется ещё одной деталью: в левом верхнем углу угадывается изображение косички с бантиком. Не есть ли в том намёк то, что объект воздыхания живописца не только изящен, но он юн и невинен? Между девичьей косичкой и туфельками Кандинский поместил изображение какого-то замысловатого строения. Можно предположить, что так он зафиксировал то место, где он повстречался с Ниной, то есть это здание, где расположен музей изящных искусств  имени Александра III. Иные детали картины  просто не поддаются моим интерпретациям: ни нечто напоминающие арбалет, ни изображение молотка для производства геологических изысканий. Словом, для меня эта картина является продуктом медитативного состояния художника, в ходе которого он наносил на бумагу размером 24 на 16 сантиметров хаотичные линии и цветовые пятна, смысл которых был понятен только его возбуждённому сознанию. Верен ли этот мой посыл, я не знаю. Видимо, надо обратиться мне к специалистам по творчеству Кандинского. Скажем, к лекциям Александра Таирова, что я обнаружил в интернете. Но пока я не нахожу, к сожалению, на это времени. Надеюсь, что я всё же изыщу такую возможность. И тогда, Голос, я сообщу тебе, как понимать этот опус Кандинского из далёкого 1916 года.

                С наилучшими пожеланиями и уважением.
                Не худ. критик amuser.

Ламентация шестая.
Уважаемая Асмик.
В столице у меня есть несколько замечательных мест, которые я иногда посещаю из праздного любопытства. Это известные барахолки на Тишинке, в Измаловском вернисаже, в «Гайд-парке» в Сокольниках, в Новоподрезково, на Школьной улице. Забавное у них другое название – блошиные рынки. И пришло оно из Парижа, где во времена Наполеона появился знаменитый Клиньянкур, базар для распродажи старых вещей. В продаваемом барахле обитало огромное количество блох. Поэтому это место стали называть March; aux puces – блошиный рынок.
Безымянный автор, вероятно, турист, посетивший это парижское чудо, так описывает увиденное:
«Склад, музей, сокровищница. Место, где продают время, где торгуют ностальгией и распродают по частям прошлое. Здесь есть всё: книги, решётки от каминов и каминные щипцы, утюги, птичьи клетки, бутылки, чашки и рюмки, эмалированные чайники и медные кофейники, открытки, разные бумаги, куклы, статуэтки, распятия, пластмассовые бусы и африканские маски, оленьи рога и бронзовые пресс-папье, керосиновые лампы и деревянные кофемолки, щипцы для сахара и фетровые шляпы, котелки и цилиндры, трости, зонты, коробки и коробочки, футляры, игрушки, музыкальные инструменты и ноты, лорнеты, чемоданы, ящики, столы и стулья, столики и подушки для ног, ручки от навсегда закрытых дверей и ключи от потерянных замков, гравюры, боа, карандашные рисунки и акварели, головы от манекенов, четки, кастрюли, тазы, чугунные кочерги, русские самовары и китайские веера, зеркала, часы, фотоаппараты, рамы от картин и сами картины, загадочные детали, кусочки, обрывки… Фрагменты ушедшей жизни. Обломки чужого быта. Гигантский коллаж из умерших вещей. Караван-сарай, где для каждого есть свой продавец, где никто не останется без покупки. Здесь никто не будет разочарован. March; aux puces - это не просто рынок, это ещё и театр, маскарад, райский сад для фотографа».
 Перечисленные мною места в Москве тоже являют любопытную картину,  вполне соответствующую приведённому описанию. Я бы только добавил следующее своё соображение. Эти торговые площадки являются для меня своеобразными перекрёстками, где встречаются разные вещевые, бытовые, культуры. Изделия 19-20 веков перемешались здесь в причудливом калейдоскопе. И часто там меня посещали странные мысли. Вроде таких:
- Вот лежат они то тут, то сям. Вещи, потерявшие своих владельцев, выставленные на продажу, на придирчивое разглядывание толпы. А когда-то у них был дом и хозяин, для которого они являлись не только некой нужностью. Они были частью его бытия, его пристрастием и, может быть, объектом его любви и обожания. Все они теперь попали на эту свалку истории. И не всем из них удастся вновь обрести новый домашний очаг и доброжелательного владельца, охотника до старины, до своеобразного стиля мастеров прошлого. И я остро почувствовал дух сиротства, что так витает над всем этим вещевым разнообразием. Особенно меня поразило, когда я однажды среди вещевых развалов увидел нечто, что болезненно зацепило. На земле валялась груда семейных альбомов. Присел и перелистал десятка два страниц. История одной семьи за несколько десятков лет где-то в 60-90 годах прошлого века. Групповые и одиночные изображения. Дети, молодёжь, взрослые и старики старательно смотрят в объектив камеры. Он, объектив, запечатлел их в повседневных событиях на улице, дома, на пляже, на природе. И в моменты празднеств: на днях рождениях, свадьбах, юбилеях, на торжественных церемониях. Запечатлел мгновения их жизни. Они, снимки, им были дороги, люди хотели сохранить лики своей жизни, делая эти снимки. Теперь многие персонажи, безмолвно застывшие на фотографиях, уже покинули этот мир. А их изображения, пожелтевшие и блеклые, потерянно глядят на фланирующих мимо людей. Изображения с неузнаваемыми лицами, сиротливые и ненужные.
Я редко что приобретал, ибо ничего не коллекционировал. Правда, один раз купил немецкую чайную фарфоровую пару, в другой раз – затейливый медный подсвечник, но не себе, а приятелям в качестве подарка на день рождения. Но однажды всё в одночасье изменилось: я стал коллекционером. Правда, своеобразным. Я часто менял объекты, которые мне хотелось собирать. А началось с того, что я понял, что меня напрягает
зияющая пустота между верхом платяного шкафа-купе, что стоит у меня в спальне, и потолком. Очутившись в очередной раз на блошином рынке, я вспомнил о незадаче в моей спальне и пошёл по рядам в поисках чего-либо, что могло бы убить эту пустоту. И неожиданно для себя нашёл. Это были две изумительные модели парусников времён великих географических открытий: в полной оснастке и отлично сохранившиеся. Эти каравеллы, став наверх шкафа, решил тогда я, создадут весьма привлекательное изобразительное пространство. Но окончательно я решил возникшую проблему, купив огромный медный диск, на котором была гравюра с изображением «Индевора», барка капитана Кука. Водрузив это на шкаф, я пришёл в полный восторг: получилось неожиданно оригинально. К медному диску, матово блестевшему своей гравюрой, с двух сторон устремились парусники, как к солнцу. Знал бы я тогда, что в тот день только началась моя эпопея собирательства. Следующий случайный визит на Ташинку только подтвердил сделанный вывод. На одном столике я заметил чудо. Среди всякого хлама стояла она – греческая амфора: миниатюрная, с национальным золотистым орнаментом и двумя графическими трёхцветными рисунками на тему эллинских мифов. Небольшая, не более 25 сантиметров в высоту, светло-песочного цвета. Изящная и совершенная. Не смог уйти, не купив, собираясь по случаю её кому-нибудь  презентовать. Но дома, поставив наверх другого шкафа, что находился в гостевой спальне, я понял, что подобными амфорами неплохо было бы заполнить в один ряд весь фронтальный верх. На свершение этого замысла ушло чуть более года - около шестидесяти красавец амфор нашли приют у меня. Глаза разбегаются, впечатлённые своеобразием форм, расцветок и росписей, их сюжетами, отсылающими к истории Греции, к мифологии её древнего народа.
Вирус коллекционирования основательно во мне поселился. Я не знал, что буду собирать в следующий раз. Но почти каждые выходные меня можно было увидеть на одной из барахолок. И мне вновь повезло: мне удалось найти новый объект для охоты. Как-то я наткнулся на вещь непонятного для меня предназначения. Спросив продавца, я узнал, что это нечто, похожее на странную ложку, нужно для гашения стеариновых свечей. Ею широко пользовались в XIX веке. Небольшая, латунная, с витою ручкой, с чёртиком на одном конце и шестигранным ковшиком - с другой. Тут же решил: вещь редкая, экзотичная – буду собирать. И у меня в кабинете появится оригинальная экспозиция на зависть моим друзьям. На создание  этой коллекции ушло около двух лет. Теперь она содержит 73 предмета.   И не один не повторяет другого. Просто немыслимое разнообразие творческой изобретательности мастеров, их изготовивших. Хотя цвет и материал не столь многообразны. Когда я их всех повесил на большое ажурное металлическое сердце, приобретённое мною в Германии в магазине «Нану-нана», и разместил над письменным столом в своём рабочем кабинете, эффект от новой коллекции превзошёл все ожидания.
Ещё один предмет огорошил меня на блошином рынке неясной функциональностью. Это было что-то вроде небольшой коробочки с прорезью в одной из боковых сторон и прямоугольными отверстиями в торцах. На больших боковых гранях были выполнены в технике гравировки изображения старинных замков. Гравировка была произведена по латунному сплаву, из которого изготовили эту штуковину. На моё вопрошание к её владельцу, где этим предметом пользуются, тот с удовольствием пустился в объяснение:
- Не многие теперь знают его предназначенность. Но сама эта вещь не виновата в этом. Просто вышел из употребления тот предмет, что вставлялся в неё. Но в начале XX века этот чехол для спичечного коробка часто встречался у курящих. Да и его изящное и привлекательное  художественное оформление способствовало широкому распространению. Однако наступило эра зажигалок. И эти элегантные чехлы для спичечных коробков оказались не ко двору. Разве что только у коллекционеров возрос к ним интерес. Сегодня их уже стало трудно найти на наших барахолках. И если вы хотите создать собственное собрание этих изделий, то это займёт продолжительное время. Кстати, под эту коллекцию у меня есть славная настенная кассетница. Если её почистить и заново покрыть лаком, то она украсит любую квартиру.
После того, как знакомый краснодеревщик поработал с ней, она со всем своим содержимым действительно украсила мою прихожую. Но не кассетница привлекала внимание, а миниатюрные чехлы, которых я за три года собрал всего двадцать четыре штуки при наличии места на пятьдесят две. Так что я всё ещё продолжаю охоту за этими пережитками прошлого. 
Другую коллекцию со значительным количеством предметов я собрал за сравнительно малый срок. Но данный успех определился не интенсивностью моих усилий, а развитием туристической индустрии. Тысячи людей перемещаются из одной страны в другую, увозя из стран посещения сувениры. Потом часть из них оседает на вещевых рынках. Таким образом, в моих апартаментах появились миниатюрные копии знаменитых строений, церковных сооружений, памятников, поставленных разным персонажам всевозможных преданий и мифов, историческим личностям. Встречаются в этом собрании и совершенно курьёзные миниатюры, которые почему-то стали визитными карточками отдельных городов. Например, скульптурная композиция из Берлина – пьяница, который, боясь упасть, а посему, не желая отпустить фонарный столб, извивается под тяжестью своего тела. К подобным скульптурам можно отнести и «Писающего мальчика» из Брюсселя. Рядом с ним у меня на полке расположена «Русалочка» из Копенгагена. Пусть этот парнишка скрасит её одиночество, да и она с любопытством посмотрит, как он оправляет свою малую нужду. Причём я собирал только те миниатюры, что были изготовлены из металла: меди, бронзы, латуни и разных сплавов. Все они в количестве 168 штук заняли двенадцать погонных метров на полке книжного шкафа и на полках на смежной стене. Сбор этого чудного материала я прекратил из-за отсутствия места для него. Да и для размещения других возможных коллекций возникла такая же проблема. Поэтому я перешёл к созданию мини-коллекций. Так у меня появились образцы старинного оружия: сабли, рапиры, мушкеты, кремневые пистолеты и даже русские  булава и палица. Конечно, это всё сувенирное, но очень точно передающее исходные изделия.
Несколько месяцев я охотился за изображениями старого Парижа: офортами, гравюрами, акварельными зарисовками. Затем предметом моих поисков стали геральдические гербы европейской аристократии. Всё это привнесло в мою квартиру особую очаровательность.
Как-то один семилетний мальчуган, пришедший с мамой ко мне в гости, изучая кремневый пистолет, вдруг спросил:
- Мам, правда, что раньше здесь был музей, а теперь тут живёт этот дядя?
Женщина не успела среагировать на вопрос сына, так как я поспешил ответить сам:
-Ты прав, малыш. Здесь и сейчас музей, и я в нём тоже экспонат. Как и тот пистолет, что ты держишь в руках.
Вот за что я люблю детей в этом возрасте, так это за неожиданные вопросы. Однако, Голос, пора прекратить дозволенные мной речи. До следующей оказии.

                С наилучшими пожеланиями и уважением.
                Старьевщик amuser.

P. S. Закончив эту ламентацию, я осознал, что забыл коснуться в заключении важного для меня соображения. Как-то по делам службы по приглашению канадской стороны мне пришлось оставить мои апартаменты на полтора месяца. Всё бы ничего, если бы не росло у меня уже семь лет чудное растение из семейства архидеевых. Каждый год я с нетерпением ожидал его цветения, неторопливого, чудного и восхитительного. Проблема состояла в поливе этого создания. Я обратился за содействием к своему хорошему знакомому за содействием в этом. Тот охотно согласился, ибо жил в трёхстах метрах от меня. Но каково было моё удивление, когда по возвращению  я обнаружил, что эта моя прелесть погибла от засухи. Я, конечно, спросил приятеля:
- Как же так? Ведь ты меня заверил, что всё будет нормально с моим цветком.
Увидев на моём лице следы глубокого расстройства, он примирительно ответил:
- Ну, что ты так переживаешь? Это ведь только цветок.
«Только цветок!» Как не понимают многие из нас, что живя среди вещей, мы обретаем с ними не только утилитарную связь. Нас с ними, по крайней мере, с некоторыми, связывает нечто большее. И расстроенный крик молодой женщины из гайдаровского рассказа: «Кто разбил мою голубую чашку?» - не о желании расправиться с негодником, что учинил такое непотребство, а вопль о потерянных  вместе с чашкой неких комфортных и благостных моментах бытия. Да и чеховский Гаев в своём обращении к шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твоё существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слёзы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания», –  демонстрирует отношение к вещам, в котором прослеживается движение чувств и души человека в адрес этих неодушевлённых предметов домашнего обихода. И тут я вполне согласен с Рэем Бредбери, с его рассуждением о природе отношений человека и вещи, вещи и человека: «Спросите меня, верю ли я в душу вещей, вложенную в них теми, кто ими пользовался, - я скажу да».

    Проснувшись, он встал и подошёл к окну. Отдёрнул шторы. День только зачинался. Серое покрывало неба накрывало всё обозримое пространство.  Асфальт двора после прошедшего ночного дождя потемнел и глазницами луж взирал на это мир. В кроне каштана, единственного дерева на этой площадке перед домом, невидимые птицы завели то ли перекличку, то ли тревожную побудку для всех обитателей двора. Тут в него вошла пара дюжих молодых людей и начала возиться с мусорными фурами: гремела их основательными крышками, с грохотом выкатывала ёмкости к мусоросборочной машине, что подъехала к въездным воротам. Звук, лязг, громкие голоса рабочих, перемежаемые не менее громогласными хохотом и восклицаниями парней, неслись к окнам квартир, врывались в них, лишая их обитателей остатков ночного сна, столь сладкого и желаемого в это время.
Отойдя от окна, он вгляделся в зеркало платяного шкафа, изучая своё лицо. Пощупав его руками, недовольно покачал головой:
- Надо что-то делать с этими ночными сеансами. С этой полуявью, полумистикой.
  Сны, с бесконечными сюжетами, цветные, людные, с драматическими перипетиями, в которых он не только наблюдатель, но подчас и активный участник, не позволяли ему хорошо отдохнуть за ночь. И последнее сновидение, с Голосом, с этими ламентациями, было не просо видением, а нечто другим, всколыхнувшим его сознание и смутившим его душу.
- Пойти что ли к психотерапевту или к какому-то специалисту по снам? Ибо я начинаю сознавать, что эти ночные бдения до добра не доведут, особенно принимая во внимания уровень ответственности в связи с моей профессиональной деятельностью.
Являясь полковником медицинской службы, он руководил в одном закрытом учреждении отделом технологий  по разработке ядов и противоядий, сокращённо ТРЯП, что дало местному острослову  несколько переиначить эту аббревиатуру. С его лёгкой руки отдел стал именоваться  «Тряпкой», а его начальника – Главной тряпкой. Сам Главный тряпка, как казалось, к этим манипуляциям с названием его отдела  отнёсся снисходительно. Но вскоре на одном из совещаний в своём кабинете вдруг возмутился:
- Прошу впредь моих сотрудников не именовать тряпками. Имейте ввиду, что все они остепенённые старшие научные сотрудники. Негоже опускаться до такой вульгарности. Надеюсь, все уяснили, что я хотел сказать?
Уйдя от зеркала и совершив необходимые гигиенические процедуры, он затем приготовил завтрак и употребил его. После чего взглянул на часы: до   приезда служебной машины оставалось где-то  около получаса. Поэтому сел за компьютер, чтобы просмотреть почту. И одно из первых сообщений начисто вышибло у него присутствие духа. Он просто перестал понимать, в каком измерении пространства и времени обитает. Ранее, освободившись от морока ночных видений: от этого Голоса, от какой-то Асмик, от своих странных посланий Голосу – он пришёл к убеждению, что это всё бред и фантазии, явившиеся к нему во время сна. Но как понять текст, что был перед ним на экране монитора его ПК. Это было сообщение, посланное, как стало сразу очевидно ему, с аккаунта виртуальной Асмик, фигурантки его последнего сновидения и обладательницы Голоса:
«Буду послезавтра проездом в Москве. Располагаю тремя часами для общения, которое, как я полагаю, необходимо нам обоим. Так что для сведения: поезд Ереван-Москва, вагон шестой с головы состава. Время прибытия уточните в справочной службе Казанского вокзала. И ещё: у меня в руках будет розовая хризантема, а Вас  прошу прийти с белой каллой. Так нам легче будет опознать друг друга. До встречи.
   Как заворожённый смотрел он на этот текст. При этом его лицо претерпевало ряд изменений: то оно бледнело, то покрывалось пятнами неопределённого цвета, то непроизвольная гримаса искажала его.
 - Я столкнулся с загадкой, которую не решу ни сегодня, ни завтра. Так что всё сможет объяснить предлагаемая встреча. И, конечно, мне надо пойти на неё. Только вот бы знать, где купить каллу? Я не помню, когда в последний раз бывал в цветочном магазине, - с этими мыслями он, заслышав сигнал авто, вышел из квартиры.
   Он стоял на платформе. На нём были серый плащ во весь рост и такая же серая фетровая шляпа. В правой руке он держал белоснежную каллу, а в левой – зонт-трость из-за неблагополучного погодного прогноза на оставшееся время суток. Как он уже отметил для себя, что всем своим видом напоминает Джеймса Бонда, персонажа из известного шпионского сериала.
Вскоре прибыл ожидаемый поезд. Пассажиры начали покидать вагоны. Вагон под номером шесть не был исключением. Но особа с хризантемой в руке не появлялась. Вдруг возникла некоторая заминка, и на перрон выгрузили инвалидную коляску и осторожно помогли спуститься какой-то женщине и  сесть в упомянутое транспортное средство. Потом поставили рядом чемодан, а в руки дали маленький рюкзачок, и после всего этого проводница протянула этой пассажирке розовую хризантему.
То, что он сделал почти одномоментно с появлением хризантемы, он не сумел себе никогда потом объяснить: спрятал мгновенно каллу под плащ, сначала его расстегнув для этого, а потом тщательно застегнув, нимало не заботясь о сохранности цветка. Он стоял и смотрел на сидящую в коляске женщину. Впечатление от увиденного было приятным.  Моложавая, не смотря на инвалидность – статная и в хорошей физической кондиции. Своеобразный абрис лица, на котором особенно выделялись разлётные густые чёрные брови да волосы на голове, затейливо уложенные плетёными кольцами. Взгляд её глаз был спокойным и внимательным. Казалось, что он упустит ни одной детали в обозреваемом им пространстве:
- Ну вот, повстречались английский шпион и русская контрразведчица, - почему-то иронично ему подумалось в этот момент.
Состав укатил на запасной путь. Перрон опустел. Поняв по выражению её лица, что она не может больше ждать, он решил к ней подойти:
- Извините, вам, наверное, нужен носильщик? И мне кажется, что вы несколько раздосадованы: тот, кто был должен вас встретить, по какой-то причине не явился…
- Как раз нет, - дама в коляске энергично его перебила. – Появился, ещё как появился! Даже  белую красавицу успел спрятать под свой отменный плащ. 
И заметив на его лице потрясение от только что ею сказанного, добавила:
- Видите ли, уважаемый, я долгие годы проработала старшим следователем при городской прокуратуре. И навыки наблюдения меня ещё меня не покинули. Например, выходя из вагона, увидела мужчину с прелестной каллой. Затем с любопытством наблюдала его манипуляции с этим цветком: сокрытие его под плащом. Но я вас хорошо понимаю. Ведь и я не очень  красиво поступаю сейчас с вами. Я тоже кое-что утаиваю от вас.
Только в этот момент к нему вернулся дар речи:
-  Я и сам не понимаю моих столь странных действий с цветком. Но я не ничего предосудительного, если так можно выразиться, в вашем поведении не увидел. Не могли бы вы пояснить, о каком своём некрасивом поступке  вы сожалеете? Просто всё это время вы только  сидели в инвалидной коляске да всматривались в окружающих. Никаких иных ваших действий я не заметил.
Но то, что произошло и было сказано ею вслед за этим его настойчивым вопрошанием, потрясло его в очередной раз. Это был его день потрясений.  Женщина встала с коляски и сделала два шага ему навстречу, легко и непринуждённо. И сразу исчезли немощность и измождённость. Перед ним стояла привлекательная и самодостаточная особа. Хотя румянец смущения всё же присутствовал на её миловидном лице. Но это даже придавало её облику некоторую пикантность. Возникла напряжённая пауза. Наконец, она собралась с силами и заговорила:
- Думается, пора каллу освободить из заключения. Давайте её мне: я объединю со своей хризантемой. Странный этот будет букет. Да бог с ним – какой  есть. А вот другая странность возникла уже по моей вине. Дело в том, что я не Асмик, которую вы ожидали сегодня увидеть. Но коляска её. Асмик - моя  давняя подруга, со школьных лет мы вместе. И работали мы в одном месте. И когда она тяжело заболела, я оставила службу, посвятив всю себя своей Асмик: ведь у неё не было никаких родственников. Прошло некоторое время. Её состояние ухудшалось. Хотя были периоды неожиданных улучшений. Именно в один из  таких моментов она послала вам предложение вступить с ней в онлайн общение, надеясь, что их общение будет полезным вам  обоим. Но судьба решила по-своему. На следующий день Асмик вновь попала в больницу и оттуда не вернулась. Я жила вместе с ней, так как продала свою квартиру: надо было на что-то жить, платить налоги, тратиться на лекарства и врачей. После её ухода из жизни я продолжала жить в её квартире, потихоньку возвращаясь к нормальному мировосприятию: уж больно велика была тогда моя утрата. Справедливости ради надо заметить, что она успела обо мне побеспокоиться, завещав мне квартиру со всем её содержимым и более того - значительную сумму денег почему-то в американских долларах. Разбираясь с её наследством, я заглянула в её ПК и обнаружила там ваши  послания к Асмик, к Голосу. Они меня заинтересовали сначала непривычным для современной русской речи заголовком – ламентации. Начала читать – и они ещё больше меня заинтересовали, прежде всего, личностью автора: оригинально мыслящей и ищущей доверительного общения. Я прониклась сочувствием к нему и, понимая безнадёжность его ожиданий получить ответ от Асмик, решила освободить его от этого морока. Писать вам не стала – моя анонимность не лучший вариант для достоверности сообщаемой мной вам информации.
Вот почему я решила ехать в Москву, да и мне надо было несколько развеяться после всех тяжких испытаний, что на меня навалились в последнее время. К тому же я давно не была в Москве. И мне вновь захотелось побродить по её улицам, площадям и в её парках. А уж посещение Третьяковки и музея имени Александра Третьего – предел моих мечтаний. И вот я здесь, дышу московским воздухом, но не знаю, как выйти из этой моей мистификации, что я вам устроила.
- И какие ваши планы на сегодня? – стараясь сменить тему разговора, поспешил спросить он.
Но она не среагировала на его вопрос. Вновь возникла тягостная пауза для них обоих. Но она, сделав усилие, всё же нашла силы для ответа:
- Придётся признаться в ещё одном моём лукавстве. Мой отъезд обратно в Ереван, согласно уже приобретённому мной билету, состоится только через шесть дней. Так что мои «проездом и три часа» - сплошные уловки чтобы сказать вам правду об Асмик и отделаться от вас, дав себе возможность остаться один на один с Москвой. Да и не хотела вам создавать проблем. Так что найду ближайшую гостиницу, закажу номер, приму душ, а потом поужинаю в кафе. А затем - спать, спать, спать. Уж больно поезд меня утомил. А утром – держись Москва: я иду к тебе, долгожданная. А вы прямо сейчас можете возвращаться домой, Плохо или хорошо, но всё же, на мой взгляд, я смогла вам сказать то, задумала в моём Ереване.
- Спасибо за такую заботу о моём  душевном спокойствии. И позвольте мне быть хоть несколько быть полезным вам. Давайте я вас сопровожу до отеля. Я знаю, где находится он – тут недалеко. Заодно подсоблю с чемоданом и регистрацией в отеле. Если возникнут проблемы, воспользуюсь нашей ведомостной бронью. Кстати, а что вы собираетесь делать с вашей коляской? Уж не повезёте ли её обратно в Ереван? Если так, то её, по моему разумению, надо определить в камеру хранения при вокзале.
- Это очень любезно с вашей стороны сделать мне такое предложение. И я с благодарностью его принимаю. А что до коляски, то давайте пойдём к зданию вокзалу, где я её подарю одному из инвалидов, что пробавляются  подаяниями.
Сказав это, она взялась за коляску, а он подхватил чемодан – и эта парочка устремилась к входу в вокзал со стороны перронов. На выходе из него   они сразу нашли инвалида на костылях, и к вящему его удивлению  она подарила ему коляску, а он бросил в кепчонку двести рублей одной  ассигнацией. Инвалид взял в руки купюру и, повертев  её, вдруг попросил:
- Слушай, возьми эту деньгу назад и дай какую-нибудь помельче. Куда я с ней?
На что он  неожиданно раздражённо ответствовал:
- Сообразишь, куда и как. Слава богу, живёшь на земле не один десяток лет.
Сказанул, развернулся и поспешил за попутчицей, ушедшей на десяток метров вперёд. Уже в спину ему полетело:
- Ну и хмырь, ты мужик!
Когда он поравнялся с ней, то она, усмехнувшись, сказала:
- Верно было заявлено. Вы действительно фирменный хмырёныш - добрый и обходительный.
На что он буркнул в ответ:
- Да не хмырь я вовсе. Просто что-то нашло на меня.
Эта его реплика почему-то вызвала у неё приступ смеха. Отсмеявшись, она
 серьёзно заявила:
- Да и я та ещё хмырица. Вон что с вами учудила.
И тут они вместе расхохотались. И сами того не заметили, что стена отчуждения, что была между ними, рухнула. И далее они пошли от вокзала как два человека, которые давно не виделись. И теперь ведут оживлённый разговор, сообщая свои новости, что случились за время их разлуки.  Завидев кафе, она предложила посидеть за столиком на его веранде, выпить горячего шоколада с чем-нибудь вкусненьким. Подошедший пожилой официант принял заказ и вскоре принёс чашки, шоколад и очаровательный бисквитный тортик под названием «На двоих». В конце их гурманства он, сделав усилие, заявил:
- Всё время, что мы сидим на этой веранде, я собираюсь с духом, чтобы сделать вам предложение.
- Вот так сразу и предложение, - с некоторым кокетством среагировала она
- Если угодно, это деловое предложение, и не ищите в нём никаких иных смыслов. Дело в том, что я проживаю один в четырёх комнатных апартаментах, оставленными мне моими родителями. Квартира находится в здании недалеко от Политехнического музея. И суть моего предложения состоит в том, что в этой квартире имеются две спальни со всеми удобствами, и одну из них, гостевую, я хочу предложить вам. Живите  столько, сколь вашей душеньке возжелается. Я могу взять отпуск на работе, чтобы быть вашим спутником и гидом по столице. Я коренной москвич, и мне есть что показать вам в этом удивительном городе. Согласитесь, моё предложение вполне разумное. Так что? -  и он воззрился на собеседницу.
- Вот так сразу: да или нет. А подумать? А что думать! Вся моя нынешняя поездка сюда сущая авантюра. Так пусть авантюра продолжается. Я принимаю ваше предложение. Только что делать с билетом на обратный путь? Он ведь действительно существует. И не кажется ли вам, что нам пора представиться. Меня зовут Жанна, а вы, конечно, не amuser…
- Я Михаил, Просто Миша.
- Какое тёплое имя! У меня в детстве был зелёный медведь-игрушка, плюшевый, мягонький. Я без неё долгое время не могла существовать. Он был моим ангелом-хранителем… Хотя о чём это я? Смотрите, уже начинает смеркаться, и как говорил Винни Пух: «Кажется, дождик собирается». Давайте возьмём такси и поедем к вам.
- Никого такси не потребуется. Моя машина на стоянке у этого вокзала. Поспешим: вон уже первые дождевые капли на тротуаре. Да и заметно посвежело…
И они устремились к вокзалу.
Пожилой официант после их ухода подошёл к их столу, убрал посуду и остатки трапезы, вытер стол салфеткой и вновь положил на него цветы, почему-то оставленные этой приятной парой. Постоял, посмотрел на свою композицию на столе и потом вдруг перекрестил её широким движением правой руки. После чего до конца своей смены никому не позволил занимать этот стол, заявляя, что он уже занят: двое сделали заказ и пошли сделать покупки в дорогу в ближайший торговый центр и скоро вернутся.
Кафе завершило свой рабочий день. «Дождь покапал и прошёл». Верховой ветер разогнал тучи, и над столицей воцарился звёздный купол. Сполохи рекламы освещали часть кафешных столов. На одном из них можно было увидеть розовую хризантему и белую каллу. Созданный стариком-официантом этот  лаконичный натюрморт очаровывал безыскусственностью и лёгким флёром загадочности.