Опель

          — Хвээ… дваццать шесть, семисят два... ха. Хвэ, дваццать… — Бубнит про себя мужчина, сосредоточенно вглядываясь в освещённую фонариком страницу блокнота в чёрном ледериновом переплёте, — Где ты тута?.. Ага, вот ана! Хвэ, дваццать шесть, семисят два, ха. Белая пятёрка. Ана ж?.. Ана! Ну-ка, шо тута?.. О! Код: сорок сем.
          Он закрывает блокнот и кладёт его в карман куртки. Поднимает канистру и идёт с ней к правому заднему колесу, ставит канистру наземь, достаёт фонарик…, закрепляет его на поясе…, включает. Направленный луч света освещает маленькую дверцу, за которой находится заливочное отверстие бензобака. На нём крышка с кодом, на которой видны цифры: «два», «пять». Мужчина записывает их в блокнот, набирает две цифры: «четыре», «семь» и легко откручивает её, снимает и суёт в карман. Наклонившись вплотную ухом к горловине бака, стучит по нему ногтем указательного пальца: глухо! Значит, не пустой. С минуту постояв без движений, лишь воровато оглядываясь по сторонам, он вытаскивает из-за пазухи кусок шланга с резиновой грушей посредине и один конец его опускает в бак, другой в канистру… и тут же, совершая пару качков, прислушивается: в канистре слегка журчит. Порядок! Через десять секунд в ней будет пол-литра бензина… «девъяноста хтарога». Раз, два, три…, девять, десять. Готово! Вытащив конец шланга из бака, мужчина достаёт из кармана крышку, накручивает её на горловину, сбивает код и выставляет цифры: «два», «пять» — всё, как было.
          — Кан-спи-ратары хренавы! — бормочет он, усмехаясь в темноту.
          Закрывает дверцу, осматривает место действия, поднимает канистру и, придерживая шланг, движется к следующей машине. Луч фонарика, словно собачка на поводке, бежит впереди него. Под ногами хрустит щебёнка. Из углов стоянки лают собаки.

          Ранее весеннее утро. В собачьей будке, выглядывающей тёмным лазом из угла автомобильной стоянки, приютившейся у самого леса на окраине города, лежит молодая и крепкая сука неопределённой породы с угадываемым присутствием примесей немецкой овчарки и словацкого чувача. Между её лапами, чуть ли не под брюхом, посапывает единственный — оставшийся из шестерых, произведённых ею недавно на свет щенков — самый любимый детёныш по кличке Опель.
          Кукла — так зовут суку — шевелится, широко зевает, встаёт, аккуратно освобождаясь от своего чада, высовывает голову из будки и, оглядев пространство, выходит наружу. Стальная цепь — отполированная до блеска щебнем площадки — тянется за ней, цепляет за шею щенка и переворачивает на спину. Тот, не открывая глаз, отыскивает нагретое матерью место на постилке и укладывается на него, ворчливо повизгивая при этом.
          Вскоре он приоткрывает один глаз и вглядывается в проём лаза. Проём выделяется тёмно-серым цветом и это означает, что начинается рассвет. Ночью вокруг сплошная чернота. Распознавать таким образом время суток Опель научился совсем недавно…
          — Хоф! Хоф! Хоф! — слышится хриплый лай снаружи.
          Щенок настораживает уши… Это Пират. Приветствует маму. Он всегда первым здоровается с ней. Удивительный пёс — этот Пират. Громадный, чёрный с хриплым басом и львинной мордой. Его все боятся: собаки, кошки, вороны, голуби… даже Фиксатый — кличка самого злого охранника на стоянке — с опаской подходит к нему. Когда-то, впервые увидев Пирата, Опель мгновенно описался. В детстве он, вообще, писался по любому поводу: и от страха, и от радости. Но это было давно. Теперь он, конечно, не позволяет себе такого безобразия. Да и Пират с ним не зверствует. То играется, то учит. Интересней всего — взбираться псу на шею и доставать зубами его ухо, когда тот, улёгшись на землю, вытягивает вперёд лапы. Очень интересное занятие. Но, к сожалению, редкое из-за занятости Пирата. Связанный толстенной цепью с проволокой, которая натянута вдоль забора от ихнего угла до угла бабушки Берты — рыжей псины преклонного возраста — он бегает по ней, помогая им с мамой нести нелёгкую службу по охране территории. Их участок — самый ответственный. До леса пять скачков.
          Вот и рассвет. Проём стал светло-серым. Закаркали вороны, заурчали будки на колёсах, заматерились их владельцы. Настала пора Опелю уходить из дому… С тех пор, как, однажды, Фиксатый забрал у Куклы пятерых её щенков, сука решила прятать своего оставшегося детёныша от глаз злого охранника и потому в каждую его смену она выгоняла своего щенка за забор территории, где в кустах валялся кверху дном разбитый ящик, в котором её сынок и должен был прятаться весь день, изредка появляясь у будки, лишь для приёма пищи.
          Сидеть одному в ящике было скучно, холодно и страшно. По тропинке, проходящей от домов к лесу, мимо стоянки, то и дело шествовали собаки с людьми. Иногда, некоторые из них подходили к укрытию так близко, что у Опеля замирало сердце и начинал дрожать хвост. И только густые кусты, окрик хозяев собак да отчаянный лай матери вселяли в него надежду на спасение от неминуемой гибели.
          Вот и сейчас, продираясь меж прутьями заборной решётки, он с ненавистью глядит в сторону кустов. Несколько ворон топчутся неподалёку. Они ждут момента, когда собакам принесут еду… Ох, и ненавистны же они Опелю! Такие нахальные существа. Сколько не отгоняй, всё равно лезут… и каркают ещё.
          — Тяв! Тяв! Тяв! — Звонко тявкает он и кидается на птиц.
          — Аф! Аф! Аф! — тревожным эхом отзывается его мать.
          Опель оглядывается и замирает от страха. Таким голосом Кукла предупреждает его о приходе Фиксатого. Щенок забивается в угол. Неподалёку от их будки, стоит Фиксатый с кастрюлей еды. Щенок стремглав кидается к кустам и уже оттуда слышит гнусавый голос охранника:
          — Кукла! Падла! Ты шо, сваих не узнаёшь?..
          Сука кидает беглый взгляд за забор и тут же опускает морду, пятится и виновато виляет хвостом. Опель, наблюдая из кустов за происходящим, радостно поскуливает — беда миновала… и всё равно надо быть очень осторожным. Лучше переждать… Положив морду на передние лапы, глубоко зевнув, он прикрывает глаза в надежде на сон, но голод гасит её. Он снова зевает…, глядит в сторону их будки, видит уход охранника, встаёт на лапы и в припрыжку скачет к забору. Под радостное скуление матери он преодолевает решётку и, поспешая, семенит к миске. Спотыкается. Кукла щерится… Какой же он всё-таки неуклюжий и смешной.
          Облизав миску до сияния, Опель, в тайне от матери, лезет в будку. Внутри тепло, уютно и пахнет косточкой. Принюхиваясь, он в дальнем углу находит её…, лижет и располагается рядом. Вскоре, свернувшись калачиком, засыпает.
          Его будит набатный клич Куклы:
          — Аф! Аф! Аф!.. — беснуется в отчаянии та, — Аф! Аф! Аф!..
          Опель с трудом открывает глаза, пытаясь проснуться, настораживает уши и тут же — совсем рядом — слышит голос, от которого моментально пропадает сон.
          — Фу, Кукла! Фу!.. Иди сюда! Да не ори ты… сучара. Смотри! Видишь?.. На… нюхай… Молодец!
          Это Фиксатый! Сейчас он достанет мешок и унесёт его в нём, как тогда братьев. Опель подхватывается с постилки, и тараща глаза, пятится в угол, откуда, дрожа всем телом, он обращает взор на проём лаза, в котором вдруг появляется на миг морда Фиксатого, а затем его рука, ползущая во внутрь будки.
          — А теперь, смотри! — Слышит он гнусавый голос охранника, — Вот! Видишь, кладу… — Опель только сейчас замечает в руке плоский предмет чёрного цвета, который рука прячет под постилку в противоположном углу. — Эту штуку, бл… — никому! Поняла?.. Кусай, грызи, падла, но близко никого не подпускай к нему. Поняла?.. От так… — Он замолкает и прежде, чем убрать руку, бегло оглядывает место тайника… и тут… в углу различает щенка. — Никак Опель! Твой-ю мать!.. Появился, сучёнок. Ну-ка иди сюда, бл…!
          Фиксатый хватает щенка за холку и вытягивает наружу. Тот, отчаянно дрыгая ногами, сопротивляется. Кукла умоляюще скулит и скачет вокруг них. Охранник пытается переменить руку и в этот момент, упёршись задними лапами в обшлаг рукава, Опель изворачивается и изо всех сил кусает мучителя за локоть, ладонь разжимается и отпускает щенка. Урааа! Получилось! Опель кидается в будку, но на половине пути передумывает и, развернувшись, мчится обратно. Проскакивает мимо охранника…, прутьев решётки и мчится к кустам. Всё! Свобода! Теперь его никому не схватить. Теперь он никого не боится… И в доказательство тому, щенок останавливается у пенька, спокойно обнюхивает его, разворачивается и, задрав заднюю правую лапу, мочится на него…

          Десять часов утра. Стоянка без движения. Начало пересменки.
          У пятой модели «Жигулей» с номерным знаком «Ф 26 72 ХА» группа людей во главе с хозяином стоянки — седовласым, представительным мужчиной лет пятидесяти — выясняет отношения. Дело в том, что трое клиентов стоянки обвиняют двух её охранников в краже бензина из баков их автомобилей. Разговор идёт бурный — с претензиями, оскорблениями…, на грани применения физической силы. А доказательств у обвиняющей стороны нет. Может, кто-то и сливает их бензин… сосед — например… Причём тут охрана?.. Да притом, бл…! Что на то она и охрана, чтобы от воров охранять, а не способствовать… Кто способствует?.. Да ты!.. Кто? Я? Да! Ты!.. Да я твою… А, я твою… и так далее.
          Хозяин молчит. Он не знает, что сказать. О том, что его подчинённые приторговывают кой-каким товаром по ходу дела, он слышал. Сейчас по стоянкам бродит много всякого рода коммерсантов, предлагающих различный товар — от пирожков с капустой и французской туалетной воды до бензина и штиблет. И возможно, кто-то из охранников, как-то и сотрудничает с ними — за всем не уследишь. Да и… не такой уж это — грех при теперешней жизни. Но, чтобы воровать то, что ты охраняешь, а затем ещё и продавать это тому, у кого украл!.. Это уж слишком! С этим, конечно, надо бороться… беспощадно… вплоть до привлечения правоохранительных органов.
          Он вздыхает, поворачивается к спорщикам и вдруг видит, как по проезжей части стоянки от её дальнего угла, косолапо перебирая лапками, с деловым видом приближается щенок. Кажется, его Опелем кличут. В его зубах что-то чернеет… вроде, как тетрадка или блокнот. Вот, дойдя до спорщиков, он останавливается, и опустив ношу на землю, осматривает собравшийся круг. Его глаза-бусинки изучающе оглядывают одну фигуру за другой… и вдруг узнают Виктора — молодого охранника по прозвищу Фиксатый. Смешно ощетинившись, щенок пятится и утыкается в ноги владельцу «пятёрки». Тот наклоняется к нему.
          — Что такое, Опелёк? Чего так вздыбился? А?.. Гляди, аж трясётся весь…
          — Ворюгу увидел. — Подсказывает пожилой мужчина, стоящий рядом. — Они их за километр…
          — …Заткни хлебало! — Грубо прерывает его Виктор.
          — Чтооо?.. Ах ты, морда фиксатая! — Буквально, взрывается мужчина и делает шаг вперёд. — Ты меня…
          Но Виктор не реагирует на его слова, он, с замиранием сердца, следит за тем, как третий владелец, подняв тетрадь, принесённую щенком, перелистывает её. Наступает тишина... лишь шуршат страницы… шурх… шурх… Зловеще каркают вороны, рассевшиеся по столбикам ограды.
          Так проходит минута. Но вот читатель, наконец, отрывается от чтения и, бросив короткий взгляд на Виктора, горячо произносит:
          — А вот и доказательства!.. На, держи! — Он передаёт тетрадь владельцу «пятёрки». — Бухгалтерия на четыре сотни тачек… Номера, коды, литры, даты…, как в аптеке… — И переведя взгляд на щенка, обращается к нему: — Вот она охрана! Железная… Ай да Ооопель! Ай да… кукольный сынок!
          Виктор коршуном бросается к тетради, но мужчины преграждают ему дорогу. Он толкается, бранится…, обращается к напарнику, понуро стоящему в стороне…, к хозяину стоянки…, затем умолкает, и махнув рукой, бредёт прочь, цедя сквозь зубы, уставившемуся на него щенку:
          — Сдал!.. Сучёнок…

          Давнишняя мечта Опеля — примерить ошейник с цепью — сбылась. Он, правда, нацеплен ему на живот — между передними и задними парами лап — но всё равно, очень приятно чувствовать себя взрослым сторожевым псом при исполнении. Даже вороны понимают это. Единственный недостаток во всей этой амуниции — тяжёлая цепь: бегать трудно и лапы очень устают.

                (картинка из интернета)