Ключи

1

- Как же меня заколебала эта жизнь! - звенящий голос жены
Американца заполнил утреннее пространство кухни.
Она появилась неожиданно так, что муж, отхлёбывающий кофе
поперхнулся и зашёлся лающим кашлем.
- Совсем очумела?! С утра боевые распевки начинаются? Хоть раз
попробуй войти тихо, спокойно, улыбнуться, в лобик чмокнуть…
- Придёт время, чмокну… в лобик. Надеюсь, я тебя, а не наоборот.
Американец посмотрел на жену искоса снизу вверх и печально
протянул:
- Да-а, добрейшей ты души человек, дорогая! Слава Богу, что с меня
взять уже нечего, а то, думаю, процесс ты бы ускорила…
- Ты свой процесс сам ускоришь! Если курить, как паровоз и пить, как
колхозный мерин не перестанешь, то очень даже скоро твоя непрошибаемая
лобная кость ощутит нежность моего поцелуя. Час по первому этажу
топчешься, а котёл только запалил! Холодина чумовая, а он кофеии
распивает!
Американец тоскливо посмотрел на жену, на окно, разукрашенное
инеем, и развёл руками.
- Это как посмотреть, родная… За бортом под минус шестьдесят по
Фаренгейту, внутри же плюс восемь по Цельсию, как говориться,
почувствуйте разницу. А в твоей спаленке на втором этажике так вообще пятнадцать – Майами!
Я, как поднимаюсь, будто в парную вхожу. Со мной так и в Майами было,
когда из самолёта выползал. Надо на всё, даже трагическое, смотреть с
оптимизмом, так и жить легче и, может, отходить от неё тоже. Ручаться за
последнее не могу, опыта пока не имею. А вот ты уже два часа наверху
шебуршишься, сон поломала, всё перед зеркалом рожи строишь.
- Не рожи, а упражнения для лица и шеи… Хотя, что я тебе объясняю,
колхознику… Сам-то когда в последний раз брился?
- Неделю назад, как положено, при жёсткой экономии на лезвиях.
- Тебя-то не утомляет ежедневно у зеркала кривляться? Ты и так
бесподобна!
- Потому и бесподобна, что по два часа лицом занимаюсь, потом
спортом, а ещё готовлю тебе, обстирываю, дом убираю… Всё на мне!
Надоело!
Она отворила дверь из кухни в прихожий тамбур. Там находилась ещё
одна дверь, в закуток с кирпичным дымоходом и встроенным в него
твёрдотопливным котлом. В топке весело потрескивали колотые дровишки, а
гудящая тяга вселяла уверенность, что тепло уже побежавшее по радиаторам
скоро наполнит дом привычным уютом.
- Почему насос отопления не включен? Полдня хочешь протапливать?
- Забыл! Я ж подняться - поднялся, а проснуться, ещё не проснулся. Вот
кофеёк дохлебаю и усё исполню!
Жена включила насос и вернулась в кухню:
- Дров мало. Давай неси. На бегу проснёшься.
- Не пойду! На улице колотун, на полчаса точно хватит, чуть оклемаюсь
и натаскаю. С утра чего-то пару раз поясницу прострелило, не шибко хотца,
чтоб снова скрючило.
В кухню вошёл большой лохматый пёс, уселся посередине и
гавкнул. Жена Американца недовольно поморщилась.
- Ещё один лохмудей! Вот у кого жизнь малина – поел, погулял и на
боковую! Два мохнорылых: ничего им не надо, а я крутись-вертись!
Пёс одобрительно свесил язык и зачастил дыханием, на глазах
превращающегося в клубы пара.
- Да, что ж ты всё орёшь? Можно ведь то же самое сказать, но тихо,
спокойно.
- Не можно! С такой жизнью, до которой ты меня довёл. Я что,
декабристка сидеть тут с тобой, в не человеческих условиях? У меня в
Москве квартира имеется.
- Послушай, ну нельзя же с утра один негатив выплёскивать, давай тебе
какую-нибудь весёлую историйку поведаю. Вот помню в Америке…
- Угомонись со своей Америкой. Был там сто лет в обед. Все истории по
сто пятьдесят раз слышала!
Американец досадливо покачал головой:
- В память врезается всегда что-то выдающееся, не ординарное. У меня
это Америка, да «зона». Про неё что ли вспоминать? Хорошо, не хочешь
слушать, тогда я Гришке расскажу, он точно не слышал, верно Грин? Ты
запомни: Грин - ты только по паспорту, а по морде, ты - Гришка, сечёшь?
Будешь слушать?
Пёс послушно положил голову на согнутое в колене бедро Американца
и шевельнул ушами.
- Молодец! Так вот; лет пятнадцать назад был я соучредителем одной не
последней фирмы в Москве, и замутили мы тему с америкашками. Но, чтоб
бабки туда отосланные в сохранности остались, необходим был человек
кристальной чистоты помыслов. А выбирать пришлось из троих учредителей,
дружков с детства: меня, да двух евреёв, подозревавших друг друга во всём, в
чём можно и нельзя. Но мне оба доверяли, вот и пришлось в Нью-Йорк
ломануться, как после выяснилось, аж на два годочка. Со мной водитель и
компьютерщик, молодой парнишка, изнеженный. Сняли домишко у своего,
эмигранта русского. И нам спокойней в общении, и ему без оформления, а
значит, и без налогов. Осень отжили, а к зиме прохладой в доме повеяло. А
чёрт, который дом нам сдавал, эмигрант, наш бывший, датчик отопления выставил и предупредил, чтоб мы его не крутили, а то ему счета шибко большие нарисуются. Мне и водиле вроденормально, а компьютерщик-доходяга подмерзать начал и крутнул датчик по
боле, чтоб теплей ему, заморышу, стало. Через неделю заявляется хозяин,
кинул глаз на прибор и чуть не подпрыгнул!
- Вы что себе позволяете?! - заверещал и снова поставил, как было.
Не успела за ним дверь закрыться, а ушлёпок наш, уже тут как тут, и
снова ручку вертит.
Прошло ещё какое-то время. Возвращаемся домой всем кагалом и чуть
не обалдели – на датчике записка, сплошь родными матерками, а сам датчик
в жестяную коробку спрятан и на замочек заперт. Гений программного
обеспечения долго кружева вокруг коробочке этой вил. И так, и эдак
прикидывал, но ни хрена так и не скумекал. Не ломать же замок, в самом
деле?!
Ныл-ныл, поросёнок, пока совсем не заколебал. Тогда водила-работяга
уже свой мозг включил, не гениальный: открыл морозилку в холодильнике,
выволок от туда кусок льда, да и водрузил его на коробку, как Пик
Коммунизма. Датчик через металл холодину почуял и давай тепло нагонять,
как бешенный!
Программист аж расцеловал водилу в небритую морду. Так и жили,
ставили кусок льда, потом снимали, или он сам таял. Только эмигрантская
сволочь, этот предатель Родины, то ли почуял что, то ли правда счета
сумасшедшие его прибили, но зачастил с неожиданными проверками. То
днём ворвётся, то к ночи ближе. Рылом поводит вокруг прибора, почешет
репу и шасть обратно. Но мы тоже «не шиком лыты», всегда во время
ледышку прятали. Но однажды дурень компьютерщик, который и следил за
всем этим делом, запарился ночью в своих сетях, а утром поставил по
привычке дозу ледяную, а убрать забыл, так и уехал в беспамятстве. Зато
вечером, когда вернулись, глядь - на двери замочек поменян, и вещички
наши на крылечке снаружи нас ожидают.
Вот так и разбилась русская смекалка, об русскую же жадность. Эх,
сейчас бы такую систему, подвернул ручку и тепло, а то коли дрова, кидай
поленья, и жди, когда протопится…
- От твоих побасок даже у собаки уши опустились. Чего вспоминать то,
что уже было? На то, что вокруг посмотри – зима, лес за забором и пустой
посёлок, ни души! Только мы, как два идиота, за выживание боремся. То у
тебя водопровод потечёт, то отопление, то насос сломается, то газ в баллоне
закончится, неожиданно… У меня шматьём приличным весь чердак забит, а
одеть некуда, разве, что по лесу Грина выгуливать. Знаешь, ты меня начал
раздражать… Все раздражать стало.
Американец пожал плечами:
- Ты что плохо жила?
- Жила не плохо, ничего не могу сказать, да только в прошедшем
времени, а я ещё и сейчас хочу. Только получается, живу не своей жизнью.
Уеду я от тебя.
- Езжай! На соплях не поскользнись.
- И уеду! Сопли сам на кулак намотаешь! Сопьёшься без меня и
подохнешь!
- Сдохну, так радуйся: всё тебе достанется.
- Что от тебя достанется?! Дача твоя убогая, машина?! Так на дачу у
меня и так дарственная, а машина пополам куплена! Где это видано, чтоб
баба мужику на машину добавляла?!
Американец вскочил со стула и схватив мобильник - первое, что
попалось под руку, запустил им в стену. Он разлетелся вдребезги.
Пёс моментально ретировался в комнату и оттуда недовольно загавкал.
Жена покрутила у виска:
- Ты болен! А больные должны жить отдельно от здоровых. Всё,
уезжаю!
- Вали! Можешь такси вызывать, я тебя на вокзал не повезу.
- С таким дураком я и сама не поеду. Хватит с меня, иду вещи собирать.
И она скрылась вслед за собакой. Американец слышал её шаги за
дверью по залу, потом по лестнице на второй этаж, как хлопнула дверь в
спальню, как открывались и задвигались ящички шкафов, отрывистое
бормотание и всхлипывания. Сам он, наклонившись к потрескивающему
котлу, стал судорожно заталкивать в топку дрова. Руки подрагивали. От
этого одну чурочку никак не получалось всунуть. Тогда, схватив топор, он
саданул обухом по выступающему торцу. Вырвавшийся сноп искр поглотил
полено, и, удовлетворённо хлопнув чугунной дверцей, Американец резко
выпрямился.

- А-а, блин!
Он припал к косяку, снимая нагрузку со спины, и проорал в воздух:
- Опять прострелило!
Вопль вместе с тягой вылетел в трубу. Пришлось, осторожно
передвигаясь, вернутся на кухонный стул. Очень скоро появилась жена, уже
одетая. Поставила сумку на стол и, покопавшись в ней, извлекла телефон.
- В этом доме даже телефон не берёт с первого этажа. Господи, до каких
условий я с тобой докатилась?! Такси вызвать, и то наверх подниматься надо.
Подошедший пёс ткнулся ей в ноги и завилял хвостом.
- А ты не подлизывайся. Теперь тебя твой папочка кормить будет.
Только когда станете жрать из одной миски, не покусайте друг друга, -
сказала и вышла.
Американец какое-то время пребывал в ступоре, но, выйдя из него,
судорожно раскрыл сумку и начал копошится внутри. Наконец, нащупав
небольшую связку из нескольких ключиков, схватил её и заметался глазами по помещению,
ища место схрона.
По лестнице застучали шаги. Он привстал. Но ключи не удержались в
дрожащей руке и выпали. Инстинктивно нагнувшись за ними, вдруг ощутил
такую резкую и острую боль, прошившую от пяток до мозжечка,  что
ноги сами подкосились и тело рухнуло на колени. Единственное, что удалось, это
сунуть в последний момент связку в рот и захлопнуть его.
Увидев рядом собаку и мужа в одинаковых позах, жена на мгновение
застыла на пороге, но почти тут же пришла в себя и покачала головой:
- Да-а, не ожидала, что так быстро сдашься, слабак! Но по мне, хоть
колени сотри, хоть лоб расшиби, не поможет, как сам говоришь: «Поздняк
метаться!» Пока… Животные.
С этими словами она выпорхнула, хлопнув дверью тамбура, потом
входной. Наступившую тишину прерывало лишь частое дыхание собаки.
Американец выплюнул ключи и застонал.

2

- Ну, Гриня, чего делать-то будем? И как ты всю жизнь на четырёх лапах
бегаешь?
Американец сделал было попытку подняться, но нестерпимая боль
вернула в прежнее положение.
- Ё-моё! Как же перемещаться в пространстве? Мои копыта так долго не
выдержат. Ещё дверь захлопнула. Замуровала, ведьма!
Он подполз, опираясь на руки и колени к двери, и попробовал поднять
руку к её ручке, но боль не позволила выполнить и это движение.
- Как же нам, Гриш, отпереться? Была бы обычная ручка, мы бы с тобой
её шваброй вниз оттянули, а она английская, падла, круглая. Давай
потихоньку пробовать.
Он положил ладонь на косяк и медленно, по сантиметру, стал
перемещать пальцы вверх.
- Вот так по легче, хотя и больно.
Добравшись до заветной отметки, кряхтя, повернул кистью
шарообразную рукоять и лбом толкнул дверное полотно.
- Фу, свершилось! Так, что у нас с дровишками?
Сразу же за кухонной дверью, справа, находилась распахнутая дверь в
маленькую котельную. Переползя на четвереньках через порог, он заглянул
в неё и печально пробормотал:
- Да, Григорий, не попразднуешь. Три поленца – полчаса жизни!
Чертыхаясь и вскрикивая, он кое-как вложил дрова в топку и выполз,
пятясь задом на четырёх костях, так же как и вполз. На исходной, стоя
вровень с псом, отдышался. Тот боднул Американца своим лбом.
- Погоди ты, игривый, дело тухлым пахнет. Дай-ка на брюхо прилягу,
замахался в твоём положении.
Медленно и аккуратно он начал переносить вес собственного тела,
подгибая одну руку, потом другую, потом выпрямляя по очереди ноги.
Наконец, приобретя горизонтальное положение, вздохнул и выдохнул.
- Ну, Гриня, пипец нам…обоим. Час назад я бы рассмеялся, а сейчас
жуть берёт.
Пёс заинтересованно положил хозяину лапу на спину.
- А-а! Сволочь! Мать твою сучью за ногу! Пошёл вон!
Тот испуганно отдёрнул лапу, покачал ей на весу, как бы в раздумье,
потом покорно улёгся рядом. Подождав пока прострел стихнет, Американец
повернул лицо к собачьей морде.
- Поведать тебе, брат, расклады, которые нас ожидают? Температура в
доме падает полтора градуса в час. Сейчас восемь, значит, через семь часов,
увы, начнётся обратный отсчёт. Но при такой плюсовой, вряд ли до нуля
протяну. Самое смешное, Гриня, что у нас полно обогревателей, аж пять
штук, да в целях экономии, все они на чердаке. Дров тоже завались, да поленница в тридцати метрах от дома, никак не доползти.
Доползти-то можно, а вот по поленцу тащить, да по ступеням на крыльцо
вскарабкаться – это вряд ли. Понимаешь, дружище, поднятие
любого своего копыта, не только боль не даёт сделать, а будто сила
неведомая не пускает. Жмёт к земле и, пипец, хоть обделайся! Так, что
передохну и попробую утеплиться, если выйдет. Потом будем тупо ждать.
Вся надёжа на ключи… Я же их спёр. Заявится наша королевична домой, а
ключиков-то и нетутя! Чего ей делать? Опять два варианта: либо аварийку
вызывать, либо обратно ехать… Пятьдесят на пятьдесят. Первый вариант с
аварийкой лучше не рассматривать. При нём к ночи я околею, а ты, мой
преданный, может, сутки-двое потерпишь и начнёшь жрать меня
потихоньку… На неделю точно хватит, может, и поболе. Вишь какой я
мясной. Как чувствовал - для тебя отъедался. Но недельки через две и ты
сдохнешь, а так как тебя жевать уже некому, пролежишь до весны, потом
вонять начнёшь… разлагаться… Тьфу ты! Давай о хорошем, втором
варианте. Может, вспомнит, что хорошее мамка наша, да и решит, ну на хер
эту дверь, и двинется в обратку. А это - туда три часа, обратно три, плюс-
минус ещё часик. Вот семь, как ни крути, на уши накручивается. Значит,
сверхзадача у нас, по Станиславскому, семь часов продержаться кровь из
носу.
Пёс пододвинул морду вплотную и лизнул хозяина в нос.
- Уже на вкус пробуешь? Рановато ещё, потерпи. Поползу одеваться, а
ты не мешайся под ногами… и под руками тоже.
Американец, морщась от боли, встал в знакомую позу и, потихоньку
перебирая всеми четырьмя конечностями, двинулся в прихожий тамбур.
Слева на высоте пары метров на установленной деревянной палке, от стены
до стены, теснилась на вешалках верхняя одежда.
- Смотри, людоед, видишь, дублёнка висит тёплая, новенькая? Так я её
одевать не буду, а знаешь почему? Потому, что ты, сволочь, когда жрать
меня будешь, всю в лохмотья превратишь, а так, может, кому и сгодится…
Вот душегреечка ватненькая, самое оно! Как же нам её снять?
Он снова лёг плашмя, затем очень медленно перевернулся на спину и,
подработав руками, переместился прямо под вешалки. Достал стоящую в
ближнем углу швабру, вытянул её вверх и стал пытаться снять крючок
вешалки с деревянной палки. После нескольких попыток телогрейка упала
вниз, деревянные плечики ударили по переносице. Он поморщился.
- Странное дело, Грин, долбанула меня только что вешалка, был бы кто
рядом – взвыл бы, выматерился, а нет аудитории и кричать вроде как без
надобности. Жаль, что философские идеи приходят в ситуациях, после
которых они могут оказаться уже бесполезными. Ну, теперь штанишки. С
ними проще, вот они рядышком.
Он стянул тёплые штаны, лежащие на газовом баллоне, и стал
прикидывать, как же в них втиснуться. Шваброй перетащил их вниз, к
ступням, кое-как вправил в штанины ноги и, извиваясь насколько возможно,
продевался в них, придерживая шваброй.
- Смотри, Гришка, влезаю, будто в пасть к питону. Так… теперь и рукой
можно ухватиться. Ой, блин-блин! Ага… ага, ну, вот вроде и совладали.
Теперь душегреечку. Ну, вот с валеночками уже легче… уже легче …Ой-ой!
Провозившись так ещё немного, но сумев упаковаться, застегнул
пуговицы и глянул на висящие в кухне часы.
- Ба, а время-то бежит! Почитай, пару часиков угробили, продержались
стало быть! Уже приятственно. Как бы мне покурить, не подскажешь?
Сигареты лежали на столе. Через боль, проталкивая руку кверху, он
пошарил по столешнице. Пачка скользнула и упала вниз.
- Как замечательно, что зажигалку в пачку кладу, если б отдельно, даже
не знаю, как и нащупал бы.
Закурил, выпуская дым в пол, на него же стряхивая пепел. Закончив,
раздавил окурок и стрельнул им из пальцев в сторону котельной,
удовлетворённо ухмыльнулся.
- Что, Гришка, вроде и жизнь налаживается, а?
Поперхнувшись, закашлялся и снова вскрикнул.
- Вот чёрт, как кашель отдаёт в спинушку. Давай, дружище, полежим
молча… Пофилософствуем… каждый о своём.
Американец вытянул напряжённое тело и затих. Пёс так же откинулся
на бок, вытянув лапы. Прошло минут тридцать.
- Гриш, а Гриш, ты о чём думаешь, наверное, о косточке сахарной? А
мне опять блин, Майами привиделось! Знаешь, какая там жарища? Как в
бане, хоть с веником по улице ходи… с берёзовым или ещё лучше с
дубовым… Эх, сейчас бы на полог да парку! Пивком на каменку… и
похлестаться.
Пёс приподнял голову и гавкнул, посмотрел в глаза Американца,
вскочил и гавкнул снова.
- Что проголодался? Терпи, брат, помочь и себе не могу. Что-то
чувствую, коченеть начинаю. Ты как? Хотя тебе, лохматый, мороз только в
радость. Интересно, что ты у меня сначала отгрызёшь?
Пёс сел и продолжил настойчиво подавать голос.
- Фу! Уймись, без тебя тошно. Шутка ли, околеть в собственном доме,
вот потеха соседям будет.
Оба снова затихли. В надвинувшейся тишине было слышно, как
пощёлкивают стрелки электронных ходиков и прерывистое собачье дыхание.
- Грин!
Пёс приподнял голову и внимательно посмотрел на хозяина.
- Изменения чуешь? Пар у меня от дыхания появился. Значит, градус на
минус пошёл. Быстрее, чем ожидалось. И пальцы не чувствую ни на руках,
ни на ногах. Сколько там набежало? Ага, три с половиной часа
протянулось… как вечность. Спать хочется. Пожалуй, приму твою позу,
четырёхконечную, так не уснёшь.
Он приподнялся на колени, упёршись в пол локтями, и замер.
- Как тебе поза, а? Сокамерники точно не одобрили бы. Шучу, Гриш, не
воспринимай серьёзно. Думаю из меня и последние слова тоже каким-нибудь
анекдотом выскочат… Натура такая.
Прошло ещё какое-то время.
- Гриш… – на этот раз голос Американца звучал глуше с какой-то
простуженной хрипотцой. – Иди поближе, хоть руки об тебя погрею.
Он потянул собаку на себя. Пёс послушно передвинулся. Американец
снова улёгся плашмя и, чуть отодвинувшись книзу, протянул свои кисти над
головой, будто готовясь к прыжку в воду. Они обе влезли между передних
лап и утонули в длинной тёплой шерсти.
- Представляешь, а я руками тебя не чувствую? Будто не руки, а две
деревяшки. Ноги тоже, хоть и в валенках. Они с детства обморожены. На
коньках перекатался. С тех пор даже в плюс мёрзнут.
Пёс не отвечал. Лежал тихо, смотря в окно и изредка моргая.
- Слышь, собрат по несчастью! Как мыслишь, осталось в нашей
путешественнице хоть капля гуманности? Может, какие другие чувства…
семейные? От этой капли, мы с тобой, ой, как зависим! Если осталась, то
вернётся… а нет, так… Помнишь, лет пять назад летом, ты ещё молодой
дурень, не вязанный, аж с соседней деревни течку унюхал, и сорвался, как
голый в баню! Три дня искали. Нашли потом в стае бродячих. Грязного,
клокастого, в репьях, но счастливого! Потому, как враз и любовь познал, и
волю. Еле на поводок посадил. Вот и у нас, с хозяйкой твоей, тоже похожая
история, надышались весенних ароматов и сорвались с постромков. Хорошее
время было… Воли только не было, всё у нас людей через жопу. А потом,
как-то незаметно из влюблённых в сторожей превратились. Вот эту большую
будку, в которой мы сейчас с тобой остались, и сторожили… на пару. То
пожрём, то полаемся, сливаться стали с естественной природой, в вас
превращаться, вот нутро её и не сдюжило. Сорвалась с цепи… А мы,
остались. Если выберемся, зарок дам сухого закона, вот те крест!
Американец замолчал, вытащил руки из шерсти, поднёс ко рту и
попробовал усиленно дышать на них паром. Потом снова сунул на прежнее
место.
- Эх, изнутри бы сейчас согреться. Жаль запас не держится. Сколько раз
пытался бар собрать, но не судьба видно. Я ж клиент конкретный, до
победного! У меня в Нью-Йорке во многих барах скидки были, уж больно
америкосам нравилось, как я потребляю. Смотрели с радостью и удивлением.
А меня только гордость за страну обуревала, только шибче расходился, чтоб
они к нам уважухой прониклись. Что-то мне, Гринь, не можется. Пожалуй,
ещё полежу, руки-то отдай, я их всё равно не чувствую.
Он снова раскачиваясь, как утка, улёгся и выпрямился. Пролежав без
движения, шевельнулся и застонал.
- Гриш, ты хоть тявкнул бы… вырубаюсь. Совсем тело не чувствую.
Голос, слышь, как чужой, вроде и не я говорю. Челюсти друг к другу зубами
примёрзли. Лётчика помнишь? Был такой, местный бухарик, ни разу
тверёзым не видывал, с похмелья помер. Так он советы дружкам давал, мол,
если в заморозок пьяным на улице вырубит, то обязательно обоссаться
нужно, чтоб не замёрзнуть. Вроде моча, свойство такое имеет, не застывать
долго, и чем больше нассышь, тем теплее. Чушь конечно, понимаю… Но
знаешь, сейчас я и это бы с радостью исполнил, да не чем, внутри вымёрзло
всё… Ты сам то не спи… и мне не дай… Время-то только шесть часов
прошло. Недолго осталось…

3

Внезапно пёс вскочил на все четыре лапы, завилял хвостом и подбежав к
входной двери отчаянно залаял.
- Ты чего, рано ещё для пришествия Мессии нашей, может, ещё кто
пожаловал?
Американец попытался поднять на окоченевших конечностях
одеревеневшее тело. К его собственному удивлению это удалось. Только
конечности непроизвольно подрагивали мелкой дрожью.
- Смотри Гришь, дрожу, как бык от июльских слепней. Ну, что там?
Почудилось?
На крыльце послышались шаги. Затем входная дверь распахнулась и на
пороге появилась жена.
Американец, стоя на карачках, смотрел на неё снизу вверх, не в силах
вымолвить ни одного осмысленного слова. Только из правого глаза вдоль по
носу выкатилась капля солёной, не замерзающей слезы.
- Вот она, капелька того, что в нас ещё осталось…
Жена остолбенев, несколько мгновений смотрела на Американца.
- Вот именно в этой позе и встречай меня всегда! Очень символично, как
проводил, так и встретил. А что в доме такой мороз? Опять что-то с
отоплением?
Но Американец, представив мизансцену со стороны, только улыбнулся
получившимся оскалом и едва выдавил: «Верну-улась… Какая же ты
молодец… Водка есть?»
Когда Американец открыл глаза, на него надвинулся потолок, едва
угадывавшийся в предрассветном сумраке. Пытаясь понять, что происходит
вокруг, и где он находится, Американец с минуту не двигался, потом встал и
тут же споткнулся об обогреватель.
- Что за хрень?
Пёс соскочил с дивана, присел на передние лапы и, сладко
потянувшись, протяжно зевнул.
- Грин, обогреватель-то откуда? Ба, да тут ещё два… Дела-а.
Пошатываясь, он понялся на второй этаж в санузел. Выходя, увидел
стоящую в раскрытой спальне жену.
- Не спишь? Чего это меня так ломает?
Та, зажгла свет и внимательно всмотрелась мужу в глаза.
- Совсем ничего не помнишь?
- Помню… Хрень какую-то. Постой-постой, так это не во сне было? Я
вправду чуть не подох?! А, как же ты справилась? Куда радикуль делся?
Жена покачала головой и вздохнула:
- Дурак ты, дурак. Радикулит твой перед усиленной дозой диклофенака в
задницу не устоял, через десять часов туда же и тем же, контрольный
произвела, димедрола опять же не пожалела. И всё, как ты любишь,
лошадиными дозами. Да и сам ты не сидел, сложа руки, самолечение
принял.
- Какое-такое самолечение?
- У тебя оно одно – «слезой Божьей». Вот лёжа, обездвиженный, пасть
разинул и потребовал: «Заливай!» Что тут сделаешь, не смогла отказать
страдальцу, влила. И не один раз заметь!
- Так водовку нельзя с диклофенаком да димедролом, печень
опечалится.
- Ми-илы-ый, твоей печени, уже точно хуже не станет, а поясница
выправилась. Да и выспался на зависть.
Он хлопал глазами, медленно постигая прозвучавшие слова..
- Как же ты со всем справилась? Меня раздела, уколола, обогреватели с
чердака припёрла да ещё дров натаскала?
Жена хмыкнула:
- А мне что, впервой?! Я с таким мужем уже наполовину сама мужиком
стала.
- Опять завелась, с утра один негатив, поневоле напьёшься. Где водка?
- Алкоголик! Подохнешь! Я тебя откачивать не стану.
- И, правильно, туда мне и дорога. Лучше сдохнуть, чем каждый день
одно и то же слушать! Дашь выпить, трясёт всего?
- Запейся! Завтра же моей ноги тут не будет!
- Скатертью дорожка! Только не ты меня спасла, а моя смекалка. Если б
ключи от квартиры не вытащил, сидела бы сейчас, в Москве, кофий
попивала, а я тут валялся… С собакой.
Жена изумлённо вытянула шею.
- Какие ключи?!
Потом, схватила с ночного столика звякнувшую связку.
- Эти?
Американец бегло скользнул взглядом по ладони с ключами и
утвердительно кивнул:
- Эти. Какие же ещё?
- Придурок! Это ключи от дачи! Их ты вытащил. Сто лет бы они мне …
в ушах не звенели!
- Не по-онял… С этого момента поподробнее?
- Чего не понятного? Приехала на вокзал, взяла билет на автобус. Пока
время было, решила нервишки твоим способом успокоить, рюмкой коньяка в
кафешке. В дороге уснула. В Москве проснулась, поразмыслила, да и
обратный билет взяла. А если б до квартиры добралась, то в ванну бы
горячую с наслаждением нырнула и тогда уж точно никуда, ни за что, ни
ногой! Теперь сообразил, смекалистый?
Лицо Американца, сморщенное от попыток переварить услышанное,
постепенно начало разглаживаться и приобретать осмысленное выражение.
Когда, наконец, в сознании картина произошедших событий улеглась в
чёткую рамку, он обнял жену положив на её плечо свой подбородок и почти
жалобно прошептал:
- Роднулька ты моя… Прости. С этого дня я твой раб навеки.
Потом отстранился, разглядывая, как впервые увидев, глубоко вздохнул
и на выдохе добавил шепотом:
- Пойдём выпьем, за это дело… За всё хорошее… Чтоб нам всегда тепло
было…

26.03.2019.