Ч. 2. Вологодская кружевница. 12

       Через несколько дней после того, как гружёные баркасы отправились по тихой Ваге в сторону непредсказуемой Северной Двины, в дом вологодского купца доставили письмо. Первой увидела его Даша, столкнувшись в воротах с гонцом, когда возвращалась из церкви Иоанна Златоуста. Молодая женщина всё чаще молилась, и всё реже улыбалась. Проклятья местной колдуньи Устиньи не забывались. Дарья гнала от себя мысли, что корабли Матвея Тимофеевича могут не вернуться, и она никогда не увидит своего Василия, ей было страшно. Она боялась за мужа, за себя, за дальнейшую судьбу Вареньки.

       Расплатившись с гонцом, Даша дрожащими руками взяла письмо и прижала его к груди. Помолившись, она глубоко вздохнула и, наконец, прочитала адрес и приписку мелкими буквами. Послание адресовалось не просто в дом купца Александрова, и не Лукерье, как самой старшей, а «Баской кружевнице Варваре дочери Матвея». Даша улыбнулась. Так написать мог только Сашка Стрешнев, и никаких плохих и тревожных новостей в письме не должно быть. Дарья подхватила свои юбки и помчалась в дом, перескакивая через ступени.

       В это пасмурное утро вологодские дома утопали в морозном тумане и тишине. Варины вересковые коклюшки мирно покоились на валике, а аккуратно сложенные подвенечные покрывала для сестёр уже лежали в заветном сундуке. Кружевница колдовала над новым сколком. Она мечтала нарисовать и сплести сюжет из своих снов.

       Последнее время Варя всё больше тревожилась об отце. Чтобы не думать о плохом, она много работала, занималась до изнеможения гимнастикой, и перечитывала книги до позднего вечера, когда уже не спасали ни светец, ни свечи. Засыпала она быстро, но сон был недолгим, хотя Варе казалось, что она проживает там целую жизнь.

       Ей снились неизвестные города, улицы, люди, и даже не виданные прежде животные. Каменные дома с черепичными крышами, высокие стремящиеся ввысь храмы без куполов-маковок, охраняемые крылатыми чудовищами. По улицам, выложенным плоскими камнями, цокали копытами лошади. Всадники на них, одетые в яркие одежды, либо проносились мимо на огромной  скорости, либо сдерживали коней, кланялись, снимали шляпы с широкими полями и пёстрыми перьями, и размахивали ими, словно стряхивали дорожную пыль. Простых телег на дорогах было немного, а если и были, то груженые бочками или корзинами с овощами и фруктами. Чаще проезжали обитые бархатом кареты с маленькими окошками и большими колёсами.

       Однажды перед Варей остановилась такая. Открылась дверца, какой-то человек без лица в коричневом камзоле достал ступеньку и подал свою руку. Варина же рука оказалась в белой кружевной перчатке. Второй рукой она приподняла подол пышного голубого платья, и ножкой, обутой в атласную туфельку, ступила в карету, где вкусно пахло ванилью и розами. Варя удобно устроилась между разноцветными бархатными подушками, раздвинула занавески с кружевными рюшами, мысленно простилась с городом, и приготовилась к созерцанию и длительному путешествию. Четвёрка лошадей постепенно увеличивала скорость, яркие краски города расплывались на глазах, цветочные ароматы сменились тошнотворным запахом нечистот. Кружилась голова и не хватало воздуха. Варя закричала, пытаясь остановить карету, но сама себя не услышала. Она вскочила, чтобы открыть дверь, но её качнуло и сильно ударило о сиденье. Жёсткий корсет сдавил грудь и впился в рёбра, она начала задыхаться, а от боли хлынули слёзы. Развязать шнуровку не получалось. Варя машинально вытащила золотой гребень из высокой причёски и освободила свои роскошные светлые волосы. Они волной укрыли хрупкую девушку, но через мгновенье превратились в потоки солёной воды. Вероятно, она и захлебнулась бы, если бы ни чёрный котёнок, решивший поиграть ночью коклюшками своей хозяйки.

       – Варенька, письмо! – влетела в комнату запыхавшаяся Даша.

       – Письмо?! Надо сестриц позвать! – Варя крутила в руках сложенный в квадрат плотный желтоватый лист, не решаясь вскрыть. Перевернув его тыльной стороной, она пыталась рассмотреть восковую печать. – Что это за зверёк? От кого письмо?

       – Уф! Варенька, читай уже скорее! – Даша сняла свой полушубок и бросила его на сундук. – Это, наверняка от Стрешнева! Письмо назначено тебе, читай! Остальных потом позовём!

       – У Стрешневых есть своя печать? – Удивилась Варя.

       – Ты, как Стёпка, баламоша! Печать наверняка того, у кого они остановились. А тут, глянь – вензеля рукописью! А.С.! – Дарья хихикнула, не выдержала и вскрыла печать. Развернув письмо, она пробежалась глазами по первым строкам, улыбнулась, и снова вручила его Вареньке.

       Сашка упражнялся в остроумии. Он описал, как героически они со Стёпкой противостояли непогоде, как сражались на болотах с кочками и мхами и сопротивлялись русалкам. В итоге за их смелость и силу духа Бог наградил их встречей с добрыми людьми, тёплым ночлегом и вкусными яствами. Теперь же они, как настоящие матросы, плывут по реке Ваге. Он обещал, как доберутся до Архангельска и что-нибудь разузнают, тожно и дадут знать.

       Афанасию Телегину Сашка просил передать, чтобы тот не волновался. Сын евойный, Степан, малый правильный, друг добрый, ежели что, не подведёт. Коней же они временно пристроили в Вельском Посаде на конюшне у купца Дорофея Калитникова.

       Своим родителям Ивану да Марье Стрешневым Александр желал доброго здравия, и «наказывал» не доверять Петьке Воронову, а держать за ним пригляд, кабы чего тот ни захардил*.

       Днём все собрались за большим столом. Пригласили Стрешневых и конюха Афанасия. Старшая сестра Лукерья в который раз зачитала Сашино письмо вслух. Даша, глядя на свою смеющуюся воспитанницу, вспомнила, как накануне они переводили «Les fourberies de Scapin» (Плутни Скапена), комедийную пьесу Мольера. Варенька тогда ни разу не улыбнулась, а сегодня, её словно подменили. «Либо у Сашки Стрешнева Божий дар к сочинительству», – подумала Даша, – «Либо он влюбился!».

       Несмотря на то, что от Матвея Тимофеевича по-прежнему не было никаких вестей, настроение улучшилось. Все как-то вздохнули с облегчением и порадовались за ребят, за то, что они живы-здоровы, находят достойный ночлег, встречают добрых людей и следуют своему пути.
 
       К вечеру Меланья на радостях испекла румяные витушки*, а когда все разошлись по комнатам, отнесла их с медовухой конюху Афанасию. За разговорами по душам, хмельным напитком и вкусными пирожками они и ночь скоротали.

       Тем временем новоиспеченные матросы сражались со стихией на Северной Двине. Дожди, ледяные ветра, нападающие на судна со всех сторон, скучать не давали. Тяжелогруженые неповоротливые баркасы летали по волнам своевольной реки, как скорлупки. Только и слышались зычные окрики шкипера:

       – Кливер травить! Фок к мачте! Шкоты травить!

       Если не успевать за командами и не лавировать, вероятность пойти ко дну была велика. В безысходном положении было разрешено сбрасывать бочки в воду. Но это в самом крайнем случае, и если будет, кому их сбрасывать.

       Промокшая одежда не согревала, а давила, казалось, пудовой тяжестью. Промерзали на палубе до костей. Выданные рукавицы лишь в первые дни спасли от мозолей, а когда стихия разыгралась не на шутку, кровяные волдыри лопались на ладонях, но никто до отбоя этого не замечал.

       Вологжане, рассчитывающие на приятную водную прогулку, и не ожидали, что река может быть такой коварной и жестокой, как море. Когда к утру стихия наигралась, и палуба заблестела в лучах солнца, уставшие матросы устроились здесь же, привалившись кто к мачте, кто к спине друга. Каждый получил по миске с несолёной рыбной похлебкой. Быстро опустошив свои блюда, народ расслабился, и над палубой посыпались шутки.

       Многие посмеивались над ошибками и промахами новичков. Если Федька Калитников и имел какие-то навыки, да и морские термины для него были привычны, то Сашка со Стёпкой отличились на славу. Они всё время всё путали, да и сноровки не хватало. Так как поблажек не было, им приходилось всё исправлять, делать двойную, а то и тройную работу.

       Но матросам и шкиперу вологжане всё равно понравились. Они не ныли, не скулили, а стиснув зубы, работали наравне со всеми. После трапезы бородатый коренастый шкипер подошёл к новичкам, похлопал то одного, то другого по плечу, затем взглянул на Сашку и, прищурившись, спросил:

       – Ухамаздали*?

       – Нет, могута* ишо есть! – Сашка выпрямился и улыбнулся.

       – А шкоты травить ты всё ж не могёшь! – Ухмыльнулся шкипер.

       Раздался басовитый гогот матросов.

       – Байки он травить умеет, Василь Василич! – Это Федька вступился за друга. – Как настоящий бахарь*!

       – Нам бахари нужны! Никола не только морской бог, и нам тоже помогает, и сказки твои послушал бы. Глядишь, не наслал бы такую напасть. – Охрипшим голосом прогремел шкипер. – Что ж не сбакулил? Мы б тебя поберегли!

       На палубе снова загоготали.

       Вскоре часть матросов отправили отдыхать, а те, кто успел покемарить, чинили паруса, убирали и чистили баркас.

       В сумерках все услышали колокольный звон. В Михаило-Архангельском монастыре готовились к вечерне. Баркасы приближались к городской пристани.


       *Захардить, захарлить – присвоить что-нибудь чужое, украсть.
       *Витушки – праздничные пироги. В муку вмешивали сахар, соль, яйца и молоко. Пирог формировался из середины. Тесто вкладывалось жгутиками (гуськами, символами продолжения жизни), затем ставили в печь. Витушки считались оберегами.
       * Ухамазаться, ухамаздать – устать, утомиться. Издержаться, потратиться.
       * Могута – сила, мощь.
       * Бахарь – любитель рассказывать байки, сказочник. Бахарей нанимали, когда уходили в море. Дорога дальняя, когда нет штормов, дел у матросов было немного, да и для сохранения климата на судне хороший сказочник лучше наказаний. А по поверьям морской Бог Никола тоже любил слушать сказки. Приманивал рыб в сети и кораблям помогал.
       *Байка- юмористический рассказ, побасенка. От глагола баять – русско-церковно-славянское «баяти» - рассказывать, заговаривать, лечить.

       *Иллюстрация - Картина Константина Коровина. Архангельск.

       "Вологодская кружевница". Глава 13: http://proza.ru/2021/04/17/1277